Игры для мужчин среднего возраста Гольман Иосиф
Вот же черт! – вдруг сообразил профессор. А ведь ровно так же он радовался, когда в школьный класс не приходил учитель! Умом понимал, что – теряет. И что правильнее было бы огорчиться. Но ведь ленивому сердцу не прикажешь…
И все-таки это было хорошо.
Он встал и босиком, в одних лишь обширных сатиновых «семейных» трусах, расписанных «огурцами», – профессор был приверженцем традиционных ценностей – подошел к окну. В номере, выделенном командору совершенно бесплатно, все было прилично: Ефим раздвинул плотные дорогие занавеси, потом открыл настежь створки тройных, с расчетом на зиму, стеклопакетов. В комнату ворвалось яркое – и жаркое! – сибирское солнце.
А через улицу, совсем рядом, быстро нес свои холодные воды Енисей. Здесь он был, конечно, не столь могуч, как в своем нижнем течении, но все равно изумительно хорош.
Вообще все сегодня было хорошо. А тут еще Енисей.
Ефим всегда любил воду и всегда любил корабли. И именно этого ему постоянно не хватало в его горячо любимой Москве.
«Да, что-то такое есть в идее поворота сибирских рек», – расслабленно подумал он, зажмурившись и подставляя солнцу толстые щеки. По крайней мере, он бы точно не отказался однажды поутру обнаружить, что его подмосковная дача – оставшись, разумеется, подмосковной, – стоит на крутом енисейском берегу.
«А еще чтоб море Средиземное где-нибудь от Коломны начиналось», – завершил он приятную идею.
Правда, тут же устыдился. Ведь профессор же! А мечтает о чем-то, сильно напоминающем самые мрачные сценарии глобального потепления.
Отвлек его звонок стационарного телефона. Ефим снял трубку. И услышал густой, с хрипотцой голос Дока:
– Ты уже поел? А то через полчаса – у автобуса.
А вот этого – пропустить завтрак – Ефим себе позволить никак не мог. Он с неожиданным проворством напялил туфли, потом рубашку, потом брюки.
Уже во время надевания последних понял, что алгоритм был некорректен – туфли плохо лезли в узкие штанины. Но переобуваться не стал, просто покрепче ухватился за края штанов – в ненадетом виде они напоминали большой раскрытый мешок – и посильнее втиснул ногу. Раздался легкий треск, настороживший профессора, однако безобразных последствий, к счастью, не наступило. Тогда он повторил удавшийся фокус со второй ногой. И почти бегом – совсем бегом он передвигался лишь в редчайших обстоятельствах – отправился в ресторан на первый этаж.
К поджидавшему у подъезда большому тридцатиместному «неоплану» он вышел еще более довольный, но утерявший значительную долю своей недавней стремительности. С удовольствием сел рядом с Доком – тот, как всегда, припас ему местечко – и вслух выразил надежду, что экскурсия будет исключительно автобусной. В том смысле, чтобы обозревать достопримечательности можно было, не покидая насиженного мягкого кресла.
Еще через несколько минут автобус с участниками пробега взял курс на Красноярскую ГЭС.
Вот теперь стало по-настоящему хорошо.
Ефим всегда любил эти края. Первый раз он посетил Красноярск несколько лет назад, в сентябре. Еще из самолета, глядя вниз, никак не мог понять, что это там за рыжий ландшафт. С уменьшением высоты стали видны сопки, и даже отдельные деревья начали угадываться. Но почему все такое желтое?
Ответ пришел уже на земле.
Оказалось, что листья на деревьях к осени желтеют. Но если в Центральной России они параллельно начинают постепенно опадать, то здесь держатся, как спартанцы, до самых холодов. И столь чистой охры, выкрасившей целые склоны, Ефим до этого даже представить себе не мог…
Впрочем, сейчас до осени было далеко, склоны сопок стояли вполне зелеными, хотя, конечно, без той весенней свежести, которую Ефим наблюдал, прикатив сюда однажды в мае.
Но все равно вокруг было удивительно красиво.
Справа тек Енисей, не бог весть какой широкий, – Береславский и на Амазонке бывал, и по Ла-Плате от Монтевидео до Буэнос-Айреса – сотни километров, между прочим, – на океанском лайнере шпарил.
Но Енисей был мощный и дикий. Гранитные берега лишь подчеркивали его силу. И Ефим почему-то этой силой гордился.
Да тут, по любым меркам, было на что посмотреть.
Скоро начался серпантин. Почти настоящий – с тупиками-ловушками в конце спусков, чтоб, если откажут тормоза, можно было остановиться. А с левой стороны в Енисей втекали небольшие притоки, через которые были перекинуты мосты.
У устьев часто стояли деревни, живописные уже по факту рождения. Черненькие, выкрашенные временем дома лишь подчеркивали мощь и силу стихий.
Правда, дома теперь были не только черненькие, крестьянские. Такие тут хатки новорусские проглядывали, что и в ближнем Подмосковье они б смотрелись не по-детски. Но даже это не портило картины.
Ехали довольно долго. И вот наконец приехали.
Ефим, кряхтя, покинул автобус – Док жестко пресек его попытки остаться внутри.
Парни уже носились вокруг с фотоаппаратами и даже успели позаигрывать с местными девицами.
Самурай со Смагиной, держась за руки, степенно прогуливались по прибрежной аллее. А Ефим, ускользнув от Дока, спустился к реке.
Опустил ладони в холодную воду. Пошевелил толстыми пальцами.
Было обидно.
Он старался туда не смотреть, но не увидеть этого было невозможно. Совсем недалеко от них, впереди, реку тупо перегораживала черная стена плотины.«Как тигр в передвижном зверинце», – почему-то подумалось Береславскому.
Вытащив из воды гладкий, обкатанный камешек, побросал его из ладони в ладонь, чтоб обсох, и про себя извинился перед Енисеем за людское недомыслие.
За изъятый камешек извиняться не стал. Такая мелочь по сравнению с иными творениями рук человеческих.
На обратном пути, уже недалеко от города, местный гид показал еще одну достопримечательность – горнолыжный подъемник. Ефим сразу предложил подняться наверх.
Это было не очень логично. Достаточно сказать, что, прожив две недели с Наташкой на Южном Урале, в Абзаково, – а супруга у него была ярой горнолыжницей, – Береславский ни разу не посетил склон. Все не хватало времени. То ел. То спал. То ездил на своей машине – он приперся из Москвы, несмотря на зиму, своим ходом – в Магнитогорск и по окрестным деревням.
А тут – на тебе, такое рвение. Впрочем, он и сам бы не смог объяснить глубинные корни многих своих поступков.
Большинство граждан, как и следовало ожидать, от идеи отказались. Ни лыж нет. Ни снега.
А вот Док, Смагина и Самурай с удовольствием покинули автобус.
Док – из сочувствия к пациенту. Смагина – из-за туристской ненасытности. А Самурай – из-за Смагиной.
Подъемник, как ни странно, работал. Фуникулер был старинный, по два сиденьица на палке, подвешенной к канату. Подъезжая к нижней станции, они замедляли ход и плавно плыли вдоль посадочной площадки. В этот момент надо было изловчиться и плюхнуться на сиденье. Потом все это вырывалось на оперативный простор и парило в воздухе, пока не достигало вершины горы.
Народу не было – никого. Непонятно вообще, зачем техника трудилась. Но – трудилась. Пустые сиденьица по-сизифовски – неторопливо и бесполезно – ползали взад-вперед по склону. На площадке перед нижней станцией, когда отъехал их автобус, осталась лишь одна машина.
– Зеленый «Опель», – шепнул Ефиму насторожившийся Самурай. – Он сначала за нами ехал. Потом, когда мы свернули к горе, обогнал.
У Береславского неприятно заныло под ложечкой. А так все хорошо начиналось.
– Может, не поедем? – спросил он у Самурая. И сам же ответил: – Автобус придет только через час. Они нас и тут найдут, когда спустятся.
Он подошел к «Опелю». Тут и проверять не надо было: капот горячий и даже покрышки. Наверняка, если купить билеты и зайти на станцию, можно будет увидеть двух одиноких пассажиров. Если, конечно, к ним после Омска никто не присоединился.
– Что делать будем? – спросил Самурай. Он не был испуган, но торопился: Смагина, изучив фото на стене у кассы, уже возвращалась.
– Где твой «ТТ»? – спросил Ефим.
– Дома. Ты же сам сказал, с собой не таскать.
– Ничего они нам не сделают! – наконец решился Береславский. – Просто хотят пообщаться.
– С удавкой? – усмехнулся Самурай.
– Я им нужен живой, – стоял на своем профессор. – Давай ты останешься здесь с Доком и Таней. А я быстро съезжу.
– Нет. Так не пойдет, – ответил Самурай. – Шаман сказал, тебя не оставлять. Ты уверен, что стрельбы не будет?
– По крайней мере в нас – точно. Смысл какой? Тогда хотели украсть и напугать. И сейчас попугают стволом. Но вы можете помешать беседе.
– О чем беседуете, мужчины? – весело спросила подошедшая Смагина. – Там, кстати, несколько обзорных площадок. Так что это вы здорово придумали, Ефим Аркадьевич.
– Ну наконец-то. Оценили, – улыбнулся Береславский. И, решившись, скомандовал: – Ладно, поехали.
Самурай, слегка обидев Татьяну Валериановну, пересел к Береславскому. Она вынужденно села с Доком.
Две парные скамейки, кряхтя и поскрипывая, начали медленно взбираться в гору. Видимость пока что была неважная: давно не подрезавшиеся деревья и, главное, листва закрывала все не только снизу, но часто с боков, а иногда даже сверху, когда длинные ветви перерастали линию канатов.
Когда поднялись достаточно высоко, видимость резко улучшилась: уже можно было разглядеть верхнюю станцию. «Значит, и бандиты нас сейчас видят», – безрадостно думал Береславский. Хоть и надеялся, что в их планы не входит его уничтожение, но ехать почему-то не хотелось.
Ефим напряженно вглядывался в даль, пытаясь разглядеть свою судьбу.
И разглядел!
На одной из возвращавшихся пар сиденьиц, только что покинувших верхнюю станцию, он увидел две фигуры.
– Они? – с надеждой спросил Береславский.
– Да, – твердо ответил Самурай, несильно уступавший беркуту в дальновидении. – Явно возвращаются.
– Почему? – спросил непонятно кого Ефим. Никто и не ответил.
По-прежнему скрипели канаты, по-прежнему раскачивались кресла. Но сразу стало как-то спокойнее. Если б хотели грохнуть – сделали бы это на верхней станции. Или еще где. Но не на раскачивающихся сиденьях, на полдороге между небом и землей.
И все равно, когда Али и Марат проплывали мимо, было страшно. Слишком близко было до наверняка вооруженного врага.
До них было так близко, что Ефим понял причину отмены «переговоров». Одному из двоих – на вид явно старшему – было плохо. Он старался держаться, но даже на расстоянии было видно, что едва живой.
Береславский никогда не любил все человечество подряд. Поэтому вид человеческих страданий в данном случае его не тронул. Более того, он искренне пожелал больному свалиться, а здоровому – умереть еще каким-либо способом.
Но, желая столь нехорошее, он даже не догадывался о том, как был близок к истине. Потому что из нижней «зеленки» уже выезжали два кресла, одно из которых пустовало, а вот на втором восседал крупный мужчина, которого Береславский знал наверняка.
Скрепер действительно решил «попасти», как выразился Али, «своего» транспортного агента – ведь он отнюдь не забыл о существовании желающих похитить его порошок.Марат и Али сначала проплыли мимо Ефима с Самураем, потом – мимо Дока со Смагиной. Только после этого Береславский позволил себе обернуться. И вовремя.
Взгляд больного Али сфокусировался на Скрепере, тот тоже мгновенно узнал врага. Чеченец выхватил «стечкина» с наверченным глушителем и начал беззвучно палить в своего «кровника». Беззвучно, но не безрезультатно: Ефим своими глазами увидел, как пуля – или несколько пуль – разодрала Скреперу рукав белой рубашки, мгновенно окрасив ткань кровью.
Скрепер ответил выстрелами, и на этот раз – полногласными. Ущелье наполнилось грохочущим эхом. Правда, вряд ли кто это услышал, кроме шестерых висящих под небесами людей.
Смертельные враги обменялись множеством пуль, и Ефим очень надеялся, что они убьют друг друга.
Но надеждам не довелось сбыться: сиденья сильно раскачивались, Али был очень болен, а Скрепер вынужден был перехватить оружие и стрелять левой рукой.
Очень скоро у него кончились патроны. Да и «стечкин» чеченца уже был с отброшенным назад затвором – все двадцать пуль покинули обойму, а перезаряжать точно не было смысла – враги разъехались далеко.
Лишь две пули попали в цель: одна порвала мышцы правой руки Скрепера, вторая – размозжила голову Марату. Он даже не успел принять участие в перестрелке – сначала по причине неудобного расположения, потом по причине мгновенной смерти.
Теперь все четверо пробежников смотрели назад. Там они видели корчащегося от боли Скрепера и…
– Смотри, что он делает! – не выдержал Док.
А Али делал то, что считал нужным. Несмотря на свое состояние, он сумел отстегнуть напарника и столкнуть его тело с сиденья в густую «зеленку».
– Правильно, – оценил Береславский. – Там его сто лет не найдут. Особенно если искать не будут.
На пустой площадке – единственный работник верхней станции в данный момент отсутствовал – он вежливо поджидал Скрепера. У него вызывали какие-то правильные ассоциации вращающиеся механизмы «канатки». Да и коряги и даже обломки кирпича, которых тут было в достатке, тоже вызывали у него правильные ассоциации.
Наверное, мысли все-таки отразились на его добром лице, потому что первое, что сделал Скрепер, сойдя на твердую землю, – наставил на Береславского уже перезаряженный пистолет и сказал:
– Даже не думай.
– А я и не думаю, – успокоил его профессор. – Мы же партнеры.
Потом Скрепер, не выпуская людей из поля зрения, подошел к старинному черному телефону без диска и вырвал из него шнур. Потом забрал у присутствующих мобильные телефоны и выбросил их вниз.
Затем Док его перевязал – невскрытый бинт оказался у профессионала в кармане пиджака, – причем во время процедуры Скрепер пистолета не опускал. Даже быстрый Самурай ничего не мог сделать, потому что пуля летит еще быстрее.
– Ладно, я поехал, – наконец сказал Скрепов, седлая тележку. – Береги себя. И не делай глупостей, хорошо? – сказал он Ефиму. – Партнер… – бросил Скрепер сквозь зубы, отъезжая.Глава 29
Трасса Красноярск – Иркутск, 29 июля
Бакланы, стрижи и докторский чемоданчик
Дорога до Иркутска тоже не была короткой, тем более что все-таки этот бросок, а не предыдущий, оказался самым длинным перегоном пробега. А может, начала сказываться усталость – проехали больше чем полстраны, почти не вылезая из машины. В отличие от начальства, которое то улетало по своим делам в Москву – и не только в Москву, – то возвращалось обратно. Пролетарии же – я, Сашка-механик, Женя-фотограф и два профессиональных водителя – отпусков не имели. Справедливости ради надо отметить, что и Береславский всю дорогу катил с нами, с плебсом.
Короче, я действительно немного устал.
А может, и не усталость это вовсе. А просто мой возраст сказывается. Конечно, мужик-то я еще ого-го (хотя что это я: такие тексты более органичны для все того же Береславского), но моторчик начал пошаливать. И образование не позволяет этого не понимать…
Впрочем, с другой стороны, разве это не я совсем недавно бегал по берегу, загоняя начиненный взрывчаткой катер под нехорошего, хотя и авторитетного человека?
Диву даюсь, как вспоминаю. Как будто не со мной было.
А продолжение на фуникулере?
Нет, такой романтики мне не надо. Да куда ж деваться с подводной лодки?
– Док, чего ты там приуныл? – это уже вышеупомянутый Береславский. Смотрит на меня искоса. Раньше-то ему удобнее было за мной подглядывать в зеркальце, когда я сзади ехал.
Но теперь задняя плацкарта оккупирована нашими голубками. Там, похоже, настоящая любовь.
– А чего радоваться? – вопросом ответил я. И так все не супер, а еще две банды на хвосте.
– А тот чувак на канатке плохо выглядел, да, Док? – В третий раз уже он меня об этом спрашивает. Очень ему хочется, чтоб бандитов стало меньше без его вмешательства.
– Это ни о чем не говорит, – бурчу я. – Иной раз такой румяный мужчинка – а в гробу.
– Веселый ты парень, Док, – в третий раз расстроился Ефим. – Умеешь поддержать товарища.
– Тебя вообще скоро хрен поддержишь, – не выдержал я. – Два завтрака – в одну морду. А обещал с сегодняшнего утра – на диету.
– Мало ли что я кому обещал, – объяснил мне наш предводитель.
По крайней мере честно.
– Док, а у тебя мечта есть? – не отставал от меня прилипчивый рекламист. Хотя, если бы отстал, стало бы еще тоскливее.
– Есть, – честно ответил я.
Свою мечту я увидел вчера вечером в выставочном центре. Часть красноярских рекламистов все же одумалась и сама пригласила москвичей на деловой ужин в их выставочный центр. Нас тоже прихватили с собой.
Все это было не особенно интересно, но на первом этаже – гульбище устроили на втором – в закрытых стеклянных витринах остались несколько экспонатов от проходившей здесь же выставки медицинской техники.
Я онемел, лишь его увидев.
Объемистый чемоданчик серебристого металла имел не только кучу замочков и ручек для переноски, но даже закрытый резинкой выход для подключения внешнего электропитания. Примерно четверть объема под верхней крышкой была занята чем-то электронным, что тоже следовало бы разглядеть подробнее.
Но три оставшиеся четверти буквально не давали мне оторвать глаз. Там в углублениях, выдавленных в специальном пористом материале, отсвечивали нержавейкой хирургические инструменты одной хорошо известной мне фирмы. Когда я работал в Ираке, я оперировал именно ими.
Черт, кто-нибудь может объяснить мне, почему в Ираке такое есть, а у нас – нет? Неужто нефтедоллары чем-то друг от друга отличаются?
Я стоял, как мальчишка, уткнувший нос в витрину магазина игрушек. Все наши уже прошли наверх, а я все никак не мог отлипнуть от стекла.
– Жуть какая, – раздался рядом знакомый голос. Значит, не все ушли наверх. Кое-кто не торопится, уверенно, но неспешно влача свое пузо. – Док, а правда, что среди хирургов шестьдесят семь процентов – садисты?
Ну что этот человек еще может спросить?
– Неправда, – ответил я. – Шестьдесят семь – это среди стоматологов. Среди хирургов – семьдесят четыре.
– Понял, – ответил Береславский. – А ты что, и впрямь фанатеешь от всех этих крючков?Эх, знал бы ты, парень, что чувствует хирург, когда копается в чужих внутренностях поганым инструментом! Мне даже в кошмарах не раз снились скальпели, которые не режут, зажимы, которые не зажимают. И еще, отдельно, – крючки, которые саморазгибаются…
– Сколько ж это чудо стоит? – спросил меня Ефим.
Самое забавное, что я примерно знал. В Ираке чуть не оставил за похожее все деньги от полугодичной командировки. Чемодан там был малость побольше, но без электроники.
– Не меньше пяти тысяч евро, – объяснил я нуворишу. – Моя годовая зарплата.
– Моя – тоже, – хохотнул рекламист.
Он уже рассказывал, что в своем институте, где пару часов в неделю преподает маркетинг, получает негусто.
«Но ведь это ж развлечение, а не заработок», – сказал я ему тогда. На что он бессовестно заметил, что и у меня тоже – развлечение. И что, если б не развлекало, возил бы я из Турции кожаные куртки, а не из Афганистана – стальные осколки. К тому же в собственной заднице: я имел глупость и про этот эпизод своей биографии рассказать безжалостному профессору.
Потом мы поднялись на второй этаж, там опять закрутилась пьянка, и дальше уже было неинтересно.Машину ощутимо тряхнуло на выбоине – все же сибирские дороги были в среднем хуже, чем в европейской части.
Я очнулся и посмотрел вперед.
– Ты уже вернулся? – спросил меня Ефим. – Я тебя про мечту спрашивал.
– Не скажу, – ответил я насмешнику. – Тебе не понять.
– Чего ж не понять? – удивился Береславский. – Очень даже все просто. Ты – садюга. Тебе бы все резать и пилить. Значит, опять думал о вчерашнем чемодане.
Мне эта его способность мысли угадывать чертовски не нравится. Не в первый раз, между прочим. Интересно, как оно у него получается?
– Что? Угадал? – заржал Береславский. Но тут же забыл обо мне. Да и я о нем, потому что, не будь привязанным, снова бы въехал в лобовое стекло. – Смотри, что, сучонок, делает! – взвился наш водитель. – Пардон, мадам! – Это он уже Смагиной адресовал.
Сучонком был парень на серебристой вазовской «девятке», украшенной сзади кучей фонариков, надписью «Стритрейсер» на русском языке и двумя огромными глушителями. Он по очереди обогнал наши задние машины, а теперь крайне грязно сделал и нас.
Таких людей я никогда не понимал: ну пропустил бы встречного и спокойно обогнал сразу всех. Зачем заставил нас резко тормозить?
– К чему ж он второй приделал? – искренне заинтересовался я глушителями.
– Я бы тебе объяснил… – пообещал Ефим, хищным глазом прицеливаясь в нарушителя правил дорожного движения.
Его нога уже мяла газ, а рука – кнопку вызова на рации.
– Второй! Говорит Третий!
– Слышу, Второй! – ответил передний экипаж.
– Давай пацана отрихтуем!
– С удовольствием.
Этих парней о глупостях упрашивать не надо.
Теперь дорога была совершенно пустая, и «девятина» собралась податься влево, чтобы обогнать второй экипаж.
Но не тут-то было! Наши ребята были ни на йоту не умнее этого придурка. Второй тоже принял влево, загораживая ему дорогу. А Ефим добавил газу и подвел свой «кенгурятник» буквально вплотную к багажнику «девятки».
Но этого ему показалось мало.
– Банзай! – азартно заорал профессор, давя на газ. Второй тоже пришпорил, но далеко зад от наказуемого не убирал. «Девятке» деваться было некуда: обгонять не давали, отстать – тоже. Тащили его так минуты три, не меньше, пока не показалась встречная.
– Третий, отпускаем баклана, – просипела рация.
– Разрешаю закурить и оправиться, – смилостивился Береславский, сбрасывая скорость и уходя вправо.
«Девятина» не стала искушать судьбу дальше, закивала правым подфарником – до этого до обозначения маневров она не снисходила – и пришвартовалась к обочине.
Пожалуй, Ефим правильно сказал. Не знаю, курящий ли он, но оправиться ему точно не помешает. А может, почиститься.
– Ефим, ты уверен, что все сделал правильно? – спросил я нашего водителя.
– Не очень, – извиняющимся тоном сказал Береславский.
Ну хоть не упорствует в глупости, и то слава богу.
– Тот парень на «девятке» – хулиган, но и ваши друзья не лучше, – деликатно сказала Смагина, упомянув в числе «не лучших» только друзей.
– Да ладно вам, – вяло отбивался Береславский. – Ничего ж не случилось.
– А зря, – серьезно сказал Самурай. – Надо было давить подонка. А потом вырезать у него печень.
В общем, заклевали они командора, и я решил заступиться:
– Все, народ. Он не виноват. Это у него от утреннего обжорства.
– И ты, Док… – выкатил на меня глаза Ефим. – Тогда я тебе одну тайну не выдам. А она тебя очень даже касается.
И ведь задел! Не люблю, когда есть тайны, которые меня касаются.
Я уже был готов покаяться в своей дружеской нелояльности, как нас отвлекла обеденная остановка: первая машина, а за ней все остальные подрулили к небольшой, но все же двухэтажной деревянной постройке, на которой гордо сияла надпись: «КАФЭ-БАР». Именно так и сияла – через букву «Э».
Деревни никакой не было. Был старый мощный лес, выдранная из него поляна, и на краю поляны – «КАФЭ-БАР».
Моторы умолкли, народ вышел на улицу. Человек поболее десяти. Но неожиданно все замолчали. Прямо разом.
Это было что-то удивительное. Раскаленная черная дорога улетала вдаль, сначала спускаясь вниз, а потом снова залезая в гору. Над ней знойно переливался обычно прозрачный воздух.
Во все стороны, сколько хватало глаз, тянулись леса. И почему-то пахло не грибами, а медом.
А тишина стояла такая…
Да это даже и не тишина была. Птицы пели. Кузнечики стрекотали. Ветер шелестел. Короче, тишина была нечеловеческая. Или, наоборот, человеческая? Ведь это шум от людей отсутствовал.Пока я разбирался с дефинициями, тишина кончилась.
– Есть будете или красотами любоваться? – Толстая тетка в опрятном белом переднике весело смотрела на нас с веранды второго этажа.
– Есть, есть! – Все загалдели разом и радостно.
Я попрощался с тишиной и пошел мыть руки.
Потом мы долго – непростительно долго для графика – кайфовали на веранде под легким теплым ветерком.
И еда была вкусная. И квас чудесен.
И мне вдруг стало страшно, что ребята вполне могли не позвать меня в этот пробег и я бы никогда всего этого не увидел.
А потом на рукав моей куртки сел жук. Он был длиной сантиметров в пять. А вот усищи его полосатые – раза в два длиннее. Смагина, как водится, взвизгнула. А Ефим заинтересовался.
– Что это за зверь? – спросил он у пацана – наверное, кухаркиного сына, который во все глаза рассматривал разноцветных пришельцев.
– Это стриж, – солидно ответил пацан.
– Да ладно, – не поверил умудренный жизненным опытом рекламист. – Стриж – это птица.
– А это – жук, – таинственным шепотом сообщил мальчик. – А стриж – потому что в волосы влетит и все сострижет.
– Вот ужас-то, – хохотнул рекламист, погладив лысину. Но Смагина приняла все близко к сердцу и даже повязала платочек, который сделал ее еще симпатичнее.
Повезло Самураю. Эх, где моя молодость?
В общем, так хорошо нам было в этом малонаселенном пункте со странным названием, что потеряли мы здесь целых два часа.
Или, правильнее сказать, нашли?В Иркутск приехали поздно ночью. Когда уже стемнело.
Все водители, в том числе и наш, здорово вымотались.
Я пожалел Береславского, сказал, что захвачу его сумку. А он сказал, чтоб и чемодан прихватил.
У меня сумка была в салоне, а чемодана не было вовсе.
Я даже не успел спросить Ефима, что за чемодан, как уже увидел его.
Серебристый красавец стоял, прикрытый какой-то тряпкой, которая лишь подчеркивала его благородство.
У меня аж дыхание перехватило. Вот же чертов рекламист!
И как теперь быть?
Принимать такие подарки не в моих правилах. Но и отказаться от него я был не в силах.
– Что ж ты творишь, буржуин? – только и сказал я.
– Не парься, Док, – ответил профессор. – Это не на мои куплено.
– А на чьи же?
– На бандитские. Мы ж с тобой не бесплатно по стране дурь развозим.
Ладно, пусть треплет что хочет. Я не удержался от благодарного взгляда, схватил заветный чемодан и, как упырь жертву, поволок к себе в номер…Глава 30
Трасса Красноярск – Иркутск, 30 июля
Опять «наган»
Читать бесплатно другие книги:
