Исправленному верить (сборник) Перумов Ник

– Лучше – не надо. Мне эта нужна.

– Ну, извиняйте. Но ежели что…

Назавтра. Городской Дом Печати.

Отдел по приему объявлений

– Добрый вечер, слушаю вас.

Тут тоже окошко, а перед ним – широкая полка с листками бумаги и карандашами на веревочках.

– Здравствуйте. Мы хотели бы дать объявление в газету.

– Для ближайшего выпуска? Тогда с доплатой за срочность.

– Согласны. Содержание такое: «Особу, обращавшуюся…»

– Нет, Дани, лучше так: «Просим откликнуться особу, снимавшуюся для портрета в мастерской на улице Печатника двадцать восьмого числа прошлого месяца…»

Дани локтем опирается о полку. Делает лицо, как у здешних изваяний при входе. Только факела в другой руке нету: с электрической лампой, как у статуи Просвещения.

– «…Ваш портрет великолепен, благоволите его забрать!»

– Этого не надо. Просто: «Ждем Вас в указанной мастерской с десяти утра до шести вечера». Кажется, всё?

– «…без обеда»!

– Что – «без обеда»? Приходить – «без обеда»? Или ждем – голодными сидим?

– Нет. То, что вы работаете без перерыва на обед. И это, между прочим, дурно.

Приемщица окликает:

– Сам-то снимок сохранился? Можем его дать вместе с объявлением. Чтобы наверняка. Ведь вот допустим: снялся кто-то – а прийти к вам не может. А тут его знакомые увидят и к вам зайдут. Нас-то весь город читает. И снимки мы хорошо воспроизводим, если качество приличное. Или если у вас не только отпечаток, а пластинка тоже есть.

– Так не получится, к сожалению. Заказчица нас не уполномочила помещать ее портрет в газете.

– Ну и зря.

На следующее утро. Кухня в доме Чамианг

– Так, еще раз. Простыней – шесть и восемь. Наволочек – сорок. Пододеяльников – четыре больших, десять средних. Балахонов – восемнадцать. Рубашек мужских – двадцать, женских – двадцать шесть, детских – восемнадцать. Полотенец – девяносто восемь.

Девушка в голубой косынке с уважением оглядывает стопки белья. Не всякая прачечная может похвалиться такими заказами.

– Уф!..

Бабушке Чамианг не до того: она ищет кошку. Нашла: на сиденье стула, придвинутого вплотную к кухонному столу.

– Благодарствуйте, милочка. Вот счет… Кофею выпьете?

– Ой, нет, мастерша-профессорша, возчик ждет.

– Жаль. У меня к вам был разговор. О другом деле, не о стирке.

– Это всегда пожалуйста. Кошечке вашей жениха подбираете?

– Садитесь. И кофей пейте. Вот печенье, орехи… Не в кошке дело. Видите ли, моя младшая невестка, сама того не желая, столкнулась с некой подозрительной особой. Взгляните.

Прачка морщится:

– Да-а… Из одержимых? Проповедница, вещает что-то… не то?

– Слава богу, нет. Или мне не всё рассказали. Но вы такой дамы не знаете?

– Да боги миловали, не доводилось.

– Если случится встретиться или если кто-то из ваших товарок, заказчиц… Милочка, я вас попрошу: дайте мне знать. Как зовут эту женщину и кто она такая. Карточку возьмите, у нас их теперь полон дом. Только в следующий раз верните, пожалуйста.

– Хорошо, мастерша Киангани, поспрошаю.

Еще день спустя. Городской Зверинец

– …В наши дни это самое крупное сухопутное животное. Вы спросите, дети: а как же топтыгин? Только в сказках? Нет: они существовали, но, как доказали наши ученые, вымерли во времена Великой Зимы. На юге остались их дальние родичи – тапиры, их мы потом тоже увидим. Итак, хоботари. Крупнее всех на суше. А из морских зверей кто самый большой?

– Кит!

– Правильно. А который кит, кто-нибудь знает? Мальчики, не отвлекайтесь!

– Певчий! Потому что поет, и его далеко слышно.

– Молодец. Но вернемся к хоботарям… Бенг, ты куда пошел?

– Я сейчас.

За углом решетки – узкий проход, там подметает смуглый дядька-иностранец. Наверное, прибыл к нам вместе с хоботарем, чтобы зверь не скучал на новом месте.

– Здравствуйте. Вы служитель?

– Слушитель. А фы ис школы?

– Да. Из Первой Народной. У меня к вам вопрос.

– О нет! К шифотным нелься.

– Мы вот этого человека ищем. В школе никто не знает. А сюда она не заходила?

– Уфы, я не фител.

– Жалко.

– Если шелаете – я спрошу у нефо.

– У хоботаря?

– Та. У Фарфи.

– Хоботарю до нас дела нет. Он, может, и видел, да не запомнил.

Следующим вечером. Общинный храм Единого Бога

– Благого Закона и Благой Любви – тебе, Римбо, и тебе, Бони. Слышал, ваша семья разыскивает кого-то?

– Робеем докучать излишними вопросами, но…

Бони переходит к делу:

– Для нас это очень важно, правда. Вот эта женщина, с вашего дозволения.

В молельном зале темновато: верхнего света нет, только масляные лампадки по стенам. Священник надевает очки:

– Скорбный лик… Не из наших прихожан.

– Да мы и не знаем, какой она веры. Всюду расспрашиваем… Здесь, в общине, тоже никто ее не узнаёт. Может быть, мы спешим, и все же: отважимся просить о чуде ясновидения. Пребывает ли таковая особа среди живых.

– Никогда не слишком рано обратиться к Господу. Я напишу вам, когда буду готов к обряду.

И еще один день спустя.

Орочья слободка, квартира доктора Чабира

– Чабир, друг мой!

– Угу?

– Вот скажи мне: если бы ты собирался угостить такую даму, что бы ты ей предложил из выпивки?

– Это – дама?

– Ну… женщина.

– Уверен, Дани? Не мужик?

– А в этом что-то есть… И все-таки, если считать, что дама?

– Она не пьет.

– Ты ее знаешь?

– Нет.

– Тогда откуда такое заключение?

– В родне были орки. Пила бы – уже бы спилась. Было бы видно. Порода.

– Ну, пусть не выпивка, пусть отобедать.

– Домой не позвал бы. В дорогой кабак – тоже. Не в пивную.

– Тогда остаются трактиры среднего пошиба.

– И кофейни.

Дани приобнимает друга за плечи. Смешная пара: долговязый человек и невысокий сутулый орк. Потому и подружились.

– Чабир, а, Чабир? Пойдем, пройдемся? Мне одному как-то не с руки. Поспрашиваем, а? Только сначала надо будет зайти еще и в Участок. А потом уж по кабакам.

Доктор Чабир – явление исключительное: хотя он и орк, но хмельного не чуждается. Ему можно, он все равно никогда не пьянеет.

– Угу. Стража, потом выпить. Прежде бывало наоборот.

Тот же день. Участок Городской Стражи

Стражничий начальник идет по коридору. Очень осторожно, потому как тут работают маляры, а форма у Стражи черная. Сталкивается с Дани лицом к лицу. Этакий голос не сулит ничего хорошего:

– Здрассьте!

– О! Здравствуйте, господин… сотник! Как удачно, что я Вас встретил. Вы мне поможете?

– Чем?

– Взгляните, пожалуйста. Такой женщины у вас нет? Не сидит?

– А вам зачем?

– Надобно очень. Это личное.

– Как зовут? И вы ей – кто?

– Да, собственно говоря, никто. И прозвания, к сожалению, не знаю.

– Если бы и сидела, мне основания нужны, чтобы с вами толковать.

– Все основания есть, ведь я ее ищу. Вот вы – как опытный сыщик – могли бы посоветовать начинающему: с чего начать?

Сотник вздыхает:

– Начать с чего? Выправить себе разрешение на сыскную деятельность. Или обратиться к тем, у кого оно есть.

– Но я же и обращаюсь – к вам.

– Заявление хотите написать? Тогда – по месту жительства.

– Но для заявления нужно же хоть что-то помимо снимка? А я ничего не знаю.

– А снимок у вас откуда?

– Она забыла его в светописной мастерской. Заплатила, но не забрала. Возможно, это и глупо, но нам кажется, что с ней случилось что-то нехорошее.

– Да вы-то при чем? Вы ведь, как я помню, лекарь?

– Лекарь. Но беспокоиться о ней могу?

Ларбарский стражник с безысходной тоскою спрашивает:

– Доброхот?

– О, теперь я тоже вас вспомнил… По-вашему, доброхот – это всегда плохо?

Тот же день. Трактир «На Каменной дороге»

– Мастер Дани! Мастер Чабир! Пожалуйте! Давненько к нам не заглядывали. Чего изволят доктора?

– Два по двести и повторить. Грибочки в уксусе – сразу. Горячего сыру – потом.

– Угу.

– Что-нибудь еще?

– Послушай, Ча, ты же здесь каждый вечер, так?

– Два через два.

– Взгляни-ка. Вот эту даму никогда не видел?

– Эту? Нет. При мне не бывала. Но вы спросите у Талли. Он к посетителям пристальнее.

Над входом в трактир окно с узором из цветных стеклышек. Вышибала Талли со снимком подходит ближе к свету. На лысой голове отражаются желтые и синие треугольники.

– Вот занятно! А теперь вы их ищете… Заходили к нам. Вдвоем. Видать, с супругом. С месяц назад. Постояли, огляделись. Потом она головой покачала: дескать, нет. И пошли. Я тогда еще подумал: сынка ищут? Ну, или дочку. Оба как раз в том возрасте, когда дети взрослеют. Понятное дело, развлекаться их тянет. Детей, то есть. А родители бегают. Это еще хорошо, если совершеннолетние, дети-то. А то придет: с виду – взрослый, а по годам… А потом шум будет.

– Продвинулся, Дани?

– По крайней мере, мы выяснили, что у нее есть некий кавалер?

– И что тебе?

– Да сам не знаю пока.

Назавтра

Последний праздничный день. Доктора Чамианги не дежурят, Линг не работает, вся семья в сборе. Самое время устроить совет.

Разместились в нижней гостиной – она просторнее и стол там больше. Длинный, прямоугольный – сейчас он выставлен в самый центр залы. Во главе его восседает бабушка, напротив нее – Рангаи с маленькой Райей на руках. Рядом – Римбо, потому что дочку, когда она на коленях у папы, кормить гораздо удобнее. Справа от Римбо – Ани, Бони и Линг. А по другую сторону стола – Бенг и Дани.

Десять дней поисков и расспросов ни к чему не привели. Коллеги Рангаи, подруги Бони и воздыхатели Ани даму не опознали. Среди недавно умерших похожая особа тоже не числится.

– Линг, а ты уверена, что она была жива, когда приходила в мастерскую? У вас же есть прибор, чтобы чары определять?

– Есть, конечно. Но, Бони…

– А давно он звенел в последний раз?

– При мне – ни разу.

– Так, может, он и не работает?

Бабушка разводит ладони в стороны – будто бы ждала, что в нее кинут подушкой. Или еще чем-то большим.

– Господи, Ани, но зачем мертвому духу – снимок?

– Ну как же – зачем?

Похожим взмахом руки торговцы откидывают на счетах костяшки.

– Вот представьте: если она умерла пятьдесят лет назад. Когда еще не было светописи. А теперь захотела иметь на памятнике надгробный портрет. Чтобы не хуже, чем у других. И пришла, а?

Рангаи подхватывает полотенцем творожок, выпавший изо рта у Райи:

– Дани, но тогда она должна была бы его забрать?

Должна. Ибо мертвые благозаконны.

– Ну, мало ли… Допустим, постигла суетность своих желаний?

– Или… Сколько в городе подвижников Смерти, – добавляет Римбо, набирая в ложку творог. – Почуяли неупокоенный дух – и упокоили.

Линг не подымает глаз. Вот, из-за нее все эти разговоры. Да еще за едой. Да при маленьких.

Бони примирительно сплетает пальцы замочком:

– Или все проще. Такого лица больше нет. Вообще нет.

– Как это – нет?

– Приходил кто-то вполне живой. Но под личиной. Незаконный наважденец какой-нибудь. Принял обличье и решил проверить, выйдет ли оно на снимке.

– Или просто у человека открылись дары к чародейству. Сами собой, не нарочно. И тоже к перемене внешности. Смотрит в зеркало: вроде бы я – или не я? Пошел сняться.

– Да. Но во всех этих случаях ему важно было бы видеть, что получилось. А он за портретом так и не явился. Она то есть.

– Так ведь не может! Не может опять ту же личину себе навести. Неопытный он кудесник!

– Сказался бы братом той дамы.

– Да долго ли в Ларбаре проходит на свободе неучтенный чародей? И опять же, счетчик звенел бы.

– Ага, брату? А ты, Линг, ему отдала бы карточку?

– Теперь, пожалуй, отдала бы…

Другие доброхоты подговорили бы какого-нибудь знакомого, чтобы зашел, наконец, в мастерскую, назвался родичем и забрал пресловутый портрет. Но не таковы Чамианги.

– Не обязательно – чары. Что, если это лицедей упражнялся? И тоже: во второй раз нанести точно такой же грим у него не получается. Или роль уже кому-то другому передали, он и обиделся…

– Давайте еще по балаганам пройдемся.

– И по настоящим, и по самодеятельным, их тоже много.

– Или по заведениям, где собираются… Ну, те дядьки, кто в женскую одежду рядится.

Бабушка воздевает руки к потолку:

– Бони!

– А что? – откликается доктор Дани. – Можно и их проведать. То-то у Чабира возникли сомнения…

– Дядюшка, ты… бывал в таких местах?

– Заходил. Только давно.

– И… рядился?

– Нет. Я решил: пусть меня считают девицей, переодетой в мужское платье. Между прочим, все восхищались – так естественно я держалась… Держался.

– Но зачем?

– Любопытно было. Да и мало ли, как жизнь повернется. Вдруг – пригодится.

– Теперь я знаю, что тебе подарить на день рожденья, Дани.

– Ага. И шляпку с кружевами.

Три дня спустя

Доктор Дани осторожно пристраивает зонт в углу ординаторской. Переодевается. С надеждой оглядывается на кофейник – горячий ли? И приступает к поискам чистой чашки.

В шкафу таковой не оказывается, на подоконнике – тоже, хотя в прошлый раз он оставлял ее именно там. Может быть, в ящике стола? На столе высится замысловатое сооружение, свернутое из праздничной газеты.

– О! Что это?

– Боюсь, что это – вам. От благодарных недужных.

Глава отделения – противник гостинцев вообще и подобного неряшества в частности. Разве что ему поднесли бы восточные стихи на раззолоченной бумаге. Дани стихов тоже не отверг бы, но внутри свертка – бутылка и ранние овощи: редиска, петрушка.

– Мне надо потолстеть. Иначе так и буду получать в дар съестное.

Дани комкает газетные листы.

–  Мила и богачу, и работяге расхожая народная газета. Особенно же ценится за это: за ширину и качество бумаги.Потому что другого толку от нее нет. Представьте: пять дней уже, как дали объявление – а никто так и не откликнулся. «А нас читают пятьсот тысяч граждан!»

– Разыскать заказчицу действительно необходимо?

– А мне-то казалось, я знаю всех женщин нашего города… Как вы думаете: она не могла быть приезжей? Вполне могла. И что, планы изменились? Срочно уехала?

Начальству положено быть осведомленным о тревогах подчиненных. Глава отделения рассеянно кивает. Молчит.

– Линг уже додумалась до совершенной глупости. Будто та дама снималась в нескольких мастерских, чтобы сравнить – где лучше. И в итоге выбрала не нашу.

– Это очень обидно?

– А вы бы не расстроились, если бы ваш больной пошел лечиться к другому доктору?

– Главное, чтобы больному была оказана надлежащая помощь. Но с трудом могу вообразить такой случай, что я стал бы гоняться за ним по городу. Вы говорите «сравнить». Кажется, для этого следовало хотя бы взглянуть на все снимки?

– О! Золотые речи. Непременно передам Линг.

– Должно быть, эти поиски сами по себе увлекательны.

Сказано то ли с сочувствием, то ли язвительно. Вот, дескать, нашли забаву…

– Я думаю, это хорошо. Пусть лучше Линг переживает из-за портрета, а не из-за того, что у нас с ней нет второго ребенка. И не будет, наверное. «Общего». Будто бы Бенг – чей-то еще.

– Понятно. Обратите внимание на больного из второй палаты. Кишечный парез до сих пор сохраняется…

Два дня спустя

Мастерша Римбо недовольна, что муж после дежурства вместо отдыха взял привычку заниматься со стажером. Но что поделаешь: ученик дежурит вместе с учителем, провожает его до дому. И встречают его неизменно приветливо, поят чаем, угощают обедом…

– Вы не вспомнили?

Юноша мрачно отвечает:

– Вспомнил. Только, скорее всего, это не поможет.

– Ну же!

– Мне тогда показалось: знакомое лицо. А потом я сообразил. Ваш снимок похож на рисунок в книге. Знаете – «За отмену рабства в Приморье»? Мастерша Вайна Дарраби, Прошу-Прощенья.