Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) Злотников Роман

7

Ночью прошел дождь. Витьке стало хуже – все утро его рвало, поднялась температура. Лена гладила брата по мокрым от пота волосам и думала – а может, отец прав, и серые все заслужили?

Чуть свет Егор ушел. Вернулся с инвалидной коляской для ослабевшего Витьки – и нет, Лена не хотела знать, где и как он ее раздобыл. Во-первых, это было неважно, а во-вторых – она его боялась. Боялась Егора – не того бестолкового мямлю, который трусил даже сходить в магазин, чтобы вернуть деньги за просроченное молоко («Доча, там же будут ругаться!»), а того, другого, из-за которого плакала мама, который вчера забил серых до смерти – просто потому, что мог.

Вот только каким бы он ни был – он сейчас был нужен им с Витькой. Только и всего.

Чем больше они удалялись от центра Артемьевска, тем труднее было катить коляску. Колеса, на которые налипло, наверное, по килограмму земли, то и дело буксовали в грязи, застревали в трещинах асфальта. И это в городе. А что будет, когда они пойдут по лесу к Черному Логу?

Витька, казалось, не замечал ничего вокруг. Он рисовал в записной книжке, раздобытой в квартире. Сначала – только на чистых листах, потом в ход пошли и исписанные страницы. Карандаш мелькал в потемневших пальцах, оставляя на бумаге резкие, уверенные, яростные линии.

Опутанное проводами тощее тельце серого в овальной капсуле. Двое серых, взявшись за руки, смотрят с обрыва на горящий город. Какое-то существо – крупное, четырехрукое – избивает серого на глазах у его неподвижных, равнодушных собратьев.

Он рисовал, пока грифель не сломался. Потом пару секунд посмотрел на бесполезное орудие письма и со злостью швырнул карандаш в грязь. Следом полетел блокнот.

– Ты же так старался, старик! – удивился Егор.

– Они слабые, – Витька прикрыл глаза. – Они слабые, поэтому над ними все издеваются. Я так не хочу. Я буду сильным!

Ближе к полудню они увидели других паломников. Трое мужчин – один совсем молодой, без следов болезни; двое других постарше, с черными пятнами на загорелых лицах и предплечьях – брели по противоположной стороне улицы. Почему-то Лене стало легче от осознания того, что они не одни такие. Она помахала товарищам по несчастью. Молодой заметно удивился, но махнул рукой в ответ.

– Ну и зачем? – процедил сквозь зубы отец. – Еще увяжутся за нами. Что мы, сами не справимся? Каждый за себя, зайчатки.

Горел частный дом. Три тетки – одна почему-то с шубой в руках – стояли на тротуаре и угрюмо смотрели на языки пламени. Тушить они и не пытались – зачем, если можно просто занять одну из пустующих квартир? За эту неделю слова «свое» и «чужое» перестали быть антонимами.

Что-то заставило Лену обернуться.

У мусорных баков лежал человек в окровавленной белой майке. Мутным, невидящим взором смотрел на замызганную кирпичную стену гаража.

Он был еще жив.

– Егор! – крикнула Лена. – Стой!

– Зачем? – отозвался он.

Лена присела рядом с раненым. Не нужно было медицинского образования, чтобы понять: дело дрянь. Майка пропиталась кровью, а от раны исходил сладковатый запах гниения – такой же, как во вчерашнем магазине.

– Воды. Дай воды. – Раненый разлепил обкусанные губы.

Лена подняла взгляд – и выругалась сквозь зубы: Егор был уже в конце улицы. Нет, понятно, что времени мало, но нельзя же так!

– Воды… Ты куда? Нет, не уходи! – В окровавленных пальцах мелькнул стальной жетон.

– Он военный! – крикнула Лена.

Егор оглянулся. Развернул коляску.

– Солдат, значит? – спросил он, глядя на раненого сверху вниз. – Не похож что-то. Оружие есть?

– Я там, в гаражах, сумку спрятал… Вы поможете? Вы мне поможете?

– Остальные где? Или ты тут один такой?

– Остальные – там… У меня был приказ наблюдать за чужими. – Солдат поморщился. – Не трогать их. Не применять оружие. Просто наблюдать.

– И что же, мать твою, тобой было наблюдено? – с тихой угрозой спросил отец.

– Они тут ненадолго. Скоро улетят. И они безвредны. У них блок на агрессию.

– Безвредны? Да эти суки перетравили тут полгорода! – сплюнул Егор.

– Заражены только три процента. И у чужих много антидота, – раненый закрыл глаза. – Хватит на всех.

Лена выдохнула. Если это правда… Господи, хоть бы это было правдой!

– И вообще, врачи, конечно, еще не закончили со всем этим, но они сомневаются…

– Так где там, говоришь, твоя сумка? – перебил его Егор.

Как только он ушел, Лена, боязливо поглядывая ему вслед, вытащила из рюкзака бутылку с водой. Поднесла к губам раненого. Тот пил жадно, захлебываясь, кашляя.

– Три процента, – повторил он зачем-то. – А остальное все – люди. Сами люди.

На его лицо упала тень. Лена подняла глаза. Увидела, как что-то черное блеснуло в руке отца. Инстинктивно отпрянула в сторону. Крепко-крепко зажмурилась.

Звук выстрела оказался совсем не таким, как она раньше представляла.

– Не жилец, – коротко объяснил Егор. Подхватил сумку и зашагал по улице. Лена, опомнившись, вцепилась в ручки коляски и покатила ее следом.

8

Они свернули за угол окраинной улицы. И Лена наконец поняла, почему в городе не было военных, кроме того бедолаги, – все собрались здесь, в поле.

Через весь горизонт – от земли до набрякших сизых туч – тянулась полупрозрачная сиреневатая завеса. С той стороны так же качались от ветра ветви деревьев, так же шевелилась трава. Вот только там не было ни души. А по эту сторону стояли в оцеплении вооруженные солдаты. Тьма-тьмущая солдат.

– Ничего ж себе, – прошептал Витька. – Прячутся, хитрюги!

– Еще бы, – скривился Егор. – Ты же сам видел, старик, какие из серых бойцы. Тут уж поневоле поднатореешь заборчики строить.

Солдат, переглянувшись с товарищем, направился навстречу им с Витькой. У Лены от страха поджилки затряслись. Сейчас, вот сейчас он увидит ту проклятую сумку в руках Егора и все поймет, и расстреляет их – всех троих – на месте!

Но бежать было поздно.

– Гражданин начальник, а у меня вот сынишка заразу эту подцепил, – залебезил Егор, заглядывая в лицо солдату. – Нам бы лекарство, если можно…

Лена исподлобья посмотрела на него. Значит, старый добрый папочка-рохля снова с нами?

– Руки, – сказал военный.

– Что, извините?

– Руки покажите. И вы, и девочка.

Егор послушно закатал рукав рубашки, Лена вытянула руки вперед. Символы, оставшиеся на загорелой коже с позапрошлой ночи, и не собирались блекнуть или расплываться.

– Метка есть? Поздравляю, – солдат кисло улыбнулся. – Пройдете, значит.

– Так еще и не всякий может, что ли?

– Конечно, не всякий. Иначе зачем бы мы тут загорали, по-вашему? – раздраженно спросил военный.

– Да, и вправду… Ох, спасибо вам огромное! Отлично, Витенька, это же просто отлично! – радостно засуетился Егор.

– Документы есть?

– Да-да, конечно! У меня есть паспорт, страховой полис, пропуск на работу, у Витеньки – свидетельство о рождении… – Егор начал загибать пальцы.

Лена вытащила из рюкзака пластиковую папку, протянула солдату. Тот, вытащив из поясной сумки блокнот и шариковую ручку, не спеша просмотрел документы, переписал номера. Поднял взгляд:

– Значит, так. С чужими в диалог не вступать. Молча берете лекарство и идете обратно. Антидот применять можно только под контролем врачей, так что выносите его с собой. На выходе сразу же обратитесь к любому постовому, и вами займутся. Ясно?

Егор сосредоточенно закивал.

Лена подошла к завесе. Попыталась дотронуться до нее, но пальцы свободно прошли сквозь дрожащее сиреневатое марево. Она задержала дыхание – и шагнула вперед. На ту сторону.

Под вечер Черный Лог затянуло густым молочным туманом – невозможно было разглядеть даже траву под ногами. Слышно было, как в рощице хрипло каркают вороны, как где-то внизу бьется в каменном русле безымянная горная речка.

Витьке стало лучше – хотя от звука его хриплого, тяжелого дыхания Лене хотелось плакать. Он наотрез отказался ехать в коляске, и ее – грязную, ненужную – оставили на обочине проселочной дороги.

– Пап, ты говорил, дойдем дотемна, – Витька вдруг остановился. – Мы что, заблудились?

Эта мысль приходила в голову и Лене, но спросить она побоялась.

– Просто мы зайдем в гости, – Егор взъерошил Витькины волосы. Тот дернулся, как от удара.

– К кому? – не поняла Лена.

– Ко мне, дурашки.

Точно, у него ведь раньше была дача. Где-то здесь, рядом с Черным Логом.

– А я и не помню, как мы сюда ездили, – зачем-то сказала она.

– Мы и не ездили. Мама была против. Но сейчас-то все по-другому, правда?

Это и поселком назвать было сложно. Несколько полусгнивших покосившихся домиков на поросшем травой холме.

– Надо же, даже не разграбили, – Егор тепло улыбнулся, глядя на домишко, и Лена почувствовала что-то вроде ревности: им он так никогда не улыбался. – Девять лет тут не был.

Он ускорил шаг. Ловко переступал через сухие ветки, завалившие дорожку. Двигался быстро и бесшумно, как зверь. А они с Витькой плелись следом.

– Мама не хотела бы, чтобы вы тут побывали. Чтобы вы узнали меня. Но теперь все иначе – спасибо серым! Да-да, вам! – крикнул он в сторону леса. – Что, прячетесь? Что ж, это очень правильно, господа!

– Папа, я пить хочу, – прошептал Витька.

– Пить? – словно бы удивился Егор. – А… в рюкзаке возьми.

Он развел костер. Вынес из дома два раскладных табурета, набросил старую куртку на плечи Витьке. Сел напротив Лены, глядя на нее сквозь огонь.

– Вы, наверное, перепугались там, в городе? Решили, что ваш жалкий тихий папка с катушек съехал? – Он подмигнул Лене. – Неприятный был тип, правда? Но его больше нет, дурашки. Да, в общем-то, и не было. Это я сдуру поверил вашей маме и решил, что с таким отцом вам будет лучше. С таким, которого можно любить, а не бояться.

– А надо бояться?

– Нет, – сухо сказал он. – Вы – мои дети. Вас я бы никогда пальцем не тронул. И она знала! Знала – и все равно сбежала. Увезла вас.

– Ты мог бы к нам приезжать, – вырвалось у Лены. – Или хотя бы звонить. А ты сидел в своем Артемьевске, пока мама не умерла… Эй, ты что?

Егор поднес руку к огню. Язык пламени лизнул ладонь. Он вздрогнул, но не отдернул руку – так и замер, отстраненно глядя на пламя.

– Хватит! – не выдержала Лена.

Он опустил руку. Улыбнулся:

– Доча, это ведь не больно. Знаешь, что больно? Не видеть вас. Не знать, где вы и что с вами. Леночка, думаешь, я бы вас отпустил? Это все она виновата. Отнесла свое проклятое заявление…

– Что за заявление?

– Доча, ты правда хочешь знать? Да? – спросил он странным голосом.

Господи, и зачем только она затеяла этот разговор?

– Мне надо знать, – пробормотала Лена.

Он кивнул. Встал и пошел к дому.

– Лен, – окликнул ее Витька. – Мне страшно.

– Мне тоже.

В голове метались безумные мысли: схватить Витьку на руки – и рвануть к лесу, и спрятаться… Если бы только был хоть один шанс, что отец их не догонит. Это его владения. Его мир, если угодно.

– Если что, беги и не оглядывайся, – прошептала Лена.

– Фиг тебе, – шепнул Витька в ответ.

Егор подошел к ним, сжимая что-то в руке. Тыльная поверхность ладони уже покрылась волдырями.

– А теперь, – тихо и торжественно сказал он, – хочешь узнать, чего она боялась? Вот этого, доча. Смотри.

В ладонь Лены легла какая-то веревочка. Отец просто лучился счастьем – как Витька, нашедший карточку.

– Не страшно, правда? Просто талисман на удачу. Здесь ничего и нет, кроме него. А она боялась.

Лена рассматривала пеструю веревочку на свет. На ощупь та была жесткой, колючей. Такие странные нитки…

– Это волосы? – пискнул Витька.

Тут и она увидела. Темные пряди, переплетенные с крашеными светлыми. Волосинки, щекочущие ладонь. Пальцы сами разжались.

– Осторожнее! – отец подхватил амулет у самой земли.

– Кем они были? – только и спросила Лена.

– Слабыми, – по лицу Егора словно тень пробежала. – Здоровыми, наглыми, молодыми. Но слабыми. А ведь у них был шанс спастись. У каждого из них! Но они не захотели. Или не смогли, что, в общем, одно и то же.

– Так ты убийца, значит? – хрипло спросил Витька.

– Можно и так сказать, – Егор потрепал Витьку по щеке. – Но ты не бойся, старик. Тебе и Леночке я никогда…

Он с изумлением уставился на прокушенную ладонь.

– Не трогай меня! – заорал Витька. – Слышишь, ты?

Он выругался – грязно, неумело, сквозь слезы. И побежал к домику.

– Витя? – Егор растерянно заморгал. – Старик, ты чего?

Дверь с треском ударилась об косяк.

– Он маленький, – нахмурился Егор. – Леночка, доча, но ты ведь – понимаешь?

Она замерла. Зажмурилась, затаила дыхание – в напрасной попытке спрятаться, оказаться далеко отсюда, хоть на секунду…

– Это нелегко принять, – отец вздохнул. – Просто сейчас самое время для откровенности. Ты не бойся, сейчас, если что, у меня с законом все в порядке. Они ведь так и не смогли ничего найти! Продержали меня почти год, дебилы, но так и не насобирали улик на сто пятую. Но им же план надо выполнять, так что закрыли на семь лет по сто одиннадцатой – причинение тяжкого вреда здоровью. Был там один в тюрьме… Сам напросился.

Лена всхлипнула.

– Доча, ты ведь меня понимаешь?.. Неужели тебе самой никогда не хотелось почувствовать себя сильной? Той, кто вправе решать?

Он с надеждой поднял глаза.

– Нет!

Кто-то другой прокричал это. Кто-то другой, не она – пусть и ее голосом. А она, жалкая бессильная дура, только и могла, что реветь в три ручья и остервенело мотать головой.

Его улыбка погасла. Он опустился на траву. Криво усмехнулся:

– Ах, ну конечно. Нет. Я же для вас всегда плохой, что бы я ни делал. Я вам рассказал. Никому не рассказывал – а вам… А вы такие же трусливые слабаки, как ваша мамочка. Знаете что? Да пошли вы!

Он сгорбился, закрыв лицо ладонями.

Рядом с бревном лежал топорик. Лена замерла. Представила, как пальцы сомкнутся на рукояти… как лезвие, зазубренное тупое лезвие, обрушится…

– Уходи, – проговорил Егор глухо, не оборачиваясь. – Пошла вон.

И она побежала. Проскользнула в приоткрытую дверь домика. Бросилась к сумке.

– Пистолет у меня, – прошептал Витька. – Лен?

– А?

– Почему мама нам не рассказала?

Лена легла рядом с ним. Уткнулась носом в пропахшие дымом волосы.

– Любила нас.

– Она такая же, как этот. Или хуже. Знала, чьи мы дети, – и молчала.

– Не надо, – попросила Лена. – Она хорошая была. Просто не хотела, чтобы мы чувствовали себя виноватыми.

– Лен…

– Что?

– Фигня это все.

Ветер бросил в окно первые капли дождя.

– Вить, послушай… Он плохой. Очень плохой. Но он нам нужен. Мы же должны достать лекарство…

Витька уже спал. Или притворялся.

9

Лена проснулась от холода. Пару секунд таращилась на обшитый вагонкой потолок, соображая, куда это их занесло. Потом память вернулась, заставив ее глухо застонать.

Она повернула голову – и чуть не заорала от ужаса. Витька лежал на полу, скрестив руки на груди. На левой половине лица расплылось черное пятно.

Нет. Нет, этого не может быть!

– Витя… – выдохнула она.

– Лен, да живой я, – равнодушно отозвался он. – Папа ушел.

– Давно?

– Папа ушел, – повторил Витька. И замолчал.

Лена босиком выскочила на крыльцо, подбежала по мокрой траве к остывшим углям кострища. Растерянно огляделась. Сумку Егор забрал с собой. Рюкзак с припасами – тоже, лишь в стороне валялась бутылка из-под воды.

Ушел! Бросил их!

– Может, он пошел на разведку? – бесцветным голосом спросил Витька.

– Наверняка, – торопливо кивнула Лена. – Он узнает, как там все, и вернется. Только знаешь что? Пойдем ему навстречу. Тут недалеко, – километров десять на самом деле, но зачем Витьке знать? – Ты как? Идти сможешь?

Он кивнул.

Они шли. Медленно, то и дело поскальзываясь на покрытых мхом камнях, спотыкаясь о выступающие из-под земли корни. Голова кружилась от терпкого сладковатого запаха гнилой древесины, от тревожной, вязкой тишины – туман, казалось, гасил все звуки. Сквозь облака, затянувшие вершину холма, просвечивала стальная туша корабля.

Они молчали. О нем говорить было нельзя. Об остальном – незачем.

У половины Витькиных знакомых родители были в разводе: как-никак, двадцать первый век на дворе. И Лена просто не могла взять в толк, почему Витька так тоскует по отцу, которого, считай, никогда и не видел. Брат выдумывал бесконечные истории про папу-спецназовца, которому запретили видеться с близкими, донимал Лену бесконечными расспросами о том, каким был Егор (как будто она помнила!), собирал деньги на билет, надеясь все-таки выпытать у мамы заветный адрес.

Тогда, в больнице, Лена даже не узнала Егора после девятилетней разлуки. А Витька сразу, непонятно как, понял, что вот этот сутулый очкарик в больничном халате, наброшенном поверх потертой кожаной куртки, – это и есть папа. И с радостным криком бросился к нему, с легкостью променяв свои мечты о героическом отце на этого невзрачного, затравленно озирающегося мужичонку.

И ведь он любил его не за что-то конкретное. Чтобы завоевать Витькину собачью преданность, Егору достаточно было просто быть.

Тишину прорезал сухой треск автоматной очереди. Кто-то закричал там, наверху, – человек или серый? – но крик почти сразу оборвался.

И опять стало тихо.

– Это он, – побледнел Витька. – Папа.

Лена стиснула зубы. Век бы его не видеть – но, черт возьми, ради Витьки надо туда пойти.

Еловая ветка больно хлестнула Лену по лицу.

Корабль, похожий на стального ската, высился над поляной. В боку зияло небольшое – метр на полтора – отверстие, затянутое мерцающей сиреневой завесой.

В примятой траве у входа в корабль лежали несколько серых. Их фигурки казались ненастоящими, игрушечными – то ли из-за цвета крови, то ли потому, что, когда зла становится слишком много, оно уже не вызывает никаких чувств.

Людей на поляне не было. Егор курил, опершись о ствол березки. Рукава рубашки были закатаны, как после тяжелой работы.

– А вы что тут делаете, зайчатки? – удивился он. – Я тут решил сбегать за лекарством, пока вы спите. Думаю, пусть отдохнут – нам же еще обратно пробиваться. А вы… Постойте. Вы что, подумали, будто я вас бросил? Что, правда? Так и решили? Ну вы даете! Я же люблю вас, дурашки. Как бы вы меня ни огорчали.

Он наклонился, расстегнул сумку, доверху забитую пробирками с лекарством. Вытащил одну, посмотрел сквозь нее на затянутое тучами небо:

– Ну, подходи, старик. Будем лечиться.

– Зачем тебе столько? – спросил Витька.

– Мне? Да незачем, – пожал плечами отец. – А вот кому другому, может, и пригодится.

– Ты что, торговать ими будешь? Так же нельзя!

– Поверь, можно. – Он отшвырнул окурок. – Они, дебилы, все это даром раздавали. Предложили мне лететь с ними и бить каких-то злодеев. Мол, я завоевал это святое право в честной конкурентной борьбе. А я говорю: и на кой мне ваши войнушки? Так забавно: сгребаю их добро в сумку, а они только глазами моргают. Они же у нас паиньки…

Лена бросилась на него с единственным желанием – убить. Он отшвырнул ее, как пушинку. В затылке словно что-то взорвалось, глаза заволокло красной пеленой.

Пальцы зашарили по мокрой траве. Лена попыталась закричать, но из горла вырвался лишь хрип.

Он уходил – жуткая тварь из леса, которой не место среди людей. Уходил с лекарством, с оружием, унося последнюю надежду…

Над ухом прогрохотал выстрел.

И снова стало тихо.

10

Они появились словно из ниоткуда. Трое серых склонились над Егором, оживленно залопотали. Двое других подбежали к Витьке. Один осторожно подобрал пистолет, который выпал из разжавшихся пальцев, другой закатал рукав свитера и вколол что-то в почерневшую вену.

– Витя, – прошептала Лена. Просто чтобы что-то сказать. Попробовала подняться на ноги, но ничего не получилось.

К ней подошел серый. Присел рядом на траву.

– Сильный! – Он ткнул пальцем в сторону Витьки. – Герой!

Потом, подумав немного, дотронулся до плеча Лены и повторил – уже не столь уверенно:

– Герой.

Он странно выговаривал звуки – раздельно и очень быстро, но четко. И, видимо, был очень горд своими лингвистическими способностями.

– За что вы так с нами? – спросила Лена.

Серый замер. Неумело растянул тонкие губы в подобие улыбки.

– Не опасно. Не смерть. Краска. Скоро уйдет.

Ах, ну да. Если серые в принципе неспособны причинять вред, то как бы они смогли создать смертельный вирус? Выходит, вся эта космическая чума – фальшивка, бутафория. А что, сработало ведь. Подопытные мышки резво помчались по трупам к вожделенному спасению. И ни одна, черт, ни одна не захотела остановиться и понять…

– Лен, смотри.

Витька держал в руке карточку. С фиолетовыми полями.

Улыбающийся человечек с забинтованной головой лежал в медицинской капсуле. Рядом, подняв большой палец, топтался серый в образе доктора (шапочка с красным крестом, стетоскоп на шее). На следующей картинке человечек, успевший разжиться скафандром, позировал на фоне горящего города – из воздетых к небу ладоней били лучи света. Следующий кадр – золотая статуя человечка, окруженная коленопреклоненными серыми.