Под знаком розы и креста Кузьмин Владимир
– Паспорт на Хитровом рынке[74] вам выправят с любой фамилией, да так, что мало кто отличит от настоящего. Если, конечно, специально не всматриваться.
– Тогда мне только одно непонятно, отчего они медлят? – спросила я.
– Во-первых, слишком быстро – уже подозрительно в таких делах. Во-вторых, письмоводителя подготовить надо, не столь просто человеку решиться на преступление.
– А я так полагаю, – вступил в разговор Никанор Андреевич, – что все случится уже в понедельник. В этот день в казначействе выдают содержание, наградные деньги, налог квартирный получают. Служащим не до того будет, чтобы в каждую бумажку всматриваться, подписи в ассигновках сличать и прочее. А что выждать им недолго было нужно, так дело у нас более простое, нежели обычно случается. Приедет сын и вступит в права наследования – сын это вам не седьмая вода на киселе, ему нет нужды тысячу бумажек собирать. И насколько мы знаем, никто иной пока не претендует, хотя для мошенников это без разницы, они уж точно на Семена Ясеня паспорт выправили. Эта сторона мне очевидной кажется. Меня иное смущает, где он, этот наследник, куда запропастился, ведь известили его давно. А тут еще выкрутас с подкинутым кинжалом образовался.
– Похоже, и мне нужно вам кое-что рассказать, – я решила, что время рассказать о вчерашних событиях наступило подходящее. – Может, и это все прояснится. Я вот решила, что Семен Ясень вовсе не сын Людмилы Станиславовны.
– Это на каком же основании? – удивился адвокат. – Я уж со многими знакомыми ее беседовал, и ни один не обмолвился.
– Очень и очень просто. Меня поначалу смутило то, что у нее не было детей от первых двух браков.
– Так это бывает. С учетом возраста второго мужа.
– Конечно, бывает, – не стала я возражать. – Но по вашему резюме выходило, что Семен родился в тот же год, в котором Людмила Станиславовна вышла замуж за его отца. Отчего у них других детей не было?
– Так тоже случается.
– У вас в резюме были указаны только год этих событий, без месяца и числа.
– Каюсь, дату брака не успел уточнить, а день рождения сына просто не указал, поскольку не счел важным, да и слегка спешил. В марте он родился.
Осип Иванович сделал мину, словно съел что-то кислое.
– Вот! – шлепнул он себя по лбу. – Выходит, что либо господин Ясень вступил в брак с женщиной, уже носившей ребеночка… что не выглядит невозможным, но и не слишком с ситуацией вяжется…
– Либо он вступил в брак, – продолжила я, – сам будучи вдовцом с младенцем на руках. И брак этот был заключен в конце года, когда траур и прочие приличия были соблюдены.
– Хороший мне урок, – сокрушенно покачал головой адвокат. – Как ты ни уверен, что это маловажно, но любую самую малую подробность обязан со всех сторон изучить и обмозговать. Но, с другой стороны, что нам это дает? Коли никто не знает про это, то и сам он знать не должен. Да даже допусти мы, что он это знает – что с того? Далеко не повод подозревать его хоть в чем-то, хотя убийство мачехи всегда выглядит реальнее, чем убийство матери. Опять же, где он был в то время? По всему выходит, что в Томске, за четыре тысячи верст от Москвы.
– Вы правы, сам факт, что Семен Ясень пасынок Людмилы Станиславовны, еще ни о чем не говорит. Меня это просто смутило, и я попросила вчера вечером своего товарища в Томске навести о нем справки.
– Петра Александровича?
– Да. Но тут произошло совершенно необычное. Послала я прислугу на почту дать телеграмму, она еще вернуться не успела, как мне самой пришло телеграфное сообщение из Томска. Вот, прочтите.
Я подала телеграмму Осипу Ивановичу, и он ее прочел вслух:
– «Не сочтите, что я просто собираю сплетни, но Семен Ясень крупно проигрался, сказался в университете больным и тайно выехал из Томска седьмого числа сего месяца. Очень скучаю. Петя». Ну про «скучаю» можно было бы и не читать, – чуть смутился адвокат. – А вот к чему про «сплетни» написано?
– Я эту фамилию не упоминала ранее, лишь просила навести справки о Валентине Пискареве.
– Помню, и Петр Александрович с этим отменно справился.
– Думаю, что он на этом не остановился, стал разыскивать что-то еще, возможно, что-то про Шмеля, не мог Петя не понять, что это важно. Вот и наткнулся на эти факты о Семене Ясене. Тот, как нам известно, был знаком с Пискаревым, которого он просил передать Людмиле Станиславовне подарки. Видимо, и Пете это стало известно, он и поинтересовался Ясенем. И узнал такие факты, которые просто не мог умолчать. А поскольку не был уверен, что мне эта фамилия вообще знакома, то и написал, что для меня это может оказаться и сплетнями. Но теперь-то он уже знает, что угадал, должен был письмо с подробностями получить.
– Да уж! Искренне восхищен прозорливостью вашего товарища, – сказал старый сыщик. – Непременно напишите ему лично от меня, что он просто гений сыска!
– Обязательно, Никанор Андреевич. Сегодня же и напишу. Но мы отвлеклись. Получается, что мог быть в Москве Семен Ясень в тот день. И повод сюда приехать имел. Проигрался, возможно и в долг, а без Людмилы Станиславовны не имел возможности получить сумму из оставленного ему наследства и приехал ее упрашивать дать ему денег.
– И поскандалить они могли, – согласился Осип Иванович. – И теперь становятся ясными некоторые моменты тех событий, что привели к смерти тетушки Михаила. Я ведь сумел встретиться с той соседкой, что заставила дворника двери вскрыть. Мне она рассказала больше, чем полиции, потому что все свои догадки и домыслы в общении с официальными представителями закона резонно предпочла оставить при себе. Ну и еще кое о чем умолчала, за что я ее не осуждаю.
– Вполне разумно с ее стороны не делиться ничем, помимо фактов, – похвалил Никанор Андреевич.
– Она, то есть Софья Остаповна Немирова, несмотря на преклонный возраст, сохранила самый ясный ум. И вообще очень мне понравилась. Дело же обстояло таким образом. В ту ночь она долго не могла уснуть, а тут еще и крики раздались с лестницы.
– С лестницы? Не из квартиры? – удивилась я, хотя сама же раньше сомневалась, что из соседней квартиры в том доме возможно услышать что-либо, разве что очень и очень громкие звуки.
– Именно что с лестницы, стены там таковы, что и выстрелов можно не расслышать. Ну она и подошла ближе к своим дверям. Мужчина несвязно кричал о чем-то, о чем, понять было трудно. Впрочем, несколько слов она расслышала. «Что ж, больше вы меня не увидите!» Это мужской голос произнес, женщина говорила много тише, и соседка не разобрала ничего. Но ей показалось, что, уйди мужчина вниз по лестнице, она бы его топот услышала, а так просто немного времени спустя хлопнула дверь. Стало быть, он вернулся. Тут соседка и обеспокоилась и даже вышла на площадку и стала подслушивать уже под дверью квартиры Ясеней. И услышала то, что заставило ее броситься за дворником. А именно крик женщины, крик ужаса. И если по разговору на лестничной площадке она голос соседки не опознала, хоть и была уверена, что это она, то тут уж стала уверена еще больше.
– А голос мужчины?
– Тут даже мне свидетельница не рискнула назвать обладателя, слишком тот голос был хриплым. Я, уж конечно, спросил, не мог ли это быть голос Михаила. Она подумала и ответила, что полностью уверена быть не может, но скорее всего это был не его голос.
– Да уж, голоса при сильном волнении часто изменяются, – сказал Никанор Андреевич. – И голос Семена Ясеня соседка не опознала?
– Мне тоже кажется, что это должен был быть он, – ответила ему я, так как ответ на этот вопрос был очевиден. – Но в убийстве я его не подозреваю.
– Понятно, что вам более подозрительным кажется братец Елизаветы Гавриловой, – сказал адвокат, выразив интонацией сомнение в справедливости такой версии.
– И это тоже, – согласилась я. – Но еще и факты об этом говорят. Вот, положим, Семен Ясень крикнул, что уходит навсегда, но не ушел, а вернулся. Следовательно, хоть немного да успокоился. Убить хоть мать, хоть мачеху он мог только в самом затуманенном состоянии рассудка, совсем потеряв соображение от обиды и гнева, но этот факт говорит, что не был он взбешен до такой степени.
– Ну же, Дарья Владимировна, продолжайте.
– Да вы уж и сами все остальное поняли. Отчего он пришел ночью, после того как все разошлись? Знал, что днем неподходящее время, матушка готовилась встречать гостей, а затем, когда гости пришли, было и вовсе не с руки приходить. Но для этого нужно было знать про это про все. От кого?
– От Елизаветы.
– Она и провела его черным ходом сразу, как сама освободилась, и знала, что никого в доме, кроме Людмилы Станиславовны, не осталось. И вот что любопытно. А где и с кем господин Ясень это время провел, если не у себя дома, куда он по каким-то причинам не пошел?
– Снял номер.
– Очень может быть. Но к горничной на дом он должен был зайти и дожидаться ее вечером должен был где-то поблизости. Но не это важно.
– А что же тогда вам кажется важным?
– Замысел Елизаветы выйти за Семена Ясеня замуж не осуществился. Но человеческие отношения между ними сохранились. Может, она еще не разуверилась, не потеряла надежду. Вот и помогла ему выбрать наиболее подходящий момент для разговора с матерью. Дальше уже чистые домыслы пойдут, но я их все равно выскажу. Ее двоюродный брат и все наши разговоры про возможный подлог с наследством вот чем меня озадачили. Слишком быстро Барсуков это все затеял. А ведь трюк этот непростой, тут так с ходу не сообразишь.
– Вы намекаете, что наследство было организовано намеренно?
– Да, вы же сами говорили, что нужно очень многое знать, а в нашем случае все намного проще, многое нужное знает Елизавета.
– Хорошо, нарисуйте свою версию происшествия.
– Барсуков искренне любит свою сестренку, заботится о ней. И она говорит с ним обо всем откровенно. Появление Семена Ясеня господин Барсуков воспринимает как возможность чем-либо вынудить его к женитьбе на Елизавете. И смерть Людмилы Станиславовны тут очень подходящий повод, если все верно рассчитать. Удастся спровоцировать Семена на убийство, его будет возможно шантажировать. Нет – есть возможность провернуть давно задуманную аферу. Может, и то и другое выйдет, ведь неизвестно, каково завещание, а так и деньги покойницы окажутся в их руках.
– И появление кинжала тогда находит свое объяснение, – закивал Осип Иванович.
– Верно, хоть оно при этом в пользу Семена говорит. Кинжал не орудие убийства, но весь в крови. Вывод – вымазали специально, заранее готовили улику против Семена. Шантаж не удался, уж не знаю отчего, да и на данный момент нам это неважно, улика и всплыла! Вот только просчитался здесь преступник.
– Эх, знать бы еще, куда этот Ясень запропастился?
– А ты сам, Осип, куда подался бы, узнай, что после вчерашнего твоего прихода в дом там человек был убит?
– Уехал бы куда подальше и дрожал от страха. Но его безденежье вскоре из норы выгонит. Да и соображать он начнет, что далеко не все против него. Будем надеяться, что случится это скоро и у него достанет мужества пойти в полицию. Дарья Владимировна, вы нас еще чем-то сегодня потрясете или это все?
– Не все. Штабс-ротмистр Ковалев и господин Фролов… Забыла о них рассказать, кто они такие.
– И не нужно, – заявил Никанор Андреевич. – Знакомые имена, пусть Осипу и в меньшей степени, чем мне. Ковалев слыл до недавнего времени самым толковым в охранке из молодых, но что-то у него не заладилось. А Фролов этот в своем деле самый наилучший. Простите, что перебил.
– Вчера Фролов следил за тем человеком, что следил за мной, и тот вывел его на морг при Первой градской больнице. Я сообщила приметы человека с могильным запахом, мне обещали уже сегодня с утра установить его личность и проследить. Очень может быть, что он выведет их на самые важные фигуры в этой игре. И самое наипоследнее. Вы, Осип Иванович, были правы, ордена масонов и розенкрейцеров тут абсолютно ни при чем, сейчас мы можем быть в этом уверены. Слышала это из первых уст.
– Ося, а не задаром ли мы с тобой наш хлеб едим? – засмеялся Никанор Андреевич.
– Просто мне очень везет, – отмахнулась я от неприкрытого комплимента.
– Ты вот что, Осип, – сказал очень серьезно сыщик, – Тимофея от Первой градской отзывай немедля. Хочешь, так я сам его там сыщу.
– Правильно, так и поступим.
– И приставь его присматривать за Дарьей Владимировной. Покуда сам Фролов это делал, можно было быть за нее спокойными. А тут лишние глаза и руки не помешают.
– И тут я с вами согласен. А вы, Даша, что намерены делать?
– Заеду на телеграф, дам Пете телеграмму, что он гений. А после домой, уроки делать. Дело далеко до завершения, но если засада в казначействе сработает, то мы Михаила Юрьевича сумеем от всех обвинений спасти. А если еще и на след убийцы Ковалев с Фроловым выйдут – будет вообще распрекрасно. Так что я вполне заслужила тихо заняться своими делами.
– А я уж навещу тот трактир, где встречали милого господина по кличке Трупоед, – сказал, допив свой коньяк, Никанор Андреевич. – Вдруг повезет, так мы с вами и хваленых Ковалева со Фроловым обскачем.
37
Никанор Андреевич вышел первым.
– Ну как вам новый знакомый? – спросил Осип Иванович.
– Умен и, кажется, начитан больше, чем часто бывает с сыщиками. И вообще необычный человек.
– Ваша правда, весьма необычный. Одна его дружба с моим отцом о многом сказать может. Нечасто сыщики водят знакомство с адвокатами, а наоборот, еще реже случается. Ох, кажется, я сказал несуразицу. Но, впрочем, неважно. Давайте я вас провожу до выхода.
– Это вы за меня опасаетесь? Но меня там дожидается Иван Фролович.
– Вот я и гляну, на месте ли он.
Иван Фролович само собой был на месте. Мы распрощались с адвокатом, и я, усаживаясь в коляску, спросила:
– Не замерзли?
– Да с чего бы? Зимы как не было, так и нету. Не лето, конечно, но не холодно.
– Тогда давайте заедем на телеграф.
– На какой изволите?
– Лучше на Мясницкой, там попросторнее.
В помещении телеграфной конторы на Мясницкой улице оказалось не только просторно, но и малолюдно. Так что ждать мне не пришлось, написала несколько строк и подала свое сообщение в окошечко. Пока телеграмму проверяли и обсчитывали, я огляделась. То есть не стала вертеться и озираться по сторонам, а всмотрелась в отражение в стекле. Сначала в свое отражение, что и со мной случается не так уж редко, а после и во все, что творилось вокруг. Вот отворилась дверь, и вошел мужчина в армейской бекеше[75] и фуражке. Уверенно прошагал через залу, но подошел не к свободному окошку, а встал за мной. Мне это очень не понравилось, но все произошло слишком быстро, притом было слишком мало поводов для подозрений, вот и пришлось, замерев на месте, почувствовать, как в мой бок что-то уперлось.
– Тихо, сударыня! Тихо, – проговорил мужчина. – Догадываетесь, что вам под бочок уперлось, или подсказать?
– Револьвер системы «наган» на семь патронов с автоматическим переводом барабана, – тоже вполголоса ответила я, чуть повернув голову, но не оборачиваясь.
Не знаю, какого от меня ждали ответа, но уж точно не такого. Тем не менее человек, спросивший меня, не растерялся.
– Взведенный и заряженный, забыли добавить, – сказал он. – Но в целом верно. И раз вы такая понятливая, то поймете и то, что вам очень повезло. Вы зашли в помещение, которое мне хорошо известно, а то пришлось бы вам нанимать нового кучера.
– Я расплачусь?
– Это само собой, нам с вами лишнее внимание ни к чему, так что убегать, не рассчитавшись, не станем.
Я достала кошелек и расплатилась за телеграмму, забрала квитанцию и положила ее в кошелек. И шагнула от окошечка. Бежать у меня и в мыслях не было. Была мысль попытаться выхватить револьвер, но не было никакой уверенности, что это удастся сразу, а тут как назло еще и несколько человек в зале телеграфа появились. То почти пусто было, а то понабежали! Не ровен час, в кого из них пуля попадет, недаром этот тип намекал на нашего кучера, что тому могло сильно не поздоровиться, если бы меня стали похищать на улице. Так что этому невысказанному впрямую обещанию начать стрелять без всякого предупреждения я поверила сразу и безоговорочно.
– Вон туда, вправо к двери, что во внутренние помещения ведет, – подсказали мне.
Пришлось шагать, куда приказано.
– Открывайте смелее и спокойненько шагайте прямо по коридору до выхода во двор.
Так мы и добрались до двора. Посреди него стояла карета. Не специальная почтовая, а обычная, с наглухо закрытыми занавесями окошками. На облучке сидели еще два мужчины, вид которых мне сильно не понравился. Один из них соскочил и бросился отворять дверцу. Но не с той стороны, с которой мы подходили к карете.
– Обходите. С той стороны сядем. Залезайте.
Я залезла и села на заднюю скамью. Мой похититель уселся рядом, а не напротив, как я того ожидала.
– На всякий случай, чтобы не вводить вас в искушение бежать, а то с вас станется на ходу прыгать. Та дверца, возле которой вы сидите, не открывается вовсе. А с этой стороны отворяется лишь снаружи.
Дверцу как раз захлопнули, щелкнул пружинный замок. Было слышно, как человек, ее затворивший, взобрался на место рядом с возницей. Карета тронулась и через распахнутые ворота телеграфной станции выехала на Мясницкую улицу и повернула вправо, в сторону Лубянки. Некоторое время я еще могла себе представить, где мы и в каком направлении едем, но карета раз за разом совершала повороты то вправо, то влево, а в кособоких московских переулках даже понять, полностью сделан поворот или это карета просто приняла немного в сторону, было сложно. В Петербурге, где в центре улицы не столь путанны, мне могло бы и удастся просчитать путь, по которому меня везли, да и то лишь в хорошо знакомых районах. Впрочем, переживать по поводу того, что я быстро «заблудилась», я не стала. В любом случае это будет иметь смысл, лишь когда мне удастся выбраться. А вот выбраться возможности я не видела.
Мой похититель, едва мы тронулись, разместился вольготно, расстегнул свой тулупчик, закинул ноги на противоположную скамью и развалился, явно довольный жизнью. Револьвер он положил себе на колени, но это мало что давало, потому что, привыкнув к очень скудному освещению, я сумела разглядеть своего попутчика. То, что он высок и держится с военной выправкой, я увидела еще в стекле на телеграфе. Сейчас же стало ясно, что и руки у него крепкие и в движениях он скуп и точен. Будь мы один на один где-нибудь на улице, у меня еще были бы шансы. Но в тесной карете все решала сила, а он был сильнее меня в разы. Положим, схватить револьвер я могу успеть. Он взведен и готов к выстрелу. Положим, я сумею заставить себя выстрелить в человека. Что дальше? Стрелять вслепую через стенку кареты в тех людей, что сидят на облучке? И к чему это приведет? Ох! Да не смогу я стрелять вот так по ним, в спину. А и смогу, и даже если попаду в обоих, то насколько серьезными окажутся мои выстрелы? Не начнется ли ответная пальба из двух, а то из четырех стволов? Надо терпеливо ждать и думать. О том, как себя вести, когда меня привезут… Куда? Да какая разница! Раз везут, значит, собираются что-то от меня узнать, и этим следует воспользоваться. А там видно будет.
Мой конвоир, как карета поехала по большей части прямо, расслабился целиком. Видимо, опасался погони, но раз едем спокойно, то ее нет. Для меня это плохо, для него – хорошо. Он полез рукой в карман брюк, но достал против моего ожидания не коробку папирос – вот мне даже марка этих папирос померещилась: «Ира» – а крохотную табакерку. И крохотную ложечку. В табакерке оказался белый порошок, который он и зацепил ложечкой. Ссыпал его на тыльную сторону ладони между большим и указательным пальцами и ловко втянул носом. Повторил всю процедуру и нюхнул свой порошок другой ноздрей. На меня даже не глянул, я словно перестала для него существовать. А то мог бы заметить… радостный блеск в моих глазах или еще что, потому как мне все эти его действия пришлись по нраву. Желаете, господин хороший, кокаин нюхать? Нюхайте эту отраву себе во вред, а мне на пользу. Я, конечно, отдавала себе отчет, что от этого он не перестанет совсем уж соображать, но и совершенно даром для него это не пройдет. Значит, будет у меня еще одно крохотное преимущество!
В тот миг я даже не догадывалась, какое это будет важное преимущество, просто немного обрадовалась и чуть успокоилась. Но вскоре похититель и конвоир откинул голову, револьвер его едва не соскользнул на пол, и он сунул его в карман бекеши. В тот, что находился с моей стороны! Глупость несусветная! А еще большая глупость произошла вскоре. Он то ли задремал, то ли отрешился от реальности слишком сильно. И я рискнула. Припомнила те наспех полученные от моего французского знакомого по фамилии Дюпон уроки карманного воровства. Дюпон был всего-то года на два старше нас с Петей, но слыл – да и на деле был, мы сами в этом убедились неоднократно – очень опытным и ловким карманником. Что, как ни странно, послужило на пользу вполне благим делам. Вот я и взяла у него пару уроков лазания по чужим карманам, не предполагая даже, что они могут мне пригодиться. Но вот ведь как все сложилось. И то, что последние дни непрестанно тренировала пальцы, вспоминая уроки другого своего знакомого, замечательного фокусника, тоже оказалось кстати. Револьвер легче легкого очутился в моих руках. Открывать стрельбу я не помышляла, но разрядить оружие противника потихоньку от него – тоже достижение немаловажное.
Откинув барабан, я вынула из него патроны и оставила их у себя, а револьвер вернула хозяину. После чего и сама откинула голову на спинку и стала почти спокойно ждать приезда в конечный пункт нашего путешествия.
38
Петя прочел телеграмму от Даши и покраснел. От удовольствия и смущения. Пусть слова, в ней написанные, были не вполне справедливы, ничего этакого он не сделал, но все равно ему было приятно. Он даже вновь перечитал телеграмму.
«Один знаменитый сыщик велел передать вам, что вы гений сыска. Я тоже так считаю. Ваше сообщение весьма ценно и очень нам помогло. Скучаю. Даша».
Петя, пожалуй, перечитал бы телеграмму еще раз двадцать, но ему сказали, что его спрашивает какой-то человек.
Человек оказался дворником из профессорской слободы.
– Здравствуйте, господин хороший! – закричал он с порога. – Припомнил я ту зловредную фамилию, пусть не знаю в точности или переврал!
– Какой же вы молодец! – заранее похвалил его Петя. – Говорите скорей, а то она у меня из головы не выходит.
– Вж… Ох, прости господи! Вжевжевржецкий! Или шибко похоже…
– Тогда возможно Пшебржецкий?
– Ахти! – жутко смутился гость. – Ваша правда. А вы, выходит, без меня додумались?
– Не стану врать, не додумался. Случайно увидел вывеску. А теперь и вы мою догадку подтвердили. Так что с меня причитается.
– Да я не за тем пришел! – запротестовал дворник. – Мне уж самому невмоготу стало. На что ни гляну, начинаю скрипучую фамилию выдумывать. А тут словно стрельнуло в голове, ну все, думаю, вспомнил! И сызнова засумневался, а ну не так? Решил к вам прийти и от этой муки себя избавить.
Петя от души рассмеялся и, несмотря на все возражения, вручил гостю обещанную награду.
– Петр Александрович! Господин Вяткин на телефоне!
– Бегу!
Петя распрощался с донельзя довольным дворником и кинулся к телефонному аппарату:
– Здравствуйте, Григорий Алексеевич!
– Здравствуйте, Петр Александрович! Нашел я человека из той группы и даже о встрече с ним уговорился.
– Это вы не про господина Васильева?
По ту сторону телефонного провода помолчали и, кажется, даже ругнулись потихоньку.
– Вы, стало быть, его и сами разыскали?
– Нет, не разыскал пока, но уже знаю про него.
– Вот и славненько. Стало быть, я не зря старался. Господин Васильев работает в конторе купца Милованова, что на Миллионной. Пригласил нас для разговора туда к шести вечера, ко времени, как рабочий день будет закончен, но ему придется дождаться кого-то или чего-то. Говорит, поможем ему скоротать время.
– Тогда я за вами заеду без четверти шесть?
– Замечательно. До скорой встречи.
Контора купца первой гильдии Милованова Федора Христиановича располагалась в самом начале Миллионной улицы, в двух шагах от дома полиции. И от редакции газеты ходу было до нее не более пяти минут, а на санях и того меньше.
Бывший студент Алексей Васильев встретил их у входа и провел к себе в конторку. На его столе стоял арифмометр[76] и лежали счеты, из чего Петя сделал вывод, что тот служит здесь по бухгалтерской части.
– У нас к вам, господин Васильев, всего один вопрос, – начал господин журналист. – И просим вас поверить нам на слово, что он не праздный, а важный для нас.
– Верю, верю! – засмеялся Васильев. – Догадываюсь, что он связан с не слишком для меня приятными воспоминаниями, но готов на него ответить.
– Не могли бы описать нам человека по кличке Шмель? Каков он был, ну и приметы тоже интересны.
– Да сколько угодно, я уж про это в полиции не раз рассказывал, мне даже припоминать ничего не нужно. Неприятный был человек, но сразу этого не понять. На первый взгляд славный, интеллигентный, начитанный. Не только Карла Маркса в разговорах упоминал, но и Канта с Гегелем, и Адама Смита.
Петя, к своему стыду, никого из этих людей не знал. Разве что о Канте слышал, что это немецкий философ. Но переспрашивать, кто такие, случай был неподходящий.
– Мы как раз по поводу Канта однажды повздорили, – продолжил бывший студент. – Не помню в точности, с чего разговор начался, но я тогда из Канта стал цитаты приводить, никак с точкой зрения того господина не совпадающие. Он встал напротив меня, заглянул в глаза, и у меня аж мурашки по коже пробежали. Колючий взгляд сделался, страшный. «Да кто вы такой, – спрашивает, – чтобы мне возражать!» Но тем и ограничился. А стояли мы тогда буквально нос к носу, так что с уверенностью могу сказать, что роста он было точно такого, как я. Собственно говоря, это все, что я могу о нем сказать существенного.
– Тогда опишите его внешность поподробнее, – попросил Петя.
– Выправка у него была офицерская, это тоже с уверенностью сказать могу. Одевался во френч полувоенного покроя, бриджи и сапоги предпочитал брюкам и ботинкам, хотя и в них бывал одет. Волосы светло-русые. Бородка шкиперского фасону. Глаза серые. Губы не толстые и не тонкие. А в целом, как я уже сказал, очень приятной наружности, да и по впечатлениям приятен, пока не поймешь его натуру.
За стеной конторки раздался непонятный шум. Васильев прислушался и побледнел.
– Не приведи господь! – прошептал он.
– Да что там такого? – тоже очень тихо спросил Петя.
И тут же понял, что происходит за стеной.
– Это ограбление! – крикнули там. – Стоять тихо, стрелять стану, не предупреждая.
– В двух шагах от дома полиции! – тихо удивился журналист. – Что же делать?
– Не знаю! – заметался по комнате Васильев. – Но если случится ограбление, места этого мне точно не видать. Виноват, нет ли – все на меня запишут! Я же поднадзорный!
Петя подкрался к двери, соединяющей эту комнатку с помещением, где происходило ограбление, приоткрыл ее на палец. Бандитов не увидел, лишь рассмотрел бледного мужчину, трясущимися руками достающего из сейфа пачки денег.
– Знать бы, сколько их там, грабителей! – прошептал он. – Жаль, что отсюда не видать!
И перебежал ко второй двери, ведущей в коридор. По счастью, та открывалась так, что была видна дверь соседней комнаты. На пороге стоял человек с револьвером в руке и непрестанно озирался по сторонам.
– Так. Похоже, что всего двое, – сообщил Петя. – Один в той комнате, второй возле двери. Головой вертит непрестанно, значит, у выхода на улицу никто из грабителей не сторожит.
– Так, может, снаружи еще кто есть? – высказал предположение на удивление спокойный журналист.
– Непременно есть, – согласился Петя. – Сани там стоят, и в них должен быть третий.
– Господи, что же делать-то? – продолжал нервничать Васильев. – Телефон у нас в кабинете управляющего, нужно как раз мимо грабителей шагать.
– Я вот что предлагаю, – на секунду задумавшись, произнес Петя. – Мои сани тоже неподалеку стоят. Пока рисковать не станем, вдруг в самом деле стрелять начнут. Но как грабители выбегут, мы следом и в погоню, а вы, Алексей, к телефону побежите. Или лучше того, напрямую в полицию, быстрее может получиться.
Говоря эти слова, Петя успел надеть шинель, глядя на него, оделся и господин Вяткин. И Алексей Васильев тоже надел свою студенческую, пусть сейчас и без петличек со значком университета, шинель.
Ждать долго не пришлось, уже через минуту, заставив Петю отскочить от двери, по коридору к выходу скорым шагом протопали люди, совершившие, считай, что у них на глазах, ограбление.
Петя выждал, когда хлопнет уличная дверь, и бросился вдогонку. Успел услышать, как Васильев крикнул: «Архипыч, беги в полицию!» – и выскочил из помещения купеческой конторы. Вдоль по Миллионной во весь опор уносились запряженные парой лошадей сани.
Кучер Антон Парфенович, видимо, почувствовал неладное и уже подкатил свои санки к самому выходу. Петя и Григорий Алексеевич с разбегу запрыгнули в них. Петя уж было открыл рот крикнуть: «Гони!», но тут выскочил из дверей Васильев, кинулся к ним, а не к полицейской управе, пришлось чуть задержаться, дать ему возможность запрыгнуть.
– За теми, что ли? – не оборачиваясь, крикнул Антон Парфенович.
– За ними! Это грабители!
– Да что ж такое! Под носом у полиции, вот ведь охальники!
Дело свое кучер градоначальника знал крепко, так что сани быстро набрали ход и устремились в погоню.
– Эх! У них пара в упряжке! – раздосадованно воскликнул Васильев.
– Вы, господин хороший, нас зазря не обижайте! – отозвался кучер. – У них, может, и пара в упряжке, только наш Орлик не зря так прозван, как на крыльях летает. И сани у нас куда как лучше.
Жеребец-семилеток Орлик без всяких понуканий рвался вперед и уже через квартал почти догнал беглецов. Один из них, оглянувшись и поняв, что несутся за ними неспроста, крикнул своему вознице, чтобы тот прибавил ходу, а сам достал револьвер и угрожающе выставил его в сторону догонявших. Упряжка грабителей чуть прибавила ходу, ее вынесло на самую середину улицы. Встречные сани вынуждены были сторониться, порой чудом успевая уйти в сторону, лошади испуганно ржали. Но тут навстречу выехал возок, обгонявший неспешно трусящую лошадку, а убегавшим самим нужно было обогнать впереди едущую карету. Лошади грабителей сами начали замедлять ход, чтобы не столкнуться. Но рванули под ударом кнута, едва миновав узкое место. Но и Орлик прибавил ходу, стало ясно, что он уже вполне легко сумеет выиграть эту гонку. Антон Парфенович обернулся, глянул на Петю вопросительно. Ясное дело, опасался выстрела. Не столько за себя опасался, сколько за Петю и остальных пассажиров. Да и за Орлика переживал крепко, очень он его любил. А Петя все не мог понять, отчего тот грабитель до сих пор не выстрелил, но тут решился и крикнул:
– Догоняйте смело!
И ведь догнали, поравнялись. Вооруженный вскинул свой револьвер, но свистнул кнут – Петя даже не заметил, как это удалось Антону Парфеновичу нанести такой точный удар – и ударил грабителя по руке с пистолетом. Рука взметнулась, револьвер полетел вверх и, надо же этакому случиться, упал прямиком к ним в сани.
Но тут уже пришлось придержать Орлика, снова впереди образовалась теснота. Упряжка грабителей чуть оторвалась и, едва не опрокинувшись, свернула вправо к Соляному взвозу. Антон Парфенович же неожиданно для всех погнал Орлика прямо.
– Эх, дурни! Там намедни улицу перекопали! – крикнул он своим седокам. – У них один путь выходит, влево повернуть по Магистратской и в ту же сторону дальше скакать. А мы в следующем проулке свернем и перехватим!
Повернули они даже неспеша, без всякой угрозы опрокинуться. И кучер рассчитал все верно, на Магистратскую улицу, идущую вдоль Миллионной, он выехал раньше преступников. И поставил сани поперек. Возница грабителей, вряд ли поняв, кто тут им загородил путь, вынужден был резко принять вправо, врубился с ходу в сугроб, сани опрокинулись. Да еще одна из лошадей, падая, оборвала постромки.
Петя выпрыгнул первым. Один из бандитов резво вскочил на ноги и попытался забежать в открытые ворота ближайшего двора. Пришлось с разбега прыгнуть ему на спину. Вместе покатились по снегу. Петя, сам не ожидавший от себя такой ловкости, успел в падении схватить беглеца за руку и заломить ее. И тут же уселся ему на спину. Оглянулся.
Второй грабитель, чуть промедливший, тоже было бросился бежать, но ему под ноги упал Васильев. Грабитель, проявив завидную прыть, перепрыгнул через него, но в этот момент вновь просвистел кнут, заплел ему ногу и заставил рухнуть на землю так, что было слышно, как вырвался из его груди воздух.
Вознице не повезло больше всех. Он еще при резкой остановке был выброшен из своих саней и по пути в сугроб разбил себе колено о край оглобли.
– Да-с! – воскликнул господин Вяткин. – В кои веки удалось поучаствовать в задержании опасных преступников! И то лишь в качестве зрителя.
– А это тоже ничего, – засмеялся Антон Парфенович. – Пусть вон молодежь злодеев вяжет.
– Ну, вашу-то роль переоценить сложно. Правь нашими санями кто другой…
Договорить он не успел.
– А деньги где? Я тебя спрашиваю, где деньги.
Это закричал Васильев, успевший сдернутым с шеи обидчика шарфом связать за спиной руки его же хозяину.
– По пути выкинули, – ответил тот и нагло улыбнулся.
– Алексей! А вы ему не верьте! – сказал Петя. – На Миллионной они ничего не выбрасывали, сам видел. А дальше им незачем было от добычи избавляться, поди, уверились, что ушли от нас.
– Э-э-э… Так-то оно так… Но их нет! – окончательно помрачнел Васильев.
– Придется обыскивать, – предложил Григорий Алексеевич, – а то не ровен час и впрямь куда в сугроб зароют.
– Много денег было? – спросил Петя.
– В точности знать не могу, но немало. Выручка со всех пяти миловановских магазинов.
Милованов торговал продуктами, вином и водкой. Товар его пользовался большим спросом. Стало быть, выручка должна быть немалая, но по большей части в мелких купюрах. И пакет или сумка с украденными деньгами должны были получиться увесистыми. За пазухой не спрячешь.
Все это Петя подумал в единый миг и сказал:
– В санях спрятаны!
И сам же первым пошел к тем саням. Всем стало любопытно, и один из грабителей, тот, которого скрутил, а сейчас сам же отпустил Петя, попытался вновь дать деру. Но Антон Парфенович в этот день был на высоте, хлестнул его кнутом по ногам так, что тот заплясал от боли.
– Будешь рыпаться, я тя еще и кнутовищем по башке приголублю! – пообещал кучер.
Сумка с деньгами нашлась быстро, Васильев прижал ее к груди столь нежно, что успевшие собраться зеваки засмеялись.
– Посторонись! – раздалось за их спинами, и вперед протиснулся молодой, богатырского роста полицейский. – Кто тут путь перегородил? Нам срочно нужно ехать!
– Да тут кого-то споймали! – ответили из толпы.
– Здравствуйте, Михеич! – обрадованно приветствовал знакомого полицейского Петя. – Это преступников, ограбивших контору Милованова, поймали.
– А нас за ними в погоню послали! А их уже повязали! Ваша работа, Петр Александрович?
– Тут вот господин Васильев за главного был.
– Эх, – воскликнул Васильев, – кто бы сказал мне полгода назад, что я за хозяйское добро под пули полезу! Но оно вон как в жизни случается…
– Михеич, там в наших санях их револьвер лежит.
Михеич неспешно прошел к саням и поднял револьвер:
– Да он незаряженный.
– Ну, я-то это понял давно, – сказал Петя негромко, – а вот Алексей Васильев этого даже не предполагал. Вы уж в рапорте отметьте его храбрость, ему на пользу будет.
– Отмечу, мне не жалко.
– А мы тогда поехали? У вас тут свидетелей полно, мы и не нужны особо. Григорий Алексеевич, вы, конечно, останетесь?
– Да уж останусь, Петр Александрович! Долг репортера, знаете ли, обязывает. И просто любопытно все от начала и до самого завершения своими глазами увидеть.
Антон Парфенович под уздцы развернул своего Орлика, и сани покатили в сторону дома.
– А вы никак и впрямь догадались, что пистолет у них ненастоящий? – спросил Петю кучер.
Читать бесплатно другие книги:
