Новый рассвет Браун Сандра

– Его нет. Уехал из города на неделю. Отправился в Арканзас навестить родственников жены.

– Где живет другой? – спросил Джейк, удивляясь про себя, долго ли ему удастся сдерживать злость и не взорваться.

Почтмейстер объяснил Джейку, как пройти к дому доктора. Едва Джейк ушел, почтмейстер неодобрительно посмотрел на заляпанный грязью пол и снова уткнулся в роман.

Дом доктора был окружен забором из белого штакетника, на окнах висели тонкие кисейные занавески. Джейк перекинул поводья Бурана через коновязь и подбежал к двери.

Постучав, он снял шляпу и стряхнул с нее воду. На нем был непромокаемый плащ, поэтому он вымок не очень сильно. Дверь открыла пышная матрона с серо-стальными волосами и похожей на подушки грудью.

– Доктор Хьюитт дома?

Женщина подозрительно оглядела незнакомца.

– Я миссис Хьюитт. Чем могу служить?

– Мне нужен доктор. – Джейк терял терпение.

– Он обедает. Клиника откроется в три часа.

– Дело неотложное.

Миссис Хьюитт покрутила губами и носом одновременно, выказывая недовольство грубым вторжением в семейную трапезу. Джейк пронзил ее устрашающим взглядом голубых глаз, и она решила, что лучше с ним не спорить.

– Минутку.

Она закрыла дверь перед его носом. Когда дверь открылась, на пороге стоял мужчина, не уступавший размерами жене, и вытирал рот клетчатой салфеткой. Он хмуро посмотрел на Джейка, с первого взгляда приняв его за бандита, который явился позвать его вытащить пулю из раненого напарника. По крайней мере, так описала посетителя жена, и доктор Хьюитт решил, что первое впечатление ее, как всегда, не обмануло.

– Миссис Хьюитт передала, что у вас неотложное дело.

– У молодой женщины рвота, она извергает такую вонючую гадость, какой я в жизни не видел, жалуется на боли в животе и тошноту. Она больна. Вы ей нужны.

– Я осмотрю ее сегодня же, как только вы сможете привезти ее.

Доктор попытался закрыть дверь, но Джейк уперся рукой в беленую створку.

– Я не говорил, что вы нужны ей сегодня. Вы нужны ей сейчас.

– Но не могу же я бросить обед.

– Мне плевать, что вы там не можете бросить! – заорал Джейк. – Вы поедете со мной немедленно.

– Послушайте, нельзя вот так заявиться и требовать…

– Вы знаете Коулмэнов?

Доктор беззвучно зашлепал губами.

– Росса Коулмэна. Да, конечно.

– Речь идет об их дочери. Если с ней что-нибудь случится, вы увидите перед собой не только мой пистолет, но и пистолет ее отца. А теперь собирайте что вам там нужно в черный чемоданчик, и поехали. – Для убедительности Джейк вытащил пистолет. – Живей.

Услышав крик, в прихожую вышла миссис Хьюитт. От страха она привалилась к стене, прижав руки к горлу.

– Что же это? – без конца повторяла она.

– Все в порядке, дорогая, – уверил жену мистер Хьюитт со спокойствием, которого вовсе не ощущал. Уронив салфетку, он начал натягивать пальто и шляпу. – Этот, э-э, джентльмен – друг мистера Коулмэна. Он очень расстроен, но я при первой же возможности поговорю с мистером Коулмэном о его грубости.

Доктор яростно взглянул на Джейка, которому было безразлично, что тот думает о его манерах. Он видел перед собой только смертельно-бледное лицо Бэннер, слышал только ее мольбы не оставлять ее умирать в одиночестве.

– У вас есть лошадь?

– Коляска. В конюшне за домом.

– Пошли.

Убедившись, что доктор идет перед ним, Джейк вложил пистолет в кобуру и шагнул под ливень. Он прошел в конюшню, помог запрячь лошадь и поскакал впереди коляски по грязным улицам. Доктор правил очень осторожно, его благоразумие было достойно похвалы, но в душе у Джейка все кричало от нетерпения. Каждая минута продляла мучения Бэннер.

Казалось, прошли века, прежде чем он завел Бурана в конюшню и втащил сопротивляющегося доктора в дом.

В доме было тихо. Слишком тихо. Джейк ворвался в спальню, содрогаясь при мысли о том, что может там увидеть. Бэннер без сознания лежала под одеялом, но он разглядел, как подымается и опускается ее грудь, и чуть не заплакал от облегчения. Он втолкнул доктора в комнату.

С медлительностью, сводящей с ума, доктор Хьюитт снял плащ и аккуратно свернул его на стуле. Водрузил на нос очки и начал развертывать простыни и одеяло. Джейк наклонился ближе, но врач строго посмотрел на него через плечо.

– Я не могу осматривать молодую даму в вашем присутствии.

Если бы доктор не был так нужен Бэннер, Джейк кулаком стер бы ханжеское выражение с его лица. Поэтому он только смерил доктора выразительным взглядом и вышел из комнаты.

Он расхаживал по кухне, молясь и ругаясь про себя. Чтобы чем-то занять руки, развел огонь в плите. Может быть, Бэннер захочет чаю, может быть… может быть… может быть…

Предчувствия, одно другого страшнее, метались в его мозгу.

Наконец доктор вышел из спальни, протирая очки огромным белым платком. Он печально качал головой и глядел на ботинки.

– Что с ней? Чем она больна? – нетерпеливо спросил Джейк. Доктора, казалось, ничего не интересовало, кроме собственных очков.

– Перитонит. По-вашему, брюшная лихорадка.

Джейк глубоко вздохнул и поднял глаза к потолку.

– Аппендикс. Я так и думал.

– Мне очень жаль, молодой человек, – произнес доктор, умиротворяюще кладя руку Джейку на плечо, – жаль вас, жаль Бэннер, жаль ее родителей. Но я ничего не могу сделать, только облегчить ее страдания, пока… пока все не кончится.

19

Джейк, не мигая, смотрел на врача.

– Как это – ничего не можете сделать?

– Именно так, как я сказал. Я, насколько смогу, облегчу ее страдания, но…

– Что вы несете?

– Я пытаюсь объяс…

– Идиот, вы его вырежете.

– Послушайте, молодой человек. Я не позволю разговаривать со мной таким тоном! – Доктор, даже надменно выпрямившись во весь рост, казался рядом с Джейком карликом. – Мне кажется, вы не представляете, с какими трудностями сопряжена подобная операция.

– Так объясните.

– Нет смысла. Я не буду делать операцию, – твердо заявил он.

– Почему?

Доктор объяснил. Кожа на скулах Джейка натянулась.

– Вы самодовольный болван и ханжа. Я привез вас сюда, чтобы вы сделали все, что можно, чтобы спасти ее, и вы это сделаете.

– Я сторонник школы, считающей, что некоторые части тела не должны подвергаться вмешательству, а именно грудь, мозг и живот.

Педантичная тирада не произвела впечатления на Джейка. Он схватил доктора за лацканы и рывком приподнял, так что его ноги повисли в паре сантиметров от пола, а лицо оказалось на уровне лица Джейка.

– И откуда вы только взялись? Такие ископаемые давно осмеяны и потеряли право на существование.

Джейк прижал доктора к стене, вытащил пистолет и помахал им перед его носом. Медленно и неуверенно взвел курок. У доктора над бровями выступил пот.

– А теперь вы войдете туда, разрежете Бэннер Коулмэн и вытащите ее аппендикс… или умрете. Уяснили?

– Вы ответите за это перед мистером Коулмэном, – брызгал слюной доктор.

– Будь Росс здесь, он бы сделал то же самое. Ну что, размазать ваши мозги по стенке или не надо?

– Хорошо, я это сделаю.

Джейк отступил назад и так резко выпустил доктора, что его очки съехали набок и скатились по лицу и груди. Он поймал их у самых колен.

Впервые в жизни его так потрепали. Он водрузил очки обратно на нос и обиженно одернул жилет.

– Я даже не знаю, взял ли с собой эфир. Наш главный враг – воспаление. Нужно установить асептический барьер между раной и кишащим микробами воздухом. Карболовая кислота у меня в чемодане, бинты тоже есть. Вынесите это, пожалуйста, – торопливо проговорил доктор.

Он хотел умиротворить этого варвара. Его взгляд был острее, чем любой из хирургических инструментов. Когда Джейк исчез в другой комнате, доктор прикинул, не лучше ли ему выбежать из дома и забраться в коляску. Но он также понимал, что не сможет обогнать верхового, и боялся гнева Джейка, который обрушится на него, если тот его поймает при попытке к бегству.

Но операции доктор Хьюитт боялся еще больше. Он не был сведущ в современной медицине и в достижениях хирургической практики. Ему хватало и того, что он держал за руку рожениц, зашивал порезы на пальцах и прописывал пилюли от поноса.

Джордж Хьюитт не утруждал себя знакомством с новшествами вроде асептики. Он жил в дикой стране, далеко от священных чертогов медицинской науки. Он мог очень быстро вырезать пулю, если она не задела жизненно важных органов. Почти с такой же скоростью ампутировал конечности. Но внутренности человеческого тела приводили его в трепет.

Когда все было готово, он взглянул на безукоризненно белую кожу Бэннер Коулмэн, на ее лицо, облитое холодным потом. Потом поднял глаза на человека, который настоял, что будет присутствовать при операции. Хьюитт согласился. Ему понадобится помощник, чтобы смачивать эфиром салфетку и прижимать к носу больной, если та начнет приходить в себя.

– Я не несу ответственности за то, что произойдет в результате операции, – заявил он, выказывая больше бравады, чем ощущал на самом деле. – Если аппендикс уже прорвался, она скорее всего умрет, несмотря на все мои усилия. Я хочу, чтобы вы это поняли.

Джейк не шелохнулся.

– А я хочу, чтобы вы поняли вот что. Если она умрет, вы, уважаемый, тоже умрете. На вашем месте я бы постарался, чтобы она осталась жива.

Этот человек – хулиган и нечестивец, с уверенностью подумал доктор Хьюитт. Но он понимал, что ковбой не шутит. А потому, собрав все свое невеликое профессиональное мастерство, опустил острый, как бритва, скальпель на гладкий участок кожи, окруженный пропитанными карболкой салфетками, справа от пупка Бэннер.

Сердце Джейка едва не остановилось, когда он увидел, как нож прорезал ткань, прочертив сочащуюся кровью красную линию. Правильно ли он поступает? Да! Что ему остается? Без операции Бэннер умрет. Она могла умереть и вследствие операции, но он должен был попытаться ее спасти.

Она не может умереть. Не может. Он не даст. Бог не позволит.

Неуклюжие пальцы доктора Хьюитта раздвинули края разреза. Впервые за много лет Джейк молился от всей души.

Хьюитт закрепил повязку, опустил ночную рубашку Бэннер и накрыл ее одеялом. Только после этого он решился поднять глаза на Джейка. Тот со страхом смотрел на больную.

– У нее плохой цвет лица, – обеспокоенно заметил Джейк.

– Ее тело перенесло шок, который я, если помните, лично и профессионально считал ненужным. – Доктор благодарил Бога, что девушка не умерла у него под ножом, хотя он сильно сомневался, что она доживет до утра. К счастью, аппендикс еще не прорвался, хотя и был близок к этому. Он считал такие случаи безнадежными и полагал, что более милосердным было бы позволить пациенту умереть, а не мучить его операцией. – Постарайтесь сбить лихорадку, обтирайте ее холодной губкой. Время от времени смачивайте повязку карболовой кислотой. Если будут боли, давайте лауданум.

Доктор собрал вещи, покидав их в чемодан как попало, хотя обычно складывал все очень аккуратно. Ему хотелось убраться восвояси, пока девушка не умерла, очутиться подальше от этого бандита, пока он не вознамерился отомстить за то, над чем лично он, Хьюитт, не властен. Некоторые нечестивцы не хотят оставить Богу Богово, позволить Ему вершить жизнь и смерть без людского вмешательства.

Так или иначе, но доктору не терпелось поскорее уехать, и он перебросился с Джейком всего лишь парой слов. Он не знал, о чем думал Росс Коулмэн, оставляя дочь на попечение хулигана, но ведь была еще и скандально провалившаяся свадьба. Неужели девчонка совсем неуправляема?

Он едва дождался, пока доедет домой, так ему хотелось поделиться с миссис Хьюитт последними новостями о жизни Бэннер Коулмэн. Он, конечно, возьмет с нее клятву, что она сохранит все в тайне. Такие истории нельзя повторять городским сплетницам – иначе следы приведут обратно к нему. Не стоит ссориться с Коулмэнами, хотя их дочь водит подозрительную компанию и вообще ее поведение далеко не безупречно.

Он надеялся, что жена разогреет к его приходу цыплят и яблоки в тесте.

Проклятый дождь, льет как из ведра.

Джейк придвинул высокий стул со спинкой из перекладин к кровати Бэннер. Поставил локти на колени и сцепил руки у подбородка. Его взгляд не отрывался от ее лица.

Ее дыхание было таким легким и неглубоким, что едва шевелило простыни, покрывавшие грудь. Это пугало. Он не знал, тревожиться ли из-за того, что Бэннер не приходит в себя, или радоваться, что она проспит самый болезненный период. Ее веки то и дело вздрагивали, словно ей снились плохие сны. Она лежала неподвижно, тихая, обмякшая.

Джейк встал со стула, отгоняя мысли о смерти. Положил мозолистую руку на лоб Бэннер и сказал себе, что он определенно прохладнее, чем в прошлый раз. Когда ушел доктор? Он и не заметил. Его волновало лишь одно: жизнь Бэннер.

В углу спальни валялась куча окровавленных простыней. По его настоянию они сменили их после операции. От их вида засосало под ложечкой. Это кровь Бэннер. Джейк сгреб простыни, пронес по темному дому и выбросил в заднюю дверь. Он постирает их потом. Затем он натянул дождевик и шляпу и вышел в конюшню проведать незаслуженно забытого Бурана. Пока они были в Форт-Уэрте, других лошадей перегнали в Излучину, и жеребец остался в конюшне один.

– Привет, дружище. Думаешь, я тебя забыл? – Джейк снял с коня тяжелое седло, почистил и насыпал щедрую меру овса.

Здесь, в тихой конюшне, где слышался лишь задушевный шум дождя, стекающего с крыши, вся тяжесть положения обрушилась на Джейка, как приливная волна. Он видел, что эта волна на горизонте, что она приближается, грозит затопить, но не хотел о ней знать. Теперь она его поглотила.

Бэннер может умереть.

Джейк вцепился в гриву Бурана и прижался лбом к крепкому конскому боку.

– Нет-нет, – простонал он. – Она не может. Она не умрет, как Люк. Как Па. – Тяжелые слезы катились по его щекам. Если он потеряет Бэннер, у него в жизни ничего не останется. И не потому, что он любил ее ребенком, не потому, что она дочь его близких друзей. Он не хотел ее терять, потому что начал различать свет, озаряющий его жизнь.

Господи, он столько раз ранил ее. Намеренно причинял боль, обижал. Говорил себе, что это для ее же блага. Теперь приходилось признать истинную причину. Бэннер для него слишком много значила.

Двадцать лет назад он запретил себе привязываться к кому бы то ни было. Сначала любишь, потом теряешь. Лучше совсем не любить. Любить Лидию все эти годы было легко, потому что любовь была тайной и ничего от него не требовала. Лидия для него все равно потеряна. Но любить Бэннер…

Любит ли он Бэннер?

– Не знаю, – шепнул он Бурану.

Джейк знал только, что готов перевернуть небо и землю, лишь бы снова увидеть ее лицо оживленным и веселым, или сердитым и надменным, или пылающим от страсти. Пусть оно будет какое угодно, только не застывшее в смерти.

Он выбежал из конюшни и помчался в дом, перепрыгивая через лужи и шлепая по грязи. Не глядя, повесил шляпу и дождевик на вешалку у задней двери, стянул сапоги и небрежно бросил их на пол. В одних носках прошел по комнате. Спальня была такой же, какой он ее оставил, похожей на погребальный склеп. Он подошел к кровати и опустился на колени.

– Ты не умрешь, Бэннер. Не покинешь меня. Ты мне нужна, без тебя мне жить не хочется, ты меня не оставишь. Я тебя не отпущу, – жарко шептал он, прижимая к губам ее руку. Единственным ответом ему был слабый стон, но для Джейка он прозвучал музыкой.

Джейк вскочил на ноги, смеясь и плача от облегчения. Он не хотел, чтобы Бэннер просыпалась в такой мрачной и тягостной обстановке. Он в неистовстве носился по дому и зажигал лампы. Когда она проснется, все вокруг будет живым и веселым. Ангел смерти не посмеет пробраться в дом, где горят все огни. Джейк понимал, что рассуждает, как безумец, но не хотел рисковать.

Он развел огонь в камине и подбросил дров в кухонную плиту. Разогрел себе банку фасоли и не снимал чайник с огня на случай, если Бэннер чего-нибудь захочет, когда очнется.

Бурный взрыв деятельности истощил его силы. Он сидел с Бэннер, пока глаза не начали слипаться, потом пошел в гостиную, стянул одежду, лег на диван и завернулся в одеяло. Уснул он почти мгновенно.

Ей было жарко. Очень жарко. Что-то давило на нее, прижимало к постели. Рот словно набили ватой. Откуда-то изнутри исходила пульсирующая боль, но определить ее источник было невозможно. Она приказала глазам открыться. Свет был слишком резкий. Он ударил по глазам, словно они открылись впервые в жизни. Очень ярко. Очень больно.

Постепенно глаза привыкли к свету. Взгляд проплыл к окнам. Бэннер увидела, что в стекле отражается спальня. Снаружи было темно, и до сих пор шел дождь.

Она попыталась сориентироваться и уловить последнее воспоминание, но обрывочные мысли разбредались. Комната разбухла, потом съежилась. Изножье кровати то подъезжало к кончику носа, то терялось вдалеке. От этих пируэтов ее затошнило, и она застонала сквозь полураскрытые губы, чтобы отогнать наваждение.

Когда же Бэннер попыталась сесть, живот пронзила ужасная боль, и она с тихим тревожным вскриком упала на постель.

– Бэннер?

В дверях стоял взъерошенный Джейк. Он широко раскинул руки, упираясь в косяки. Она бредит. Наверняка бредит.

Он был обнажен.

Он бросился к ней, упал на колени около кровати и схватил ее за руку. Его глаза безостановочно сновали по ее лицу.

– Как ты себя чувствуешь?

Она испуганно смотрела на него.

– Не знаю. Мне не по себе. Что со мной случилось?

– Тебе сделали операцию.

Несмотря на яркий свет, ее зрачки расширились.

– Операцию? Ты хочешь сказать, меня резали? Джейк?

– Тс-с-с, тише. Вот здесь. Я тебе покажу. – Он приподнял простыню и легонько положил ее руку на затянутый повязкой живот. Даже от такого слабого давления она поморщилась. – Осторожнее, – предупредил он. – Рана еще свежая. Ты помнишь, как заболела?

Память возвращалась обрывочно. Поездка домой под дождем. Горячечная ломота в костях. Тошнота. Приступы боли. Рвота. Джейк ее держал.

– У тебя воспалился аппендикс.

– Брюшная лихорадка. – От страха в глазах Бэннер появились слезы. – От этого можно умереть.

– Но ты не умрешь! – с жаром воскликнул Джейк. – Приезжал врач и вырезал его. Я буду за тобой ухаживать. Через неделю-другую ты станешь как новенькая. Даже лучше.

Бэннер попыталась осмыслить услышанное, прижимая руку к больному месту, которое ныло все сильнее.

– Больно.

– Знаю. – Джейк поцеловал ей руку. – Поболит еще несколько дней. А как ты себя чувствуешь в остальном?

Бэннер зажмурилась.

– Свет ужасно яркий.

Джейк смущенно улыбнулся и прикрутил лампу, стоящую на столике у кровати.

– Это моя вина. Не хотел, чтобы ты проснулась в темноте и испугалась.

– Ты за мной ухаживаешь?

– Да.

– А где мама?

Он коснулся ее щеки.

– Прости, Бэннер. Я пытался перебраться через реку и привезти твоих родителей, но мост смыло. Через реку не переправиться. Пока не перестанет дождь и вода не схлынет, Излучина отрезана от нас. Боюсь, придется тебе обходиться мною.

Бэннер на секунду замолчала, глядя на него.

– Я не это имела в виду, Джейк. – Она подняла руку, чтобы коснуться его щеки, но рука бессильно упала. – У меня кружится голова.

– Это от эфира и лихорадки. Тебе нужно еще поспать. Хочешь воды?

Она кивнула, и он налил ей стакан из кувшина, стоявшего на столе.

– Только глоток. – Он приподнял ей голову и наклонил стакан к губам. Зубы слегка звякнули о стекло. Бэннер отпила глоток, потом еще один. – Пока хватит. – Джейк поставил стакан на столик и заметил пузырек лауданума, который оставил врач. – Тебе больно? Я могу дать лекарство.

– Нет, лучше останься со мной.

– Остаться?..

– Поспи со мной. Как тогда, в поезде.

– Но, милая, ты…

– Пожалуйста, Джейк.

Бэннер приходилось бороться с собой, чтобы глаза не закрылись, но она слабым жестом протянула к Джейку руку. Этого хватило, чтобы отмести все его возражения. Он встал с пола, приподнял одеяло и скользнул под него. Положил руку ей под плечи и прижал голову к своей обнаженной груди.

– Нет, нет, лежи тихо, а то сделаешь себе больно. – Другую руку он положил ей на бедро, чтобы почувствовать, если она пошевелит нижней частью тела. Ее пальцы вплелись в волосы у него на груди, он ощутил ее легкое дыхание.

О господи! Какое блаженство. Какой ад. Какая сладкая пытка.

Но, о чудо, через несколько мгновений после того, как Бэннер сморила дремота, он тоже крепко уснул.

Утром Джейк на цыпочках ходил по дому, не желая тревожить здоровый сон Бэннер. Он покормил Бурана, принес дров, развел огонь, приготовил на завтрак бекон, который нашел в кладовке, печенье и горячий кофе.

Когда все было сделано, он снова занял свое место у кровати. На простынях, там, где он лежал, до сих пор остался след от его тела. Он закрыл глаза, купаясь в сладких воспоминаниях. Ему никогда не случалось прежде проводить с женщиной целую ночь. Он использовал их и бросал. Было что-то необыкновенное в том, чтобы спать рядом с женщиной, делиться теплом тела, дышать в унисон.

Не просто с женщиной. С Бэннер.

Джейк всматривался в нее. Просыпаться рядом с ней – еще необыкновеннее. Боже всемогущий, какая она мягкая, теплая, нежная. Он проснулся и увидел, что ее согнутая рука касается его сердца, слегка разомкнутые губы прижались к его груди. А его рука…

Он сглотнул, вспомнив, где оказалась его рука. В самом мягком, самом теплом, самом нежном месте. Он бережно обнимал его, защищая. Но кто защитит ее от него? Нет, больше он ее не обидит. Никогда.

Джейк не знал, сколько времени просидел, глядя на лицо спящей Бэннер. Какая разница. Только здесь ему и хотелось быть.

Она проснулась более оживленная, но в то же время сильнее осознающая свое нездоровье.

– По-моему, я уже никогда не смогу ходить.

Джейк улыбнулся. Бэннер не умрет. Он не знал, что предотвратило это – Божье вмешательство или его упрямство. Но Бэннер не умрет.

– Ты очень скоро покатаешься на Ласточке. – Она застонала, он рассмеялся. – На поправку понадобится время, сама понимаешь. Хочешь чаю? – Она кивнула, он вышел на кухню.

Когда он вернулся, она корчилась под одеялом.

– Знаешь, Джейк, мне надо…

– Что? – Сразу встревожившись, он поставил чай на стол.

– Ничего, забудь. – Бэннер старалась не встречаться с ним взглядом.

– Что? Тебя опять тошнит? Тебя вырвет?

Щеки Бэннер вспыхнули, и Джейк понял, что на сей раз это не от лихорадки.

– Нет.

– Тогда что? Тебе больно? Дать тебе лауданум? Прими, если нужно, это…

– Мне не нужен лауданум.

– Тогда, черт возьми, что тебе нужно? – спросил он, теряя терпение. – Скажи!

– Мне нужно в туалет!

Джейк стоял с глупым видом, словно его стукнули мокрым мешком пакли.

– Ох, я об этом не подумал.

– Так подумай. И побыстрей.

– Сейчас вернусь. – Он выбежал в кухню и вернулся с плоской кастрюлей. – Пока не сможешь встать и воспользоваться ночным горшком, придется обойтись этим.

– Что ты делаешь? – взвизгнула она, когда он откинул одеяло.

– Ну, нам ведь нужно подложить это под твою… э-э… под тебя, правда?

– Я сама справлюсь.

– Ты не можешь двигаться.

– Сумею.

– Бэннер, не дури. Я держал твою голову, когда в ту ночь у тебя кишки выворачивало, и…

– Спасибо, что напомнил.

– …И стоял рядом, когда доктор делал операцию. А еще сменил тебе ночную рубашку, когда этот ханжа отказался. Я тебя видел, ясно? А теперь дай я подложу эту кастрюлю тебе под зад, пока ты не надула в постель.

– Я подложу сама или буду терпеть, – процедила Бэннер сквозь стиснутые зубы.

Джейк не понимал, как это получается, – только что ему хотелось обнимать ее и успокаивать, а в следующую минуту захотелось придушить. Он повернулся на каблуках и вышел.

– Ну баба! – с отвращением бросил он, хлопнув дверью.

Бэннер заметила, что выросла от «девки» до «бабы». Надо думать, это своего рода комплимент.

Через пять минут Джейк постучал в дверь, она слабо откликнулась:

– Входи.

Он заглянул в дверь и увидел, что ее рука безжизненно свисает с постели.

– С тобой все в порядке?

Бэннер открыла глаза и заметила, что Джейк встревожен.

– Все хорошо, честно. Просто я устала.

– Ты совсем выбилась из сил. – Он бесстрастно вытащил кастрюлю и поставил на пол. – А я не помог. Извини, что наорал на тебя. Поспи еще, милая.

– Хорошо, – покорно прошептала она. Веки, окаймленные такими темными ресницами, каких Джейк в жизни не видел, закрылись, и Бэннер тут же уснула.

Он ухаживал за ней весь день и вечер.