Русские (сборник) Дивов Олег

– Что это они захватили власть и привели страну к упадку? А вы уверены в этом, Лев Данилыч? Кто это вообще вам сказал? Так ведь проще всего – свалить наши, человеческие проблемы на каких-нибудь инопланетян, чтобы самим не разбираться.

– Ну, теоретически, Ленечка, так действительно было бы проще всего, – неуверенно согласился старик. – Противно признавать, что мы же сами во всем и виноваты… И потом, как это признаешь, придется искать виноватых, исправлять ошибки…

– Я вообще не об этом, – махнул рукой Романецкий. – Я в экономике и политике не понимаю. Они все там, наверху, эти олигархи и прочие, для меня и для любого обычного человека все равно как инопланетяне. У них там свои какие-то ценности и законы, и воздух другой, и еда, и проблемы… И, в общем, плевать им на меня, как и мне на них, собственно…

– Ленечка, Ленечка, не увлекайтесь!

– А что, – встрял Зверев, – тут я согласен полностью. Молоток, Ромашкин. Я тебе, Данилыч, почему тогда сразу и поверил, что ты сказал насчет того, что олигархи – инопланетяне. Вот тут верю сразу…

– Я о других, Лев Данилыч. О наших инопланетянах, которые как мы. Живут в наших домах, ходят по нашим улицам. Которые рядом с нами. Я вот тут недавно, когда мы по квартирам ходили, говорил, что у меня астма и приступ, и дышать не могу. И один такой мне воды вынес. Предложил в дом зайти, прилечь, «Скорую» вызвать. А наш, человек – ну, по вашему этому анализатору, – сказал, чтоб я проваливал подальше. Хотя я кашлял натурально и перед дверью у него почти падал, скажи, Зверь?

– Натурально, – подтвердил прапорщик, утомившись обижаться на «зверя».

– Ленечка, – тихо сказал Лев Данилыч, – обождите. Допускаю, что вы в чем-то, возможно, во многом, правы, но…

– Когда они придут? – совсем другим, резким, будто сорванным голосом спросил Романецкий.

– Завтра.

– Поздно, – всхлипнул Романецкий. – Поздно…

Поднялся со стула, покачнулся, и Зверев увидел близко его потускневшие и одновременно диковатые глаза.

– Э, Ромашкин, ты чего…

Пьяной дерганой походкой Романецкий двинулся к двери и, уже почти вырвавшись из квартиры, крикнул:

– А Катю свою, Лев Данилыч, вы тоже убьете?

Армия вошла в город на рассвете. Двигались тихо, быстрым бесшумным шагом. Все прослушали инструктаж и написали расписки о неразглашении. Все знали, что идут очищать город от мерзкой инопланетной заразы. Ощущение важности, ценности и уникальности своей миссии слегка кружило головы, придавало движениям отточенность, походке – упругость. На первый взгляд, правда, задача выглядела диковатой – стрелять без сомнений в мирное население. Впрочем, всем предварительно и подробно разъяснили, что в этом и есть подвох, основная уловка врага, который просто ловко под это мирное население замаскировался. И не только разъяснили, но и провели специальные тренинги для преодоления психологических барьеров. К тому же любимые уважаемые командиры шли рядом, поддерживая и вдохновляя сомневающихся.

Батальон под командованием майора Римского вошел в город первым – и первым же открыл стрельбу. Скоро выстрелы защелками и на соседних улицах, и замкнутые напряженные лица бойцов осветились азартом. Истребление инопланетной заразы, застигнутой врасплох, началось лихо и с размахом.

Прапорщика Зверева в дыму и грохоте выстрелов чуть было не ухлопали свои же солдаты. Майор Звереву обрадовался.

– Павел! – громко, словно глухому, закричал он, быстро и крепко обнял прапорщика, от всей души стукнул по спине. – Вам с Данилычем низкий поклон! Орлы! Я вас к награде…

– Да мне бы оружие, – смущенно пробурчал Зверев, высвобождаясь из объятий майора. – И к ребятам…

– Понимаю, – нахмурился майор. – Тут такой нюанс… Короче, допуск к спецоперации каждому в индивидуальном порядке, подписи, бумажки, то-се… Понимаешь, Зверев, не маленький…

– Так я ведь уже – того, блин, – обиделся прапорщик.

– Такой нюанс… Оружие только в комплекте с индивидуальным анализатором под расписку…

– Так ведь у меня – во. – Зверев продемонстрировал на запястье выданный Львом Данилычем анализатор.

– Тут опять нюанс, – вздохнул майор. – У тебя опытный образец, значит, для боевой операции не годится. Все, Зверев, нюансы закончились, не отвлекай теперь меня. Батальон! Капитан! Где капитан?! Капитан, что у нас батальон по всему проспекту размазался, как… А ну, подтянуть строй! Иди, Зверев, вечером приходи к мэрии, понял? Там мы будем, заместо тех, которые… ну ты понял, не маленький…

Зверев обиженно протолкался через своих, по дороге еле сдержался, чтобы не двинуть сияющему, как медный чайник, Караваеву в глаз и отобрать оружие – но потом решил, что это уже будет слишком.

Город трясся от грохота, выстрелов, взрывов и криков.

Обиженный и злой, Зверев шел наугад, не разбирая дороги, сумрачные, непривычно пустые улочки скоро совсем перепутались, и он уже не понимал, где находится. Если бы он был сейчас среди своих, все было бы просто и понятно. Но свои ушли без него, и теперь в голову почему-то лезли мысли странные и даже неприятные. Вспоминался, например, бред, который нес вчера Романецкий…

Задумавшись, Зверев едва не упал, налетев на тело женщины, распростертое посреди дороги. Отшатнулся – и вдруг узнал продавщицу из молочного отдела, у которой несколько раз по просьбе Данилыча покупал творожок для «внучки». Прапорщик потрогал уже остывшее запястье, прикрыл дрогнувшей рукой широко открытые удивленные глаза и, выругавшись сквозь зубы, пошел дальше. Вот, спрашивается, кому помешала обычная продавщица молока и творога? И какому кретину инопланетянину могло взбрести в голову выбрать себе такую работу? Если у них цель – нажиться на человечестве и извести его под корень? Понятно, если они лезут в правительство или олигархи, но в продавцы творога?..

Тут Зверев заметил, что дешевая тушь с ресниц убитой женщины прилипла к его ладони, как черная метка, как клеймо – к убийце…. и ему вдруг стало совсем паршиво…

Может, неправильно работают эти дурацкие анализаторы и убивают сейчас по всему городу самых обычных людей?.. Или не в этом дело, а прав на самом деле Романецкий…

На следующей улочке подростки громили магазин, тащили под вой сирены через разбитое окно плазменный огромный телевизор. Судя по анализатору, подростки были обыкновенные, человеческие.

– А ну пошли отсюда! – заорал на них Зверев. – Шакалы малолетние!

Подростки переглянулись, бросили телевизор и шмыгнули в подворотню. Гнаться за ними Зверев не стал – заметил замершего за углом дома юношу. Анализатор запищал.

– Ага! – взревел прапорщик. Заломил юноше руку, впечатал лицом в стену. Покосился еще раз на запястье, на мигающий анализатор.

– Из-за тебя все, урод, блин, – прошипел он, сжимая пальцы на тощей шее с острым, нервно дергающимся кадыком. Подумал: вот, один из этих, которые во всем виноваты, цирк им тут, уродам, билеты они покупают на нас посмотреть, ну, будет вам цирк… И страну они развалили, и из-за них сейчас так паршиво хорошему и честному прапорщику Звереву, лучшему стрелку, гордости и надежде батальона… Глаза заволокло на миг мутной алой яростью – и вдруг отпустило. Зверев посмотрел на тетрадки, выпавшие из раскрывшейся сумки, – какие-то конспекты, лекции, схемы…

– Паскудство какое, – прошипел он сквозь зубы. Отшвырнул юношу в сторону. Рявкнул в белое от страха лицо: – Студент, блин! Домой иди, придурок! Нашел время по улицам шляться. Пошел, говорю!

С соседней улицы раздался истошный женский крик. Зверев, чертыхаясь, метнулся туда.

Девушка в разодранной одежде, дрожа, прижималась к решетке парка. Вокруг шакалами кружили четверо, подбадривая друг друга ухмылками. Между шакалами и девушкой стоял Романецкий. Прапорщик взревел и кинулся ему на подмогу.

Шакалы даже не успели понять, что произошло. Двое ускакали, прихрамывая и скуля, двое остались лежать в грязи.

– Ну, ты зверь, – уважительно сказал Романецкий, подмигивая из-под опухшего разбитого века.

– Глаз-то кто приложил? – поинтересовался Зверев.

– Да, тут по дороге. Военное время всегда провоцирует развитие мародерства и мелкого бандитизма. Оборотное лицо, так сказать…

– Вот сейчас еще лекции по истории и культуре не хватало, – поморщился Зверев. Кивнул на оцепеневшую от страха девушку. – Она хоть кто, эта, за которую ты смертью храбрых тут собрался окочуриться?

– А какая разница? – вдруг разозлился Романецкий. – Ну, какая? Если, скажем, она из ихних, а эти, которые ее хотели… как бы люди? Что тогда?

– Ничего, – вздохнул Зверев. Подумал, рванул со своего запястья анализатор и отшвырнул ошметки в сторону. – Никакой разницы.

– Я Льва Данилыча тут недавно видел, – тихо сказал Романецкий. – Он это… как бы… Катю потерял…

– Паскудство какое, – простонал Зверев и кинулся в темноту.

В квартире было тихо. Тикали часы, капала вода из крана на кухне. А потом Зверев заметил кровавый отпечаток маленькой ладони на стене. И услышал тихое поскуливание.

Катя лежала на боку, поджав ноги и прижав руки к животу. Из-под пальцев сочилась ярко-алая кровь, собиралась густой лужей на полу.

Зверев опустился рядом на колени, не зная, что делать. «Скорая»? Да не поедет никуда сейчас «Скорая», тем более если узнает, к кому…

– Пра… – тихо, с запинкой сказала Катя. – …порщик Зверев.

И потянула к нему навстречу маленькую окровавленную ладошку.

– Ты… ты знала? – растерянно спросил Зверев. – Все про нас знала?

– Зна… – ответила девочка, – …ла.

– Так что же… Ты что же, дура такая, осталась? А?

– Хо…тела дольше быть Катей. Хо…рошо, – на ее губах вскипели алые пузыри. – Но бо…льно.

Зависшая в пустоте ладошка дрогнула, и Зверев, решившись, сжал ее в своей руке.

– Катя. – Он запнулся, вдруг подумав, что впервые называет ее по имени. – Зачем же ты так, Катя, а? Ну зачем вы вообще все здесь, а? Медом вам тут смазано? Приперлись… Вас звал кто, а? Ну, раз приперлись, сидели бы тихо, чтобы никто не заметил… Зверинец вам – ну ладно, смотрите, не жалко… И цирка, в общем, даже не жалко…

– Прапорщик Зверев, – Катино веко дрогнуло, и взгляд, беспокойный и горячий, нашел Зверева. – Нам это не цирк. Нам это школа. Мы как вы. Птенцы, которые не вылупились…

– Школа? – ошарашенно переспросил Зверев. – Школа? Вы что… того, блин… Дети все, что ли?

– Де…ти, – согласилась Катя. – Взрослые вылупились. Им скучно. Нам – интересно.

– Паскудство какое, – застонал Зверев, уткнулся лбом в ладони, запачканные кровью, только чтобы не видеть тревожного Катиного взгляда. – Катя… Катя, какие же мы уроды, какие чудовища, а…

– Не вижу, не слышу… – прошелестел еле слышный голос, и Звереву почудилась в нем улыбка.

– Вместо того чтобы увидеть, услышать и поговорить, мы… – Зверев бессильно заскрипел зубами.

Он смотрел на окровавленную ладошку в своей руке – маленькую, почти невесомую, как птенец, который еще не вылупился. Смотрел, стиснув зубы до боли в скулах и забыв дышать. Не надеясь ни на прощение, ни на понимание, а только на чудо…

Павел Губарев

ЕДИНСТВЕННЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Мой рассказ впечатлит разве что историков. Вам-то что: вы уже видели, как шестьсот экскаваторов из Виннипега ровным строем ехали ровнять посадочную площадку в Килдонан-парке. И весь день по телику кадры мозгов зомби-экскаваторщика, размазанные по лобовому стеклу. Любят у нас такое дело по телевизору показывать, чего греха таить. Вы видели, как вертолеты в Торуне сшибали телевышку и городскую ратушу. Тресь – и кирпичи фонтаном. Поляки только успевают уворачиваться. И весь день по телику кадры мозгов бедного пилота, размазанные по лобовому стеклу вертолета. Вы видели, как венецианские каналы за три часа превратились в какой-то хренов фиолетовый бетон. И весь день по телику долбаная Венеция. Жалко, без мозгов по лобовому стеклу.

Ну что я могу сказать: да, это было красиво. Кто циник? Сам циник. Бросьте ханжество, кисы мои, – и вы все этим невольно любовались. Хотя, казалось бы, кто заставлял смотреть? Вот я и говорю, современного человека черта с два шокируешь. Он такое на Ютубе видел, что Долина гейзеров ему так – зевнуть и уткнуться в айфон: мол, что еще за атака вскипающих чайников.

Я видел Гниющий Петербург. Хотя кто не помнит Первое вторжение? Но я видел, как стреляли в первую Мерилин. А вот это уже интересно, нет?

Ладно, тем, кто дочитал до этого места, дарю вкусняшку: я считаю, что именно русские прекратили Первое вторжение. И берусь это доказать. Что бы там ни свистел президент Доджсон про огромную роль Америки в Освободительных Днях – как будто ее кто-то отрицает, – первым свободным городом стал Питер. Санкт, в смысле, Петербург. Если бы не питерцы, весь мир бы сейчас продолжал лизать алиенарные задницы, радуясь, что мы не одни во Вселенной. А так – да, мы их сковырнули, а пиндосы добили. Просто мы сковырнули – и тут же расслабились, понимаете? А чего напрягаться: разбудили Вашингтон, разбудили Нью-Йорк, американцы сами и запыхтели. Ну а там уже что? Второе вторжение – уже не первое. Третье – даже не второе. Тоже мне, попугали канадских белок экскаваторами, те аж обосрались. Смешно. Но это теперь смешно. Мы живем в свободном мире только благодаря нашей истинно русской находчивости, глубокому пониманию своего внутреннего мира и, конечно, решительности. Которые все почему-то считают неумением просчитать результат своих действий. Но это не так. Вот увидите. А пока можно начинать гордиться страной и народом. Гордитесь? И правильно. Берегите Россию. И русский язык, а то я его сейчас, наверное, попорчу.

Я не мастер слова. Больше как-то на пэхэпэ пишу, поскольку сам программист милостью божьей. Честно, не знаю, чего это после Вторжения многие бросились новую жизнь начинать. Нашли, козлы, удобный повод. Я же как был честным-скромным порядочным питерским пэхэпэ-программером (все на букву П, заметьте), так им и остался после Вторжения. И даже во время. Вот только не надо мне рассказывать про ваши лишения и гнет захватчиков. Жизнь в дни Вторжения была самой обыкновенной. И вы все продолжали ходить на работу, ходить в туалет, Интернет и супермаркеты. Так что просто признайте и не нойте здесь, пожалуйста, как мой пес, отсидевши ногу. Самая, говорю, обыкновенная жизнь была, если в окно не смотреть. Парадокс: в телевизор глянешь – все тип-топ, и карамелька сверху. В окно глянешь – мать честная, апокалипсис. Хотя я, кажется, тогда постепенно начал с этим свыкаться. Сами посудите: апокалипсис сегодня, апокалипсис вчера, апокалипсис вторую неделю подряд. Кто выдержит? Никто. Потом, знаете ли, деньги заканчиваются. Пельмени тоже. За инет платить надо. Собака – и та паники не одобряет. Так что встаешь, идешь на работу. Программируешь хренов модуль статистики. И что, сука, характерно – начинаешь привыкать к тому, что все сошли с ума, кругом краш-килл-н-дистрой, угар, моральное падение, и у каждого меж лопаток по пришельцу в коробочке.

Не, пришелец – это даже где-то удобно. Например, когда человек на боку спит, он почти не храпит. А на спине спать в эти дни никто не мог, коробочка мешала. Я себе тоже коробку из-под леденцов, такую жестяную, изолентой приклеил (под рубашкой – смотрелось похоже), чтобы не выделяться на работе. И даже немного начал сомневаться: то ли я один здоров, а все кругом зомбированные, то ли наоборот – у меня одного мания. Пришел к десяти, пообещал начальнику написать объяснительную за недельное отсутствие и сел гонять курсор по экрану. Второй день – то же самое. На третий как-то между делом вышел покурить с коллегой Алексеем.

Стоим на балконе офисном. Красота! Поздняя весна, запах по контрасту с офисной гарью от принтеров просто восхитительный. Я Алексея осторожно так спрашиваю:

– Ну как пейзаж?

А пейзаж, знаете ли, не на открытку. Ну или на очень своеобразную открытку: «Мама, я в аду. Здесь, в общем, неплохо, зато тепло». Некоторые шпили уже исчезли, две заводские трубы слева обросли чем-то зеленым и вроде как наклонились. Пара новых многоэтажек стояли без окон, как безглазые. И над всем этим дымок такой нездоровый.

– Да ужас вообще, – ответил Алексей и нервно затянулся.

Я приободрился.

– Да вот тоже думаю: охренеть. Что делается-то вообще!

– Ну, блин. Столько работы: пока все сгладишь, – Леша провел ладонью в воздухе, будто срезая с городского ландшафта верхний слой. – Все, что выше тридцати пяти метров, помешает посадке. Так что убирают.

Я было хотел спросить, посадке кого они мешают, но побоялся и нервно нащупал баночку на спине – не отвалилась ли. Алексей проследил за моим жестом и дружески посоветовал:

– Все еще чешется? Ты кремом после бритья смажь, у меня через три дня прошло.

– Ничего-ничего, – заверил его я. Потом подумал и спросил: – А это надолго вообще?

– Да не, скоро уже снесут. Потом они приземлятся, и будет проще.

– Нет, а вообще? Все это как? Надолго?

– Да нет, слава богу, – он добро улыбнулся. – Прилетят, и промышленность вся поутихнет. Людей-то не так чтобы много останется. Здесь Отцы в основном поселятся, а им много не нужно. Так что жизнь изменится, что и говорить. Что касается софтверных контор, то в Питере только шесть оставили. Остальные закрыли, треть персонала переквалифицировали в строители, оставшихся скоро сварят.

– Сварят?

– Ну да, а чего с ними еще делать? Ты докурил? Пойдем, я тебе расскажу про новый модуль.

Вот вас сейчас не пугает перспектива быть сваренным. Кто к нам с неба свалится, того на небеса и отправят. Проспят ВВС – так наземные вояки потом кому надо мозги по лобовому стеклу размажут. А мозги покажут по телевизору. Так всегда: сперва это шок, потом это в выпуске новостей, потом всем надоест, а потом – глядь! – уже это в рекламе используют. А что может быть ужасней того, что показывают в рекламе? Вот только церковь еще не определилась: считать инопланетян божьим наказанием или происками дьявола. Но они скоро что-нибудь придумают, я верю.

А я тогда неиллюзорно испугался. И конкретно удостоверился, что это точно не я один сумасшедший, а все остальные кругом. Не знаю, как вас, а меня в школе учили, что живых людей варить – это плохо. Такое даже в блокаду порицали. И я как-то, знаете ли, собрался: вежливо дослушал начальника про новый модуль и обратился к интернетам. А там не то чтобы все гладко, как в телевизоре, но и не так жутко, как из окна выглядывать. На форумах – вроде все обыденно. Офисный планктон обсуждает, надо ли уже летнюю резину ставить. Или ну его теперь. Фотографии выкладывают: Питер, Сопот, Балтимор – приморские города по всему миру чистятся от высотных зданий. Готовятся к приземлению. Женщины обсуждают, как лучше вырез на спине делать к лету. Мужчины срутся по поводу того, отправлять в Англию мел или сами перебьются, сволочи. Зачем Англии мел – я не стал выяснять. Я искал нормальных людей. Рылся на форумах, листал ЖЖ до рези в глазах. Но там как всегда – тонны букв и ни черта полезного. Устал, пошел за кипятком, и когда уже положил третью ложку сахара в стаканчик, понял, что надо делать. Сел за комп и набил в поисковике фразу: «остался тут кто-нибудь нормальный?» И вы знаете, такой вопрос уже задавали.

Так я нашел Леву. Это Лева стрелял в Мерилин. Но это было потом. Вечером того дня, когда мы с ним встретились в парке, он был еще вполне спокоен. Только все удивлялся: почему все себя ведут «как овцы». Не только прислуживают розовым инопланетным червякам из коробочки (а что делать?), но и разговаривают об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Я ему говорю:

– Но люди в общем всегда себя так ведут: делают херню, но принимают как должное. Жгут бензин, дышат выхлопами, выпускают необеспеченные ценные бумаги, душат себя галстуками и сигаретами. Немцы убивают евреев, евреи убивают арабов, арабы убивают заложников, вот и все новости.

Леву это как-то не успокоило, он всерьез взялся мне объяснять:

– Но они это сейчас делают не по своей воле. Варят заживо. Друзей и соседей. И не понимают этого.

– Вообще-то понимают. Меня это и беспокоит.

– Ну да. Им невозможно объяснить, что червяк, сидящий у них на спине, – это не их хозяин.

– По факту, это их хозяин теперь и есть.

– Но какого лешего они себя ведут, будто так и надо! Сказано – и бросились делать. Как божественный приказ.

– Ну да. Были одни отцы небесные, стали другие. У меня другой вопрос: что теперь делать?

Лева закусил нижнюю губу. Он был похож на автостопщика в этих своих до нелепости практичных штанах с тесемочками и огромными карманами, рюкзаком и волосами длины недостаточной для рок-музыканта, но излишней для офисного жителя. Питерская грязь зеленела от останков растворенных зданий. Мы уже знали, как это делается: одних людей тошнит ферментами, других людей варят в этих ферментах. Полученным варевом растворяют высотные здания. Леву это страшно раздражало.

– Нет, почему бы просто не снести? Все не по-людски.

– Тебе бы легче было? Что ты хотел от тех, кем командуют червяки из коробочки?

– Лучше бы прилетели ящеры с щупальцами. И челюстями. Можно с лазерами. Я бы хотел гордо погибнуть от лазера, а не быть размазанным по зданию Лукойла в виде зеленого желе. Я всегда его ненавидел.

– Желе?

– Здание Лукойла.

– Ну, значит, ты самолично его разрушишь.

– Нет, я из принципа буду бороться. Русские не сдаются. У меня две бабушки блокаду пережили. Я знаю, почему ко мне червяк не присосался: у меня гены устойчивы к иноземным захватчикам.

Он покосился на меня.

– А я чего? Я вообще не из Питера. У меня только дед воевал.

Лева нахмурился.

– Но я про него почти ничего не знаю, – добавил я, – у меня родители погибли, когда я маленький был. А дядя вообще мало разговаривал со мной, больше с бутылкой и телевизором. Наверное, они ему интереснее отвечали. Так что про дедушку я знаю только то, что он был шофером где-то на Прибалтийском фронте.

– Ладно, погоди. Давай к делу. Нам нужны другие вменяемые люди. Желательно военные.

– Где я тебе возьму военных? Главное, зачем? Стрелять по инопланетянам?

– Нет, они редко из коробочек вылазят. Не дураки. А коробочку не прострелишь.

– Ты откуда знаешь?

Лева проигнорировал вопрос.

– И к тому же человек защищает своего драгоценного квартиранта достаточно агрессивно, – хмуро добавил он, глядя на трещину в асфальте с такой озабоченностью, как будто именно из нее лезут захватчики, – нас, оставшихся в своем уме, очень мало. Десятые доли процентов, как я оцениваю. И нам еще очень и очень крупно повезло, что мы живы. Могли бы и поубивать для профилактики. Я так полагаю, они вообще не замечают, что мы с тобой им неподконтрольны. Приятно, что не только земные программисты допускают такие жуткие баги. Но грубая сила в любом случае отпадает. Нужен организованный бунт.

– Что, захватим почту и телеграф? И что там еще было третье?

– Телефон. Я вообще думаю, ты прав. Только нам нужен не обычный телефон, а тот, которым они общаются.

– А они общаются?

– Да. Кое-что они нам не доверяют. Или не могут сообщить. Они обмениваются между собой по радиосвязи.

– Вот так обыкновенно?

– Ну а что ты ожидал? Они, конечно, что называется, прогрессивная цивилизация, но законы физики-то у нас общие. Если ты не гуманитарий, а нормальный человек, то все быстро сам установишь. Я прослушивал обычным приемником эфир возле одного червяка, вытащенного из коробочки для чистоты эксперимента.

Мой вопросительный взгляд Лева снова проигнорировал.

– Да, вытащенного. В общем, он пищит в радиоэфире. Только скачет по диапазону, как Фредди Меркьюри по октавам голосом. Так вот, нам нужны военные. Чтобы взорвать их центр связи.

– А он есть?

– Должен быть. Мощность одного червяка слишком мала, чтобы держать связь со всеми остальными напрямую. Должны быть приемники-передатчики навроде наших сотовых вышек. Не будет центра – они окажутся беспомощны. И вот тогда появится шанс привести соотечественников в свой ум. Вспомни, как появилась эта дрянь: сперва только корабли. Зависли над городами. Все радуются. Вспышки щелкают, вертолеты кружат, репортеры орут в микрофоны так, что слюна летит в камеру. Потом из кораблей высыпаются розовые червяки – каждой твари по паре. Прыг на шею. И все люди – в лежку. И мы с тобой тоже, если помнишь. Но от нас с тобой червяки быстро отвалились. А остальные все были как минимум несколько часов без сознания. Вот за эти несколько часов каким-то образом где-то возникли передатчики. Это меня и раздражает: «как-то», «где-то». Неопределенность. Надо найти. И взорвать.

– Так новые построят.

– А вот этого мы уже им не дадим. Нам нужно только, чтобы червяки несколько часов пробыли без связи друг с другом. За это время люди придут в себя и быстренько организуются. Быстренько. – Лева нервно поскреб коленку. – Я и говорю: нам нужны военные, которые в отличие от менеджеров среднего звена смогут оперативно организовать сопротивление.

– А с чего ты вообще взял, что червяки без связи не смогут управлять людьми?

– Ну, во-первых, мозги у них очень маленькие…

Я даже охнул, как хотелось задать вопрос, но пришлось прикусить губу.

– …я еще думаю, что это не сами инопланетяне, а их биороботы. Дешевые, но ползучие. К тому же они готовятся к посадке кораблей. А кто будет в тех кораблях? Так вот сами они практически безмозглые – интеллект у них либо размазан по всей популяции, либо вообще все команды спускаются сверху и транслируются по городам. Да ты и сам заметил, что сейчас практически невозможно загнать человека в то место, где плохая радиосвязь. Подвал, например. Так?

Я, если честно, не пытался – всю неделю, прошедшую со дня Вторжения, я просидел дома, боясь и паникуя. Но кивнул.

– Так что найди мне живых военных в своем уме – у тебя это, интернет-зависимый, быстрее получится.

– Но как? То есть откуда они возьмутся?

И тут Лева уже в раздражении ткнул кулаком по скамейке и оглядел меня с головы до ног.

– Нет, ты все же гуманитарий в душе. Головой думать будем? Червяки попрыгали с неба на землю. Значит, нам нужны военные, которых не было на земле в момент вторжения. Те, кто были в воздухе, давно сели из-за нехватки топлива. Им тут же мозги и захавали. А вот те, кто был в море, но не на кораблях, на которые сверху можно было спрыгнуть, а под водой, – вот те должны быть в адеквате. Плавать червяки не умеют – это обнадеживает. Кстати, я понял, почему ты мне кажешься гуманитарием. Человек, умеющий мыслить рационально, на дух не переваривает тексты этой группы.

Он бесцеремонно указал пальцем на мою майку.

– Я не слушаю «Сестер Малдера». Просто это была единственная чистая майка в доме.

– Ладно, – улыбнулся Лева, – прощаю. Завтра напиши мне, когда найдешь кого-нибудь.

Он встал и оглядел парк, как грядку, которую предстоит вскопать. Потом нахмурился, как если бы подумал, что копать придется пилочкой для ногтей.

– И еще, – добавил он, – надо вычислить, где находится точка связи. Но это должно быть совсем просто.

Он ушел, не попрощавшись.

Вы ждете уже, когда я стану рассказывать о той стрельбе? Терпение, сейчас вам будут боевые сцены. Я бы только хотел сперва объяснить, что вообще с Левой – таким разумным, как я его показываю, – произошло. По-моему, его из себя вывела именно обыденность обстановки: второй раз мы с ним встретились в торговом центре, и пока мы с ним брели по натертому до блеска полу, мимо стеклянных стен, пискляво-розовых вывесок и манекенов, Лева пришел в ярость. Вид его был, впрочем, как и в прошлый раз, небрежно-задумчивый, но я-то теперь припоминаю, как он снял шарф и злыми движениями затолкал его в карман куртки, оставив висеть длиннючий махровый хвост. Я, впрочем, тоже был немного не в своей тарелке: если в офисе еще как-то ощущалось, что мир сильно не в порядке, то здесь – в фильтрованном, зализанном покупательском мирке все выглядело идеально. Зайди в любой магазинчик, пошурши одеждой на вешалках, пощупай ткань, почитай ярлычки – все подлинное. 70 % хлопка, 30 % полиэстера – и ни грамма инопланетных захватчиков. Люди пьют кофе, едят мороженое, покупают билеты в кинотеатры – и только мы, два немытых параноика, думаем о том, как бороться с какими-то там пришельцами.

Так что мы поднялись на эскалаторе, прогулялись по этажу, поднялись еще на уровень и опустились на стулья в кофейне. Официантке не очень улыбалось обслуживать двух небритых, потерянных типов. И она подошла с блокнотом и ручкой, не утруждая себя скрыть недовольство. Лева умоляюще попросил у нее «какой-нибудь кофе».

А теперь подумайте, чего ему это стоило. Я так думаю, что если бы кругом были руины, а по ночам выла сирена, то и мы бы были пособраннее. Но в абсурдных ситуациях – свои правила.

– Нашел я тебе военных. Сделал простую вещь: вылез на форуме ветеранов-подводников и создал тему с текстом: «Я единственный нормальный человек. Звонить по такому-то телефону».

– И они позвонили.

– Точно. Капитан такой… с мощным белорусским акцентом. Растерянный.

– Вот как неромантично. Ты ему объяснил?

– Объяснил. Да они уже сами сориентировались: говорят, десять разведчиков отправили на сушу, но те были немедленно скручены и награждены персональным червяком на шею. На субмарину, понятное дело, такие бойцы уже не возвращаются – только зовут коллег к себе. Те к ним пока не торопятся. Так что лодка торчит возле Котлина, бойцы чешут затылки, думают, что дальше делать. То ли принять приказ руководства и сдаться в полном составе, то ли…

– И на этом у них мысль останавливается. – Лева криво ухмыльнулся. – Ну что, пойдем искать передатчики? Надо же, наконец, прекратить это безобразие.

– И где мы будем их искать? Прямо здесь начнем?

– А почему бы и нет? Ты много знаешь зданий в центре города, с хорошим подъездом и солидным электропитанием? Был бы я пришельцем – построил бы антенну прямо здесь. Кстати, их радио в районе этого сити-молла очень прилично ловится. Но на крыше ничего похожего на инопланетный передатчик нет. Я предлагаю облазать это место.

– Но я здесь был уже пару дней назад и не заметил никакой антенны. Я тогда практически весь торговый центр обошел, и весь он как работал, так и работает.

– А я все же считаю, что она здесь.

– Может, спросить? «Девушка, а где у вас тут зомбо-передатчик?» А они нам и скажут по доброте душевной.

– Не будем зря рисковать. Лучше попросить твоих подводных друзей шурануть ракетой по этому буржуйскому месту. Я лично всегда ненавидел ТЦ «Адмиралтейский». И кофе здесь хреновый.

– Лева, давай серьезно, а? Я ж говорю, был я здесь: нет тут никакой антенны. Она ж большая, наверное, а? Так просто ее не спрячешь манекену за спину?

– Большая… – Лева откинулся в кресле и поводил взглядом по потолку. – А какое здесь самое большое помещение?

– Мммм… Парко… Нет, кинотеатр.

Лева вытащил из внутреннего кармана куртки комок смятых купюр, отшелушил от него две сотенных бумажки и шлепнул на стол.

– Кофе – говно! И при Путине был говном, и при Медведеве, и при инопланетянах не лучше. А я так надеялся! Пойдем лучше в кино, друг, попкорна купим.

И мы пошли по этажам, заполненными людьми. Людьми, делавшими покупки. Я смотрел на бумажные пакеты с зелеными шнурочками, которые бережно выносили девушки из бутиков, и гадал, что в них. Кому оно куплено и зачем?

Мы подошли к кассе, и я разочарованно хмыкнул: билеты продавались, как прежде. Публики было немного, но сеансы шли исправно. Лева, ничуть этим не смущенный, купил два билета и зашагал по полутемному коридору, на стенах которого пятнами лилового неона светились цифры, обозначающие входы в залы мультиплекса. Он открыл одну дверь, захлопнул ее. Подошел к двери под цифрой «2», заглянул вовнутрь и захлопнул тоже. Я остановился в коридоре, оглядываясь на редких прохожих. К счастью, никто не обращал на нас внимания. У меня снова появилось чувство, что мы одни свихнулись в этом ухоженном месте. Сейчас кто-то нас вышвырнет из приличного заведения, и – как в плохом кино – следующий кадр покажет нас лежащими на твердом бетонном полу суровой русской психушки.

В этот момент Лева шикнул мне. Он неотрывно смотрел внутрь зала номер пять, крепко сжимая ручку едва приоткрытой двери. На его лице виднелся бело-синий отблеск, какой бывает от светящегося экрана.

– Посмотри на это.

Я зашагал к нему.

– Неужто Скарлетт Йохансон наконец-то снялась обнаженной?

– Лучше.

Я подошел к двери. Лева отворил ее чуть пошире. Сперва темнота. Потом что-то непонятное. Потом…

– Это и есть антенна?

– Не будем спешить с выводами. Быть может, мы видим что-то непонятное, а наш мозг сам собой подбирает для этого наиболее вероятное объяснение. Попытайся… – Тут Лева запнулся и стал говорить тише: – Попытайся изложить максимально точно, что ты видишь, используя только самые общие слова. А я подумаю – антенна это или нет.

– Ну, я вижу большой белый столб. Слабо светящийся.

– Так.

– У него есть значительное утолщение примерно посередине. И небольшое круглое утолщение сверху. Как если бы два белых шара неаккуратной формы насадили на один штырь.

– На что это похоже?

– На инопланетную антенну.

– Блин. Это я понимаю. На что еще похоже?

– Ну… я не знаю. На гигантскую статую Мерилин Монро, удерживающую юбку от потока воздуха, идущего снизу.

– Блин.

– Ты просил – я сказал.

– Ладно. У нас есть два варианта. Это либо таки антенна, либо… либо инопланетяне очень любят Мерилин Монро.

– Я голосую за первый вариант.

Лева поднял ладонь, прерывая меня.

– Мы не будем полагаться на волю случая. Пойдем проверим.

– Но….

Лева уже нырнул в темноту.

Я последовал за ним, но тут же остановился. Молочного света, идущего от статуи, едва хватало, чтобы что-то различать. И пока мои глаза привыкали к темноте, Лева уже спустился по ступеням куда-то вниз. Мерилин стояла перед неосвещенным экраном, возвышаясь почти до самого потолка. Непонятно откуда слышалось гудение и негромкий шум – как будто кто-то раскладывал и складывал большие картонные коробки. Кресла приглашали сесть и смотреть на статую, как на самый интересный фильм в твоей жизни. Но я зашагал вперед, неуклюже нащупывая ногами ступени.

Когда я нагнал Леву, он уже сидел на кресле в первом ряду и разговаривал с кем-то. Я подошел поближе и остановился в проходе чуть позади от Левы. Справа от него виднелась аккуратная светлая голова какой-то девушки. Не могу ручаться за точность, но разговор был примерно такой:

– …и что ты делаешь теперь? Нет, ты посмотри, посмотри, – Лева махнул рукой в направлении Мерилин. – Это живые люди. Как… да ты раньше от вида рожающей кошки в обморок падала. Ты хоть соображаешь, что с тобой происходит?

– Соображаю. Я служу Отцам. Служу и не задаю дурацких вопросов в отличие от тебя. – Судя по голосу девушки, она улыбалась. – А ты всегда лез в те вещи, которых не мог понять и осознать. Отсюда вся суета.

– Женя! Каким Отцам? Каким, к лешему, Отцам? – Лева шипел, а не говорил. – Давай ты прямо сейчас опомнишься и прекратишь называть пришельцев своими православными словечками.

Я попробовал встрять:

– Лева! Лева, это бесполезно, оставь…

Они ко мне даже не повернулись.

– И где теперь твои рассуждения про добро?! Про нравственность от Создателя? Ты погляди – это твоя нравственность теперь?! Погляди!

Не знаю, поглядела ли девушка, но я начал всматриваться в Мерилин. И теперь от первого ряда мне стало видно, что неровная поверхность «юбки» статуи имеет какие-то вполне определенные очертания. Вроде как можно различить человеческие головы, руки, лица… Словно кто-то вылепил их на комке жеваного бабл-гама размером с дачный домик. Потом что-то толкнуло меня изнутри, как будто проглоченный кофе разом стал в пять раз крепче и подступил к горлу. Это было осознание того, что я вижу не изображения людей. Это и были люди. Части тел в беспорядке. Под белой и плотной пленкой.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живо...
Книга, не имеющая аналогов в отечественной научной фантастике!Пятнадцать ведущих писателей-фантастов...
Прошло всего четыре года со Дня Беды, когда высокоэнергетическое Копье пронзило нашу планету насквоз...
Сорок лет минуло с тех пор, как 15 сентября 1946 года над Манхэттеном был распылен чудовищный вирус ...
15 сентября 1946 года человечество изменилось навсегда в ту минуту, когда на свободу вырвался грозны...
До прочтения знаменитой трилогии Стига Ларссона «Millennium» у многих из нас бытовало практически ид...