Райский остров Картленд Барбара

— Куда она уехала?

Мужчина покачал головой; затем, через несколько секунд, словно отыскав нужное слово в своем слишком скудном словаре, сказал на голландском:

— От-сюда… Уехать от-сюда!

Граф непонимающе уставился на него. Затем, бросив свою лошадь прямо во дворе, он прошел к бали, которое, как он знал, Роксана использовала вместо гостиной.

Он сразу же увидел, что и там никого нет, и торопливо проследовал дальше. Ее спальня также была пуста. На кухне тоже никого не было.

Он с удивлением огляделся вокруг, затем принялся тщательно обследовать помещения.

Нигде не было ни души. Он нашел комнату, где, по всей видимости, спала Гитруда, но там тоже не было никакой одежды.

Он вновь прошел во двор. Повозка была уже нагружена деревянными скульптурами Роксаны и готовилась выехать через ворота со двора.

Граф поднялся на высокий настил студии и подошел к столу, где Роксана держала маленькие вырезанные фигурки, которые, как она ему говорила, она делала для подарков.

Он вспомнил о богине, вырезанной из сандалового дерева, которая, по ее словам, должна была защищать его, а затем взглянул на изящную маленькую ручку с тщательно вырезанными согнутыми пальцами.

Граф взял со стола эту руку, понимая, что должен сохранить ее, и еще он подумал с внезапно охватившей его душу паникой, что, возможно, это все, что у него осталось от нее, чем он может когда-либо обладать.

Держа в руках эту фигурку, он вернулся назад во двор и подхватил поводья своей лошади.

Было бесполезно разговаривать с этими двумя мужчинами, которые уже собирались выводить своих буйволов со двора. Ясно, что они его просто не поймут.

Граф вышел через ворота и вдруг, к своей радости, увидел Понока, который направлялся в его сторону.

Вспомнив, что Понок кое-как изъясняется на голландском и что граф был представлен ему в качестве друга Роксаны, он понадеялся, что, возможно, ему удастся выяснить хоть что-нибудь об отъезде девушки.

Он торопливо направился к нему и прямо, без вступления, спросил:

— Где мисс Бакли, Понок?

Понок вежливо ему поклонился.

— Уехала! — сказал он, так же как и мужчины с повозкой, которых он спрашивал перед этим.

— Куда? И почему так внезапно?

Граф догадался, что Понок его не понимает. Он смотрел на Понока взглядом, полным безнадежного отчаяния; и, увидев этот взгляд и поняв, как сильно этот человек хочет получить ответ на свой вопрос, балиец сделал знак, который граф истолковал как просьбу оставаться на месте.

Граф кивнул, и Понок быстро побежал назад в деревню.

Прошло несколько минут. Граф стоял в тени деревьев, сжимая поводья лошади и лихорадочно пытаясь понять, что же могло произойти с Роксаной. Он не сомневался, что и настойчивость губернатора, и их случайная встреча в лесу одновременно послужили причиной внезапного отъезда девушки.

Но куда она могла уехать? Если только она сейчас не у своего учителя, Айда Анак Тему. Но он почему-то не очень на это рассчитывал.

Граф решил, что, как только вернется Понок, если только он не скажет ему чего-нибудь более определенного, он сразу же направится в лес, к дому Айда Анак Тему, найдет мастера-резчика и спросит его, знает ли он что-нибудь о Роксане.

Затем, когда он уже начал подозревать, что Понок попросту забыл о нем, граф увидел, как тот возвращается, но не один. Его сопровождал пожилой мужчина, у которого не гнулась нога и поэтому он не мог идти слишком быстро.

Граф направился вместе с лошадью навстречу, и, когда подошел к ним, пожилой мужчина сказал довольно сносно по-голландски:

— Здравствуйте, ваша милость. Я Кантор, староста этой деревни.

Граф облегченно вздохнул.

Он знал, что голландцы учредили во всех деревнях должность деревенского старосты, которая была платной, и естественно, что на эту должность старались подбирать людей, которые говорили по-голландски.

— Я граф Ван Хаан, — сказал он. — Я гость его превосходительства губернатора. Сегодня утром я приехал сюда увидеться с мисс Роксаной Бакли, но, как я понял, она куда-то спешно уехала.

У старосты состоялся весьма продолжительный диалог с Поноком, от которого граф, сгорающий от нетерпения, начал понемногу приходить в ярость.

Затем наконец староста обратился к графу:

— Понок сказал мне, ваша милость, что он не хочет причинять неприятности мисс Бакли, но она говорила ему, что вы — ее друг, поэтому мы чувствуем, что можем вам доверять.

— Клянусь вам, — торжественным тоном произнес граф, — что я бы ни за что не стал причинять вред мисс Бакли каким бы то ни было образом. Я желаю ей только добра.

Староста что-то сказал Поноку, и тот тут же разразился длиннейшим монологом, перемежаемым только редкими кивками головы старосты, который показывал таким образом, что понимает его.

Когда Понок наконец высказал все, что хотел, граф, который уже просто больше не мог сдерживаться, спросил:

— Так где она? Что с ней случилось?

— Понок говорит, — ответил ему староста, — что мисс Бакли вместе с пожилой леди уехали рано на рассвете в повозке. Он видел их, но думает, что они не собирались прощаться.

— Куда они поехали? — повторил свой вопрос граф.

Староста взглянул на Понока, и граф заметил едва уловимое движение, которое, без сомнения, означало «нет».

— Послушайте, — принялся он убеждать их, — мне совершенно необходимо узнать, что случилось с мисс Бакли, потому что у меня есть для нее очень важные новости, которые я должен обязательно ей сообщить.

Староста принялся в чем-то убеждать собеседника, и, так как граф наблюдал за лицом Понока, он почувствовал, что его слова не произвели на того ровным счетом никакого впечатления.

— Попросите его, — умолял он старосту. — Объясните, что я могу ему заплатить столько, сколько он пожелает, но мне необходимо знать, где мисс Бакли, и это мне нужно только ради ее пользы.

И снова староста перевел его слова, и снова граф, уже потеряв всякую надежду, отметил, что Понок остался равнодушен к его просьбе.

Тогда он сказал:

— Губернатор послал сюда солдат. Они могут быть здесь с минуты на минуту. Им приказано отвезти мисс Бакли силой в дом к губернатору.

Он увидел, как в глазах старосты мелькнул испуг. А затем он заговорил с Поноком уже совсем другим тоном, не так спокойно, как раньше, передавая ему слова графа и что-то горячо ему доказывая.

Они обменялись несколькими беглыми фразами, с невероятной, даже несколько озадачивающей быстротой произнося слова, и затем староста сказал:

— Понок верит, что вы друг мисс Бакли, но он говорит, что не надо беспокоиться. Она в безопасности.

— Откуда вы это можете знать?

— Сколько сейчас времени, ваша милость?

Граф совершенно не мог понять, зачем надо было задавать такой вопрос в середине разговора, но, поскольку он был намерен вытянуть из этих людей все, что только можно, в отношении Роксаны, он решил проявлять максимум терпения и покорно взглянул на часы.

— Чуть больше девяти часов, — сказал он.

Оба мужчины уставились на часы, затем Понок сказал несколько слов старосте, очевидно, разрешая ему теперь говорить, так как тот произнес:

— Понок сказал, что мисс Бакли забрала всю свою одежду с собой на повозке.

— И что это значит? — спросил недоуменно граф.

— Они отправились в долгий путь, — пояснил староста.

— Но куда? Куда именно они поехали?

— Понок не уверен, но думает, мисс Бакли отправилась по тайной дороге, что ведет в горы.

— В горы? — повторил граф с недоумением. — Что значит — в горы? Куда именно?

Староста подошел к нему почти вплотную, а затем так тихо, что граф едва мог его услышать, он сказал:

— На юг. Туда, где нет голландцев.

Дорога, по которой они двигались, была удивительно красивой, и в любое другое время Роксана любовалась бы окрестностями, взбираясь все выше и выше по вьющейся между скал каменистой дороге, начинающейся от рисовых полей.

В самом начале, перед подъемом, они встретили нескольких женщин, двигающихся своей легкой горделивой походкой друг за другом с тяжелыми корзинами на голове.

Однако это были единственные люди, попавшиеся им на пути. Потом они остались наедине с безмолвной, дикой красотой вздымающихся вокруг них гор. Роксана знала, что эти горы, по верованиям Ньомана, были населены множеством разных божеств, чужих духов и мстительных демонов, которые могли напасть на них в любой момент.

Все деревни, мимо которых они проходили, скорее напоминали миниатюрные крепости. Каждая была окружена стенами в пять футов высотой, крытыми пальмовыми листьями.

Такие стены воздвигались для защиты от злых демонов, которые, как известно, спускались по ночам с гор.

В первую ночь своего путешествия они остановились в деревне у родственников Айда Анак Тему, которые более чем радушно приняли их, вместе с тем проявляя почти детское, неуемное любопытство, словно гости спустились с гор, где общались с духами.

Калитка в стене, окружающей всю деревню, была удивительно узкой, в нее мог пройти только один человек.

Им пришлось оставить свою повозку снаружи, но лошадь, которая была впряжена в нее, завели внутрь.

Сразу за калиткой возвышалась кирпичная защитная перегородка, служащая для того, чтобы задерживать злых джиннов, которые вознамерились бы проникнуть в деревню.

Чтобы окончательно убедиться в том, что жители деревни вполне защищены от всяких нежелательных нашествий, сразу за морем зелени деревню окружал частокол из тонких бамбуковых шестов, с которых гроздями свисали охранительные амулеты всевозможных форм и размеров.

В первый день они проделали большой путь, чтобы быть уверенными в том, что, если даже голландцы узнали, куда направилась Роксана со своими спутниками, уже не имели бы возможности догнать их и вернуть назад.

Роксана видела, как нервничал Ньоман, все время погоняя своего маленького конька. Лошади на Бали отличались небольшими размерами по сравнению со своими собратьями из других стран, но были чрезвычайно выносливыми.

Сейчас этой маленькой лошадке приходилось нелегко, особенно когда им пришлось двигаться по горной каменистой дороге. Она упорно двигалась вперед и тащила повозку, груженную вещами женщин и ребенка. Сбором вещей занималась Гитруда, решая, что необходимо взять с собой, и упаковывая багаж.

Оставив без внимания большие кожаные саквояжи, в которых они привезли вещи из Европы, Гитруда завернула все вещи, свои и Роксаны, в льняные простыни.

Эти тюки лежали сзади на повозке, но, даже захватив из дома только самое необходимое, Роксана чувствовала неловкость от того, что они нагрузили такую тяжелую поклажу на маленькое животное.

Пока что лошадка не подводила их, и с невероятной, по мнению Роксаны, скоростью они выехали с равнины и направились по горной дороге. Вскоре они попали из влажного жаркого климата в более прохладный, что вначале показалось весьма приятно.

Однако ночью им пришлось натянуть на себя всю теплую одежду, которая у них была с собой. Роксана и Гитруда лежали рядом на соломенном матрасе, положив между собой Карела, чтобы мальчик не замерз.

На следующий день, на рассвете, поблагодарив радушных хозяев и оставив им некоторую сумму денег, которая вызвала нескончаемый поток благодарности, две женщины и маленький мальчик в сопровождении неразговорчивого Ньомана тронулись в путь.

Роксана подумала, что у нее хотя бы есть достаточно много денег, чтобы чувствовать себя независимой от обстоятельств.

Когда они только приехали на Бали, ее дядя решил, что должен сохранить на всякий случай деньги, которые привез с собой, передав их в надежные руки. Но потом оказалось, что ему бы пришлось передавать деньги на хранение через официальных лиц из местного голландского управления, а он был уверен, что в этом случае у них возникли бы ненужные вопросы по поводу его расходов. Он не хотел, чтобы кто-то вмешивался в его денежные дела и даже мог ограничить выдачу ему необходимых сумм.

Вскоре он обнаружил, что все балийцы держат свои деньги дома, спрятав их в соломенной крыше или даже просто зарыв во дворе в определенном месте. Здесь, на острове, практически не было воровства, так же как и других мало-мальски серьезных преступлений.

Двери в деревнях никогда не запирались, они даже не знали, что такое замки и запоры.

Тюрьмы, которые построили европейцы на этом райском острове, были совсем крошечные, и самых серьезных преступников власти были вынуждены отправлять на Яву, чтобы обеспечить им надлежащую охрану.

Так и вышло, что большая часть денег, которые привез с собой дядя Питер, они хранили в неглубокой яме, вырытой под одним из бали. Кроме того, у Роксаны была с собой немалая сумма, которую она спрятала в крыше своего бали, служащего ей спальней.

Остальные деньги они оставляли в сундуке, зная, что никто из чужих не возьмет их оттуда.

— Наших денег хватит на много месяцев, а если будет необходимо, то и на несколько лет, — сказала девушка Гитруде.

— И все равно не следует быть расточительной, мисс Роксана, — ответила ей экономная Гитруда.

И вот теперь в трудные минуты на протяжении своего долгого пути они могли щедро вознаградить тех, кто не только радушно принимал их, но предоставлял им кров и защиту.

На второй день пути они с восхищением впервые увидели вдали величественные контуры вулкана, который, как говорили Роксане, возвышался на три тысячи метров над уровнем океана.

Роксане захотелось когда-нибудь увидеть его вблизи и, может быть, посетить знаменитый храм, который, как она слышала, приютился у подножия вулкана.

Впрочем, в данную минуту такие мысли не так занимали ее, как прежде. Сейчас она была поглощена только их путешествием на юг и мыслями об их безопасности.

Остров распростерся в ширину всего на пятьдесят миль от северного до южного побережья, но они не могли совершать ежедневно большие переходы, потому что путь их лежал по горным тропам и их лошади было трудно двигаться по пешеходным каменистым тропам, по которым им самим подчас приходилось идти с большим трудом.

На третий день их путешествия стало очевидно, что если они устали от пути, то их лошадка совершенно выдохлась.

К счастью, почти во всех деревнях, которые они проезжали, имя Айда Анак Тему было хорошо известно. Иногда они останавливались у родственников мастера, а иногда просто у почитателей его таланта, которые считали за честь предоставить его ученице свое жилище.

Если не считать довольно неприятной манеры обитателей этих деревень постоянно жевать бетель и сплевывать его куда попало, везде было очень чисто и опрятно.

Правда, несмотря на это, Гитруда настояла на том, чтобы стелить их собственные чистые простыни на кровать, которую им предоставляли в гостеприимных домах радушные хозяева и где они спали втроем вместе с Карелом.

Самой же Роксане было не до чистого белья. Она так уставала, что думала только о том, как добраться до постели, и, если бы ей предложили лечь на голом полу, она бы и там мгновенно и крепко заснула.

Из-за своей разбитой любви Роксана чувствовала себя слишком несчастной и думала о том, что, если бы не усталость, она наверняка лежала бы без сна, мечтая о графе, тоскуя, страстно желая увидеть его вновь и снова переживая те минуты отчаяния и вдруг охватившего ее чувства одиночества там, возле дома Айда Анак Тему, когда граф, разгневанный и разочарованный, уходил от нее навсегда.

Казалось, что все тяготы их поспешного бегства, неожиданно свалившиеся на нее трудности этого утомительного путешествия, долгие часы, которые она проводила в заботах о малыше, — все это на какое-то время сделало ее нечувствительной к своим собственным горестям.

Но временами, когда мысли о графе вдруг прорывались сквозь эту защитную оболочку, она на какие-то мгновения чувствовала такую внезапную острую, нестерпимую муку, словно ее сердце пронзали острым кинжалом, и тогда она едва не стонала от невыносимой боли.

И всегда в такие моменты кто-нибудь, либо Карел, требующий к себе внимания, либо Гитруда, заговаривающая с ней в своей обычной деловой, рассудительной манере, возвращали ее к действительности, и Роксана каждый раз осознавала, что обычные повседневные заботы, удерживающие ее на плаву, не дающие погрузиться в пучину отчаяния, по сути дела, помогают ей пережить эту трагедию и не сойти с ума от горя.

На третий день своего путешествия они оставили позади холодные высокогорья и вновь стали спускаться вниз, во влажную жаркую атмосферу и сверкающие на солнце зеленые долины южного Бали.

Вновь они увидели перед собой яркую зелень рисовых полей, пышно цветущие кустарники и деревья, а крестьяне, которых они встречали, казалось, двигались даже с еще более медленной ленивой грацией, чем их соплеменники с северной части острова.

Они провели еще одну ночь в довольно большом селении и наутро увидели перед собой безбрежную голубизну моря. Даже лошадь, казалось, побежала быстрее, потому что вдали уже показалось место их назначения.

Роксана уже знала от Ньомана, что они направляются в большую деревню на берегу моря, где живет один из самых способных учеников Айда Анак Тему, который уже завоевал признание и широкую известность как великолепный резчик по дереву.

Гвида Тано встретил их взволнованно. Было очевидно, что его не оставила равнодушным просьба его учителя помочь талантливой ученице, а кроме того, он был рад вновь встретиться с Ньоманом, которого хорошо знал и любил. Не успели они переступить порога его дома, как он тут же захотел продемонстрировать свои работы Роксане, явно ожидая ее одобрения.

Жилище Гвида Тано состояло из дюжины бали и такого количества маленьких святилищ богов, какого Роксане еще ни у кого не приходилось видеть прежде.

Гвида выглядел весьма процветающим человеком, и Ньоман сказал Роксане, что он предполагает, что, когда Айда Анак Тему умрет, Гвида Тано станет самым лучшим мастером на всем Бали.

Его работы произвели сильное впечатление на Роксану, хотя они не были так хороши, на ее взгляд, как работы его учителя. Впрочем, она могла быть пристрастна в этом вопросе.

Так или иначе, но было невозможно не признать, что некоторые его работы были просто великолепны, и ей вдруг с непреодолимой силой захотелось показать их графу и услышать его мнение на их счет. Она уже не раз ловила себя на том, что, когда она видела что-то необыкновенно прекрасное, ей больше всего на свете хотелось, чтобы рядом был граф, который мог бы разделить ее восторг.

Когда обмен любезностями был завершен и она высказала свое искреннее восхищение его работами, Гвида Тано предложил им немного перекусить и отдохнуть. После трапезы Роксана спросила у хозяина, не может ли он посоветовать им, у кого она могла бы купить или снять дом.

Гвида Тано радостно заулыбался и заверил ее, что эту проблему будет очень легко решить. Если она сможет хорошо заплатить, здесь есть чудесное жилье, состоящее из множества бали, которое слишком дорого для простого жителя деревни.

Роксана уверила его, что готова заплатить, конечно, в пределах разумного, и Гвида Тано сообщил ей, что совсем близко расположен дом, примыкающий к его собственному жилищу, прямо внутри общей ограды.

Первоначально он принадлежал его старшему сыну, но тот вместе с семьей уехал в Сингапур.

Роксана с удивлением взглянула на него, и Гвида Тано объяснил:

— Мой сын очень умный. Он художник, хочет продавать свои картины. Но здесь, на Бали, у него бы никто ничего не купил — у нас нет крепких стен, на которые можно вешать тяжелые картины в рамах.

Это было действительно так, и они весело посмеялись. Вряд ли легкие бамбуковые занавески, которые служили им стенами и которые они то поднимали, то опускали, отгораживаясь от солнца или дождя, в зависимости от погоды или времени года, могли бы выдержать тяжесть картины в деревянной раме.

Гвида Тано принес одну из картин сына, чтобы показать ее Роксане, и она увидела, что его работа не только красива, но и очень своеобразна. Девушка была уверена, что его картины ждет коммерческий успех среди англичан, живущих в Сингапуре.

Они разговаривали, обсуждали картины и скульптуру, а Роксана в это время с облегчением думала, что им наконец-то не надо никуда дальше идти или ехать и что здесь им ничего не угрожает.

Дом действительно был очень удобный и прекрасно им подходил. А Гвида Тано пообещал им одолжить все, что им необходимо для того, чтобы устроиться на новом месте, пока они себе не купят.

— Что я действительно хочу, — сказала с чувством Гитруда, когда они наконец ушли от их не в меру болтливого хозяина, — так это кухню, где я бы могла приготовить нормальную еду!

У Роксаны было слишком тяжело на душе во время всего путешествия, чтобы обращать внимание на то, что она ест, но Гитруда считала неизменный рис, мясо морских черепах и кокосовое молоко не просто однообразной пищей, но почти несъедобной.

Роксана не сомневалась, что гостеприимные хозяева, которые встречались им в пути, с удовольствием бы забили молочного поросенка в честь их приезда, но Ньоман настаивал на коротких передышках, и на приготовление пиршества не было времени.

Обычно, когда они добирались до какой-нибудь деревни уже под покровом ночи, все, что им было нужно, это немного легкой еды и место, куда можно было приклонить голову.

Карел хорошо перенес поездку и мирно спал во время путешествия на чистом воздухе, под убаюкивающий скрип колес и мерное покачивание повозки, а пока он жил у Айда Анак Тему, он привык к кокосовому молоку и с удовольствием его пил. А этого напитка всегда было вдоволь, оно было свежее и прекрасно утоляло жажду.

И хотя Гитруда постоянно твердила, что это вовсе не то, что надо растущему организму маленького ребенка, было совершенно очевидно, что веселый, здоровый, постоянно улыбающийся мальчуган чувствовал себя прекрасно на такой диете.

Наконец они устроились в своем новом доме, который находился по соседству с жилищем Гвида Тано. Ньоман уехал обратно на север, получив от Роксаны вместе с огромной благодарностью еще и дорогие подарки, заставившие его с изумлением и некоторым смущением молча откланяться. Гитруда наконец получила свою кухню со всей утварью и чувствовала себя совершенно счастливой.

Теперь пришло время Роксане подумать о своих делах и о себе.

Оцепенение, вызванное поспешным бегством, тяготами путешествия и множеством забот, прошло, уступив место смятению и горю, поселившемуся в глубине ее сердца.

Она тосковала о графе и временами чувствовала себя бесконечно несчастной и такой одинокой, как еще никогда в своей жизни, словно непроницаемый мрак окутал ее плащом отчаяния и одиночества. Она всегда думала о любви как о светлом радостном чувстве, несущем с собой спокойное счастье, полное нежности и доброты.

Но с тех пор как она узнала графа, она поняла, что любовь — это нечто совсем иное: магическое, волшебное, мистическое чувство, сжигающее душу и поднимающее ее до таких высот, о каких она не могла раньше и мечтать. Любовь наполнила ее необыкновенным ощущением полноты жизни, окрылила душу, дала новые силы и раскрыла в глубине ее сердца такие чувства и эмоции, о которых она даже не подозревала.

А затем в один миг все рухнуло, погрузив ее в бездну отчаяния и бесконечной боли, которую едва можно было переносить и которая, казалось, затронула не только душу, но и тело, словно ее разрубили ножами на тысячи маленьких кусочков, каждый из которых болел и кровоточил.

— Я люблю его! Я люблю его! — шептала она и постоянно спрашивала себя, почему же его любовь не оказалась такой же великодушной и большой, как ее, чтобы он мог простить или хотя бы попытаться понять.

Гитруда была права: она должна была убедиться в его абсолютной надежности, прежде чем доверять ему тайну Карела.

К несчастью, ради мальчика она не могла открыть ему всю правду, но почему он не попытался даже поговорить с ней? Что-то выяснить? Почему он сразу же подумал самое плохое?

Теперь Роксана была почти уверена, что граф мог разоблачить их и выдать голландским официальным лицам, и тогда Карела забрали бы у них и, без сомнения, передали бы в сиротский приют на Яву, откуда его уже было бы очень трудно забрать. И виновата в этом могла быть она сама, если бы неосмотрительно доверилась графу. Роксана устала повторять себе, что теперь, раз Карел спасен и ему ничего больше не грозит, она должна быть вполне довольна, ей нечего больше просить у бога и не на что роптать.

Но все эти уговоры не могли смягчить бесконечной боли в ее сердце, заполнить черную пустоту, возникшую в ее отчаявшейся душе, и унять рыдания, которые, стоило ей только остаться наедине с собой, начинали душить ее и утихали только тогда, когда у нее не оставалось сил.

Как случилось, что она обрела рай под цветущим деревом, но только для того, чтобы так же внезапно на следующий же день потерять его? Что это за насмешка судьбы?

Стоило ей только закрыть глаза, как она тут же видела перед собой его лицо, его подозрительный взгляд, слышала его резкие вопросы, заданные безжалостным тоном, и вновь переживала, вспоминая выражение гнева и отвращения, появившееся на его лице после того, как она ответила ему, и то, как он потом резко отвернулся и ушел… даже не обернувшись.

Она убеждала себя, что надо думать не о прошлом, а о будущем, только это сейчас имело значение, но ничего не могла с собой поделать.

Теперь им предстояло каким-то образом покинуть Бали и добраться до Англии вместе с Карелом.

Казалось, что теперь осуществить это должно быть гораздо легче, чем выбраться из северной части острова, но в первые же дни она выяснила, что корабли, которые заходят в порт южного Бали, чаще всего принадлежат Голландии, а по понятным причинам она не могла чувствовать себя в безопасности на борту голландского судна. Случалось, сюда заходили и английские корабли, но, как правило, это были не пассажирские, а грузовые суда.

Ей оставалось только ждать и надеяться, что им повезет и что какой-нибудь счастливый случай занесет сюда пассажирское или, может быть, торговое судно, не принадлежащее Голландии, на котором они смогли бы добраться в безопасности до Сингапура.

Ее надежды не были слишком оптимистичны, и Роксана твердила себе, что надо запастись терпением и ждать, пока судьба не улыбнется им вновь.

Так как она не могла сидеть сложа руки, а Карел был полностью на попечении Гитруды, которая в нем души не чаяла, и почти не нуждался в ее заботах, Роксана решила вновь заняться любимым делом и закупила у человека, который снабжал Гвида Тано, несколько кусков превосходного дерева.

Но тут она столкнулась с неожиданной трудностью, которая совершенно обескуражила ее. Она всматривалась в эту древесину, пытаясь представить будущее изделие, но видела только то, что переполняло ее душу, — перед ее мысленным взором вставало лицо графа.

Она попыталась себя убедить в том, что это нелепо, но ничего не помогало, это было, видимо, неизбежно.

Тогда она взяла маленькие куски дерева и, вглядываясь в них, увидела его руку.

В конце концов Роксана сдалась и начала работать над его лицом, учась находить удовольствие в той щемящей боли, которую она чувствовала, вырезая его прекрасные благородные черты, великолепный высокий лоб и красивую, правильной формы голову.

— Неужели вы не могли найти что-нибудь получше для своей работы? — резко спросила однажды Гитруда.

Роксана не отвечала, и она продолжила:

— Может быть, вы, конечно, думаете, что вы сейчас несчастны, но только однажды вы поймете, как вам повезло, что вы избежали настоящего несчастья.

— Почему ты так настроена против графа? — удивилась Роксана.

Хотя Гитруда явно недолюбливала графа и, видимо, осуждала его, Роксана была рада, что имела возможность хоть с кем-нибудь поговорить о нем, потому что он занимал все ее мысли и все чувства, и даже такие разговоры приносили хоть и небольшое, но облегчение ее истосковавшейся душе.

— Слишком много женщин были всегда влюблены в него как кошки! — резко выпалила Гитруда. — Не много-то они значили для него! А вы просто одна из этой толпы!

— И ты полагаешь, что мужчина чувствует одно и то же к разным… женщинам, которых он… любит? — спросила Роксана, чувствуя, как что-то кольнуло ее в сердце.

— Я бы совсем не удивилась, если бы так было, — заявила Гитруда.

Но Роксана прекрасно понимала, что задала вопрос, на который ее служанка не могла бы ответить.

Гитруда вышла, а Роксана вдруг обнаружила, что смотрит на черты лица графа, проступающие из куска древесины, и они расплываются перед ее глазами, на которые вдруг набежали слезы.

«Неужели тот поцелуй так мало для него значил?» — в отчаянии спрашивала она себя уже в который раз.

Для нее самой это было как небесный свет, вдруг пролившийся на нее, восторг, который поднял ее душу к небесам; все дело было в нем, в графе, и Роксана подумала, что уже никогда не сможет испытать ничего подобного, пережить такой восторг и такое счастье!

Она не могла больше работать из-за слез, заливающих ее глаза. Роксана отложила в сторону резец.

Она знала, что ее никто не может увидеть, поэтому, не стесняясь, обняла руками деревянную голову и прижалась щекой к отполированной поверхности дерева, казавшейся такой же теплой и гладкой, как настоящая человеческая кожа.

— Я люблю тебя… — прошептала она еле слышно, прерывающимся от рыдания голосом. — Я так люблю тебя, но я больше этого не вынесу… я не могу больше так страдать… я просто умру! Боже, помоги мне вынести эту боль!

Слезы, сбегая с ее щек, капали прямо на лицо деревянной незаконченной скульптуры.

И когда Роксана вдруг почувствовала, что не одна находится в комнате, она подняла глаза и увидела самого графа, стоящего возле нее!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В первое мгновение они оба застыли, словно превратившись в каменные изваяния, говорили лишь их глаза, в которых отразились все бушевавшие у них в душах чувства…

А затем, едва слышно вскрикнув, словно ребенок, вдруг обнаруживший спасительное укрытие от страшной опасности, Роксана бросилась в объятия графа, которые он раскрыл для нее.

Сначала он просто держал ее, прижимая к себе, потом поцеловал сначала в губы, затем в мокрые припухшие глаза, а потом принялся целовать, с жадностью и нежностью, ее залитые слезами щеки и снова губы, словно был не в силах оторваться от нее.

Ей показалось, что ее молитва услышана и небеса сжалились над ней, вернув ей все, что она потеряла и без чего не могла жить. Наверное, так чувствуют себя души, попавшие в рай после долгих страданий, думала она, едва переводя дух от охватившего ее восторга.

А граф продолжал целовать ее, и она уже больше ни о чем не могла думать, только чувствовать прежний восторг от того, что он здесь, рядом, что все теперь изменится, что она больше не будет так одинока и несчастна, как все эти долгие дни и ночи после своего бегства, и что теперь она снова станет его частью, как и тогда, после их первого поцелуя.

Наконец он оторвался от ее губ и, подняв голову, взглянул ей в лицо, такое прекрасное, каким он прежде еще никогда его не видел. Ее глаза светились любовью и счастьем, длинные ресницы были мокрыми от слез, прелестные губы дрожали, но не от страха, а от изумления перед страстью и нежностью его поцелуев. Как она была хороша в эти мгновения!

— Я… люблю тебя! — прошептала она и сама не узнала свой голос, который, как ей показалось, звучал откуда-то издалека.

— Как же ты могла бросить меня? Как ты могла уехать, сбежать? — спрашивал он, пытаясь справиться с дрожащим от волнения голосом. — Я чуть с ума не сошел, потерял голову от ужаса, вообразив, что я никогда тебя больше не увижу!

Она едва слышно вздохнула, чувствуя себя невыразимо счастливой.

И тогда он снова принялся покрывать нежными и страстными поцелуями ее щеки, глаза, губы, волосы, шею… Он продолжал прижимать ее к себе все сильнее и сильнее, словно боялся, что может снова потерять в любую минуту. Он сжимал свои объятия, пока их тела, казалось, не слились в одно тело и души не стали единой душой.

Наконец, когда стало казаться, что не в силах человеческих вынести это напряжение чувств, охвативших их, он спросил прерывающимся от бурного дыхания голосом:

— Но я все-таки нашел тебя, моя любимая, и клянусь, что теперь я больше никогда тебя не потеряю. Скажи, как скоро ты выйдешь за меня замуж?

Он увидел, как в ее глазах вспыхнул удивительный свет, сделавший его любимую невыразимо прекрасной.

Она положила голову ему на плечо и сказала:

— А что… скажут твои голландцы? Как ты смог… уехать от них… без их ведома?

Внезапно страшная мысль пронзила ее, и прежний страх за Карела с новой силой вспыхнул в ее мозгу.

— Их нет… с тобой? Ты не… пришел для того, чтобы… забрать нас назад? Ты не с ними заодно?

— Ну, разумеется, нет! — успокаивающе ответил граф. — Неужели ты и в самом деле могла подумать, что я мог вот так прийти, чтобы забрать вас назад? Это было очень мудро с твоей стороны, любовь моя, что ты решила бежать. Но все же я бы хотел, чтобы ты больше доверяла мне.

— Как ты нашел меня? Как узнал, что я здесь?

Вопросы сами собой срывались с ее губ, и он, прежде чем ответить, поцеловал ее в лоб.

— Это долгая история. Может быть, мы пойдем и сядем где-нибудь, чтобы было удобнее? Сейчас так жарко, и я бы не отказался, если бы Гитруда предложила мне один из своих удивительно вкусных холодных напитков.

Роксана выскользнула из его объятий и взяла его за руку, как в ту ночь, когда они возвращались по темному лесу после магического танца.

При этом она улыбнулась ему такой милой, такой светящейся от счастья улыбкой, что граф почувствовал, как все в нем переворачивается от щемящего чувства нежности.

«Нигде и никогда больше, — говорил он себе, — не может существовать женщина столь прелестная, столь изысканная в каждом своем проявлении, будь то слово, или движение, или такая вот улыбка!»

Они перешли в соседнее бали, очень похожее на то, которое Роксана использовала в качестве гостиной в своем прежнем доме, на севере, за исключением того, что здесь было заметно меньше мебели.

Наиболее удобным местом для сидения была обычная в таких жилищах кровать, покрытая красивым вышитым покрывалом из тяжелого шелка.

Роксана на минуту оставила графа, и тот услышал, как она окликает Гитруду звенящим от счастья и волнения голосом.

Через несколько минут она вернулась в гостиную.

Когда она вошла, то на мгновение остановилась, глядя на него, словно все еще не веря своим глазам, а потом с радостным возгласом бросилась к нему со словами:

— Это и в самом деле ты! Ты здесь! Неужели я и вправду вижу тебя не во сне и не в мечтах? Это… не сон!

Страницы: «« ... 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

Проведя несколько лет за границей, Мона возвращается в Англию. Она потеряла любимого, и одинокое буд...
Представляемая книга – один из основных трудов Н. П. Бехтеревой – важна не только и не столько описа...
– Так о чем же ты пишешь?– О людях.– Это понятно. А о каких?– О глупых и несчастных. О тех, которых ...
России не понравилось быть трезвой, и врач-нарколог был вынужден снять код. Апокалипсис не заставил ...
Эта история могла произойти только в одной стране – России. Однажды врач-нарколог решил сделать добр...
Эта книга – девятнадцать лет детства и юности одной девочки, главную роль в которых играла бабушка. ...