Игры для мужчин среднего возраста Гольман Иосиф
– Да у меня даже плавок нет.
– А где ты тут плавать собрался? – справедливо заметил дед.
В итоге профессор, хоть и нехотя, приступил к раздеванию – похоже, и ему как-то не по себе было спорить с дедом.Еще через две минуты мы все были в луже в чем мать родила. Впрочем, даже вынимая из нее какую-либо часть тела, мы уже не рисковали нарушить правил приличия. Потому что были украшены ровным, почти черным, слоем теплой и довольно-таки вонючей грязи.
Лежать было, как обычно, – для меня-то это постоянная процедура: сначала – никак, а потом – все приятнее и приятнее. Даже дремота накатывала какая-то умиротворенная.
Однако уже очень скоро дед сначала крикнул Смагиной, чтоб она вылезала, а потом, когда та ответила, что уже ополоснулась, велел и нам бежать в реку.
– А я бы еще полежал, – теперь уже не хотел выходить Береславский. Он завалился у края лужи на спину, удобно пристроив затылок на мягкую траву. Пожалуй, только позой он отличался от блаженствующего гигантского хряка. Или гиппопотама с увиденной мной однажды ночью картины женщины-художницы.
С его высоко торчащего живота грязь плавно сползала вниз, в итоге живот у Береславского был двухцветный – черный внизу и весело-желтенький – сверху.
– Помрешь – належишься, – кратко объяснил ему дед. – Вставай давай.
Ефим, пыхтя и похрюкивая – ну, это я уже так, к слову, – вылез из «ванны» и неторопливо пошел за Стасом и Доком к реке.
И вот там его ждало ба-альшое разочарование! Мы как-то забыли сказать профессору, что температура в нашей реке никогда не поднимается выше четырнадцати градусов. А в луже-то было – плюс сорок!
– Ни за что! – заорал профессор, пощупав воду пяткой. – It is impossible! – От ужаса он даже перешел на иностранный язык.
– Посибол, посибол, – уверил его Шаман. – Или что, так обратно поедешь?
Береславский оглядел себя. Отчаяние светилось в его выпуклых карих глазах.
Все остальное тело было гораздо темнее. И пахло не розами.
– Тебе помочь? – участливо спросил Док.
– Как? – воздел руки кверху Ефим Аркадьевич.
– А вот так, – объяснил добрый доктор, дав профессору изрядного пинка. Тот шлепнулся в воду, как трактор с обрыва, и, стеная и фыркая, поплыл против течения.
Потом немного развернулся и, сверкая отмывшимся задом, направился к противоположному берегу, теперь уже напоминая не хряка, а безрогого лося.
Наша река никогда не была широкой, но я забеспокоился и собрался плыть за ним.
– Не боись, – осадил меня Шаман. – Он не хилее тебя будет. Только с пузом.
И точно.
Профессор доплыл до того берега и вернулся. Можно сказать, почти Белоснежкой.
Нет, нельзя сказать. Вряд ли Белоснежка была такой мохноногой. И мохногрудой…
– Вот ты какой, Док, – укорял его на обратном пути профессор. – А ведь клятву Гиппократа давал.
Док хитро посмеивался в усы.
– А ведь раньше ты был другой, Док, – продолжил нытье Береславский. – Раньше ты бы так со мной не поступил. До встречи с ней.
– С кем – с ней? – не понял Док.
– С козой, – объяснил рекламист. – Она взорвала твой мозг и изменила сознание.
– Ну, гад, – только и выдохнул Док.
– А что за коза? – поинтересовался я.
– Док расскажет, – перевел стрелку профессор. – Он по ним специалист.
Однако Док не только не рассказал, но даже показал Ефиму кулак. Я понял, что это у них глубоко личное, и отстал.
А потом все разделились. Стас с Доком и Татьяной Валериановной пошли гулять по деревне. А Шаман взял меня и Береславского и повел…
Вот этого я точно не ожидал.
Он привел чужака – пусть и моего друга – к родовому капищу.
Огромный камень и много маленьких камней. Большой сухой ствол с несколькими ветками, на которых – сотни белых и розовых тряпочек.
Это место точно не для туристов.
Но Шаман никогда и ничего не делает зря.Мы постояли немного молча. Ефиму ничего не объясняли. Да он и так понял, с уважением отнесшись к чужой святости.
– Так ты думаешь, Ефим Аркадьич, что помогать слабым народам не надо? – спросил дед профессора.
А ведь не присутствовал при наших беседах!
– Помогают больным, – ответил тот. – Чтоб выздоровели.
– А разве мы не болеем? – спросил Шаман.
– Боюсь, что вы не болеете, – вздохнул Ефим. – Боюсь, что вы не соответствуете изменившемуся миру.
– Я тоже этого боюсь, – грустно согласился Шаман.
– Да ты что! – взвился я. Что же, вся моя деятельность никому не нужна? А как же идея с резервацией?Как оказалось, про резервацию я сказал вслух.
Береславский задумался.
– Резервация как первый шаг, временный, годится. Чтобы просто не потерять этнос. А дальше все равно нужно перестраивать народ к новой жизни. Потому что перестроить мир под старую жизнь не удастся. Ну не захочет твоя Смагина прокуковать в избе всю молодость. Даже рядом с тобой.
– Значит, все-таки помощь? – уточнил Шаман.
– Больному – да, – согласился Ефим. – Если начнет поправляться – пусть пашет сам. Система должна быть самоподпитываемой. И устойчивой к внешним возмущениям.
– А если не начнет поправляться? – спросил я.
– Похоронить, – со вздохом ответил рекламист.
Потом мы еще долго говорили. Особо задели приведенные Береславским примеры «резерваций». Все – фактически из одного времени и даже одного географического места.
Один – нынешняя Палестина. Единственное в мире полугосударственное образование, уже три поколения живущее исключительно подаянием. Кормит – весь мир.
И в абсолютных цифрах, и на душу населения – куча бабок. И – минимум счастья. Даже не счастья, а элементарной жизненной защищенности.
Но и эта вялотекущая и безрадостная жизнедеятельность мгновенно прервется с прерыванием потока помощи.
Второй пример был с кибуцами. Тоже, по сути, резервация: уже не для попрошаек – все трудятся и зарабатывают сами, – но для тех, кто не готов в одиночку биться с окружающей действительностью. Сыты, обуты и дети образованны. Однако количество этих «неготовых» всегда постоянно и не превышает трех-пяти процентов от всего населения. Во все времена.
И третий пример – с самим государством Израиль.
Все начиналось как типичная резервация. Цель – сохранение этноса и его духовности. Сначала в бой пошли идеалисты: они отдавали идее все, часто включая и жизнь. И на этом этапе им требовалась материальная помощь извне.
Но когда задача сохранить – духовность, святыни, генофонд и даже язык (его пришлось реконструировать по священным книгам) – была выполнена, поставили следующую задачу – развить и приумножить.
– А ты считаешь сегодняшний Израиль навеки укоренившимся? – с сомнением спросил я. – При таком-то обилии врагов?
– Ну, больше полувека уже живут. Несмотря ни на что. Но вообще-то навеки или не навеки – уж точно определяют не люди, – улыбнулся профессор. – Просто люди должны делать все от них зависящее, чтобы навеки.
– В общем, начиная со второго варианта сценарий «резервирования» становится перспективным, – подытожил Береславский.
После, уже в избе, Шаман заставил Береславского еще разок обнажить свой немалый торс и даже уложил его на лежанку. Затем тщательно потер ему – повыше брюк, пониже лопаток – какой-то вонючей мазью и пару раз что-то там в спине торкнул. Профессор взвыл, а потом, прислушавшись к себе, разулыбался: то, что гнусно тянуло несколько лет, вдруг ушло бесследно.
– И больше не заболит? – счастливо спросил он.
– Заболит, конечно, – успокоил Шаман. – Ты ж не молодеешь. Пойдешь к хорошему мануальному терапевту. У тебя в поясничном отделе защемление. – Он говорил простыми словами, но я-то знал, что Шаман и с Доком способен пообщаться на одном языке. – И вот тебе еще, – протянул он рекламисту склянку из темного стекла.
– А это зачем?
– Общеукрепляющее, – объяснил дед. – По одной капле в чай. Неделю капаешь, неделю – нет. Три раза в день. Три цикла. Легко запомнить.
– И что будет?
– Надеюсь, что ничего, – усмехнулся Шаман. – А вот без этих капель – будет чего.
– Почему? – напрягся рекламист.
– Потому что не молодеешь, я же сказал. И на стуле целыми днями зад греешь. И на баб расходуешься не по возрасту.
Ефим почтительно и с некоторым смущением слушал Шамана. А потом, как мне показалось, вдруг с ужасом представил, как если бы его Наташка обладала такими же способностями. Спина бы у него, конечно, не болела. Но…
Уезжали – уже начало темнеть. На прощание Шаман удивил меня еще раз. Он подарил Ефиму амулет – маленький многоугольник из вылежанной в реке лиственницы. На нем непонятным образом был искусно выведен наш орнамент. Непонятным – потому что я сам пытался резать ножом вымоченную древесину. И топором – тоже бесполезно. Но как-то дед это делает. На то и Шаман.
Не просто подарил. А положил ему в нагрудный карман рубашки и велел всегда носить там. Ефим, что мне понравилось, отнесся ко всему серьезно. Без ухмылки. Уверен – будет амулет носить.
Все уже сели в «уазик», а меня задержал Шаман.
– Держись за него, – сказал он мне.
– А что, он уже почти главный чукча? – поинтересовался я. А чего? Пример с губернатором Чукотки уже был.
– Нет, – не принял шутки Шаман. – Он – орудие провидения.
Очень так понятно все объяснил…
– И за нее – тоже держись, – поцеловав меня, чего раньше не делал, добавил дед.
И улыбнулся.Глава 35
Трасса Хабаровск – Владивосток, 10 августа
«Друзья» встречаются вновь
Покидая Хабаровск, Ефим испытывал двойственное чувство.
С одной стороны, реально надоело ждать машины: их приход железнодорожники задерживали уже дважды, а за время пробега народ привык к перемене мест.
С другой – Ефим понимал, что каждая следующая секунда будет для них все опаснее.
Приближался Владивосток, и как противоборствующие стороны захотят изъять героин – по дороге или в городе, с боем или без боя, – оставалось полнейшей загадкой.
Скрепов, правда, в Хабаровске проявился. Нашел Ефима сам и еще раз пообещал умертвить его самым жестоким способом, если тот сделает что-нибудь не так. При этом что такое «так», не объяснил.
Зато дал номер мобильного. Без радости дал, но Береславский был убедителен – а если потребуется помощь? Мало ли кто захочет попользоваться дорогостоящим порошком.
Кстати, про конкурентов Скрепов не сказал ничего. Только постращал на предмет предательства. Хотя знал, что Ефим о конкурентах – в курсе. Лично присутствовал при стрельбе на красноярском фуникулере.
Как ни странно, Ефима радовало наличие двух врагов сразу (если, конечно, такое в принципе может радовать). Если б враг был один, ему бы было тяжелее. А так оставалась надежда свести их лбами.
Вариант изъятия порошка на трассе – как самый опасный – он все же решил исключить. Это запросто могло быть со стрельбой.
Так что, когда представилась возможность прокатиться в сопровождении машин ГАИ, Ефим не стал от нее отказываться.
Он, конечно, помнил некоторые, в основном моральные, проблемы, сопряженные с таким конвоированием. Но уж пусть лучше выругается вслед хабаровчанин или приморец, чем пробежный народ окажется в глухой тайге на пустынной трассе под дулами автоматов.
А то, что плохие парни легко нажимают на спуск, Береславский уже убедился.
«Нет, все сделано правильно», – думал он, не выпуская из виду пульсирующие огоньки впереди идущей гаишной машины. Другой вопрос – поможет ли вся эта светомузыка при встрече с реальным врагом.
Оставалась еще пара поворотов – и конвой покинет город.
В принципе он всем понравился: и Береславскому, и Доку, и Смагиной. Что касается Самурая, для него Хабаровск и так был почти родным. Это он привел фольклорное название города: «две горы, три дыры» – довольно точное отображение местной топографии.
Если идти поперек, то так и будет: вверх-вниз, вверх-вниз. Если же идти вдоль, то получалось в основном в одном уровне, но очень красиво. Да и как не быть красиво, когда по городу течет Амур?Гостей возили по широкой желто-зеленой реке на пароходике. Ефим, обожавший все плавающее, был счастлив.
Ветер сдул его бейсболку и унес, наверное, прямо в Китай. Но Ефиму не жалко – видно, кепку потянуло на родину.
Особо счастлива была Смагина. За Байкалом она вообще чувствовала постоянный душевный подъем – здесь ей нравилось несравнимо больше, чем в родной Центральной России.
А вот Самурай поначалу был все грустнее и грустнее.
Жили они в другой гостинице, по материальным соображениям. Ефим пытался поучаствовать в решении жилищного вопроса, но и тот и другая отказались, предпочитая полную независимость, пусть даже и в четырехместном номере каждый.
Самурай, решительный во всех остальных проблемах, здесь оказался стеснительным, как первоклассник.
Любит – не любит? Согласится ли жить в деревне? Сможет ли он соответствовать ее материальным и сексуальным запросам? И даже – не слишком ли он молод?
Ефим сначала пытался отвечать по факту. Что узнать, любит или нет, можно только спросив. А соответствует ли запросам, особенно сексуальным, можно, только попробовав. Ибо на словах такое выяснять трудно.
Про молодость – вообще не вопрос. Хуже, если бы имела место старость.
Но Самурай не унимался, одолевая старшего товарища своим любовным нытьем.
Короче, достал. И Ефим, уходя на дневные лекции, которые имели привычку плавно переходить в вечерние развлечения, ткнул ему в руки ключи от своего люкса. И дал краткую, но двусмысленную инструкцию – заходи и имей.
– А вдруг она не захочет? – испугался Самурай.
– Сделаешь себе харакири, – подсказал выход добрый Береславский.Судя по всему, харакири не понадобилось. Потому что в последний день пребывания в Хабаровске, когда так славно смотались в родные Самураевы места, он уже не ныл и не стонал, а ходил под ручку со Смагиной, прямо как голубки, пусть даже и разновозрастные.
Вообще же Ефим не видел ничего страшного в том, что Смагина старше его друга. Каждому подвижнику и революционеру – а Самурай, несомненно, являлся подвижником и революционером – нужна не столько пламенная, сколько надежная подруга. Потому что пламенности в любом пассионарии и так достаточно, но после революционных потрясений почему-то всегда хочется борща.
Самурай считал подобные рассуждения циническими, однако, поскольку они были в пользу их союза с Татьяной Валериановной, милостиво выслушивал.
Сейчас Док снова сидел на переднем сиденье – уже второй раз со времени своего памятного улета в лобовое стекло в самом начале их совместного пути. А сзади ворковала парочка, и в зеркальце хорошо были видны их сплетенные пальцы рук.
Ефим хмыкнул, опять же цинически представив, что бы еще сейчас хотелось сплести его друзьям. Но теперь уж пусть выкручиваются сами – программа деловой жизни во Владике насыщенной не была.
А дорога действительно окончательно покинула Хабаровск и через некоторое время повернула круто на юг. Так и должно быть: Владивосток – город с суровым климатом только в представлении лиц, никогда не изучавших географию. А так – тот же Сочи, только на берегу океана, а не внутреннего водоема.
Подумал так Ефим о Черном море и тут же взял свои слова обратно. Да, конечно, теперь он большой дяденька и всякое повидал: и Средиземноморье, и все четыре океана. Но разве забыть тот телячий восторг, когда мальчишка, уткнув нос в оконное стекло, орал что есть мочи: «Мама, море!» А потом с трудом выдерживал томительные часы, пока поезд доползал до Севастополя.
Нет, Черное море – это святое. Оно – первое.
Трасса была на удивление хорошей, шли быстро. А может, соскучились по рулю и придорожному мельканию?
Но, когда первый экипаж решил остановиться, Ефим вообще еще не чувствовал усталости. Хотя против перекуса ничего не имел – аппетит-то он чувствовал всегда.
«Караван-сарай» был недавно построенным – современное двухэтажное зданьице: на первом – довольно большой ресторан, на втором – несколько номеров для уставших водителей.
Все вышли размяться, чтоб через пару минут дружно отправиться в кафе.
Самурай, улучив момент, подошел к Береславскому.
– Сколько мы здесь простоим? – спросил он.
– Вам хватит, – ухмыльнулся Ефим. Видимо, снова цинически, потому что ранимый нанайский юноша жалобно сморщился. – В случае чего подожду, – не обращая внимания на душевные муки чистого таежного существа, сказал Береславский. Он вполне одобрил идею Самурая как по сути, так и по материальному оформлению: несомненно, номера в придорожной гостиничке стоили в разы дешевле, чем во Владике. Значит, нужно действовать.
Народ не торопясь пообедал, потом в кайф покурил – шесть сотен километров хорошей дороги никак не могли считаться солидным препятствием. А может, просто не хотели быстро заканчивать? Ведь это был последний перегон их пробега.
Наевшись, накурившись и наговорившись, пошли к машинам.
Ефим предупредил, чтобы его не ждали, догонит в пути. Это, как правило, не поощрялось, но на последнем перегоне все можно.
А молодых влюбленных по-прежнему не было. Похоже – вошли во вкус. Но не подниматься же торопить?
И тут к Ефиму за столик подсел человек. Он сразу показался знакомым, однако Береславский, хоть и не жаловался никогда на память, вспомнить, где его видел, не смог.
Явно кавказец, явно видавший многое.
И точно то ли больной, то ли увечный.
Впрочем, впечатление некоей инвалидности сразу прошло, как только незнакомец начал говорить.
– Мне известно, что вы везете, – с места в карьер начал он.
Ефим ничего не ответил. Ему тоже известно. Ну и что?
Береславский уже понял, что этот приболевший товарищ представлял фирму, конкурирующую со Скреповым.
«Знакомый» незнакомец говорил негромко – только Ефиму слышно. И немного. Экономно, можно сказать. Но каждое слово шло в дело.
– Этот товар – мой, – четко и убедительно выговорил он.
Ефим опять ничего не сказал.
– Что молчишь? – неприятно улыбнулся его собеседник.
– Слушаю, – вежливо ответил Береславский.
– Я заберу его в городе, – сказал кавказец.
– Я не против, – сказал Ефим.
– Еще бы ты был против. – Вот же улыбочка у этого человека! Просто мороз по коже.
Но вот страх перед такими ребятами показывать нежелательно. Если, конечно, намеренно не демонстрируешь, для усыпления бдительности.– Мне вообще-то заплатили, – сказал Береславский. Когда речь шла об оплате услуг, он чувствовал себя увереннее.
– За что? – спросил тот. – За доставку груза?
– За доставку машины, – аккуратно поправил Ефим. – Грузы – это по вашей части.
– Даже догадываюсь – кто, – сказал визави, и глаза его так сверкнули, что Ефиму действительно стало не по себе.
Хорошо, что он – Береславский, а не Скрепов. Хотя, с другой стороны, для таких ребят не имеет значения, в кого они всаживают пулю, если это действие кажется им целесообразным.
За столиком повисла пауза.
– Так к чему ты это сказал? – с угрозой произнес бандит. Надо было, несмотря на внушаемый собеседником страх, уже менять тональность беседы.
– Во-первых, «вы», – спокойно сказал Береславский. – Мы с вами, – интонацией выделил он, – коров вместе не пасли.
Вспышки гнева не последовало, и осмелевший Ефим продолжил:
– А во-вторых, я просто перегоняю машину. Ваши разборки меня не касаются. Но если вы хотите, чтобы я гнал ее и для ваших нужд, это будет стоить денег.
– Сколько? – усмехнулся чеченец, но уже с меньшей злобой – похоже, поворот ситуации в сторону бизнеса его тоже устраивал.
Оно и понятно – какой смелый ни будь, а с армией в одиночку не посражаешься. Поэтому в интересах обеих сторон не доводить дело до крайностей, оставаясь в рамках товарно-денежных отношений.
– Тридцать тысяч, – спокойно сказал профессор. Он, похоже, вошел во вкус опасной, но денежной работы наркоперевозчика.
– Рублей? – уточнил собеседник.
– Американских, – согласился Ефим.
– А это не хочешь? – переходя на шепот, сказал чеченец, потянулся через столик к профессору и, предварительно оглянувшись, отогнул полу легкой куртки. С внутренней стороны, закрепленная ремешком, висела зеленая ручная граната.
– А как же порошок? – теперь уже усмехнулся Береславский.
– С собой таких денег нет, – отрезал чеченец.
– Нету денег – люби веник, – равнодушно сказал рекламный профессор. И про себя отметил – слегка струхнув, – что если придется ему умирать от руки этого человека, то смерть вряд ли будет легкой.
Да, не глаза, а просто предмет оптического устрашения.
Действительно, страшно.
Но выхода все равно нет. Надо быть уперто-жадным, тогда во Владике, возможно, появится шанс.
– Есть одна тысяча, – пересилил себя моджахед. – Первый взнос. Остальное – в городе: мне твой клиент должен много.
– А заплатит? – усомнился Береславский.
Лицо собеседника исказилось гримасой.
– За все заплатит, – почти шепотом сказал горец. – И за деньги чужие. И за порошок. И за…
Фраза осталась незаконченной, но у рекламиста даже мысли не возникло выспрашивать дальше – он никогда не встречал настолько концентрированной ненависти.
Ефим для вида немного подумал. Опасные переговоры его уже очень утомили, а реально переданные деньги были хорошим поводом их прервать. Потом, все-таки тысяча баксов тоже на дороге не валяется.
– Ладно, – сказал Береславский, забирая тощий конверт. – Но в городе тогда все равно отдадите тридцать. В сумме – тридцать одна. Плюс то, что вы мне показали.
– Что? – Теперь абрек был просто удивлен. Без ярости.
Чего яриться на жадность человека, который все равно скоро умрет?
– Граната, – тихо уточнил профессор. – «РГД-5». Зачтем за бонус.
– Зачем она тебе?
– Меньше будет идей с нападением по дороге, – честно ответил Ефим.
– Ну ладно, – усмехнулся горец. – Знаешь хоть, как пользоваться?
– В Интернете прочту, – ответно улыбнулся Береславский. Ему и в самом деле полегчало – похоже, сегодня опасностей больше не предвидится.
Чеченец достал из кармана и развернул газету, незаметно вытащил из-под куртки гранату и под бумажным прикрытием передал ее Ефиму.
– Дай свой сотовый, – велел он.
Береславский продиктовал десять цифр.
– А ты – свой, – в ответ попросил он.
Тот, помедлив, тоже назвал цифры.
Ефим, не скрываясь, немедленно их набрал. Стандартный звонок запел в кармане абрека.
– Не доверяешь? – уже без злости ухмыльнулся тот.
– Проверяю, – тоже без эмоций ответил рекламный профессор.
На том и расстались.
Посидев еще пару минут и проконтролировав чеченца, садившегося в темный «Опель», он уже решил пойти звать увлекшуюся парочку, как к столику подошел Самурай.
– О чем договорились с красноярским стрелком? – спросил он.
«Так вот почему кавказец показался знакомым», – понял Ефим. И еще ему было приятно, что Самурай, как оказалось, присутствовал все время рядом. Прикрывал, значит.
– О любви и дружбе, – ответил Береславский. И добавил: – За деньги.
Больше на эту тему не говорили: Самурай считал, что, если бы было что сказать – Ефим бы сказал сам.И вот – свершилось!
Все пять машин стояли у памятника на въезде в город. Экипаж первой машины спешно отвязывал от бампера веревку – их таки привезли во Владик на буксире: «раздатка», утомленная стилем езды и особенно победой в забайкальском прыжковом состязании, напрочь отказала за полсотни километров до конечной цели путешествия.
Отвязав, руками перекатили «Ниву» в голову колонны. Никто не возражал – парни заслужили это почетное право, лидируя конвой более семи тысяч километров.
Далее засверкали вспышки – не только в руках пробежников, но и подъехавших фоторепортеров. Местные киношники, не удовлетворившись заходившим солнцем, зажгли съемочные софиты.
Ефим хоть и устал слегка, но внимательно смотрел за происходившим. От его взора не ускользнул ни зеленый «Опель» с чеченцем, ни проехавшая пару раз мимо праворукая синяя «Тойота» со Скреповым.
Работодатели от него не отстанут. Это ясно.Но все опасное будет завтра.
А сегодня он доехал до Владивостока.