Исправленному верить (сборник) Перумов Ник
Матрёна дёрнула плечами – о чём это он?
– А не помрёшь, молодёжь поджидая? – Она смешливо наморщила нос: – А то доконают тебя твои формулы!
– Пока не восстановлю – не помру. – Он погрозил пальцем: – И ты не помрёшь. В случае чего, тебе мои записи передавать. Ответственные мы с тобой… дежурные по планете.
– Это да, – закивала Матрёна важно. – Это уж будь спокоен! – И неожиданно для себя самой прибавила: – Николай Андреич. – И заулыбалась.
Вячеслав Шторм
Видели ли вы пятнистого клювокрыла?
Его ввели в кабинет – какого-то особенно тонкого, без малого – прозрачного. Не от отсутствия цвета, а будто светящегося изнутри. Светлые, чуть вьющиеся, волосы. Почти не тронутая загаром белая кожа. Глубокие, цвета морской волны глаза. Длинные пальцы с идеальными, ухоженными ногтями. Булкин вдруг поймал себя на странной мысли, что ему безумно хочется… протянуть врагу руку. Стиснуть бы эти породистые пальцы в своих – сильных, грубых, с намертво въевшейся грязью – и давить, давить, давить, читая в глазах олигарха растерянность… страх… боль…
Кивком отпуская конвой и одновременно – прогоняя чересчур яркую картинку перед глазами, он буркнул:
– Садись, гражданин Сваровский.
– Благодарю, господин комиссар. Только я Саровский…
– Господ, типа, всех уже того… – поморщился Булкин. – А кого не того, тех мы… – Он несколько раз демонстративно сжал и разжал свои внушительные кулаки, чтобы до ненавистного олигарха лучше дошло.
– Простите мое любопытство, го… – Блондин вовремя опомнился и, хоть и не без труда, выговорил: – …Гражданин комиссар… а как ваше имя?
– Булкин мое имя, – буркнул тот. – Временно исполняющий обязанности военного коменданта Урании Булкин. Так запомнишь или, блин, визитку подарить?
– Нет, я имел в виду… То есть Булкин – это ведь фамилия, а вот имя… Не привык, знаете ли, как-то…
– Привыкай.
Комиссар вытащил из ящика стола пачку наркотических сигарет «Тахо» и пепельницу. Пощекотав ногтем обнаженную грудь жгучей брюнетки на пачке, так что девица сладострастно выгнулась от этой ласки, он несколько раз щелкнул конфискованной у какого-то вражины дорогущей зажигалкой. Прикурил от выскочившего сиреневого столбика пламени и блаженно выпустил в потолок густую струю дыма. Потом вспомнил об олигархе и подпихнул сигареты к нему:
– Кури.
– Благодарю вас, но я…
– Ясно. Здоровеньким, типа, помереть решил. Лады-ы, – угрожающе протянул комиссар, сузив глаза и становясь похожим на разозлившегося носорога. – А мне вот здоровеньким помереть уже не получится, факт. И еще хрен знает скольким миллионам на этой гребаной планете. И все из-за таких, как ты!
– Но я же…
– Ма-алчать! – Кулак Булкина глухо впечатался в столешницу.
Наступила тишина. В ней отчетливо было слышно тиканье антикварных механических часов на стене. Помнится, когда Булкин впервые узнал, что в его рабочем кабинете будет висеть штуковина, которая стоит больше десятилетнего заработка рядового люмпена, он впервые поверил в то, что революция победила.
Комиссар раздавил в пепельнице окурок и пододвинул к себе лежащую на столе папку. Раскрыл и вытащил два листа бумаги.
– Фамилия, имя.
– Чьи? – глупо переспросил арестованный и тут же смутился.
«Он же ведь совсем еще сявка! – с удивлением подумал Булкин. – Циклов двадцать, а то и меньше».
– Твои, гражданин, твои. Про себя я, типа, и так все знаю. Ну?
– Саровский, Ной Юлий Ричард.
«Ох ты ж! Третья ступень именования предков! – мелькнуло в голове комиссара. – Высокого полета птаха».
– Год и место рождения?
– Три тысячи сто второй, планета Церера, город Урания.
«Местный».
– Происхождение?
– Олигарх, – развел руками Саровский, словно говоря этим: «А то ты сам не видишь».
«Вот такой я, типа, дурак!» – мысленно же огрызнулся комиссар и продолжил допрос:
– Состоишь на воинской службе?
– Да.
– Армия, название части, воинское звание?
– Седьмая Помпейская дивизия. Третий саперный полк. Сублейтенант.
– Угу… Ну, расскажи мне теперь, гражданин Сваровский…
– Саровский.
– Одна хрень. Все вы – Сваровские… Так я говорю, расскажи мне, голуба, на кой черт тебе понадобилось зверей красть. Тебе, типа, хавать нечего было?
– Как бы вам объяснить, чтобы вы поняли…
– Объясняй как есть. Не тупей, блин, полена.
– Хорошо. Прежде всего, я их не крал.
– Угу. – Булкин вновь закурил и намеренно выдохнул облачко дыма в лицо арестованного. Тот немедленно стал тереть глаза – содержащийся в дешевых нарксигах опиат раздражающе действовал на слизистую оболочку. – Типа, на свой корабль ты их загонял, чтобы покатать… Эй, дежурный!
В приоткрывшуюся щель дверного проема немедленно протиснулась физиономия, которую любой, знакомый с творчеством великого Тома Гермеса Шелдона, мог бы описать крылатой цитатой из «Прометея Раскованного»: «Сколь зверовиден лик владельца Навсикайи»!
– Второго сюда! Мухой! – приказал Булкин, откидываясь в кресле и буравя олигарха взглядом. Тот, стоит отдать ему должное, ответил на взгляд совершенно без страха.
Через несколько минут дверь вновь раскрылась, впустив троих. Жесткие, похожие на спутанную проволоку волосы и почти черная кожа первых двух однозначно говорили о том, что под защитным куполом они бывали не часто. Лица, носящие явную печать вырождения, высоченный рост и гипертрофированно развитые мышцы недвусмысленно давали понять, к какому типу людей относятся оба. Но главное – огромные пульс-карабины, скорострельные «химеры» и вибромачете. В эти дни с оружием по улицам Города Неба ходили только повстанцы-люмпены. Вчерашние слуги и сегодняшние господа. Победители.
Под руки громилы вели – а точнее, волокли – абсолютно седого мужчину лет сорока в рваном и кое-где покрытом характерными бурыми пятнами мундире старшего офицера имперских ВВС.
– Товарищ временно исполняющий обязанности военного коменданта! – рявкнул просочившийся следом за троицей дежурный. – По вашему приказанию враг независимой демократической республики…
– Туда! – не дослушав, приказал Булкин, указывая на пустующий стул рядом с Ноем Ричардом Саровским. – Свободны!
Еле слышно прошипела закрывающаяся дверь, и в кабинете воцарилась тишина. Против ожидания Булкина, ни один из врагов даже не подал виду, что знаком с другим. «Выдержка? Понт высших существ? Ничего, и не таким баранам рога отшибали!»
– Ну-с, граждане олигархи, – потерев руки, с преувеличенным энтузиазмом провозгласил он, – приступим к делу! Прежде всего это касается тебя, гражданин… как там тебя… Ной? М-да, наградили же имечком… Но хошь ты ной, хошь вой, а отвечать за преступления перед народом все равно придется!
– Бросьте паясничать, та-ва-рисч, – слабым голосом, в котором тем не менее слышалось невыразимое презрение, выговорил седой. – Довольно и того, что я вынужден вас слушать.
– А ну захлопни пасть, гнида! – взревел комендант, хватаясь за кобуру с «химерой». – И не разевай, покуда не спросят. А то прямо тут мозги на просушку выну!
– Да уж, именно это вам подобные и умеют делать лучше всего, – скривился пленный. – Особенно когда против безоружных, да в силовых наручниках. Только плевать я хотел на все угрозы – ваши и…
– Георгий, не стоит… – поднял было руку Саровский, но седой ожег его таким испепеляющим, переполненным ненавистью взглядом, что Ной Юлий Ричард отвел глаза и закусил губу.
– Ага! Стал-быть, играть в несознанку и уверять, что вы друг друга первый раз видите, не будете? – возликовал Булкин. – И то хлеб!
Он не спеша поднялся, с хрустом потянулся, расправляя плечи, и смачно зевнул. Потом вновь присел, но уже не в кресло, а на край стола, уперев локоть в колено и положив на кулак небритый подбородок.
– Значит, гражданин Росетти, угроз ты моих не боишься, так? – спросил он пленного. – И вообще ты у нас такой, типа, храбрый, что о-го-го! Брехали, на Протее с одной имп-гранатой против лазерной, блин, турели ходил! Так чего же ты, храбрец, со зверушками воевать взялся? Меня вот безоружными попрекал, кто сдачи не даст, а сам-то чем лучше? Они ведь тоже без волын в клетках сидели, когда ты, герой, с планеты ноги делая, их пластидом обкладывал.
– Что за чушь вы несете, Булкин? – скривился тот. – При чем тут звери? Я вам уже неоднократно говорил, что получил приказ: при отступлении взорвать «Зоомир» как стратегически важный объект. Приказ, вы понимаете?! Хотя где вам такое понять…
– Напрасно ты так, гражданин Росетти. Очень даже понимаю. Значит, тебе дали приказ, и не выполнить его ты, такой весь из себя правильный офицер, ну просто не мог. А вот гражданин Сваровский, то есть, блин, Саровский, почему-то смог. Хотя тоже офицер и тоже с приказом. Отчего ж так?
– Вот у него и спросите!
– Спрошу, спрошу, не сомневайся. Но неужто тебе самому не интересно, за что тебе твой же друг и брат в спину из парализатора стрелял и остальным своим боевым товарищам тоже? Из-за какой такой придури ему звериные шкуры вашей – да и своей тоже – дороже стали, а?
– А какая разница, чем руководствовался предатель? – устало прикрыл глаза Росетти. – Одно скажу: очень рад, что кавалер Галактического креста и Протектор Империи генерал Юлий Хеймдаль Михаил Саровский до сего дня не дожил! И давайте закончим, наконец, этот фарс!
– Погоди! Твоя очередь говорить, гражданин Саровский. Вот прям щаз, перед лицом своего, блин, старшего товарища и командира, как на духу, а? Ну облегчи душу? Ему ж все-таки к стенке из-за тебя становиться…
Ной Юлий Ричард некоторое время молчал, сцепив свои замечательные тонкие пальцы в замок. Потом поднял на коменданта глаза и негромко спросил:
– Видели ли вы пятнистого клювокрыла?
Поздно вечером, нацарапав свое имя внизу последнего из нескончаемого вала документов, временно исполняющий обязанности военного коменданта Урании с отвращением отбросил световой стилос.
– Боролись мы с бумажками этими, боролись, – проворчал он, с омерзением косясь на переполненную окурками пепельницу, – и сами, блин, к ним же в плен угодили!
Булкин встал из-за стола и подошел к зеркальной стене кабинета, представляющей собой гигантское окно с удивительной панорамой засыпающего гигаполиса. Отсюда, с высоты в две с лишним сотни этажей, Урания даже со следами недавних боев и более чем на две трети потушенными огнями выглядела так, что захватывало дух. Спутники планеты – оранжевый Тюр, голубоватый Циолковский и опаловый Беллерофонт – во всей красе поднимались в усыпанном звездами небе, кажущемся еще бездоннее под сферой защитного купола.
– Да-а, – выдохнул комендант, машинально прикусывая кончик очередной «Тахо». – А ведь только один город, одна планета… Есть за что помордокваситься, за что красненьким побрызгать. Сколько веков на этих ублюдков горбатились, лишний грошик за счастье считая, сколько жили, как скоты – без врачей, без образования нормального. Да чё там образование – даже угла своего часто не было! А уж что жрали – ни тебе фугу в мундире, ни, блин, вина из одуванчиков… – яростно затянувшись чуть ли не на треть нарксиги сразу, он выпустил долгую струю дыма. – Но теперь – ша, граждане олигархи! Теперь и наши пацаны смогут кататься на «Торресах», «Арженто» и «Гран-Циклонах», учиться в разных там Святых Николаях и Имперских академиях управления, да и в корпорациях ваших бывших – вот в таких кабинетах работать, а не полы мыть да мусор выносить! Уж если даже ваши же собственные, трехступенчатые, это поняли… Дежурный! Дежурный! Да где он там, мать-перемать!
Снова усевшись за стол, Булкин от души врезал ладонью по кнопке тревожного вызова.
– Ты где шляешься…! – взревел он, когда через пару минут в кабинет влетел растрепанный боец с пульс-карабином на изготовку.
– Виноват, товарищ временно исполняющий обязанности военного коменданта! – отчаянно моргая, забубнил тот. – Больше не повторится, товарищ…
– Знаю, что не повторится! – все так же грозно, но внутренне уже успокаиваясь, прорычал комендант. – Потому как если повторится, я тебе, сукину коту, мигом мозги на просушку выну! Понял?
– Так точно! – гаркнул дежурный, не просто вытягиваясь по стойке «смирно», но даже пытаясь от рвения привстать на носочки.
– Ну, то-то! Ладно, принеси стакан «Райского сада» покрепче, с бейлем, и пусть ко мне доставят этого… Саровского…
– Так точно… то есть никак нет. Не могу, товарищ…
– Не понял. «Сад» кончился? Или бейль?
– Никак нет! Саровский! То есть разрешите доложить: военнопленный Саровский по решению военного трибунала приговорен к высшей мере социальной защиты. Приведено в исполнение, – дежурный покосился на часы, – сорок минут назад.
Булкин сгреб комбинезон на груди бойца в кулак, рывком подтянул его вплотную к себе, так что у того почти оторвались от пола ботинки, и яростно выдохнул в побелевшее, несмотря на планетарный загар, лицо:
– КТО ПРИКАЗАЛ?!!
И тот, зажмурившись и готовый на все, даже на легендарные комендантские «мозги на просушку», лишь бы не видеть бездны в щелках глаз начальника, выдохнул:
– Вы…
Перечень военнопленных, подлежащих «высшей мере социальной защиты». Список из восемнадцати имен. Одиннадцатый номер – Георгий Ульрих Соломон Росетти. Двенадцатый – Ной Юлий Ричард Саровский. Да, ошибки не было: почти шесть часов назад, в этом самом кабинете, за этим столом, он, временно исполняющий обязанности военного коменданта Города Неба Булкин, поставил свою нехитрую закорючку под этим документом. Быстро, небрежно, даже не вчитываясь в знакомые казенные формулировки.
Не вернуть. Не исправить.
Давно остыл принесенный едва дышащим дежурным «Райский сад», а Булкин все сидел, бездумно помешивая ложечкой в стакане и устремив невидящий взгляд в окно, за которым раскинулась ночная Урания. Перед глазами стояли лица сыновей – заживо сгоревшего во время аварии на руднике, администрацию которого не заботили даже азы техники безопасности, Старшего и погибшего во время самоубийственной атаки повстанцев на верфи Миноса Среднего. На плечи вдруг разом навалилась вся накопленная за последний месяц нескончаемых боев, нервотрепки и вечного недосыпа усталость. Наконец он негромко позвал:
– Дежурный!
На этот раз боец, кажется, вырос у левого плеча, словно из пустоты:
– Я, господин временно…
– Вот что, братуха… Ты ведь писал сегодняшний допрос?
– Так точно! В соответствии с протоко…
– Включи. И иди, отдыхай…
«Видели ли вы пятнистого клювокрыла? А серого лунного кота? Земного жирафа? В «Зоомире» были все эти животные и сотни других прекрасных и удивительных существ. А больше – нигде. Понимаете?
Я – очень обеспеченный, прекрасно образованный, генетически здоровый человек. Офицер вооруженных сил Империи. Олигарх с третьей ступенью предков в имени. Вы – уж не знаю вашей профессии… горняк? рабочий завода? уборщик? – не важно. В любом случае почти мутант, нищий и малограмотный. Люмпен, у которого имени нет вовсе. Между нами – куда больше, чем пропасть. Между нами – пять веков подлости, непонимания, лжи, ненависти. И кровь, кровь, кровь… Позавчера вас не пустили бы и на задворки моего дома. Вчера мы сражались друг против друга с оружием в руках. Сегодня вы походя, даже не вынув изо рта эту вонючую дрянь, отправите меня на смерть. А что будет завтра, не знаете ни вы, ни я. Но если вы спрашиваете, чего я хотел, когда нарушал приказ, стрелял в своих товарищей и пытался вывезти животных из приговоренного к уничтожению «Зоомира», – извольте. Я хотел, чтобы дети – ваши, мои, любые – смогли посмотреть на живого радужного геккона или каспийского льва. Чтобы они не воспринимали «Зоомир» сугубо как стратегически важный объект. Чтобы были не олигархами или люмпенами, но – людьми. И, быть может, тогда, когда вновь разверзнутся все источники великой бездны и окна небесные отворятся, у них еще будет шанс…»
Булкин успел в последний момент.
Нет.
Булкин опоздал.
– Ну чего, стрелять-то будем? Или только клювом щелкать горазд? Давай!
Выстрел.
Жалобное мычание.
Хохот.
– Э-эх, слеподырый ты, Тармашкин! Только шкуру зря попортил! Если б все так стреляли, олигархи нас еще когда к ногтю бы прижали! Учися, пока я жив!
Выстрел.
Звук падения чего-то тяжелого.
Одобрительные крики.
– Видал, как кувырнулся рогач? То-то! А ну, выводи второго! Нет, двух! И еще вон ту страшилу пятнистую. Устрою вам, желторотым, мастер-класс! И… смир-ррна!
Его все-таки заметили.
– Товарищ временно исполняющий обязанности военного коменда…
Договорить «стрелок» не успел – Булкин, не останавливаясь, влепил ему прямым в зубы. Даже не посмотрев на упавшего и, кажется, потерявшего сознание, бросил через плечо сопровождающим:
– Арестовать!
Потом повернулся к оставшимся четырем бойцам, замершим в шеренге не дыша. Прошелся взад-вперед, покачиваясь с пятки на носок и красноречиво положив руку на расстегнутую кобуру «химеры». Остановился возле стоящего последним – молодого лобастого парня с оттопыренными ушами.
– Фамилия, звание?
– Рядовой Тармашкин! Вторая рота добровольческого уранийского батальона!
– Что тут делаете?
– Охраняем… – Тармашкин сглотнул, когда его взгляд против воли уперся в три окровавленные туши за низким заборчиком. И с каждым следующим словом голос рядового звучал все тише: – Стратегически… важный…
– Ах, охраня-яете? А эти, – кивок на убитых животных, – типа, застрелены при попытке к бегству?.. Не слышу ответа!!!
– Никак нет… – еле слышно прошептал Тармашкин.
Булкин с минуту молча смотрел бойцу в глаза, едва слышно поскрипывая зубами.
– Ты хоть знаешь, придурок, как эти звери называются? Нет? Ну, ничего, блин, скоро узнаешь. И этих, и всех прочих у меня выучишь! Так, чтоб ночью разбуди – всех! Без запиночки! С номером клетки, ростом и весом! – Булкин шумно выдохнул, с некоторым внутренним усилием застегнул кобуру, одернул летную куртку и вновь обратился к бойцу, но теперь уже – совершенно другим тоном. Сухо. Деловито. Спокойно. – Значица, так, товарищ Тармашкин. С завтрашнего дня ты назначаешься комендантом «Зоомира». Подчиненность – лично мне. Приоритетность… – он чуть не брякнул «ноль», но вовремя остановился, – …«один». Отчитываться будешь еженедельно. Завтра получишь приказ о назначении, документы, а также деньги для закупки корма зверям на первое время и две роты в усиление охраны. А послезавтра жду тебя с полной описью обитателей «Зоомира» и соображениями на тему… всего. Вопросы есть?
– Никак нет… – выдохнул изумленный боец.
– Выполняй!
Булкин кивнул бойцам сопровождения и направился к своему бронеходу. Остановившись на подножке, он обернулся и позвал:
– Тармашкин!
– Я!
– Не подведи меня, братуха! Очень на тебя надеюсь. Иначе – сам понимаешь…
Не договорив своей любимой присказки-страшилки, комендант хлопнул дверцей.
– Так-то вот, гражданин Росетти, – проговорил он. – Может, только это я и умею лучше всего… но не всем же, блин, в белых перчатках ходить! Особенно – по первости… – Тут Булкин поймал изумленный взгляд водителя и, смутившись, буркнул: – На работу!
– Младшего? – Лицо жены на экране визора выражало крайнее удивление. – Да он уже сопит давно… Ладно, ладно, не шуми. Сейчас разбужу.
Через несколько минут на экране появилась недовольная, заспанная физиономия тринадцатилетнего мальчишки, со скидкой на разницу в возрасте очень похожего на временно исполняющего обязанности военного коменданта Города Неба. Он отчаянно тер глаза и, кажется, с трудом понимал, где находится.
– Здорово, сын, – кивнул Булкин.
– Хай, – вяло махнул рукой тот. – Все работаешь?
– Типа того. Дел – во! – комендант рубанул себя ребром ладони по горлу. – И, главное, сколько ни делай – все равно остается больше.
– А-ааа…
Повисла неловкая пауза. Наконец окончательно проснувшийся Младший робко спросил:
– Бать…
– А? – будто очнулся Булкин. – Чего, сынуль?
– Ты чё хотел-то?
– Хотел? А, да. Ты, это, видел когда-нибудь живого клювокрыла?
– Кого живого? – не понял и, кажется, даже слегка испугался мальчишка.
– Клювокрыла. Пятнистого. Нет? Вот и я не видел. То есть вроде и видел, да не разглядел толком. Темно, понимаешь, было. Но главное не это, а что он, клювокрыл этот, – есть. И еще до хрена кого есть. Так что, когда прилетите ко мне сюда, на Цереру, сразу пойдем смотреть. Зачем? Ну, ты, блин, спросил! Вот ты зачем в школу ходишь? Потому что мы с матерью посылаем? Не, на самом деле. Да не издеваюсь я! Во-от. Правильно мать подсказывает – чтоб человеком стал. Понял? Не люмпеном, не олигархом – человеком… Как это? Ну, понимаешь… Такое ведь сразу не объяснишь… и вообще, ночь на дворе. Так что иди, спи. После поговорим. Угу, и я вас…
Жена отключилась, но Булкин еще долго сидел, уставившись в погасший экран визора. Потом включил комп и вывел на экран универсальный поисковик по Глобальной Сети.
«БЫТЬ ЧЕЛО…» – поползли в строке запроса буквы, но комиссар, не дописав, остановился.
– Ага! Типа, щаз мне все расписали в двух словах, навроде инструкции к перфоратору! Да и не с моими пока мозгами такие вопросы задавать. Я ж не какой-нибудь там… Сваровский! – Булкин невесело усмехнулся. Посидел немного, задумчиво постукивая ногтями по столешнице. И вдруг тихо произнес: – Как там товарищ Пехтин говорил: «Чтобы понять врага, надо его узнать»? А ну-ка…
И он, решительно пододвинув к себе клавиатуру, напечатал:
«НОЙ ЮЛИЙ РИЧАРД САРОВСКИЙ».
ERROR: hatred
- Там, где вода ударяет в камень,
- Чтобы разбиться в пыль,
- Я отыскал тебя, мой хозяин,
- А отыскав, завыл.
- Как рассказать, что случилось дома?
- Несколько дней назад
- Воинов с запахом незнакомым
- К нам прискакал отряд.
- Пахло от них холодным и древним,
- Чем-то чужим и злым…
- Утром остались от всей деревни
- Только зола и дым.
- Как рассказать тебе без утайки,
- По-человечьи – как?
- Как мне сказать, что мертва хозяйка,
- Оба твоих щенка?
- Стая же вражья, трубя победу,
- Вдаль ушла на восток.
- День я за ними бежал по следу,
- Только догнать не смог.
- Им не уйти бы, не будь я ранен,
- Даром что на конях!
- Я потерял их, прости, хозяин!
- Бей, но не прогоняй!
- Но я запомнил, запомнил запах…
- Мой человек молчал.
- Тихо касался раненой лапы
- И головой качал.
- Ты не вернулся в свою деревню,
- Минуло две зимы.
- Мне не упомнить всех тех сражений,
- Где побывали мы.
- Кожа, железо, дожди и пламя,
- Мухи, палящий зной…
- Люди, еду делившие с нами,
- Звали это «войной».
- Только однажды с осенним дымом
- Ветер до нас донес
- Запах – и шерсть встопорщилась дыбом,
- И защипало нос.
- Запах, который – я помню, помню! —
- Носит с собою враг.
- Мой человек посмотрел – и понял.
- Или же знал и так?
- Мы ворвались в ту деревню вместе;
- Если вам кто сказал,
- Будто собаки не знают мести,
- Плюньте ему в глаза!
- Взвился пожар петушиным гребнем.
- Вдруг показалось мне,
- Что не чужая – наша деревня
- Снова горит в огне.
- В спину ударил твой голос строгий:
- – Стой, Золотой! Назад! —
- Я не послушал тебя, о Боги!
- Знаю: я виноват.
- Но под огнем проседала крыша,
- И я рванулся в дом,
- Вынес в зубах кутенка, мальчишку,
- Пахшего молоком.
- Гавкнул, смущаясь, охрипше глухо
- И положил у ног,
- После покорно упал на брюхо,
- Твой облизал сапог.
- Знаю, что недруга кровь – отрада,
- Знаю, как месть сладка.
- Только прошу, хозяин: не надо,
- Не убивай щенка!..
- Вечером пахло дождем и сажей,
- А от котла – борщом.
- Глупый мальчишка из стаи вражьей
- Спал под твоим плащом.
Кэтти Джемисон
От перемены мест слагаемых
Цветок к земле заставив наклониться,
сбив с ожерелья паутины жемчуга,
вспугнула перепёлку у гнезда
внезапно пуля, прежде чем вонзиться
в грудь человека.
Роберт Фрост.«В перекрестье прицела»
Надпланетный бой. Перекрестья лучей в тёмном пространстве. Вспышки лазеров. Вспышки горящих машин. Крики друзей по чудом работающей связи. Серые паршивцы держат «зелёный коридор» эвакуации в строжайшей неприкосновенности, и с планеты уходят вереницей катера разных размеров и мастей. Тают силы обеих сторон, всё больше ошибок делают пилоты, инженеры и механики, всё больше отчаяния, усталости и злости копится за каждым блестящим шлемом, всё реже попадают на прицел стоящие огня мишени, а по «коридору» проносятся серые тени, точками мерцая на экранах радаров. Наконец стартует с поверхности последняя перегруженная машина, пробивает атмосферу, исчезает в подпространстве, и тут же защитники «схлопывают» коридор.
Ни огней, ни криков. Плывут в пространстве обгоревшие машины, обуглившиеся катера, обломки истребителей и крейсеров, клубы газов… Бой окончен.
Сочинение
Куда я поеду на каникулы
Эллинор Р.
«Мой папа – командир истриeбительского звена. Его звено побeдило в бою над Матиссой. На каникулах я и мама поедем к папе. Я очень хочу увидеть Матиссу, но папу я хочу увидеть больше. Я скучаю по нему каждый день.
Папа прислал сообщение про Матиссу. Там чёрное море и салатавая листва. Ещё там живут мыши с крыльями и рыбы с тремя глазами. А ещё он нашёл мне подарок, но не сказал какой. Мама говорит, что это будет сюрприз.
Я уже собрала чемадан и сумку. У меня тоже есть сюрприз. Я получила отлично по математике».
Оценка: хорошо.Рекомендация: Эллинор, пользуйся словарём!В дальнейшем орфография и пунктуация Эллинор изменены в соответствии с принятыми правилами.
Георгий потянул на себя рычаги и выжал педали – истребитель мягко опустился на посадочную площадку. Обычно машина такого тоннажа садилась в облаке пламени и пыли, но для этого нужен нормальный космодром с метровым покрытием, а не имперская посадочная площадка, заросшая чахлой травкой. Сядешь на такую без должной осторожности и сразу стабилизатор потеряешь. Придётся залить хоть что-нибудь бетоном, а то звенья будут жечь топливо как оголодавшие утилизаторы.
Машина покачнулась и замерла.
– Высаживаемся, ребята, – сказал Георгий и отстегнул ремни. Ему ещё не верилось. Победа. И какая! Полвека Федерацию лупят в хвост и в гриву, отгрызая лакомые куски пограничных систем, а сегодня он стоит на одной из центральных планет Империи, и весь хвалёный имперский флот, поджав хвост, улепётывает в бесконечность. Оставив над планетой – и это тоже не будем забывать – кучу разбитых машин.
Георгий протиснулся в люк. Истребители дрожали в прохладном воздухе. Пилоты выпрыгивали на землю из своих аппаратов: ещё ошалелые, ещё не верящие, ещё заворожённые затянувшимся надпланетным боем, ещё не прочувствовавшие горечи от гибели друзей и знающие только, что они живы, а Матисса наконец взята.
– Пошли, лейтенант! – Алекс ткнул его в плечо. – Успеешь настояться.
Особо рассиживаться им не дали: шестичасовой сон, и вся часть отправилась чинить, проверять и заправлять истребители. Десантные группы прочёсывали города и веси, специалисты по технике копошились в подвалах и чердаках, а пилотам, как обычно, выпало оказывать посильную поддержку ремонтному корпусу. К вечеру через посадочную площадку прогалопировали десантники, и Георгий окликнул одного из них:
– Что-нибудь нашли?
Коста притормозил на минуту, благоразумно держась подальше от перемазанных смазкой Георгия и Люка.
– Пусто. Не зря эти сволочи двадцать часов держали «коридор»: ни человека, ни котёнка, ни щенка. Мы прошли мимо фермы, так они даже скот успели выпустить.
– Да ну?
– Честное слово – вон в той долине пасётся. Город тоже пустой. Желающие могут гулять.
– Это официальное разрешение?
Коста рассмеялся:
– За официальным – к своим! Ладно, я побежал.
– Ты пойдёшь? – с интересом спросил Люк, оттирая смазку с инструментов.
– Пойду, конечно, – рассеянно сказал Георгий. Его, наконец, догнало ощущение избитости, оставленное перегрузками, и ни в какой город не хотелось. Но пропустить возможность внимательно рассмотреть логово врага было, разумеется, немыслимо.
Город рядом больше походил на село: домики низкие, по всем улицам зелёные насаждения, периодически переходящие в огороды и рощи, главная площадь обсажена со всех сторон кактусами. Самыми интересными зданиями были госпиталь и ремонтные мастерские катеров. Пилотов расквартировали в госпитале: раненых в одном крыле, целых – в другом. Военнопленные были где-то на верхнем этаже, но туда Георгий не сунулся. Впрочем, его бы туда и не пустили.
В компании с Алексом и Иеном он обошёл значительную часть города, периодически заглядывая в дома. Жители вымелись по тревоге с удивительной оперативностью, не забыв ни детей, ни домашних животных, ни работающей аппаратуры, но без сожаления оставив все предметы обихода. Георгий не сомневался, что трофеи с Матиссы будут долго украшать жилища его сослуживцев и их подруг, но сам он подбирать их избегал. Во-первых, кто их знает, чем всё это заражено, учитывая, что имперцы – короли биологического оружия, а во-вторых, снятые с мёртвых тряпки никому ещё радости не приносили. Алекс и Иен его брезгливости не разделяли. В одном из домов они нашли коллекцию холодного оружия и затеяли приволочь её на квартиры и раздать ребятам. Помогать им Георгий не стал. Вместо этого он прошёл в соседнюю комнату, где и увидел куклу.
Кукла сидела на разобранной постели. Она была размером с младенца, но изображала девочку лет пяти со светлыми косами, карими глазами и мягкими ступнями и ладошками. Кукла была одета в жёлтый комбинезончик с бабочками на груди, а за спиной у неё висел пёстрый рюкзачок. Георгий поймал себя на мысли, что вот так, наверное, и выглядела хозяйка куклы, влекомая мамой к транспорту в середине ночи. Только у неё, наверное, растрепались косички и светлые пряди били в лицо… Хотя откуда в Империи светловолосые дети? Вот же падки мутанты на экзотику – даже куклы похожи на другие расы! Или хозяйка сама блондинка – бывают же и у них. Иммигрантка откуда-нибудь или экспериментальный геном… На коленях у куклы лежал конверт, на котором неровным детским почерком было выведено «Победителям». Георгий поколебался пару секунд и протянул руку за письмом.
Конверт был не запечатан, и взрывчатки к нему не прилагалось. Внутри, на единственном листе бумаге, были крупно выведены расплывающиеся буквы. Девочка старалась, писала на незнакомом языке, может быть, даже высунув от напряжения язык, как Эллинор.
«Пожалуйста, отдайте мою куклу тому, кто будет о ней заботиться. Её зовут Танни, и ей четыре года.
Спасибо. Кора Мирэ-Вайo».
Георгий, уже не колеблясь, спрятал письмо в карман, взял куклу на руки и вышел к товарищам.
– Что это? – удивился Алекс, обвешанный оружием, как рождественская ёлка игрушками.
– Кукла. Подарю Эллинор.
– А-а-а. Ну пошли.
Теперь я не живу на Матиссе, потому что Матисса захвачена. Мы в гостях у Лиссы – она моя троюродная сестра. Мне поручено её развлекать и охранять. В последний раз мы виделись год назад, когда она была совсем маленькая. Из нашей встречи я помню торт и фейрвеки, а она – мою куклу. Я всё утро ждала, когда она о ней спросит.
– А где же Танни, Кора?
Лисса ещё маленькая и не знает, что есть вопросы, на которые не хочется отвечать.
– Я её подарила.
Я ревела весь взлёт, как малышка. Но мама права: с ящерицей в кармане, рыбками в руках, щенком в сумке и запасом воды на груди ещё и куклу я бы не унесла. А на маму, кроме второго щенка и Райда, был навешан запас воды и еды для нас всех, включая зверей, а ещё какие-то «очень важные приборы» и костюмы космической защиты. И Танни осталась дома, на кровати. Единственное, что я успела сделать, это написать письмо, чтобы её отдали. Я знаю, что она не живая – и ей всё равно. Но я-то люблю её!
– Кому?
– Тому, кто будет жить в нашем доме.
– Ты думаешь, ей понравится?
– Угу.
Конечно, ей не понравится. Но, наврное, с другой «мамой» лучше, чем вообще одной. Так, по крайней мере, думает моя мама. Я спросила у неё вчера, с кем теперь Танни, и она ответила мне: «С кем-нибудь». Моя мама всегда занята, а сейчас больше, чем всегда. Я думаю, она нарочно. Папа ещё на Матиссе, и она за него боится. К маме приходил один из разведчиков, сказал, что папа жив, но в плену. Мама дала ему печенья на дорогу, а потом плакала ночью. Я знаю, я подсматривала. А теперь, чтобы больше не плакать, она занята. А мне можно плакать, раз я пока маленькая, но я не хочу. Я только волнуюсь. И хочу спросить про папу, но не спрашиваю. Поэтому спрашиваю про Танни:
Читать бесплатно другие книги:
