Золотая коллекция классического детектива (сборник) Честертон Гилберт
Председатель в отчаянии обернулся к обвиняемому и заискивающим тоном произнес:
– Вы не могли бы объяснить мне, каким образом вы очутились в руках правосудия?
Судя по всему, этот благожелательный тон смягчил недоверие незнакомца или вывел его из сонного оцепенения. Он попытался дать ответ. Подвергнутый терпеливому и мягкому допросу, он сумел с грехом пополам связать пару фраз, из коих явствовало, что два месяца назад его доставили в префектуру полиции. Он провел там ночь, а наутро его отпустили, предварительно снабдив суммой в 75 сантимов. Но едва он вышел во двор, двое агентов подхватили его под руки и втолкнули в полицейскую колымагу. С тех пор он обитал в камере № 24, не чувствуя себя особенно несчастным… кормят там неплохо, дают выспаться… так что оснований для жалоб у него не было.
Все это казалось вполне правдоподобным. Среди всеобщего смеха и возбуждения председатель отложил слушание дела до следующей сессии суда, чтобы собрать дополнительные сведения по данному вопросу.
Следствие тут же установило следующий факт, занесенный в полицейские протоколы: два месяца назад некий Дезире Бодрю и в самом деле провел ночь в префектуре полиции. Его освободили в два часа пополудни на следующий день. Как раз в это время Арсен Люпен после очередного допроса должен был покинуть префектуру в полицейской карете.
Неужели надзиратели сами допустили такую оплошность и, обманутые сходством обоих лиц, по невнимательности сунули в колымагу этого пьянчугу вместо своего подопечного? Но подобная небрежность с их стороны вряд ли совместима с их служебным долгом.
А может быть, подмена была подготовлена заранее? Но, во-первых, двор префектуры – самое неподходящее место для ее осуществления, а во-вторых, в таком случае следовало бы предположить, что Бодрю был в сговоре с Люпеном и дал себя задержать с единственной целью занять его место. Каким же образом мог осуществиться этот план, основанный исключительно на стечении невероятных случайностей, немыслимых совпадений и поразительных упущений?
Дезире Бодрю был подвергнут антропометрическому обследованию; карточки, соответствующей его описанию, в архиве обнаружено не было. Тем не менее его следы отыскались довольно легко. Этого бродягу знали в Курбевуа, Аньере и Левалуа. Он клянчил там милостыню и ночевал в халупах тряпичников, громоздящихся за заставой Терн. Впрочем, последний год он пропал из виду.
Неужели Арсен Люпен подкупил его? Никаких доказательств этому не было. Да если бы они и были, они ничего не прояснили бы в обстоятельствах побега заключенного. Чудо продолжало оставаться чудом. Для его объяснения было выдвинуто десятка два гипотез, но ни одна из них не выдерживала критики. В чем не оставалось сомнения, так это в самом факте побега – непостижимого и впечатляющего, в котором как публика, так и вершители правосудия усматривали основательную подготовку, совокупность тщательно продуманных и взаимосвязанных действий, развязка которых вполне оправдывала горделивое предсказание Арсена Люпена: «Я не собираюсь присутствовать на собственном процессе».
Целый месяц прошел в кропотливых поисках, а загадка так и оставалась загадкой. Нельзя было, однако, до бесконечности держать в заключении беднягу Бодрю. Процесс по его делу был бы смехотворным: какие обвинения можно было ему предъявить? Следовательно, пришлось подписать приказ о его освобождении. Но глава сыскной полиции велел установить за ним тщательное наблюдение.
Эту мысль подсказал ему Ганимар. С его точки зрения, Бодрю не был ни жертвой случая, ни сообщником Люпена, а всего лишь инструментом, которым тот воспользовался с присущей ему поразительной ловкостью. А когда Бодрю окажется на свободе, он может навести на след если не самого Люпена, то хотя бы кого-нибудь из его шайки.
В помощь Ганимару отрядили инспекторов Фольанфана и Дьёзи, и вот однажды, туманным январским утром, ворота тюрьмы распахнулись наконец перед Дезире Бодрю.
Поначалу он казался растерянным и шагал вперед неуверенно, словно бы соображая, куда же ему податься и что делать. Улица Санте привела его на улицу Сен-Жак. Там он остановился перед лавкой старьевщика, разоблачился до пояса, спустил владельцу жилет за несколько сантимов, а куртку снова надел и двинулся дальше по мосту через Сену. Возле Шатле с ним поравнялся омнибус. Он хотел было вскочить в него, но там не оказалось свободных мест. Кондуктор посоветовал ему взять билет и посидеть в зале ожидания.
Тут Ганимар подозвал к себе обоих своих подручных и, поглядывая на станцию омнибусов, приказал:
– Остановите фиакр… нет, лучше два, так будет благоразумнее. Я сяду с одним из вас, и мы последуем за ним.
Приказание было выполнено. Но Бодрю не появлялся. Ганимар заглянул в зал ожидания: там не было ни души.
– Ну и дурак же я, – пробормотал он, – забыл про второй выход.
И в самом деле, внутренний коридор соединял станцию с улицей Сен-Мартен. Ганимар бросился туда. И выбежал наружу как раз в тот самый миг, когда Бодрю вскочил на империал омнибуса, следовавшего по маршруту Батиньоль – Ботанический сад и как раз заворачивавшего за угол улицы Риволи. Он помчался вслед за ним и успел вскочить на подножку, но оба его помощника отстали, так что ему пришлось продолжать преследование в одиночку.
Вне себя от ярости, он хотел было без всяких церемоний схватить бродягу за шиворот. Как ловко этот мнимый идиот обвел его вокруг пальца и оторвал от помощников! Он взглянул на Бодрю. Тот подремывал, сидя на скамейке, его голова моталась из стороны в сторону. Рот был слегка приоткрыт, на лице застыло выражение невероятной тупости. Нет, такой противник не способен тягаться со старым Ганимаром. Он воспользовался случаем, только и всего.
На перекрестке у магазина Галери Лафайет бродяга пересел из омнибуса в трамвай, идущий в Мюэтт. Они проехали по бульвару Оссмана, по проспекту Виктора Гюго. Бодрю сошел на последней остановке. И вразвалочку направился в сторону Булонского леса.
Там он принялся слоняться взад и вперед по аллеям, то возвращаясь на те места, где уже был, то забираясь вглубь. Чего он искал? Какую цель преследовал?
Проплутав так целый час, он, видимо, порядком уморился. Высмотрел себе лавчонку, стоявшую на берегу небольшого пруда, обсаженного деревьями, в совершенно пустынном месте неподалеку от Отейля. Потеряв терпение, Ганимар решил поговорить с Бодрю. Присел рядом с ним на лавочку, закурил сигарету, поводил концом трости по песку и наконец обронил:
– А сегодня довольно прохладно, вы не находите?
Бодрю не отозвался. И внезапно в тишине грянул раскат смеха, радостного, счастливого смеха – так хохочет ребенок, захлебываясь, не в силах совладать с собой. Ганимар почувствовал, что волосы у него на голове встают дыбом. Как знаком ему был этот смех, этот сатанинский смех!
Он вцепился в лацканы бродяги, всмотрелся в него еще внимательней, еще пристальней, чем в зале суда. Нет, перед ним был вовсе не жалкий побирушка, а тот, другой, настоящий… Или оба они вместе.
Сыщик продолжал всматриваться – и у него на глазах лицо бродяги преображалось, с него как бы спадала обветшавшая маска, сквозь которую проступали свежая кожа, искрящийся взгляд, губы, не обезображенные горькой складкой. Это были глаза Люпена, губы Люпена, это было его выражение лица – острое, живое, насмешливое, умное, ясное и молодое!
– Арсен Люпен, Арсен Люпен, – бормотал полицейский.
И внезапно, вне себя от ярости, он схватил его за горло, попытался повалить на землю. Несмотря на свои пятьдесят лет, он еще был полон сил, а его противник выглядел таким хилым. Вот будет здорово, если ему удастся вернуть беглеца!
Схватка оказалась короткой. Арсен Люпен почти не защищался, но Ганимар был вынужден выпустить добычу столь же неожиданно, как он схватил ее. Его правая рука плетью повисла вдоль тела.
– Если бы ты брал уроки джиу-джитсу на набережной Дезорфевр, – заметил Люпен, – ты знал бы, что этот прием называется по-японски «уни-ши-ги». – И холодно добавил: – Еще секунда – и я сломал бы тебе руку, впрочем, именно этого ты и заслуживаешь. Как ты мог злоупотребить моим доверием – ты, мой старый друг, которого я настолько уважаю, что решился открыть перед тобой свое инкогнито… Ах, как нехорошо! И что это с тобой?
Ганимар молчал. Этот побег, который он сам же подстроил, – ведь разве не он своим заявлением ввел суд в заблуждение? – этот побег казался ему постыдным концом его карьеры. По седым усам сыщика скатилась слеза.
– Господи Боже, да не убивайся ты так, Ганимар! Если бы ты не поторопился со своим заявлением, я подстроил бы так, чтобы выступил кто-то другой. Сам посуди: мог ли я допустить, чтобы этому Дезире Бодрю был вынесен несправедливый приговор?
– Так это ты был там? – пробормотал Ганимар. – А теперь оказался здесь?
– Ну конечно же.
– Возможно ли это?
– Никакого чуда в этом нет. Милейший председатель суда совершенно верно заметил, что десятка лет тщательной подготовки вполне достаточно для того, чтобы достойно встретить любые превратности судьбы.
– А твое лицо? А глаза?
– Тебе ли не понимать, что я проработал полтора года в больнице Святого Людовика с доктором Альтье не только из чистой любви к медицине. Я решил, что тот, кому некогда выпадет честь называться Арсеном Люпеном, не должен зависеть от естественных законов, определяющих личность и внешность человека. Ибо что такое внешность? Ее можно перекроить на любой лад. Подкожная инъекция парафина заставит ваше лицо вздуться в нужном месте. Пирогалловая кислота превратит вас в краснокожего. Сок большого чистотела украсит великолепными лишаями и опухолями. Одно химическое вещество повлияет на рост бороды и волос, другое изменит тембр голоса. Прибавьте ко всему этому двухмесячный тюремный рацион в камере № 24 и ежедневные упражнения, позволяющие изменить мимику, посадку головы, осанку, не забудьте закапать в глаза атропин, придающий им диковатое и растерянное выражение, – и дело в шляпе.
– Но я не понимаю, как надзиратели…
– Превращение было постепенным. Они не могли заметить перемен, накапливающихся изо дня в день.
– А как же Дезире Бодрю?
– Он существует на самом деле. Я повстречался с этим полоумным год назад и заметил, что мы и впрямь несколько похожи. Предвидя возможный арест, я поместил его в надежное место и принялся наблюдать за ним, выискивая в его обличье прежде всего те черты, которые не свойственны мне самому, чтобы затем воспроизвести их на собственном лице. Мои друзья устроили так, что ему пришлось провести ночь в префектуре, которую он покинул в то же время, что и я, это совпадение легко обнаружить. Заметь, что в префектуре должны были сохраниться следы его пребывания, иначе правосудие задалось бы вопросом, кто же я такой. А поскольку я подсунул ему эту великолепную приманку, оно должно было неизбежно – ты понимаешь, неизбежно польститься на нее и, несмотря на всю неправдоподобность подмены, признать ее в качестве свершившегося факта. Иначе ему пришлось бы расписаться в собственной некомпетентности.
– Да, да, так оно и есть, – пробормотал Ганимар.
– К тому же, – воскликнул Арсен Люпен, – в руках у меня был потрясающий козырь, припрятанный с самого начала: всеобщая уверенность в том, что я должен осуществить побег. Вот здесь-то все блюстители правосудия, не исключая и тебя, сделали грубый промах в развернувшейся между вами азартной игре, ставкой в которой была моя свобода: вы в который раз внушили себе, что я просто-напросто бахвалюсь, что я, словно какой-нибудь желторотый юнец, потерял голову от собственных успехов. Но Арсену Люпену не свойственны подобные слабости. Как и во время следствия по делу Кагорна, вы сказали себе «Раз Арсен Люпен на все лады трезвонит о предстоящем побеге, значит, у него есть основания для этого». Да пойми же, черт побери, что для того, чтобы совершить побег, не покидая стен тюрьмы, нужно заранее убедить всех в его неизбежности.
Нужно, чтобы все уверовали в него, чтобы этот предстоящий побег стал непреложной истиной, всеобщим убеждением. И я сумел внушить всем эту истину: Арсен Люпен сбежит, Арсен Люпен не собирается присутствовать на собственном процессе! И когда ты заявил на суде, что «этот человек не является Арсеном Люпеном», все тут же поверили в правоту твоих слов. Да если бы хоть кто-то усомнился в этом, хоть кто-то высказал робкое возражение, я в ту же минуту проиграл бы всю партию! Достаточно было как следует непредвзято приглядеться ко мне, несмотря на все мои уловки, я был бы опознан. Но я был спокоен. И логически, и психологически такое простейшее предположение не могло прийти в голову никому.
Внезапно он схватил Ганимара за руку:
– Признайся, Ганимар, что через неделю после нашего свидания в тюрьме Санте ты ждал меня у себя дома в четыре часа, как я обещал.
– А как же твоя тюремная карета? – спросил Ганимар, пропустив его слова мимо ушей.
– То был чистейший блеф! Мои друзья отыскали и привели в порядок эту старую колымагу, чтобы попытаться осуществить побег. Я понимал, что он не может удасться без необыкновенного стечения обстоятельств, но счел нужным довести дело до конца, чтобы затем придать ему самую широкую огласку. Блистательно задуманная первая попытка придавала второй характер заведомо удачного предприятия.
– Так что сигара…
– …была моим собственным изобретением. Равно как и нож с полой рукояткой.
– А записки?
– Я писал их сам.
– А ваша таинственная корреспондентка?
– Она была всего лишь одной из моих ипостасей. Я способен подделать любой почерк.
Немного подумав, Ганимар полюбопытствовал:
– Как могло получиться, что антропометрическая служба, заполняя карточку Бодрю, не заметила, что его данные совпадают с данными Арсена Люпена?
– Карточки Арсена Люпена не существует.
– Полноте!
– Или, по крайней мере, она фальшива. Я много занимался этим вопросом. Система Бертильона включает прежде всего словесное описание – ты сам убедился, сколь оно несовершенно, – а затем следуют различные обмеры: головы, пальцев, ушей и т. д. С этим ничего не поделаешь.
– И как же ты поступил?
– Мне пришлось раскошелиться. Еще до моего возвращения из Америки один из сотрудников антропометрической службы за приличную мзду проставил неверную цифру в самом начале обмеров. Этого было достаточно, чтобы и остальные данные сместились, так что вся карточка вовсе не соответствует действительности и не совпадает с карточкой Бодрю.
После некоторой паузы Ганимар задал еще один вопрос:
– А что же ты собираешься делать теперь?
– Теперь, – воскликнул Люпен, – я собираюсь отдохнуть, как следует подкормиться и мало-помалу прийти в себя. Нелегко, конечно, побывать в шкуре Бодрю или еще кого-нибудь, сменить свою личность, как рубашку, выбрать новую внешность, голос, взгляд, почерк. Но наступает момент, когда за всем этим ты перестаешь видеть самого себя, – и тебе становится весьма грустно. Сейчас я испытываю те самые чувства, которые, должно быть, томили человека, потерявшего свою тень. Я отправлюсь на поиски своей тени… я должен ее отыскать.
Он встал и принялся расхаживать взад и вперед по аллее. Начинало смеркаться. Наконец он остановился перед Ганимаром:
– Как по-твоему, нам нечего больше друг другу сказать?
– Хотелось бы мне знать, – ответил инспектор, – собираешься ли ты поведать всему свету правду о своем побеге… Ведь допущенная мною оплошность…
– О, никто и никогда не узнает, что сегодня на свободу был отпущен не кто иной, как Арсен Люпен. Мне выгодно, чтобы клубящийся вокруг меня таинственный мрак не рассеивался, чтобы мой побег навсегда остался в памяти людей этаким волшебным трюком. Так что не бойся ничего, мой добрый друг, и прощай. Я сегодня ужинаю в городе, мне надо успеть переодеться.
– А я-то думал, что ты собираешься отдохнуть.
– Увы! Существуют светские обязательства, которыми невозможно пренебречь. Отдыхать я начну только завтра.
– И где же ты ужинаешь?
– В английском посольстве.
Нат Пинкертон
Почти сто лет прошло с тех пор, как в Петербурге в последний раз были изданы рассказы о знаменитом американском сыщике Нате Пинкертоне.
Никто до сих пор так и не знает, кто их автор, да и был ли у этих захватывающих, наивных и жутких историй один автор, или разные литераторы состязались в выдумке, выдавая американскому читателю начала ХХ века все новые и новые похождения бесстрашного Пинкертона…
В наше время читатель может улыбнуться над этими творениями, может принять иные из них за пародию на великого Шерлока Холмса, но все-таки эти рассказы увлекательны уже хотя бы тем, что позволяют ощутить неведомый нам мир приключенческой литературы начала ХХ века.
Алан Пинкертон, прообраз Ната, был американским детективом и шпионом, прославившимся созданием первого детективного агентства США.
Пинкертон родился в Глазго, в Шотландии в 1819 году. В возрасте 23 лет эмигрировал в США. В 1849 году Пинкертон стал первым детективом в Чикаго. За долгую карьеру он разработал несколько методов ведения следствия, которые используются и сегодня – среди них слежка за подозреваемым, навыки «перевоплощения». Во время Гражданской войны в США Пинкертон помешал убийству Линкольна, обеспечив ему охрану на пути к инаугурации. Пинкертон был настолько известен, что в течение многих десятилетий после его смерти его фамилия была обозначением любого частного детектива. Более того, литература, описывающая нелегкий труд детективов, получила обобщенное имя «пинкертоновщины».
В 1923 году Николай Бухарин опубликовал статью в газете «Правда», в которой призвал советских писателей создать «красного Пинкертона» – приключенческую литературу для пропаганды революционных идей. Как ответ на этот призыв было написано несколько романов: «Месс-Менд, или Янки в Петрограде» Мариэтты Шагинян (1923), «Трест Д. Е. История гибели Европы» (1923) Ильи Эренбурга, «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского (1925) и др.
Тигр соборного праздника
Глава 1
В поезде
Нат Пинкертон занимал купе второго класса в поезде, который вышел в полдень из Берлина в Гамбург. В Германии он пробыл недолго. Он завершил замечательное дело о брачном аферисте Спенсере, в погоне за которым и прибыл из Нью-Йорка в Берлин, и теперь возвращался на родину, где его ждали новые загадки.
В купе кроме Пинкертона был только один пассажир, усердно читавший газету. Резкие черты его лица выдавали в нем полицейского чиновника, а поза и подчеркнуто прямая фигура говорили о том, что он – бывший военный.
Незнакомец все время молчал, не имея, по-видимому, охоты вступать в беседу. Молчал и Пинкертон.
Наконец незнакомец сложил газету, огляделся и заговорил:
– Удивительный случай произошел в Берлине! Вы слышали о сенсационном аресте, совершенном знаменитым американским сыщиком Пинкертоном в берлинском ресторане «Кайзеркеллер»?
– Конечно! – улыбаясь, ответил Пинкертон. – Я даже подробнейшим образом осведомлен об этом происшествии.
– Этот Пинкертон поистине замечательный человек. Из Нью-Йорка он пускается в погоню за преступником, преследует его по пятам в Германии и хватает в тот самый момент, когда под руководством этого негодяя должно было совершиться отвратительное преступление. К счастью, оно было предупреждено своевременным появлением знаменитого сыщика. Это просто удивительно!
– Ничего особенного я здесь не вижу, – заметил Пинкертон. – Следы, которые вели в Берлин, были слишком отчетливы!
Незнакомец иронически посмотрел на своего собеседника. Его забавляло, что профан осмеливается так легко судить о трудновыполнимой задаче.
– Простите, – сказал он, – но мне кажется, нельзя так скоропалительно высказывать свои суждения! Когда знакомишься с каким-либо событием по газетам, все кажется простым и ясным. Читатель понятия не имеет о том, сколько сил, энергии, изобретательности, ума должен приложить сыщик, прежде чем он раскроет все обстоятельства преступления, кажущиеся при чтении такими простыми и несомненными.
– В данном случае вы совершенно правы! – заметил Пинкертон.
– В настоящее время, например, – продолжал незнакомец, – в Гамбурге произошел целый ряд загадочных преступлений: на местном соборном празднике какой-то негодяй, а может быть, и целая банда совершает нападения и грабежи. И никто из злодеев до сих пор не пойман!
– Думаю, что вам удастся арестовать виновника, господин инспектор, – с улыбкой заметил Пинкертон.
Незнакомец изумленно взглянул на своего собеседника:
– Вы назвали меня инспектором? Но разве вы меня знаете?
– Я заключил это из ваших же слов, – сказал сыщик.
– Меня это крайне удивляет! Судя по вашему произношению, вы – англичанин или американец. Как же вы смогли сразу определить мое звание?
– Ну, это не так уж трудно. Путешествуя и присматриваясь к окружающим, я научился узнавать людей…
– Вы угадали. Я действительно инспектор гамбургской полиции Гельман. Частые преступления, совершаемые в последнее время на соборном празднике, заставили меня съездить в Берлин. Я надеялся разыскать там знакомого сыщика, который помог бы мне напасть на след негодяев.
– И он отказался сопровождать вас?
– Он уехал на юг Германии, где его ждали неотложные дела, касающиеся раскрытия одного весьма важного преступления. И вот я возвращаюсь в Гамбург один. Досадно! Если бы я знал наверняка, что знаменитый американский сыщик Пинкертон поедет через Гамбург, я бы обратился к нему. Он-то уж переловил бы преступников! Не знаю только, согласился бы он помочь нам. Он, верно, спешит обратно в Нью-Йорк!
– Нат Пинкертон никогда не отказывает в помощи никому, тем более что он может сейчас уделить вам достаточно времени… Вы бы спросили его самого!
Инспектор принужденно засмеялся.
– Благодарю за совет! – воскликнул он. – К сожалению, я не знаю, где находится в данный момент Пинкертон.
– Он недалеко от вас, – с хитрой улыбкой заметил сыщик.
Гельман остолбенел. Он внимательно оглядел своего собеседника и произнес:
– Не знаю, правильно ли я вас понял… Может быть, вы сами и есть…
Сыщик, улыбаясь, достал свой бумажник, вынул оттуда визитную карточку и подал ее инспектору. Пораженный, тот вскочил с места:
– А, так вы действительно Нат Пинкертон! Очень приятно, от всей души рад!
Лицо чиновника сияло. Он сердечно тряс руку американца и беспрестанно уверял его, что страшно рад этой неожиданности и благословляет счастливый случай, который свел его со знаменитым сыщиком.
– Так вы согласны помочь нам?! – воскликнул он.
– Ну конечно! – сказал Пинкертон. – Пароход, на котором я еду обратно в Нью-Йорк, отходит через несколько дней, а до тех пор я могу посвятить себя вашему делу. Посмотрим, удастся ли нам обезвредить преступника – или преступников! Не расскажете ли вы мне сейчас, в чем, собственно, дело?
Инспектор с живостью заговорил:
– На гамбургском соборном празднике, как я вам уже докладывал, были совершены и совершаются поныне преступления. Для пояснения замечу, что гамбургский соборный праздник – это народное гулянье, которое продолжается обыкновенно с первого декабря до Сочельника. На большой площади устанавливают карусели, палатки, выставляют лотки с разными сластями. Туда устремляется народ для веселого времяпрепровождения: ежедневно там собирается огромная толпа. Жители Гамбурга охотно ходят на это гулянье и оставляют там немало денег… И вот в течение последних десяти дней на этой площади совершено несколько преступлений. Есть основания предполагать, что все они являются делом одних и тех же рук. Это – серия грабежей, совершенных в праздничной толпе. Нападению подвергались, главным образом, девушки, по какой-либо причине отдалившиеся от толпы. Грабитель подкрадывается к жертве сзади, наносит удар и валит ее на землю. Как правило, удар так силен, что потерпевшая теряет сознание, и тогда грабитель очищает карманы своей жертвы. Таких случаев было более десяти, а самый страшный произошел позавчера вечером. В этот день, несколько в стороне от праздничных балаганов, была найдена девушка с глубокой колотой раной в груди. Несчастная лежала без сознания, и только сегодня утром, перед моим отъездом, она пришла в себя…
– И что же она сообщила?
– Мы надеялись, что она видела преступника, но выяснилось, что нет. Вообще никому из пострадавших не удалось увидеть преступника в лицо, ибо негодяй нападает сзади, а в момент ограбления жертва уже находится без сознания…
– Так что и на этот раз пострадавшей не удалось разглядеть преступника? – спросил Пинкертон.
– Нет, – сказал Гельман. – Когда девушка отошла немного в сторону от центральных построек, кто-то неожиданно и сильно ударил ее по голове, отчего она упала. Преступнику не удалось оглушить ее, так как меховая шапочка, которая была на девушке, несколько смягчила удар. Пострадавшая пронзительно закричала и хотела подняться, но была снова брошена на землю, и тотчас же ей в грудь вонзили нож. Девушка потеряла сознание. В ту же ночь ее нашли окровавленную, лежащую в глубоком обмороке.
– Останется ли она в живых?
– Да, рана, к счастью, не опасна, хотя и потеряно много крови.
– А в тот момент, когда девушка пыталась подняться, ей тоже не удалось увидеть преступника? – осведомился Пинкертон.
– Она вообще ничего не видела. От удара ее сознание совершенно помутилось. Пострадавшая утверждает только, что у преступника была большая собака, голову которой она будто бы видела.
– Последнее заявление весьма значительно! При определенных обстоятельствах собака могла бы навести на след.
– Вначале и я так думал, – сказал Гельман, – но именно присутствие этой собаки еще более запутывает дело. Оказывается, до сих пор на площади никто ни разу не видел человека, у которого была бы с собой большая собака. У многих владельцев палаток, правда, есть собаки, но ни на кого из них не может падать подозрение, поскольку в каждом случае они могут доказать свое алиби. Впрочем, один из них находится под нашим тайным надзором. Однако я не думаю, чтобы он совершил это преступление.
– Надеюсь, что вся эта местность находится под вашим пристальным надзором, – сказал Пинкертон.
– Конечно. По всей площади расставлены агенты тайной полиции, за всеми уединенными местами, где могло бы совершиться преступление, негласно наблюдают, но негодяй, по-видимому, осведомлен обо всех наших действиях. Его грабительские нападения всегда происходят там, где на данный момент нет охраны, и действует он замечательно быстро. Я уверен, что разбойнику достаточно одной минуты, чтобы повалить и ограбить свою жертву. Публика напугана. Народное празднество уже не посещается так усердно, как прежде, и торговцы жалуются на убытки. Этому преступнику, наводящему панику на весь Гамбург, уже присвоили прозвище «Тигр соборного праздника».
Пинкертон протянул инспектору руку и сказал ему спокойно и уверенно:
– Вот вам моя рука, господин инспектор! Я обещаю, что поймаю и предам правосудию «Тигра гамбургского соборного праздника». Надеюсь, что мы обрежем когти этому чудовищу!
– Не слишком ли вы уверены в себе, господин Пинкертон? – спросил инспектор. – Из моего рассказа нельзя заключить ничего определенного. Нить к раскрытию этого загадочного преступления найти нелегко…
Пинкертон улыбнулся:
– Однако из вашего рассказа, господин инспектор, я понял, что в данном случае мы имеем дело не с бандой, а только с одним преступником. Целой банде было бы трудно действовать на этой площади, раз она находится под строгим надзором агентов тайной полиции. Кроме того, мне кажется, что я даже напал на след!
– Что же могло послужить вам нитью? – напряженно спросил инспектор.
– Собака!
– Но ведь именно эта история с собакой и запутывает дело!
Пинкертон пожал плечами.
– А может быть и нет, – сказал он. – Я, собственно, уверен, что собаки-то вовсе и не было.
Инспектор был совершенно сбит с толку. Сыщик хотел напасть на след преступника с помощью собаки, которой не существовало! Этого уж инспектор никак не мог уразуметь.
– Я совершенно вас не понимаю, – признался он наконец. – Но не хочу расспрашивать. Я от души рад, если вы действительно составили себе определенное представление об этом деле.
К вечеру оба путешественника прибыли в Гамбург и немедленно отправились на соборную площадь, где ярмарка была уже в полном разгаре.
Глава 2
Странный выстрел
Соборная площадь была полна народу. Гуляющие теснились около балаганов и палаток; рокот каруселей, звуки, издаваемые шарманками и музыкальными инструментами, смешивались, наполняя воздух неимоверным шумом.
Дойдя до полицейской палатки, Гельман и Пинкертон вошли в контору, устроенную на время праздника.
Здесь собралось несколько полицейских агентов; один из них сидел за письменным столом и записывал показания бледной девушки, которая, вся дрожа, сидела тут же на стуле. При виде инспектора в сопровождении незнакомого господина полицейские вежливо поклонились.
Гельман обратился к своему спутнику:
– Мне кажется, господин Пинкертон, перед нами новая жертва.
При имени «Пинкертон» дежурный полицейский поднял голову. Другие агенты также с удивлением оглянулись: утренние газеты были полны сообщений о происшествии в берлинском ресторане «Кайзеркеллер».
Предложив сыщику стул, Гельман занял место дежурного за письменным столом. Один из полицейских доложил:
– Эта девушка только что подверглась нападению. Повторилась старая история!
– Где произошло нападение?
– В узком проходе между двумя балаганами.
– Расскажите нам, сударыня, как было дело, – сказал инспектор. – Ваше имя, как видно из протокола, Мария Вайзе?
Девушка утвердительно кивнула.
– Я отправилась, – начала она, – вместе с подругой на площадь и, потеряв свою спутницу в толпе, стала ее искать. При этом я очутилась в другом ряду построек и, желая вернуться на прежнее место, решила сократить путь и проскользнуть между двумя балаганами, где был узкий проход. Было уже темно, и я бежала очень быстро, но едва я достигла середины прохода, как кто-то сильно ударил меня сзади по голове. В ушах у меня зашумело, я потеряла сознание и упала на землю. Когда я очнулась, голова у меня так сильно болела, что я даже не сразу смогла сообразить, где нахожусь. Но вскоре я вспомнила о «Тигре соборного праздника» и, охваченная ужасом, вскочила и бросилась к людному месту. Тут уже я заметила, что у меня нет золотых часов, цепочки и сумки, где лежал кошелек. Моя бледность, растрепанные волосы, грязное платье привлекли ко мне внимание публики. Меня обступила целая толпа, люди стали задавать вопросы. Затем появился полицейский и, узнав о случившемся, привел меня сюда.
Нат Пинкертон подошел к пострадавшей.
– Будьте любезны ответить мне на несколько вопросов, сударыня, – учтиво сказал он. – Вы не заметили, кто именно напал на вас?
– Нет! От удара я лишилась сознания.
– Имеете ли вы хотя бы смутное представление о том, каким орудием вам был нанесен удар?
– Это должен быть очень твердый предмет, – сказала девушка.
– Позвольте мне взглянуть на то место, куда был нанесен удар. Может быть, мне удастся узнать, чем именно его нанесли.
Девушка сняла шляпу и показала Пинкертону вспухший кровоподтек около виска. Взглянув на рану, сыщик проговорил:
– Я думаю, что в данном случае был пущен в ход металлический кастет. Все указывает на то, что человек, нанесший удар, отличается большой физической силой. Подобным ударом можно и убить… А теперь, – обратился он к пострадавшей, – проводите меня, пожалуйста, к тому месту, где на вас было совершено нападение. Я хотел бы его осмотреть.
Но едва Нат Пинкертон поднялся, чтобы направиться к месту происшествия, как его внимание привлекли вновь пришедшие люди.
Это был полицейский в сопровождении рыдающей женщины. У нее были грубые черты лица, а дешевые юбка и кофточка отличались кричащей пестротой. Из раны на правой руке сочилась кровь, которой был запачкан весь рукав.
– Что случилось? – спросил изумленный инспектор.
– Снова нападение! В эту женщину стреляли! – доложил полицейский.
– А преступник?…
– К сожалению, скрылся.
– Как это произошло?
– Я шел по шестому ряду, – начал полицейский. – Лишь только я поравнялся с палаткой, где показывают «волосатого человека» Вильяма, как услышал выстрел и затем – отчаянные вопли. Я поспешил туда и на лестнице, ведущей в фургон, где живут владельцы упомянутой палатки, увидел эту женщину: она плакала и держалась за плечо. На мои расспросы она не отвечала, продолжая плакать и стонать. Вдруг из задней двери палатки выбежал «волосатый человек» Вильям и взволнованно воскликнул: «Что случилось, черт возьми?!» Увидев женщину в крови, он удивился и сказал: «Боже! Да в нее стреляли!» Тогда она тоже закричала: «Да, да, в меня стреляли! Негодяй удрал!» Большего я от нее не мог добиться, вот и привел ее сюда, чтобы она здесь дала показания.
– А она не хотела идти сюда? – вмешался Пинкертон.
– Нет! Она заявила, что не может идти, потому что ей надо быть возле кассы, но поскольку я настаивал, то и «волосатый» стал гнать женщину сюда. Вообще он был взбешен и все время ругал ее.
Нат Пинкертон, казалось, был весьма заинтересован этим происшествием. Инспектор заметил это и спросил:
– Думаете ли вы, господин Пинкертон, что и этот случай следует приписать «Тигру»?
Лицо Пинкертона было весьма загадочным.
– Возможно, – сказал он, – хотя вряд ли: тот негодяй, по-моему, не решился бы перейти от кастета и ножа к револьверу. Последний не так-то просто использовать на площади, полной народу.
– Я того же мнения. В данном случае мы, по-видимому, имеем дело с другим преступником, не имеющим ничего общего с «Тигром».
– Об этом пока нельзя сказать ничего определенного, – заметил Пинкертон. – Позвольте мне, господин инспектор, взять показания у раненой!
– Хорошо, – ответил Гельман. – А я буду записывать.
Женщине между тем перевязали руку, и она сидела возле письменного стола. Ее красное лицо слегка побледнело, а глаза беспокойно бегали по сторонам. Сыщик взял стул, уселся напротив женщины и во время допроса не сводил с нее взгляда. Это, видно, было ей весьма неприятно, и она избегала смотреть ему в лицо.
– Как ваше имя? – начал он свой допрос.
– Мария Вильям!
– «Волосатый человек» Вильям – ваш муж?
– Нет, он мой брат…
– Давно вы разъезжаете с ним по ярмаркам?
– Пять лет! – ответила женщина и раздраженно добавила: – А зачем вы об этом спрашиваете? Это вас вовсе не касается!
– Вы заблуждаетесь! – холодно возразил ей Пинкертон. – Сыщик должен знать все второстепенные обстоятельства дела, чтобы раскрыть преступление. Вот почему я прошу вас отвечать на все вопросы, иначе вынужден буду принять самые решительные меры.
Женщина вскочила.
– Это уже слишком! Вы обращаетесь со мной, как с преступницей, тогда как я сама стала жертвой преступления!
– Сидите спокойно и не волнуйтесь! – сказал ей Пинкертон сурово.
Женщина тотчас уселась и только злобно посмотрела на него.
Инспектор и другие чиновники удивленно глядели на Пинкертона. Они не могли понять, почему он так странно обращается с раненой. Он же делал вид, что ничего не замечает, и продолжал:
– Расскажите-ка, только правдиво, как было совершено нападение на вас.
Раненая медлила. Ей не нравился метод допроса, выбранный Пинкертоном, однако она стала рассказывать:
– Мы содержим нашу палатку вдвоем с братом. Поскольку в то время никого из зрителей в палатке не было, я оставила свое место у кассы и направилась к фургону, в котором мы живем, чтобы сделать себе бутерброд. Я крикнула брату, что сейчас вернусь, вышла из палатки и поднялась по ступенькам, чтобы войти в фургон. В тот самый момент, когда я взялась за ручку двери, раздался выстрел и я почувствовала сильную боль в правом плече. Я вскрикнула и, оглянувшись, заметила тень фигуры, быстро скрывшейся между рядами фургонов, за палатками.
– Вы хотели открыть дверь в тот момент, когда в вас выстрелили?
– Да…
Читать бесплатно другие книги:
