Полуденный бес Басинский Павел
– Заткнись! – завизжал Сорняков. – Я свинья! Я циник! Я у собственной матери квартиру в Костроме отобрал, чтобы себе в Москве купить. Она теперь у сестры живет. Сестра нищая, муж ее пьет и мать мою бьет, а я ей ни копейки денег не посылаю, хотя у меня их куры не клюют.
– Врешь! – тоже закричал Джон, приходя в веселое возбуждение. – Ты всё врешь!
– Вру, – согласился Сорняков. – Про мать вот соврал. А зачем?
– Потому, что ты сам себя боишься. Правильно Петр Иванович говорил: нельзя так себя истязать.
– Петр Иванович?.. – задумался Сорняков. – Ах да, поп! Слушай, вы это с ним серьезно? Вас что, серьезно волнуют мои комплексы?
– Не комплексы, картонная мудилка, – сказал Половинкин, – а ты сам, какой ты на самом деле!
– Ладно, я подумаю… И знаешь… я не буду тебе свой роман передавать. Не нужно тебе это читать. Я его лучше попу подарю. Айда догонять молодоженов!
– Молодоженов? – на ходу спрашивал Половинкин. – Ты думаешь, они поженятся? Но ведь у Вари…
– Ребенок от Сидора? Да, она ребенка не вытравит. Ну и что? Славке это только по кайфу. Он спит и видит, как бы ради Вареньки пострадать.
Рожицына и Крекшин дожидались их за воротами сада. На лице Крекшина было выражение серьезности и ответственности, которое очень не шло ему. Варя смеялась, как показалось Джону, фальшиво.
– Вообразите, мальчики! – сообщила она. – Слава предложил мне руку и сердце!
– Что я тебе говорил? – шепнул Сорняков и громко произнес: – Поздравляю вас, дети мои!
– Во-первых, перестань делать вид, что тебе смешно, – строго сказал Крекшин, снова делаясь похожим на раненого комиссара, – потому что тебе не смешно. Во-вторых, еще раз, при свидетелях, предлагаю: выходи за меня замуж.
Рожицына перестала смеяться.
– Но ты же… Ты же знаешь…
– Эх, Варюха! – Сорняков обнял Рожицыну за плечи. – Кто же в Москве не знает, что ты брюхатая?
– Подожди, – нахмурилась Рожицына. – И Сидор знал?
– Конечно.
– А кто ему сказал?
Лицо Крекшина пошло красными пятнами.
– Заткнись! – крикнул он Сорнякову.
– Сам заткнись, – трезво сказал Сорняков. – Давно тебя, Варенька, хочу спросить. Вот ты такая умная, но почему же ты такая дура? Конечно, мне на этого подлого человека (он небрежно показал на Крекшина) наплевать. Но по-человечески все-таки обидно. Ты из кого себе подружку сделала? Ты кому секреты доверяла? Смотри, до чего ты нашего Ромео довела. На нем лица нет! Голова обвязана, кровь на рукаве.
– Я убью тебя! – завопил Крекшин.
– Вот, Варвара, – иезуитски-назидательным тоном продолжал Сорняков. – Довела человека. Регулярно кого-то убивать хочет.
– Славочка, я не зна-ала! – заплакала Варя. – Что же ты, дурачок, мне ничего не сказал?
– Ты, Варя, не смотрела фильм Кончаловского «История Аси Клячиной, которая хотела выйти замуж, но не вышла, потому что гордая была»? – спросил Сорняков.
– Смотрела.
– Это Андрон про нашего Славу снял. Он сам мне это сказал.
– Чушь какая! – сказала Варя, испуганно глядя на Сорнякова. – Когда Кончаловский это снимал, Слава был еще ребенком.
– А он и сейчас ребенок. Лично я не советовал бы тебе выходить за него замуж и брать на себя ответственность за второе дитя. Но если ты не сделаешь это, он или Сидора убьет, или себя убьет, словом, непременно кого-то убьет. Я даже не уверен, что мы живыми доберемся до метро.
– Я согласна! – воскликнула Варя.
Сорняков отвесил ей земной поклон:
– Спасибо тебе, добрая женщина!
Крекшин глупо улыбался…
– Насладись зрелищем, американец, – заявил Сорняков. – Картина Репина «Сватовство майора». Девушка в ужасе рвется от жениха, ее удерживает родня, а злодей сладострастно крутит усы, вожделея к ее невинной плоти.
– Во-первых, – сказала Варя, – это не Репин, а Федотов. Во-вторых, я не девушка. В-третьих, никакой «плоти» я до родов не допущу.
– Боже, Варвара! – паясничал Сорняков, изображая на лице священный ужас. – Как ты могла такое подумать!
Крекшин шагнул к Сорнякову и крепко обнял его.
– Спасибо, Витька! Прости!
– То-то, болван, целуй ручку у барина, – добродушно ворчал на него Сорняков. – Это тебе не дискотеки на армянском кладбище устраивать.
– Неужели это правда? – спросил Джон.
– Что? – не понял Сорняков.
– Дискотека на армянском кладбище.
Сорняков с заговорщическим видом подмигнул:
– А то!
Половинкин спасает революцию
Из-за поворота вылетела старая проржавевшая «шестерка». На полном ходу, противно взвизгнув тормозами, она остановилась, и из нее выскочил небритый широкоплечий парень в камуфляжной форме. Не обращая внимания на остальных, он бросился к Крекшину:
– Сильно зацепило, братишка?
– Бандитская пуля, – пошутил Крекшин.
– Вот гады! – возмутился десантник. – Уже по народу стреляют! Ничего! На всех патронов не хватит!
– Постой, – заволновался Сорняков. – Ты о чем, десантура?
Парень смотрел на него как на сумасшедшего.
– Не понял… Вы что, не знаете ничего?
– Нет, – хором ответили все четверо.
– А откуда кровь?
– У нас дуэль была, – снова хором сказали они.
– Какая дуэль! Больше делать не хрена! Слушайте сюда! Ночью совершен государственный переворот. Горбачев арестован. К власти пришел ГКЧП… Тьфу, и не выговоришь сразу! Демократия в опасности!
Первой очнулась Варя.
– Раненых много? – деловито спросила она.
– Про раненых ничего не знаю, – вздохнул парень, – но танки уже в центре Москвы. Наши ребята двинули к Моссовету и Белому дому. Ельцин не признает режим и призывает к всеобщей забастовке. Наверняка придется обороняться. У меня багажник забит канистрами с бензином.
– Зачем? – осторожно спросил Сорняков.
– Танки жечь, голуба… Ну, кто со мной?
Все двинулись к машине. Джон остался на месте.
– Ты не с нами, Джон?
– Какой Джон? – недовольно спросил десантник. – Американец? Не нужно! Потом будут говорить, что сопротивление организовало ЦРУ. Давай, брат, в свое посольство дуй. Хотя… черт! Ваше посольство как раз рядом с Белым домом.
– Я русский, – сказал Половинкин.
– Ладно, капитан Америка, полезай и ты в машину! – засмеялся парень. – Ты кто, журналист? Останешься жив, расскажешь о нас свободному миру.
Они летели по Садовому кольцу с противоестественной скоростью. На Смоленской площади их пытался остановить гаишник, но десантник показал ему через стекло средний палец. В центре было многолюдно. По Тверской ходили троллейбусы. Мимо памятника Пушкину буднично сновали люди. Лицо поэта казалось надменным.
На Манежной уже собралась толпа. Никто не кричал, но все громко переговаривались. Мелькали лозунги: «Фашизм не пройдет!», «Пуго, Язова, Крючкова под суд!» Десантник исчез, отыскав в толпе своих ребят.
– Славик, – спросил Сорняков, – какого хера мы сюда приехали? Скажи честно, тебе не до фонаря вся эта свобода и демократия?
– Наверное, нет… – неуверенно отвечал Крекшин. – Меня когда-то из комсомола выперли, потом в институт из-за этого не принимали…
– Тогда ладно! – сказал Сорняков и неприятно заржал. – Тогда ляжем под танки. И пускай гидра контрреволюции захлебнется нашей горячей молодой кровью. И как один. Умрем. В борьбе. За это. Свинство.
– Не паясничай! – возмутилась Рожицына. Ее лицо стало красным и некрасивым. – Мальчики! Сегодня решается выбор России! От поведения каждого из нас зависит ее судьба!
– Мне с прибором положить на Россию, – ворчал Сорняков. – О чем я сейчас мечтаю, так это поменяться паспортами с Джоном и махнуть в Америку. Э-эх! Сидеть бы сейчас в Нью-Йорке перед телевизором, нормально обжираться попкорном и наблюдать по Си-эн-эн за этим идиотизмом! До чего я обожаю все виртуальное и ненавижу то, что есть на самом деле! Сначала дуэль, теперь эта революция гребаная. Пойду-ка я пошакалю на предмет водочки.
Он нырнул в толпу и вскоре появился с бутылкой водки. Сковырнул с горлышка пробку, понюхал содержимое и сморщился.
– Паленая, как и эта революция! Вот вспомните мое слово, постоим тут полдня и разойдемся. А ГКЧП нормально договорится с Горбачевым.
– Танки! – закричали в толпе.
Несколько сотен человек бросились к правому крылу гостиницы «Москва». Увлеченные общим потоком, Джон и Варя оказались среди них. Сорняков и Крекшин отстали. По проспекту Маркса двигалась колонна бэтээров, оглушительно стреляя выхлопными газами.
– Вот почему они называются выхлопными, – заметил подоспевший Сорняков. – Надо запомнить.
Люди взялись за руки, организовав живую цепочку. Кто-то схватил за руку Джона, и он оказался в самом центре. Сильно побледневшая Варя стояла рядом с ним. «Она же беременная!» – с ужасом вспомнил Половинкин и что есть силы заорал:
– Уберите женщину! Она ждет ребенка!
– Что ж вы раньше молчали? – сквозь зубы процедил оказавшийся рядом знакомый десантник. – Куда ее теперь? Свои же потопчут. Пусть уж здесь стоит. Не посмеют они живых людей давить.
Колонна неотвратимо приближалась… Когда до головной машины осталось несколько метров, Джон вырвался из цепи и упал на колени перед железным зверем. Машина встала и заглохла. Из нее выскочил офицер в шлемофоне и, размахивая пистолетом, подбежал к Половинкину.
– С дороги! – свирепо кричал он. – У меня приказ стрелять на поражение!
– Врешь, майор, – сказал десантник.
Подбежали еще несколько человек.
– У меня приказ, – бормотал майор.
– Кого? Язова? Крючкова? Твоего командира? В письменном виде приказ? – сердито допрашивал его десантник. Кто-то прошептал сзади слишком громко: «Нужно отобрать пистолет!»
Как белка, майор вскарабкался на БТР.
– Спокойно! – крикнул он оттуда. – Вы не имеете права задерживать колонну!
– Слышь, майор, – дружелюбно обратился к нему десантник. – Ты всё взвесил? Этой ночью несколько поддатых козлов совершили государственный переворот. Теперь они хотят втянуть в свое безнадежное дело армию. И ты ведешь своих ребят спасать эту сволочь? От кого? От народа? От меня?
– Я не буду стрелять в безоружных! – орал офицер в рацию. – Всё! Конец связи!
Вдруг от цепочки отделился парень с канистрой. Пригнувшись к асфальту и петляя, он побежал к головному бэтээру.
– Стоять! – нечеловеческим голосом заорал майор и сделал несколько выстрелов в воздух. – Застрелю! Что вы делаете! У меня полный боекомплект! Полпроспекта разнесет!
Десантник подскочил к парню и профессионально сбил его с ног, одновременно выхватив из рук канистру.
– Спокойно! – сказал он майору. – Он пошутил… Больше не повторится, слово даю.
– Победа! – объявил он, поворачиваясь к толпе. – Мы их остановили! Передняя цепочка остается на месте, остальные возвращаются на митинг! Кто будет шалить, лично башку оторву.
И толпа послушалась его. Всем стало понятно, что появился настоящий лидер.
– Что это было? – спросил Половинкин, когда они вернулись на площадь.
– Рядовая сценка из русской истории, – равнодушно объяснил Сорняков. – Обыкновенный бардак. Толпа придурков остановила танковую колонну.
– Среди этих придурков находился и ты, – напомнила Варя. – Зачем ты встал в живую цепочку?
– Это сложный вопрос, Варя, – огрызнулся Сорняков. – Ответить на него окончательно я не могу. Возможно, это просто занимает меня как романиста.
Сорняков нарочито громко зевнул, как бы намекая: разговор закончен, не нарывайся на грубость.
– А если бы они не остановились? – не мог успокоиться Джон.
– Тогда было бы наоборот, – сказал Сорняков. – Танковая колонна раздавила бы толпу придурков. В России всегда или так, или эдак. Никаких третьих решений. И всегда выбор в худшую сторону. Нам повезло с майором. Окажись на его месте другой, раздавили бы тебя, христосик ты наш, за милую душу. А теперь ГКЧП свою контрреволюцию проиграл. И из-за кого? Из-за беременной бабы, наивного американца и доброго майора. Скоро вся Москва будет знать, что армия в народ не стреляет, и толпа полезет на танки, как муравьи на гусениц. Кстати, следующий роман назову «Жизнь замечательных насекомых».
– Половинкин, вы с нами? – услышал Джон знакомый баритон. Рядом с ними стоял Палисадов в роскошном костюме и сверкающих ботинках. – Ваши соотечественники из Си-эн-эн очень оперативно работают, ведут прямой репортаж от Белого дома. Вам стоит присоединиться. Так будет для вас безопасней.
– Я с друзьями, – сказал Джон.
– Ого! – одобрил Дмитрий Леонидович. – Так рождается настоящая дружба!
– Где Лев Сергеевич, Петр Иванович? – спросил Половинкин, польщенный словами Палисадова.
– Барский дома, слушает радио. И правильно делает. Такие светлые головы не имеют права рисковать собой. Их мозги принадлежат Отечеству. Пусть своими жизнями рискуют молодые герои вроде вас. Барский нужен России живой, с его умом, энциклопедическими знаниями. Такие, как он, составят нашу элиту и поведут нас в общество цивилизованных стран…
– Короче, господин Огородников, – не выдержал Сорняков. – Вы не на митинге.
Палисадов заметил Сорнякова и бросил в его сторону уничтожающий взгляд.
– Священник тоже сделал правильный выбор, – продолжал он. – Я видел его у Белого дома, он раздавал какие-то консервы. Решил послужить интендантом. Поп не дурак! Быть ему архиереем, мы об этом позаботимся. Свои люди в РПЦ нам нужны…
– Готовите бонусы, господин Черноземов? – не унимался Сорняков. – А не боитесь, что вас сегодня поставят к стенке?
– Молчать! – сорвался Палисадов, бешено выпучив глаза. Было видно, что за вальяжностью его скрывается подспудный страх. – Молчать, ренегат, сволочь! Если ты не заткнешься, я позову охрану!
– Так-то лучше, господин Сеялкин! – засмеялся Сорняков. – Наконец-то я слышу живую человеческую речь.
На Палисадова с удивлением смотрели те, кто находились рядом. Он понял, что совершил ошибку.
– Я не обижаюсь на вас, Сорняков, – надменно поправился он. – Точите свое перо! Оно понадобится для ваших статей. Мы раздавим политическую гадину, а вы добьете ее своим острым словом.
– Во-первых, господин Шестеренкин, точат не перо, а карандаши, – продолжал издеваться Сорняков. – Во-вторых, откуда вы знаете, что я буду писать? У меня больше приятелей в правых изданиях, чем в либеральной прессе.
– Тогда милости просим на свалку истории! Иного не дано!
– Иного не дадут… – проворчал Сорняков.
– Дмитрий Леонидович, – вмешался десантник, – зачем вы отвлекаетесь на пустые разговоры? Мои ребята готовы действовать. Какие будут распоряжения? Что говорит Ельцин?
– Верно ставишь вопрос, солдат! Быстро отправляйся со своими парнями к Белому дому! Организовывайте сопротивление!
– Если они будут атаковать… поджигать? – понизив голос, спросил десантник.
Палисадов задумался.
– На твое усмотрение. Мы ведем переговоры с армией. Есть сведения, что генерал Лебедь с тульскими десантниками на нашей стороне.
– Лебедь? – обрадовался десантник. – Наш мужик!
– Нужно организовать живое оцепление вокруг парламента. Пусть посмеют давить людей!
– А если… – Десантник с сомнением смотрел на носки ботинок Палисадова.
– История. Им. Этого. Не простит! – отчеканил Дмитрий Леонидович. – Простите, спешу в Белый дом!
Он сел с охранником в черную «ауди» и умчался.
– Командир, – сказал Сорняков десантнику, протягивая бутылку водки, – глотни для храбрости. Верней, для дурости. Ты понимаешь, на что тебя толкает эта демсволочь? И почему он такой веселый и спокойный? Потому что всё заранее знает. Скорее всего, они сами эту провокацию затеяли. Но он-то это знает, а танкисты-то не знают. Будут вас соскребать с асфальта, как г… с лопаты.
– Понимаю, – мрачно согласился десантник, отхлебывая из горлышка. – Но все равно мы пойдем. Лучше эти, чем Янаев. А с этими мы потом разберемся.
Сорняков ушел, пошатываясь. Десантник тоже исчез. Варя, Джон и Крекшин и напряженно молчали.
– Пошли к Белому дому! – вдруг приказал Джон.
Нехорошая девочка
Молодые люди свернули в Брюсов переулок, вышли на Никитскую у церкви Малого Вознесения, миновали Никитские ворота, Центральный дом литераторов и пересекли пустое Садовое кольцо. По Конюшковской улице они шли к Дому Советов.
Высокая девочка в майке-топик и коротких шортах мчалась навстречу на роликовых коньках. Ее голова с короткой стрижкой, местами выкрашенная в красный кислотный цвет, была стиснута наушниками. Запрокинув голову и закрыв глаза, она летела на роликах, имитировала руками танцевальные движения и напевала что-то. Она неслась под уклон с такой скоростью, что Джону стало за нее страшно. На ее пути стоял фонарный столб, и она неминуемо должна была врезаться в него. Варя и Крекшин тоже заметили это, но инстинктивно отошли, уступая дорогу безумной гонщице. Джон остался на месте. Он расставил ноги и раскинул руки, готовясь принять удар.
Бэм-ц! Девочка была не из легких! Ее высокий лоб, тронутый точечками розовых прыщиков, пришелся как раз на нос Джона. И тогда Половинкин впервые понял смысл выражения «искры брызнули из глаз». В носу стало горячо, но боли он не почувствовал. Только мир из цветного вдруг стал черно-белым. От сильного удара наушники слетели с головы девочки и смешно повисли на ухе Половинкина, соединив его с гонщицей цветными проводами.
- Звезды по имени Солнце!
– хрипели наушники.
- И мы знаем, что так было всегда,
- Что судьбою больше любим,
- Кто живет по законам другим
- И кому умирать молодым!
Гонщица опомнилась первой. Она озадаченно потерла ушибленный лоб, неторопливо сняла с уха Половинкина наушники и повесила их себе на шею. Потом сделала круг, объехав своего спасителя и изучая его удивленным взглядом. Мир в глазах Джона стал цветным. Он заметил, что у девочки темно-коричневые глаза, большие и блестящие, как у героинь японских мультфильмов. И хотя короткая прическа с кислотными пятнами ей совсем не шла, но эти глаза, высокий лоб, бледная кожа и приятное круглое лицо с припухшими губами делали ее внешность притягательной. Впечатление портил слишком большой рот со слегка отвисшей нижней губой, придававшей лицу вызывающе-презрительное выражение. Над губой открывался ряд неровных зубов со скопившейся на них серебристой слюнкой. Лицо ее непрестанно меняло выражение. Из озадаченно-сердитого оно стало насмешливым.
Оттолкнувшись от Джона, словно от фонарного столба, она сделала вокруг него еще один круг и вдруг больно хлопнула юношу по плечу.
– Слышь, ботаник, – нахально спросила она, – ты зачем у меня на дороге стоял? Тебе улицы мало?
Джон глупо улыбался. Больше всего он боялся, что из носа потечет кровь. Так и случилось, но к тому времени девчонка уже отъехала к Варе и Крекшину.
– Он полный тормоз или только прикидывается? – спросила она.
– Ах ты, свинья на лыжах! – взорвалась Варвара. – Да если бы не он, твои мозги висели бы на этом столбе! Если они у тебя вообще имеются!
– Ты это серьезно? – удивилась девочка. Она опять подъехала к Джону и внимательно осмотрела сначала его, потом фонарный столб. На всякий случай даже потрогала обоих. – Ни фига себе сходила за хлебушком! – Она опять хлопнула Джона по плечу. – Спасибо, друг, товарищ и брат! Ой, да у тебя кровь! Погнали к Белому дому! Там тебе окажут первую помощь. Давай скажем, что ты с ментами подрался.
– Кати отсюда! – грубо вмешалась Варя, расстегивая сумочку и доставая вату. – Поезжай домой и оденься. Похоже, ты забыла сделать это утром.
Девочка сердито засопела, подтягивая шортики.
– Слушай, как ты меня назвала?
– Свиньей на лыжах.
– А ты корова рыжая – жиртрест!
– Что?!
Испугавшись, девочка задом, зигзагом отъехала от Вари и спиной уперлась в Крекшина.
– Мадемуазель, – вежливо спросил Крекшин. – Вам улицы мало?
– Профурсетка! – фыркала Варя, промокая ноздри Джона ватой. Кроме обиды в ее голосе промелькнула ревнивая нотка. Она не могла не заметить, как Крекшин взял девочку за плечи и не спешил отпускать. Странно, но такой же укол ревности испытал Джон. Это как бы объединило его с Рожицыной.
– Само пройдет, – сказал он.
– Какое само! – воскликнула Варя. – Запрокинь голову. Заражения бы не было. Мало ли где эта крашеная шлялась…
Глаза девочки сузились, как у кошки.
– Между прочим, – важно сказала она, – не шлялась, а помогала защитникам Белого дома.
– Сколько тебе лет, чадо? – спросил Крекшин.
– Ой-ой! Между прочим, сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Поздравлений и подарков не требуется.
– Врешь, – авторитетно сказала Варвара. И мстительно добавила: – Жалко, что Сорнякова с нами нет. Такие лолиты как раз в его вкусе.
– Вру… – печально согласилась с ней девочка, не обидевшись на «лолиту». – А вы в натуре писателя Сорнякова знаете? Он где? Он на чьей стороне?
– Вот так всегда! – огорчился Крекшин. – На самом интересном месте! Душа моя, зачем тебе Сорняков? Неприятный тип, некрасивый, с массой вредных привычек. Он бездарен, похотлив и не любит Федора Достоевского.
– Не может быть, – растерялась девочка. – А пишет так прикольно! Мы его всем классом читаем.
– Видишь ли, доверчивое создание, – тихим голосом стал говорить Крекшин, обнимая ее за плечи и отвозя на роликах в сторону, – мне больно тебе в этом признаться, но все романы Виктора Сорнякова написаны мной. – Крекшин потупил взор. – Однажды, милая незнакомка… Кстати, как тебя зовут?
– Анна Чагина. Друзья зовут меня просто Ася.
– Так вот, просто Ася… Однажды я в буквальном смысле этого слова вынул Сорнякова из петли. Это случилось, когда провалился его первый роман. Я сказал ему: Виктор, зачем эти жертвы? Я сделаю из тебя писателя. Я научу тебя прилично вести себя в светском обществе и смывать за собой в унитазе. Только, пожалуйста, Витя, не пытайся вмешиваться в мои тексты! Просто ставь над ними свое имя. Бедный! Он не нашел в себе силы выполнить даже это условие. Он пытается сам переписывать мои тексты. Между тем мне не смешно, когда маляр безродный уродует «Мадонну» Рафаэля!
– Слава! – сердито крикнула Рожицына, заканчивая колдовать над носом Джона.
– Прости, любовь моя! – шепнул Крекшин Асе. – С сегодняшнего дня я женат.
Кстати, – развязно продолжал он, – рекомендую тебе своего друга. Джон Половинкин, американец, баснословно богат! Вилла и яхта в Сан-Франциско. Семизначная цифра на банковском счете. И при этом ничего не боится. Ни пули, ни танков, ни девочек на роликовых коньках. Выражаясь языком вашего поколения, полный мажор. Сегодня ты выбрала удачный маршрут, Джульетта!
– Ха-ха! – засмеялась Ася, сообразив, что ее разыгрывают. – Половинкин! У нас в классе чувак с такой же фамилией. Полный отморозок! А Сан-Франциско – это где?
– В Африке, – буркнула Варя.
– Ну нет! – Ася не хотела, чтобы ее принимали за дурочку. – В Африке Мадагаскар. Мы по географии недавно проходили.
Она вскинула руку, показала пальцами знак V, оттолкнулась роликом от асфальта и помчалась дальше по Конюшковской вдоль забора американского посольства.
Молодые люди посмотрели на небо.
– Дождь будет, – сказал Крекшин.
– Будет, – согласилась Варя. – И смоет все следы.
Пятнадцать лет строгого режима
Танковая колонна ползла на людей. С сосредоточенными лицами люди упирались ладонями в лобовую броню и отступали медленно и беззвучно. Молчали они, молчал и командир батальона капитан Суровин, высунувшись по пояс из люка. В этой тишине было что-то жуткое. Все понимали, что бесконечно продолжаться это не может: нервы на пределе, и струна рано или поздно должна была лопнуть. Варя, Джон и Крекшин опять оказались в переднем ряду.
Рядом с ними ковыляла старуха с дерматиновой сумкой, в которой позвякивали пустые бутылки. Она зло смотрела на командира и говорила:
– Степушка! Что ж ты делаешь, сынок? Народ давишь!
– Отойди, мать, – хрипло отвечал он. – Никакой я тебе не Степушка. Ты меня с кем-то путаешь.
– Вот еще, путаю! – сердилась старуха. – Вот я тебя, шельмец такой, сумкой по башке огрею!
– Не достанешь, мать! – смеялся кто-то в толпе. – И потом посмотри, какой у него шлемофон!
– Достану, – возражала бабка, но жалела пустые бутылки.
– Ты бы послушал старую женщину, капитан, – сказал кто-то в толпе. – Она больше нас с тобой, вдвоем взятых, прожила.
Командир затравленно молчал.
На пути колонны, перегородив Садовое кольцо, стояли троллейбусы. Колонна остановилась, люди отошли от машин, ожидая, что будет дальше. Танки ринулись на троллейбусы и протаранили затор. Один танк все же застрял и, крутанувшись на месте, встал. Толпа молодых людей бросилась к нему с железными прутьями. Одни разбивали навесное оборудование, другие набрасывали брезент на броню, чтобы лишить экипаж видимости. Наконец случилось то, чего больше всего боялся Суровин. Машину облили бензином из нескольких канистр и подожгли. Задыхаясь от дыма, из танка посыпался экипаж, стреляя в воздух, а потерявший обзор водитель толкал машину взад и вперед, пытаясь вырваться из западни.
Из машины забило пламя. Люди рванули в стороны, но некоторые остались и отскакивали от дергавшегося танка, как от собаки, норовящей укусить.
– Человека задавили!
В луже крови лежал молодой человек. Рядом с ним на корточках сидела Рожицына. Почему-то было ясно, что человек мертв.
«А если бы это был я? – подумал Джон, тупо глядя на кровь. – Или Варя? Или Крекшин?»
– Эй, вставай! Пошли отсюда!
Кто-то тянул его за рукав. Он поднял глаза и увидел большие коричневые глаза Аси.
– Куда ты меня тащишь? – возмутился он, когда они уже свернули в сырой мрачный переулок и подошли к подъезду, похожему на тот, где находился офис Вирского.
– Ко мне домой, – влажно шепнула она в его ухо.
– Зачем? Там Варя осталась, она беременная…
Беременность Вари не вызвала у девочки ни малейшего интереса.