Игры для мужчин среднего возраста Гольман Иосиф
– Этот – без проблем, – улыбнулся Егор.
– Но я все же возьму первый, – вдруг неожиданно для меня принял решение мой друг. И не успел я глазом моргнуть, как колокольчик, который «может вызвать не тех», оказался сначала в его руке, а потом – в кармане.
Я не слишком верю в Бога, как ни прискорбно. Но Ефимово приобретение почему-то меня напрягло.
Улучив момент, тихо спросил Егора, почему он не помешал Ефиму взять «опасный» предмет?
– Потому что это – его путь, – мягко ответил настоятель.
В общем, уехал я из дацана все же более встревоженный, чем успокоенный.
Ефим же вытащил из кармана колокольчик и прямо в машине начал названивать.
Что за человек!
Точно могу сказать, что ему было не по себе. Я теперь его тоже неплохо знаю. Но все равно не могу взять в голову, ну зачем постоянно лезть в бутылку? Как будто что-то кому-то все время доказывает.
Я попросил его прекратить звенеть.
Он прекратил.
Но ровно через пять минут мы на полном ходу пробили сразу две покрышки. Единственные из всей нашей колонны.
Ефим справился с управлением. Механик Саша быстро поменял колеса.
Однако я все-таки подошел к нашему командору и сказал ему только одно слово:
– Дай.
Он медлил.
Тогда я напомнил, что в машине не он один. А в самолете, когда в Москву полетим, вообще будет куча народу.
Короче – отдал.
Я запаковал колокольчик в бумагу – даже обмотал язычок ватой, благо этого добра у меня навалом – и решил по приезде в столицу отнести его местным буддистам. Их штучка, пусть они и отдуваются.
Тем более что Ефим скорее всего уже завтра про нее забудет – какая-нибудь новая игрушка объявится. У него ж поведенческие алгоритмы, как у моего внучатого племянника, один в один. Только возраст разный. Этому – за сорок, а тому – за три.
Кстати, Самурай наш со своей Смагиной вообще с нами в дацан не поехали. И я понимаю почему. Для него это – не экскурсия.
А вот еще одно, теперь – по его окончании – забавное воспоминание. После посещения дацана Василий вдруг вспомнил, что через полтора часа у нас прямой эфир на местном телевидении.
Вместо недостаточно быстрого Ефима – для ускорения – за руль сел второй водитель первого экипажа, и мы с бешеной скоростью понеслись по мокрой после дождя дороге в город. Не сбавили темпа и на улицах, насквозь проскакивая светофоры – сопровождавший гаишник, сидевший в первой машине, высовывал из окна полосатую палку.
Успели перед самым эфиром.
Ефиму дали слово первым, и он не нашел ничего лучшего, как начать с извинений перед теми, кого чуть не передавили по дороге в студию.
Такой шквал звонков начался! Столько всего наговорили зрители – и про местное начальство, и про местных гаишников, и про стремительных нас.
Но командор ловко сумел вырулить на более безопасные и веселые темы – в умении легко трепаться ему не откажешь.
А еще я запомнил улан-удэнского Ленина. И вовсе не из-за того, что в этой республике он, само собой, был бурятом. А по другой, более впечатляющей причине.
Это – нечто. Хичкок отдыхает.
Самая большая каменная голова в мире, я думаю.
Мы пошли к нему фотографироваться. Громада ленинской башки – здесь была установлена именно голова гигантских размеров, а не целая статуя – потрясала воображение.
Ефим старательно целился в объектив и не заметил, как вступил в собачьи какашки. А заметив, ничуть не смутился. Взял щепочку и начал скрести подошву.
– «Я себя под Лениным чищу», – цитатой объяснил он мне свои действия. И гнусно подмигнул.
– Ничего святого, – только и сумел сказать я, потрясенный его политическим нигилизмом. Ведь всю сознательную юность его учили почитать великого вождя – и в октябрятах, и в пионерах, и в комсомольцах.
Но, видно, не в коня корм.
– Это что! – заржал наш командор. – Вот когда меня в круизе чайка обосрала… В четыре руки отмывать пришлось.
Честно говоря, последнее его воспоминание мне понравилось – не все же ему вспоминать злополучный эпизод с козой. Но развивать тему не стал, именно из опасений нарваться на ненужные реминисценции.
В Улан-Удэ мы прожили двое суток, а в Чите и совсем недолго – одну ночь. Семинаров здесь не предусматривалось.
На вокзале передали «Нивы» двум милиционерам – Ефим оплатил вооруженную охрану. Те погрузили своим ходом машины на платформы. Как я и ожидал, это и в самом деле было очень печально.
А мы всей бандой загрузились в скорый поезд Владивосток – Москва.
Раньше я любил поезда. Теперь – после трех недель пробега – уже нет. Явно не хватало этого щемящего чувства свободы, присущего каждому автопутешественнику.
Да, самое главное забыл.
Ефим научил меня водить машину.
Оказалось, не только очень просто, но и фантастически приятно. Приеду – куплю поношенный «жигуль».
Интересно, что скажет моя жена, когда узнает, что давно запланированный ремонт отменяется? Думаю, точно не промолчит.
Но – решение принято.В Хабаровск приехали поздно вечером. Вышли из поезда, устроились в гостинице. Не помню названия, но советской-пресоветской. Береславский там опять нарвался на неразрешимую проблему: попросил бутерброд с сыром, а такой позиции в меню не оказалось.
Сыр – был. Хлеб – был. Масло сливочное – тоже было. А бутерброда – нет.
И ведь упорный какой! Дай ему бутерброд – и все! Без меня, пожалуй, получил бы вместо бутерброда апоплексический удар – так разнервничался.
Но я – не буржуй избалованный – мгновенно все чудесным образом разрулил. Просто заказал указанные выше ингредиенты отдельно. А нож – для разрезания и намазывания – уже лежал на столе.
По-моему, даже Береславский был потрясен административным изяществом, с которым я разрешил эту неподъемную задачу.
По крайней мере, после ужина он, преисполненный благодарности, вышел со мной покурить. Точнее, курил я, а он стоял рядом, вдыхая свежий ночной хабаровский воздух, приправленный вонючим выхлопом моей «Примы».
– Интересно, а мы в Москве, когда вернемся, будем общаться? – вдруг, сам от себя не ожидая, спросил я Ефима.
– Будем, но мало, – честно ответил он. И после паузы тихо добавил: – Но все равно хорошо, что мы с тобой встретились. Ты – прикольный, Док.
Тепло сказал. По-дружески.
Врасплох прямо меня застал. Я расчувствовался, сентиментальным стал. Наверное, старость подступает.Глава 34
Хабаровск, 9 августа
Из дневника Самурая (запись шестая)
Утро началось со звонка на станцию.
Ничего хорошего нам там не сообщили. Наши платформы ожидались только ближе к вечеру. Правда, железнодорожники пообещали отдать машины сразу, даже если состав прибудет ночью. Однако это мало что меняло. Ясно, что на последний этап мы выедем все равно не раньше начала завтрашнего дня.
А этот день нам предстояло провести в уже поднадоевшем Хабаровске.
И тут я решил: не исключено, что это тоже неспроста складывается. Я давно подумывал о встрече Шамана и Береславского. Ее и вчера можно было при желании организовать. И позавчера. Но что-то меня останавливало. Может, ожидание каких-то неожиданностей: уж слишком разные они люди.
А сейчас все складывалось само собой.
Я позвонил Ефиму в номер. Он отреагировал на идею мгновенно. Иногда мне кажется, что ему все равно куда ехать – лишь бы ехать.
Док тоже был готов составить компанию.
И Танечка моя не возражала, чему я был очень рад. С первого дня знакомства надеялся когда-нибудь показать ее Шаману, хотя тут уж точно не ожидал никаких неожиданностей. Если и есть некие опасения с Татьяной Валериановной, то лишь в том, что моя маленькая Родина и мой маленький народ могут показаться ей не слишком интересным местом для постоянного обитания. Все же она выросла в большом городе.
Бандитов тоже можно было не бояться – машина-то наша еще не пришла. А весь порошок, как они предполагали, находился в ней.
На самом деле мы не видели бандюков с момента красноярской перестрелки. И надо сказать, я по ним не соскучился. Хотя очень надеюсь, что парень из голубого «Лого» все же объявится. Он для меня – единственный ориентир на быстрые и большие деньги.
А вот двое других лучше бы вовсе не появлялись. Уж слишком быстро они начинают стрелять и резать. Впрочем, двое точно не появятся. Потому что одному прострелили голову и выбросили тело в лес…
Я планировал ехать на рейсовом автобусе до райцентра, а оттуда – договорится Шаман. Мы, кстати, общаемся с ним по сотовому. И в нашей глуши заработал мобильник. Правда, пока только на одном, ближайшем к райцентру холме, который сразу потерял прежнее название и стал – нет, вовсе не телефонным, а – Говорильным. Неисповедимы пути народного эпоса.
Однако Береславский решил иначе. Он сначала позвонил в Москву, а потом, дождавшись ответа, по местному.
В итоге мы поехали…
Никогда бы не подумал, что Ефим Аркадьевич так дружит с «патриотами» – меня они по ряду причин всегда немного раздражали. Но именно в результате этой дружбы мы сейчас и едем в зеленом, тряском, раскрашенном под камуфляж «УАЗе» в сторону моего родового гнезда.
За рулем тоже сидел их парень, хорошо, хоть не в униформе. Но зато с каким-то доморощенным орденом – любят же они себя награждать…
– Надо же, сколько лет живу, ни разу там не был.
Зовут нашего водителя Стас, и он человек вполне общительный. Когда без нагайки.
– Вот и посмотришь, – доброжелательно сказал ему Ефим, с которым они сразу задружились, у Береславского, похоже, какие-то совершенно особые телефонные рекомендации.
Тоже, кстати, прикол: Береславский – и вдруг «патриот», снова удивился я странному факту. По его замашкам он скорее был либералом, если не безродным космополитом.
– Туда из наших никто и не ездит. Местные там больно своеобразные.
– Вон один из них, сзади сидит, – хохотнул Ефим. – Абориген, понимаешь. Может ходить по воде и скакать, как белка.
Вот же неугомонный! Хоть бы при Стасе был чуточку политкорректнее. Хоть ждать от него этого неразумно. При первой моей встрече с Татьяной Валериановной, когда я весь трепетал, та спросила, чем я люблю «заниматься по жизни», так Береславский за меня ответил, что «недружественным изъятием скальпов». Мне тогда и в самом деле захотелось недружественно изъять его скальп.
– Так ты местный? – обрадованно сказал Стас, чуть развернувшись ко мне.
И чего он так обрадовался? Лично для меня казаки – продолжатели того дела, которое начал Ермак. До сих пор боремся с последствиями.
– Он Ермака не любит, – опять удивил меня Береславский. Иногда мой толстый и веселый друг, горожанин до мозга костей, тоже кажется мне немножко Шаманом. Только попроще и без лесных корней. – Он считает, что если б не Ермак, то его родичи были бы в шоколаде, – закончил фразу Ефим.
– А ты думаешь – нет? – спросил его я. Все же Ефим частенько переходит допустимые границы.
– Я думаю – нет, – отрезал он. – Свято место пусто не бывает. Пришли бы монголы. Или китайцы. Жечь и резать они тоже умели. Но в отличие от русских никогда не строили заведомо многонациональную империю.
– Так ты – империалист? – теперь уже удивился Док.
– Господи, как же вы любите ярлыки, – ухмыльнулся Береславский.
– Кто это – мы? – Это уже моя Танечка.
– Люди, не желающие искать новые пути решения старых вопросов.
– Я желаю, – не согласилась Смагина. – Поделитесь, пожалуйста.
– Интересно, конечно, – услышав про империю, согласился и Стас.
– А все не так сложно, – снизошел до объяснений Ефим. – Конечно, Ермак – завоеватель. И делал он это вовсе не для ублажения местных жителей. Но его интересы и их интересы во многом стратегически совпадали. Хотя во многом и расходились. Однако уже не стратегически.
– В чем же они совпадали? – Для меня Ермак был действительно поработитель, а не герой.
– А в том, что русские не собирались замещать собой местные народы. – Профессор выделил голосом слово «замещать». – Они собирались властвовать над ними, это факт. Но замещать собой – нет.
Вот фюрер собирался именно замещать. С евреями и цыганами – понятно, далее следовали славяне, далее – все, кто занимал хорошие территории, мешая плодиться истинным арийцам.
В случае же с Россией и русскими такого не было никогда. И не могло быть именно потому, что выстраивалась заведомо многонациональная империя. В этой модели не было места физическому уничтожению побежденных. Более того, местную знать поднимали на самый верх. Она практически имела те же права, что и русское дворянство. И постепенно становилась неотъемлемой частью этого самого русского дворянства. Помнишь: «Потри любого русского – и обнаружишь татарина». Или тот же Багратион. Князь, между прочим.
– Ты еще черту оседлости обоснуй, – не выдержал я.
– Конечно, ошибка, – не стал спорить Береславский. – Империи ни в коем случае нельзя делить своих граждан на людей и «не очень». Если она хочет оставаться империей. В итоге своим недомыслием взрастили умного и деятельного врага. И еще много было ошибок, в том числе чудовищных. Ленин не на пустом месте к власти пришел. Все сказки про случайность – брехня. Если б, как ты думаешь, все были в шоколаде, не было б никаких революций. И никакой пломбированный вагон бы не помог.
– Но ты-то, разумеется, понимаешь, в чем главная ошибка Романовых? – не удержался Док. Однако толстую шкуру нашего профессора не пробил.
– Разумеется, понимаю, – согласился он. – Они не заметили дисбаланса. И этот дисбаланс их убил.
– Дисбаланса – в чем?
– Ну смотри. Мы – точнее наши правители – всегда должны выдерживать тонкий баланс. Мы – между Востоком и Западом. Между культом сообщества и культом личности.
– Так культ личности у нас же был, – не выдержала Смагина.
– Нет. У нас его просто неправильно называли, – объяснил профессор.
Ну конечно, вся страна называет неправильно, один он – правильно. Это – по-нашему, по-береславски.
– У нас как раз был культ общества, а не личности. Все, включая саму жизнь, – за страну, все – за Родину. И ладно бы за Родину, это хоть представить можно, а то и вообще за никому не ведомый, сугубо теоретический коммунизм.
Это и есть культ общества, культ муравейника. За царя, за Родину, за Сталина, за коммунизм – по большому счету, разницы нет, только название меняй. А реально – за муравейник.
Стаса потихоньку начинало перекашивать. Царь – это для него наверняка святое. «Как бы в «уазике» не начали строить баррикады», – подумал я.
– А на Западе тем временем строили именно культ Личности, – продолжил свою теорию Ефим. – Личности не правителя, а члена сообщества. Неосознанно строили, но под свое видение мира. Особенно с отступлением Средневековья. Здесь муравейнику уже места не было. Человек свободен. Человек сам принимает решения. Человек сам за себя отвечает, ни от кого не ожидая заботы. Именно потому, что свободен.
– Анархия – мать порядка, – снова подколол Док.
– Нет, – не поддаваясь на провокации, спокойно ответил профессор. – Анархии в этом случае не наступает, потому что свободные люди добровольно – подчеркиваю это – принимают на себя некоторые обязательства. Скажем, платить деньги на содержание удобных им центральных структур – достаточно прозрачных и переизбираемых структур, заметим, – ходить оборонять это свое образование от внешних врагов, решать проблемы с другими членами сообщества в рамках определенных алгоритмов.
– Ты считаешь эту модель более верной? – спросил Стас. Он, оказывается, вовсе не злился, а вполне академично оценивал аргументы оппонента. А то, что он будет оппонентом либералу Береславскому, я ни на миг не сомневался.
– Нет, – неожиданно для меня ответил Береславский.
А вот это уже действительно странно.
– Верная модель – только та, которая адекватно отображает реальность, – пояснил он. – Там, на Западе, эта модель действительно в основном верна. Но на Востоке она бы с треском провалилась, вздумай ее тупо, как коммунизм, начать воплощать в жизнь. Мы ведь, как всегда, посередине. И как только с середины сбиваемся, оказываемся в… – Он посмотрел на Смагину и так и не сказал, где же мы оказываемся. Потом продолжил: – Кстати, когда те же французы сбиваются к муравейнику – а это всегда у них происходит при социалистах: кормление всех подряд, деньги поровну, все равны, да здравствуют эмигранты и т. д., – у них тоже происходит коллапс. Потому что муравейник – не их модель.
– Чего-то не заметил коллапс во Франции, – не удержался я.
– Погоди еще, заметишь. Если социалистов не отодвинут. Так что на самом деле действительно все несложно. Просто любая модель управления должна соответствовать параметрам управляемого объекта. Например, у нашей вполне демократично избранной власти нет ни привычки быть прозрачной, ни привычки отчитываться перед гражданами. Зато есть манера сидеть прочно и оставаться надолго. Отсюда такое неистовое воровство и коррупция.
– Так мы-то в итоге кто? – снова спросил Стас.
– Мы, несомненно, муравейник, – растолковал ему профессор. – Но не как Восток. Потому что в среднем мы не вполне муравьи. А значит, мы должны понемножку пестовать свободных граждан. Но не так наотмашь, как в 90-е. Потому что мы – не Запад.
– А сейчас что с нами происходит? – решила уточнить Танечка. Любит она полную ясность во всем. И это мне в ней нравится.
– Типа – «усиления властной вертикали»? – спросил Береславский.
Мне даже интересно стало – неужели поддержит?
И ведь поддержал! Хотя не полностью.
– Когда уходили от «лишней» на тот момент свободы – было оправданно. Вообще неуправляемая ядерная держава – это уже опасность вселенского масштаба.
Ну а сегодня – это повторение прошлого. Остановиться-то сложно, хочется уж всех конкурентов додавить.
А вот как последнего додавят, тогда снова – в задницу, – на этот раз он произнес это слово. – Но уже не так глубоко и не так надолго, – напоследок утешил собравшихся профессор Береславский.
Что ж, не утопически, но достаточно оптимистично.
А мы тем временем порядочно отъехали от Хабаровска. Начинались мои родные места.
Дорога была неплохой – военные, которых тут немерено было, всегда поддерживали ее в отменном порядке.
Иногда – вот как сейчас – на прямых кусках трасса вдруг резко расширялась. Это остатки мышления времен тотальных войн: такие широкие и прямые отрезки должны были стать временными аэродромами, если постоянные разбомбят.
Сколько здесь закопано денег, подозреваю, никто не знает. Закопано бездумно и бесполезно.
– А что о нашем движении скажете? – усмехнулся Стас. – Для меня-то царь – не просто должность.
– Понимаю, – согласился Ефим. – Хотя и не разделяю вашей точки зрения.
– А как же вы с Андреем нашим сдружились? – засмеялся Стас. – Он-то не столь толерантен, как я. И придушить может.
– Я считаю Андрея умным и порядочным человеком. Даже не принимая его главных идей. И он, возможно, так же думает про меня. Вот и сдружились, – спокойно объяснил Береславский. – Да и нет проблем в том, что мы мыслим по-разному. У нас главное желание общее: чтоб страна, в которой мы живем, крепла и развивалась. И чтоб параллельно ее граждане жили лучше и веселее. А то в нашей истории, как правило, эти два процесса не совпадали. Танков становилось больше, а еды и свободы – меньше. Или наоборот.
– А что говорит Андрей о свободе в вашем понимании? – не унимался Стас.
– Плохо говорит, – сознался Береславский. – Правда, как человек религиозный, – не матом.
– И это вас устраивает?
– Нет, меня это не устраивает. Но многое из того, что он делает, очень полезно. Например, та же борьба с пьянством. Или культ многодетных семей, причем с детьми, выращенными любовно. Или противодействие тем из гостей страны, которые желали бы избавиться от ее хозяев. Разве подобная его деятельность не полезна? Я сам, например, очень тепло отношусь к Востоку. Очень люблю Китай и его жителей, не раз там бывал. Но как-то не хотелось бы мне однажды проснуться в пусть и богатой, но китайской Московии.
– Э-э, да вы, батенька, еще и националист… – опять подначил Док.
– Ничего подобного, – отбился Ефим. – Нет такой нации, которую я бы ненавидел. Значит, не националист. Но мне действительно хочется, чтобы Россия при всем своем национальном многообразии оставалась бы Россией, а не китайской провинцией и не Русистаном каким-нибудь. Ты мне это желание простишь, Док?
– Я-то тебе все прощу, – ухмыльнулся Док. – А вот простят ли тебя любимые либералы?
– И патриоты, – усмехнулся Стас. – Как-то вы опасно посередине прогуливаетесь…
– А мне, по большому счету, безразлично, что скажут о моих воззрениях те или другие. Мне главное, чтоб мои дети считали меня порядочным человеком. Остальное менее важно, – поставил точку Ефим. – И вообще пора менять тему. Мы нашу Татьяну Валериановну политикой уже замучили.
– Нет, почему же, – немедленно отозвалась та. – Мне даже очень интересно.
Но разговор о политике и в самом деле как-то увял.
Мы давно уже свернули с трассы на более узкую, но еще асфальтовую дорогу. Потом, после того как проехали райцентр, твердое покрытие как-то незаметно рассосалось. Исчезло оно не сразу, а постепенно – сначала появились редкие грунтовые проплешины, потом они участились и удлинились. А потом – уже закономерно – исчез сам асфальт.
Да он бы здесь и не был уместен. Начиналась настоящая тайга. Кое-где посреди дороги встречался низкий подрост, иногда его даже приходилось объезжать по обочине. Дорога явно не была оживленной.
– Никогда сюда не доезжал, – сознался наш водитель. А едем-то от Хабаровска меньше пяти часов.
Очень скоро понадобились и выдающиеся внедорожные качества «УАЗа». В первый раз – когда упавшая сосна перегородила дорогу. Либо надо было ее пилить, либо объехать по мелким кустам с краю, но по прилично наклоненному откосу. Выбрали второе, так как пилы не было, а топорами – до вечера махать. Высадились все, кроме Стаса. И Береславского, конечно.
Береславский объяснил, что необходимо уравновешивать машину. Но все и так поняли, что ему было просто лень вылезать. Вот ведь прикольный в этом плане мужик!
Правда, недавно я видел его вполне трудолюбивым. Когда он сооружал «подарок» для Гнедышева.
Впрочем, по откосу проехали без проблем. Ефим вновь оказался прав.
Второй раз это был довольно глубокий и быстрый ручей. Мост над ним окончательно прогнил, и мы переехали его вброд, предварительно прощупав дно. Для меня это было несложно – я ведь не Береславский.
А еще через полчаса тряски по корням, окончательно победившим бывшее дорожное полотно, мы въехали в наше село.
Это уже не было стойбищем – дома ставили из дерева, а два здания вообще были сложены из привозного кирпича. Но выглядело все как-то не очень столично.
Зато воздух был потрясающий. А с самого высокого места виднелся, причем по всей диагонали пейзажа, как любят выстраивать кадр фотографы, широкий изгиб нашей небольшой, неторопливой, но очень обитаемой реки.
Вот здесь я и живу. Точнее – хотел бы жить.
Я со страхом посмотрел на Татьяну. Она – на меня. И в ее глазах страха не было. А на губах была улыбка.
Неужели понравилось?Нас прибежала встречать ватага таких же раскосых, как я, мальчишек. Их Таня осмотрела особо внимательно. Представляет, как будут выглядеть наши с ней детки? Ох, как бы я этого хотел.
– Здорово, дядя Володя! – разноголосо заорали они.
Их было мало, всего человек восемь. А живых отцов у них и у пяти не насчитается.
Я прямо из машины с удовольствием протянул им заранее припасенные пряники. Не слишком мытые ручонки их мгновенно расхватали.
И тут же потеряли ко мне интерес. Зато обнаружили его к моей любимой Татьяне Валериановне.
Та, со мной не сговариваясь, поступила так же. Только вместо пряников оказалось печенье «Юбилейное». А двум девочкам достались крохотные куколки.
Мгновенно осчастливленные дети тут же невежливо смылись.
Мы наконец вылезли из машины и размяли порядком затекшие ноги.
– А воздух тут в самом деле можно в консервные банки закатывать и продавать, – по-своему похвалил природу наш бизнесмен. – Ну, чего, пошли к колдуну? – спросил он.
Я не обиделся. Сейчас он присмиреет. При Шамане все смиреют: и простые граждане, и даже редко забредающая сюда власть.А вот он и сам.
Шаман. Деда Сережа. Его обступили дети, хвастаясь подарками. Он их всех успел мгновенно кого погладить, кому воротник поправить. Да, видно, не хватало ему своих детей.
Шаман не казался моложе своих лет. Наоборот, он вообще потерял хоть какой-то возраст. В равной мере ему можно было дать и пятьдесят, и сто.
Задубевшее темное лицо было почти все покрыто пегой бородой. Смуглые заскорузлые ладони торчали из рукавов ветхого зипуна. Кстати, что такое зипун? Я-то имел в виду телогрейку с отрезанными рукавами.
Разрез глаз не слишком угадывался под нависшими седыми, а точнее, пегими, как и борода, бровями.
– Привет, сынок, – сказал он мне.
– Привет, деда Сережа, – сказал я. Больше всего мне хотелось броситься и обнять старика. Да и ему, уверен, тоже. Только не принято у нас таких нежностей. Может, зря?
– Здравствуйте, – уважительно пожал ему руку Береславский и только рот раскрыл, чтоб представиться…
– Здравствуйте, Ефим Аркадьевич, – четко выговаривая все буквы, поздоровался с ним Шаман. И тоже уважительно – не со всякими он так, далеко не со всякими! – пожал протянутую руку.
Это меня удивило и обрадовало. Причем обрадовало больше, чем удивило.
– Здравствуй, девочка, – нежно обнял он Таню. – Осматривайся, привыкай. Тут тебе жить долго и счастливо.
У меня аж внутри захолодело. Если он ошибся, то рушится сразу все: и моя любовь, и слепая вера в его способности.
Но ведь еще ни разу не ошибся? Меня потихоньку начала заливать теплая замечательная радость. Ведь еще ни разу на моей памяти не ошибся старик!
Потом он пригласил нас в дом, и мы зашли в избушку, в которой прошла добрая половина моего детства. На пороге пришлось на ходу подхватывать Береславского, прицелившегося своим немаленьким носом прямо в чисто выскобленную половицу. Забыл, оказывается, ученый-профессор, что в диких краях не только верхний косяк низкий, но и нижний порог высокий. Потому что нам, чукчам типа, и нагнуться, и ножку поднять несложно. Пузо-то не мешает! Зато зимой гораздо меньше тепла из избушки выходит, когда дверь открываешь.Внутри тихо и славно пахло сухими травами. Они и сейчас, и раньше были полноправными хозяевами этого жилища, свисая с протянутых под потолком одревесневелых плетей лиан (никаких новомодных пластиковых шнуров!), оккупировав лежанку большой печи и все сколько-нибудь пригодные для хранения плоскости.
Да, Шаман знал толк в травах. Даже воспаление легких убирал у бедолаг без антибиотиков. А воспаления легких бывали часто. И вовсе не из-за тяжелых климатических условий. В основном из-за банального пьянства.
Шаман аккуратно сдвинул траву с деревянного, почерневшего от времени стола и предложил всем чаю.
Народ согласился и уже через четверть часа с кайфом хлебал из больших глиняных кружек теплый ароматный напиток, сваренный в настоящем самоваре. Опять же – в основном не из индийских, а из дедовых трав.
– Ну что, – улыбнулся Шаман. – Вовремя доехали. Большой дождь будет скоро.
Ефим зыркнул в окошко – там было чисто. Но видно было – поверил. Он вообще отнесся к деду серьезно. С первого его слова.
В Береславском немедленно проснулся ученый.
– А как вы получаете эту информацию? – уважительно спросил он Шамана.
– Обычно по радио, – на полном серьезе ответил тот и кивком показал на стоявший в тени древний транзистор «ВЭФ».
Смагина деликатно фыркнула. Док откровенно заржал. Но профессора это никак не задело. И вообще как можно задеть статую, которая просто-таки приросла к постаменту?
– А что за растение добавлено в напиток? – снова полюбопытствовал он.
– Листья индийского чая, – опять же честно ответил Шаман. Теперь уже заржал Береславский. А потом и все собравшиеся.
На самом деле теперь дед почти не шутил, потому что чайный лист был действительно лишь добавлением к сложному составу, из которого лично я знал мелиссу, женьшень, мяту, золотой корень, элеутерококк. А сколько их знал Шаман? Иногда мне казалось, что он вообще в тайге знает все. И не только в тайге, кстати.После чаепития Шаман повел гостей еще к одной нашей достопримечательности – термальной грязи. Идти было недолго – минут пятнадцать. Тоже рядом с рекой. Это были две здоровенные разделенные невысокой скалой лужи, до краев наполненные черно-бурой густой бурлящей жижей. Бурлило, конечно, не от кипения, а от выходящих из-под земли нагретых газов.
– Мальчики – налево, девочка – направо, – объяснил Шаман. – Лежать по первому разу не более восьми-десяти минут. Потом – в реку. Вот вам, чтоб обтереться. – Он раздал предусмотрительно прихваченные полотенца. – В воду заходите спокойно, там ни ям, ни коряг.
Татьяна Валериановна сразу взяла полотенце и молча пошла за скалу. Это мне в ней очень нравится: она всегда торопится жить и боится пропустить что-то интересное.
Мы с Доком и Стасом тоже начали раздеваться.
Лишь Береславский явно не собирался снимать свои объемистые пиджак и штаны.
– Давай-ка, пацан, снимай все, – строго сказал ему Шаман.
Давненько, видно, г-на Береславского не называли пацаном…
Он смешно покрутил шеей и попытался отвертеться:
Читать бесплатно другие книги:
