О, этот вьюноша летучий! Аксенов Василий

– Ровно в полночь, – жестко говорит Роже. – Следуйте за мной.

Белая ночь уже начала распространять свое фосфорическое свечение, когда Филип бодрыми шагами вошел в аптеку Игнатиуса Парамошкина.

Здесь все было по-прежнему: какой-то студент что-то нежно и коварно нашептывал в телефон, а сам фармацевт меланхолически мудрил с порошками, напевая свою песенку:

Студент в заключение поцеловал телефонную трубку, передал ее Филипу и откланялся. Филип попросил соединить его с цирком и сказал почти по-русски:

– По-жа-лю-ста мадмуазель Агриппина.

– Алло, – отозвалась величественная красавица.

– Сэ говориль командэр Арго. Ми море будем плавать два часа ночь. Пожалюста проводить Жанпьер Формидабль. Большой л’амур.

– Л’амур, – повторила божественная и тяжело задышала.

– Адье, – капитан повесил трубку и собрался уже покинуть аптеку, когда заметил входящего господина Велосипедова.

Последний втащился с тяжким страданием на лице и, не заметив француза, обратился к фармацевту:

– Брому, пожалуйста. Валерьяны, пожалуйста. Побольше, пожалуйста.

Филип приблизился и взял его сзади за локти.

– Господин Велосипедов!

– Ах! Ах! – миллионер затрепетал как рыбка и, вытащив зубами пробку из пузырька, стал глотать бром.

– Вы чем-то расстроены?

– О да, – пролепетал г. Велосипедов. – Сегодня я купил у Орловцевых скульптуру Давида. Ах, это ужасно, полностью нарушен интерьер. Увы, бедняжкам надо было платить по счетам.

– И сколько дали? – жестко спросил Филип.

– Это тайна, господин капитан. Это не моя тайна!

– Вы хранитель чужих тайн, господин миллионер?

– О Боже, я не миллионер! Совсем недавно я был честным человеком!

– Вашу тайну, месье!

– Нет, не могу!

В этот момент по своим телефонным делам вошли в аптеку граф Оладушкин и князь Рзарой-ага.

– Какие-нибудь сложности, Филип? – любезно осведомились они.

– Мне нужна тайна, господа, а этот человек держит ее при себе.

– Разрешите помочь? – англицированные «черкесы» преобразились и с кавказским клекотом выхватили свои кривые шашки. – Вашу тайну, душа любэзный!

– Она – ваша! – тут же согласился г. Велосипедов и быстро зашептал на ухо Филипу: – Я подставное лицо графа Опоясова. Это он все скупает у Кати Орловцевой, а не я.

– Славные новости, – пробормотал Филип, крепко взял под руку г. Велосипедова и вышел с ним на улицу, предварительно любезно поблагодарив «черкесов» и фармацевта.

Роскошный ужин сервировала Катя Орловцева в бирюзовой комнате своего дома. Немного даже странно видеть богатый стол на фоне довольно уже обшарпанных стен, снятых картин и заколоченных статуй.

За столом Катя и Филип. Между ними господин Велосипедов, как говорится, «пыльным мешком по голове ударенный». Изредка порывается уйти, но Филип удерживает его.

КАТЯ

ФИЛИП

КАТЯ

ФИЛИП

КАТЯ

ФИЛИП

Катя, глядя, как Филип ухаживает за господином Велосипедовым, как он накладывает перед ним гору еды, завязывает салфетку, осаживает за плечо, начинает смеяться: ей кажется, что возлюбленный галльским юмором решил смягчить горькие минуты расставания.

Входит Владислав и снова на костыле, а левый глаз закрыт темным ремешком.

– Опять упал?! – вскричала Катя.

– Пустяки, ослеп на левый глаз, перелом пяточной кости, скоро пройдет… – улыбается братец, хлопает по плечу Филипа и наваливается на еду.

Вдруг со скрипом, но все-таки торжественно снова открылись двери и на пороге возник граф Опоясов во всем блеске сановной фигуры, в шикарном смокинге с орденом. На лице его сияла любезнейшая улыбка.

– Наконец-то, – сказал Филип. – Вот и их сиятельство.

– Какая приятная картина! Какие чудные лица! – воскликнул граф. – Разрешите и мне поднять бокал шампанского в честь нашего французского союзника!

Он хлопает в ладоши, и тут же слуги вносят несколько корзин шампанского.

Катя удивлена – что за метаморфозы, а граф хлопает, хлебосольно распоряжается и наконец приближается к Филипу с бокалом.

Тот встает и тихо говорит:

– Граф, сегодня здесь продали за бесценок Давида, а между тем этот шевалье когда-то пращой укокошил Голиафа.

– Ах, я люблю эти легенды! – не моргнув глазом воскликнул Опоясов. – Друзья, ведь я, несмотря на государственный пост, не чужд ничему прекрасному! Обожаю, например, цыган! Капитан Деланкур, отправимся к цыганам! Я приглашаю всех!

– Чудесно! – воскликнула Катя. – Филип еще не слышал наших цыган!

– Понятно. Не до цыган было, – в сторону злобно процедил граф и снова заискрился. – Итак, к цыганам, друзья мои!

– Через полчаса я должен отправиться на корабль, – говорит Филип. – А вот с вами, граф…

– Если вы не идете к цыганам, они придут к вам! – лихо выкрикнул граф и снова хлопнул в ладоши.

Мгновенно открылись все двери и бирюзовую комнату наводнили цыганы с гитарами и бубнами. Все закружилось в бешеной пляске, и вскоре все наши герои отплясывали вместе с цыганами: и граф Опоясов, и Катя, и Филип, и господин Велосипедов, и, конечно же, Владислав, у которого и в самом деле быстро срослась пяточная кость и прозрел левый глаз.

оглушительно пел хор.

Снова белой ночью по пустынному Невскому проспекту катит «паккард», а в нем все наши герои. Они провожают Филипа на корабль. Все еще разгорячены цыганщиной, все еще напевают, потряхивают плечами. Катя и Филип целуются на заднем сиденье. Граф, сидящий рядом с Пушечным, иногда поворачивает к ним черное око. Господин Велосипедов под шумок пытается выскочить из автомобиля. Филип цапает его за фалду.

– Прости, любимая, но прежде чем уйти в море, я должен прояснить одно земное дельце. Ваше сиятельство, внимание! Мне хотелось бы…

В эту минуту «паккард» выкатывается на Адмиралтейскую набережную и взорам пассажиров открывается широкая, поблескивающая, пустынная Нева. Ни одного корабля на ней! Эскадра исчезла!

– Что это?! – вскричал Филип. – Где наши корабли?

Он выскочил из экипажа и побежал к Неве, будто стараясь выскочить из этого миража пустынности. Катя и Владислав бросились за ним.

– Где французы? – на бегу крикнул Владислав дежурному городовому.

– Час назад как снялися, – ответил страж порядка. – Ушли туды, – показал на север. – Э нет, вон туды, – показал наконец правильное направление – на запад.

– Все кончено! – словно в горячке повторял Филип. – Любовь закоптила мои мозги! Я опоздал к отходу! «Арго» ушел без командира! Такого во французском флоте еще не было! Я не переживу позора!

Катя плакала у него на плече, но он уже и на нее не обращал внимания: шок.

Подошел, похохатывая, потирая руки, граф Опоясов.

– Не отчаивайтесь, милейший. Мы можем подвезти вас к французскому посольству, и там вы сами снимете погоны и шпагу. Я лично попрошу посла о снисхождении. У вас, кажется, сейчас либеральные времена, а? Быть может, военный суд заменит гильотину на галеры…

– Владислав, придумай что-нибудь! – крикнула сквозь слезы Катя.

– Уже придумал! – воскликнул хитроумный Владислав. – Мы догоним эскадру на траверзе Ораниенбаума, а там у меня живет друг, который поможет!

– Голова у Славика варит, – пробормотал шофер Пушечный, приблизился к юноше и прошептал: – Стукни меня в пузо и автомобиль гони.

Владислав, мгновенно сообразив, ударил Пушечного в живот. Тот грохнулся на мостовую. Владислав втолкнул в автомобиль Филипа и Катю, сел за руль и завел мотор.

– Господин Пушечный, что же это делается! – вскричал граф.

– Не могу встать, – спокойно сказал Пушечный. – Почечный колик вследствие удара по желудку.

– Зови жандармов! Автомобиль угнали! – завопил граф городовому.

Умчался автомобиль, убежали с места действия граф, господин Велосипедов и городовой, поднялся и солидно удалился, причесывая усы, механик Пушечный. Опустела Адмиралтейская набережная, и лишь одна осталась на ней незамеченная ранее, но огромная женская фигура. Безутешная Агриппина заламывала руки и взывала к прохладным небесам.

Погоня! Взвод конных жандармов гонится за бешено ревущим «паккардом» по проселочной дороге. Вокруг стоит спокойный лес – мачтовые сосны.

– Прыгайте! Здесь песок! – кричит Владислав.

Катя, Филип, а затем и Владислав выпрыгивают в песок и убегают в сосны, карабкаются вверх по холму.

Неуправляемый «паккард» мчится вперед. Жандармы все ближе.

Трое лезут вверх по склону холма и наконец приближаются к вершине. Там стоит странная длинноволосая бородатая фигура в древнегреческом хитоне.

– Вон мой друг мечтает! – кричит Владислав. – Он поэт и планерист!

Друг открыл ему свои объятия. Огромная панорама моря открывается с холма и вдалеке видны дымки французской эскадры.

– Где твой планер, Пантелей? – спрашивает Владислав. – Понимаешь, Катькин жених отстал от своей эскадры.

– Сейчас как раз подходящий ветер! – с энтузиазмом сказал друг. – Месье, прошу сюда. Вот мой планер.

Не прошло и нескольких минут, как Филип взмыл в небо. Катя еще несколько секунд волоклась за ним по воздуху – такой магнитный был поцелуй, – но потом опала в траву.

Бронированные борта французской эскадры. На мостике миноносца «Арго», горько вздыхая, сидит боцман Формидабль. Появляется лейтенант Клаксон.

– Мой лейтенант, нет ли шансов на войну с Россией? – тихо спрашивает боцман.

– Что за чушь, боцман? – Клаксон раздражен и до синевы отягощен тайными муками.

– Ах, мой лейтенант, если бы началась война с Россией и наш корабль, предположим, попал на мину, и меня, предположим, выловили русские, я увидел бы тогда мою Агриппину…

– Вздор! Мерзость! – кричит с неадекватной яростью Роже. – Начинать войну из-за какой-то бабы?! У нас прекрасные отношения с царем!

– А вдруг… – мечтательно вздохнул Формидабль и вдруг приподнялся. – Взгляните, на нас что-то летит со стороны России.

Лейтенант вгляделся и возопил:

– Всем наверх! Боевая тревога!

Моряки «Арго» высыпали на верхнюю палубу. Через несколько секунд они распознали в подлетающем предмете своего командира.

– Ура! – закричали они.

Капитан Деланкур кружил над миноносцем, примериваясь.

Роже Клаксон, вновь подпав под власть своего обожания, тоже как бы кружил в прострации.

Капитан Деланкур вылез из кабинки, и, когда в очередной раз планер пролетал над кормой миноносца, он сильно оттолкнулся и спрыгнул вниз. Поразительный прыжок оказался точен. Капитан даже не споткнулся. Оказавшись на корме, он одернул мундир и, улыбаясь, направился к своему экипажу. Моряки разразились овацией, а потом еще и хохотом, потому что лейтенант Клаксон совершенно нелепо свалился с трапа.

Лейтенант Клаксон, плача от зависти, смотрел, как взлетают в небо шапочки моряков, и вдруг заметил, что флагман усиленно сигналит им световой азбукой. Клаксона осенило, и он бросился к сигнальному фонарю.

На ходовом мостике флагмана адмирал Де Бертиа со своим штабом.

– ЭСМИНЕЦ АРГО ЧТО У ВАС ПРОИСХОДИТ? – запрашивает адмирал и получает ответ.

– ПРИБЫЛ НА БОРТ КОМАНДИР КОРАБЛЯ КАПИТАН ДЕЛАНКУР.

– КАКИМ ОБРАЗОМ?

– СПРЫГНУЛ С ПЛАНЕРА.

– ГДЕ ВЫ БЫЛИ В ПЕТЕРБУРГЕ?

– ОТСУТСТВОВАЛ.

– ПРИЧИНА?

– ЛЮБОВЬ К ЖЕНЩИНЕ.

Этот диалог вызвал некоторый шок на мостике флагмана. Офицеры, перешептываясь, смотрели на командующего. Как он поступит со своим любимцем?

– Сигнальщик, передавайте! – хмуро проговорил адмирал. – ПРИКАЗЫВАЮ КАПИТАНА ДЕЛАНКУРА ВЗЯТЬ ПОД СТРАЖУ. КОМАНДУЕТ КОРАБЛЕМ ЛЕЙТЕНАНТ КЛАКСОН.

Лейтенант Клаксон вытер слезы зависти и торжественно отправился выполнять приказание.

Ничего не подозревавший капитан Деланкур весело болтал со своими матросами.

…Корабли уходят за горизонт. Море, волны, крики чаек отделяют первую часть сценария от второй.

Балконное окно в гостиной дома Орловцевых заливают осенние дожди, желтые листья прилипают к стеклу. Печальная Катя неприкаянно бродит по комнате, зябко кутается в шаль.

КАТЯ

В гостиной появляется граф Опоясов.

ОПОЯСОВ

Впервые Катя смотрит на своего мнимого патрона с открытой неприязнью.

КАТЯ

Не верю сплетням.

ОПОЯСОВ

КАТЯ (сердито)

Граф вне себя хлопает перчатками по рукаву и удаляется.

Катя стоит неподвижно и молча. Балконное окно в гостиной на наших глазах замерзает – пришла зима.

КАТЯ

Дыша на замерзшие пальцы в драных перчаточках, в гостиную робко пробирается господин Велосипедов.

ВЕЛОСИПЕДОВ (трепеща)

Он открывает портфельчик, извлекает пухлую пачку векселей, сует в них карандашик, демонстрируя Кате.

КАТЯ (почти в отчаянии)

Уймите подлый ваш карандаш!

ВЕЛОСИПЕДОВ (чуть не плача)

Шаркая ногами, хлюпая, извиняясь, господин Велосипедов исчезает.

Катя стоит неподвижно и молча – сама фигура отчаяния. Между тем балконное окно в гостиной освещается солнечными лучами и на наших глазах в капели и в радугах размораживается – началась весна. Катя поднимает голову.

КАТЯ

Слегка прихрамывая, но очень оживленно входит Владислав Орловцев. На руках огромные пилотские перчатки.

ВЛАДИСЛАВ (бодро)

КАТЯ

ВЛАДИСЛАВ

Балконное окно просохло, и в нем обнаружилась уже нежная зелень и голубое небо. Началась настоящая весна. Брат и сестра распахивают окно и выбегают в сад.

На лужайке, естественно, их уже дожидается чудеснейший надежный летательный аппарат В. Орловцева с двумя плюшевыми креслами, прикрученными проволокой к фюзеляжу.

Брат и сестра оживленно, весело собираются в дорогу, грузят на самолет кое-какой багаж. Владислав не забыл и глобус – чтобы не заблудиться. Итак, они уселись, разбежались, взлетели и помахали ручками своему пустому дому. До скорого свидания! Мы летим в Париж!

И вот нашим взорам открывается Париж, Левый Берег, Бульвар Монпарнас, кафе «Клозери де Лила». Весенний день, блаженство. За столиками веселая компания молодых художников – Пикассо, Брак, Модильяни, Леже, Шагал. С ними, конечно, девушки.

Проходящий мимо фатоватый морской офицерик заинтересовался юношами и завернул в кафе. Без труда мы узнаем Роже Клаксона, хотя он и повышен в чине. За ним косолапит огромный Жанпьер Формидабль.

Официант, консервативный пожилой господин, принес морякам бутылку вина.

– Что это за молодые люди, гарсон? – спрашивает Роже.

– Отбросы человечества, месье, – презрительно фуфыкнул официант. – Декаденты.

– Ужасные нравы, – вздохнул Роже. – Столько баб!

– Кошмарно, месье, – горячо согласился гарсон.

В кафе вошла экстравагантная красавица в платье с кубистическим рисунком. За ней следовал американец в широкополом стетсоне и меховом жилете. Художники шумно приветствуют красавицу.

– Еще одна авантюристка, Жанна Блох, – шепчет гарсон.

Красавица танцующей походкой проходит мимо моряков, напевая:

Между тем боцман Формидабль заглядывает в газету сидящего рядом господина.

– Пардон, месье! Как там наши отношения с Россией?

– Нормально.

– А на Балканах мы не сталкиваемся? – с надеждой спрашивает боцман. – Порохом не попахивает?

– Нигде не сталкиваемся. Русские ведут себя совершенно нормально.

Формидабль огорченно отворачивается.

Между тем двое русских, как известно, намерены непосредственно столкнуться с Францией. Владислав и Катя летели над Европой. Полет протекал безмятежно. Катя вязала. Владислав читал Александра Дюма.

Едва не врезавшись в колокольню, они пролетели над маленьким готическим городом. Прохожие бурно приветствовали авиаторов. Владислав глянул вниз.

– Что это европейцы так странно себя ведут?

Катя пожала плечами.

Вдруг на крыло опустился аист. Аппарат основательно качнуло.

– Добрый знак! – развеселилась Катя.

– Добрый знак, но лишний пассажир, – сказал ее брат.

Вслед за аистом на крыло опустилась и аистиха.

– Грациозно! – Катя захлопала в ладоши.

– Вполне, – согласился Владислав. – Мы падаем.

Аппарат перевернулся вверх колесами и ухнул вниз на кочки болота. Бабахнул взрыв в бензинном баке. Плоскости загорелись.

Катя и Владислав выбирались из трясины, похожие на болотных чертей. Аисты кружили над местом катастрофы. Владислав погрозил им кулаком.

– Сволочи! Мало вам собственной аэродинамики!

Бульвар Монпарнас в 10-е годы нашего века стал прибежищем артистической богемы и модным местом гуляний. По вечерам его заполняли толпы праздного люда. На тротуарах перед кафе выступали уличные жонглеры, мимисты, пожиратели огня.

Компания художников шумно пировала в «Ротонде». Король Клондайка Чарли-Перчик всех угощал и нарочито ухаживал за «авантюристкой» Жанной Блох.

В это время с улицы послышались крики: там происходило что-то необычное. Художники высыпали на улицу.

Невероятный экипаж медленно двигался по середине Монпарнаса. Хитроумный Владислав соорудил из останков своего гордого аппарата нечто вроде дрезины с ручным приводом и сейчас приводил ее в движение с помощью престраннейших рычагов. За спиной у него сидела Катя. За ними бежали улюлюкающие гамены. Крики гаменов:

– Откуда эти? Что за раса? Цыгане? Немцы из Эльзаса? Что привезли они в коляске? Быть может, золото с Аляски? С Луны свалились на пари! Такого не видал Париж! Кра! Бонзай! Скандал! Умора! Два турка с берегов Босфора!

Из всех кафе, из «Куполь», «Селекта», «Дома», «Ротонды» выскакивали любопытные.

– Если мы и возьмем здесь приз, то это будет Международный Приз Шутов, – не без горечи сказала Катя.

– Смелее сестренка! Хочешь чаю? – спросил Владислав.

– Не менее чем бутерброда, но ведь все наши деньги сгорели.

– Попросим милостыню у туземцев. Они выглядят довольно мирно.

Владислав спокойно, как будто обычное дело, остановил свой экипаж у «Ротонды», отогнал гаменов и помог своей сестрице ступить на камни Парижа. Катя гордо подняла подбородок. Взрыв восторга приветствовал ее.

– Смотрите, мадмуазель в брюках!

В самом деле, нижняя половина нашей красавицы была облачена в запасные брюки брата, ибо все ее собственные туалеты погибли.

– Да, в брюках! – с вызовом сказала она. – Между прочим, это удобно!

Новый взрыв восторга.

– Фантастика! – вскричала Жанна Блох. – Завтра же заказываю себе такие же!

Между тем Владислав снимал с коляски кусок некогда гордого крыла – брезент, заляпанный машинным маслом, потекшей краской, болотной жижей.

Художники ахнули.

– Что это? Какая-то новая живопись!

– Потрясающе! Никаких очертаний!

– Полная раскованность! Абстракция! Свобода!

– Значит, вы художник, месье? – спросил у Владислава гамен.

– Я художник неба, – просто и скромно ответил юноша.

– Ребята, это просто-напросто художник неба, – крикнул гамен всем своим.

Гамены разочарованно засвистели. Однако взрослая публика приходила во все большее волнение.

– Живопись неба, – обсуждалось вокруг. – Нечто сногсшибательное. Новый этап мирового искусства.

– Однако откуда вы, чудесные незнакомцы? – спросили парижане.

– Из России, – был ответ.

– Ура! Новое приходит к нам с Востока!

– А старое тащится с Запада! – послышался громовой голос. В дверях кафе, держа над головой четыре бутылки шампанского, стоял Король Клондайка Чарли-Перчик.

– Шампанское! Выпьем за новых гостей, ребята!

Так внезапно несчастные бродяги стали кумирами Монпарнаса. Париж – всегда Париж, и чудо здесь – это реальность.