Полуденный бес Басинский Павел
– Ребятам нужны продукты и теплые вещи. Может, нам не одну ночь возле Белого дома провести придется. Вот нас, школьников, и послали по домам. Заберем хавку из холодильника, шмотки. А ты поможешь мне донести.
– А как же твои родители?
– Не бойся, Америка, все пучком! Матери нет дома, а отец не помешает. Так ты мне поможешь?
– Хорошо.
Ася чмокнула его в щеку.
Чагины жили в старой и давно не ремонтированной коммунальной квартире. Длинный, как кишка, коридор был завешен и заставлен разнообразным хламом. В полумраке Джон задел висевший на стене велосипед, и тот с грохотом упал. Ася сделала страшное лицо и потащила Половинкина за собой.
– Пришла, потаскуха!
Какое-то странное существо маячило в освещенном дверном проеме и буравило их опухшими глазками.
– Да еще и с мужиком! Мать за порог, а она мужика привела – тварь бессовестная!
Существо было явно женского пола, в пестром засаленном халате, из которого неопрятно выглядывали грязные бретельки лифчика.
– Чешется в одном месте, тварь? Забыла, как мокрым полотенцем по морде получать?
Ася резко остановилась.
– Сука! – заорала она, бесстрашно надвигаясь на женщину. – Сектантка! И зачем я тебя из петли вынула? Нужно было взять тебя за ноги и потуже веревку затянуть!
– Проститутка малолетняя! – взвизгнуло женское существо, прячась за дверью. – Бога ты не боишься!
– Да пошла ты… со своим богом! Соседка, – спокойно объяснила она остолбеневшему Джону. – Она ненормальная, ты не обращай внимания.
Они вошли в комнату Чагиных. На диване, прикрывшись байковым одеялом, спал небритый мужчина. Холодильник был забит продуктами.
– Папка вчера деньги за свадьбу получил, – говорила Ася, набивая продуктами большой бумажный мешок. – Он вообще-то великий музыкант. Играет на всех инструментах, какие есть на свете. Однажды ему подарили индейскую дудку, он взял ее, посмотрел и сразу сыграл на ней что-то ужасно индейское. А зарабатывает баяном на свадьбах. Ну и напивается там. Мать его не любит. А я его жалею.
– Ася! – прохрипел мужчина. Оказалось, все это время он наблюдал за ними. – Поставь бутылку на место!
– Ну папочка! – Ася кинулась к отцу и уткнулась подбородком в его плечо. – Это ребятам нужно для медицинских целей!
– Раны обрабатывать? – ненатурально торжественным голосом спросил Чагин, садясь на край дивана. – Что ты понимаешь в ранах, дочь моя? Что ты знаешь о кровоточащих ранах в душе отца твоего?
– Папочка! – заплакала Ася, обнимая его. – Зачем ты пьешь? Давай бросим пить!
– А ты разве пьешь? – удивился Чагин. – Что ты понимаешь в пьянстве? Пьянство – это не отдых, не удовольствие. Это тяжкий труд и крест русского человека!
Он отобрал у нее водку и, сильно морщась, отхлебнул из горлышка.
– Это не порок, не слабость, как считают мещане, – назидательно продолжал он. – Это гибель всерьез! Русский человек не может жить без чувства стыда и вины. А это проще всего достигается похмельем. Мы пьем не ради пития! Мы пьем ради похмелья!
Голова Чагина стала заваливаться на плечо.
– Заговаривается, – шепнула Ася. – Сейчас на баяне будет играть и петь. Тебе лучше этого не слышать.
На лестничной площадке они внезапно столкнулись с болезненно худой женщиной в белом платке, с постным пепельным личиком и скорбно поджатыми губами. Это была мать Аси.
– Куда? – равнодушно спросила она. – Что в мешке?
– Мы… это, – растерялась Ася. – Идем на вечеринку.
Мать заглянула в мешок, пошарила там рукой и, не говоря ни слова, влепила Асе звонкую пощечину.
– Дрянь, – спокойно сказала она. – Бог накажет тебя за это. Ты ведь знаешь, для кого эти продукты.
– Ненавижу тебя! – прошептала девочка, и Половинкин поразился, каким злым и некрасивым стало ее лицо. – Ты нам всю жизнь испортила! И папке – тоже! Папка был такой добрый, веселый, а теперь? В квартире всё провоняло твоими старухами!
– Вдвойне дрянь, – еще спокойнее отвечала ей мать. – За эти слова тебя тоже накажет Бог. Пошла вон со своим вонючим мужиком.
– Послушайте, зачем вы так? – начал было Джон.
– Иди, совокупляйся с ним в кустах, в подъездах, на помойке, где хочешь. Но учти: если принесешь домой СПИД, я выгоню тебя вон.
– И буду, и буду! – сквозь слезы кричала Ася. – Ты мне просто завидуешь! Тебя мужики не любят! Потому что ты доска струганая!
Ася толкнула Джона в спину и с мешком побежала вниз по лестнице.
– Вернешься домой – изувечу, – раздался вслед спокойный голос.
– Чтоб ты сдохла, гадина! – крикнула Ася на улице и разрыдалась.
– Как ты можешь? Это твоя мать! – неуверенно пробормотал Джон.
– Что ты понимаешь! Это у тебя нормальные предки, а у меня… видишь!
– У меня нет родителей, – сказал Джон.
Девочка широко округлила карие глаза.
– Прости, милый! – прошептала она. – Я не знала. Какие мы с тобой оба несчастные, да? Ты – круглый сирота? Ты вырос в детском доме?
– Это долгий разговор, – сказал Джон.
– Да, погнали! – другим голосом отвечала Ася. – Ты мне потом все расскажешь – все-все-все! Ведь ты расскажешь, Джонушка?
От этих слов у Половинкина защипало в разбитом носу.
Они шли по Садовому в сторону Зубовской площади.
– О каких старухах ты говорила? – на ходу спрашивал Джон.
– Обычные бабки, – отвечала Ася. – Им жрать нечего. Вот мамаша и собирает их по всем улицам.
– Но это же замечательно! – воскликнул Джон. – Она дает пищу голодным!
Она бросила на него холодный взгляд:
– Они такие… противные! От них мочой воняет. Вообще-то, я не против, – вздохнула она. – Но мать их не просто кормит. Она их втягивает в какую-то секту. К ней поп приходил ругаться, а она ему в бороду плюнула и вытолкала за дверь. А недавно какой-то юродивый ее во дворе подстерег и всё лицо в кровь разбил. Еще орал как резаный: «Я этой демонице кровь пустил! Они крови боятся!»
– Кто они?
– В этом я ничего не понимаю. – Ася пожала плечами. – Придурки какие-то… Собираются вместе и колдуют. Несколько раз у нас собирались. Нас с отцом из комнаты выгнали, но я в замочную скважину смотрела. Ничего интересного… Взяли друг друга за руки, стали раскачиваться и петь какую-то ахинею. Однажды к нам их главный приходил. Проти-и-ивный! Лысый, с шишкой на башке, и все время ее трогает, трогает…
Половинкин похолодел.
– Глаза у него смеются?
– Откуда ты знаешь?
– Как его зовут?
– Родион… кажется, Родион.
– Держись от него подальше, – сказал Джон.
– Мне до фонаря! – Ася снова пожала плечами.
– До какого фонаря? – засмеялся Половинкин, вспомнив начало их знакомства. – До того самого?
Ася остановилась, посмотрела на него сквозь еще не высохшие слезы и тоже хихикнула. «Боже мой, она еще маленькая!» – вдруг пронзило Джона. И еще он вдруг отчетливо понял, что отныне связан с этой невоспитанной девчонкой самой кровной связью. И это случилось еще тогда, на Конюшковской, возле того злополучного фонаря. «Не слишком ли много сегодня крови?!» – подумал он.
– Ты чего, Серединкин? – серьезно спросила его Ася, глядя сумасшедшими глазами с расширенными зрачками. – Ты в меня влюбился, да?
– Вот еще! – фыркнул Джон.
– Между прочим, – важно заметила Ася, – в меня все мальчики в школе влюблены, потому что я ужасно сексапильная. Так что ты будь со мной поосторожней. Знаешь, как назвал меня учитель физкультуры, когда мы остались одни в тренерской?
– Как? – с ужасом спросил Половинкин.
– Он сказал, что я не девочка, а ходячие пятнадцать лет строгого режима.
– Во-первых, я не Серединкин, а Половинкин, – сказал Джон. – Запомни это, пожалуйста. А во-вторых, ты тянешь не на пятнадцать лет тюрьмы, а на то, чтобы отшлепать тебя по заднице.
– Ну точно влюбился! – вздохнула Ася.
Ночь и два дня, проведенные среди защитников Дома Советов, показались Джону сном. Не кошмарным, скорее – тревожно-радостным. Картинки событий штамповались в его голове, как цветные фотографии. Вот поросшие щетиной парни в камуфляжной форме, обычных майках, потных рубашках, серых ветровках. Вот строгие танкисты в шлемофонах. Школьники с горящими глазами. Тихие пожилые люди, а рядом – свихнувшиеся старики и старухи. Байкеры в кожаных куртках с проститутками на мотоциклах. Парочка гомосексуалистов, трогательно опекавших друг друга и не разлучавшихся ни на миг. Поигрывающий шарообразными мускулами качок в полосатой безрукавке. Грязные, оборванные пацанята, которых кормили супом из армейских котелков. Все это смешалось в его памяти, как стеклышки в калейдоскопе.
Запомнились и люди из самого Дома. Большой Ельцин, говоривший с танка и рубивший воздух кулаком, как пекарь тесто. Смешной Ростропович с автоматом, в бронежилете, похожий на спеленатого младенца. Палисадов. Как черт из табакерки, он все время выскакивал там, где его не ждали и где он был меньше всего нужен. Последнее, что запомнил Джон и что омрачило эти дни, была Ася, повисшая на плечах Палисадова, обхватившая его бедра ногами и визжавшая от восторга. Он только что объявил о победе Ельцина и об аресте заговорщиков в аэропорту.
Барский с Чикомасовым встречали его, словно с фронта вернулся их общий сын. После недолгой, но обильной выпивки, в которой Чикомасов не принимал участия, бесчувственного Половинкина уложили на заднее сиденье «нивы». К нему подошла Ася, прошептала в ухо:
– До свиданья, американец! Можно я тебя ждать буду?
В груди Половинкина вскипела горячая волна. Ему казалось, что он умирает. Он хотел крикнуть ей… Но только всхлипнул.
Когда машина выезжала со двора, Половинкин заставил себя подняться и посмотрел в заднее стекло. Ася трепалась с Барским. Глаза у профессора маслянисто блестели. Вдвоем они скрылись в подъезде.
– Дрянь! – прошептал Джон.
Дима и его команда
– Я собрал вас, господа, чтобы сообщить… – с важностью начал Палисадов.
– Пренеприятное известие? – криво ухмыляясь и сильно грассируя, перебил его круглый и толстенький Еремей Неваляшкин, сын знаменитого советского режиссера и внук генерала КГБ. Когда он улыбался, его жирные, похожие на красных слизней губы не растягивались, но сползали влево, каждая сама по себе, с отставанием друг от друга.
– Прекрати, Неваляшка, – проворчал Барский, сморщившись от шутки, как от зубной боли. – Вечно ты встреваешь со своими пошлыми банальностями.
Неваляшкин надменно скрестил руки на груди и отвернулся. Его маленькие, очень умные глазки ничего не выражали. На самом деле он ужасно обиделся на Барского и за «Неваляшку», и за «банальности».
Еремей Неваляшкин был Наполеоном по натуре. Он был гораздо умнее Барского, своего бывшего однокурсника по МГУ. Но только Барский об этом не знал, как не догадываются о превосходстве чужого ума именно не самые умные, но бесконечно влюбленные в себя люди.
– Я собрал вас, господа, чтобы сообщить, что такого государства, как СССР, больше не существует! – торжественно завершил свою фразу Палисадов.
Восемь человек, собравшихся в кабинете генерала Димы на Старой площади, замерли, напряженно думая каждый о своем.
Первым не выдержал Неваляшкин. Он подскочил к Палисадову, который наслаждался эффектом, произведенным сообщением, и заговорил горячо, выплевывая слова и производя свистящий носовой звук, напоминающий хлюпанье мокрой травы под ногами:
– Вы точно знаете? Не может быть дезинформации? Ельцин сам вам сообщил? Неужели все подписали договор? И Казахстан подписал? И Украина? А Гейдар Алиев?
– Не волнуйтесь, Еремей! Два часа назад из Беловежской Пущи позвонил сам Ельцин и поздравил с окончательной победой демократии!
– Все-таки как-то не того, господа… – пробормотал кто-то из присутствовавших с заметным нижегородским акцентом. – По правде говоря, я совсем не рассчитывал на это. Конечно, Россия экономически выиграет. Но надо думать о мировом балансе. Развал СССР подорвет наш военно-промышленный комплекс. И тогда Америка…
– К черту наш военно-промышленный комплекс! – закричал Неваляшкин. – Нужны мы Америке, как пятое колесо в телеге! То есть это было бы счастьем, если бы мы могли сдаться США со всеми потрохами, но только наши прогнившие потроха Америке не нужны!
– Все-таки следовало быть осторожнее, – продолжал тот же сомневающийся голос. Он принадлежал высокому кудрявому мужчине с ухватистыми мужицкими руками. – Нужно было проконсультироваться с зарубежными партнерами…
– Неужели вы думаете, Чемоданов, что мы не консультировались? – небрежно возразил Палисадов. – Этим я и занимался всю последнюю неделю.
– И они все согласились?
– Нет, Чемоданов, они не согласились! Они настойчиво рекомендовали. Настойчиво, вы меня понимаете?
– Это меняет дело, – буркнул кудрявый.
– О чем вы говорите?! – завопил Неваляшкин. – Конечно, они заинтересованы! Конечно, нам помогут на первых порах! Мы можем рассчитывать как минимум на несколько миллиардов валютных вливаний. И это означает десять лет передышки и тотальную демократизацию всей страны. Народ будет молчать, пока будет хлебушек с маслом, а потом… Потом, я надеюсь, это будет совсем другая страна!
– Согласен, – кивнул Палисадов. – Я всегда ценил ваш светлый ум!
– Да, но как же теперь, господа? – спросил журналист Аркадий Прицкер, вернувшийся из США, куда он недавно эмигрировал. – Президент у нас имеется, а правительство?
При этих словах Неваляшкин сжался, скрестил руки и отбежал в сторону.
Палисадов улыбнулся:
– Это вопрос практически решенный.
Неваляшкин бросил на него жалобный взгляд.
– Я не бросаю слов на ветер. Скоро, скоро, уважаемый Еремей, вы будете иметь возможность в этом убедиться.
Неваляшкин просиял.
– Я ни секунды не сомневаюсь, – продолжал Палисадов, – что вы и ваша команда – это лучший вариант нового российского правительства. Я доложил об этом Президенту. Президент со мной согласился.
В глазах Неваляшкина, обычно невозмутимых и невыразительных, плясали сумасшедшие огоньки. В его лице появилось что-то возвышенное, но этого никто не видел, потому что каждый думал о своем.
– Но… Президент просил подождать. Не первое… может быть, второе правительство. А пока необходим премьер… как бы это поточнее выразиться?
– Не понимаю, – с потускневшим лицом произнес Неваляшкин, который уже замечательно все понял.
– А чего тут понимать! – захохотал Барский, до этого сидевший мрачный. Сообщение Палисадова его ошеломило. – Рожей ты не вышел на первого премьера, Неваляшка! Народу скоро жрать будет нечего, а тут еще ты будешь маячить на экране!
– Зачем вы так, Лев Сергеевич? – сказал Палисадов, на самом деле страшно довольный тем, что Барский взял это неприятное объяснение на себя. – Я говорил о другом…
– Кто же возглавит правительство? – взяв себя в руки, спросил Неваляшкин. – По крайней мере, к нам обратятся за консультацией?
– Это само собой! – радостно подхватил генерал Дима. – И не просто консультации! Вы с сегодняшнего дня возглавите Центр Мозгового Штурма! Финансирование за счет бюджета.
– Деньги не важны, – скривил губы Неваляшкин. – Хотя ради нашего проекта я отказался от ряда заграничных лекций и места главного редактора «Экономической газеты».
– Поздравляю газету! – сказал Барский.
– Кстати, о вас, Лев Сергеевич, – продолжал Палисадов. – Что вы думаете о портфеле министра культуры или образования?
– Нет уж, – сказал Барский. – Я ни на что не променяю свою свободу. И потом, если быть честным, господа… Противен мне этот дележ власти на руинах России. И вообще, некогда мне тут с вами рассиживаться.
Палисадов нисколько не обиделся на отказ. Даже обрадовался. На портфель министра культуры претендовали несколько человек. Среди них муж одной актрисы, на которую Палисадов имел виды более захватывающие, чем ее муж на министерское кресло. Но она просила его похлопотать за мужа, и он обещал.
– Ах, Лев Сергеевич, бонвиван ты наш! – заворковал Палисадов, влюбленными глазами глядя на Барского. – Ничем не поступится ради личной свободы. Но я уважаю! В конце концов, ради чего мы делали революцию? Ради того, чтобы такие яркие творческие личности, как Лев Сергеевич, могли в полную силу свободно и безнаказанно творить… да!
Палисадов понял, что зарапортовался.
– Ну, я пошел! – весело сказал Барский.
– Сядьте, Лев Сергеевич, – приказал мгновенно подскочивший к нему телохранитель Палисадова. – Сядьте, прошу вас.
– То есть как? Я этого не понимаю! – Барский задергался в железной руке, которая держала его за плечо вежливо, но неотвратимо.
– Что такое? Что случилось? – заволновались все.
– Успокойтесь, господа, – сказал Палисадов смущенным, но твердым голосом. – Я забыл предупредить Льва Сергеевича о нашем договоре. Ни один человек не выйдет из этого кабинета до подписания коллективной бумаги.
– Какая бумага? – всполошились все, кроме Неваляшкина.
– Разве я не сказал? – удивился генерал Дима. – Простите, господа! Ветер революции шумит в моей голове. Да, коллективный протокол заседания, скрепленный вашими подписями. Но это же так очевидно!
– Возможно… Но вы должны были предупредить заранее, – недовольно возразил рыжий мужчина с выдвинутым вперед подбородком и волевыми ноздрями. – Фактически вы заманили нас в ловушку, Палисадов. Так дела не делаются.
– Да, но как же теперь? – Палисадов развел руками и незаметно кивнул охраннику, чтобы тот отпустил Барского. – Мы не можем так просто разойтись. Россия ждет от нас исторического решения.
– Все-таки это свинство с вашей стороны, – буркнул Чемоданов.
– Отпустите меня! – завопил Барский, не трогаясь с места. Охранник продолжал стоять рядом, глядя на него добрыми голубыми глазами. – Я не желаю иметь с вашей бандой ничего общего!
– Заткнись, Лёвушка, – дружелюбно посоветовал Неваляшкин. – Расслабься и постарайся получить удовольствие, как женщина, которую насилуют. А вечером перечитай Льва Толстого «Коготок увяз, всей птичке пропасть».
– Фу, как цинично! – отозвался Барский, усаживаясь обратно в кресло. – Хотя на этот раз остроумно, не спорю.
– Мы все время обходим стороной главный вопрос, – продолжал мужчина с волевыми ноздрями. – Проблему государственной собственности.
– Вот этим вы и займетесь, Пеликанов, – озорно сверкнув глазами, сказал Палисадов. – Разработаете программу приватизации.
Ноздри у рыжего мужчины раздулись, как капюшон у кобры.
– Конечно, – с наигранным недовольством произнес он. – Как грязная работа, так Пеликанов. Хрен вам!
– Стало быть, вопрос решен, – правильно истолковал его слова Палисадов. – Остались, в общем-то, мелочи. Новая Конституция (в общих чертах), финансовый кризис, парламентская реформа и прочее. Но и самый важный вопрос: свобода слова! Я надеюсь, Лев Сергеевич, вы не откажете нам в помощи?
– Что я могу? – Барский пожал плечами.
– Вы многое можете, – заверил его Палисадов. – Например, составить рекомендательный список редакторов крупнейших газет и журналов, руководителей телеканалов…
– Разве их не выбирают трудовые коллективы?
– Да, но под нашим контролем. Вы ведь понимаете, что российская демократия – это еще ребенок, который нуждается в заботливой материнской руке. И в отцовском ремне, господа!
Барский задумался.
– Вот сейчас, когда ты сказал об отцовстве, я вспомнил об одном событии в наших с тобой биографиях. И я подумал: не затем ли ты затащил меня сюда, чтобы я молчал?
– Об этом после, – перебил Палисадов, глядя на него злыми глазами. – Подключайтесь к работе, Лев Сергеевич! В конце концов, что плохого в том, что вы подскажете нам кандидатуры людей достойных, пострадавших от прежней власти…
– Постараюсь, – проворчал Барский.
– Вот и чудненько! – воскликнул генерал Дима. – Вы уж простите меня, господа, но, зная о нашем несомненном единомыслии, я заранее подготовил документ, который просил бы всех подписать.
– Не кровью, надеюсь? – спросил Барский, подходя к палисадовскому столу. – Давай твою бумажку, я в самом деле тороплюсь.
– Новая нимфетка? – игриво спросил его Палисадов. – Смотрите, Барский, не уроните, так сказать, морального облика «прораба перестройки», хе-хе!
– Кто бы говорил! – огрызнулся Барский.
Они вышли на Старую площадь вместе с Неваляшкиным и сели на скамье возле часовни памяти героев Плевны.
– Ну что, ты доволен, Неваляшка? – равнодушно спросил Барский.
– Не всем.
– Чего же ты хочешь?
– Ого! Ты заговорил языком романа Всеволода Кочетова? Смотри, Барский! Не дай тебе бог оказаться в стане наших идейных врагов!
– Да куда угодно, только бы не с вами. Воображаю, что ты насоветуешь Ельцину! Ты же не любишь свою страну, Неваляшка! А за что – не понимаю.
– За что? – засопел Неваляшкин. – Ты еще спрашиваешь – за что? Да за то, что это самая бессмысленная в мире страна! За то, что в ней всегда страдают самые умные, энергичные, самые талантливые люди!
– Вроде тебя?
– Меня! Тебя! Всех нас, непохожих на ее болотных жителей!
– Пожалуй, ты прав, – грустно признался Барский. – Я вроде люблю Россию, но за границей чувствую себя гораздо лучше. А как вернусь обратно, такая, брат, тоска подступает, хоть вешайся!
– Не дури, – сказал Неваляшкин. – Я кожей чувствую: с Палисадовым мы сели в правильный поезд. Кстати, от министра культуры ты правильно отказался. Вот еще должность! Делить гроши между музеями и библиотеками.
– А ты на что рассчитываешь?
– Не твоего ума дело. Бывай, старичок!
Первый блин комом
Вирский был вне себя! Он нервно бегал по комнате, бросая яростные взгляды то на экран телевизора, где в десятый раз передавали речь Ельцина, то на притихшего и пришибленного Палисадова.
– И это ты называешь работой?! – визгливо кричал Вирский. – И об этом мы договаривались? Черт вас всех побери с вашей Россией! Сколько сил, сколько тонкого расчета, сколько, наконец, денег потрачено… и – на что? На пшик! На дешевый спектакль, где мальчишки останавливают танки, а целая армия не может победить одну беременную женщину!
– Я сделал все, что мог, – глухо отвечал генерал Дима. – Кто мог знать, что заговорщики так быстро сдадутся? Что касается денег, то революция нам не стоила почти ни гроша. Вещи и провиант для защитников Белого дома мы доставляли на свои средства, как и бензин для подрыва бронемашин. Я не понимаю, о каких деньгах идет речь?
– Что?! – заорал Вирский. – Он не понимает, о каких деньгах идет речь! Ты издеваешься надо мной?! Речь идет о миллиардах долларов, которые завтра начнут поступать от международных фондов. И ты прекрасно знаешь, кто это организовал. Но ты не знаешь, что все предварительные сделки и переговоры хранятся в моем личном сейфе в Нью-Йорке. И если я предам их огласке, тебя вместе с твоей командой благодарный русский народ вздернет на фонарных столбах.
– Но кто мог знать, что скотина Янаев накануне путча нажрется и будет трястись по телевизору, – на глазах всего народа, всей армии?
– Так поставили бы другого! Или в России не осталось непьющих людей? О, проклятое русское пьянство! Сколько дел оно погубило!
– Вы тоже русский, Родион Родионович, – напомнил Палисадов.
Вирский покачал перед его носом указательным пальцем:
– Это ты русский. А я гражданин Вселенной.
Сказав это, он совершенно успокоился.
– Где кровь? – бытовым голосом спросил он. – Где обещанная кровь?
– Три человека погибли, есть раненые.
– Что? – презрительно перебил его Великий Архитектор. – Ты издеваешься надо мной? Неужели ты думаешь, мне достаточно крови троих людей?
– Сколько же вам надо?
Глаза Вирского вспыхнули демоническим огнем.
– Моря! Океаны! На худой конец полноводные реки! Но не лужи, не лужи, понимаешь, Палисадов!
– Все еще впереди, – бормотал Дмитрий Леонидович. – Завтра развалится Союз, начнется распад России, отделение Кавказа. Ельцин вынужден будет воевать.
– Ой, как страшно! И что? Ты предлагаешь мне скакать козлом по горам ради этой незапланированной крови? Ты забыл о договоре? Ты обязался обеспечить кровь в Москве, в большом количестве и в тех местах, которые я обозначил на карте.
– Будет вам кровь, – вздохнул Палисадов.
– Когда? – нетерпеливо уточнил Вирский.
– Дайте время. Год, два, три… За это время власть наделает столько глупостей, что народ восстанет и…
– Хорошо, я дам тебе время. Что мне еще остается делать? Но учти, если ты не сдержишь обещание, твой патрон будет неприятно уязвлен, узнав, что его ближайший соратник…
– Я вас понял.
– То-то!
– Кстати, о патроне, – весело продолжал Вирский. – Что он, каков в общении? Не чужд мистических интересов?
– Он хочет заручиться поддержкой РПЦ.
– Жаль! И все-таки, Дмитрий Леонидович… Большие люди любят окружать себя магами, экстрасенсами. Ельцин вряд ли исключение. Устрой мне встречу с ним.
– Попытаюсь.
– Вот-вот, попытайся. Попытка не пытка, как говорил ваш русский товарищ Берия. А как там Джон? Какого дьявола ты отправил егона баррикады? А если бы он погиб? Не играй со мной в двойные игры, Дима!
– Мальчишка был под моим контролем. В случае опасности его спасли бы мои охранники.
– Ой ли? А может, они бы его и прикончили? Почему-то мне кажется, ты заинтересован в его гибели. Запомни, Дима! Жизнь этого мальчика для меня не менее важна, чем кровь невинных жертв. Кстати, где он сейчас?
– Едет в Малютов на машине с Петром Чикомасовым. Они свернули с трассы и заехали в какой-то детский дом.
– А ты неплохо владеешь информацией! Детский дом, говоришь? Я не ошибся в мальчугане! Кстати, тебя не интересует, зачем он мне? Меня настораживает твое равнодушие.
– Это ваше дело, – ответил Палисадов. – Я ведь не спрашиваю, зачем вам столько крови.
– Но – интересуешься? А я скажу тебе, зачем мне столько крови. Именно невинной крови!
– Говорите… – Палисадов пожал плечами.
Читать бесплатно другие книги:
