О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий

– Это как комиссия решит, – отвечает моряк. – Скоро у меня медицинская комиссия.

– Что же, комиссия вас забракует? – со смехом, как о чем-то невероятном, спрашивает Петя.

– А вдруг… – нахмурившись, отвечает Малахитов.

– Но вы все равно уедете на фронт, правда, Женя? Чихать вам на всякие комиссии! – восклицает Петя.

– Да как тебе сказать… – Малахитов останавливается и закуривает. – В 41-м меня никакая сила в тылу бы не удержала, а сейчас, пожалуй, и без меня могут обойтись…

Петя огорченно пожимает плечами.

– Что касается меня, Малахитов, – суховато говорит он, – то я в вашем возрасте жил бы только на фронте. Впрочем, – в глазах его появились огоньки, – я слышал, что в некоторых частях есть мальчики моих лет…

– Тебе нельзя на фронт, – серьезно говорит Малахитов. – С кем же ты Маринку оставишь? Что же она одна будет делать, если я… – он осекся и искоса взглянул на Петю. – В общем, тебе нельзя, у тебя сестра на плечах, да и война кончается, мастер Пит.

– Откуда вы знаете, что я мастер Пит? – спросил Петя, почему-то нахмурившись.

– Из трубы, – усмехнулся Малахитов.

Петя, как обычно, через камин вернулся домой и увидел, что сестра, поставив на пол зеркало, разглядывает свои ноги, обутые в туфли на толстом сплошном каблуке.

– Каблук деревянный? – спросил Петя.

– Модно в этом сезоне, – объяснила она с какой-то кривоватой улыбкой. – Танкетки…

– В маминых лучше, – сказал Петя, садясь на кровать. – Нога выше.

Марина подошла к нему и вдруг резким движением сорвала с его правой ноги полуистлевший башмак.

– А вот твои шикарные штиблеты мы сейчас отправим ко всем чертям! – засмеялась она, обернула башмак газетой, бросила его в камин и чиркнула спичкой.

– Марина! – вскричал мальчик в ужасе. – Что с тобой, дочь моя?!

Марина повальсировала вокруг него, сорвала и левый башмак и его отправила в камин.

– Ура! – вскричал мальчик, поддаваясь возбуждению сестры. – Теперь я бос, как великий вождь Туамоту! В школу не ходить!

– Рано радуешься! – Марина словно фокусник подняла над головой тяжелые красные ботинки на толстой подошве. – Как обновка?

– Ух ты! – Мальчик схватил обновку. – Подарочные? Американские?

– Канадские. По ордеру получила.

– Здорово! Давай пойдем вместе в цирк? Мамочко приглашает. Ты в маминых, а я в канадских… Давай примерим!

Марина не успела опомниться, как он бросился к чемодану, открыл его и… увидел, что ЛОДОЧЕК МОДЕЛЬНЫХ ЛЕНИНГРАДСКИХ МАМИНЫХ там нет.

Он поднял глаза на сестру.

– Я… Петенька… их… в починку… – пролепетала она.

Мастер Пит и герцог Гиз сидели на коньке крыши. Визжали под сильным ветром ржавые жеребцовские флюгеры.

– Всю эвакуацию берегли, понимаешь, Гиз, – говорил Петя. – А теперь Маринке на танцы не в чем пойти. Взяла и продала, дура…

Он печально посмотрел на свои ноги в красных канадских ботинках.

– А давай ей купим новые туфли, – предложил Ильгиз. – Купим на барыге, и все.

– Купим! А где пиастры?

– Заработаем. Сейчас многие пацаны зарабатывают. Пузырьки будем сдавать – раз? Марки продадим – два? Потеплее будет, лягушек в Заречье наловим и в медицинский институт продадим – три?

– Так ведь скоро мы и клад отроем! – воодушевился Петя. – Все государству отдадим, только ордер на туфли попросим. Точно?

– Ну, это пока отроем! – скептически присвистнул Ильгиз. – Пока что давай в воскресенье на барахоловку двинем.

– Герцог Гиз, у тебя голова работает! – вскричал Петя.

Под серым низким небом бурлит месиво тыловой «барахоловки». Чем только здесь не торгуют: хлебом, спиртом, патефонами, сахарином, маркизетом, ржавыми гвоздиками, стертыми каблуками, фолиантами в медных застежках, бязевыми кальсонами, попугаями, марками…

Петя потерял в толпе друга и растерялся со своим жалким альбомчиком. Вдруг на него налетел шустрый долговязый подросток с оловянными глазами, выхватил альбомчик, начал его листать, приговаривая:

– Острова Кука? Зола! Гвинея? Зола! Тасмания? Зола! На, держи червонец!

Он сунул Пете смятую бумажку и мгновенно исчез в толпе вместе с альбомом.

Петя сжал зубы, чуть не заплакал. На червонец можно было купить только стакан семечек. Лица, хари, физиономии торжища поплыли перед ним.

Вдруг он увидел Малахитова. Моряк торговал у дородной спекулянтки серое демисезонное пальто. Он протянул тетке пачку красненьких тридцаток, прибавил еще что-то натурой, комочек какого-то продовольствия в опрятной тряпице, и пальто стало его собственностью.

Женя тут же сбросил с себя фронтовую телогрейку и не без удовольствия облачился в обновку, чем-то неуловимо напоминающую обыкновенное байковое одеяло. Выцветшие синие полосы внизу еще больше подчеркивали это родство.

– Ну, как влитое! – ахнула тетка, призывая свидетелей. – Люди добрые, посмотрите на красавчика! – На руках у нее тут же оказалось еще одно точно такое же пальто.

– Шикарно, баба Маня! Ах, красота! – запричитали вокруг «барыги». – Еще бы шляпку молодчику, и прямо хоть в музей!

Вдруг раздался бешеный хохот.

– С обновкой, браток! Шикарное одеяльце! А подушку-то на голову не забыл? – хохотал Боря Мамочко, развалившийся на сиденье открытого «доджа». Военная эта машина медленно продвигалась сквозь толпу. Управлял ею какой-то штатский жеваный типус, и принадлежала она, видимо, какому-то гражданскому учреждению.

Петя замер, ему показалось, что неустрашимый десантник тут же рассчитается за насмешку, но Малахитов только смущенно улыбнулся, бросил телогрейку на какую-то бочку и пошел прочь.

– Женя! – крикнул мальчик и побежал за ним.

Петя и Малахитов сидят на пустой трибуне футбольного стадиона. На беговых дорожках стадиона, как всегда в эти годы войны, маршируют новобранцы, но в секторе для прыжков уже тренируется одинокий спортсмен.

– Зачем вы купили это пальто? – морщится на одеяло Петя. – Оно вас не личит.

Малахитов пожимает плечами.

– Мирная жизнь, мирная форма…

– Почему мирная? Война еще не кончилась. Марина говорит, что госпиталь переполнен…

Вдруг из прохода за спинами Малахитова и Пети на трибуну вываливается с веселым шумом группа молодых солдат. В руках они тащат футбольные бутцы, мячи, гетры… Тут же на скамейке начинают переодеваться.

– Ну, братцы, сейчас нам Шурик покажет свой мастерский класс! – кричит один из солдат.

Все с хохотом смотрят на щуплого блондинчика.

– Эй, дубль «Зенита», публика ждет!

Блондинчик стягивает через голову гимнастерку и становится ясно, почему его «заводят»: на груди у него замысловатая татуировка, в центре которой футбольный мяч и надпись: «Я люблю футбол. Дубль Зенита 1941».

Шурик словно не слышит шуток, он натягивает майку, берет в руки мяч, взглядом знатока проверяет шнуровку и вдруг на мгновение прижимается к мячу щекой, как к чему-то теплому и родному.

Парни убежали вниз, а Малахитов вдруг положил руку Пете на плечо и тихо проговорил:

– Меня комиссовали, мастер Пит. Флота мне больше не видать.

– Почему?

– У меня было сильное ранение в голову.

Петя вдруг вспомнил. Он осторожно протянул руку, сдвинул набок мичманку на голове Малахитова и снова увидел пульсацию чуть повыше левого виска.

– Там у вас мозг прямо под кожей? – с ужасом спросил Петя.

– Он самый, – весело ответил Малахитов.

– Вам очень досадно, что не будете больше воевать?

Петя смотрел на моряка, как на обреченного, но и с некоторой долей разочарования.

– Знаешь ли, – Малахитов говорил с мальчиком всерьез, как с равным, – на фронте я иной раз завидовал летчикам и артиллеристам. Они стреляли по этой сволочи издалека… А я, Петя, очень много людей убил вблизи, вплотную, глаза в глаза…

Сказав это, моряк еле заметно вздрогнул.

– Что же вы теперь будете делать? – спросил мальчик.

Разве мог он до конца понять своего собеседника?

– Видишь ли, Петр, – тихо проговорил Малахитов, – все мои друзья остались там, кто в Аджимушкае, кто на евпаторийских пляжах, кто в бухте Констанцы… и раз уж мне выпало жить, так я и буду жить в память о них, потому что я один из них, один из тех мальчиков…

Говоря это, он смотрел очень далеко и как будто совсем забыл о своем собеседнике.

– Они погибли, а вы в одеяле ходите, – еле слышно пробормотал мальчик.

– Что? – встрепенулся Малахитов.

– Ничего.

Малахитов встал и положил Пете руку на плечо.

– Пошли. Нас, наверное, Марина ждет.

Мальчик диковато взглянул на него, вывернулся из-под руки и отскочил в сторону. Малахитов с интересом смотрел на футбольное поле.

– Смотри-ка, Петр, а Шурик-то действительно показывает высокий класс!

Сияющий Шурик стремительным дриблингом вел мяч к воротам.

Под окном Марины вновь стоят три блистательных летчика из команды выздоравливающих, двое наших и один американец-негр, должно быть угодивший в советский тыл после «челночного» рейса.

– Марина, Джордж сегодня в ДОСА играет на кларнете! Настоящий джаз! – завлекают офицеры девушку.

– Марина! Ай шоу америкен данс тунайт! Джиттербаг! – скалит сахарные зубы негр.

– Нет-нет, мальчики, не могу! Зачет! – отмахивается красавица и закрывает окно.

Петя в это время перелистывал какой-то ее учебник. Он захлопнул книгу и сердито спросил сестру:

– Почему на танцы не идешь?

– Не хочу, – улыбнулась девушка.

– Надо идти, когда приглашают боевые офицеры, да еще и союзник, угнетенный негр…

– Ох, балда ты мой, балда маленький! – с беспричинным, казалось бы, счастливым смехом Марина обняла Петю за плечи.

Он вырвался.

– Я тебе не маленький, а на танцы ведь можно и в танкетках пойти…

– Да я просто не хочу. Понимаешь – не хочу. – Марина взяла у него из рук учебник и весело запела: – Как на лямина криброза поселился криста галли…

Прекрасным весенним утром на главной улице города появились два юных предпринимателя, чистильщика сапог.

– Я читал, что один миллионер начинал именно с этого дела, – неуверенно сказал Петя.

– Нам миллионов не надо, лишь бы на корочки для Марины собрать, – сказал Ильгиз. – Будем сидеть на разных сторонах. – Он перебежал улицу и расположился со своими щетками возле кинотеатра, Петя сел недалеко от банка.

– Чистим, блистим, лакируем! – сразу же бойко заголосил Ильгиз, и к нему тут же подошел какой-то военный.

– Чистим, блистим… – робко начал Петя и вдруг услышал рядом возмущенный голос Эльмиры:

– Песни Труда, чем ты занимаешься?

Девочка, очень строгая, очень чистая и суровая стояла прямо перед ним.

Петя мучительно покраснел и, чтобы скрыть смущение, басом заголосил:

– Чистим-блистим-лакируем всем рабочим и буржуям!

Губы у Эльмиры задрожали, и она топнула ногой:

– Прекрати!

– Катись! – крикнул Петя.

– Ведь ты же пионер, Песни Труда! Ты очень отстал по цветным металлам, и вот… – девочка чуть не плакала. – Ну, Петя, ну, Петенька!..

В это время неподалеку пропел горн. Улицу пересекала команда «Верность». Ребята везли на тачке груду цветных металлов – примусы, тазы, краны, самовар…

– Видишь, Петя, наши идут. Пойдем! – позвала Эльмира.

– Катись, Электрификация! – зло сказал Петя. – А то сейчас ваксой нос измажу!

Не успела протрясенная Эльмира отойти, как над Петей раздался другой возмущенный голос, на этот раз голос Малахитова:

– Ты что это, Петр?! Чем ты занимаешься? Тоже мне Вандербильт!

– А вам-то что? – хмуро огрызнулся мальчик.

– Слушай, брат, я Марине скажу…

– Попробуйте только!

– И пробовать не стану, скажу, и все.

– Ну и будете предателем!

Малахитов, оглядываясь, удалился. Вид у него в измятом одеяльном пальто и с брезентовым портфельчиком был совсем непрезентабельный. Петя презрительно фыркнул ему вслед.

…Подошел полдень. Мимо Пети мелькали сотни ног, а вакса у него все еще была не тронута. Мальчик сидел, опустив голову, как вдруг перед ним возник отменный сапог гармошкой из тех, что называли «прохарями». Петя схватил щетки, неумело, но с большим энтузиазмом начал работу.

…Вслед за первым сапогом появился второй, за ним третий…

Петя поднял голову. Перед ним в начищенных сапогах стояла компания Пилюли. Хулиганы посмеивались, цыкали слюной.

– Плати, Пилюля, – глухо сказал Петя.

– Чем? – вежливо осведомился вожак. – Мылом? Спичками? Может, «Беломором»?

– Деньгами плати…

– Ах, деньгами! А ты вот мне языком отполируй, тогда и заплатим!

Пилюля приблизил к Петиному лицу свою подошву. Петя схватил обломок кирпича.

– Ой, боюсь! – кривляясь, закричал под смех своих «шестерок» Пилюля. – Дяденька милиционер, спасите, пожалуйста!

Вдруг он был пойман за шиворот мощной рукой и тут же затих, обвис. Над ним высился гигантский Борис Мамочко.

– Это что за Азия, что за безобразия? – спрашивал молодой инвалид, подтягивая Пилюлю.

– Кончай, кончай, Слон… – плаксиво канючил Пилюля.

– Чистил? Плати! – рявкнул Мамочко.

К ногам Пети полетели пятерки, червонцы.

– А теперь, пацаны, познакомьтесь и будьте взаимно вежливы, – распорядился Мамочко.

– Вадик, – приподнял кепчонку Пилюля.

– Петя, – буркнул наш герой.

– Очень приятно.

– А мне не очень…

Мамочко вдруг здоровой ногой изо всех силы отфутболил Петины чистильные принадлежности, хлопнул мальчика по плечу и пробасил:

– Ты чего это у айсоров хлеб отбиваешь?

– Мне нужны деньги, – сузив глаза, ответил Петя.

– Айда в цирк, Петяй. Там чего-нибудь придумаем.

Петя и Мамочко идут по улице.

– А правда, Мамочко, что вас в пятку ранили? – спрашивает мальчик.

– Древнего героя Ахиллеса тоже в пятку ранили, – отвечает гигант.

– Но он от этого погиб.

– Ахиллес и я – это две большие разницы, – загадочно усмехается гигант.

…Петя все еще поглядывает на молодого инвалида с остатками сомнения.

– А вы были в Аджимушкайских каменоломнях?

– Я лично участвовал в девяносто восьми боевых операциях, – говорит Мамочко, – но трепаться об этом не люблю. Не то что эта канцелярская крыса, – он показывает через плечо в какое-то окно.

– Какая крыса? – смотрит в окно Петя и застывает, пораженный.

Перед ним за стеклом развенчанный его кумир – Малахитов. Он работает дыроколом, подшивает какие-то бумаги, складывает их в папки. Кончик его носа вымазан чернилами. Такой глубины падения Петя, признаться, не ожидал.

Гремит бравурная музыка – «Марш Труксы». Петя потрясен внутренней жизнью цирка. Рычат львы, бьют копытами кони, проезжают клоуны на огромных велосипедах; проходят гигантские толстопузые старики в борцовках с медалями, все «чемпионы Средней Волги и мира», последние профессионалы греко-римской борьбы; крутя сальто, выкатываются с манежа акробаты…

Следует сказать, что весь цирк окрашен для Пети в этот день в какие-то мрачноватые таинственные тона, и люди цирка кажутся ему участниками торжественного, но несколько зловещего ритуала.

Все циркачи с ослепительными улыбками или с солидным почтением приветствуют Бориса Мамочко.

– Привет, моряк!

– Бонжур, пилот!

– А, танкист, здорово!

Огромные тигры с грозным ревом мечутся за решеткой. Петя останавливается. Туда, в клетку, с корзиной мяса и вилами запросто входит невзрачный жеваный типус. Бросает вилами мясо, покрикивает на тигров. Заметив Мамочко, почтительно приподнимает кепку.

– Вот это смелость, черт возьми, – шепчет Петя.

– Настоящий герой, – говорит Мамочко. – В прошлом черноморец, а сейчас хищников питает. Мастер своего дела.

Они проходят дальше. Типус, оглядевшись, заворачивает лучшие куски мяса в газетку и прячет в портфель. Тигры ворчат.

Мамочко останавливается перед внушительной штангой с шарами на концах, небрежно одной рукой выжимает ее. Последние сомнения Пети рассеялись, когда он потрогал штангу – не дутая ли? Штанга не тронулась с места.

– Мог бы сам выступать, да некогда, – небрежно поясняет гигант Пете. – Пошли ко мне в кабинет.

В кабинете у Мамочко на столе стоят артиллерийские снаряды разных калибров, на стенах висят коллективные снимки: Мамочко среди танкистов на фоне грозной брони, Мамочко на палубе линкора, опершись на башню главного калибра, Мамочко среди летчиков Водопьянова, Чкалова, Громова, Гризодубовой… Все это грубейший фотомонтаж, но на Петю, разумеется, снимки действуют безотказно. Он сидит, раскрыв рот.

– Товарищи по оружию, – небрежно поясняет Борис. – Узнаешь кое-кого?

– Узнаю… А ордена у вас есть, товарищ Мамочко?

– Вагон. Вагон и маленькая тележка. Я их просто не ношу, в ящике держу для скромности… – огромной ладонью он похлопывает по письменному столу.

– …Вообрази себе мое удивление, герцог Гиз, когда я увидел в ящике его стола настоящую золотую россыпь орденов и медалей, – «книжным языком» повествует Петя.

– Не нравится мне этот Мамочко, – морщится Ильгиз. – Ханыга он…

– Мне он тоже раньше не нравился, но теперь я убедился, что это настоящий герой. Знаешь, бывают такие незаметные герои…

Разговор этот происходит в мрачном подземелье при слабом свете огарка свечи. Ребята уже сделали ломиками в кирпичной кладке значительное углубление и продолжают энергично работать.

– Нам надо под бывший жеребцовский кабинет пробраться, – говорит Ильгиз. – Наверняка он золото под кабинетом спрятал. Поставь себя на место миллионера. Красные у города, где ты прячешь золото?

– Ясно, под кабинетом, – отвечает Петя.

Петя вытаскивает очередной кирпич, и перед мальчиками открывается темная дыра в соседнее помещение.

– Пробили, – возбужденно шепчет Петя и заглядывает в дыру.

– Видишь что-нибудь, мастер Пит? – спрашивает Ильгиз.

– Темно, как в преисподней, герцог Гиз… – бормочет Петя.

Вдруг в соседнем подвале что-то скрипнуло, появился какой-то мутный свет, забухали шаги, кто-то грузный прошел мимо… Петя как наяву отчетливо увидел контуры треуголки с плюмажем, из-под парика свисала косая и черная, как воронье крыло, челка, мелькнул острый луч фонарика, прозвучал гулкий голос:

– Цум тойфель брадибадастр Холеоного!

Петя быстро задвинул кирпич и, дрожа, повернулся к товарищу.

– Что там видел? – спросил Ильгиз.

– Не знаю, герцог, но чувствую, клад близко. Будет у нас танковая колонна «Верность». Теперь главное – осторожность…

Эльмира и Марина прогуливались в саду. Девочка говорила солидным взрослым тоном:

– Вообразите себе, Марина, мой ужас, когда я увидела Песни Труда в роли чистильщика сапог!

– Какие еще песни? – удивилась Марина.

– Вашего брата. Ведь его полное имя Песни Труда? Он сам так сказал…

– О, Господи, – вздохнула Марина.

– Боюсь, что мальчик катится по наклонной плоскости, – продолжала Эльмира. – Нужно увлечь его общественно-полезным делом. Может быть, самодеятельность? Он ловок и гибок, он может хорошо танцевать…

– Как слон в посудной лавке, – улыбнулась Марина.

– Он может хорошо петь с его приятным голосом… – сказала Эльмира. – Вот скоро наши тимуровцы будут давать концерт у вас, в госпитале…

– Но слуха у него нет. – Марина искоса взглянула на нее.

– Вы ошибаетесь, слух у него прекрасный, – у Эльмиры задрожали губы.

– Чистильщиком! – всплеснула руками Марина. – Ну просто сладу с ним нет!

– Я помогу вам, – решительно сказала девочка. – Будем бороться вместе!

– Спасибо, Элечка, – сказала Марина. – Ну, я побежала.

Команда «Верность» дает концерт в палате выздоравливающих военного госпиталя. Петя ужасающим скрипучим голосом фальшиво поет соло:

– Во дает пацан, – добродушно посмеиваются раненые. – Маринкин братишка. Голос для балета, ничего не скажешь…

Марина в белом халате медсестры с ужасом закрывает лицо руками. Одна лишь Эльмира сияет, явно любуется певцом. Закончив выступление, Петя с достоинством отходит в сторону и застывает, скрестив руки на груди.

…Поразительным высоким и чистым голосом Ильгиз исполняет «Вернись в Сорренто». Бешеный успех. Марина всплескивает руками:

– Откуда же у тебя такой голос, Гизя?