Терновый венец Екатерины Медичи Гульчук Неля
Дух портного был несокрушим. Его суровый взгляд взирал на всесильного монарха с высоты эшафота, как приговор свыше. Этот молчаливый поединок между всемогущим государем, окруженным многочисленной роскошной свитой исполнителей его воли, и оборванным портным, прикованным цепями к позорному столбу, вознес его, а не короля, над всеми пришедшими насладиться казнью людьми.
Король махнул рукой, и на его пальце сверкнул крупный кроваво-алый рубин.
Капитан королевских гвардейцев повторил повелительный жест монарха, адресовав его палачу. Палач сунул пучок горящей пакли под хворост, сложенный у подножия костра портного. Подручные, не мешкая, последовали за палачом, подожгли основания остальных четырех костров.
Вздох облегчения, удовлетворения и торжества вырвался из тысяч грудей.
– Смерть еретикам! – одновременно проорала толпа.
Екатерина и Генрих смотрели, как пламя начало пожирать этих непостижимых людей.
Сохраняя мужество до конца, ни портной, ни его единомышленники не изменили своей вере.
Пламя, охватив ноги мучеников, безжалостно побежало вверх по их одежде. Ни воплей, ни единого звука не вырвалось из горла ни одной из пяти жертв. Их губы шевелились: они все молились Господу, а портной молился, не отрывая взгляда от короля.
Портной словно заворожил короля. Генрих, затаив дыхание, наблюдал за его начинающейся агонией. Когда же густые клубы дыма, прорезаемые красными языками пламени, поднялись над кострами и скрыли всех мучеников за веру из виду, государь почувствовал себя плохо и тихо обратился не к любовнице, а к своей жене, впервые ища у нее защиты.
– Катрин, я больше никогда не буду присутствовать при подобном зрелище.
– Анри, ты – король, не теряй мужества. Скоро все закончится. Молись и проси защиты у святых, – поспешила ободрить мужа Екатерина.
Генрих взял ее руку в свою и старался сохранить видимость полного спокойствия, смотреть на завершение казни лишь как на государственную необходимость.
Вдруг рука мужа стала слишком горячей, обжигающей, как пламя костра, и Екатерина задрожала от внезапно охватившего ее волнения; все поплыло у нее перед глазами, постепенно превращаясь в жуткие картины. Она обладала способностью видеть ясно что-то еще не произошедшее, но неизбежное в будущем. В этот раз это были потоки крови, затопившей улицы городов Франции, и бесчисленное количество трупов, плывущих по Сене и Луаре. Ей, как и только что Генриху, стало плохо, она с трудом удержалась, чтобы не упасть в обморок, но огромным усилием воли заставила себя вернуться к действительности. Придя в себя, она посмотрела на потрясенного зрелищем казни Генриха и с тоской увидела, что в сердце его ничего не переменилось, как и Диана де Пуатье, он был лишен чрезмерной чувствительности и не был способен долго скорбеть о судьбах повешенных, сожженных, замученных, терпящих нужду и бедствия, и Франция, в конечном счете, в дни его правления изберет путь насилия и нетерпимости.
С этого памятного для Франции дня Диана де Пуатье воспылала еще большей, чем прежде, ненавистью к реформатам и убеждала Генриха возводить побольше костров на территории всего королевства. Под недремлющим оком фаворитки король, вдохновляемый дамой своего сердца, стал бороться, подобно свирепому, не ведающему жалости зверю, за спасение душ своих подданных и мира в государстве.
Однако приверженцы Реформации не одумались и не дрогнули. Они были готовы ко всему: они страдали, они гибли на кострах и виселицах; и после каждой казни они множились. Костры и пытки буквально плодили их: на смену одному приходили десять, на смену десяти – сотни.
По прошествии семи дней после казни еретиков Диана де Пуатье накануне своего пятидесятилетия впервые в жизни почувствовала сильное недомогание. Она не сомневалась, что это неблагодарный портняжка накликал на нее беду, и сильно встревожилась. Полные ненависти глаза протестанта преследовали ее несколько дней и ночей. И вот результат!..
Диана была твердо убеждена, что совершила благое дело: если действуешь в интересах Церкви, все считается нравственным и добродетельным, а что вредит ей, то плохо. Еретики идут против, значит, их надо уничтожать без жалости и сожаления.
По ее приказу во всех обширных владениях началась поимка и уничтожение еретиков, чье конфискованное имущество она забирала себе и раздавала своим близким. В целях наживы не знающая сострадания алчная фаворитка не гнушалась даже торговлей людьми. Военнопленных, захваченных на ее территориях, она превращала в рабов и продавала купцам-работорговцам. Накопленные за два года правления Генриха несметные богатства сделали ее неуязвимой для врагов, а вот болезнь нежданно-негаданно свалила в постель.
Встревоженная не на шутку Диана чахла и худела, ее охватила апатия. Она была не в силах следовать установленному с юности распорядку дня: перестала обливаться по утрам ледяной водой и совершать длительные прогулки верхом на лошади. И главное, она не желала ни с кем общаться. Пристально вглядываясь в свое изображение в зеркале, Диана с трудом узнавала себя. Возраст впервые предательски напомнил о себе. Она решила немедленно спрятаться от всех в Ане, чтобы Генрих не видел ее слабой, больной и постаревшей. Но и в Ане за любимым рабочим столом со счетами и деловыми бумагами она чувствовала себя более чем скверно. Хорошо, что на верных слуг можно было положиться: они исправно вели все дела. Ни одну мелочь в управлении своим имуществом Диана не пускала на самотек. Под рачительным присмотром преданных помощников состояние герцогини волшебным образом стремительно росло. Избавившись от повседневных забот по управлению своим обширным хозяйством, устраивая раз в месяц тщательную проверку счетов и документов и выслушивая подробные отчеты своих интендантов, Диана стала вершить высокую политику. Она мечтала, чтобы король, ее обожаемый Генрих, всему миру внушал почтение своим могуществом. Но теперь ей все стало абсолютно безразличным. Все, кроме мысли, не дававшей ей покоя даже во время болезни. Повелительница короля, она, демонстрируя всем свою набожность, усматривала греховность в своих отношениях с Генрихом. Только уничтожив во Франции еретиков, всех до единого, она искупит свой тяжкий грех перед Богом! Потому и заболела, убеждала она себя, что слишком мало истребила противников Святой Римской церкви. В ее голове, пока она болела, удалившись от двора в Ане, зарождался план новой баталии. При первой же беседе с Генрихом она решила ознакомить его со своим планом.
Ее затворничество вскоре было нарушено. На пятый день Генрих примчался в Ане. Он не мог жить без Дианы, без ее мудрых советов, для него она являлась законной половиной.
Когда Генрих, как вихрь, ворвался в ее спальню, она приветливо протянула ему обе руки, но улыбка была грустной, страдальческой.
– Я рада видеть тебя и благодарна за приезд, но тебе будет скучно в этот раз со мной.
Он покрыл поцелуями ее руки и лицо и сел рядом.
– С тобой мне никогда не будет скучно. Я привез своего личного лекаря. Он быстро поставит тебя на ноги, и мы снова вернемся к той жизни, которую привыкли вести.
Со свойственной ей трезвостью Диана рассудила, что находиться возле больной любовницы для здорового, полного сил возлюбленного весьма утомительно, да и она сама быстрее поправится, если не будет беспокоиться, что своим нездоровым видом стареющей женщины может навсегда отпугнуть своего молодого любовника, щедро финансирующего все ее самые дорогостоящие замыслы.
– Генрих, тебе не следует оставаться здесь, возвращайся обратно.
– Мы вернемся вместе, когда ты окончательно поправишься, – упорствовал он.
Но она продолжала настаивать.
– Я поправлюсь быстрее, если не буду переживать, что ты видишь меня в таком плачевном состоянии.
– Я не могу покинуть тебя.
«Как он трогателен, – расчувствовалась Диана. – А ведь мне уже пятьдесят!.. Его любовь – это настоящее Божье чудо!» Она подняла на Генриха измученные болезнью печальные глаза и тихо засмеялась, но, как ни был слаб этот смех, в свои слова она решила вложить всю силу убеждений.
– Это необходимо, Генрих, я обеспокоена, что во Франции набирает силу кальвинистская ересь. Франция, потерянная для Святой Церкви, это одна из тех страшных катастроф, которую мы должны избежать любой ценой. Только ты, Генрих, можешь и должен спасти христианский мир от ереси.
– Так что же от меня требуется именно сейчас? – улыбаясь, спросил Генрих.
– Умоляю – вернись ко двору!..
– Прямо сейчас? Надеюсь, я могу хотя бы немного передохнуть с дороги?
Она нежно поцеловала его, но начатый разговор необходимо было закрепить в его сознании.
– Отдохни и возвращайся. Ты должен понять: я не смогу поправиться, если ты будешь находиться здесь. Я волнуюсь, так как не имею права отрывать тебя от важнейших государственных дел. Ты должен употребить всю свою власть и безжалостно расправиться со всеми еретиками, которые хотят разорить твое королевство.
Генрих был полностью согласен с мнением Дианы в отношении сторонников и вдохновителей Реформации.
– Я восхищен твоим умом и патриотизмом, Диана! Даже во время болезни ты беспокоишься о благополучии моего государства, – с признательностью в голосе произнес он.
Внезапно ее охватил приступ сильного кашля. Откашлявшись, она с еще большей убежденностью в своей правоте продолжила:
– Только ты способен противостоять натиску еретиков. Генрих, не забывай, что для всех нас ты являешься любимым сыном нашей Церкви, королем Франции!..
– Я затоплю кровью еретиков все королевство, если это вернет тебе здоровье и хорошее настроение!.. Только выздоравливай быстрее! Я не смогу долго прожить, не видя тебя!..
Она протянула ему свою ледяную руку, к которой он приник губами. Он казался таким расстроенным, таким потерянным, что Диана нежно улыбнулась ему, чтобы успокоить, сама взволнованная теми чувствами, какие питал к ней ее любимый рыцарь.
– Когда я буду не так нервничать, я быстрее поправлюсь, и мы тут же встретимся. И ты сможешь мне снова сказать, как любишь меня.
– Я буду считать дни и каждый день отправлять с гонцом тебе письма.
Диана добилась своего: Генрих уехал в Париж, чтобы приказать Огненной палате ужесточить меры в отношении протестантов. После его отъезда Диана стала постепенно выздоравливать. Каждый день гонец привозил ей полные нежности и заботы о ее здоровье письма от короля.
Временщица постепенно возвращалась к своей главной роли некоронованной королевы, подлинной вершительницы судеб государства, главной вдохновительницы травли протестантов.
Свежий ветер ворвался в покои Екатерины, кружа за окнами падающими листьями. С башен послышалась перекличка сторожей, заглушая слабые звуки лютни из покоев одной из фрейлин. Время было столь мирным, что Екатерине захотелось побыть у окна и наслаждаться шумами Парижа, приглушенными сгустившейся темнотой. Генрих обещал посетить ее в этот вечер, но время шло, а он, как всегда, не торопился с приходом к жене.
Внезапно в покои вошла Жаклин де Лонгвей, герцогиня де Монпансье. В ее движениях было что-то неестественное, она хмурила брови. Наблюдательная Екатерина сразу заметила: она чем-то огорчена.
– Что случилось? – спросила она.
– Из Амбуаза прибыл гонец, – ответила герцогиня тихим голосом. – Заболел Луи. Гувернер детей Жан д’Юмьер просит вас срочно приехать.
Жаклин де Лонгвей больше ничего не сказала. Просто осталась стоять, глядя на королеву. Екатерина побледнела. Она слишком хорошо знала гувернера и его жену, чтобы понять, что если ее зовут, значит, ребенок, которому всего лишь восемь месяцев, действительно тяжело болен. Малыш был хилым с самого рождения. По приказам Дианы ему уже несколько раз меняли кормилиц. Угрызения совести зашевелились в сердце Екатерины. Спазмы сжали горло, стало трудно дышать. Она упрекала себя за то, что Луи был рожден ею, а она, по требованию Генриха позволив Диане руководить воспитанием своих детей, длительное время жила вдали от них.
Королева встретилась взглядом с фрейлиной.
– Мы выедем на рассвете, как только откроют городские ворота. Прикажи приготовить вещи.
– Этим уже занимаются, Ваше Величество.
– Вещей пусть соберут немного. Только все самое необходимое.
Голос Екатерины был спокоен и ровен, ее указания точны. Напрасно верная Жаклин искала на ее лице следы волнения. Жизнь при французском дворе научила королеву скрывать свои чувства, как бы ни были сильны бури, бушевавшие у нее в душе.
– А что на сегодня? – осторожно поинтересовалась фрейлина.
– Я жду короля. Скажу ему, что уезжаю. Пусть камеристки помогут мне переодеться. Да, кстати, герцогиня де Валентинуа в курсе, что заболел Луи?
– Нет, она снова вернулась в Ане.
– Чем вызван ее отъезд?
– Она решила заняться переустройством замка и приказала себя не беспокоить…
Сердце Екатерины забилось чаще! Что на этот раз задумала фаворитка?.. Какие новые интриги зреют в ее голове?
Оставив камеристок готовиться к утреннему отъезду, Екатерина прошла в туалетную комнату, где уже была приготовлена теплая ванна, и, позволив себя раздеть, погрузилась в воду с лепестками вербены, успокаивающими нервы. Она старалась забыться, но мысли о заболевшем сыне буквально терзали ее.
Выйдя из ванны, она приказала закутать себя в грубую простыню, специально нагретую у огня, и энергично растереть. От душистых благовоний, которыми обычно умащивали ее перед посещением супруга, Екатерина на этот раз отказалась.
– Нет, сегодня это все ни к чему.
К приходу Генриха Екатерина всегда надевала свои самые красивые и яркие платья, но сейчас решила облачиться в самое простое, серых тонов. Камеристки быстро одели и причесали королеву. Холод плотного шелка вызвал у нее озноб.
– Вам нездоровится, Ваше Величество?
– Нет, нет. Все в порядке. А вот и король. Оставьте нас.
Дверь в покои королевы открылась.
Камеристки, сделав короткий реверанс, вышли.
Слезы внезапно покатились по щекам Екатерины. Она закрыла глаза.
– Ты плачешь? – удивился Генрих, ведь слезы на лице жены он видел крайне редко.
– Мне надо срочно уехать, – еле сдерживая рыдание, прошептала она. – Заболел Луи…
– Серьезно?
– Наверно… Франсуаза де Конте и ее муж Жан д’Юмьер срочно вызывают меня. Они не тревожили бы меня, если бы это было несерьезно. Я вдруг испугалась, мне страшно, Анри.
Он сел возле нее, взял руки жены в свои.
– Не беспокойся, ты же знаешь, Диана внимательно следит за здоровьем наших детей. У них лучшие гувернеры, а кормилица Луи ухаживает за ним, как за своим сыном.
При упоминании о Диане Екатерина вздрогнула. Даже в этот момент Генрих думает о своей любовнице!.. Но Генрих не заметил недовольства жены…
– Когда ты едешь?
– На рассвете…
– Хорошо, договорились… Если что, дай знать… Я тоже постараюсь приехать…
– Анри, – тихо произнесла она, – Франциск тоже беспокоит меня, он слишком хилый для пятилетнего ребенка.
Генрих смущенно закашлялся и встал. Подойдя к окну, он смотрел на падающие листья, медленно кружащиеся в свете фонарей, освещающих Лувр. Ему хотелось поскорее уйти от жены к Диане, но любимая женщина срочно уехала в Ане, чтобы превратить замок и сад в истинное жилище богов, достойное богини и ее рыцаря. Ради Дианы он готов был забыть обо всех и обо всем. Генрих не заметил, как к нему неслышно подошла Екатерина и вздрогнул от ее прикосновения. Она стояла перед ним, положив руку ему на плечо.
– Нам нужны здоровые сыновья, Анри, – напомнила она мужу о его долге короля.
Генрих обреченно кивнул. Его лицо стало мрачным и смущенным. Она чувствовала, что эта неприятная обязанность тяготит его. В этот вечер она была рада, что Генрих быстро покинул ее.
Екатерина находилась в том состоянии, когда мыслями она была уже в дороге, которая вела ее к маленькому сыну… Тяжелое предчувствие лишило ее сна.
Время приближалось к полудню, когда королевский эскорт приблизился к башням Амбуаза.
– Приехали! – прокричал сверху стражник.
Носилки с королевой проехали по мосту и, миновав ворота, очутились во дворе.
На пороге замка появилась Франсуаза де Конте в черном с головы до ног. У нее было бледное лицо с набухшими веками. Она медленно двигалась навстречу вышедшей из носилок королеве.
Екатерина, забыв о правилах этикета, стремительно бросилась ей навстречу.
– Что случилось? Как Луи?
Глухо застонав, пожилая дама, не дойдя несколько шагов до королевы, зарыдала.
Отчаяние этой женщины оглушило Екатерину, и она поняла, что худшие ее предположения подтвердились.
В замке царила глубокая гнетущая тишина. Слуги, одетые в черное, скользили, как тени, боясь поднять голову. Маленький Луи, которому судьба уготовила, едва родившись, заболеть корью, окончил свою земную жизнь. Екатерина, потрясенная этой новостью, оцепенела. Затем, собравшись с мыслями, приказала немедленно отправить гонца за королем.
В сопровождении гувернеров, кормилицы и свиты по широкой галерее со сводчатым потолком королева прошла в часовню. В центре часовни находился помост, обтянутый черным бархатом с золотом. На нем покоился крохотный мальчик в парадном костюмчике из голубого бархата. У ног его находилось изображение королевского герба. Четыре воина в блестящих латах стояли по углам смертного ложа, застыв как статуи. Целый лес восковых свечей придавал часовне торжественный вид.
Екатерина подошла к помосту, на котором покоился Луи. Она с трудом решилась поднять глаза на застывшего в вечной неподвижности сына с крохотными ручками, сложенными на груди. Какое безумие было лишать его материнской ласки. Она опустилась на колени.
Согнувшись под тяжестью своего горя, Екатерина закрыла лицо руками и долго плакала. Страшное озарение, что все ее дети будут обречены на короткий земной путь и умрут раньше нее, заставило содрогнуться. Она боялась своих предчувствий. Слишком часто они сбывались!..
Всю ночь, забыв об усталости, Екатерина провела в часовне в молитвах.
Король через два дня примчался в Амбуаз.
– Луи был красивым мальчиком. И так похож на тебя, – разрыдалась Екатерина, стоя рядом с мужем у гроба сына.
– Кормилица сказала, что Луи отчаянно боролся за жизнь, – промолвил удрученный Генрих и заплакал.
Двор погрузился в траур. Смерть маленького принца глубоко опечалила короля.
Он был безутешен.
Через неделю после похорон Луи Генрих пришел к своей жене. Он был внимателен и нежен: королю нужны были новые сыновья. Екатерина, любуясь красавцем мужем, подумала, какой счастливой она могла бы быть, если бы Генрих любил ее, а не Диану. Если бы…
Вскоре король, верный своей даме, умчался в Ане. Стоило Диане де Пуатье поманить его, он тотчас потерял голову!.. В такое время!.. Екатерине было тяжело – муж оставил ее наедине со своим горем. Как грустно сознавать, что ты не нужна своему супругу, что его сердце принадлежит другой женщине!..
3. Созревший плод ненависти
Соперничество между двумя всемогущими кланами Гизов и Монморанси, подогреваемое изобретательной на интриги фавориткой, грозило превратиться в лютую ненависть. Причин к этой ненависти у Монморанси, которого Екатерина, как и Гизов, не любила, было более чем достаточно. В сложившейся ситуации мудрая и дальновидная Екатерина желала коннетаблю, в преданности которого Генриху она не сомневалась, одержать верх над могущественными соперниками. Она чувствовала, что Гизы вскоре могут стать опасными для правящей династии Валуа.
В Париже, как и в Лондоне, пристально следили за развитием болезни английского короля Эдуарда VI. Ни у католички Марии, ни у протестантки Елизаветы не было неоспоримых прав унаследовать власть. Кроме них на английский трон могла претендовать племянница Гизов Мария Стюарт, королева Шотландии, ставшая невестой пятилетнего дофина Франциска.
Сразу же по прибытии ко французскому двору эта драгоценная девочка, отличавшаяся от детей французского короля отменным здоровьем, была окружена ревностной любовью и заботой герцогини де Валентинуа, которая не собиралась перепоручать будущую королеву Франции, Шотландии, а возможно, и Англии, заботам Екатерины.
После возвращения Марии де Гиз, матери маленькой королевы и регентши, в Шотландию король, выполняя пожелание фаворитки, распорядился, чтобы к Марии Стюарт относились как к французской принцессе, причем уделяли ей больше внимания, чем принцессам Валуа.
Мария Стюарт получила наставления от своей матери и дядей отдавать предпочтение из двух заботящихся о ней высокопоставленных дам фаворитке, а не королеве.
Вскоре Екатерина поняла, что чересчур властной девочке не нравится, когда она вторгается в ее детскую идиллию, и в компании ее детей, где воцарилась королева Шотландии, ей нет места. Она – лишняя!.. Восхищение и любовь Марии Стюарт предназначались богине Диане, а выскочке-банкирше – лишь снисходительное пренебрежение.
Фаворитка и Гизы решали судьбу Франции, судьбу дофина так, чтобы никто в дальнейшем не смог поколебать их могущества. Будущее Франции, а следовательно, династии Валуа по воле Дианы де Пуатье оказывалось в руках клана Гизов.
Растущие претензии Гизов тревожили Монморанси. Постепенно коннетабль проникся такой лютой ненавистью к Гизам, что готов был с радостью встретить любое несчастье, обрушившееся на Францию, лишь бы удар сразил проклятый клан, поэтому он старался разрушить все их планы и исподволь готовился к решительной атаке.
Случай для начала битвы не заставил себя долго ждать.
10 ноября 1549 года умер папа Павел III. Равновесие сил в Европе теперь зависело от того, чьим другом станет новый понтифик. Герцогиня де Валентинуа сразу же начала интриговать. Она вознамерилась посадить на папский престол своего старого друга кардинала Жана Лотарингского, которому Меченый и ее зять приходились племянниками. Эта новость повергла в смятение и коннетабля, и королеву.
Монморанси, несмотря на свое могущество, не смог бы долго противостоять соперникам, которые стали бы приближенными как Его Святейшества, так и Марии Стюарт, чье шотландское влияние распространялось и на Рим.
Не теряя ни секунды, Монморанси дал четкие указания французским кардиналам, отправляющимся на конклав, помешать избранию кандидата герцогини де Валентинуа и отдать свои голоса одному из сторонников императора.
Екатерина с нетерпением ждала возвращения из Рима своего верного кузена Пьеро Строцци, которого искренне любила и считала выдающейся личностью. Именно его она инкогнито отправила в Рим, чтобы получить достоверные новости.
Королева зорко следила за всеми происками и ошибками своей соперницы и ее сторонников.
Вернувшись из Рима, Пьеро Строцци поспешил во дворец и велел доложить о себе королеве.
Королева была вне себя от радости, когда увидела своего кузена. Она всегда принимала его как самого долгожданного и желанного гостя.
– Наконец-то, Пьеро! – воскликнула она и устремилась ему навстречу. – С каким нетерпением я ждала вас, мой друг!
Наряд кузена, как всегда, заставил ее улыбнуться и с трудом сдержать смех: на Пьеро была очень высокая шляпа с большими перьями и высокие сапоги на очень высоких каблуках. Так Пьеро, переживавший из-за своего маленького роста, старался скрыть его. Дерзкий, смелый, жаждущий славы, он был самодоволен до самозабвения. Это самодовольство проявлялось прежде всего в его экстравагантной одежде и поступках. При дворе его называли сеньором на высоких каблуках. Под этим экстравагантным обликом, вероятно, заменяющим ему маску, он скрывал острый ум, предугадывающий действия противников и поджидающий благоприятного момента, чтобы дать им отпор.
Пьеро Строцци был очень близок Екатерине по духу, и все особо важные секретные поручения она доверяла только ему и его братьям. Именно Пьеро помог хрупкому де Шабо одержать победу над могучим де Вивонном, лучшим фехтовальщиком Франции.
Старший из четырех братьев резко выделялся среди всех Строцци. Он был самым пылким и необузданным. Екатерина называла его неистовым кондотьером и великим оратором за способности преодолевать самые невероятные опасности, побеждать и добиваться желаемого.
Этот настоящий вояка, легко прибегавший к убийству, чтобы достичь поставленной цели, жил под постоянной угрозой насильственной смерти, проводил свободное время, переводя произведения Цезаря с латинского на греческий и размышляя над трудами философов древности. Он был старше Екатерины на девять лет. Она высоко оценила его смелость и неординарность поведения, когда он женился на Лодомине, старшей сестре убийцы Алессандро Медичи, которого Пьеро, как и Екатерина, ненавидел и сожалел, что не ему выпал жребий убить тирана Флоренции.
Все братья Строцци были дружны, любили Екатерину за ее ум и образованность и во всем старались помочь ей.
Льву Строцци, мальтийскому рыцарю, французский флот был обязан своей реорганизацией. Робер унаследовал от Медичи тягу к торговле и финансовой деятельности. Он торговал экзотическими товарами из Африки, Америки и Индии, проявлял интерес к Азии, доставлял в Европу ценные товары: шелк, слоновую кость, изумруды, пряности, благовония, все, что приносило баснословные прибыли. Его банк в Венеции взял на себя обязательства по выплате основной части приданого Екатерины Медичи. Этот банк помогал своими вложениями политике Франции. Робер щедро осыпал подарками короля и его советников. Он подарил Монморанси «Рабов» Микеланджело. Самый младший из Строцци Лоренцо получил по настоянию Екатерины кардинальскую шапку.
Генрих назначил Пьеро Строцци главным капитаном итальянской гвардии. Только он и Колиньи удостоились чести быть награжденными орденом Святого Михаила. Эта награда подтверждала доброжелательность и особое уважение короля.
К Пьеро были благосклонны и герцогиня де Валентинуа, и маршал де Сент-Андре, и даже Гизы.
Февральские ветры напоминали о себе и в Лувре. Екатерина и Пьеро сели у камина. Королева расположилась в кресле, как обычно, напротив портрета своего обожаемого мужа, сосредоточила взгляд на кузене и, дружески улыбнувшись ему, нетерпеливо спросила:
– Итак, какие новости?
– Хорошие и плохие.
– Тогда начнем с плохих.
Кузен, будучи поклонником великого сатирика Рабле, решил начать с шутейных.
– Я вернулся из Рима вчера и сразу попал на пир к королю. Так его проклятый шут, мошенник Брюске, разрезал вертелом с наколотыми на него кусочками сала мой любимый парадный плащ на меху. Я хотел этим же вертелом заколоть его и избавить человечество от этого торопыги. Но король отдал приказ помиловать шута, посетовав, что мошенников в королевстве явно маловато.
– Надеюсь, ты нашел способ наказать этого негодяя? – рассмеялась Екатерина.
– А как же? Я приказал трубить в охотничий рог над ухом мадам Брюске. Теперь она весьма долго будет пребывать в некотором отупении, а шут будет всем представлять свою жену, как глухонемую. На этом мои плохие новости заканчиваются, перейдем к хорошим.
– Жду их уже три месяца с превеликим нетерпением.
– На этот раз победил Монморанси. Его месть Гизам оказалась своевременной. Он опередил своих соперников, щедро наградил римских кардиналов. На конклаве, продлившемся шестьдесят пять дней, было решено вручить тиару кардиналу дель Монте, который стал папой Юлием III.
Екатерина облегченно вздохнула. В ее глазах мелькнул таинственный огонек.
– Это действительно хорошая новость. Молодец коннетабль!.. Зачем римлянам француз?..
В ответ на слова королевы Пьеро стиснул рукоять шпаги и принял воинственный вид.
– А вот теперь действительно плохая новость.
– Плохая? – переспросила Екатерина и насторожилась. – Говори!
– Папа Юлий III сразу же после избрания 7 февраля открыто заявил о своем намерении передать Парму и Плезанс Карлу V. Этот жест, Ваше Величество, означает, что он открыто принял сторону императора.
– При таких обстоятельствах Генрих не сможет больше сохранять нейтралитет, – встревожилась Екатерина. – Какие еще плохие новости?..
– Гизы в ярости. Они поклялись жестоко отомстить Монморанси.
– Выходит разлад между Гизами и Монморанси окончательный… – вслух размышляла Екатерина… При кузене она могла быть откровенной. – Это настоящая дуэль не на жизнь, а на смерть. Кто сделает шаг назад – тот погиб!.. Или Гизы – или Монморанси…
– Теперь Диана де Пуатье поддерживает Гизов больше, чем Монморанси. Перевес сил на их стороне… – напомнил Пьеро.
– Значит, пришло время ослабить ее влияние на короля. И этим предполагаю в ближайшее время займется коннетабль, а мы незаметно будем оказывать ему помощь, но так, чтобы об этом никто никогда не догадался.
Пьеро физически ощутил силу и властность, которой так и веяло от всей фигуры сидящей перед ним королевы Франции. Он впервые увидел Екатерину в новом облике – величественном и грозном.
По возвращении из Рима во Францию кардинал Жан Лотарингский умер от горя, а Гизы на несколько дней даже заболели от великого гнева.
Герцог Клод де Гиз, несколько лет тому назад удалившийся от светской жизни, немедленно собрал семейный совет, чтобы всем кланом переварить созревший плод ненависти. Каким бы ни был аппетит Монморанси на месть, в ближайшие дни клан Гизов решил накормить коннетабля на долгие годы вперед. У них накопилось много того, что хотелось высказать сопернику.
Франциск, Карл и Клод один за другим вошли в кабинет отца и почтительно поклонились ему.
– Мои дорогие сыновья, моя опора и моя надежда, – торжественно произнес герцог Клод, – добро пожаловать! Ничто не может доставить мне большей радости, как видеть вас всех в сборе. Пора колебаний прошла, настало время решительных действий.
Глава семьи пригласил сыновей садиться. Когда все разместились в глубоких мягких креслах, раздался глухой, негромкий голос, полный скрытой ненависти.
– Что ж, давайте серьезно поговорим. Умер ваш дядя, мой дорогой и любимый брат. Умер от горя. Точнее сказать, его убил коннетабль. Папский престол достался нашему противнику, врагу Франции.
Герцог Клод выразительно замолчал. Он был решительно настроен отомстить за брата.
Удостоив каждого сына повелительным взглядом, Клод де Гиз продолжил:
– Я сейчас говорю больше от имени моего брата, вашего дяди. Жан Лотарингский не стал папой римским по вине негодяя Монморанси. Сыновья мои, отомстите за него! Отомстите! Это ваш долг!
Все посмотрели друг на друга; сыновья были согласны со своим отцом. Авторитет отца был непререкаем для всей семьи.
– Отец, осталось решить, каким образом можно выполнить эту задачу? – спросил старший из братьев Франциск.
– Все очень просто, – ответил глава семьи. – С кончиной вашего дяди освободились огромные бенефиции, епархии, аббатства, княжества. Все они не должны попасть в чужие руки, наш род не должен понести ущерб. Мы обязаны увеличить во много раз наше богатство и могущество.
– Но даст ли согласие на это король? – засомневался Карл.
– Главное, чтобы согласилась Диана де Пуатье. Ей это выгодно, как и нам. Она и убедит короля. Убедить же герцогиню де Валентинуа должен ты, Клод. Ты женат на ее дочери, и Диана де Пуатье благосклонно относится к нам, Гизам. Все крупные религиозные центры должны перейти к Карлу. Этот удар для интригана Монморанси будет сокрушительным.
Все братья прекрасно понимали, что эти неиссякаемые источники несметных богатств приведут не только к низвержению Монморанси, но со временем подготовят почву и для дворцового переворота: на смену династии Валуа придет династия Гизов.
Монморанси и на этот раз предугадал замысел противника и поспешил убедить короля, что отдать освободившиеся земли молодому архиепископу Реймскому – опасный и неосмотрительный поступок.
Генрих согласился с доводами своего наставника, но это не ускользнуло от бдительного ока Дианы, у которой, как и подобает королевской фаворитке, были глаза и уши во всех комнатах королевских резиденций. Фаворитка не могла допустить, чтобы ее сообщник, двадцатипятилетний кардинал Карл Лотарингский, понес ущерб. Она была очарована этим привлекательным, красноречивым и остроумным прелатом, за красивой внешностью которого скрывались высокомерие, честолюбие и бессердечность.
Чтобы утешить Гизов и пополнить сокровищницы, Диана де Пуатье вмешалась в дела государства в очередной раз: Карл де Гиз являлся теперь самым могущественным прелатом Франции, он стал одновременно епископом Реймса, Лиона, Нарбонна, Валансьена, Альби, Ажена, Люсона и Нанта…
Оказавшись перед выбором между доводами своей любовницы и своего наставника, слабохарактерный король смалодушничал и втайне в будуаре фаворитки подписал Карлу де Гизу дарственную.
Когда коннетабль узнал об этом, было уже поздно что-либо предпринимать.
Вслед за этими событиями внезапно умер герцог Клод де Гиз и в это же время тяжело заболел Меченый, Франциск Лотарингский.
По Парижу поползли зловещие слухи, что и отца, и сына пытался отравить коннетабль, и в одном случае ему это удалось, в другом, к счастью для Франции, нет.
Франциск Лотарингский выздоровел и стал главой всемогущего клана. Герцогство Омальское перешло к зятю Дианы де Пуатье. Несмотря на поражение в Риме и траур, Гизы были высокомерны и беззаботны, как никогда.
Монморанси, охваченный паникой, подумал, что пора действовать вновь, и решил пустить в ход все средства, чтобы разлучить короля Генриха II с Дианой де Пуатье, покровительницей слишком уж могущественного дома Гизов.
Однако продолжающаяся осада Булони, где Генрих тщетно сражался будучи дофином, а теперь пытался взять реванш и одержать победу, на время отвлекли коннетабля от мести.
Екатерина внимательно наблюдала за развитием военных действий. Графство Булонь уступил Людовику XI один из ее предков. Она не забывала о славных булонских корнях, соединявших ее с династией Капетингов. Победа в Булони доставила бы ей большую радость.
Французский флот под командованием кузена королевы Льва Строцци и армия под командованием короля сражались отважно, и военные операции привели к благополучному разрешению: англичане согласились на переговоры о возвращении Булони французам, причем договор включал и Шотландию.
В день Вознесения король Генрих II торжественно вступил в отвоеванную Булонь. Племянник коннетабля Гаспар Колиньи принял ключи от города и крепостей. По обету, данному в предыдущую проигранную военную кампанию, Генрих почтил подношениями Пресвятую Деву. На месте прежней часовни для паломников, разрушенной англичанами, Генрих II установил статую Божьей Матери, сидящей в лодке, сделанную из литого серебра. Эта скульптура должна была заменить статую, увезенную англичанами. У ног Пресвятой Девы король поставил четыре серебряных светильника, золотое сердце и корону из семнадцати золотых колец.
Придворные поспешили присовокупить к королевским подношениям свои. Маршал де Сент-Андре, коннетабль Анн де Монморанси и Франциск Лотарингский поднесли серебряные светильники, украшенные их гербами. Дар Меченого во исполнение обета, принесенного в тот день, когда герцог приобрел свой прославленный шрам, был самым роскошным.
Возблагодарив Пресвятую Деву за победу, Генрих II с триумфом вернулся в Сен-Жермен-ан-Ле, где его ожидало новое радостное событие.
27 июня 1550 года столица Франции звоном всех колоколов Парижа приветствовала известие о том, что в Сен-Жермен-ан-Ле королева Екатерина разрешилась от бремени сыном, которого назвали Карлом-Максимилианом.
В замок, расположенный среди лесов и сохранивший стиль рыцарских времен, с башнями, галереями, сводчатыми переходами, с большими и малыми залами, украшенными фресками и гобеленами, в столь знаменательный для государства день прибывали знатные сеньоры, чтобы поздравить королевскую чету с рождением принца.
Второй сын своим появлением на свет после смерти Луи гарантировал продолжение династии, ибо дофин Франциск от рождения был слаб здоровьем и за него приходилось постоянно беспокоиться.
Главный распорядитель двора Анн де Монморанси объявил собравшимся в парадном зале придворным, что родился крепкий, здоровый принц и что он с первых минут появления на свет поистине ведет себя достойно своего высокого назначения.
Сообщение коннетабля о важном событии в августейшей семье вызвало восторг у всех собравшихся в замке. Господь даровал королю еще одного сына! Значит, в этот день есть повод радоваться, гордиться и быть благодарным Всевышнему!
Завидев среди собравшихся Гаспара Колиньи, коннетабль обрадовался и подошел к своему племяннику.
Ровесник короля Генриха II Колиньи был волевым, целеустремленным и очень сдержанным человеком. Он рано стал готовить себя к военной карьере: традиции дома не оставляли сомнения у юноши в своем предназначении. Выходец из старого феодального дворянства, Гаспар восхищал своих друзей и знакомых образованностью, разносторонностью интересов и строгостью нрава.
Монморанси высоко ценил военные способности своего племянника и его надежность. Они неспешно беседовали в одном из залов парадных апартаментов сначала об искусстве, затем перешли на злободневные финансовые проблемы.
Неожиданное появление Гизов, перед которыми все склонились в нижайших поклонах, словно перед королем, произвело на коннетабля эффект грянувшего грома. Глаза его сверкнули, он помрачнел и, не сдержавшись, с негодованием воскликнул:
– Их лица просто сияют от уверенности в собственном могуществе!..
Но каково же было удивление Монморанси, когда он услышал, как многие поздравляют Меченого с рождением сына:
– Монсеньор, как вы решили назвать вашего первенца? – поинтересовался Бриссак.
– Генрихом, в честь нашего короля, нашего покровителя и нашего друга! – с гордостью ответил Франциск де Гиз.
– Как чувствует себя ваша супруга Анна д’Эсте? – наперебой интересовались состоянием здоровья герцогини Феррарской знатные дамы.
– Великолепно! – отвечал счастливый отец и высокомерно напоминал: – Мы счастливы, что рождение нашего сына, потомка Людовика XII и Лукреции Борджиа, совпало с рождением сына короля.
Читать бесплатно другие книги:
