Обреченный мир Рейнольдс Аластер

Кильон глянул на автомат Спаты и мысленно сравнил его с мощными пулеметами, из которых строчили по боргам на земле. Пулеметы разрывали тех на части, но Кильон сомневался, что несколько пуль возымеют такой же эффект. Оставалось надеяться, что борг сбежит, устроит хаос, на который надеется Спата, а потом его убьют.

Кильон отпер железную дверцу клетки и широко ее распахнул. Раньше, когда сбежать было невозможно, борг частенько ерзал в клетке, а сейчас словно окаменел. Он лежал, подогнув передние конечности, задних у него не было, зато остался членистый хвост. Линия отвода секрета тянулась от борга к фильтровальному устройству на рабочем месте Кильона.

– Отсоедини трубку, – велел Спата. – Давай разбуди его.

– Борг не спит, – возразил Кильон. – Он решает, что делать дальше.

Разумеется, это была догадка, но не безосновательная.

– Сказал же, повторять не буду.

Кильон взялся за трубку и вырвал ее из борга. Кончик выскочил из металлической грудной клетки вместе с кусочком плоти. На это борг отреагировал – весь содрогнулся, от хвоста до напичканной механизмами морды прокатились конвульсии. Передние конечности с синими когтями напряглись. Борг заскреб ими по полу клетки, двинулся вперед, достиг горизонтального прута под открытой дверью и принялся переползать порог. Металл заскрежетал о металл – живот, задняя часть туловища и хвост постепенно оказались вне клетки. Там борг застыл, обессиленный, сбитый с толку или не верящий своей удаче.

Расслабиться Кильон не решался, не исключая, что его вот-вот застрелят, но борга особо опасным уже не считал. Тот ползал на животе слишком медленно, чтобы причинить вред, если, конечно, держаться подальше от его лап и морды. Панику он тоже вряд ли посеет. Может, сам факт его побега подорвет авторитет Рикассо, а Кильона выставит диверсантом, которому лидер Роя по глупости доверял.

Однако насчет борга Кильон ошибся.

Не то откачка секрета притупляла способности борга, не то внезапная смена обстоятельств заставила его думать впервые с тех пор, как он был взят в плен. В любом случае кратковременный ступор объяснялся не слабостью и не анатомическими ограничениями. Боргу не требовалось набирать скорость, он буквально взвился и полетел, как на тугой, только что разжавшейся пружине. Отсутствие задних конечностей его почти не замедляло – Кильон не мог представить тварь, способную двигаться быстрее. Передние конечности замельтешили, отталкиваясь от пола, биомеханическая мускулатура потянула тело вперед, хвост сжимался и разжимался, добавляя тяги. Краем глаза Кильон увидел реакцию Спаты – озарение, запоздалое понимание, что он разбудил силу, которую не сумеет контролировать. Борг ринулся к ним, громя рабочие места и оборудование. Преграды он разметал хвостом с демонстративной небрежностью. Собираясь напасть, борг изготовился к прыжку. Спата и Кильон стояли спиной к стене, причем коммандер целился в борга, но стрелять не решался, не уверенный, поможет ли. Какое-то время тот сидел перед ними, сгруппировавшись перед броском, устройства в головомодуле жужжали и щелкали в предвкушении кормежки. За металлическими ребрами гудели и пульсировали красный и пурпурные включения. Борга уже настигли мухи и с жужжанием залетали в бреши на его корпусе.

Мгновение – и борг исчез. Лишь мелькнул членистый хвост, рассекая воздух, словно хлыст, но ни Кильона, ни Спату не задел. Секунду спустя остались только пустая клетка, раскрытая дверь и двое мужчин среди хаоса, который недавно был лабораторией.

Оцепенение коммандера продлилось еще пару секунд, потом он пришел в себя.

– Хотели паники? Кажется, вы ее получили, – проговорил Кильон.

– Повернись, доктор.

– Собираетесь убить меня?

Вместо ответа Спата перехватил автомат за ствол и прикладом ударил Кильона по голове. Боль вспыхнула где-то между глазами, и врач без сознания рухнул на пол.

Разумеется, Спата не мог в него выстрелить. Кильон понял это, едва в голове прояснилось, а мучительная боль стихла. Если он потерял сознание, то буквально на миг, у него даже мысли не спутались. Нет, выстрелить коммандер не мог, иначе выдал бы свое присутствие в лаборатории, а ему хотелось подставить Кильона: мол, это доктор выпустил борга. Оглушить Кильона мог и борг при побеге, если бы, кроме доктора, людей в лаборатории не было.

Превозмогая головокружение и тошноту, Кильон заставил себя подняться. Он коснулся виска, на который пришелся удар, вздрогнул от боли, но крови на пальцах не увидел. Ссадины не было. Кильон задышал медленно, чтобы успокоиться и привести в порядок мысли.

Возможно от боли, мышление стало поразительно ясным. Кильон понял, зачем его просили выкрасть синюю записную книжку. Причина была не в записях, которые даже Рикассо считал бесполезными для врагов, а в дальнейших действиях Кильона. Он сообщил Рикассо о требованиях Спаты и еще больше втерся ему в доверие. Не исключено, что лидер Роя и так пустил бы Кильона в лабораторию, но тот откровенный разговор сыграл роль катализатора. В итоге Спате удалось сорвать работу Рикассо и свалить вину на него, Кильона. Вот так мошенник – как манипулировал им, как ловко подставил! На миг горечь заслонила все остальные мысли.

«Змея копит свой яд», – вспомнил он слова Рикассо.

В голове Кильона постепенно воцарялся порядок. Паниковать он себе запретил: нужно осмотреть лабораторию и не упустить ни одной мелочи. Оставшиеся борги ерзали, но клетки их были закрыты, линии подачи питания работали. Пистолета у Кильона не было, зато на стене висел топор. Кильон взял его в руки и от избытка адреналина даже не почувствовал тяжести. Поможет топор или нет, но с ним как-то увереннее.

В одной руке топор, в другой сумка – Кильон вышел из лаборатории, запер дверь и дважды ее проверил. Куда боргу бежать – только к складам, соединяющим лабораторию с основной частью многоярусной гондолы «Переливницы ивовой». На первом складе Кильон не заметил ничего, указывающего, что борг избрал путь наименьшего сопротивления. А вот на втором слышались громкие, взволнованные голоса. Во мраке Кильон разглядел Спату. Прислонившись к стене, коммандер говорил в переговорную трубку: «…один из них сбежал. Сейчас он на нижних ярусах. Прорвался сквозь стену в служебные помещения. Пришлите сюда людей, пока он не проник в основную часть гондолы. Оружие им выдайте, автоматы… Повторяю, сбежал борг!»

Кильон посмотрел на брешь, которую борг пробил в стене, чтобы выбраться со склада. Хлипкая доска – преграда никудышная, ее при желании и кулаком пробьешь. Проделанное отверстие вело в пыльное темное подполье, забитое трубами водоснабжения и проводкой.

– Что, план дает сбой?

В ответ Спата лишь прищурился и повесил переговорную трубку на стену.

– Надо пристрелить тебя, доктор. Самый простой выход для нас обоих.

– Тогда объяснять придется еще больше. – Кильон осмотрел брешь, гадая, далеко ли убежал борг. – Спата, на что вы надеялись? Что борг выскочит на самое видное место и ваши люди уничтожат его без особых проблем? Пожертвовали бы парой жизней для пущей убедительности? Ваши люди уже стояли наизготове и ждали сигнала?

– Конечно нет. Откуда им было знать, что ты такое выкинешь?

– Хорошо! Просто отлично! На ходу вживаетесь в свою легенду.

– Стой здесь! – велел Спата. – Или стой здесь, или возвращайся туда, где я тебя оставлял.

Для пущего эффекта коммандер прицелился в Кильона. Тот попятился и в знак капитуляции поднял руки, в которых до сих пор держал сумку и топор. Кильон снова напомнил себе, что Спата не убивает его лишь потому, что потом не сможет увязать это со своей байкой. На нижнем ярусе коммандеру делать нечего, ему и без этого непросто будет объяснить, откуда он так быстро узнал о побеге борга. Кильон предполагал, что невозможно отследить, откуда говорят в переговорную трубку, если человек сам не назовет место.

Развернувшись, Спата ушел со склада тем же коридором, по которому они оба сюда попали. Кильон, выждав пару минут, решил, что можно без опаски подняться на жилые ярусы гондолы. Обычно из лаборатории он попадал на палубу, залитую дневным светом, но сейчас все было иначе. Верхние палубы «Переливницы» озаряла лампа, людей было меньше, чем в служебные часы, но больше, чем обычно в это время. Объявление Спаты передалось по всей «Переливнице», и экипаж начал реагировать. Механическая сирена, которой на корабле оповещают о тревоге, выла в решетках переговорных устройств. Распахивались двери, простые ройщики и административные служащие выскакивали в коридоры. Охранники держали наготове ружья и арбалеты или спешили к ближайшему арсеналу за оружием. Кильон направился к каюте Рикассо, но буквально на полпути встретил его самого вместе с Мерокой и Аграфом.

– Какого черта тут стряслось? – раздраженно спросил Рикассо у Кильона.

– Спата, – ответил Кильон. – Это он выпустил борга. Пробрался в лабораторию и под прицелом автомата заставил меня открыть клетку.

– Вот сволочь! – сплюнула Мерока, но невольное восхищение сдержать не смогла. – Мясник, ты как, ничего? Тебе, похоже, по голове двинули.

– Спата хотел оглушить меня и обставить все так, словно я действовал один. По-моему, он надеялся, что борг поднимется в эту часть корабля, покуролесит и его пристрелят. Только у борга были другие планы.

– Ты видел, куда он побежал? – спросил Аграф.

– Да. – Кильон встревоженно огляделся по сторонам. – Где Куртана и остальные? Они в безопасности?

– Куртана на борту «Репейницы», готовится к перелету, – ответил Аграф. – Калис и Нимчу к ней еще не переправили.

– Нельзя, чтобы борг к ним приближался. Особенно после того, что едва не случилось на земле, – заявил Кильон.

– Борг тот же самый? – спросил Рикассо.

– Вопрос, скорее, к вам. Это борг из крайней клетки слева. Без задних конечностей.

– Тогда это один из моих старожилов. Проблем с ним хватает. Спата сказал, что борг пробрался в служебное помещение. Это правда?

– К сожалению, да. Думаете, он там останется?

– Я привык не гадать насчет боргов. Они мыслят и рассуждают не так, как мы. Борг может даже не понимать, что он на воздушном корабле.

– Вас за это растерзают, – предрек Кильон.

– Посмотрим. Начнем с главного, о последствиях подумаем потом. Как лаборатория?

– Пострадала, конечно. Кое-что я успел оправить на «Репейницу», но не знаю, выручит ли это.

– Доктор, ты сделал все, что мог, большего никто требовать не вправе. Ты это… запер лабораторию?

Новости ужасные, а Рикассо не ропщет – Кильон искренне изумился.

– Запер, – отозвался он. – Но у двери нужно выставить охрану. Спата уже заходит туда, как к себе домой.

Рикассо повернулся к молодому человеку:

– Аграф, займешься этим? Собери верных людей, позаботься о самой лаборатории и обо всех прилегающих к ней помещениях. Поторопись! Борги не мешкают, шансов не упускают.

– Я все сделаю, – пообещал Аграф. – Доктор, я заберу топор, если не возражаешь.

Едва Кильон отдал топор, с кормы гондолы донеслись выстрелы. До кормы сто с лишним пядей. Выстрелы звучали часто – стреляли не из одного ружья, хотя точно не из автомата. Послышались крики, резкие приказы. Вооруженные авиаторы, дожидавшиеся распоряжений, двинулись к корме, готовые действовать.

– Может, ничего серьезного, – проговорил Рикассо. – На корабле столько крыс, что от любой тени шарахаться начнешь. Хотя, может, это наш борг. Думаю, мне стоит пойти туда и посмотреть.

– Мы с Мясником позаботимся о Калис и Нимче, – сказала Мерока, словно они заранее так решили.

– Я и один справлюсь, – пообещал Кильон. – Нужно ведь только переправить их на «Репейницу».

– Если им понадобится защита, ты не лучший кандидат. Без обид, Мясник, но так оно и есть.

К Калис и Нимче они попали без приключений, двигаясь навстречу авиаторам и вооруженным ройщикам, которые спешили к носу гондолы. С момента ЧП в лаборатории прошло не больше десяти минут, но Калис уже барабанила в дверь, намереваясь выяснить, в чем дело. Кильон слышал ее через переговорное устройство. Он не знал, передавалось ли сообщение Спаты в лазарет, но Калис наверняка слышала шум: с места сорвалась половина ройщиков.

– Нельзя, они на карантине, – заявил Кильону дежурный охранник, когда тот попросил открыть дверь.

Охранник попался молодой, с порезом на шее – следом неаккуратного бритья – и словно приклеенной ухмылкой.

– У нас особое распоряжение Рикассо, – отозвался Кильон. – Карантин приостанавливается. Женщину и девочку нужно перевезти на «Репейницу» до отлета корабля.

– На это необходимо письменное разрешение.

– Из лаборатории сбежал борг, – пояснила Мерока. – Если кто не в курсе, Рикассо выполняет свой долг, пытается уничтожить борга, пока тот не высосал кому-нибудь мозг. Может, он и выкроит время в своем плотном графике, чтобы оформить нужные тебе бумажки, только, боюсь, с этим напряг. И монстр на свободу выбрался, и на корабле чрезвычайная ситуация, и вообще. – Мерока мило улыбнулась. – Так как мы поступим? Выпустишь маму с дочкой или… заставишь меня работать локтями?

– Мы только что говорили с Рикассо, – начал Кильон, надеясь убедительно изложить свою позицию. – Я работал в лаборатории, когда борг сбежал.

– Так это ты натворил?!

– Дело сложнее, чем кажется. Но главное – борг на свободе, а мать с дочерью и без того навидались этих тварей. Калис и Нимчу перевели бы завтра утром, а мы просто хотим немного ускорить события.

– Надеюсь, ты не врешь, клиношник.

– Даже если вру, вы от этого не пострадаете. Впрочем, существует элементарное решение. Сопроводите нас на «Репейницу» и сдайте капитану Куртане. Она либо подтвердит, что карантину конец, либо наденет на нас наручники.

– Он прав, – заключила Мерока. – А этот карантин – изначально полное дерьмо.

– По слухам, дело не в том, что они землеройки, – парировал охранник. – Болтают, дело в знаке, который под волосами не то у матери, не то у девчонки.

– Будь одна из них тектомантом, мы уже узнали бы, – прощебетала Мерока.

Стражник открыл дверь:

– Выводите их. Я переправлю вас на «Репейницу». Одно слово, одна шуточка – и вам конец. Застрелю всех четверых. Чрезвычайная ситуация, ни у кого рука не дрогнет.

– В чем дело? – спросила Калис.

– Особое распоряжение Рикассо, – ответил Кильон. – Вас переводят на «Репейницу», на тот корабль, на котором мы сюда прилетели.

– Что-то здесь не так, – заявила Калис. – Кто стреляет? Неужели черепа вернулись?

– Нет, не черепа, – ответил охранник. – У нас борг сбежал.

Калис восприняла новость спокойно, как нечто вполне ожидаемое.

– Где он?

– Далеко отсюда, – ответил Кильон. – На «Репейнице» вам будет еще безопаснее.

– А Мерока пойдет с нами? – спросила Нимча.

– Конечно, детка. Ни один борг нас не тронет!

– Оденьтесь потеплее, – посоветовал Кильон. – Какое-то время мы проведем на открытом воздухе.

– Мерока, почитаешь мне сказки? – спросила девочка.

Девушка посмотрела на лежащие на столе раскрытые книжки с картинками.

– Ну, если ты хочешь.

– Эти книжки мне нравятся. Очень глупые, – заявила Нимча с категоричностью, которая звучит естественно только у детей. – В них про разные пустяки. Но мне нравится, когда Мерока читает их и объясняет по картинкам значение слов. Мне нравится Мерока.

– Ну вот, хоть на что-то гожусь, – отозвалась девушка.

– Это вас обеих радует, – отметила Калис. – Но моя дочь права. Сказки глупые.

Глядя, как мать с дочкой ведут по «Переливнице», сторонний наблюдатель не понял бы, пленницы они или охраняемые гости. Кильону казалось, что сейчас особого значения это не имеет. А вот он личной свободы скоро лишится. Когда его призовут к ответу за побег борга, его слово будет против слова Спаты. Кто поверит чужаку, клиношнику в очках и с секретами под курткой, отъявленному лжецу с длинным послужным списком? Он лишь надеялся, что Калис с Нимчей удастся переправить в безопасное место, пока первые лица Роя заняты боргом.

На «Репейницу» можно было попасть двумя способами – на шаттле или по мосткам, соединяющим корабли. В любом случае идти следовало к погрузочному доку, к которому привезли Кильона в самый первый день. Хотелось, чтобы охранник вел их быстрее, но молодой ройщик тянул время. Он нарочно выбрал окольный путь, вероятно надеясь услышать подтверждение приказа Рикассо. Пальба стихла, еще когда они разговаривали, а с тех пор, как отправились к доку, Кильон не услышал ни одного выстрела.

До дока остался один коридор, и тут из-за поворота появились два авиатора с оружием наготове.

– Куда ты их ведешь? – без особых церемоний спросил старший из них.

– Переправляю на другой корабль. Так Рикассо приказал.

– Все приказы Рикассо отменены. И сам он отстранен от должности.

– Я разговаривал с ним минут десять назад, – пролепетал Кильон. – Он собирался помочь вам в поисках борга.

– Мы нашли борга и обезвредили. Причем без помощи Рикассо.

– Он не виноват, что борг сбежал, – заявил Кильон. – Это случилось в моем присутствии, хотя и моей вины здесь нет.

– Объяснишь все коммандеру Спате. Начальник охраны приказал взять вас под стражу и привести к нему. – Авиатор улыбнулся своему молодому спутнику. – Вовремя мы подоспели, да?

Кильон знал, что сопротивляться бесполезно: авиаторов распалила перспектива стремительной смены власти, тем более что, если дойдет до кровопролития, их к ответу не призовут. Молодого ройщика лишили полномочий охранника, авиаторы Спаты повели Кильона и его спутниц обратно в главную часть гондолы, потом к корме. Там было по-прежнему тихо, всполошенные ройщики возвращались кто в каюты, кто на место службы, успокоенные тем, что ЧП, не говоря о политических волнениях, которые оно вызывало, закончилось.

Кильона со спутницами привели в обзорную комнату у кормы. Оконные панели были выбиты или изрешечены шальными пулями. Не хватало панели и в задней стене – там борг выбрался из подполья. Какой-то авиатор испуганно целился в темную брешь, хотя борга уже поймали и обезвредили. Он лежал на устланном ковром полу, вокруг полукругом выстроились Спата и его сторонники. Тут же стоял Рикассо – свободу его не ограничивали, на прицеле не держали, но силой заставили подчиняться вооруженным оппозиционерам, захватившим власть в этой части корабля. Лицо его налилось кровью, глаза едва не вылезали из орбит, во взгляде читалось потрясение. Судя по помятой одежде, обращались с ним без особого пиетета. Коммандер Спата пинал поверженного борга глянцевым носком ботинка. Лишенный конечностей тот корчился на полу, из металлического корпуса вываливались блестящие внутренности, механические глаза щелкали и гудели в глазницах. В него стреляли из ружей, из арбалетов, но борг был еще жив.

Обильно потеющий Спата кивнул пришедшим:

– Прекрасно! Вы часом не собирались покидать корабль?

– Что случилось, известно нам обоим, – отозвался Кильон.

– Случилось то, что кризис едва не захлестнул этот корабль, – изрек Спата. – Если бы не находчивость сотрудников службы охраны, последствия могли стать катастрофическими. Впрочем, ты ведь так и планировал, да?

– Я планировал помочь Рикассо создать сыворотку, необходимую для спасения Клинка. – Кильон оглядел собравшихся, прикидывая, у кого такая версия вызовет сочувствие. – Я занимался только этим. Больше ничем.

Спата поджал губы: неубедительно, мол, совершенно неубедительно.

– Доктор, разве ты не получил доступ в лабораторию? Разве Рикассо не дал тебе возможность бывать там, прекрасно понимая, сколь опасны его борги?

– Я доверял Кильону, – проговорил Рикассо. – И сейчас доверяю.

– Привезти этих тварей в Рой было уже рискованно, – заявил Спата. – А передавать ключ постороннему – практически халатность.

– Кильон от смерти ройщиков спасал. Нужно благодарить его, а не подозревать. – Теперь уже Рикассо оглядывал собравшихся, высматривая союзников. – Я прекрасно понимаю, что здесь происходит. Кильона подставили, чтобы очернить меня. Только он здесь ни при чем.

– Где передние конечности борга? – спросил Кильон.

– Почему это тебя волнует? – вкрадчиво произнес Спата.

– У борга отсутствовали только задние конечности, когда… Давайте начистоту: когда вы проникли в лабораторию и заставили меня выпустить его.

– На твоем месте я не разбрасывался бы такими обвинениями, – посоветовал Спата и улыбнулся соратникам, будто ожидая, что они оценят шутку.

Тут из решетки переговорного устройства послышался скрежет. Резкий, хриплый голос, усиленный резонаторами, стал практически неузнаваем. Но Кильон догадался, что говорит Аграф.

– Я в лаборатории. Боюсь, у нас тут проблемы. Похоже, мерзавец вернулся и взломал дверь. Все клетки открыты. Повторяю: все клетки открыты. Все борги на свободе.

Тут Рикассо сделал нечто, чего Кильон от него не ожидал. Мощный бросок разъяренного медведя – Рикассо буквально стряхнул охранников и, не дав никому опомниться, сорвал трубку переговорного устройства со стены и поднес к губам:

– Слушай меня, Аграф. На корабле путч. Передай Куртане. Она сообразит, что делать. Главное, чтобы это безобразие не вышло за пределы «Переливницы ивовой»!

Конец фразы Рикассо выкрикнул, потому что трубку вырвали у него из рук, а самого его оттащили от стены.

– Тебя услышат все, – пообещал Спата. – Не только Аграф и те, кто рядом с ним.

– На это я и рассчитываю, – отозвался Рикассо. – А ты в ответ на мое заявление можешь объявить тревогу по всему кораблю. Борги последнего слова еще не сказали, даже не надейся. Думаешь, почему вы этого так легко прищучили?

От волнения у Спаты задрожали губы.

– Мы загнали его в угол.

– Вы загнали в угол калеку. Угадай, где его передние конечности! Я объясню. Их разобрали другие борги. Вытрясли из бедняги все, что можно сожрать, а объедки вам подбросили. Борги такие! Зато теперь на корабле есть борг с полноценным опорно-двигательным аппаратом.

Тик у Спаты стал еще сильнее.

– Дай мне трубку, – откашлявшись, велел он соратнику, хотя вполне мог дотянуться сам. – Это… говорит коммандер Спата. Сбежавшие борги… еще не обезврежены. Всем служащим и гражданским лицам проявлять максимальную бдительность.

– Может, повременишь с путчем? – предложила Мерока. – Хотя бы до тех пор, пока на корабле бардак не уляжется?

Так Мерока заслужила тычок ложем арбалета в живот и скрючилась от боли, наверняка усиленной старой раной.

– Вот это уже лишнее, – проговорил Кильон.

– Осторожнее, доктор, – посоветовал Спата. – В твоем положении нужно следить за каждым словом. – Коммандер повернулся к авиаторам, которые привели Кильона и спутниц. – Давайте сюда девчонку.

Калис вцепилась было в дочь, но девочку вырвали из ее объятий и поволокли к Спате.

– Они тебе дороги? – спросил Спата Кильона.

– Они человеческие существа.

– Мать – точно. Насчет дочери не уверен. – Спата глянул на Калис. – Не возражаешь?

Раз – и он одной рукой осторожно, но крепко схватил Нимчу за голову, другой разделил ей волосы на пробор.

– Знак ведь настоящий? Такой четкий, аккуратный. Разумеется, сейчас хорошо не рассмотришь: мешают волосы.

– Это просто родимое пятно, – заверил Кильон.

– Конечно, доктор, что ж еще? Вот только это очень странное, неестественно аккуратное родимое пятно.

– Оставь ее! – потребовала Калис.

Коммандер отпустил волосы девочки – они упали на спину, спрятав родимое пятно. Удерживая ее другой рукой, Спата потянулся к ножнам, которые носил на поясе, и вытащил смертоносно-элегантный кинжал. Калис хотела ему помешать, но коммандер молниеносно поднес кинжал Нимче прямо к лицу.

– Назад! Я не обижу девчонку. Хочу лишь взглянуть на эту… штуковину, – проговорил он и принялся срезать Нимче волосы, главным образом с затылка.

Спутанные пряди нож рассекал почти беззвучно. Девочка дрожала. Во взгляде плескался ужас, глаза едва не вылезали из орбит.

– Чего вы от нас хотите? – спросил Кильон.

– Правды, доктор. Хватит лжи. Тебе дали шанс выбрать лагерь, но ты сделал неправильный выбор. Сегодня Рой открывает новую страницу истории. Граждане имеют право знать, кого приютили. – Спата стряхнул клок волос на пол.

Нимча вздрогнула: лезвие царапнуло ей кожу головы, выступила капелька крови.

– Она ребенок, только и всего, – проговорил Кильон.

Спата вернул кинжал в ножны: дело было сделано. Коммандер срезал девочке все волосы, закрывавшие отметину – у Нимчи появилась проплешина, вроде тонзуры, выбритой не на том месте.

Он царапнул девочку буквально в паре мест, кровь уже подсыхала.

– Девчонка – тектомант, – объявил Спата и обернулся, чтобы собравшиеся лучше слышали. – Тектоманты существуют, мы всегда это знали. Но я не предполагал, что столкнусь с одной из них.

– Девочка безобидна, – заверил Рикассо.

– Тогда почему и ее мать, и ты так упорно скрывали ее сущность?

– Возможно, одна из причин – гады вроде тебя, – предположила Мерока, за что получила пощечину, да такую, что не удержалась на ногах.

Она закашлялась и выплюнула зуб.

– Верните их под стражу, – распорядился Спата. – На этот раз в настоящие камеры. Главное, всех по отдельности, включая землероек.

– Мать и дочь разлучать нельзя! – заявил Кильон, повысив голос. – Они ни в чем не виноваты!

За это его ударили прикладом в живот и разом сбили дыхание. Кильон уронил сумку и рухнул на ковер, оказавшись головой в пяди от корчащегося, выпучившего глаза борга.

– Я тебя предупреждал, – напомнил Спата.

Кильона рывком подняли на ноги. Сопротивляться сил не было, их едва хватало на то, чтобы стоять. Он поймал взгляд Рикассо, но тот лишь грустно покачал головой, демонстрируя полную безысходность.

И тут события начали развиваться с поразительной быстротой. Из бреши в стене, словно черт из табакерки, выскочил борг. Стороживший брешь авиатор выстрелил в возникшее перед ним плотомеханическое чудище. И тут же завопил, потому что борг атаковал – вонзил синие когти передних конечностей в его правую руку, через кожу и мышцы, отдирая их от кости, и потащил за собой в темную брешь. Ружье с грохотом упало на пол – охранник исчез в бреши, словно мешок с мусором, который волокут прочь. Вопли не стихали, гулкое эхо разносило их по узкому подполью.

Чтобы понять, в чем дело, авиаторам хватило пары секунд, но среагировать они не успели. Когда они прицелились в брешь, борг и его жертва уже исчезли. Лишь затихающий скрип и шорох доказывали, что чудовище не остановилось.

– Дерьмо!.. – процедил Спата, на миг лишившись глянцевого налета самоуверенности. Глянец постепенно вернулся, но истонченный, прозрачный, словно кожа барабана, натянутая слишком туго. – Вперед, в подполье! Того человека нужно вернуть!

Один из авиаторов оттянул рычаг затвора.

– Сэр, разрешаете стрельбу очередями?

– Нет-нет. Слишком много линий огнесока. Только одиночные выстрелы. Догоните борга!

Три авиатора осторожно протиснулись в брешь. И сразу же раздался приглушенный крик одного из них:

– Сэр, здесь слишком темно! Видимость всего несколько пядей!

– Сэр, давайте дождемся утра, – предложил другой. – При свете уничтожить их будет проще.

Спата взял свой автомат, тот самый, которым грозил Кильону, и нырнул во тьму.

– Кто-нибудь, разыщите факел с огнесоком, черт побери! – потребовал он. – Быстро!

– Порядок, сэр! – взволнованно крикнул первый авиатор. – Мы нашли беднягу, далеко тварь его не уволокла! – Возникла пауза: авиатор забрался глубже в подполье, и его голос зазвучал тише. – Сэр, он еще дышит, борг небось решил, что волочь его слишком хлопотно.

– Вытаскивай его! – скомандовал Спата, застывший на краю бреши. – Остальным преследовать борга. Гром и молния, где чертов факел?!

Раздались шорох и усталое ворчание – бесчувственного авиатора вытащили из подполья. Наконец Спате принесли факел с огнесоком – на деле съемный настенный фонарь, но выполнял он ту же функцию, – и направили его неровный свет в брешь за обшивкой. Кильон понял, почему не стоило стрелять очередями. Техническое подполье пронизывали красные топливные линии, пневмотрубки и аэродинамические контрольные провода. В любой ситуации, кроме контактного боя, стрелять из пулемета было бы безумием.

– Позвольте мне осмотреть его, – попросил Кильон, когда ногами вперед авиаторы вынесли на свет находящегося без сознания товарища.

Еще не отдышавшись, Кильон наклонился за сумкой. Люди Спаты тащили раненого так аккуратно, как позволяла ситуация, то есть совсем неаккуратно. Кроме трубок, через каждые несколько пядей в подполье торчали укрепляющие балки. Раненого тащили через них, поэтому головой он то и дело бился о металл.

– Рука у него разодрана, – проговорил один из авиаторов. – Но борг ее не оторвал. Ой, погодите! Нет, сэр…

– В чем дело? – спросил Спата.

– Гляньте на его голову, сэр! – Из подполья наконец показалась грудь раненого и голова.

Сперва создалось впечатление, что все в порядке: тень скрыла жуткие раны. Однако едва Спата приблизил к пострадавшему факел с огнесоком, проявилась ужасная правда. Над бровями бедняги зияло отверстие, достаточно широкое, чтобы ввести большой палец. Для такой раны крови было поразительно мало, и, вопреки жуткой хирургии боргов, формально раненый был еще жив.

– Борги подъели у него передний кортикальный слой, – объявил Кильон, глядя на полосы алого, белого и серого мозгового вещества. – По-видимому, подъели прилично.

– Он еще жив, – объявил другой авиатор.

– Формально – да. Только не рассчитывайте, что он будет нести службу на корабле.

– Что ты имеешь в виду, доктор? – спросил Спата.

– То, что этот человек вряд ли сможет вести даже некое подобие нормальной жизни. – Кильон замялся. Как ни противоестественно для него было ставить диагноз походя, сомнений почти не оставалось. – О нем придется заботиться, как о беззащитном ребенке.

– То есть он теперь овощ? – неожиданно заинтересовался Спата.

– Я предпочел бы выразиться иначе, но…

Коммандер прицелился и выстрелил бедняге в лоб.

– Балласта у нас и так достаточно. По сути, я сделал ему одолжение. Да что это с ней? – раздраженно спросил он, оборачиваясь.

Калис подхватила дочь на руки. Спина выгнута, голова запрокинулась, глаза закатились – Нимча билась в конвульсиях. Руки и ноги непрерывно двигались: девочка брыкалась, колотила руками по воздуху, она словно цеплялась за него и бежала по нему, хотя личико ничего не выражало, лишь из приоткрытого рта вытекла струйка слюны.

– Оно опять на нее действует, – проговорил Кильон, а Калис в ответ кивнула, чуть заметно, с безысходностью.

– Что на нее действует? – полюбопытствовал Спата.

– Око Бога. Метка, – отозвалась Калис.

«Может, Око Бога и действует на Нимчу, – думал Кильон, – но первопричина гиперчувствительности девочки – стресс от того, что она сейчас увидела».

– Нимча контролирует происходящее? – спросил Кильон.

– По-моему, нет, – ответила Калис.

Из соседней каюты послышался негромкий, совершенно непримечательный стук – с таким партия использованных простыней выкатывается из желоба для грязного белья. Поначалу собравшиеся даже не отреагировали, потрясенные гибелью товарища и конвульсиями Нимчи. Но вот один из авиаторов глянул за дверь и увидел, в чем дело. Крик у него получился мальчишеский, полный страха и удивления. В соседней каюте находился труп. Принадлежал он ройщице, одетой в гражданское. Несчастная лежала на спине, лицом к собравшимся, под ней растекалась кровавая лужа. Погибшую Кильон не узнал. Она выпала из бреши в потолке, из черного квадрата на месте отошедшей панели. Кильон едва успел заметить борга, точнее, одного из них – кто знает, тот же это борг или другой, – который исчез во мраке, поспешно втянув членистый хвост с бледным кончиком.

Спата рванул к месту, откуда выпала женщина, прицелился в потолок и принялся водить автоматом в такт шелесту и шороху за панелями. Потом открыл огонь и решетил потолок, пока не разрядил магазин.

Опустившись на колени, Кильон осмотрел женщину. И без секционного стола было ясно, что она мертва. Лицо погибшей выражало недоумение. Поимка и расправа, в чем бы она ни заключалась, прошли быстро.