О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий
– Эля, ты не видела Петра?
– Совсем недавно своими глазами, – отвечает девочка и вздыхает: – Он стучался в дверь к этому Мамочко, а потом стремительно исчез.
– Куда? Ты не знаешь?
– Я знаю, но сказать не могу.
– Элечка, я тебя умоляю!
– Нет, Марина, это тайна… Я поклялась!
Взмахнув косицами, Эльмира убегает с закушенной от волнения губой.
Связанный Петя с грязной тряпкой в глотке в отчаянии обводит глазами квартиру Мамочко, всю обвешанную коврами с оленями, с пастушками, маркизами, лебедями, башнями и княжнами.
Между тем бандиты вытаскивали из подвала ящики с бесценным лекарством и передавали их в окно, где виднелось грязное колесо «доджа».
Петя вытолкнул языком кляп и воскликнул:
– Вы, гнусные похитители человеческих жизней, все равно вам не избежать вашей плачевной участи!
– Я тебя сейчас придушу, сучий потрох! – в бешенстве вдруг взревел Мамочко.
Огромная его клешня уже повисла над мальчиком, когда послышался мощный левитановский раскат:
– ВНИМАНИЕ ГОВОРИТ МОСКВА РАБОТАЮТ ВСЕ РАДИОСТАНЦИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА…
Откуда донесся в воровскую «малину» этот спасительный для Пети голос? Он звучал все с большей силой, он, казалось, проникал через стены, весь мировой эфир был заполнен им.
Мамочко, испуганный этим голосом, в страшной раскоряченной позе застыл над Петей, потом заметался.
– Быстрей, быстрей, фраера! Припухнем, как мыши!
Вдруг кто-то сильно застучал в дверь, задергал, и бандиты замерли. Пилюля подкрался к дверям, заглянул в щелку, обернулся.
– Это Маринкин хахаль…
– Борис, откройте! Откройте же, черт возьми!.. – закричал из-за двери Малахитов.
Мамочко рванулся, швырнул связанного Петю вниз, в подвал. Туда же полетел и Ильгиз.
– А зачем же дверь ломать? – плаксиво вопросил Пилюля вбежавшего в комнату Малахитова.
– Борис, вы не видели Петю, – спросил Малахитов, настороженно оглядывая всю компанию и пытаясь выбрать наиболее удобную для обороны позицию. Трое между тем заходили ему за спину, Мамочко улыбался.
– Петю, говорю, не видел? Марина волнуется, – сказал Малахитов.
– Нет, Женечка, не видел. Портвейну хошь? С победой? – прожурчал Борис.
– Женя, мы здесь! – донесся из подвала голос Пети.
Мамочко тут же замахнулся стулом, но реакция у десантника была быстрее. Двумя ударами, в живот и в челюсть, он свалил Мамочко и бросился в подвал. Едва он исчез в подвале, как шустрый Пилюля захлопнул за ним тяжелую дверь и заложил все задвижки.
– Молодчик, Пилюля, – похвалил его, кряхтя, Мамочко. – Так-то лучше, без мокрого дела. Ходу, фраера, ходу!
Один за другим бандиты вылезли в окно, и «додж» отъехал.
– Ну, что ж, – сказал Малахитов, разрывая веревки, опутывающие мальчиков, и оглядывая помещение. – От голода, во всяком случае, мы здесь не погибнем.
Мальчишки, освобожденные от пут, вскочили на ноги.
– Женя, на самом деле вы сыщик? – спросил Петя. – Вы из уголовного розыска?
– Да, я настоящий Шерлок Холмс, – усмехнулся Малахитов.
– Их надо догнать! У них пенициллин! – закричали мальчики.
– Вон что! – присвистнул Малахитов, попробовал дверь ногой. – С этой дверью мы провозимся не меньше часу.
– За мной! – крикнул Петя и повлек «сыщика» к проломанному ими лазу.
…Три подряд пистолетных залпа прозвучали под окном Марины. Целый отряд блистательных офицеров из команды выздоравливающих и среди них один поляк и один американец, приветствовал красавицу.
– Марина! С победой! Ма-ри-на! Виктори!
Глаза парней светились гордым и счастливым огнем победившей молодежи.
– Мальчики, поздравляю! Мальчики, мы победили! – сквозь слезы кричала девушка.
По ночной предрассветной улице бежали к центру города потерявшие от счастья голову люди. Из окон неслись крики, пенье, и, перекрывая весь это шум, звучал над улицами приказ победы:
– ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА!
Между тем Малахитов, Ильгиз и Петя неслись по проходным дворам, перепрыгивали через заборы… Некоторое время за ними бежала Эльмира, но потом, запыхавшись, отстала.
– Вот следы «доджа»! – крикнул Ильгиз, показывая на мостовую в узком переулке.
Следы на мокром асфальте вели к большой улице, полной сейчас ликующими, несущимися куда-то, размахивающими флагами людьми.
В это же самое время милиция обыскивала «малину» Мамочко. Высунувшийся из подвала сержант докладывал:
– Товарищ капитан, пенициллин в подвале не обнаружен!
Торопливо вошел сотрудник в штатском.
– Возле дома следы «доджа», товарищ капитан.
Капитан скомандовал:
– Силин, Слесаренко, Сагитов берите машину! Проверьте оружие!
– Вон они! Вон они! – закричал Петя, показывая в конец улицы, где сквозь людские запруды медленно пробирался «додж» с бандитами.
Мамочко сквозь зубы бормотал ругательства. Их машина была окружена танцующими, водящими хоровод людьми. В толпе качали фронтовиков, целовались, пели…
Низко над улицей один за другим полетели три биплана, они рассыпали листовки «С победой, товарищи!».
Мамочко, отмахиваясь от листовок, прорычал:
– Весь город сбесился. Газу, волки, газу! А то припухнем…
– Товарищи, пропустите! Там в машине бандиты! – кричал Петя. – Мы преследуем бандитов!
Никто его не слышал в общем гомоне, в реве оркестров.
Внезапно все звуки перекрыл серебряный звук трубы, и из боковой улицы на перекресток выехал гусар с красным флагом и с трубой. Конь, прекрасный цирковой конь с голубым султаном, весело танцевал под ним.
Вслед за гусаром появился слон, на спине которого стояли с флагами два мальчика в цирковой униформе. С боков слона свисали два больших плаката «С победой, товарищи!». За ним неслась ватага детворы, подпрыгивая, старалась дотронуться до кончика бахромчатого уха, и слон в честь этого дня милостиво разрешал такую дерзость.
– Дуров! – закричали в толпе. – Смотрите, Дуров на улице!
Пробиться сквозь толпу стало совсем невозможно, к тому же Петя и Ильгиз, потрясенные феерическим цирковым шествием, на какое-то время забыли о погоне.
Это был совсем не тот цирк, который показывал Пете Мамочко, в нем не было ничего мрачного, никакого намека на какую-то зловещую тайну. Это был веселый молодой цирк с его лукавыми тайнами.
За верблюдом ехала «эмка», на крыше которой сидел леопард, погруженный в тупую меланхолию. Зато медведи внутри машины вели себя крайне вольно, хохотали, хлопали друг друга лапами по носам, звенели бубенцами. За «эмкой», стуча копытцами и бренча, бежало несколько упряжек пони, а в тележках была напихана уйма всякого ученого зверья, и скоморохи дудели в дудки и били в бубны, а следом за упряжками вновь появились танцующие кони, и вся эта ослепительная кавалькада прошла перед толпой, перед горящими глазами детей, словно отделяя своим фантастическим шествием страшные военные годы от будущих прекрасных мирных лет.
Петя, Ильгиз и Малахитов выбрались из толпы и медленно пошли по относительно малолюдной улице. Заря уже освещала крыши и верхние этажи домов. В прозрачном небе кружились листовки, сброшенные с самолетов.
– Теперь мы их окончательно потеряли, – огорченно сказал Петя.
– Неужели смоются? – вздохнул Ильгиз. – А где милиция, Женя?
– Не знаю, – развел руками Малахитов.
– Разве вы не сыщик? – спросил Петя.
– Нет, Петька, я обыкновенная канцелярская крыса…
Петя виновато шмыгнул носом.
– Жалко, Петька, что Пилюля выбил у тебя пистолет, – сказал Ильгиз. – Прострелил бы им шину…
– Пистолет? У меня тоже пропал пистолет… – проговорил Малахитов, глядя на Петю. – Ты не видел его?
Петя остановился и опустил голову.
– Женя… я… меня обманули… я думал…
Навстречу им по улице шел увешанный орденами фронтовик. Одной рукой он тащил за собой тележку с мороженым, другой вздымал над головой бутылку вина.
– Ребятам мороженое! Взрослым глоток рому! – провозглашал он громогласно. – Налетай – подешевело! С победой! Глотни, моряк! – сказал он, заметив синие полоски на груди Малахитова. – Пацаны, получайте! Скоро будет настоящее мороженое! Из молока!
Мороженщица поспешала за ним, причитая:
– Тележку-то не покалечь, генерал! Я за нее ответственная!
Когда счастливый фронтовик удалился, Малахитов обнял Петю за плечи и сказал Ильгизу:
– Ильгиз, нам нужно поговорить с мастером Питом с глазу на глаз, а ты пока беги в ближайшее отделение милиции и обо всем доложи.
– Вас понял! – бойко козырнул Ильгиз и побежал по улице с мороженым в зубах.
Малахитов и Петя зашли в безлюдный переулок и остановились под кирпичной аркой старого дома.
– Это ты взял пистолет? – тихо спросил Малахитов.
Петя кивнул и умоляюще посмотрел на моряка.
– Женя, скажите, какая у вас настоящая фамилия?
Малахитов не успел ответить, как в переулок, взвизгнув тормозами на повороте, влетел «додж» и остановился боком, ибо впереди был тупик.
– Куда заехал, лапоть?! – взревел Мамочко.
Водитель попытался было развернуться, но тут на подножку «доджа» вскочил Малахитов, вырвал ключ зажигания и зашвырнул его за высокий забор, в густой сад.
В следующее мгновение Мамочко ударом ног сбросил моряка на мостовую.
– Сдавайся, Мамочко! – крикнул Малахитов. – Ты-то от меня не уйдешь!
Он встал и сделал шаг к машине. Бандиты, забыв про своего хромого вожака и драгоценный груз, приноровились было бежать, как вдруг Мамочко сунул в руку Пилюле пистолет и заорал зверским голосом, показывая на Малахитова:
– Стреляй в легавого, волк!
Пилюля с исказившимся лицом сделал несколько выстрелов, и Малахитов упал.
– Женя! – отчаянно закричал Петя и бросился к упавшему.
С ревом низко-низко прошел над переулком биплан и сбросил целый ворох праздничных листовок.
Пилюля, осознав содеянное, громко истерически зарыдал. Он продолжал стрелять, теперь уже в Петю, но рука его не слушалась, пистолет плясал в воздухе, и пули летели куда попало. Одна из них сорвала штукатурку прямо перед носом вбежавшей в переулок Эльмиры.
– Стойте, дешевки! Подождите! – кричал Мамочко улепетывающим подручным, но те его не слышали. Мамочко ковылял по асфальту, всхлипывал, размазывал слезы по подбородку, бормотал:
– Эх, не заладилась у тебя житуха, Мамочко Борис…
Далеко убежать им не удалось: в переулок въехала милицейская машина, и бандиты подняли руки вверх.
…
Петя держал за руку Малахитова и умоляюще шептал:
– Женечка, не умирайте… Женя, пожалуйста, не умирайте…
– Стараюсь, – сквозь зубы простонал Малахитов и потерял сознание.
Подъехала «Скорая помощь». Моряка положили на носилки, голова его приподнялась.
– Петя! – позвал он.
– Женя, можете ли вы простить мне канцелярскую крысу? – воскликнул мальчик. – Можете вы меня простить за все?
– Марину… Марину береги… – прохрипел Малахитов. Голова его упала.
Носилки задвинули в фургон.
Солнце уже заливало весь город, все запруженные веселой толпой улицы, горело в окнах, в стеклах трамваев, в глазах…
Ликование продолжалось, но теперь оно приняло уже более спокойный характер, хотя кое-где начиналась вдруг веселая охота за фронтовиком, и вот уже бравый вояка, придерживая головной убор, летел в воздух.
Петя тихо шел в толпе с отрешенным видом. Он миновал бухающий геликонами огромный оркестр и оказался на площади около танцующих и поющих людей. Звук оркестра уплывал вдаль, но приближалось пение патефонов, которые стояли прямо на асфальте и вокруг которых танцевали маленькие группки молодежи.
- Барон фон дер Пшик
- Отведать русский шпик
- Давно собирался и мечтал, —
пел Леонид Утесов.
- Ты меня ждешь
- И у детской кроватки не спишь, —
пел Марк Бернес.
- В запыленной пачке старых писем
- Мне случайно встретилось одно, —
пела Клавдия Шульженко.
За Петей, не сводя с него глаз, но не решаясь приблизиться, шла Эльмира.
– Говорят, что Гитлера видели в Дублине переодетым в женскую форму, – пробасил кто-то в толпе.
– В Аргентину! Сбежал на подлодке в Аргентину, – уверенно возразил другой.
Петя остановился под колоннами городского оперного театра и прислушался.
– Все это байки, бандит отравился крысиным ядом. Увы, но это так, – сказал кто-то третий.
– Главное, товарищи, это суд истории, а он беспощаден! – провозгласил высокий голос.
Петя увидел в толпе голову своего старого учителя, улыбнулся и сел на ступеньку театральной лестницы. Он не заметил сам, как заснул, прислонившись к коринфской колонне и по-детски приоткрыв рот.
Площадь таинственным образом очистилась. Освещенная ранним солнцем, она была совершенно пустынна, если не считать маленькой черной фигурки, торопливо двигавшейся по дальнему ее краю.
Петя встал, посмотрел из-под ладошек на площадь и торопливо сбежал с театральных ступеней.
– Эй, – крикнул он маленькой черной фигурке. – Подождите минутку!
Человек, видимо, не услышал его крики и свернул за угол.
Петя прибавил шагу, пересек площадь, свернул за угол.
Улица была пустынна и нема. Низко висели трамвайные провода, голубели, как осколки зеркала, лужи, длинной чередой вдоль улицы стояли пустые трамваи, словно где-то впереди прервался ток, и только ветер кружил над спящими домами белые, розовые, голубые листовки и тихонечко подвывал.
Вдруг на крыше первого трамвая появилась бесшумно вальсирующая девочка.
– Элька! – крикнул Петя.
Девочка не слышала. Кружась, перепрыгивала она с трамвая на трамвай.
– Электрификация!
Сделав пируэт на последнем трамвае, девочка исчезла, словно растаяла.
Весь город был пуст, и перед мраморным домом не было никого, если не считать скромной фигуры, которая стояла у подъезда и настойчиво поворачивала ручку звонка.
Петя приблизился к сутулой фигуре с выпирающими под вытертым пальто лопатками, с костяными дужками ушей, подпирающими видавшую виды шляпенку.
– Вы к нам? – спросил он.
Фигура передернула плечами, но не ответила.
Дверь подъезда медленно, со скрипом открылась, и за ней Петя увидел тетю Зою с ухватом и всех ребят своего дома, в том числе и самого себя.
– Милости просим, – сказала тетя Зоя незнакомцу. – На пирожки потянуло? Заходите.
– Простите, ошибся номером дома, – глухо сказал человек. – Думал, 22, оказалось 55, должно быть, посмотрел не с того ракурса.
Теперь Петя смотрел на него из подъезда. Лицо незнакомца было почти целиком скрыто низко надвинутой шляпой и поднятым воротником, однако видны были клоунские усики и косая челка. Старое пальто, явно с чужого плеча, доходило до пят, и только поблескивали головки новеньких калош.
– А вам кого? – спросил Петя.
– Тише! – одернул его Ильгиз. – Что ты, не понимаешь? Заходи сзади, мастер Пит…
Незнакомец сделал шаг назад, шепеляво пробормотал:
– Простая ошибка, элементарная путаница… Думал, 22, оказалось 55…
Он вдруг повернулся и побежал прочь с большой скоростью, только замелькали калоши.
Ребята бросились за ним, и среди них с удивительной легкостью, ни на шаг не отставая, понеслась тетя Зоя.
Поднимая тучи брызг, незнакомец улепетывал по проезжей части улицы. Он то пропадал из виду, и тогда преследователи как бы попадали в какой-то мрачный зловеще гудящий тоннель с трепещущими факелами, то вдруг оказывался на расстоянии протянутой руки, и все тогда освещалось ярко и отчетливо, и погоня становилась чуть ли не веселой забавой.
– Эй, кто первый?! Кто первый?! – кричали ребята, протягивали руки, чтобы схватить незнакомца за полу пальто или за пятку, но в самый последний миг он уходил из-под рук. Слышалось его тяжелое дыхание, хрип, какой-то металлический скрежет, иногда он трагически восклицал:
– При чем тут я? Приборы подвели! Сволочи приборы! Под суд!
Так они пробежали весь город и устремились под гору, где текла небольшая река, а за ней раскинулось во всю ширь лиловатое предрассветное Заречье с матово блестящими многочисленными озерами.
Через реку был перекинут узкий деревянный мост. На перилах этого моста сидела, свесив кудри, красавица Марина, а также не меньше двух десятков ее рыцарей, блистательных пилотов. Среди них был, надо сказать, и сам Петя в форме лейтенанта.
Серж играл на губной гармонике, а Джордж на кларнете, и все летчики пели своими молодыми голосами:
- Ночь коротка,
- Спят облака,
- И лежит у меня на погоне
- Незнакомая чья-то рука…
Вдруг послышался топот крепких ног по доскам моста. Со стороны Заречья бежал Женя Малахитов, весь в амуниции морского десантника, с гранатами, коротким ножом, с автоматом, но также и с брезентовым портфельчиком в левой руке.
– Смотрите! – закричал он летчикам.
– Ой, мальчики, уже гонят! – воскликнула Марина.
Из города под гору бежал человечек в калошах, а за ним ватага ребят во главе с тетей Зоей, Петей, Ильгизом и Эльмирой.
Офицеры соскочили с перил, сбились в плотную группу. С застывшими улыбками они смотрели на подбегающих и молчали. Казалось, они еще не до конца верили, что эта минута пришла.
Совсем недалеко от моста человечек вдруг поднялся в воздух и полетел над рекой, выкрикивая сквозь хриплый перебивчивый вой своих двигателей:
– Чучеро ру! Хиопластр фраомоностр! Кукубу! Зилам жирнау жрав олеонон! Га-ча!
Летел он тяжело, с завалами, видно, что из последних сил.
Летчики побежали вслед за ним по мосту, следя за его полетом взглядами знатоков.
– Эх, где мой «Як»?! Где мой «Ильюшин»?! Где моя «Аэрокобра»?! – с досадой кричали они.
Малахитов на бегу расстегнул брезентовый портфельчик.
– Наверное, не нужно стрелять, – сказала ему Марина.
– Я так, слегка, в пяточку, – улыбнулся Малахитов, вынул из портфельчика Петину рогатку и прицелился.
Пораженный в пятку человечек гукнул, ухнул, раскорячившись, приземлился на другой стороне реки и побежал по мокрому полю, прихрамывая.
– Петя, спасибо за рогаточку, – сказал Малахитов и протянул своему боевому другу морскому десантнику Пете его грозное оружие.
– Пожалуйста, Женя. Всегда, когда понадобится, мое оружие к вашим услугам, – сказал мальчик.
– Вперед! – скомандовал Малахитов.
– Есть вперед! – ответил Петя.
Незнакомец бежал уже тяжело, калоши его вязли в липкой черной земле, но он почему-то не хотел с ними расстаться. Толпа детей и военных бежала за ним по пятам, но он по-прежнему в самое последнее мгновение уходил из-под рук.
Впереди в одном из маленьких озер стоял по пояс в воде обнаженный и мощный, как жабий царь, Борис Мамочко.
– Берлин брал! Кровь мешками проливал! – завопил он, нырнул, выпустил пузыри и снова появился. – Вся грудь в крови! – истерически завизжал он, сделал паузу, лукаво с загадочной улыбкой потупился, а потом рявкнул: – Искусана клопами! А-ха-ха! А-ха-ха! Червонец за шутку, граждане! Яйцами, глюкозой!
Погоня пронеслась мимо.
Впереди на берегу сидел с удочками Камил Баязитович. Увидев бегущих, он с удовольствием произнес:
– Вот это щучка! Приятный сюрприз!
Он попытался перехватить человечка в калошах, но тот, истошно взвыв, перепрыгнул через него. Камил Баязитович присоединился к погоне.
Впереди на пригорке, расставив свою треногу, суетился дядя Лазик. Рядом стояла Нина Александровна в лучшем своем платье и с хризантемой в руке.
– Внимание! Снимок для истории! Нина Александровна, свет!
Самолюбовер подняла хризантему, вспыхнул магний, озарив на мгновение жестким светом всю равнину.
Человечек на бегу сбросил калоши. Одна за другой калоши взорвались в воздухе. Со свистом пронеслась и скрылась за горизонтом шляпенка, принявшая в воздухе очертания металлической тарелки.
Человечек сбросил пальто, и оно осталось стоять на берегу болота, как какая-то нелепая скульптура.
Оставшись в полосатом трико, человечек прибавил скорости, как вдруг в розовато-зеленом, перламутровом небе запели серебряные трубы, и на горизонте появились очертания гусара-трубача, слона, верблюда, танцующих коней, медведей и скоморохов.
– Ру! Ру! Фраомоностр! – взвыл человечек, тяжело поднялся в воздух и, обессилев, рухнул вниз, прямо на дно болота.
Мелькнули в глубине зловеще знакомая косая челка и шутовские усики, погас оскал зубов, разошлись круги, и болото затихло.
– Капут Адольфу! – проговорил Малахитов и вытер пот со лба.
Женская рука легла на голову спящего у театральной колонны мальчика.
– Мама… – нежно улыбнулся, не открывая глаз, Петя. – Мама, это ты?
Рука, потрепав его вихры, скользнула на щеку. Марина склонилась к нему, поцеловала в лоб и прошептала:
– С победой, Петенька…
Не открывая глаз, мальчик нащупал руку сестры и сжал ее.
– Ты только не бойся, Маринка… Ты только ничего не бойся…
– Я не боюсь, мой мальчик. Ведь ты со мной…
На площади все еще танцевали. Вся площадь кружилась в стремительном вальсе. Петя открыл глаза и прямо над собой высоко в бескрайнем небе увидел блестящий на солнце самолет. Он летел в мир без войны, в будущую Петину юность…
1970
апрель – август – ноябрь
Перекресток
сценарий
Все было в полном порядке; как говорится, все было «в ажуре» внутри чудесного новенького автомобиля: качался привязанный к зеркальцу заднего вида африканский божок-талисман, ритмично подрагивал фигурный (бригантина в стекле) набалдашник на кулисе скоростей, крутились лопасти маленького вентилятора на боковой стойке, звучала стереофоническая музыка, заднее стекло было задернуто кремовой шторкой, да к тому же за шторкой еще лежал плюшевый тигр.