Дневная битва Бретт Питер
– Будет проще, если положить его на спину. – Он говорил глухо и тихо, почти шептал. – И хорошенько придержать за руки и ноги.
Аббан кивнул и громко хлопнул в ладоши. Шарахи провернули шесты, опрокинули Хасика навзничь, а двери распахнулись, и в помещение вошла толпа женщин в черном – жены и дочери Аббана. На многих были брачные покрывала; другие, как Сильвах, оставались с открытыми лицами. За минувшие годы далеко не одна из них пала жертвой внимания Хасика.
Четыре женщины принесли собственные шесты для ловли алагай и немедля заарканили ступни и кисти Хасика, затем затянули петли. Шарум был славен силой, что ведома только воину, который регулярно заряжается магией от истребленных алагай, однако на стороне женщин оказался численный перевес и рычаги, а потому его скрутили быстро даже без помощи шарахов. Ха’шарумы ослабили петли, чтобы все насладились воплями и безумными беспомощными корчами Хасика. Нанджи рассек его шаровары.
Женщины дружно расхохотались, когда обнажился вялый член. Усмехнулся и Аббан, он знал, что присутствие женщин тысячекратно усиливает боль и унижение Хасика.
– И этой жалкой штуковины боятся мои женщины, когда ты приходишь в шатер?
– У псов, отец, тоже маленькие члены, – возразила Сильвах. – Это не значит, что мне охота такого отведать.
Аббан не спорил.
– Дочь дело говорит, – сказал он Хасику и кивнул нанджи. – Отрежь его.
Хасик взвыл, снова дернулся, но это не помогло – женщины держали крепко.
– Я аджин’пал Избавителя! Тебе это с рук не сойдет, хаффит!
– Скажи ему, Свистун! – рассмеялся Аббан.
Насмешливое прозвище Хасик получил, когда Керан выбил ему в шарадже зуб за то, что обозвал Аббана сыном пожирателя свинины.
– Сообщи всему миру, что хаффит отсек твое достоинство, а дальше слушай смешки за спиной!
– Я убью тебя! – проревел Хасик.
Аббан покачал головой:
– Я важнее для Избавителя, Хасик, чем ты. – И показал на троих ха’шарумов. – В своей мудрости он выделил воинов для моей охраны. И для защиты чести моих женщин, – добавил с улыбкой.
Хасик снова открыл рот, но Аббан подал знак, и шарахи лишили его воздуха.
– Время беседы истекло, мой старый друг. В шарадже нас учили принимать боль. Надеюсь, ты усвоил уроки лучше, чем я.
Нанджи – искусный, как дама’тинг, – сработал быстро. Туго перевязал стебель вместе с мошонкой, отрезал их, бросил на блюдо и вставил металлическую трубку для отвода мочи, после чего умело зашил рану. Закончив, он поднял блюдо:
– А с этим что делать, хозяин?
Аббан посмотрел на Сильвах.
– Собак сегодня еще не кормили, отец, – заметила та.
Аббан кивнул:
– Прихвати сестер и позаботься, чтобы собакам было что пожевать.
Девушка взяла блюдо и пошла к выходу; женщины бросили шесты и последовали за ней, они смеялись и дружески переговаривались.
– Я упрошу их сохранить тайну, друг мой, – сказал Аббан, – но ты же знаешь, каковы эти бабы. Поделишься с одной – глядь, а уже знают все. Очень скоро ни одна женщина на базаре не убоится Хасика, мужчину с женской щелью между ногами.
Он бросил воину на живот тяжелый кожаный мешок, чем вызвал болезненный стон.
– Отнеси это Дамаджах по пути во дворец.
Джардир спустился за Инэверой по витой лестнице, которая вела из личных покоев в подземный дворец. Ему ни разу не понадобилось там побывать, поскольку в ночи он не прятался вот уже четверть века, и он исполнился умеренного любопытства по мере схождения. Их путь освещался меточным светом, но Джардиру хватало коронного видения. Он обнаружил дозорных-евнухов, что таились во тьме, так же легко, как в солнечный день. Их ауры были чисты и выдавали предельную верность его жене. И это радовало. Ее безопасность – прежде всего.
Она провела его через извивистые туннели, недавно высеченные в скале, и мимо нескольких дверей, оставила позади даже стражей. Наконец они прибыли в каморку, где на подушках чаевничали мужчина и женщина.
Инэвера плотно прикрыла дверь, и пара быстро поднялась на ноги. Женщина выглядела как заурядная даль’тинг, закутанная в черное, за исключением глаз и кистей. Мужчина, одетый в бурое платье хаффита, тяжело оперся на трость, когда вставал. Его аура резко обрывалась на середине ноги.
«Калека», – отметил Джардир. Не было нужды спрашивать, кто это такие. Ауры рассказали ему все, но он предоставил Инэвере соблюсти церемонии.
– Достопочтенный муж, – сказала она, – позволь представить моего отца, Касаада асу Касаад ам’Дамадж ам’Каджи, и его дживах ка – мою мать Манвах.
Джардир отвесил низкий поклон:
– Мать, отец. Для меня честь наконец-то с вами познакомиться.
Чета поклонилась в ответ.
– Честь для нас, Избавитель, – ответила Манвах.
– Матери незачем закрывать лицо в обществе мужа и детей, – заметил Джардир.
Манвах кивнула, отбросила капюшон, сняла покрывало. Джардир улыбнулся – увидел в ее лице много знакомых, любимых черт.
– Теперь мне ясно, от кого досталась Дамаджах ее легендарная красота.
Манвах вежливо потупилась, но слова, хотя и искренние, не тронули ее. Аура оставалась колючей, сосредоточенной. Джардир уловил ее гордость за дочь и ответное уважение Инэверы, но в комнате царила неловкость. Она колыхалась в аурах жены и ее родителей. Клубок противоречивых чувств: гнев, страх, стыд, любовь, которые удваивались и учетверялись в себе, и в центре каждого – Касаад.
Он присмотрелся к тестю-хаффиту, проник в его ауру глубже. Тело мужчины покрывали шрамы, что изобличали воина, однако колено пострадало не от зубов и когтей алагай. Рана ровная – хирургическая.
– Ты был шарумом, – предположил он, – но потерял ногу не в бою. – Эти слова породили острую волну, предоставили новые сведения. – Ты лишился черного за преступление. Ногу отрезали в наказание.
– Откуда ты… – начала Инэвера.
Джардир перевел на нее взгляд и продолжил читать по волнам эмоций, которые связывала ее с отцом.
– Жена и дочь давно бы тебя простили, но не смеют. – Он снова посмотрел на Касаада. – Что же это за непростительное деяние?
В аурах Инэверы и Манвах отразился испуг, но Касааду было хуже: он побледнел в свете меток и по лицу заструился пот. Навалившись на трость, он опустился на колени со всем возможным достоинством, положил ладони на пол и уперся лбом в толстый ковер.
– Избавитель, я ударил мою дочь-дама’тинг и убил старшего сына за то, что он стал пуш’тингом, – признался он. – Я считал себя правым, защитником закона Каджи, хотя сам нарушал его пьянством и поведением, которое обесчестило мою семью гораздо больше, чем сын. Соли был храбрым шарумом и отправил в бездну множество алагай. А я был трусом, напивался в Лабиринте и прятался на нижних уровнях, где алагай появляются редко.
Он поднял мокрые от слез глаза и повернулся к Инэвере:
– Дочь имела право убить меня за мои преступления, но сочла большим наказанием сохранить мне жизнь позорную и без конечности, которой я ее ударил.
Джардир кивнул, посмотрел на Инэверу и ее мать. Лицо Манвах, как и мужнино, было залито слезами. Глаза Инэвера оставались сухими, но боль, что промелькнула в ауре, стала не менее красноречивой. Рана зияла слишком давно.
Он снова посмотрел на Касаада.
– Милость Эверама безгранична, Касаад, сын Касаада. Непростительных преступлений не бывает. Я вижу, в сердце ты осознал и оплакал свои действия, а потеря сына со временем покарала тебя суровее, чем утрата ноги и чести, вместе взятых. Ты больше не сворачивал с пути Эверама. Если желаешь, я верну тебе черные одежды, и ты сможешь умереть достойно.
Касаад печально взглянул на жену с дочерью и покачал головой:
– Я думал, Избавитель, что жить хаффитом позорно, да только, правду сказать, никогда раньше не был так счастлив и не видел пути Эверама столь ясно. Я увечен и не смогу послужить тебе в Шарак Ка, так что позволь уж мне умереть хаффитом, чтобы стать лучше в жизни следующей.
– Как пожелаешь, – кивнул Джардир. – Эверам заставляет души хаффитов ждать вне Небес, пока не наберутся мудрости для возвращения на Ала людьми уже лучшими. Я стану молиться за тебя, но, когда придет срок, не думаю, что Создатель протомит тебя долго.
Аура Касаада изменилась, бремя исчезло. Другой стала и паутина связей между тремя, но в ней так и не установилась гармония, положенная обласканной Эверамом семье.
Джардир обратился к Манвах, проник и в ее сердце:
– После преступления вы перестали жить мужем и женой, тебе невыносимы прикосновения убийцы твоего сына.
Невозмутимая, сосредоточенная аура Манвах похолодела от страха и благоговения. Она тоже опустилась на колени и приложилась лбом к полу.
– Это так, Избавитель.
– Даже жена хаффита обязана оставаться женой, – сказал Джардир. – А потому решай сейчас. Либо найди в своем сердце прощение, либо я расторгну ваш брак.
Манвах взглянула на мужа, и Джардир увидел, как ворошит она годы, вспоминает того мужчину, каким он был, и сравнивает его с нынешним. Неуверенно, медленно она протянула руку. Вздрогнула, когда коснулась кисти Касаада, который крепко сжал ее в ответ.
– Вряд ли это понадобится, Избавитель.
– Клянусь, – произнес Касаад, – и Избавитель мне свидетель, что буду достоин твоих прикосновений, жена моя.
– Ты уже их достоин, сын Касаада, – отозвался Джардир. – Мне жаль, что путь к мудрости принес тебе и окружающим столько боли, но мудрость не мелочь, чтобы торговаться за нее на базаре, как за корзину.
Он оценил их общую ауру и удовлетворенно кивнул. Затем обратился к Инэвере:
– Любимая, твоя скорбь оказывает Соли честь, но помни: ты оплакиваешь не его, а себя. Я сожалею, что не знал его, но если твой брат был хотя бы наполовину тем человеком, который живет в твоем сердце, то он дважды тот, кем хочет нас видеть на Небесах Эверам. Скорее всего, Соли асу Касаад ам’Дамадж ам’Каджи уже отужинал за столом Создателя и возвращен на Ала, чтобы помочь нашему народу в тяжелые времена.
Он знаком приказал Касааду встать. Хаффит медленно поднялся и раскрыл объятия. Инэвера сперва нерешительно пошла к нему, но последние шаги пробежала, и они крепко обнялись. Манвах обвила руками обоих.
Джардир увидел, как их ауры наконец слились и стали одной, подобающей для семьи.
Через мгновение Инэвера взглянула на него. Он узрел не только пылающую любовь, но и вопрос – до того, как тот прозвучал:
– Откуда ты узнал?
К его удивлению, ответила Манвах, которая стиснула плечо дочери:
– Он Избавитель, дочка. Каджи умел читать в сердцах и возродился в Ахмане Джардире. Время сомнений истекло.
Джардир вошел в тронный зал и скрипнул зубами при виде Кадживах и Ханьи, что ожидали его в обществе Ашана и Шанджата. Их ауры полнились яростью и негодованием, и он решил, что ему предстоит выдержать очередной долгий спор о достоинствах шарум’тинг.
– Эверамовы ядра! Неужели я прошу слишком о многом, желая минуты покоя? – пробормотала за спиной Инэвера.
Джардир усмехнулся, но Ханья повернулась к нему, и он увидел ее глаз. И в мгновение ока пересек зал. Решительно, но нежно приподнял ее за подбородок, рассмотрел синяк. Тот был темного, злого цвета, но не шел ни в какое сравнение с мраком его гнева.
– Сестра, кто тебя ударил? – спросил он негромко.
Ханья всхлипнула и не ответила.
– Ее презренный муж, – сообщила за нее Кадживах.
Сестринская аура подтвердила эти слова. Джардир повернулся к Шанджату.
– Он уже в темнице, Избавитель, – доложил Шанджат. – Мы нашли его во дворце, в личных покоях. Валялся в своей луже, опившись кузи.
Джардир сделал глубокий вдох, принял свою ярость целиком и отбросил ее возле Трона черепов, к которому поднялся по ступеням. Но злоумышленник пока находился вне досягаемости, и он усомнился, что не даст воли гневу.
– Доставьте его сюда. Живо.
Инэвера сжала его плечо, заняла свое место на подушках. Он ощутил силу ее поддержки и оперся на нее всем существом.
Хасика приволокли в зал, как зверя, два шарума удерживали его шестами для ловли алагай. Его руки были прикованы к металлическому ободу, который охватывал талию, а через заведенные за спину локти – пропущено копье. Лодыжки соединялись короткой цепью. Тугая кожаная узда не позволяла ни закрыть рот, ни пошевелить языком. Он мучился похмельем, его аура ярко горела болью и бессильным бешенством. Под ними скрывались стыд и страх. Он знал, что натворил и чему подвергнется. Джардиру понадобилась вся выдержка, чтобы не убить собаку без лишних проволочек. Вместо этого он громыхнул:
– Сестра! Расскажи мне подробно обо всем, что случилось.
Ханья еще рыдала, но стараниями Каджевах сумела собраться с силами, чтобы посмотреть брату в глаза.
– Брат, я сама не понимаю. Хасик и раньше бывал груб, но никогда не пил кузи и не бил меня. Но в последние дни его как подменили. Он проносил в дом бутылки, напивался и плакал, когда считал, что никто не видит. Я пыталась утешить его, как подобает жене, но только встречала отпор. А прошлой ночью, когда он уснул, я решила его… удивить. – Ее аура разогрелась от стыда.
Джардир пожалел, что заставил сестру отчитываться прилюдно, но было поздно.
– И что же произошло?
Аура Ханьи пылала не только стыдом, но также болью и смятением.
– Его мужское достоинство… исчезло.
– Исчезло? – удивился Джардир.
– Его отрезали, – уточнила Ханья. – Остались только рубец и крохотная металлическая трубочка.
Судя по аурам Ашана и Шанджата, до них уже дошла эта новость, но Джардир видел, что им по-прежнему не по себе. Все присутствующие, даже Джардир, неловко заерзали. Невозмутимыми остались только Инэвера и дамаджи’тинг, привычные к слугам-евнухам.
Аура Ханьи поведала ему остальное, хотя он легко догадался бы сам.
– Хасик проснулся, увидел, что ты смотришь на его позор, и ударил тебя.
Ханья кивнула, и Джардир вновь повернулся к Хасику:
– Покажите мне.
Аура Хасика едва не взорвалась от унижения, но он обмяк и не стал противиться, страж спустил его шаровары и показал, что да, он действительно лишился мужского достоинства. Джардир кивнул стражу, и тот снял с Хасика узду.
– Хасик, что с тобой произошло? – вопросил Джардир.
Тот пялился в пол и ответил не сразу:
– Я думал, оно заново отрастет.
– А? – опешил Джардир.
– Если я перебью побольше алагай, – пояснил Хасик. – Решил, что если омоюсь их магией, то оно, может, вырастет заново.
Инэвера покачала головой:
– Так не бывает, шарум. Что отрезано, уже не растет. Ты лишь закрыл рану.
Хасик снова обмяк.
– Кто сотворил это с тобой? – осведомился Джардир. – Ты всяко ответишь за избиение моей сестры, но ты мой зять и Копье Избавителя. Кто покушается на тебя, тот покушается и на меня.
Хасик взглянул на него, но стыд и страх перевесили, и он промолчал.
– Избавитель задал тебе вопрос, собака! – гаркнул Ашан.
Шанджат с силой ударил Хасика в лицо и сбил его с ног, но огромный шарум так и не заговорил.
«Он скорее умрет, чем признается», – понял Джардир. К счастью, для шарумов существовала участь худшая, нежели смерть.
– Сорвите с него черные одежды и сожгите, – распорядился он. – Отрубите руку, которой ударил мою сестру, и вышвырните его вон переодетым в бурое. Я расторгну его брак, и он доживет свои дни калекой-хаффитом, которому во веки веков отказано в Небесах.
– Прошу тебя, нет! – страдальчески возопил Хасик. – Я служил тебе верой и правдой! Это все Аббан! Хаффит Аббан, будь он проклят!
Аура показала, что не врет, и Джардир не удивился нежеланию Хасика открыть постыдную истину.
Но он столкнулся с серьезным затруднением. Взглянул на Шанджата:
– Возьми дюжину человек и разыщи хаффита. Приведите его ко мне целым и невредимым. Если до моего допроса с его головы упадет хоть волос, заплатите тысячекратно.
Шанджат поклонился и поспешно ушел. Довольно скоро вернулся с Аббаном на поводу. Хасик остался на аркане и в цепях, но его уважили и разрешили одеться. При виде Аббана он отчасти стал прежним, притворно сник и приготовился к прыжку. Джардир, пока Хасик замышлял удар, различил призрачную картину того, как он бросается на Аббана. Если вырвется и убьет хаффита, стражи зарубят его еще в черных одеждах шарума.
Джардир посмотрел на воинов с ловчими шестами. Но Копья Избавителя далеко не глупцы. Они бдили и, когда Хасик прыгнул, затянули петли и повергли его, задыхающегося, на пол.
Джардир обратился вниманием к Аббану, прощупал его коронным видением. Хаффит уже сообразил, зачем понадобился, но его аура оставалась спокойна. Он действительно виноват, однако рассчитывал выпутаться. Обычно Аббан мастерски скрывал свои чувства, но сейчас его спесь стала безгранична. Он взглянул на Хасика бесстрастно, зато аура выдала крайнее презрение вкупе с немалым удовлетворением.
– Это ты оскопил Хасика? – без обиняков спросил Джардир.
Его гнев усиливался. Возможно, у него не останется выхода – придется убить и телохранителя, и лучшего советника.
– Нет, Избавитель, – ответил Аббан.
Правда, но не вся.
– Ты приказал сделать это своим ха’шарумам? – уточнил Джардир, теряя терпение.
– Да, Избавитель, – кивнул Аббан.
Зал наполнился обозленным ропотом, но Джардир пристукнул Копьем, и воцарилась тишина. Аббан стоял, как прежде, спокойный.
– Я дал тебе воинов для защиты и развития торговли, а не для нанесения увечий моим слугам, – пророкотал Джардир.
– Так и было, – ответил Аббан.
Затем повернулся и показал костылем на закованного в цепи Хасика:
– А этот, раздосадованный твоим указом не трогать меня, вымещал гнев в моем шатре. Ты часто посылаешь его ко мне, как мальчика на побегушках, и он исправно пользуется каждой возможностью, чтобы украсть или сломать драгоценный товар – из чистого удовольствия.
– И за это ты отсек ему член?! – вознегодовал Джардир.
Аббан покачал головой:
– Безделушки легко заменить, Избавитель. Невинность моей дочери – нет. Равно как и честь моих жен.
– Хаффит лжет, Избавитель! – выкрикнул Хасик. – Я никогда… я….
Джардир мотнул головой, и страж затянул аркан, оборвал эту речь:
– Я шар’дама ка, Хасик, и читаю в твоем сердце. Следующая ложь, которая сорвется с твоих уст, будет стоить тебе жизни, чести и места на Небесах.
Глаза Хасика расширились, аура похолодела.
– Ты насиловал дочь Аббана, Хасик? – мягко спросил Джардир.
Хасик уже не скрывал слез. У него не нашлось сил ответить, но он кивнул. Ханья снова разрыдалась. Кадживах привлекла дочь к себе, ловила ее слезы на грудь и испепеляла взглядом Хасика.
– А его жен? – продолжил Джардир.
Еще один убитый кивок.
– Тем не менее это недопустимо, Избавитель, – заметил Ашан. – Если хаффит – пусть даже ха’шарум – окажется вправе убить даль’, рухнет вся цивилизация.
– Прошу прощения, Дамаджи, – возразил Аббан, – но ни я, ни мои люди никого не убили. – Он махнул в сторону Хасика. – Ты можешь сам убедиться, что телохранитель Избавителя вполне себе жив и способен участвовать в Шарак Ка.
Джардир свирепо посмотрел на него:
– Почему ты не обратился ко мне?
Аббан поклонился низко, сколько позволил костыль:
– У шар’дама ка есть более неотложные дела, чем постоянное разбирательство с излишне пылкими шарумами и дама, которые выискивают бреши в твоем указе, чтобы донимать меня безнаказанно.
От Джардира не укрылось, что ауры Шанджата и Ашана изменились при его словах. Они тоже виновны в преступлении, хотя и действовали тоньше, чем Хасик. Придется разобраться и с ними.
Но затем он снова взглянул на Аббана и подивился. Аббан просил – Най, требовал – себе права на самозащиту! Хаффит взирал на него пристально и спокойно, подстрекал встать на сторону шарума. Его аура говорила: «Если тебе хватит глупости пойти в этом деле против меня, значит я был верен недостойному человеку».
Джардир шумно вздохнул:
– Я тысячу раз твердил присутствующим в этом зале: не трогайте Аббана. Он моя собственность, и я один могу причинить ему вред. Любой человек имеет право пресечь или, если может, отмстить насилие над своей дочерью. Даже хаффит. Даже чин. Если Хасик оказался слишком слаб, чтобы защититься, он не достоин приза. Член ввергнул его в беду в последний раз. У него есть сыны и дочери, что носят его имя, и, как справедливо замечает хаффит, он по-прежнему годен для шарака.
Он посмотрел на Хасика:
– Твой долг Аббану уплачен. Цена за избиение моей сестры – развод, и не только с твоей дживах ка, но и с остальными женами. Я не потерплю, чтобы моя сестра осталась замужем за полумужчиной. Ханья сохранит сестер-жен, все твое имущество и детей.
Он видел, как сокрушается дух Хасика, но не жалел его. Он все еще помнил, как обошелся с ним Хасик в Лабиринте давным-давно.
– У тебя, – наставил он Копье на скованного воина, – останутся копье, щит и черные одежды. Ты исключен из Копий Избавителя, но Джайан подыщет тебе другой отряд. Никто из присутствующих не обмолвится словом о твоем увечье, а если оно откроется, скажешь, что это сделали алагай. Продолжай завоевывать славу в ночи – и, может быть, узришь Небеса. Если еще раз нарушишь Закон Эверама хоть чашкой кузи, я отправлю тебя в бездну Най. – Он перевел взгляд на Ашана и Шанджата. – Надеюсь, урок понятен и вам?
Оба кивнули, как побитые псы.
– Хорошо, – сказал Джардир. – Доведите это до сведения других шарумов и дама. Повторяться не буду.
Когда все кончилось, Инэвера устремилась в Палату Теней. После свидания с родителями ей больше всего на свете хотелось побыть наедине с мужем, но не судьба. К Трону черепов выстроилась обычная очередь придворных и просителей, и ей не хватило терпения просидеть до конца процедуры.
Она хотела приберечь кровь, которую выжала из носового платка Аббана, но его сила – и наглость – росли, и дольше тянуть не следовало. Она не знала, что Ахман наделил хаффита воинами, и это многое объясняло. И все же ей не верилось, что какие-то ха’шарумы оказались ровней ее дозорным-евнухам, которых обучал сам Энкидо. Они убивали жен Дамаджи в постелях, подле спящих мужей.
Хасик заслужил свою участь – как, может статься, и ее дозорные, если им хватило глупости попасться, но тенденция настораживала. Хаффит уже пытался ее выжить – долго ли до нового удара?
Она выжала кровь, еще свежую, и сохранила в запечатанном фиале. Сейчас же вылила ее на кости.
– Всемогущий Эверам, дай мне знание об Аббане асу Чабине ам’Хаман ам’Каджи. Можно ли доверить ему служение Избавителю? Будет ли он и впредь нападать на меня?
Она встряхивала кости и чувствовала, как они разогреваются; затем метнула их и взглянула на ярко светящиеся символы.
Как всегда, она приготовилась следовать их указаниям, но ответ застал ее врасплох.
«Хаффит верен Избавителю. Ваши судьбы переплетены. Зло для одного означает зло для другого».
Глава 30
Мой верный друг
Арлен глубоко вздохнул, он не привык к такому страху.
– Ты уверен, что это нужно? – спросила Ренна.
Арлен кивнул:
– Откладывать больше нельзя. Лощина восстанавливается и теперь знает, чего ждать. Жонглеры Рожера разносят вести по всему герцогству, и народ, когда услышит о нашей победе, потянется отовсюду. К следующему новолунию укрепления станут прочнее, чем в прошлый раз. До равноденствия всего две недели, а новолуние наступит через десять дней после него. Если делать, то сейчас. А ехать до Райзона верхом слишком долго. Я буду осторожен и не дам затянуть себя в Недра.
Он повернулся к Ренне, прежде чем та ответила, и прочел в ее ауре, что неправильно понял вопрос.
– Ты спросила не о расстоянии. Ты сомневаешься, что мне вообще нужно идти.
Взгляд Ренна безупречно совпал с раздражением в ауре.
– Народ начинает дрожать от твоего жонглерства со чтением мыслей.
– Это не чтение мыслей, – возразил Арлен.
– Ну, душ. С тобою трудно разговаривать: взглянул – и сразу тебе ясно, кто что чувствует; яснее даже, чем собеседнику.
– Создатель, вот было бы здорово! – рассмеялся Арлен.
Ренна отвернулась и уставилась на звезды, чтобы спрятать лицо – будто это могло скрыть чувства.
– Иногда мне кажется, что ты проник в мою голову, как тот демон…
– Ничего подобного, Рен. – Арлен положил руку ей на плечо. – Ты видишь то же самое меточным зрением. Как и каждый, по-моему, у кого оно есть. Присмотрись, и оно расскажет о теле все что угодно. Я сам так и делаю, да еще малость сжульничал и укрыл кое-что из лексики мозгового демона, когда был у него в голове. Скоро и тебя научу, так или иначе.
– Не уверена, что мне это понравится, – отозвалась Ренна. – Я люблю тебя, Арлен Тюк, но моя голова принадлежит мне. И я ни с кем не собираюсь ею делиться.
– Честное слово, – кивнул Арлен.
Она взглянула на него с веселостью в ауре:
– Не надейся провести меня переменой темы. Ты уверен, что путешествие – здравая мысль? Ты этого хочешь?
Арлен мотнул головой:
– Все, чего я хочу и хотел, – это убивать демонов. Я не хотел войны с Красней. Не желал, чтобы в Милне делали огнестрельное оружие. Не мечтал становиться Избавителем, забери его Недра.
Он вздохнул и почувствовал большую, очень большую усталость.
– Но мир, похоже, намеревается сделать его из меня, нравится мне это или нет. И все из-за Ахмана Джардира, который воображает, что с ним говорит Создатель.
Ренна склонила голову набок, изучая его. «Она пытается прочесть мою ауру», – подумал он и удивился: до чего же от этого неуютно! Ощутил волну, когда она прочесала его магией, Познавая.
– Значит, ты все еще любишь его, – произнесла Ренна. – Словно он тебе брат.
Арлен пожал плечами:
– У меня было мало друзей, а такого – никогда в жизни. Он горделив и, хоть сам того не замечает, жесток, как всякий шарум. Мы много спорили, но на свете нет другого человека, кому я доверил бы прикрывать меня ночью. – Он задрожал и покрылся мурашками, хотя ночь была теплой. – По крайней мере, пока Джардир не ударил в спину.
– И ты считаешь, что, если сбросишь его со скалы, все разрешится?
Арлен снова пожал плечами:
– Не знаю, Рен, но я не могу оставить все, как есть. Нам нужны перемены ради общего блага. Я должен сделать нечто, чего мозговики не ждут.
– Меня и катание это тревожит, – признала Ренна.
Читать бесплатно другие книги:
