Ох уж эта Люся Булатова Татьяна

– А куда я должен идти, скажи на милость?

– К бабушке, например. Вера Ивановна будет только рада.

– С какой стати?

– Тогда ты можешь воссоединиться с матерью.

– И не надейся. Квартиру продадут, и она переедет в Москву к сестре.

– Ты можешь выкупить свою часть.

– Тогда дай мне на это денег.

– У меня нет.

– И у меня нет.

Этому «нет» – бесконечное число лет. За это время выросла Роза. Как и обещал Павлик, превратившись в принцессу не пойми какого королевства. Границы этого королевства периодически нарушали принцы разных национальностей и различной степени знатности, но Роза их не замечала. А если и замечала по причине производимого вокруг нее шума, то быстро забывала, даже не успев как следует разглядеть.

– Ты представляешь, – жаловалась Петрова Светке, к этому времени прошедшей огонь, и воды, и медные трубы. – У нее до сих пор нет мальчика.

– У нее не только мальчика, у нее даже девочки нет.

– На что ты намекаешь? – недоумевала Люся.

– Ни на что. У нее нет не только мальчика, но и подруги.

– Что же делать?

– Оставить ее в покое.

– Я за нею боюсь, – признавалась Петрова старшей дочери.

– А за меня ты боялась?

– Я за тебя до сих пор боюсь, – в очередной раз признавалась Люся, а про себя добавляла: «А за Розу – вдвое сильнее. Ты хоть в ухо могла дать, и не только в ухо. А эта от прочитанного на заборе слова в обморок падает».

Петрова глубоко заблуждалась. От слов, написанных на заборе, Роза не испытывала никакого неудобства. В них она разбиралась так же, как в китайских иероглифах. Сказать проще, Роза их даже если и видела, все равно не замечала. Эта девочка вокруг себя не замечала ничего. А потом вдруг выдала обалдевшей матери, что вчера потеряла девственность.

– Ты говоришь об этом так, словно потеряла ключи от подвала.

– Ну что ты, мама. Если бы я потеряла ключи от подвала, папа бы этого просто не пережил, – пошутила Роза.

«Не думала, что у нее есть чувство юмора», – отметила Петрова и продолжила материнскую нотацию:

– Папа этого, действительно, не переживет, если узнает.

– А зачем ему об этом говорить?

– Да незачем, в сущности, – согласилась Люся, обласканная дочерним доверием. – Кто он?

– Какая разница?

– Как это какая разница? Можно подумать, что девственность теряют по нескольку раз в жизни. Все-таки это важный момент…

– Мама, это неважно.

– А что тогда важно?

– Что теперь я как все.

– Ты что, сделала это ради того, чтобы быть как все? – не поверила своим ушам Петрова.

– А ты думала, что я это сделала по любви?

– Мне бы хотелось так думать, Роза, – с грустью призналась Люся.

Позже Петрова нашла в шкафу в коробке из-под обуви дочерний дневник. И прочитала запись, сделанную вечером того рокового, как она считала, дня:

«Ничего особенного. Боли не было. Удовольствия не было. Мама удивилась, зачем я это сделала. Потому что вокруг меня это делают все. Я одна, как полная идиотка, ничего не знала. Могла и дальше так жить, ничего же не изменилось. Просто надоели дурацкие шутки про королевича на белом коне. Надоело быть синим чулком. Эти дуры даже сомневались, что у меня есть месячные, и дразнили амебой».

В следующем месяце злосчастные месячные к дочери так и не явились.

– Беременность?

– Слава богу, нет. Стресс. Это я оказалась в очередной раз беременна.

– От Жебета?!

– При чем тут он? У меня была личная жизнь.

У Петровой, действительно, была личная жизнь, о перипетиях которой она забыла в тот самый момент, когда Роза сообщила, что полюбила мужчину.

Рабу божьему Вадиму было сорок пять лет от роду. Как и положено, женат, имел ребенка, собственное дело полукриминального характера и ко всему прочему – иноземную фамилию, несколько экзотическую для окружающих. Бунту-ри. В соответствующих кругах его называли Грек, что ему заметно льстило.

– Откуда такая фамилия? – спрашивали Вадима постоянно.

Объяснял он всегда обстоятельно и дотошно:

– Я грек.

– Ты грек?

Немного подумав, Бунтури отвечал:

– Да. Наполовину. По отцу.

Родителя Вадик не помнил – в семейном альбоме хранилась одна-единственная пожелтевшая фотокарточка. На ней был запечатлен сидящий на корточках около частного дома мужик в тренировочных штанах и белой майке с тюбетейкой на голове. Рядом с мужчиной столь колоритного вида виднелась коляска, судя по всему, с младенцем.

– Это ты. – Мать Вадима тыкала пальцем в коляску на фото.

– А это? – Сын указывал пальцем на обладателя тюбетейки.

– А это… – Мать отодвигала карточку и, сощурившись, произносила: – Он.

Больше ничего вразумительного о старшем Бунтури не говорилось. Вадим испил всю горечь безотцовщины с лихвой, поэтому, уходя в армию, зачем-то поклялся соседской девочке, что вернется, женится и зачнет с ней сына.

Соседка поверила и отдалась призывнику после праздничного застолья. А потом Вадиму пришлось вернуться, жениться и стать отцом мальчика со своей звучной фамилией. Правда, в отличие от самого Бунтури, ребенок не имел особых перспектив вследствие родовой травмы.

– Пойдет к годам четырем, – обнадеживающе заявил врач. – А пока – постоянный уход и систематические занятия. Изо дня в день… Слышите, мамаша? Изо дня в день…

Лиля – жена Вадима – восприняла факт рождения такого ребенка как личный позор и женскую несостоятельность. Мужу призналась в этом сразу. И сразу же произнесла заготовленную речь:

– Я не оправдала твоих надежд. Не смогла родить тебе нормального сына. Ты можешь уйти и строить свое личное счастье.

Очумевший от перелета Вадим не сразу понял смысл сказанного, но когда Лиля произнесла тираду во второй и третий раз, по-хозяйски рубанул:

– Ребенка не брошу. Мой сын без отца расти не будет.

– А меня? – всхлипнув, спросила счастливая мать.

– И тебя. Давай, показывай наследника.

Младший Бунтури лежал в кроватке, натужно вытянув шею. Голова была развернута в противоположную сторону и запрокинута так, что острый подбородочек смотрел в потолок, а красивые миндалевидные глаза искали источник звука и тревожно шарили по абсолютно пустой стене.

Увидев сына, Вадим пил три дня. На четвертый – взял мальчика на руки и долго ходил с ним по комнате. Подсматривавшая за ним сквозь замочную скважину, Лиля еле сдерживала рыдания, поэтому войти не решалась.

Наконец придала лицу будничное выражение, вытерела слезы, раскрыла дверь и, как ни в чем не бывало, спросила:

– Тебя кормить?

– Нас кормить, – поправил Вадик, и Лиля поняла, что выиграла лотерейный билет.

– Мама, – Роза заглядывала прямо в глаза. – Он хочет с тобой познакомиться. Все тебе объяснить. Поговори с ним.

– Да я не против, – обрадовалась Петрова.

– Можно, он придет к тебе на работу?

– Можно, конечно.

К этому времени Люся ушла из детской поликлиники (после нашумевшей истории с начмедом) в параллельную структуру – с меньшей занятостью и гораздо меньшей ответственностью. Именно там она осуществила свою мечту о частной практике и нашла первых личных клиентов.

Одним из них, кстати, и был Вадим Бунтури. Поэтому, увидев его около своего кабинета, Петрова нисколько не удивилась.

– Приве-э-эт, – улыбаясь, протянула она. – Что-то с Сашей? Лиля мне не звонила…

– Да я… – помялся Вадик, – по другому вопросу, Людмила Сергеевна.

– Понятно. Тебя самого что-то беспокоит. Пойдем. Послушаю, а дальше…

– Не надо меня слушать, – начал раздражаться Бунтури. – Я же говорю. Я по другому вопросу… к вам.

– По какому? – заволновалась Люся (репутация этого относительно молодого человека в определенных кругах ей хорошо была известна).

– Я… насчет… Розы.

– Что-о-о-о? – задохнулась Петрова.

Только теперь до нее дошло, что появление Вадима связано с разговором, который накануне завела Роза. Она смотрела на него и не могла поверить, что именно с ним… ее девочка…

– Людмила Сергеевна, – окликнул ее Бунтури, – Людмила Сергеевна, здесь неудобно разговаривать. Давайте выйдем на улицу.

Петрова на деревянных ногах спустилась по лестнице, даже что-то сказала гардеробщице (типа «ненадолго, скоро вернусь») и села в машину к своему когда-то благодарному клиенту.

– Зачем?

– Что зачем? – переспросил Бунтури.

– Зачем тебе это надо?

– Я люблю ее.

– Я тоже люблю ее, – горько проронила Люся, – поэтому не хочу для нее никаких разочарований. У нее нет опыта. У нее никогда не было серьезных отношений. С тобой у нее нет никаких перспектив.

– А чем я вас, Людмила Сергеевна, собственно, так уж не устраиваю?

– Да всем, – выпалила Петрова. – Во-первых, ты женат.

– Роза знает об этом.

– Во-вторых, у тебя ребенок. Причем больной ребенок.

– И это она знает.

– В-третьих, извини, я буду говорить прямо, у тебя криминальное прошлое.

– Вы хотите сказать, что я бандит?

– Я сказала, у тебя криминальное прошлое.

– У меня и настоящее тоже криминальное, – злобно пошутил Вадим.

– В общем, я против. Ничего из этого не выйдет. Хорошего.

– Откуда вы знаете?

– Я чувствую. Я ведь не первый год живу на свете.

– Я тоже не первый. Кстати, вы не настолько уж меня и старше. В одной школе могли учиться. Я хотел по-хорошему, по-человечески. Не скрываясь. Для Розы это важно, потому что слишком много тайн и так. Ей нужна ваша поддержка. Ну что вам стоит? Скажите, что вы не против.

– Я против.

– Людмила Сергеевна, – вкрадчиво произнес Бунтури. – Не нужно сопротивляться.

– Ты что, мне угрожаешь?

– Я не в этом смысле. Не нужно сопротивляться тому, что между нами происходит. Это уже все равно происходит. Я в состоянии о ней позаботиться. Просто нужно сказать вашей дочери, что вы как мама не против.

– Не могу, – покачала головой Петрова. – Я должна сначала поговорить с Розой.

– Поговорили?

– Поговорила.

– И что?

– И то. Сказала, что не против. Да и потом…

– Потом он проводил меня, – шептала Роза, положив свою голову к матери на колени. – И еще раз проводил. И еще…

– Ты знаешь, что он женат?

– Какое это имеет значение?

– Большое.

– Он не любит свою жену.

– Так все говорят.

– Мама, все – это все. А он – это он.

– Роза, потом ты захочешь другого: семьи, детей.

– Потом…

– Это наступит гораздо быстрее, чем ты думаешь.

– Мне все равно.

– До тех пор, пока ты ощущаешь себя единственной.

– Ты специально так делаешь?

– Что?

– Портишь мне настроение…

– Почему, как только я завожу речь о чем-то серьезном, ты называешь это «портишь мне настроение»?

– Ну потому что ты мне его портишь, – с обидой произнесла Роза.

– Хорошо. Чего ты хочешь от меня?

– От тебя?

– Да, от меня.

– Скажи, что ты не против.

– Я не против.

– Скажи, что ты не возражаешь.

– Я не возражаю.

– Скажи, что не обижаешься…

– Нет. Только я хочу уточнить одну вещь: ты остаешься жить дома или уходишь?

– Вадим снимает квартиру, – уклончиво ответила Роза.

– Это понятно. Ты не отвечаешь мне…

– Мама, не обижайся. Я, наверное, уйду.

– Наверное или уйдешь?

– Уйду.

– Значит, в свободное плавание?

Роза не ответила, перевернулась на живот и уткнулась матери в колени. Полежала минуту, снова перевернулась и, как в детстве, закрыла лицо ладонями. «Смущается», – подумала Петрова и потрепала ее по белокурым волосам. Люся была не права: дочь не смущалась, дочь была отчаянно счастлива, отчего на ее восковой коже проступили пунцовые пятна.

Три дня тайком от Жебета сообщницы собирали вещи. Большую часть Роза отбраковала, мотивируя тем, что в новой жизни им не место.

– А что я буду с ними делать?

– Выкини, – без сожаления советовала Роза.

– Рука не поднимается, – посетовала Петрова.

– Ну не выкидывай тогда, пусть висят, где висели.

В результате дочернее приданое свободно разместилось в двух спортивных сумках, из соображений конспирации засунутых под пустовавшую Светкину кровать.

Накануне отъезда Люся поинтересовалась у самовольно вышедшей замуж:

– Ты отцу сказала?

– Нет.

– Почему? Это нечестно. Он любит тебя. Это его ранит.

– Скажи сама?

– Ну уж нет! Я не для того с твоим отцом разводилась, чтобы потом готовить его к твоему бегству.

Поговорить с Павликом Роза так и не решилась. Она написала ему записку, после прочтения которой Жебет пришел в ярость и обвинил Петрову в пособничестве безнравственности.

– Кто он? – наскакивал покинутый отец на бывшую супругу. – Ты его знаешь?

– Знаю, – подтверждала Люся.

– Наверное, мерзавец, – переходил на картавый клекот Жебет.

– Нет, вполне достойный человек, – отстаивала дочерний выбор Петрова.

– Достойный человек, – Павлик надувал щеки, – не стал бы этого делать тайком.

– Он и не делал этого тайком.

– Значит, ты обо всем знала?

– Да.

– И ты позволила? Это безответственно.

Полной безответственностью на самом деле стала Люсина нерасторопность: из-за домашних катаклизмов она сбилась со счета, потеряла две, а может, и три недели. За помощью Петрова обратилась к своей сокурснице и подруге Соне Левиной, к этому моменту – заведующей одной из женских консультаций Одессы.

– Ну, ты даешь! – пробасила Соня, и усы над ее верхней губой, во всяком случае, так показалось Люсе, шевельнулись. – Срок-то критический.

– И что мне делать? – растерянно уточнила Петрова.

– Может, родишь?

– Сонь, я уже бабушка. У меня внучка есть. Какое «родишь»!

– Чем ты думала, Петрова? – покачала головой Соня.

– Так вышло. В общем, не тяни: или да, или нет.

– Люсь, ты вообще понимаешь, что это криминал? А если с тобой что-нибудь случится?

– Я не буду предъявлять претензий.

– Ты-то не будешь, претензии будет предъявлять экспертная комиссия, а потом народный суд, – мрачно пошутила Левина.

– Я напишу расписку.

– На… мне нужна твоя расписка, дурища? На сколько ты прилетела?

– Десять дней за свой счет.

– А что дома сказала?

– Да говорить-то особо некому.

– В смысле?

– Ну девочкам же я об этом не скажу! А Жебету – тем более. К тому же мы развелись.

– Да? – изумилась Соня, а потом решительно добавила – Давно пора! Подожди, а ребенок, значит, не от Павла?

– Соня, ну какая теперь разница!

– А от кого?

– Не от него.

– Ладно, не хочешь рассказывать, не надо. А на работе ты что сказала?

– Что поехала к морю здоровье поправить.

– Ну, ты шутница: здоровье ты, конечно, себе поправишь. Причем на несколько месяцев вперед.

– Соня, можно покороче: да или нет?

Левина наконец-то стянула перчатки и, собрав усы в какой-то хилый кустик, хмыкнула:

– Люська, ну почему тебя, такую очкастую, любят, а меня, такую сисястую – нет.

– Сонь, – устало промолвила Петрова. – Ты стала грубой.

– Станешь тут грубой, – всхлипнула Левина. – Одна как перст.

– Ну что ты прибедняешься? У тебя миллион племянников.

– Племянников миллион, а своих так и не было… В общем, на всякий случай пиши расписку.

После десятидневного отпуска Петрова вернулась худой и бледной. Роза с Вадимом встречали ее в аэропорту.

– С приездом, Людмила Сергеевна, – поприветствовал нелегальную тещу не менее нелегальный зять.

– Спасибо.

– Мамочка, ты такая беленькая, худенькая, – заволновалась еще больше похорошевшая от неузаконенного счастья Роза.