Елизаров ковчег (сборник) Муравьева Ирина

В груди у Марины дыхание замерло.

– Рожала его в тайне от окружающих, – сказала развратная бабушка Мессе. – Поскольку всегда берегла репутацию и честь свою смолоду. И родила в абхазской долине. Тогда это наша была территория. А не заграница. И было удобно. Туда уезжали рожать очень многие. Поэтому и появились блондины среди коренного у них населения.

– И ты его бросила там, малыша?

– Не бросила, а отдала на поруки. Его воспитали надежно, в традициях.

– Ах, как ты могла! – разрыдалась Марина. – Малютку! Младенца!

Старуха под черной чадрой покраснела.

– А ты не суди! Молода еще больно! Следила за ним. С расстояния, правда, но зорко следила! Зовут Тимофей. У нас теперь кот – Тимофей. В его честь. Он часто мне пишет. Читай. Вот письмо. Пока ты читаешь, я маков нарву. Велю Софье пышек напечь, пусть работает. А то обленилась, корова тюменская…

И, гордая, удалилась в поля, исчезла под слоем пылающих маков.

В письме этом было написано вот что:

Маманя моя дорогая! Пишу из вагона. Меня отпустили. И я так решил: хватит сроки мотать. Всю жизнь я горбатился, сыт всем по горло! Письмо твое мне подложили вчера. Ух, я хохотал, дорогая маманя! Представил, как Сонька вам доит козу, и аж разрыдался от смеха. Пусть доит. Брательник мой прав: бабе только на пользу. Маришка пускай не бузит с нашим Васькой. Пускай парень сразу идет прямо в бизнес, а эти лицеи ему ни к чему. Не Лермонтов с Пушкиным. Верно, маманя? Теперь разговор мой, однако, по делу. Конечно, тут можно прожить: деньги есть. Припрятано много, а многое в деле. Семья тоже есть. Дети есть от трех крепких браков. Сынишка рисует. Видать, пошел в деда. Хотя я не видел, как папка покойный пейзажи кропал, но верю тебе, дорогая маманя, ты зря не расскажешь, мы люди культурные. А старший мой пьет. Тоже в деда пошел. Приеду – убью. Я ему так сказал: «Убью, если только посмотришь на водку». А он как давай рвать тельняшку: «Убей!» Большие проблемы. Ведь рос без отца. А сын без отца – это еж без колючек. Но жить здесь, маманя, одно огорчение. Боюсь, отберут у меня накопления, а то и посадят. Здоровье не то, чтоб заново жизнь начинать. Короче: мы едем. Скажи Елизару: брат едет, готовься. Я не посмотрю, что он иностранец, всю морду намылю. Тебя обижать не позволю. Мне мама родная дороже всего. Вот я хоть не видел тебя, а закрою глаза и сразу такая картина: бегу к тебе по полю, ты мне кричишь: «Тимошка, пострел! Иди! Банька остынет!» А банька горячая, пар в ней стоит. И ты меня веничком хлещешь по жопе! Не больно, а сладко: родная маманя! Пускай себе хлещет, мне только на пользу…

Скажи Елизару, чтоб он подыскал себе и всем вам дом вблизи и получше, а мы по приезду разместимся в сакле. А как обживемся, так саклю сдадим. У нас вон на зоне и то умудрялись то койку на время сдавать, а то бабу. Никто не в претензии, время такое. Приедем мы все: три жены – Танька, Таська и Зойка. Две дочки: Аленушка и Ариелочка. Я сам. Пять моих сыновей: Аркадий, Алешка, Абрашка, Никита и Петька. Из них самый младший – Абрашка. Из дочек – одна Ариелочка сиську сосет, другие – кобылы, пахать на них можно.

Все деньги держу при себе. Не поверишь, какой я богатый приеду, маманя. Но без толку тратить не дам, не серчай: копейка счет любит. Сначала надеюсь разбить виноградник – у вас там тепло, это ж не Колыма, – начнем с винодельни, а там поглядим. Вино – дело очень хорошее, верное. Ты в этом на зоне сама убедилась бы. Поедем мы так: на Байкал лошадьми, с Байкала паромом, потом проводник, проверенный малый, нас выведет на перевал, перевалит, а там уже рядом. Там можно пешком. Надеюсь добраться за месяц, не больше. Маманя, меня беспокоит Маришка. Я думаю так: я с ней поговорю. Сначала по-доброму. Может, услышит. А если упрется, найду мужика. Небось ей одни слизняки попадались. Поэтому девушка и оступилась. Короче: во всем разберемся на месте.

Сто раз обнимаю тебя и целую. Прорвемся, маманя! Не дрейфь.

Тимофей.

Марина задумалась. Васса Владимировна, в венке красных маков поверх своей черной турецкой чадры, брела ей навстречу и пела частушку:

– Живу на чужбине, – сказала она. – Боюсь, что забуду родимый язык. Вот и тренируюсь: народное творчество. Ну как тебе старшенький мой? Сокол, а? Какого я богатыря породила!

– Бабуля, – сказала Марина. – Да он… Ведь он криминал! Он тут все разнесет!

– И пусть, – холодно согласилась бабуля. – Ему карты в руки. Приму и одобрю любые поступки. Давно по хозяину плачем, Марина. Чем тверже, тем лучше.

«А может, и правда?» – подумала Мессе.

– Приедет, по струнке тут выстроит всех… Отцу говорила? – спросила она.

– Сказала, – ответила Васса Владимировна. – Сначала опешил: «Какой еще брат? Откудова взялся?» Потом только понял, что нас будет… сколько? Считай. Мы с тобой, да Евся, да Еля, да Софья с Терезкой, да Вася, да Мотя. Теперь вот приедут: Тимоша, Аленушка и Ариелочка, Аркашка, Абрашка, Алешка, Никитка да Петя. Три бабы: Татьяна, Таисия, Зоя. К тому же: мышей белых тысяч двенадцать. Мне всех не упомнить. Ты чувствуешь силу? Размножимся и заживем.

– Это временно, – съязвила Марина.

– Какое там: «временно»? – Ведьма оскалилась. – Ведь я объясняла тебе: мы бессмертные! Нас, как выражался поэт, «тьмы и тьмы»! А ты сомневаешься? Ты мне не веришь?