Золотая коллекция классического детектива (сборник) Честертон Гилберт
Молчаливый и подозрительный, барон не решился доверить дело слугам, преданность которых отныне не казалась ему безупречной. Однако, впервые за несколько лет его мучила потребность с кем-нибудь поговорить, посоветоваться. Оставленный на произвол судьбы местной полицией, не надеясь на собственные возможности, он был готов поспешить в Париж, чтобы молить о содействии кого-нибудь из отставных полицейских.
Прошло два дня. На третий, читая газеты, барон чуть не подскочил от радости. В «Пробуждении Кодбека» была напечатана следующая заметка:
«Мы счастливы объявить, что в нашем городе, тому скоро три недели, находится главный инспектор Ганимар, один из ветеранов Сюрте. Мсье Ганимар, которому арест Арсена Люпена – его последнее достижение – обеспечил европейскую известность, отдыхает от долгих трудов, приманивая на свой крючок уклейку и пескаря».
Ганимар! Вот он, наконец, тот союзник, который требуется барону Кагорну! Кто еще, кроме терпеливого, хитроумного Ганимара, сумеет расстроить козни Люпена?
Барон не стал медлить. Шесть километров отделяли замок от городка Кодбека. Он прошел их быстрым шагом человека, ведомого надеждой на спасение.
После нескольких бесплодных попыток узнать адрес главного инспектора он направился к редакции «Пробуждения», находившейся на середине набережной. Нашел там сотрудника, готовившего заметку к печати, и тот, подойдя к окну, воскликнул:
– Ганимар? Вы наверняка увидите его на берегу, с удочкой в руках. Там состоялось наше знакомство – я случайно увидел его имя, вырезанное на удилище. Вот он, тот низенький старичок, который виден там, под деревьями аллеи.
– В сюртуке и соломенной шляпе?
– Точно! Ах! Какой странный субъект, неразговорчивый и угрюмый!
Пять минут спустя барон подошел к знаменитому Ганимару, представился и попытался завязать разговор. Не добившись успеха, он взял быка за рога и откровенно изложил свое дело.
Тот выслушал в полной неподвижности, не теряя из виду рыбу, которую подстерегал, затем повернулся к нему, смерил его с ног до головы с выражением глубочайшей жалости, и произнес:
– Милостивый государь, людей, которых хотят ограбить, не принято предупреждать. Арсен Люпен, в частности, не совершает подобных ошибок.
– И все-таки…
– Будь у меня малейшие сомнения, сударь, будьте уверены, удовольствие посадить снова в кутузку дражайшего Люпена перевесило бы у меня любые иные соображения. К сожалению, однако, сей молодой человек находится за решеткой.
– Но если он сбежит?…
– Из тюрьмы Санте не убегают.
– Но он…
– Он – не более, чем другой.
– И все-таки…
– Отлично, если он сбежит, тем лучше, я его снова схвачу. Покамест же – спите сном младенца и перестаньте пугать уклейку, которая, кажется, собирается клюнуть на мой крючок.
Разговор был окончен. Барон возвратился домой, несколько успокоенный беспечностью Ганимара. Он проверил запоры, обнюхал слуг, и прошло еще сорок два часа, в течение которых ему почти удалось убедить себя, что страхи его беспочвенны. Нет, решительно нет, как сказал ему Ганимар: людей, которых хотят ограбить, об этом не предупреждают. Назначенное число приближалось. Утром 27-го ничего особенного не случилось. Но в три часа дня позвонил какой-то малец.
Он доставил телеграмму.
«На вокзале Батиньоля никаких отправлений нет. Приготовьте все на завтра.
Арсен».
Барона опять охватило смятение. До такой степени, что он стал подумывать, не уступить ли настояниям Люпена.
Он бросился в Кодбек. Ганимар удил рыбу на прежнем месте, сидя на складном стуле. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.
– Ну и что? – произнес инспектор.
– Как ну и что? Ведь все случится завтра!
– Что именно?
– Кража со взломом! Разграбление моих коллекций!
Ганимар положил удочку, повернулся к нему и, скрестив руки на груди, нетерпеливо воскликнул:
– И вы вообразили, что я займусь такой нелепой историей!
– Какое вознаграждение угодно вам назначить за то, чтобы провести ночь с 27-го на 28-е в моем замке?
– Ни единого су, и не морочьте мне голову.
– Назначьте цену; я богат, я очень богат.
Внезапность этого предложения, видимо, сбила с толку Ганимара, который продолжал уже спокойнее:
– Я здесь провожу отпуск и не вправе во что-либо встревать.
– Никто об этом не узнает. Обязуюсь, что бы ни случилось, хранить молчание.
– О! Ничего и не произойдет.
– Хорошо, предлагаю три тысячи франков. Достаточно?
Инспектор принял понюшку табака, подумал и проронил:
– Согласен. Но должен объявить честно: деньги пропадут зазря.
– Меня это не тревожит.
– В таком случае… Наконец, в чем можно быть уверенным, имея дело с таким дьяволом, как Люпен! В его подчинении может быть целая банда… Вы уверены в своих слугах?
– Как сказать…
– Не будем, стало быть, на них рассчитывать. Я предупрежу телеграммой двух здоровяков из моих приятелей – с ними дело будет вернее. А теперь – ступайте, нас не должны видеть вместе. До завтра, в девять часов.
На следующий день, в назначенный Ганимаром срок, барон Кагорн приготовил свой арсенал, наточил оружие и совершил прогулку вокруг замка Малаки. Ничто подозрительное не привлекло его внимания.
Вечером, в восемь тридцать, он отпустил свою прислугу. Они жили во флигеле, выходившем фасадом на дорогу, но в некотором отдалении от нее, у оконечности замка. Оказавшись в одиночестве, барон осторожно открыл все четыре двери. Мгновение спустя кто-то тихо подошел.
Ганимар представил двоих своих помощников, крепких ребят с бычьими шеями и могучими руками. Затем потребовал некоторых разъяснений. Разобравшись, где что находится, от тщательно запер и забаррикадировал входы, через которые можно было проникнуть в находившиеся под угрозой залы. Осмотрел стены, приподнял ковры, затем поставил своих агентов в центральной галерее.
– Никаких глупостей, братцы. Мы здесь не для того, чтобы спать. При малейшей тревоге открывайте окна, выходящие во двор, и зовите меня. Поглядывайте и в сторону реки – десять метров обрывистой скалы вряд ли испугают таких чертей.
Он запер их, забрал ключи и сказал барону:
– А теперь – на наш пост!
Инспектор избрал для ночлега каморку, вырубленную в толще оборонительной стены, между двумя главными входами, где раньше было место дозорного. Одно смотровое окошко открывалось на мост, другое – во двор. В углу виднелось нечто вроде отверстия колодца.
– Как вы меня заверили, господин барон, этот колодец служил единственным входом в подземелья и, насколько помнят живущие, он заделан?
– Да.
– Таким образом, если не существует другого выхода, неизвестного для всех, кроме Арсена Люпена, мы можем быть спокойны.
Он поставил в ряд три стула, с удобством на них растянулся, зажег свою трубку и вздохнул:
– Сказать правду, господин барон, надо было очень захотеть надстроить этаж над домиком, в котором я собираюсь окончить свои дни, чтобы взяться за такую примитивную работу. Расскажу об этом когда-нибудь своему приятелю Люпену: он будет держаться за бока от смеха.
Барон, однако, не смеялся. Чутко прислушиваясь, он с растущей тревогой вопрошал тишину. Время от времени он наклонялся над колодцем и погружал в разверстый люк беспокойный взор. Пробило одиннадцать часов, полночь, час ночи. Внезапно барон схватил за локоть Ганимара, который вздрогнул, просыпаясь.
– Слышите?
– Конечно.
– Что это такое?
– Это я храпел.
– Да нет же, послушайте…
– А! Прекрасно, это рожок автомобиля.
– Так что?
– Так вот, не следует полагать, что Люпен воспользуется автомобилем как тараном для того, чтобы разрушить ваш замок. И на вашем месте, господин барон, я бы просто заснул… как сделаю, с вашего позволения, я сам. Спокойной ночи.
Это был единственный повод для тревоги. Ганимар смог продолжить прерванный сон, и барон не услышал ничего, кроме его звучного и размеренного храпа.
На рассвете они вышли из своей каморки. Ясная тишина, утреннее спокойствие, какое бывает у берегов прохладных вод, обнимало замок. Кагорн – сияя от радости, Ганимар – по-прежнему невозмутимый поднялись по лестнице. Не слышалось ни звука. Ничего подозрительного.
– Что я говорил вам, господин барон? В сущности, мне не следовало соглашаться… Мне неловко…
Он взял ключи и вошел в галерею.
На двух стульях, скорчившись, с повисшими руками, оба агента спали.
– Гром и молния! Черт возьми! – проворчал инспектор. И тут же раздался крик барона:
– Картины!.. Сервант!..
Он заикался, задыхался, протягивая руки к пустым местам, к опустевшим стенам, из которых торчали гвозди, где еще висели теперь ненужные веревки. Ватто – исчез! Рубенсы – похищены! Гобелены – сняты! Витрины для драгоценностей – опустошены!
– И мои канделябры в стиле Людовика XV в… И подсвечник регентства!.. И Богородица двенадцатого столетия!..
Он перебегал с места на место в растерянности, в отчаянии. Называл уплаченные цены, подводил итоги потерям, нагромождал числа, и все это – вперемешку, нечленораздельно, неоконченными фразами. Он топал ногами, корчился, сходя с ума от ярости и страдания. Словно вконец разоренный человек, готовый пустить себе пулю в лоб.
И если что-нибудь могло его утешить, то только изумление, охватившее Ганимара. Не в пример барону, инспектор не был в состоянии пошевелиться. Словно окаменев, он блуждающим взором окидывал окружающее. Окна? Заперты. Замки на дверях? Не тронуты. И никаких проломов в потолке. Следов взлома в полу? Все было в полнейшем порядке. Все, очевидно, исполнено методически, по безошибочному, логичному плану.
– Арсен Люпен… Арсен Люпен… – бормотал он в полнейшей подавленности.
Он подскочил к обоим агентам, словно гнев его вдруг подхлестнул, яростно встряхнул их, стал ругать. Ни один, однако, не проснулся.
– Их усыпили!
– Но кто?!
– Вот еще! Он, черт его возьми! Либо его банда, под его руководством. Это – в его манере. Его почерк, ошибки не может быть.
– В таком случае я погиб, все пропало.
– Да, все пропало.
– Но это же ужасно! Чудовищно!
– Жалуйтесь в полицию.
– К чему?
– Дьявольщина! Надо попытаться, у правосудия – свои возможности.
– Правосудие! Поглядите хотя бы на себя… В эту самую минуту вы могли бы поискать улики, обнаружить что-нибудь, а вы ни с места…
– Обнаружить что-нибудь, имея дело с Арсеном Люпеном! О чем вы, милейший, Арсен Люпен никогда не оставляет следов. У него не бывает случайностей. Я спрашиваю себя порой, не по своей ли воле он дал мне задержать себя там, в Америке!
– Значит, мне придется отказаться от своих полотен, от всего! Но ведь он украл жемчужины моих коллекций! Я отдал бы целое состояние, чтобы их вернуть. Если против него ничего нельзя предпринять, пусть он хотя бы назовет цену!
Ганимар пристально взглянул на барона.
– Пожалуй, в этом есть смысл… Вам это не кажется?
– Нет, нисколько. Что вы имеете в виду?
– Эту мысль, которая ко мне пришла.
– О какой мысли речь?
– Мы еще к этому вернемся, если следствие ничего не даст… Только смотрите, ни слова обо мне, если хотите, чтобы дело мне удалось.
И добавил сквозь зубы:
– В сущности, хвастать мне пока нечем.
Оба агента между тем постепенно приходили в себя с тем пришибленным видом, с которым пробуждаются от гипнотического сна. С удивлением осматривались, пытались понять, где они. Ганимар задал им несколько вопросов; они ничего не помнили.
– И все-таки, вы должны были хоть кого-нибудь заметить!
– Нет.
– Вспомните!
– Да нет же…
– Вы что-нибудь выпили?
Они поразмыслили. Затем один сказал:
– Да, я выпил немного воды.
– Из этого вот графина?
– Да.
– Я тоже, – объявил второй.
Ганимар понюхал сосуд, попробовал содержимое. У воды не было ни особого привкуса, ни цвета.
– Так вот, мы теряем время зря. Не за пять минут решают загадки, заданные Арсеном Люпеном. Но, черт возьми, я клянусь, что он мне еще попадется. Второй тур выигран им. Но уж третий останется за мной!
В тот же день жалоба по поводу квалифицированной кражи была направлена бароном Кагорном против Арсена Люпена, содержавшегося в тюрьме Санте.
Барону не раз пришлось, однако, об этом пожалеть, когда он увидел замок Малаки наводненным жандармами, прокурорами, следователями, журналистами, всеми любопытствующими, проникавшими во все углы, в которые им вовсе не полагалось соваться.
Дело взволновало общественное мнение. Все произошло при столь необычных обстоятельствах, имя Арсена Люпена настолько возбуждало воображение людей, что самые невероятные истории заполоняли колонки газет, и публика встречала их с доверием.
Но первоначальное письмо, которое опубликовало «Эхо Франции» (и никто никогда не узнал, кто сообщил газете этот текст), послание, которым барон Кагорн был нахально предупрежден насчет того, что его ожидало, вызвало чрезвычайное волнение. Были предложены самые фантастические объяснения. Напомнили о существовании знаменитых подземелий. И следствие, поддавшись влиянию, направило розыск по этому пути.
Замок обшарили снизу доверху. Допросили каждый камень. Исследовали деревянные обшивки стен, дымоходы, рамы зеркал и потолочные балки. При свете факелов осмотрели огромные погреба, в которых феодальные владетели Малаки некогда складывали свое оружие и припасы. Заглянули в самые недра скалы. Все было напрасно. Не удалось обнаружить малейшего признака подземного хода. Потайного хода просто не было.
Пусть так, – отвечали на это со всех сторон, – но предметы меблировки и картины не испаряются сами собой, подобно призракам. Такие вещи уходят только через двери или окна, и люди, которые ими завладевают, пробираются внутрь и выходят тоже через двери или окна. Кто же эти люди? Как они забрались туда? И как оттуда выбрались?
Органы правосудия Руана, убедившись в своем бессилии, обратились за помощью к парижским сыщикам. Господин Дюдуа, начальник Сюрте, направил к ним лучших розыскников своей железной бригады. Да и лично провел в Малаке сорок восемь часов. Это тоже ни к чему не привело.
Тогда он и вызвал инспектора Ганимара, чьим услугам ему приходилось так часто давать высокую оценку.
Ганимар внимательно выслушал наставления своего начальника; затем, покачав головой, молвил:
– По-моему, упорные поиски в самом замке не были правильным решением. Выход совсем в другом месте.
– В каком же?
– Там, где Люпен.
– Там, где Люпен! Думать так – значит допустить его участие!
– Я его вполне допускаю. Более того, считаю несомненным.
– Послушайте, Ганимар, это ведь нелепо! Арсен Люпен – в тюрьме!
– Арсен Люпен в тюрьме, допустим. Он под наблюдением, согласен. Но будь у него на ногах кандалы, на руках – веревки и во рту – кляп, я не изменил бы своего мнения.
– Почему вы так упорствуете?
– Потому что Арсен Люпен и только он способен соорудить такую масштабную махинацию и настолько ее усовершенствовать, чтобы она удалась… Как оно и вышло на самом деле.
– Слова, Ганимар, слова!
– Отражающие действительность. Но в этом деле не было ни подземных ходов, ни поворачивающихся на своей оси каменных плит, ни других подобных нелепостей. Наш человек не пользуется такими устарелыми способами. Он весь в сегодняшнем, вернее – уже в завтрашнем дне.
– И каков из этого ваш вывод?
– Мой вывод привел к тому, что я прошу у вас по всей форме разрешения провести с ним час.
– В его камере?
– Вот именно. Возвращаясь из Америки, во время переезда, мы поддерживали самые лучшие отношения, и смею полагать, что он испытывает некоторую симпатию к тому, кто сумел его арестовать. Если он сможет что-нибудь для меня прояснить, не ставя себя под удар, он без колебаний избавит меня от лишнего путешествия.
Было чуть позднее полудня, когда Ганимар вошел в камеру Арсена Люпена. Арестант, лежавший на своей койке, издал возглас радости.
– Какая приятная неожиданность! Мой дорогой Ганимар у меня в гостях!
– Собственной персоной.
– Хотелось бы очень многого в том тихом прибежище, которое я временно для себя избрал… И все-таки я ничего не желал бы себе более, чем подобной встречи.
– Ты слишком любезен.
– Да нет же, нет! Мое уважение к тебе вполне искренне.
– Я этим горжусь.
– Я неизменно утверждал: Ганимар – лучший из наших детективов. Он почти равен – видишь, я говорю откровенно, – он почти равен Шерлоку Холмсу. И я в отчаянии, что не могу предложить тебе ничего более достойного, чем этот табурет. И ничего освежающего – даже бокала пива. Уж ты прости, ведь задержался я здесь мимоходом.
Ганимар сел, улыбаясь, и заключенный продолжал, радуясь возможности поболтать:
– Боже, как это приятно, когда твой взор может отдохнуть на лице честного человека! Мне до чертиков надоели физиономии стукачей и легавых, которые по десять раз на день проверяют мои карманы и эту скромную камеру, чтобы убедиться, что я не готовлюсь к побегу. И кто бы мог подумать, что правительство так мною дорожит!
– У него есть на это основания.
– Ну нет! Какое было бы счастье, если бы мне позволили спокойно пожить в своем уголке!
– На чужие средства.
– Не правда ли? Все было бы так просто! Но я заболтался, наговорил кучу глупостей, а ты, может быть, торопишься. Приступим к делу, Ганимар! Чему обязан чести такого посещения?
– Делу Кагорна, – прямо заявил сыщик.
– Стоп! Одну минутку! У меня ведь столько разных дел! Поищу-ка в памяти досье дела Кагорна… Ах, вот оно, наконец. Дело Кагорна, замок Малаки, департамент Нижняя Сена. Два Рубенса, один Ватто и несколько мелких предметов.
– Вот именно, мелких.
– Ох! Ей-богу, все это не так уж важно. Бывает лучше. Но история тебя, вижу, заинтересовала, и для меня этого достаточно… Я слушаю тебя, Ганимар.
– Надо ли тебе говорить о том, как продвигается розыск?
– Нет смысла, я читал утренние газеты. Позволю себе даже сказать, что продвигаетесь вы довольно медленно.
– Именно поэтому я прибегаю к твоей любезности.
– Весь к твоим услугам!
– Для начала: дело действительно направлялось тобой?
– От А до Я.
– Письмо с предупреждением? Телеграмма?
– От твоего покорного слуги. Должны быть, кажется, кое-какие квитанции.
Люпен раскрыл ящичек столика из некрашеного дерева, который, вместе с табуретом и койкой, составлял всю обстановку камеры, извлек из него два клочка бумаги и протянул их инспектору.
– Вот так штука! – воскликнул тот. – Я-то думал – с тебя не спускают глаз, тебя постоянно обыскивают. На самом же деле ты почитываешь газеты, коллекционируешь почтовые квитанции…
– Ба! Эти люди так недалеки! Они вскрывают подкладку моего пиджака, исследуют подметки моих ботинок, простукивают стены этой каморки, но никому и в голову не приходит, что Люпен не настолько прост, чтобы избрать столь доступный их взорам тайник. На этом и основывался мой расчет.
Ганимар, развеселившись, воскликнул:
– Странный парень! Ты меня просто ставишь в тупик. Расскажи мне все, как было.
– Ох-ох, какой же ты быстрый! Раскрыть тебе мои тайны… Мои маленькие хитрости… Это очень серьезный шаг.
– Разве я ошибся, рассчитывая на твое доброе расположение?
– Вовсе нет, Ганимар… Поскольку ты настаиваешь…
Арсен Люпен сделал несколько шагов по камере, потом, остановившись, спросил:
– Что ты думаешь о моем письме барону?
– Что ты хотел подразвлечься, повеселить малость публику.
– Ну вот еще! Подразвлечься! Уверяю тебя, Ганимар, я был о тебе лучшего мнения. Стоит ли терять время на такие детские шалости мне, Арсену Люпену! Разве я стал бы сочинять подобное письмо, если мог ограбить барона, не написав ему? Поймите же, и ты, и прочие, что письмо было необходимейшей отправной точкой, той пружиной, которая привела в движение всю машину. Давай поступим по порядку и подготовим вместе, если не возражаешь, ограбление замка Малаки.
– Слушаю.
– Итак, представим себе основательно запертый замок, забаррикадированный, каким было жилище барона Кагорна. Стану ли я отказываться от предприятия и говорить «прощайте» сокровищам, которыми хочу завладеть, по той причине, что замок, где они содержатся, для меня недоступен?
– Очевидно, нет.
– Прибегну ли я к штурму замка, как в далекую старину, во главе шайки авантюристов?
– Ребячество!
– Либо попытаюсь незаметно в него проникнуть?
– Невозможно.
– Остается средство, по-моему, единственное: сделать так, чтобы владелец замка сам меня в него пригласил.
– Оригинальный способ.
– Причем весьма легкий! Предположим, что в один прекрасный день хозяин замка получает письмо, предупреждающее его о том, что задумал против него некий Арсен Люпен, известный взломщик. Как он поступит?
– Обратится к прокурору.
– Который над ним посмеется, ибо названный Арсен Люпен в настоящее время находится за решеткой. Отсюда – паника в душе нашего приятеля, готового призвать на помощь даже первого встречного, не так ли?
– Несомненно.
– И если он случайно прочтет, хотя бы на капустном листке, что некий знаменитый сыщик проводит отпуск в соседнем населенном пункте…
– Он поспешит к этому сыщику.
– Ты сам сказал. С другой стороны, однако, допустим, что в предвидении этого неизбежного демарша Арсен Люпен попросит кое-кого из самых ловких своих друзей поселиться в Кодбеке, войти в контакт с сотрудником «Пробуждения», газеты, на которую подписан барон, и дать ему понять, что он и есть такой-то, сиречь – знаменитый полицейский? Что тогда произойдет?
– В газете будет объявлено о присутствии названного сыщика в городе Кодбек.
– Отлично. Теперь – одно из двух: либо рыбка – то есть Кагорн – на это не клюнет, и тогда ничего не случится. Либо – и это наиболее вероятно – он прибежит, весь дрожа; и вот уже Кагорн умоляет одного из моих друзей помочь ему – против меня же.
– Все более любопытно.
– Разумеется, мнимый полицейский вначале откажет ему в содействии. За этим последует телеграмма от Арсена Люпена. Припадок ужаса у барона, который опять молит моего приятеля о помощи и предлагает ему щедрую плату за свое спасение. Указанный приятель наконец соглашается, приводит с собой двоих молодцов из нашей шайки, которые за ночь, проведенную бароном на глазах у его защитника, извлекают наружу через окно известное число вещей, осторожно опустив их на веревках в шлюпку, приготовленную для этого заблаговременно. Просто, как Люпен.
– Все это прямо-таки замечательно! – воскликнул Ганимар. – Трудно переоценить и смелость замысла, и продуманность его деталей. Но не представляю, какой полицейский достаточно знаменит для того, чтобы его имя до такой степени привлекло, заворожило барона.
– Такой есть, причем – единственный.
– Кто же он?
– Известнейший из известных, личный враг Арсена Люпена, короче – инспектор Ганимар.
– Я сам?
– Ты, Ганимар, ты, и вот в чем тут изюминка: если ты туда отправишься и барон решится дать показания, тебе в конце концов станет ясно, что твоя обязанность – арестовать самого себя, точно так же, как в Америке ты арестовал меня. Ха-ха! Мой реванш не без юмора: заставить Ганимара арестовать Ганимара!