Испытание правдой Кеннеди Дуглас

— Такой же, как и ты.

Это были последние слова, которыми мы обменялись за следующие сто тридцать миль пути. Дорога на север была длинной, лесистой, тихой и медленной. Деревья стояли плотной стеной, заграждая лунный свет, и мне приходилось до боли щуриться, чтобы различить в свете фар крутые подъемы, которых становилось все больше на подъезде к Канаде. Мы проскочили пару неприметных городков, и это были единственные населенные пункты на всем бесконечном и безлюдном пространстве. Это напомнило мне (как будто я нуждалась в напоминании), каким унылым и одиноким может быть штат Мэн. Меня тревожила мысль о том, что, если мы, не дай бог, сломаемся, помощи ждать неоткуда до самого утра. А к тому времени…

Я потянулась за очередной сигаретой, и мой взгляд упал на часы. Десять двадцать три. Неужели прошел целый час?

— Хочешь кофе? — спросил Тоби.

— Да, — ответила я.

Он полез за термосом, отвинтил крышку и налил мне кофе. Я кое-как пристроила чашку в руке, медленно потягивая кофе маленькими глотками. Допив, молча вернула чашку Тоби. Потом снова закурила, глубоко затягиваясь.

Радиостанция, которую я слушала, постепенно уходила из эфира. Я покрутила ручку настройки, и ночной диджей затараторил по-французски. Квебек был совсем близко. Утопив педаль газа, я пролетела мимо дорожного указателя с надписью «Граница — 15 миль».

Спустя четверть часа мы въехали в город. Джекмен. Часы на приборной доске показывали двенадцать десять. Тоби попросил притормозить у обочины. Я остановилась напротив здания местного суда.

— Дальше я сам поведу машину, — сказал он. — Так будет выглядеть солиднее. А ты пересядешь на заднее сиденье и притворишься, что спишь рядом с ребенком. Если канадские пограничники захотят задать тебе вопросы, сделаешь вид, будто тебя разбудили. Но я думаю, что они и так нас пропустят, к тому же если ты будешь спать, они не смогут разглядеть твоего лица… ты ведь этого хотела, верно?

— Да, именно этого я и хотела.

— И оставь мне свой паспорт и свидетельство о рождении, на случай, если захотят их посмотреть.

Я достала документы и положила их на приборную доску. Потом открыла дверцу, вышла из машины и пересела назад. Джефф завозился и недовольно запыхтел. Тут я заметила, что он выплюнул пустышку. Я пошарила рукой по полу, отыскала пустышку, облизала ее и сунула обратно в беззубые десны малыша, затем вытянулась на заднем сиденье, привалившись головой к детскому креслу.

— Готова? — спросил Тоби.

— Да, — буркнула я и закрыла глаза.

До границы было минут пять езды. Я почувствовала, как мы притормаживаем. Тоби выключил радио. С минуту мы стояли, потом машина слегка дернулась вперед и снова остановилась. Я слышала, как опустилось стекло и чей-то голос с квебекским акцентом произнес:

— Добро пожаловать в Канаду. Могу я взглянуть на ваши документы?

Шорох бумаг, пауза, и снова голос:

— Что привело вас в Канаду, мистер Уолкер?

Мистер Уолкер?

— В гости на уик-энд, к друзьям в Квебек-Сити.

Луч фонарика ударил мне в лицо. Я заморгала, как будто спросонья. Приподнявшись, я удивленно взглянула на пограничника.

— Desole… извините, — пробормотал он.

— Спи, дорогая, — сказал Тоби.

Я снова легла, накрыв лицо ладонью.

— Поздновато для путешествия, — сказал пограничник.

— В шесть вечера закончил работу, к тому же с малышом мы можем ездить на дальние расстояния только по ночам, когда он крепко спит.

— Мне ли не знать, — сказал пограничник. — Мои две девчонки начинали реветь, если больше получаса находились в машине. Что-нибудь есть задекларировать?

— Ничего.

— Сигареты, алкоголь, продукты?

— Нет.

— И вы возвращаетесь в Штаты… когда?

— В воскресенье вечером.

— Хороших выходных в Квебеке, — пожелал он.

— Спасибо, — сказал Тоби, трогаясь с места. Уже через минуту мы снова набирали скорость. — Пока не вставай… на всякий случай, — предупредил он.

— Не буду.

— Что ж, все прошло гладко. Я, правда, и не ожидал особых трудностей. Семейные пары всегда пропускают без проблем.

Значит, еще и поэтому он хотел, чтобы я перевезла его через границу. Мужчина с женой и ребенком вряд ли вызовет подозрения у пограничников, которые решат, что семья просто едет в гости на выходные.

— Порядок, — сказал он, когда мы удалились на несколько миль от границы. — Теперь можешь сесть.

— Разве ты не выйдешь здесь? — спросила я, когда мы проехали дорожный щит, благодаривший нас за посещение города Армстронга.

— Нет.

— Тогда где?

— Еще миль сорок к северу. Там большой город Сейнт-Джордж.

— Сорок миль? Это же съест еще полтора часа моего времени!

— Ничем не могу помочь. Именно там у меня назначено рандеву.

— Рандеву? — возмутилась я.

— Ты же не думаешь, будто я отправился в Канаду, чтобы отсидеться там, как последний придурок? Когда идет война, у нас везде свои люди.

— Выходит, ты знал, что едешь в Сейнт-Джордж, как только тебе позвонили?

— Какое это сейчас имеет значение? Еще сорок миль, и я исчезну из твоей жизни. И да, это может означать, что ты не вернешься в Пелхэм раньше девяти, но подумаешь, какие мелочи. Пусть муженек потомится в аэропорту…

Джефф проснулся и заплакал. Я тотчас отстегнула ремень безопасности и вытащила его из детского кресла, усадив к себе на колени.

— Все хорошо, все хорошо, — сказала я, прижимая его к себе и доставая из сумки бутылочку со смесью.

Но он отпихнул бутылку и увеличил громкость своего крика на несколько децибел.

— Тебе придется остановиться, — сказала я. — Его нужно переодеть.

— Мое рандеву назначено на двенадцать тридцать, я и так опаздываю, так что извини.

— Останови машину, — потребовала я.

— Нет, — сказал он и прибавил газу.

Мне как-то удалось переодеть Джеффа на заднем сиденье, хотя мы дважды попадали в дорожные ямы, и малыш едва не выскочил у меня из рук. Грязный подгузник я оставила на полу, с трудом поборов искушение водрузить его на голову Тоби Джадсону. Но сейчас было не время для театральных жестов. Чем скорее мы доберемся до Сейнт-Джорджа, тем лучше, решила я.

В час десять впереди показались огни довольно большого города. Через несколько минут мы были на окраине. У дороги стояла маленькая мельница. Подъезжая к ней, Тоби посигналил фарами. Темноту прорезала ответная вспышка. Тоби свернул к мельнице, погасив сигнальные огни. Нас вдруг ослепил свет фар приближающейся машины. Тоби остановился и заглушил мотор.

— Что происходит, черт возьми? — прошипела я.

— Они просто хотят убедиться, что это мы, а не копы.

Я услышала звук открывшейся дверцы и чьи-то шаги. Темная фигура приблизилась к нашей машине. Теперь я поняла, почему они ослепили нас светом фар — чтобы я не могла разглядеть человека, который подошел к Тоби. Я могла различить лишь контуры его головы, когда он заглянул в окно со стороны водителя и постучал два раза по стеклу. В ответ Тоби вскинул сжатый кулак в приветственном салюте. Потом фигура удалилась, в следующее мгновение фары погасли, и мы погрузились в кромешную темноту, так что стало больно глазам. Джефф начал подвывать, но я сунула ему в рот бутылку с соской, и он успокоился.

— Ну, вот, — сказал Тоби. — Я на месте. Слушай меня. Сейчас я выйду, заберу свою сумку из багажника, потом пересяду в другую машину. Ты останешься на заднем сиденье, пока машина не отъедет, и выждешь еще пять минут. Если ты этого не сделаешь, будут проблемы.

— Что-нибудь еще?

Он полез в карман, достал пачку денег и положил банкноту на пассажирское сиденье.

— Здесь двадцать канадских долларов — заправишься перед пропускным пунктом Кобурн-Фоллз.

— Мне не нужны твои деньги, — сказала я, тут же подумав о том, что этот мерзавец приехал в Пелхэм с пачкой канадских долларов, на всякий случай…

— Когда выедешь отсюда, — продолжил он, оставив мои слова без комментариев, — сворачивай на шоссе 204 к озеру Мегантик. Потом на трассу 161, до Вобурна. La frontier в americaine[43] всего в нескольких милях. Если все пройдет нормально, ты пересечешь границу и вернешься в Страну свободы около трех часов ночи. Американский пограничник наверняка заинтересуется, почему ты путешествуешь с ребенком ночью. Скажешь, что навещала друзей в Монреале, а поздно вечером тебе позвонил муж и сообщил, что его отец при смерти, так что ты рванула назад… бла-бла-бла. Если он что-нибудь заподозрит, то может обыскать машину, но, поскольку там все чисто, он не станет тебя задерживать, даже если твоя история покажется ему сомнительной. Ну а потом у тебя прямая дорога на Льюистон и Пелхэм.

— А когда ко мне не сегодня завтра нагрянут федералы, что им говорить?

Он рассмеялся:

— Они не будут устраивать на тебя облаву.

— Если они узнают, что ты вылетел из Чикаго в Мэн…

— Я не летел из Чикаго. Я передвигался автостопом, это гораздо безопаснее… на случай, если они контролируют автовокзалы, аэропорты…

— Постой, ты же сам говорил, что при обыске твоей квартиры они обнаружили записанный на клочке бумаги номер рейса «Истерн Эйрлайнз»…

— Я солгал… чтобы припугнуть тебя и заставить ехать в Канаду. Да, признаюсь, это была еще одна подлость с моей стороны, но от имени Революции я благодарю тебя за твой маленький, но существенный вклад в…

— Убирайся, — перебила я его.

— Твое желание для меня закон. Одно скажу напоследок: при всей твоей ненависти ко мне, я все-таки человек слова. Ты здорово выручила меня, и я сдержу свое обещание: если вдруг меня когда-нибудь спросят, кто помог мне перебраться через границу, я не назову твоего имени. И мой тебе совет: забудь о том, что все это было.

— Поверь, именно это я и собиралась сделать. А теперь пошел вон.

— Сделай себе одолжение, Ханна, не пытайся все время быть умницей.

— Я сказала: пошел вон.

Прощальная елейная улыбка. Почему такие, как он, всегда ставят себя выше других? Не пытайся все время быть умницей. Но если что и доказали последние два дня, так только то, что не такая уж я и умница. Напротив, я поставила под удар все, что составляло мою жизнь, — и ради чего?..

Тоби два раза моргнул фарами. Ему ответили «морзянкой» вспыхнувшие фары машины напротив.

— Пора, — сказал он. — Помни, что тебе нужно подождать пять минут. Будь счастлива… если сможешь.

Внезапно ударил свет фар, ослепив нас своим белым сиянием. Тоби вышел из машины, хлопнув дверью. Я услышала, как открылась и закрылась крышка багажника, и его шаги захрустели по гравию. В следующее мгновение заурчал двигатель, и огни стали удаляться, а вскоре и вовсе исчезли.

Я четко выполняла инструкции. Я сидела сзади, крепко прижимая к себе Джеффа, пытаясь успокоиться, не дать всему, что копилось во мне, прорваться наружу. Я знала, что если зарыдаю, то уже не смогу остановиться, а мне сейчас нужно думать только о том, чтобы вернуться домой.

Как только истекли положенные пять минут, я усадила Джеффа в детское кресло, пристегнула его ремнем безопасности (он этого терпеть не мог, о чем не замедлил напомнить громким криком), пересела за руль, закурила (осуществив мечту последних двадцати минут), опрокинула полчашки кофе, завела двигатель и вырулила на дорогу.

Было начало третьего. Я следовала маршрутом, который подсказал Тоби, — медленно проехала через центр спящего города Сейнт-Джордж, потом свернула на шоссе 204 в сторону озера Мегантик.

Я поборола искушение прибавить скорость — двухрядное шоссе больше напоминало горный серпантин — и испытала облегчение, когда увидела озеро и поворот с указателем «Шоссе 161. Вобурн. La frontiere americaіne».

Эта дорога оказалась еще более узкой и очень темной. Я все твердила себе: будь естественной с пограничником… веди себя как обычно… и он купится на твою историю. Выдашь свой страх — и окажешься в тесной камере, где тебе начнут задавать вопросы, на которые лучше не отвечать.

Через каждые пять километров дорожные указатели предупреждали о приближении к границе. Каждый из них вызывал у меня нарастающее чувство страха, и, хотя я пыталась убедить себя в том, что преувеличиваю опасность, от напряжения и усталости я совсем потеряла голову. Как ни крути, а факт оставался фактом: я помогла находящемуся в розыске преступнику пересечь государственную границу… и хотя меня вынудили к этому, я все равно способствовала побегу… из-за страха, что он выдаст тайну нашей интрижки. Я даже слышала строгий голос старикана-судьи, который, неодобрительно поглядывая на меня, говорит, что мой корыстный интерес в сокрытии греха супружеской измены лишает меня права на оправдание и у него нет другого выбора, кроме как приговорить меня к…

La frontiere americaіne — 3 километра.

Короткая остановка на заправке, и через десять минут граница.

Спокойно, спокойно…

Я вдруг пожалела о том, что совсем не верую ни в Бога Всемогущего, ни в Иегову, ни в альфу и омегу, ни во что. Потому что сейчас был самый подходящий момент для молитвы. Впрочем, за последние дни я и так переборщила с лицемерием. И не стоило усугублять вину, вымаливая помощь у Всевышнего, которого, я знала, не существует.

Так что вместо Бога я обратилась к себе и поклялась, что, если мне удастся пережить это испытание, если я благополучно пересеку границу и федералы не нагрянут ко мне домой, если этот негодяй Джадсон не проболтается о том, кто перевез его в Канаду, и если Дэн не выведет меня на чистую воду, я искуплю свою вину примерным поведением. Я смирюсь с ролью жены Дэна. Я последую за ним всюду, куда забросит его карьера. Я буду его поддержкой и опорой, я похороню свои мечты о свободе. Я буду делать все, что в моих силах, во благо Джеффа и наших будущих детей. Их нужды и нужды моего мужа отныне будут для меня на первом месте. И я покорно приму все компромиссы и ограничения верной жены и матери, сознавая, что, если только вскроется мой эгоистичный и корыстный обман, я потеряю все. Можно убежать от своих поступков, но от себя не убежишь. Это цена, которую приходится платить за все. И если в будущем мне придется оплакивать свободу, от которой я отказалась, жалеть о том, что я обрекла себя на убогую роль домохозяйки, я всегда буду напоминать себе о том, что это расплата за мои грехи и что, возможно, я еще легко отделалась.

La frontiere americaine — 1 километр.

Впереди показалась бензоколонка. Я заправилась. Выбросила грязный подгузник. Очистила пепельницу, забитую окурками. Потом вытащила Джеффа из кресла и немного покачала его на свежем воздухе. Зайдя в магазин, я заплатила одиннадцать долларов за полный бак бензина (боже, ну и цены у них!), а на сдачу купила пять пачек сигарет, пару шоколадных батончиков и большую чашку кофе. Затем я снова загрузила Джеффа в детское кресло и всучила ему резиновую погремушку, которой он, похоже, обрадовался, и я надеялась, что она отвлечет его на время пока мы будем пересекать границу Соединенных Штатов. Наконец я села за руль, сделала глубокий вдох, повернула ключ в замке зажигания и тронулась с места.

На выезде из Канады не было никаких препятствий — лишь дорожный щит благодарил нас за посещение страны и желал Bon Retour[44]. Дальше тянулись пятьсот ярдов нейтральной территории, и вот я подкатила к будке с развевающимся на флагштоке звездно-полосатым полотнищем и приветственным плакатом: «Добро пожаловать в Соединенные Штаты!»

Я была единственным путешественником в столь поздний час. Пограничник медленно вышел из будки. Это был коренастый мужчина лет тридцати — сорока, в зеленой униформе и широкополой шляпе лесника. Он приблизился к машине, кивнул мне, потом изучил номерные знаки, еще раз обошел автомобиль и остановился возле открытого пассажирского окна.

— Добрый вечер, мэм, — сказал он.

— Здравствуйте. — Я выдавила из себя улыбку.

— Вы что-то очень поздно путешествуете… или, скорее, очень рано.

— Это не от меня зависело, сэр. — И я объяснила, что навещала своих друзей в Квебеке, но несколько часов назад позвонил мой муж, сообщив, что его отец умирает. — Я бы могла остаться до утра, но знала, что не прощу себе, если не вернусь…

— Да, я понимаю. Как давно вы выехали из Штатов?

— Два дня назад.

— У вас есть документы на вас и на ребенка?

Я вручила ему паспорт и свидетельство о рождении.

— Это железное удостоверение личности, — улыбнулся он.

Внимательно изучив документы, он вернул их мне и спросил, везу ли я что-то из Канады.

— Разве что пару пачек сигарет.

— Что ж, можете ехать. Только не гоните.

И он махнул мне рукой на прощание.

Я помахала в ответ. Первый барьер взят. Я бросила взгляд на часы. Три часа десять минут. Если мне удастся держать скорость, в Пелхэме я могу оказаться в половине девятого — времени достаточно, чтобы помыть посуду, наспех прибраться в квартире, принять душ и домчаться до аэропорта Портленда.

Джефф капризничал всю дорогу. Я дважды останавливалась, чтобы переодеть/покормить/убаюкать его, а он все не успокаивался. Но у меня не было другого выбора, кроме как мчаться вперед, стараясь не заснуть за рулем, настраивая себя на долгий и утомительный день.

Солнце взошло в начале восьмого. А еще через пятьдесят минут я въехала в Пелхэм. Как только я принесла Джеффа в дом и уложила, он вырубился. Как же я ему позавидовала. Если учесть, что и ночь накануне выдалась без сна (все из-за моих мук совести и сексуального безумия), я бодрствовала вот уже двое суток.

Впрочем, у меня не было времени на то, чтобы копаться в своих ощущениях. Я знала, что надо привести дом в порядок и поскорее выматываться. Так что я поспешила на кухню, перемыла всю посуду и сковородки, почистила ванную, пропылесосила спальню и проверила, не осталось ли возле кровати каких-нибудь следов чужого присутствия (вроде сигаретного окурка или мужского белья). Потом я приготовила кофе и бросилась в душ, под мощную струю воды, надеясь взбодриться. Потом спустилась в прачечную с охапкой белья и с ужасом заметила, что простыни, которые были запущены в стирку прошлой ночью, уже сохли, развешанные на бельевой веревке. Я застыла в изумлении, задаваясь вопросом, не сошла ли я с ума, забыв о том, что сама их развесила, и тут за моей спиной раздался голос:

— Надеюсь, ты не против, что я помог тебе с бельем?

Я обернулась. Это был Билли, он стоял с ведром в одной руке и длинной лестницей под мышкой.

— Это ты развесил простыни?

— Да, — широко улыбнулся он. — Видел, как ты положила их в стирку вчера вечером, перед тем как уехала с этим парнем…

— Ты видел меня в прачечной?

— Да, я просто шел мимо…

— Билли, — произнесла я спокойным и рассудительным тоном, — прачечная находится на заднем дворе… и это означает, что ты мог видеть меня, только если намеренно зашел во двор…

— Я не шпионил, не подумай ничего такого, — вдруг начал оправдываться он. — Я просто наблюдал, вот и все.

— Послушай, я не сержусь на тебя, — сказала я, решив, что сейчас не время обсуждать, в чем разница между «шпионить» и «наблюдать».

— Точно?

— Абсолютно.

— Вот и хорошо, потому что я собирался помыть вам окна сегодня утром.

— Это совсем не обязательно.

— Я обещал доктору еще неделю назад, до его отъезда.

— Что ж, тогда, конечно, вымой.

— Ты точно не сердишься на меня?

— Мы же друзья, Билли.

Счастливая улыбка разлилась по его лицу.

— Конечно, друзья, — сказал он, — и я никому не скажу, что видел, как ты ночью уезжала из города с тем парнем.

О боже…

— Я просто отвозила его на автовокзал в Льюистон.

— Но тебя не было всю ночь.

— Откуда ты знаешь?

— Твоей машины не было на месте до самого утра.

— У меня спустило колесо, пришлось заночевать в мотеле.

— С парнем? — усмехнулся он.

— Вот уж нет, — ответила я. — Он уже уехал на автобусе, прежде чем у меня спустило колесо.

— Ты поцеловала его на прощание?

— Что?

— Я однажды видел, как ты целовала его.

— Где ты это видел?

— В твоем окне.

— Когда?

— Как-то вечером, пару дней назад.

— Во сколько?

— О, было уже довольно поздно. Я как раз гулял, а у тебя в окне горел свет, я посмотрел и увидел, как ты целуешь того парня.

— Кто-нибудь еще был с тобой?

— Да нет, откуда… На улице уже не было ни души. Я один гулял.

— И ты говорил кому-то, что видел меня?..

— Да нет же, черт возьми. Ты же мой друг. Я бы никогда не предал друга.

Я уже хотела коснуться его руки, но передумала, вспомнив, что произошло однажды, когда я совершила такую ошибку.

— Я очень ценю это, Билли. У друзей бывают секреты, и я очень, очень рада, что ты сохранишь все в тайне.

— Ты хочешь уйти от доктора к этому парню? — спросил он, все так же непринужденно и беззлобно.

— Конечно нет. Это был всего лишь поцелуй на ночь, вполне безобидный.

— Долгим поцелуй на ночь, насколько я заметил, — сказал он, заливаясь своим глуповатым смехом.

Я не могла понять, то ли он угрожает мне… то ли это его манера пересказывать события.

— Это был всего лишь поцелуй, вот и все. Но если ты расскажешь кому-нибудь про этот поцелуй и про то, что я не ночевала дома, у меня будут большие проблемы.

— И ты перестанешь со мной дружить?

— Давай так рассуждать: предположим, ты доверил мне свой секрет, а я всем разболтала, — как ты отнесешься ко мне после этого?

— Я перестану с тобой дружить.

— И правильно сделаешь, — сказала я. — Потому что друзья умеют хранить секреты.

— Конечно умеют.

— Значит, я могу доверить тебе свой секрет, Билли?

— Еще бы.

— Спасибо тебе.

Он смущенно улыбнулся и сказал:

— Могу я теперь помыть у вас окна?

Всю дорогу до аэропорта Портленда меня мутило. Я страшно переживала, что Билли ненароком проболтается, и тогда вся моя жизнь полетит в тартарары. Вскрыв новую пачку сигарет, я выкурила три штуки подряд. Мои легкие уже разрывались после восемнадцати часов непрерывного курения.

Дэн вышел из здания аэропорта, помахал нам, потом устало обнял и поцеловал меня, взял на руки Джеффа, сказав «Привет, богатырь», и снова передал его мне.

Когда мы сели в машину, он потянул носом, поморщился от стойкого запаха сигаретного дыма:

— Боже правый, ты что смолишь как паровоз?

Я промолчала, но втайне обрадовалась, что он сам сел за руль. Сидя на пассажирском месте, я слушала его злой монолог с жалобами на медперсонал заштатного госпиталя Гленз Фоллз и равнодушие некоторых давних соседей…

— Я тебя утомил? — спросил он.

Я встрепенулась, догадавшись, что задремала.

— Извини. Наш сын устроил мне сегодня веселую ночь. Будил через каждые два часа.

— Я совсем не хотел предстать старой брюзгой. Просто неделя выдалась жуткая.

Я погладила его по щеке:

— Хорошо, что ты вернулся.

— Твой гость уехал?

— Вчера вечером.

— Мешал тебе?

— Немного. Это один из тех занудных леваков, которые постоянно рассуждают о революции.

— Что ж, уверен, твой отец был доволен, что ты его приютила.

— Не сомневаюсь.

По дороге домой мы заехали в Бриджтон за продуктами. Когда мы подъехали к Пелхэму, я почему-то представила, что у врачебного кабинета нас встречает Билли и бросается ко мне со словами: «Я так никому и не рассказал, что ты целовалась с тем парнем!» Но Билли, слава богу, не было. Дэн скользнул взглядом по квартире и проворчал, что пора встретиться «с этим Симсом» и выяснить, когда мы сможем переехать в дом Бланда. Я приготовила ланч. Потом, когда Джефф заснул, Дэн положил руку мне на бедро и кивнул в сторону спальни. Хотя мне хотелось кричать от усталости, я послушно последовала за ним, разделась, расставила ноги и попыталась изобразить страсть.

Потом я провалилась в сон и проснулась от телефонного звонка. За окном было уже темно. Я посмотрела на часы. Пять сорок две вечера. Я проспала около трех часов. Дэн заглянул в спальню:

— Чувствуешь себя лучше?

— Да, немного. Спасибо, что дал мне подремать.

— Не стоит. Послушай, звонит твой отец.

— Скажи ему, что я перезвоню.

Но я не стала перезванивать ему в тот вечер. На следующее утро телефон зазвонил в половине девятого. Но это был не мой отец — звонила медсестра Басс, она хотела поговорить с Дэном. Положив трубку, он потянулся за пальто и своим медицинским чемоданчиком:

— Похоже, у сына Джози Адамс разыгрался тонзиллит. Я вернусь через час, не позже.

Прошло пять минут, и снова раздался телефонный звонок.

— Ханна, это отец.

Я молчала.

— Ханна?