99 имен Серебряного века Безелянский Юрий

Ф.А. БРОКГАУЗ — И.А. ЕФРОН

Все началось давно и не в России. 4 мая 1772 года в Дортмунде родился Фридрих Арнольд Брокгауз, который позже основал крупную издательскую фирму. Успех к Брокгаузу пришел 25 октября 1808 года, когда он на Лейпцигской ярмарке приобрел право на издание «Энциклопедического словаря с преимущественным вниманием к современности». До самой смерти, последовавшей 20 августа 1823 года, он выпускал словарь (выпустил 6 раз), совершенно изменив его характер. Брокгаузский словарь стал справочным изданием, рассчитанным исключительно на массового читателя. Если первый тираж словаря составлял 2 тыс. экз., то последний, при жизни Брокгауза, достиг 32 тысяч, увеличившись в 16 раз. В дальнейшем словарь превратился в одну из наиболее солидных современных энциклопедий и справедливо получил название — «Большой Брокгауз».

Дело Фридриха Арнольда Брокгауза с успехом продолжили его сыновья — Фридрих (1800–1865) и Генрих (1804–1874). А уже третий Фридрих Брокгауз, Брокгауз-внук, вышел на российский издательский рынок и вместе с Ильей Абрамовичем Ефроном (1847–1917) основал в Петербурге в 1890 году акционерное издательское общество «Ф.А. Брокгауз — И.А. Ефрон». Знаменитый брокгаузский словарь в русском варианте выходил в 1890–1907 годах и состоял из 86 полутомов тиражом в 75 тысяч экземпляров.

Среди множества специальных словарей и энциклопедий «Словарь» Брокгауза и Ефрона не только не затерялся, но, наоборот, выделялся. Выделялся потому, что он издавался уникальным коллективом талантов, можно сказать, цветом русской интеллигенции конца XIX века. Биологи А.Н. Бекетов и А.О. Ковалевский, филолог С.А. Венгеров, географ А.И. Воейков, химик Д.И. Менделеев, философы В.А. Соловьев и Э.Л. Радлов, историк Н.И. Кареев, лесовод В.Т. Собичевский, агроном А.В. Советов, композитор и музыковед А.И. Сомов, экономист И.И. Янжул возглавляли соответствующие редакции. А уж среди авторов (их число составляло более 700 человек) и подавно было много именитых персон, от религиозного философа Сергея Булгакова до будущего вождя кадетов Павла Милюкова.

Первым руководителем издания был И.Е. Андреевский, после его смерти в 1901 году «Энциклопедический словарь» возглавили К.К. Арсеньев и Ф.Ф. Петрушевский. Сначала словарь задумывался как немецкая калька, но затем была принята концепция своего, русского словаря, более читаемого, если можно так выразиться. «Словарь» этот интересно читать не для справки, а просто так, как захватывающую книгу. В качестве примера можно привести статьи Владимира Соловьева о Гегеле, Канте, Платоне, Кампанелле и других мыслителях мира.

Как отмечают специалисты, живое многоголосие «Словаря», нестандартность его структур, сюрпризы его словника, основательность, надежность и универсальность содержащихся в нем справочных изданий, неожиданные переклички с современностью — все это приносит радость тем, кто общается со «Словарем» Брокгауза и Ефрона.

Издание «Словаря» планировалось на 6 лет, однако оно затянулось на 14 — на 1904 год вышел 41 том. Каждый том переплетался в две отдельные книжки, так что подписчики получили 86 полутомов, каждый из которых содержал около 500 страниц.

В 1911 году было предпринято более доступное и компактное, второе, пересмотренное издание энциклопедии под названием «Новый энциклопедический словарь». Из намеченных первоначально 48 томов к 1916 году удалось выпустить 29. Были изданы также Малый энциклопедический словарь «Энциклопедия практической медицины» и другие справочные издания. Весьма популярными оказались серийные издания «Брокгауза и Ефрона»: «Библиотека великих писателей» — роскошно иллюстрированные собрания сочинений Пушкина, Шекспира, Байрона, Шиллера, Мольера; и «История Европы по эпохам и странам в средние века и новое время».

Еще издательство Брокгауза и Ефрона выпускало «Дешевую библиотеку самообразования», «Дешевую библиотеку естествознания», «Библиотеку промышленных знаний» и т. д.

После революции издательство Брокгауза и Ефрона прекратило свою деятельность. Новая власть посчитала только барыши, полученные от издания книг, но полностью проигнорировала полезность и нужность выпускаемых Брокгаузом и Ефроном книг. Однако память о Брокгаузе и Ефроне, материализованная в их изданиях, осталась с читателями навсегда. Более того, в последние годы появилось множество репринтных изданий. Так что дело Брокгауза и Ефрона живет и не умирает…

МАВРИКИЙ ВОЛЬФ

География русских издателей: Илья Ефрон родился в Вильно, Маврикий Вольф — в Варшаве. Собственно, Маврикием Осиповичем Вольф стал в России, а в Польше он носил имя Болеслав Мауриций. Сын варшавского врача, он не пошел по стопам отца и избрал себе другую сферу деятельности: книжную торговлю. Вольф получил хорошее образование и прошел богатую практику в Париже, Лейпциге и во Львове. В Петербурге Вольф появился в 1848 году и вскоре стал управляющим у Якова Исакова, в ту пору одного из крупных петербургских книготорговцев.

Маврикий Вольф исправно работал на Исакова, но лелеял мечту открыть самостоятельное дело. Приведем выдержку из книги Евгения Немировского «Мир книги» (1986):

«В 1856 году Маврикий Осипович купил типографию, к которой впоследствии присоединил лучшую в Россию словолитню, основанную в 1830 г. в Петербурге французом Жоржем Ревильоном. Издательскую деятельность М.О. Вольф начал еще в 1851 году, отпечатав в Париже первое иллюстрированное издание книги „Конрада Валенрода“ и „Гражины“ Адама Мицкевича. Великого польского поэта он любил и пропагандировал всю свою жизнь. Издание 1851 года интересно тем, что текст напечатан на трех языках — польском, французском и английском. Задумано оно было как библиофильское. Часть тиража отпечатали на голландской веленевой бумаге, одели в переплет ручной работы и украсили прекрасными цветными ксилографиями. В 1863 году издание было повторено на русском языке в Петербурге.

Всего М.О. Вольф выпустил около 5 тысяч книг. Большинство из них превосходно оформлены, хорошо иллюстрированы. Был он издателем-универсалом. Выпускал художественную литературу и научные книги, практические пособия и альбомы. Много и охотно издавал детские книги.

Читатель у Вольфа был состоятельный, но незнатный: крупные чиновники, недавно разбогатевшие купцы, которые во втором поколении потянулись к культуре. Издатель во многом ориентировался на их вкусы. Книги он выпускал в переплетах, обильно тисненных золотом. Одна из популярных серий, предназначенных для детей, так и называлась — „Золотая библиотека“. Не было, пожалуй, в России интеллигентного дома, где бы дети не зачитывались книгами этой серии. В ней были изданы „Приключения Тома Сойера“ Марка Твена, „Избранные сказки“ братьев Гримм, „Лучшие сказки“ Ханса Кристиана Андерсена, „Без семьи“ Гектора Мало и многие другие хорошие книги. Но в той же серии — „Примерные девочки“ и другие слащавые произведения плодовитой французской писательницы графини де Сегюр, урожденной Софьи Ростопчиной.

В книжных шкафах состоятельных семей стояли однотомные собрания сочинений великих русских писателей Пушкина, Лермонтова, Белинского, Гоголя, Жуковского… Неоднократно выпускал М.О. Вольф „Толковый словарь живого русского языка“ Владимира Даля…»

Маврикий Осипович развернулся в России вовсю: не только печатал книги, но и организовал их продажу в собственных книжных магазинах, которые были открыты в разных городах. «Хижина дяди Тома», книги Вальтера Скотта, Жюля Верна, Фенимора Купера и другие книжные «авторитеты» — это все Вольф, Вольф…

Маврикий Осипович Вольф скончался 19 февраля (2 марта) 1883 года на пороге Серебряного века. В 1882 году его детище было преобразовано в издательство на паях «Товарищество М.О. Вольф», которое просуществовало до 1918 года.

С октября 1897 года стал выходить ежемесячный журнал «Известия книжных магазинов товарищества М.О. Вольф» — своеобразный каталог книжных новинок и книг, которые хорошо себя зарекомендовали. Делал журнал Сигизмунд Либрович, журналист из Польши, которого в свое время пригласил в Петербург Маврикий Вольф. Либрович в течение 43 лет был сотрудником издательской фирмы Вольфа, секретарем и ближайшим помощником Маврикия Осиповича. Сигизмунд Либрович участвовал в подготовке и редактировании многотомного издания «Живописная Россия». В журнале, который он вел, Либрович свои статьи, заметки и рецензии подписывал псевдонимами: Книженко, Книжицын, Дядя Ворчун и т. д. А еще он написал несколько интересных монографий: «За кулисами книжного дела в России» (1879), «История книги в России» (1913–1914).

Сигизмунд Феликсович Либрович скончался 23 декабря 1918 года, в возрасте 63 лет. А вот когда умер продолжатель дела отца — Людвиг Маврикиевич Вольф, — неизвестно. На его долю выпали совсем не лучшие времена для частного предпринимательства.

АДОЛЬФ МАРКС

Николай Лесков назвал Маврикия Вольфа «первым русским книжным миллионером». За ним последовали другие. И одним из них был Адольф Маркс.

На Россию нагрянули два Маркса — «призраком из Европы» Карл Маркс со своим «Манифестом» и «Капиталом» и издатель Адольф Маркс. Но если Карл Маркс будоражил, то Адольф Маркс успокаивал своими книгами. Карл революционизировал сознание, а Адольф всего лишь просвещал. Словом, разные миссии были у этих Марксов в России…

Адольф Федорович Маркс (как именовали его по-русски) родился 2 февраля 1838 года в польском городе Штеттине, в семье фабриканта башенных часов. И, как и Вольф, Маркс изменил делу своего отца. Книги, а не часы привлекали Адольфа. Поработав в Германии, он приехал в Россию в сентябре 1859 года. Некоторое время он служил приказчиком в книжном магазине у Маврикия Вольфа и, конечно, мечтал о своем, самостоятельном деле, или бизнесе, — можно сказать и так.

Успех пришел к Адольфу Марксу в 1870 году, когда он начал издавать «Ниву» — еженедельный «иллюстрированный журнал для семейного чтения». Тираж журнала начинался с 9 тысяч, а к 1900 году возрос до 225 тысяч экземпляров. С «Нивой» сотрудничали Лев Толстой (здесь впервые было опубликовано «Воскресение»), Гончаров, Фет, Лесков, Григорович и другие известные писатели.

Успех «Нивы» породил великое множество иллюстрированных журналов. Чтобы выдержать конкуренцию, Маркс придумал издавать к ним бесплатные приложения (хотя практически бесплатными они отнюдь не являлись). Сначала это были «Парижские моды», а затем бесплатными приложениями стали — и это была гениальная придумка Маркса — собрания сочинений великих писателей.

Новые условия подписки на «Ниву» были объявлены в 1894 году и первым «бесплатником» стал Достоевский. За ним последовали собрания сочинений Гоголя, Тургенева, Боборыкина, Лескова… В глазах читателя они вообще ничего не стоили, ибо подписчикам на «Ниву» собрания сочинений давались «бесплатным приложением».

Росли тиражи «Нивы», росли тиражи книг, издаваемых Марксом, росла его популярность. И уже Ленин пишет из далекого Шушенского в 1898 году сестре Марии Ульяновой: «Я даже думаю такую вещь сделать: выписать себе „Ниву“…» Вождя пролетариата привлек обещанный в приложении 12-томный Тургенев «за семь рублей с пересылкой!».

Почти всех крупных русских писателей издал Адольф Маркс. Попался в его лапы и Антон Чехов. В дневнике Алексея Суворина (запись от 15 мая 1900 года) можно прочесть о встрече с Чеховым: «…Целый день с ним. Встретились хорошо и хорошо, задушевно провели день. Я ему много рассказывал. Он смеялся. Говорили о продаже им сочинений Марксу. У него осталось всего 25 000 руб. — Не мешает ли вам то, что вы продали свои сочинения? — Конечно, мешает. Не хочется писать. — Надо бы выкупить, — говорил я ему. — Года два надо подождать, — говорил он. — Я к своей собственности отношусь довольно равнодушно…»

Заплатил Маркс Чехову за все его сочинения 75 тысяч, но при этом закабалил писателя рамками лишь своего издательства. К другим — ни-ни!

Помимо дешевых изданий, выпускал Маркс и дорогие, к примеру подарочное издание «Мертвых душ» Гоголя. Большой формат, прекрасная бумага, 365 иллюстраций!..

Когда Адольф Маркс скончался (это произошло 22 октября (4 ноября) 1904 года), газеты писали, что он был «генералом в издательской армии и, умирая, оставил миллионное дело, дома, типографии…» По завещанию его издательство было преобразовано в акционерное общество «Товарищество издательского и печатного дела А.Ф. Маркса». И оно после революции кануло вместе с другими «товариществами» в эпоху Больших Товарищей.

Дневник Корнея Чуковского, 18 декабря 1924 года: «Днем узнал, что ввиду того, что Гублит решил закрыть из-во Маркса, в типографию, где печатались мои „Пятьдесят поросят“, явился чиновник и приказал вынуть из машины книгу. Это было глупое зверство, ибо нужно же иметь уважение к труду автора, корректора, наборщика и т. д. Но книгу вынули, чем вконец разорили издателя, ибо к Рождеству ему не выйти, у меня отняли 15 червонцев и проч., и проч., и проч.»

К тому времени Адольф Федорович Маркс пребывал на другом свете и, к своему счастью, не слышал печальное хрю-хрю «Пятидесяти поросят» Корнея Чуковского.

ЗИНОВИЙ ГРЖЕБИН

Маленькое отклонение от алфавита: за Вольфом последовал Маркс (так было логичнее), ну, а теперь после «м» пойдет буква «г» — Гржебин.

Зиновий Исаевич Гржебин родился в июле 1877 года в Чугуеве Харьковской губернии, а умер 4 февраля 1929 года в Ванве, близ Парижа, в возрасте 51 года. Имя Гржебина часто встречается в дневниках Корнея Чуковского. Вот несколько выдержек оттуда.

17 марта 1919 года: «…У Гржебина (на Потемкинской, 7) поразительное великолепие. Вазы, зеркала, Левитан, Репин, старинные мастера, диваны, которым нет цены, и т. д. Откуда все это у того самого Гржебина, коего я помню сионистом без гроша за душою, а потом художничком, попавшим в тюрьму за рисунок в „Жупеле“ (рисунок изображал Николая II с оголенной ягодицей). Толкуют о его внезапном богатстве разное, но во всяком случае он умеет по-настоящему пользоваться этим богатством. Вокруг него кормится целая куча народа…»

Далее Чуковский пишет о том, какое прекрасное художественное образование дает Гржебин своим дочерям. «…Вообще вкус у этого толстяка — тонкий, нюх — безошибочный, а энергия — как у маньяка. Это его великая сила. Сколько я помню его, он всегда влюблялся в какую-нибудь одну идею — и отдавал ей всего себя, только о ней и говорил, видел во сне. Теперь он охвачен планами издательскими. Он купил сочинения Мережковского, Розанова, Гиппиус, Ремизова, Гумилева, Кузмина и т. д. — и ни минуты не говорил со мной ни о чем ином, а только о них. Как вы думаете: купить Иннокентия Анненского? Как назвать издательство и т. д.»

30 марта 1920 года: «…На днях Гржебин звонил Блоку: „Я купил Ахматову“. Это значит: приобрел ее стихи. Дело в том, что к Ахматовой принесли платье, которое ей внезапно понравилось, о котором она давно мечтала. Она тотчас же — к Гржебину и продала Гржебину свои книги за 75 000 рублей».

10 марта 1922 года: «Ночь… Сейчас вспомнил: был я как-то с Гржебиным и Кони. Гржебин обратился к Кони с такой речью: „Мы решили издать серию книг о „замечательных людях“. И, конечно, раньше всего подумали о вас“. Кони скромно и приятно улыбнулся. Гржебин продолжал: „Нужно напомнить русским людям о его учителях и вождях“. Кони слушал все благосклоннее. Он был уверен, что Гржебин хочет издать его биографию — вернее, его „Житие“… — „Поэтому, — продолжал Гржебин, — мы решили заказать вам книжку о Пирогове…“ Кони ничего не сказал, но я видел, что он обижен…»

И уже на склоне лет Корней Чуковский вспоминал:

«Зиновий Исаевич Гржебин окончил Одесскую рисовальную школу, никогда ничего не читал. В литературе разбирался инстинктивно, Леонид Андреев говорил:

— Люблю читать свои вещи Гржебину. Он слушает сонно, молчаливо. Но когда какое-нибудь место ему нравится, он начинает нюхать воздух, будто учуял запах бифштекса. И тогда я знаю, что это место и в самом деле стоящее».

И далее Чуковский писал о Гржебине: «У него была способность пристраиваться к какому-нибудь большому писателю. В 1906 году он поместил в горьковском журнале „Жупел“ карикатуру „Оборотень“… За этот дерзкий рисунок Гржебин был приговорен к году крепости, „Жупел“ подвергся карам, и Горький почувствовал нежное расположение к Гржебину. Гржебин сделался у него своим человеком. Гржебин действительно располагал к себе. Он был неповоротлив, толстокож, казался благодушным, трогательно-идиллическим простецом. У него было трое девочек: Капа, Буба и Ляля… Дом был гостеприимный, уютный, я очень любил там бывать… Жил он на Таврической улице в роскошной большой квартире…

В 1906–1907 годах Гржебин отпрянул от Горького и прилепился к Леониду Андрееву, основал вместе с Копельманом „Шиповник“, где предоставил Леониду Андрееву, бывшему тогда в апогее славы, главную, ведущую роль. Горьковские сборники „Знание“ перестали привлекать к себе массовых читателей, эти читатели шарахнулись к альманахам „Шиповника“.

Настал 1914 год. Война. Гржебин стал издавать патриотический журнал „Отечество“, противостоящий Горьковскому пацифистскому журналу „Летопись“… в 1918 году Гржебин снова перекинулся к Горькому, Горький полюбил его новой любовью, поручил Тихонову и ему организацию „Всемирной литературы“, Гржебин стал директором издательства… Вскоре Гржебин открыл на Невском „Издательство З.И. Гржебина“, опять-таки под эгидой Горького… Это был один из самых привлекательных людей, каких я встречал в своей жизни. Его слоновая неповоротливость, его толстокожесть (которую так хорошо отразил Юрий Анненков в своем знаменитом портрете), самая его неспособность к интеллектуальным разговорам — все это нравилось в нем. Он был перед вами весь как на ладони — и это тоже располагало к нему».

Вполне возможно, что нарисованный Чуковским портрет Гржебина, субъективный и, стало быть, не вполне соответствует реальному Гржебину, но, согласитесь, он весьма колоритен, хотя нужны добавления.

По своему образованию Зиновий Гржебин был художником-графиком. Учился в Мюнхене и Париже. По возвращении в Россию предложил идею издавать русский вариант немецкого сатирического журнала «Симплициссимус», неким аналогом которого стал «Жупел». Другая идея, которой горел Гржебин, — создать политический театр под руководством Мейерхольда, но она не была реализована, и тогда очень активный Гржебин занялся издательской деятельностью. Помимо «Шиповника», с его именем связан и «Парус». Гржебина часто обвиняли в коммерческом авантюризме и использовании в корыстных целях имени Горького. В своих дневниках Зинаида Гиппиус именовала Гржебина не иначе как «прохвост», который разбогател благодаря покровительству большевиков.

В отсутствие в России Горького участились нападки на издательство Гржебина как на «идеологически чуждое» и даже «контрреволюционное». Новые власти отказались взять книги, отпечатанные Гржебиным в долг и на личные средства, тем самым полностью разорив издательство. 3 октября 1921 года последовала единственная милость властей, и по их разрешению Гржебин с семьей выехал за границу.

В Берлине Гржебин наладил свою деятельность, и его издательство заняло первое место по количеству, разнообразию и уровню выпускаемых книг. Наряду с классиками, Гржебин издал Пастернака, Цветаеву, Ходасевича, Гумилева, Георгия Иванова, Замятина, Ремизова, Муратова, Маковского и других ярких представителей Серебряного века.

«О моем издательстве много чепухи писали, — отмечал в письме от февраля 1923 года Зиновий Гржебин. — Но судить нужно по моим делам… Я готов печатать от Ленина до Шульгина и еще правее, если это будет талантливо и правдиво (вернее, искренно)… Я совершенно независим и печатаю то, что нахожу нужным, я не могу оторваться от России, хочу, чтобы мои книги попали в Россию».

Однако книги, изданные Гржебиным, в Россию не попали, так как были запрещены и берлинское торгпредство договор с Гржебиным расторгло; он, естественно, разорился. Новой России был совершенно не нужен независимый издатель.

После финансового краха издательства Гржебин переехал в конце 1923 года в Париж, все еще надеясь, что напечатанные и подготовленные к изданию книги будут допущены в СССР. Он продолжал переписку с писателями и художниками, чем вызвал гнев правых эмигрантских кругов, которые обвинили Гржебина в шпионаже в пользу большевиков. Гржебин попал в заколдованный круг, из которого не было выхода. А силы еще были. «Что можно было бы сделать, если бы не мешали!» — в отчаянии жаловался Гржебин Максиму Горькому.

Все треволнения (а еще и огромные долги) привели к скоропостижной смерти Зиновия Гржебина от разрыва сердца.

В день смерти Гржебина, о которой не знали, собрались некоторые писатели в Москве, — об этом вспоминает Корней Чуковский, — и решили написать во Францию письмо к Гржебину, в котором выразить ему любовь и признательность, и вместе с письмом послать ему денег. Пока собирались, пришло известие о смерти.

Художник Мстислав Добужинский писал о Гржебине, что «остался в памяти необыкновенно добрый и отзывчивой души человек и фантастически пламенный и „неисправимый“ энтузиаст. Он был истинным „поэтом дела“… наделен был талантом заражать своим собственным, всегда искренним горением».

И сгорел. Не без помощи сильных мира сего.

БРАТЬЯ САБАШНИКОВЫ

Братья Сабашниковы. Как часто бывает у братьев, у них по-разному сложилась судьба. Старший Михаил Васильевич прожил 71 год (родился 22 сентября (5 октября) 1871 года в Москве — умер 12 февраля 1943 года в Москве). Младший Сергей Васильевич прожил всего 35 лет (1873 — 22 марта 1909). По-разному складывалась их личная жизнь, но в историю российской книги они вошли вместе как создатели одного из культурных и академических издательств, осуществлявшего «программу того, что может быть названо русским гуманизмом», как говорили тогда.

Книговед Евгений Осетров в предисловии к «Воспоминаниям» М.В. Сабашникова предпослал такие слова: «Поэтами рождаются. Издателями делаются. Михаил Сабашников, как мне представляется, явился на белый свет, чтобы умножить сокровища книжного мира. Его бессребренность носила столь щедрый характер, что казалась совершенно невероятной. Из уст в уста передавалась писательская фраза: „У него попросишь тысячу, а он дает пять“. Впрочем, разве не такими были самые крупные из русских издателей-тружеников? Когда я думаю о Михаиле Сабашникове, в памяти возникают такие фигуры, как Николай Новиков, Василий Плавильщиков, Александр Смирдин, Флорентий Павленков, Иван Сытин, — дружина духовных богатырей, чьим победоносным оружием была Книга…»

Михаил и Сергей Сабашниковы воспитывались в семье, где сильны были культурно-книжные традиции, и все члены семьи были увлечены идеей просветительства народа. Именно это и привело Михаила в 19, а Сергея в 17 лет к издательской деятельности.

«В университетские годы начали мы с братом Сережей свою издательскую деятельность, — читаем мы в „Воспоминаниях“ Сабашникова-старшего. — Собственно, начало ее надо отнести к весне 1889 года, когда мы перед отъездом за границу сговорились с Петром Феликсовичем Маевским о создании первого оригинального русского определителя растений».

С Маевским братья «много ботанизировали» и решили создать русский аналог «Определителю среднегерманской флоры». Первая книга братьев «Флора Средней России» вышла в 1891 году с обозначением «Издание Е.В. Барановской», т. е. сестры Сабашниковых. А уже потом появилась фирма братьев М. и С. Сабашниковых. На первом этапе издательство братьев носило естественно-научный характер, олицетворяемый тимирязевской «Жизнью растений» и учебником ботаники. На втором этапе появился гуманитарный уклон, связанный с «Памятниками мировой культуры», «Пушкинской библиотекой», «русскими Пропилеями». Потом наступило время научных серий — «Строение вещества», «Труды Психиатрической клиники МГУ». И уже на заключительной фазе издательской деятельности — «Записки прошлого» — серия, которая имела повышенную популярность.

Прославила издательство Сабашниковых серия «Памятники мировой культуры», которая стала выходить с 1903 года — Софокл, Еврипид, Фукидид и другие корифеи древности, а также памятники народного творчества — «Калевала», сербский эпос, русские былины и прочее. К ее созданию Сабашниковы привлекли лучших переводчиков и филологов — Фаддея Зелинского, Валерия Брюсова, Вячеслава Иванова, Константина Бальмонта… Всего в серии вышло 30 «вечных» книг.

Привлекательны для читателей были многотомный сборник «Русские Пропилеи» (1915–1919) — не опубликованные ранее произведения русских писателей и мыслителей, в частности письма Марии Волконской из Сибири, дневник Александра Герцена, неизданные стихотворения Тараса Шевченко…

Очень интересно просматривать каталог книг Сабашниковых, изданных в последние 1917–1924 годы: тут и «Поэты пушкинской поры», и «Хлеба России», и «Слово о полку Игореве», и «Песнь о Гайавате», и «Величие и падение Рима», и другие замечательные книги, отмеченные высокой филологической культурой.

В 1909 году трагически погиб Сергей Сабашников, и издательский воз повез один Михаил Сабашников; ему со временем стал помогать сын Сергей (1898–1952).

Наступил зловещий для издательства Сабашникова 1917 год. Во время октябрьских событий в Москве дом Сабашниковых оказался в районе боев. Пламя охватило здание. Сгорели контора и издательство, склад, все имущество и личная библиотека… «Мы вышли из пожарища в чем были, вынеся с собой лишь то немногое, что могло быть захвачено на руках, между прочим издательские рукописи, едва ли не самое ценное, что удалось спасти», — вспоминал Михаил Сабашников.

Несмотря на то, что сгорела личная квартира и контора, издательство Сабашниковых поднялось с колен и благодаря заступничеству и протекции всесильного наркома Луначарского (был получен кредит) возобновило свою деятельность. И Михаил Сабашников спорил с Михаилом Гершензоном о том, что лучше издавать. «Но как трудно было тогда издавать книги!» — восклицает в воспоминаниях Михаил Васильевич, имея в виду исключительно советское время.

До некоторой поры издательство Сабашниковых терпели. Красноречиво признание Луначарского по поводу политики власти в отношении частных издательств: «Наиболее культурным из них, вроде Сабашниковых, надо помогать, пока мы не будем в силах их заменить полностью».

Запреты, цензура, финансовые и иные трудности советского времени сводили работу издательства Сабашниковых на нет. В 1922 году было прекращено издание «Пушкинской библиотеки». В 1924–1926 годах прекратились и другие известные серии издательства Сабашниковых — «Страны: века и народы», «Ломоносовская библиотека», «Памятники мировой культуры». Последним и единственным в эти годы крупным изданием оставались «Записи прошлого».

В 1930 году издательство Михаила и Сергея Сабашниковых было закрыто. До 1934 года оно продолжало существовать в форме кооперативного товарищества «Север». В 1934-м было закрыто и оно, а портфель изданий передан издательству «Советский писатель».

Что касается личной судьбы Михаила Сабашникова, то она сложилась так: после революции его пять раз арестовывали, лишали избирательных прав. О том, что он был полностью разорен, и говорить не надо. После 1934 года Сабашников работал в маленьком кооперативном издательстве «Сотрудник», которое выпускало не книги, а лишь наглядные пособия и игры. Вот такое произошло падение с высот академических книг…

Последние годы Михаил Васильевич Сабашников, этот титан-издатель прежних лет, жил в доме барачного типа в Лужниках. Точнее сказать, не жил, а доживал, впрочем, это участь всех «недорезанных буржуев».

Его сын Сергей Михайлович Сабашников, который вел дела кооперативных товариществ в 20-е годы, был признан «врагом народа» и расстрелян. Такая вот в итоге получилась «Песнь о Гайавате». Но вспомним не Генри Лонгфелло, а нашего Николая Рубцова:

И помолчим…

АЛЕКСЕЙ СУВОРИН

11(23).IX.1834, село Коршево Воронежской губернии — 11(24).VIII.1912, Петербург

Советская власть очень не любила царскую Россию, а вместе с нею терпеть не могла защитника «дворянско-помещичьего строя» Алексея Сергеевича Суворина. Энциклопедический словарь (1955) представлял его так:

«Русский бурж. журналист и издатель. Выступив в 50-х гг. как либеральный журналист, впоследствии стал реакционером и черносотенцем. Издававшаяся им с 1876 газ. „Новое время“ была органом реакц. дворянских и бюрократич. кругов, „образцом продажных газет“ (В.И. Ленин)».

В февральском номере журнала «Вопросы литературы» за 1977 год появилась редкая публикация о нелюбимом издателе и журналисте «Суворин: портрет на фоне газеты». Две критикессы Инна Соловьева и Вера Шитова разделали Алексея Сергеевича под орех, заявив сразу, что «он был создан для суеты». И далее: «Вместо прогрессивного журналиста средней руки возник организатор, идеолог и гений обыденного буржуазного сознания. Жизнь — пыль, прах, суета. Эту фразу Суворин словно бы произнес, найдя совсем иную, так сказать, антиекклезиастовскую концепцию: пыль есть жизнь, прах есть жизнь, суета есть жизнь, так уважим же и возлюбим… Все то, что привычно внушало людям его поколения стыд и тоску жизни, от чего полагалось отшатываться как от обывательщины, Сувориным было признано естественным, восстановлено в правах и возведено в закон…»

Весь свой пафос бросили критики на любовь Суворина к обывателю: «Все напряжение русской мысли „Новое время“ снимало одним вечным ответом в хамско-риторической форме вопросом: в чем им плохо было? Чего им больше всех надо?..»

И убийственный вывод: «Суворин слишком много сделал для создания огромного слоя людей, живущих вне истории и вне духовности…»

Легко вычислить, что под «духовностью» критики Суворина понимали прежде всего революционность, мол, он, такой-сякой, не кричал: долой царя! И не звал на баррикады. А, напротив, защищал царский режим. Именно в этом заключалась оценка советской власти всей деятельности Суворина.

А вот как объяснял свою позицию сам Суворин: «Я думал всегда, что в самодержавном государстве есть только одно лицо, которому я служить обязан. Это государь император» (запись из дневника, 21 августа 1900).

И другая запись: «Французская революция выросла после Корнеля и Расина, после образованнейших энциклопедистов… А у нас что? Экспроприаторы, убийцы и бомбоносцы — вот имена революционеров. Имя их легион, но это не легион великих людей, а имя воров, грабителей и убийц, бездарных профессоров, непризнанных артистов, несчастных литераторов, студентов, не кончивших курсов…» (1907).

В зрелые годы Алексей Суворин лик имел немного мефистофельский. Ну, и, конечно, фигура сложная и противоречивая. Поэтому его ненавидели, презирали, боялись, любили — кто какой лик его видел… Едкий дореволюционный публицист Варфоломей Зайцев приклеил ему ярлык: «Журналиссимус граф Суворин-Надпольный».

Но, пожалуй, пора от ярлыков и наветов перейти к краткому рассказу о жизни и деятельности этого самого «журналиссимуса».

Суворин — типичный self-made-man, — человек, который сделал себя сам. Судите сами: родился в семье небогатого отставного капитана, где было девять душ детей, а отец, лишь попав в солдаты, в 20 лет выучился основам грамоты. Мать Суворина тоже образованием не блистала. Мальчиком Суворина отдали в только что открытый в Воронеже Михайловский кадетский корпус. «Я очутился в обстановке совершенно для меня новой… — вспоминал Суворин. — Товарищи все были воспитания высшего, чем я, многие говорили по-французски. Я не умел ни встать, ни сесть, и в этом моем говоре было много чисто народных выражений. Одним словом, я мало чем отличался от крестьянского мальчика, так как и язык моей матери был простонародный».

Но те, кто с легкостью говорили по-французски, не оставили следа в русской истории и культуре, а Суворин оставил яркий след. Продолжим рассказ. После кадетского корпуса Суворин закончил Константиновское военное училище, но стать саперным офицером не пожелал и по прошению был уволен «в статскую службу с первым чином». Далее провинциальный город Бобров все той же Воронежской губернии, где Суворин начинает учительствовать — преподает историю и географию, одновременно служит секретарем бобровского предводителя дворянства. В Боброве Суворин женился на Анне Барановой и дебютировал в печати переводом стихотворений Беранже «Роза» и «Клара», опубликованных в петербургском журнале «Ваза» (1858).

По совету жены Суворин перебрался в Воронеж, где сблизился с известным поэтом Иваном Никитиным и начал писать рассказы. Затем Суворин получил приглашение занять место секретаря в газете «Русская речь» и с большим сомнением в правильности своего решения переехал в Москву. Произошло это летом 1861 года. Любопытно, что Суворин поселился на Большой Садовой во флигеле, где до него жил Николай Лесков.

«Русская речь» стала трамплином в литературной деятельности Суворина. В Москве он подготовил три книжки по истории Смутного времени, о Ермаке и о боярине Матвееве; последняя была изъята из продажи, так как она «гасит в народе любовь к православию, верноподданические чувства и проповедует женскую эмансипацию». Три страшных греха!..

После закрытия «Русской речи» Суворин оказался в «С.-Петербургских ведомостях» у В.Ф. Корша, и, как язвил Боборыкин: «Корш завел себе воскресного забавника». Дело в том, что Суворин выступал в газете с воскресным фельетоном, и за 12 лет работы в «Петербургских ведомостях» их опубликовал более 400. Подписывал свои фельетоны Суворин псевдонимом «Незнакомец», но все знали, кто за ним скрывается. Еще более прославился Суворин, когда в 1866 году вышла его книга «Всякие: Очерки современной жизни», где содержалась некая апология Чернышевскому. Власть возмутилась и привлекла Суворина к суду, однако приговор оказался мягким: вместо двух месяцев ареста, которые ему первоначально грозили, автор «Всяких» был приговорен к трем неделям гауптвахты.

Далее поклонники и сторонники пера Суворина были удивлены тем, что тон суворинских фельетонов стал менее резким и более спокойным. Журналист Слепцов сразу всех оповестил, что Суворин превратился в Ивана Флюгарина, лакея и пуделя. «Крутой поворот к худшему в его положении совпал с кульминационным пунктом его славы» — так выразился по поводу кульбита Суворина другой журналист Арсеньев.

Критики вопили, а тем временем «караван» Суворина шел дальше и дальше. Встретив трудности в издании своих исторических книжек, Суворин решил завести собственное издательство, которое и было создано вместе со старым знакомым Владимиром Лихачевым. Поначалу официальными владельцами фирмы стали жены Суворина и Лихачева, но истинным ее руководителем был, конечно, Алексей Суворин. Издательство носило просветительский характер и имело ярко выраженную демократическую направленность. В связи с гибелью жены Суворина издательство прекратило свое существование. Но Суворин уже не мог жить без издательской деятельности и продолжил книгоиздательское дело. По объему тиражей и разнообразию выпускаемых книг издательство Суворина сравнимо было лишь с фирмой Ивана Сытина. За 40 лет издательство Суворина выпустило 1600 наименований книг общим тиражом 6,5 млн. экземпляров. Не все было, конечно, равноценно: бульварные романы как бы уравновешивались высокой классикой. Чего стоит хотя бы восьмитомное собрание сочинений Пушкина, изданное Сувориным в 1887 году и раскупленное буквально за один день.

Следует выделить и «Русский календарь» Алексея Суворина, который вышел в конце 1871 года и предназначался на 1872-й. «Календарь Ваш пользуется вполне заслуженным успехом и лежит у меня на столе постоянно», — писал Суворину Иван Аксаков. За первым календарем последовали другие и все с неизменным успехом у широкого круга читателей, что понятно: календари были насыщены разнообразной интересной информацией, в них чувствовалась профессиональная рука Суворина. Он действительно был профессионалом своего дела, например, добился, чтобы издаваемые им книги и газета продавалась на железных дорогах. Еще организовал театр — театр Суворина, или Петербургский Малый театр. Это был человек с капиталистической хваткой: чего хотел, того и добивался.

Особый разговор о газете «Новое время». Захудалое «Новое время» Суворин купил при посредничестве издателя Маврикия Вольфа, и в Касьянов день, 29 февраля 1876 года, вышел первый номер обновленной газеты, которая очень быстро превратилась в солидную общероссийскую газету, весьма информативную и критически настроенную, хотя так до конца и не могла понравиться либеральной оппозиции, от кадетов до большевиков. Как написал о «Новом времени» современный критик Михаил Золотоносов: «Ее роль Суворин отрегулировал очень тонко и — если учесть наличие чуткой, самой бдительной в мире цензуры — почти неправдоподобно: газета выражала мнение мыслящего меньшинства о действиях правительства и иной раз высказывала очень неприятную правду» («Московские новости», 19 октября 1999).

Разумеется, были в «Новом времени» и минусы: почти зоологический антисемитизм. Увы, этим грешил и сам Суворин. К евреям Суворин питал какую-то онтологическую неприязнь, впрочем, оголтелый антисемитизм «Союза русского народа» ему был чужд. В дневнике Суворина то и дело возникает эта еврейская нота, очевидно, Суворину не давала покоя финансовая изворотливость «сынов Израиля»: «Их ограничивают, потому что они наводнили бы учебные заведения… — отмечал Суворин в дневнике. — У нас деньги между прочим, у евреев — цель жизни».

Суворин мечтал выпустить собственный энциклопедический словарь и весьма ревниво относился к «Брокгаузу и Ефрону»: «Энциклопедия Дидро и Д’Аламбера — не то, что энциклопедический лексикон Брокгауза и Ефрона, дополненный плохонькими цифрами и тухлыми еврейчиками».

Как видите, и тут антисемитский приговор.

Суворин был широким человеком: есть за что ругать, но есть и за что хвалить. Создал целую империю. Стал первым в России магнатом прессы. Благосклонно относился к своим идейным противникам. «Суворин… был всегда и есть изрядный скот и мой враг, которого я терпеть не могу, — писал Владимир Стасов. — Но когда мне надо, чтобы масса русской публики… прочла бы то-то или то-то, я смело иду к Суворину и говорю ему: „Алексей Сергеевич, нельзя ли напечатать то-то и то-то в газете?“ Он берет статью из моих рук, надписывает на ней карандашом „набрать на завтра“ и в ту же секунду отправляет в типографию, не только не читая, но даже не заглянув на заглавие».

И, очевидно, неспроста с Сувориным дружили Достоевский, Чехов, Григорович, Плещеев, Репин, Крамской, Розанов. Прислушивались к мнению Суворина и Лев Толстой, и царский сановник граф Сергей Витте. «Он был всегда ясен, прост и в высшей степени натурален, — писал Василий Розанов после смерти Суворина. — Никогда не замечал в нем малейшей черты позы, рисовки, „занятости собою“ — черты почти всеобщие у журналистов».

Еще один характерный штрих. 22 февраля 1904 года Суворин записывает в дневнике: «Сегодня С.С. Татищев приходил ко мне от Плеве… „Государь полюбил вас, — говорил Татищев. — Он читает вас. Вы тронули его сердце. Императрицы тоже читают… Дело идет о том, чтобы наградить вас. Хотят вам дать Владимира на шею“. Я вскочил как ужаленный. „Как, мне орден? Да это значит убить меня, закрыть мне рот навсегда. Я откажусь от ордена, если мне его дадут…“»

И Суворин отбился от награждения. А теперь сравните с нынешними деятелями культуры, которые страшно обижаются, когда власть обходит их вниманием…

Если возвращаться к творческой деятельности Суворина, то следует сказать, что он писал пьесы и романы, переводил пьесы с иностранного языка, подбирал репертуар и актеров для своего театра. Не раз Чехов советовал ему написать роман, «и притом большой». «Под влиянием Чехова я было раскрыл тетрадь, — записывает в дневнике Суворин. — Подумал, подумал над белыми страницами и положил тетрадь обратно в стол. Нет, поздно».

Дело тут было не в возрасте, а в опустошенности души Алексея Суворина. Сколько испытаний выпало на его долю помимо творческо-издательских дел: первую его жену застрелил вместе с собой ее любовник, любимый сын в 21 год застрелился, со второй женой со временем вышел полный разлад, ее интересовал не сам Суворин, а его кошелек. На старости лет он оказался — и это при обилии людей, его окружавших, — в полном одиночестве со своею неизменной скукою и тоскою, которые одолевали его годами.

Свои горестные размышления он заносил в дневник. Суворин умер в 1912 году, не дожив одного месяца до 78 лет. Но его дневник не был опубликован сразу, многие боялись разоблачений и нелицеприятных слов в свой адрес. Дневник Суворина был издан в 1923 году и тут же получил признание как один из важнейших российских историко-литературных документов рубежа XIX–XX веков.

Подготовленный Михаилом Кричевским «Дневник» оказался неполным: он начат в 1887 году и доведен до 1909 года, и в нем ощущаются множество пропусков в основном из-за весьма неразборчивого почерка Суворина, всевозможных сокращений, пропусков слов и т. д. Почти полжизни, а точнее 25 лет, потратила Наталья Роскина на окончательную расшифровку «Дневника» Суворина. Есть же на этом свете подвижники и энтузиасты!..

Завершение работы было прервано смертью Натальи Роскиной, но тем не менее «Дневник» вышел, его уже доводили Ольга Макарова и английский славист Дональд Рейфилд. В 1999 году издательство «Независимой газеты» издало увесистый том — «Дневник Алексея Сергеевича Суворина».

Одна лишь цитата, но не из дневника, а из письма Суворина, который признавался Власу Дорошевичу: «Чехов любил меня, и… я любил Чехова. Я любил его как человека больше, чем как писателя. Он был мне родным по душе, по происхождению… Чехов мне говорил, что я очень хорошо пишу либерально, но совсем плохо, когда пишу консервативно. Но я имею основание думать, что больше писал либерально, чем консервативно, да и когда писал консервативно, так для того, чтоб очистить место для либерального. На мое несчастье, я не дурак и не имел ни малейшего желания, чтоб меня слопали дураки и спасатели отечества…»

Империя Суворина — издательство, газета, театр — пережили своего создателя ненадолго: в 1917 году ее прибрали к рукам большевики. Архив Суворина — частью остался в России, часть была вывезена на Запад. Дети? Сын Алексей был психически нездоров и впал в увлечение диетическим питанием. Михаил пытался быть таким редактором и организатором печати, как отец, но ничего по существу не добился. Борис, не расстававшийся с бутылкой, из белогвардейского офицера сделался третьесортным романистом, а Анастасия — посредственной актрисой, затем она безуспешно пыталась вымолить у Луначарского причитающиеся ей советские гонорары. Вдова Суворина скончалась в страшной нищете во Франции в 1936 году. Внуки? Всех разметало по белу свету…

Но главное — суворинское творческое наследие и память о его деятельности. «Мне и хочется оставить книжки. Они останутся… в каталогах, и если и в каталогах будешь жить или, вернее, прозябать, то и это утешительно», — писал Суворин в одном из своих писем.

Нет, не только в каталогах…

ИВАН СЫТИН

24. I(5.II).1851, село Гнездилово Костромской губернии — 23.IX.1934, Москва

Иван Дмитриевич Сытин — такая же колоссальная фигура в русской культуре, как Алексей Суворин, только попроще, попрагматичнее, без писательской рефлексии и душевной тоски (крестьянская закваска). Ведомая им газета «Русское слово» к 1917 году имела миллионный тираж. Многочисленные энциклопедии, календари, общедоступные книги были предельно дешевы и продавались по всей России. Товарищество «И.Д. Сытин и К» в 1914 году выпускало до 25 процентов всей книжной продукции России. Сытина называли народным просветителем, «фактическим министром просвещения», «русским Фордом», нарекли его «почетным гражданином Москвы».

Но пришла новая власть, и вся слава Сытина осталась в прошлом. Для большевиков Сытин был классово чужд — предприниматель, купец, миллионщик. Поэтому Сытин и не попал в книгу «Памятники литературной Москвы» (1959), не упоминается он и в «Литературной Москве» (1997). Трудно пробивалась к людям и квартира-музей Сытина («Шел к Сытину, а там в его квартире выставка „Саят-Новы“», — горестно писал один почитатель сытинского наследства).

Пятнадцатилетним пареньком, окончив одноклассную школу в костромской глухомани, Иван Сытин приехал в Москву, и в тот же день 13 сентября 1866 года отправился в книжную лавку Шарапова на Лубянке. «Ну что, брат, служить пришел? — спросили Сытина. — Служи, брат, усерднее. Себя не жалей, работай не ленись, раньше вставай, позднее ложись. Грязной работы не стыдись, себе цену не устанавливай — жди, когда тебя оценят. Базар цену скажет…» Такой вот был тогда неформальный кодекс труда.

Иван Сытин воспринял наставления без возражений: и двери отворял покупателям, и сапоги чистил хозяину, и дрова носил, и на посылках бегал. Шарапов вскоре оценил исполнительного и смышленого паренька и определил его вожатым торговцев-коробейников (офеней), разносивших и развозивших лубочные издания по городам и весям России. Кроме книг, торговали галантереей, мануфактурой, всякой всячиной.

Десять лет упорного труда на хозяина и экономии каждой копейки позволили Сытину основать свое дело: он открыл маленькую литографию на Воронухиной горе близ Дорогомиловского моста и небольшую лавочку. Самостоятельную издательскую деятельность Сытин начал с лубочных картинок, очень популярных в те годы в крестьянской среде. Затем занялся книжками, его девизом стало: «Быстро, доступно, дешево». С благословения Льва Толстого открыл издательство «Посредник», выпускал учебники, детские книги, «Библиотеку самообразования» и т. д. Ну, и знаменитые сытинские календари — отрывные и настенные, так называемые «численники».

В мемуарах «Жизнь для книги» Сытин вспоминает: «Мы выработали программу календаря с таким расчетом, чтобы в каждом листке были поговорки, пословицы, практические указания по домашнему и сельскому хозяйству и разного рода житейские мелочи и обиходные советы. Отрывной календарь… печатался в 8 миллионах экземпляров (около тысячи вагонов), и мы едва успевали выполнить целую лавину заказов».

Сытинские календари стали поистине народной энциклопедией. С лета 1891 года товарищество Сытина стало владельцем журнала для детей и юношества «Вокруг света», а к журналу наладили выпуск приложений из книг самых популярных писателей: Гоголя, Жуковского, Загоскина, Бичер Стоу, Жюль Верна, Вальтера Скотта, Майн Рида, Эдгара По, Джека Лондона… Было издано и полное собрание сочинений Льва Толстого.

Все это требовало хорошей полиграфической базы, и Сытин ее создал — возникли издательские корпуса в районе Пятницкой и Валвой улиц в Москве (сегодня выстроенный Сытиным комплекс называется Первой Образцовой типографией, но, увы, без его имени).

Издательская деятельность Сытина была, разумеется, доходной, но прибыль не была для него самоцелью, почти всю ее он пускал на расширение производства и покрытие нерентабельных изданий. Когда задумал издать Гоголя, его помощники подсчитали: при цене 50 копеек никакой выгоды не будет. На что Сытин сказал: «Пусть так, но зато как красиво: весь Гоголь за 50 копеек! Издаем за полтинник!» Так и хочется воскликнуть: где они, современные Сытины?

«На днях я был у Сытина и знакомился с его делом, — сообщал в письме Суворину Чехов. — Интересно в высшей степени. Это настоящее народное дело. Пожалуй, это единственная в России издательская фирма, где русским духом пахнет и мужика-покупателя не толкают в шею. Сытин — умный человек и рассказывает интересно. Когда случится вам быть в Москве, то побываем у него на складе, и в типографии, и в помещении, где ночуют покупатели…»

Процветало и сытинское «Русское слово». Для редакции Сытин построил специальный редакционный дом, который и по сей день украшает Тверскую улицу. Дом возводил архитектор Адольф Эриксон. Оригинальный и удобный в эксплуатации. На первом этаже находился фирменный сытинский магазин с книжными полками до потолка (сейчас тут, как вы знаете, салон автомобилей). Сам Сытин жил в этом доме на четвертом этаже. Миллионщик Сытин жил чрезвычайно скромно и никакой роскоши не терпел, не любила ее и его жена Евдокия Ивановна, женщина энергичная и властная, которую, по слухам, весьма побаивался Иван Дмитриевич.

У руля «Русского слова» Сытин поставил Власа Дорошевича и не прогадал: Влас Дорошевич, как и все собранные под знамена Сытина журналисты, пахал, как щедринские коняги. Согласно договору, заключенному с Сытиным, Дорошевич: «обязан давать для „Русского слова“ 52 воскресных фельетона в год, а также отдельные статьи по текущим вопросам общественной жизни, числом не менее 52-х в год»… Плюс «общее наблюдение за редактированием „Русского слова“».

19 февраля 1917 года Москва широко отмечала 50-летие издательской и просветительной деятельности Ивана Дмитриевича Сытина. Был специально издан к этой дате литературно-художественный сборник «Полвека для книги».

За Февралем пришел Октябрь. Все предприятия и магазины Сытина были отобраны, национализированы, квартиру, где он жил на Тверской, уплотнили до клетушки, и лишь за шесть лет до смерти Сытину назначили крошечную пенсию. Однако Сытин не сетовал на судьбу, а смиренно принял то, что ему выпало. В письме к писателю Николаю Телешову Сытин писал:

«Ты меня знаешь давно… знаешь, что я пришел в Москву, что называется, голым… мне ничего не нужно. Все суета. Я видел плоды своей работы в жизни, и довольно с меня. Пришел голым и уйду голым. Так надо».

К месту будет вспомнить слова из «Послания к филиппийцам святого апостола Павла»: «Я научился быть довольным тем, что у меня есть».

Многие журналисты из «Русского слова» быстренько нашли пристанище в советских газетах, в основном в «Известиях», а сам Сытин довольствовался скромной работой рядового издательского труженика. Он прожил 83 года и нашел успокоение на Введенском кладбище.

К сожалению, не в России, а на Западе издана монография «Русский предприниматель Иван Сытин». Ее написал канадский профессор Чарльз Рууд.

Можно опять обратиться к Библии: нет пророков в своем Отечестве. Ни пророков. Ни издателей.

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

Литературная энциклопедия

Русские писатели 1800–1917. Биографический словарь

Биографический альманах «Минувшее»

Биографический альманах «Лица»

Савин С., Семибратова И. «Судьбы поэтов Серебряного века» (М., 1993)

Воспоминания о Серебряном веке (М., 1993)

История русской литературы. XX век. Серебряный век (М., 1987)

Серебряный век в России (М., 1993)

«Дальние берега». Мемуары (М., 1994)

Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей (М., 1994)

Казак В. Лексикон русской литературы XX века (М., 1996)

Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Энциклопедический биографический словарь (М., 1997)

Российский архив. История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XIX вв.

Отдельные тома произведений поэтов, писателей и философов Серебряного века

Многочисленные воспоминания, в том числе дневник К. Чуковского

Газетные публикации

Журналы