Пришельцы. Земля завоеванная (сборник) Злотников Роман

– Почему же, мамочка? – округлила глаза Сашенька. – Награды, слава, богатство – плохо ли?

– Ты представляешь, сколько на Земле стран? И каждая нам благодарна. Да нам же прохода не дадут! От благодарственных спичей президентов, премьер-министров, королей, королев, всяких там шахов и матов у нас уши завянут…

Стоило ей это сказать, как зазвонил телефон. Трубку взяла Сашенька.

– Квартира Брокалевых, слушаю вас… Да, Ваше Величество, дома. Нет, Ваше Величество, он сейчас не может говорить, у него во рту пряник. Можете пока со мной покалякать. Как там, в Туманном Альбионе, с погодой – все дожди-дожди?..

Эйлин О’Коннор

Последнее дело следователя Ерохина

Эх и красота же несказанная царила вокруг! На высоком песчаном обрыве среди сосен, смуглых и золотых, гулял свежий ветер. Внизу свободно и широко катила волны Ока, и облака над ней бежали, обгоняя друг друга и отражаясь в высокой синей воде. На другом берегу в изумрудной пойме паслись коровы, с обрыва казавшиеся крохотными, как букашки. Где-то неподалеку наверняка валялся и ленивый пастух, но разглядеть его с такого расстояния было решительно невозможно.

«Божьи коровки», – подумал Ерохин.

Простор, какой же простор! Солнце светит, река сверкает, смолистые капли вспыхивают на слюдяных стволах. Ветер треплет макушки сосен, а еще выше парит, раскинув крылья, ястреб.

Одним словом, благодать.

– Труповозка прибыла, Вась, – сказал неслышно подошедший сзади Угличин.

Ерохин кивнул, не оборачиваясь. Угличин вытер лысину платком, придвинулся ближе и тоже стал смотреть на коров.

– Как он их, а… – В голосе его звучала смесь ужаса и восхищения. – Средь бела дня… И ведь сложил так аккуратненько!

– Угу. Как дрова.

– Тогда уж как говядину в морозилке.

– Если бы в морозилке, – Ерохин сплюнул в черничные заросли.

Хорошо еще, что тела недолго пролежали на жаре: на них наткнулись деревенские пацаны. Пошли на реку купаться – и обнаружили неподалеку от трех палаток «Ладу» с открытыми дверями, из которой хрипло орал певец Лепс.

Тут-то один из мальчишек и заподозрил неладное. Какой владелец бросит машину нараспашку с магнитолой? «Может, пьяные валяются?» – предположил другой. Сунулись в палатку, пошарили за ней и бросились бежать, подвывая от ужаса.

Когда следственная группа прибыла на место преступления, Лепс по-прежнему рвал глотку. Первым делом Ерохин выключил магнитолу, а уж затем приступил к осмотру.

– Я поначалу решил, что тут двое потрудились, – негромко сказал эксперт. – Но сдается мне, Вась, один он был.

– Почему?

– Удары все нанесены левшой. Вскрытие точно покажет, но я бы поставил восемьдесят из ста, что одиночка.

– Одиночка – и шестерых? – усомнился следователь.

– Мож, псих?

– Да уж не грабитель…

Угличин сочувственно покивал. Какой уж тут грабитель, когда ни денег не взяли, ни выпивки. Отдыхающие привезли с собой пару пневматических ружей и стреляли по пустым пивным бутылкам – вон, вся поляна в битом стекле, – но и обе «духовки» валяются в палатке, нетронутые.

А главное, зачем он трупы-то сложил в кучку?

Была у следователя Ерохина одна мыслишка… Похоже, спугнули подростки убийцу. Может, он собирался погрузить тела в повозку, но не успел?

– Земля сухая, песчаная, – словно отвечая на его мысли, сказал эксперт. – Отпечатки протекторов толком и не снимешь.

– Ну хоть что-то есть?

– Что-то есть, – согласился Угличин. – Но что – хрен разберешь пока.

Ерохин еще раз поглядел на пасторальную тишь да гладь на другом берегу, зло пнул осколок бутылочного стекла и пошел обратно к месту преступления.

* * *

«Хоть капля просочится к журналюгам – бошки поотрываю», – пообещал непосредственный начальник Ерохина и прибавил несколько идиом, долженствовавших означать, что теперь на него, Ерохина, легла ответственность за благополучие начальственной задницы. И что если он, Ерохин, не оправдает возложенное доверие, будет ему худо. Поэтому собственному отделу следователь сухо сообщил, опустив цветистые эпитеты:

– Будете языками чесать и клювами щелкать – считайте, у нас открыта новая вакансия на место оперативника. Всем ясно?

В ответ нестройно загудели и забормотали в том смысле, что Ерохин обижает подчиненных недоверием и угрозами.

– Мы тут как бы тоже не пузом кверху валяемся, – подытожил Ваня Гнатюк всеобщий тихий ропот. – Коля пошерстил кой-чего… И кой-чего надыбал, ага.

Ерохин мигом забыл про начальственный гнев.

Гнатюк, довольный произведенным впечатлением, выпихнул вперед самого молодого из отдела – Колю Бубнова, всего полгода работавшего с ними и отчаянно старавшегося доказать, что и он чего-то стоит.

Бубнов, узкоплечий и долговязый парень, неловким движением убрал белобрысую челку со лба, помялся и пробубнил:

– Короче, я тут того, в архив сгонял…

– Молодец! – одобрил Ерохин, и лицо Коли немедленно пошло красными пятнами от смущения, словно его не похвалили, а забросали переспелыми помидорами. – И что в архиве?

– Короче, это… Кое-что там, в общем, нашлось… Ну я и того… Подумал…

Ерохин вздохнул. Всем хорош парень, и старается так, что аж из штанов выпрыгивает, но вот говорить не мастак.

– Вань, давай ты, – попросил он.

Гнатюк, который заранее знал, что этим все и закончится, и только ждал просьбы, выдвинулся вперед, снисходительно кивнув Бубнову: мол, не мельтеши, твое дело сделано. Коля с облегчением спрятался за спинами, а Гнатюк одернул кургузый пиджачок, жестом фокусника выудил откуда-то картонную папочку и выдвинул ногу вперед, как Ленин на постаменте.

– Ну ты еще бревно на плечо возложи, – раздраженно предложил Ерохин. Из Гнатюка, не пойди он в оперативники, вышел бы знатный театральный деятель. Иногда это вносило в обстановку необходимую долю шутовства, но временами мешало, вот как сейчас, когда Ерохин был совершенно не настроен изображать замирающую от восторга публику.

– Понял, босс!

Гнатюк мигом сбросил дурашливость и ненужную папочку отодвинул. Все, что там было, он, разумеется, помнил наизусть.

– В общем, Василь Сергеич, инфа пока из прессы, – предупредил он. – Проверять надо. Но вот тут, – оперативник постучал по обложке папки, – три скана с «желтых» статеек о том, что в районе Балакирева три раза люди пропадали.

– Давай-ка в деталях.

Село Балакирево стояло в трех километрах от места преступления. Опергруппа проезжала как раз через него: добротные дома, сытые небрехливые псы за оградами, на задах пасутся козы… И почти на каждой крыше недопеченными блинами сияют тарелки спутниковой связи. «Не бедствуют, в общем, жители Балакирева», – понял тогда Ерохин.

– Я тебе, Василь Сергеич, лучше заметки покажу, – решил Гнатюк. – Ты глянь свежим глазом, а там обсудим.

Сканы Ерохин сперва пробежал наискось, затем прочитал внимательнее. Подписаны все три статейки были говорящей фамилией Неравнодушный, и картина из них вырисовывалась любопытная. Пожалуй, даже жутковатенькая картина получалась, если верить печатному слову.

А из слов товарища Неравнодушного следовало, что живописнейшее место, поляну на обрыве в сосновом лесу в трех километрах от Балакирева, туристы облюбовали не так давно: всего пару лет назад. Но однажды проложенная народная тропа больше уж не зарастала.

В давние времена приезжие дачники да местные подростки жарким полуднем босиком приходили на реку, замирали на обрыве, любуясь открывающейся дивной панорамой излучины Оки, затем с дикими воплями сбегали по крутому песчаному обрыву и плюхались в прохладную текучую воду. Хоть нагишом купайся – никто тебя не видит! На полуразрушенной старенькой турбазе неподалеку даже в сезон набирается не больше двух десятков жителей, да и те так далеко не ходят – плещутся у себя в специально отгороженном лягушатнике.

Директор турбазы давно облизывался на лесной участок, который местные так и называли: Сосновая Поляна. То ли себе дом хотел там поставить, то ли имел наполеоновские планы насчет небольшой гостевой избушки, за ночевку в которой приезжие москвичи да питерцы платили бы неразумные деньги… Как бы там ни было, это дело у него не выгорело: участок относился к местному лесничеству, и идти навстречу директору (поговаривали, даже за приличную мзду) никто не согласился.

А затем появились первые палатки. Приезжали городские (точнее, условно-городские из ближайших Приокска и Зареченска), разбивали на Сосновой Поляне лагерь, врубали магнитофончик, жарили шашлычки-картошечку, справляли в наспех вырытой яме естественные надобности, а иногда обходились и без ямы: лес есть лес, все сгниет. Привозили с собой детей и собак, разводили костры, ну и по бутылочкам спьяну постреливали, не без этого. В результате босиком по лесу стало не пройти: не осколок поймаешь подошвой, так на консервную банку наступишь (как Лешка, теть-Тонин внук, распоровший ногу острым краем притаившейся в песке жестянки из-под кильки). Директор турбазы, поговаривали, был страшно недоволен таким наплывом «диких» туристов: шумели они по вечерам, музыку врубали на полную катушку, так что доносилось до его турбазы, и там уже, в свою очередь, возмущались пенсионеры, желавшие тишины и покоя.

По утверждению журналиста, первый раз туристы пропали год назад: двое парней из Зареченска, одному двадцать пять, другому чуть меньше. Говорят, поехали на рыбалку – и не вернулись. Впрочем, были они мутноватыми типами и крутили какие-то темные делишки, так что никто их исчезновению особенно не удивился. Может, удрали, а может, конкуренты прикончили под шумок. Только вот репортер якобы провел расследование и выяснил, что отдыхать два приятеля отправились не куда-нибудь, а под Балакирево. Там, значит, и пропали.

Второй раз исчезли уже не двое, а трое: два мужичка, только откинувшихся с зоны, а с ними деваха, взятая для увеселения. Уехали и не вернулись. И машина как сквозь землю провалилась, вот что удивительно.

Дочитав до этого места, Ерохин всерьез задумался.

– Вань, надо запросы отправлять. А еще лучше – ножками ехать по отделам и спрашивать, были ли заявы о пропавших. Откуда-то ведь этот журналюга взял материал!

– Кто его знает, взял или из пальца высосал, – проворчал Гнатюк, недовольный поручением.

– Можно я поеду, Василь Сергеич! – вскинулся Коля.

– Можно. А ты, Вань, тогда с журналистом потолкуешь. Как его… с Неравнодушным.

Следователь приблизил к глазам третью статью. Кто там еще пропал?

Ого! А вот это дело он помнил. Владелец мелкого автосервиса и бывший «браток», а ныне охранник при частном клубе, и с ними жены, всем четверым по тридцать—тридцать два, отправились на отдых. Это вам не бывшие зэки и не два придурка, толкающие «дурь» подросткам, а приличные люди из города Зареченска. Ерохин не связал их исчезновение с Сосновой Поляной, потому что машины пропавших нашлись возле Марьина озера, то есть в тридцати с лишним километрах.

Машины нашлись, а владельцы сгинули. Все четверо. И ни улик, ни свидетелей.

Правда, тогда, помыкавшись, решили все-таки, что имел место несчастный случай. Марьино озеро – хитрое, с ледяными подземными ключами и глубокими омутами, в которых на дне поджидают толстобрюхие усатые сомы. Если, скажем, один мужик пошел ко дну, ему на помощь кинулся второй, а за ними и бабы ихние… Могли потонуть? Могли, отчего же нет. Особенно по пьяной лавочке. Но тела-то тогда где? Обыскивали ведь дно озера, даже водолазов привлекали… Ничегошеньки в воде не нашлось.

«Допустим, – рассудительно ответил самому себе Ерохин, – озеро громадное, обыскали на раз-два, лишь бы отвязаться. Трупы рыбы объели, а косточки… Косточки, предположим, в ил засосало».

Вот-вот. Именно этим объяснением и удовлетворилось следствие полгода назад.

Журналист же писал: родственница пропавшего охранника утверждала, будто в последний момент тот с другом передумали и решили рвануть не к ледяному Марьину, а на Оку. Вроде как собирались остановиться на поляне дивной красоты, на высоком обрыве…

– Но джипы-то нашлись возле озера! – не выдержал Ерохин. – Что за чертовщина…

– А если перегнали тачки? – предположил Гнатюк.

– А убивали зачем?

Опер развел руками.

– Может, и не убивали, – вступил молчавший до сих пор Валя Яценко. – Тел-то не обнаружили! Допустим, сидят они у какого-нибудь придурка в погребе…

– …и обслуживают его извращенные потребности, – закончил Ерохин. – Может, и так. Но у нас-то – мокруха! Так что давай-ка ты, Коля, по отделам, ты, Вань, кровь из носу достань нам журналиста, а мы с ребятами разгребем то, что останется.

К обеду следующего дня Ерохин мрачно изучал все, что выяснилось за последние сутки.

А выяснилось нехорошее.

Во-первых, прав был эксперт, предположивший, что вчерашний убийца действовал один. Все удары были нанесены топором, причем били слева. Выходило, что в лесах возле Балакирева бродит левша огромной физической силы.

Во-вторых, тайная надежда, что журналист врет, развеялась с возвращением Коли Бубнова. В районных отделах действительно были зарегистрированы заявления о пропавших.

В-третьих, отыскалась та самая двоюродная сестра исчезнувшего охранника. И подтвердила, что да, Виталик собирался поменять планы, но никому об этом не рассказывал, кроме нее. И по описанию сказочного места, куда задумали ехать Виталик с директором сервиса, выходило, что это не что иное, как Сосновая Поляна.

Настоящая фамилия журналиста оказалась Прилучный. Но кроме этого, больше ничего в редакции оперативнику сообщить не смогли, кроме того, что Прилучный – мужчина в летах.

Ерохин потер лоб, ослабил верхнюю пуговицу сорочки. Многие следователи из молодых в жару позволяли себе светлые хлопковые штаны и даже футболки, но Василь Сергеич был не таков и распущенности не одобрял. Брюки отглаживал каждое утро сам, до твердой стрелки – это у него был ритуал вроде бритья. А после того, как ушла жена, устав пилить его за безденежье и неподходящую для без пяти минут пенсионера работу, в своих привычках только еще сильнее укрепился. В прокуратуре над ним посмеивались, называли «наш старикан», и хотя Ерохин никому бы в этом не признался, в том числе и себе, прозвище его огорчало.

– Валя, кто у нас жертвы? Выяснили?

– Так точно, босс!

– Давай докладывай.

Яценко расправил широченные плечи, покрутил головой, так что в шее громко хрустнуло, и доложил.

Трое мужчин и три женщины. Всем от двадцати трех до двадцати пяти лет. Две пары состоят друг с другом в зарегистрированных отношениях.

– Семьи, значит, – перевел на человеческий язык Ерохин. – Детишки-то есть?

Нет, детишек не было. «Ну и то слава богу, – подумал Василь Сергеич, – а то остались бы сироты». Но вслух не сказал – нечего сантименты разводить.

Один из мужчин трудился контролером в общественном транспорте, двое подрабатывали от случая к случаю на стройке. Женщины временно безработные, кроме старшей, торговавшей на местном сельхозрынке.

Ну и зачем нужно убивать работяг-строителей и контролера?

– Что со следами протектора?

– Пока не ясно, Василь Сергеич. Эксперт над ними колдует, но почва… сами понимаете.

«Свалят все на залетного наркомана», – со злостью подумал Ерохин. Хотя наркоманом тут и не пахло. Нарик забрал бы все, включая колышки от палатки.

Кто же, кто? И зачем?!

– Валентин, проверь побеги за последние три недели. А ты, Гнатюк, собирайся: поедем с директором турбазы побеседуем.

* * *

В открытое окошко машины повеял ветерок, и Ерохин облегченно подставил ему лицо.

– Василь Сергеич, а Василь Сергеич… – Гнатюк сосредоточенно объезжал рытвины на разбитой, как челюсть уличного драчуна, дороге.

– Ась?

– У меня пропавшие из головы не выходят.

– Есть идеи?

– А может, их того… инопланетяне похитили?

– Нахера? – лаконично поинтересовался Ерохин.

– Ну… типа, чтобы послужили науке!

– Чучело набить, что ли? И в инопланетный зоологический музей?

– Вроде того.

– Тогда чего же этих шестерых прикончили?

Гнатюк задумался, попал колесом в яму и матюгнулся.

– А эти сопротивление оказали, Василь Сергеич. Не пожелали – экспонатами.

– Из нас тобой самих экспонаты сделают, если результата не выдадим, – напомнил Ерохин. – Там, – он ткнул пальцем в крышу машины, – из кожи вон лезут, чтобы шумиха не поднялась. Только она ведь все равно поднимется, Вань.

– Шесть трупов в одном мешке не утаишь, – неуклюже сострил Гнатюк.

Ерохин укоризненно покосился на него, но ничего не сказал.

На вчерашнем месте преступления не стояло ни одной палатки… Значит, просочились-таки слухи в народ. Испугались люди, теперь какое-то время будут стороной обходить это место, пока не отыщется дерзкий и не вылезет вперед со словами: «А что такого! Подумаешь, люди каждый день на улице помирают. Что ж теперь, и по улицам не ходить?»

И станет здесь снова все как в последние пару лет.

– Как прежде не будет больше, – проворчал Гнатюк, попав в унисон с мыслями Ерохина. – Дурная слава пошла у этой поляны. Жалко – место-то красивущее!

Директор турбазы оказался суетливым мужичком с хитрыми глазками. «Жук», – охарактеризовал его мысленно следователь.

– Не знаю, не видел, не привлекался! – Мужичок поднял руки вверх, словно сдаваясь, и подмигнул Ерохину.

– В нынешней ситуации ваши шутки неуместны, – сухо сказал Василь Сергеич.

Знавал он таких типчиков! Сразу на своем языке начинают жужжать, проверять: наш ли ты, братец? Такой же жучила, как и мы? Договоримся, а? Не успеешь обернуться – и уже сам трепещешь надкрыльями и катишь навозный ком в норку.

Директор посерьезнел, глазки опустил, покивал:

– Такая трагедия, такая трагедия! Чем я могу помочь?..

– Где вы были, Ашот Львович, тринадцатого июня с десяти до двенадцати утра?

– Тут был! Мамой клянусь! – Горькая обида отразилась на лице. – Вы что, подозреваете меня?!

– Есть те, кто может подтвердить ваши слова?

– Да весь пансионат!

– То есть два с половиной инвалида, – под нос буркнул Гнатюк.

– Вам и двоих хватит! – окрысился Ашот Львович. Не выдержал-таки роль оскорбленной невинности.

Опросили свидетелей, и не двух с половиной инвалидов, а всех, с кем оперативники накануне не успели поговорить. Не соврал директор. Да и, говоря откровенно, не мог следователь представить пузатого Ашота бегающим с топором по лесу за отдыхающими гражданами. Вот нанять кого-то – это в его духе, пожалуй.

– Вы бы не честных людей тревожили, – заблажил напоследок директор, – а пасеку проверили! Там оч-чень сомнительный тип обитает. Глухой, между прочим!

– Тоже мне, честный человек, – фыркнул себе под нос Гнатюк, нахлобучивая кепочку, когда вышли из директорского кабинета. – Такой кус земли хотел отхряпать!

Они собирались уже было идти к машине, но тут Василь Сергеич заметил кое-что неожиданное. Черный «Лендровер» с московскими номерами (две цифры из номера зачем-то прикрыты радужным сиди-диском) медленно протащился за кустами шиповника, возя тяжелым брюхом по колее.

– Вань, дуй в Балакирево, прошерсти народец еще раз, – рассеянно попросил Ерохин, провожая взглядом «Лендровер».

– А ты?

– А я еще здесь поброжу, – неопределенно ответил Ерохин.

Двигаясь под прикрытием кустов шиповника, он медленно последовал за «Лендровером». И почти не удивился, когда тот остановился возле маленького коттеджа – единственной новой постройки во всем пансионате. Коттедж смотрелся бы совсем чужеродно посреди окружающих его обшарпанных корпусов, если бы не был поставлен в отдалении и густо укрыт зарослями боярышника. Сквозь эти заросли, в которых роились и визжали злые комары, Ерохин и продрался к приоткрытому окошку.

– …шныряет вокруг, сука… – тяжелым басом уронили внутри.

– Два дня уже, говорят, – добавил второй голос.

Третий пробурчал что-то неразборчиво, но с отчетливо начальственными интонациями. Ерохин хотел уже обойти коттедж и заявиться, как положено, через дверь, но внезапно его подергали за локоть.

Василь Сергеич едва не подпрыгнул. За спиной стоял таджик с непроницаемой физиономией и протягивал ему пиджак.

– У Ашота забиль, – громко сказал таджик. – Ашот мне говорит: догони, отдай, хорошая весчь! Жалько будит, если патиряшь!

– Благодарствую, – сквозь зубы процедил Ерохин. – Ты бы еще рупор взял, дружок!

Парень всей плоской смуглой физиономией выразил непонимание. Развернулся – и потопал сквозь кусты напролом, как медведь, ломая ветки.

Когда вспотевший и искусанный комарами Ерохин обошел коттедж и толкнул дверь, внутри уже никого не было. И «Лендровер» укатил.

Дорогу до Балакирева Ерохин решил срезать через поле. Пиджак повесил на локоть, рукава у рубахи закатал, соломинку в рот сунул – и двинулся через душистое разнотравье, ориентируясь на поднимающуюся за дубравой макушку сельской церкви. Припекало здорово, но Василь Сергеич все равно упрямо пер через луг, не прячась в тени дубов. Когда еще получится надышаться таким воздухом!

Раз-другой в месяц Ерохину удавалось выбраться в деревеньку к дряхлеющим родителям. Места своего детства он очень любил и прямо-таки душой оживал, отдохнув там пару дней. Но год назад соседский участок купил бывший таксист Вова, бойкий наглый парень из Владимира, и не стало приезжающему Ерохину покоя. Новый сосед для начала завел брехливого дурного алабая, пугавшего диким лаем мать Василь Сергеича. Привозил компании друзей с визгливо хохочущими девками, каждый раз новыми. Орали на участке, матерились, слушали музыку. «А чо, законом не запрещено!» – рассмеялся парень в лицо Ерохину, когда тот попросил приглушить «радиозону». Сосед пожилого следователя не боялся, хамил вежливенько, с улыбочкой. А один раз, когда Ерохин, предвкушая удовольствие, отправился ранним утром на рыбалку, промчался перед ним по реке на водном скутере, перепугав не только рыбу, но и самого Василь Сергеича.

Нет-нет, надо было успевать надышаться, наглядеться, насладиться изнемогающим от жары летним днем, наполненным до макушки стрекотом кузнечиков и утробным гудением счастливых шмелей.

Кряхтя по-стариковски о том, что все меняется к худшему, Ерохин вошел под своды дубравы. Впереди за деревьями промелькнули какие-то выбеленные руины, и он прищурился. Это еще что?

Оказалось – заброшенный дом. Вернее – контуры дома, словно труп обводили на земле мелом. Все растащили по кирпичикам, только одна стена сарая, исписанная похабщиной, отчего-то осталась нетронутой.

Василь Сергеич увлекся мысленной реконструкцией жилища, а потому шаги за спиной услышал слишком поздно. На голову махом надели что-то темное, мазнув по носу грубой мешковиной, руки скрутили за спиной – и Ерохин потерял опору под ногами.

Извивающегося и мычащего следователя протащили шагов тридцать, подняли вверх. А потом он почувствовал, что летит. Впрочем, свободное падение было недолгим. Ерохин брякнулся на бок, вскрикнул от боли, перекатился на спину и замер, ожидая продолжения. Почему-то ему казалось, что должен грянуть выстрел. Однако выстрела не последовало. Над его головой пошуршали, кто-то коротко бормотнул. И наступила тишина.

Он осторожно пошевелил руками… Свободны! Одним рывком Василь Сергеич сорвал дерюгу с головы и заморгал недоуменно, не сразу поняв, куда попал.

Над головой синел аккуратно вырезанный квадратик неба. Пахло затхлостью и гнилью, бревенчатые стены сходились близко-близко, по ним расползался желто-зеленый склизкий мох. Под спиной что-то зашуршало, и в мозгу ошарашенного следователя стрельнуло ужасом: змея! Одним прыжком он вскочил и прижался к противно холодной стенке.

Никакая не змея. Просто сухая ветка треснула под его тяжестью.

Ерохин вытер со лба холодный пот и оценил обстановку.

Он был в колодце. Судя по всему, очень старом и, на его счастье, много лет заброшенном. Когда-то закидали его землей, потом сверху падали листья с дубов, листья прели, на них ложились новые – и так до тех пор, пока сюда не свалился следователь Ерохин.

Глубокое недоумение по поводу того, кто осмелился проделывать такие штуки со следователем прокуратуры, Василь Сергеич засунул подальше. Сейчас нужно было понять, как выбираться отсюда.

«А ведь дела мои не так уж хороши», – понял Ерохин, когда первая волна эйфории прошла. Поначалу ему показалось, что все неплохо: руки-ноги-позвоночник целы, до края колодца рукой подать, а если он сам и не выберется, то Гнатюк пойдет искать шефа и рано или поздно наткнется на него.

Но вскоре Василь Сергеич более здраво оценил обстановку.

До края колодца было полтора человеческих роста, однако преодолеть их самостоятельно он был не в силах. Ерохин трижды подступался к стенам, пытаясь карабкаться – и трижды срывался. Вроде и падать невысоко, но когда в спине что-то гнусно хрустит, задумаешься, прежде чем повторять попытку. И потом, есть шанс, что Гнатюк, не дождавшись шефа, вернется в город. Телефон у Ерохина не то выпал, не то вытащили нападавшие. К тому времени, когда начнутся серьезные поиски, он просидит тут не меньше суток.

И пиджак стырили, суки!

Воды нет. Еды нет. Ночью заморозки. Уже сейчас промозглая стылость ползет по ногам и подбирается к пояснице. А если те, кто запихнул его сюда, додумаются подбросить улики в другое место (например, пиджак оставят на берегу Оки), то никто и не сунется в эту дубраву. Будут исследовать дно реки, пока Ерохин тихо подыхает в неглубоком засыпанном колодце, вот что обиднее всего! А когда найдут его, решат, что сам свалился сюда по глупости. Несчастный случай! И останется он в памяти всего отдела как старый идиот, погибший нелепой смертью.

От этой мысли Ерохин прямо-таки рассвирепел. Руки-ноги растопырил, укрепил себя в положении распорки прямо над кучей листьев – и давай понемногу ладони и ступни вверх передвигать…

Только надолго его не хватило. Подогнулась одна нога – и брякнулся Василь Сергеич обратно, как мешок навоза с телеги. Даже выругался матерно с досады, чего давно себе не позволял. «Ну так меня и в колодцы давненько не зашвыривали…»

Ерохин сел в углу, обхватил себя руками. Как-то очень быстро холод проник до самых костей и словно заполнил их изнутри. Страшно представить, каково тут будет ночью.

– Ах ты старый пень! – обругал себя Ерохин. – Давай, ползи! Выбирайся отсюда!

И пополз, куда деваться. На этот раз вышло лучше – почти половину пути преодолел Василь Сергеич, прежде чем какой-то шум наверху заставил его вскинуть голову – и от этого простого движения весь его организм словно судорогой свело. Ерохин завопил и снова полетел вниз.

Подождал, тяжело дыша. Никто не появился. Значит, не добивать его пришли. А раз так, поехали снова.

Василь Сергеич поднялся, закусив губу, и принялся карабкаться по стене, раскорячившись подобно крабу.

И ведь получилось! Ну, почти получилось. У самого верха, когда совсем чуть-чуть оставалось до высохшей на солнце доски в глубоких трещинах, Ерохин ощутил предательскую дрожь в коленях и почувствовал, что сейчас свалится капитально. Откуда-то пришло к нему понимание, что на этот раз ушибами не отделаться. «Позвоночник сломаю», – с ужасом, который он тщетно пытался заглушить, подумал следователь. Представилось ему, как он лежит на дне колодца с переломанным хребтом, как долго мучительно умирает, и от этого жуткого видения остатки сил покинули Василь Сергеича окончательно.

Но за миг до того, как его дрожащие пальцы разжались, кто-то схватил его за шкирку и рванул наверх, к теплу, воздуху и жизни. Словно ангелы вознесли Ерохина к себе.

Следователь тяжело перевалился через край колодца и шмякнулся на землю.

– Ты что ж, мил-человек, другого прохладного места не нашел? – прогудели над ним.

Василь Сергеич перекатился на спину и попробовал сесть, но тело не слушалось. Спаситель протянул ему руку и помог подняться.

– Скинули меня туда, – стуча зубами, ответил Ерохин, нервно оглядываясь и еще не до конца поверив, что помощь пришла так быстро.

– Нету здесь никого, нету, – успокоил мужик, правильно поняв его беспокойство. – Да в эту дубраву отродясь никто не ходит, кроме чужаков. Тут клещей полно. Дубы же!

Он обвел рукой лес. Ерохин взглянул на него пристальнее.

Здоровенный, загорелый докрасна, голубоглазый. Лицо умное, насмешливое, в ранних морщинах. На голове какая-то странная сетчатая конструкция, а за ухом проводок торчит… «Глухой»!

– Ты пасечник! – догадался Василь Сергеич.

– Он самый. Илья!

– Василий! – Ерохин крепко пожал протянутую ладонь.

– Пойдем-ка ко мне на пасеку, Василий, тебе хлебнуть надо. На тебе лица нет. Да и милицию вызовем. Или как она там сейчас зовется… Полиция?

– Я сам милиционер, – буркнул Ерохин.

– Будет врать!

– Чесслово.

Пасечник покосился на следователя, но, кажется, не особо поверил. «За кого ж он меня принимает?»

Разъяснилось это на пасеке. Ульи гудели так, словно их вот-вот должно было разорвать изнутри. Ерохин пчел побаивался, а провожатый его шел спокойно, словно и не было вокруг сотен жужжащих насекомых.

– Журналист ты, – уверенно сказал Илья, пока Василь Сергеич жадно глотал прохладное пиво и приходил в себя. Домишко рядом с пасекой стоял малюсенький, ну прямо-таки туалетная будка, однако же нашлось в этой будке все необходимое. За домиком ржавела старая, видавшая виды «Нива» с прицепом. – Разведываешь, что тут у нас за дела творятся на Поляне.

И тут до Василь Сергеича дошло: а ведь эти, которые его сбросили, решили точно так же! А он-то голову ломал, что за отморозки покусились на жизнь аж целого следователя прокуратуры?

– А ты его видел, того журналиста?

– Я – нет, а деревенские видали.

– И каков он собой? – напряженно спросил Ерохин, предвидя ответ.

– Да такой же, как ты, – рассмеялся пасечник и подмигнул, словно подыгрывал его игре. – Мелкий, седой.

– Ну уж мелкий! – обиделся Василь Сергеич.

– Ладно-ладно, не сердись! – Илья примирительно улыбнулся и подлил еще пива. – Для меня все мелкие.

Ерохин быстро складывал в уме новые факты. Журналист, значит, мелкий и седой. А «Лендровер» – большой и черный. И те двое из «Лендровера» говорили, что двое суток кто-то шныряет вокруг, причем это обстоятельство их ни в малейшей степени не радовало…

– А скажи мне, Илья, – задушевнейшим тоном начал Василь Сергеевич, – зачем это к вам солидные люди на московских номерах наведываются?

Пасечник улыбаться перестал, голову склонил набок. Ерохин заметил, что слуховой аппарат Илья успел вытащить, и мимоходом удивился: что ж это получается, он нормально слышит?

– Ты о чем, Вась?

Страницы: «« ... 2627282930313233 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Мать все умилялась: как же ты похож на отца. И это тоже раздражало. Прежде всего раздражало вечное ...
«И как возникает, на уровне подсознания, что ли, эта сильная память сердца и души – воспоминания? То...
Наталья Жильцова, популярный автор романов в жанрах героического и романтического фэнтези, написала ...
Эпилог написан для подарочного издания, как бонус от авторов....
Базиль – безалаберный внук соседки Степаниды Козловой, Несси, наконец-то женится! Степу даже удостои...
«– Быть или не быть?Кажется, следовало ответить – хотя и не особенно хотелось.– Ну, быть…Что-то изме...