От легенды до легенды (сборник) Шторм Вячеслав

Александра Лисса Сорокина

Братья

Моему отцу посвящается

Утро только вступало в свои права, разметав над пустыней золото солнечных лучей, но над песчаными барханами уже стелилось жаркое марево. Фарид прятался в тени пальмы. Отец оставил его в этом богами забытом оазисе с небольшим отрядом воинов. А сам ушел навстречу темной саранче дзиннов. Джанак тихо фыркал и пытался ткнуться в плечо старшего сына дэя или пожевать край темного плаща. Фарид погладил большую горячую морду коня и снова повернул смуглое лицо на восток — туда, где уже несколько часов шел бой. Люди были напряжены и встревожены, но, как опытные воины, ничем не выдавали своего волнения. Юноша и сам мечтал оказаться на поле брани. Расправить свой незримый кокон, распахнуть кожистые крылья и разить врага острыми когтями. Только отец запретил. Он взял с собой старшего сына, чтобы показать ему бой, но велел оставаться в этом оазисе, пока не приедет гонец — его тысячник и советник Хайдар. Где-то позади, на северо-востоке, остался беззащитный Тиннин, где ждали мать, сестры и младший брат — Салим.

Кто-то из воинов помоложе не выдержал, тихо обратившись к сотнику:

— Правду ли говорят, что эти дзинны дышат огнем и взглядом могут убить?

— А ты уже дрожишь от одной мысли об этом, как песчаная мышь? — сотник шутил. В войске дэя трусов быть не могло.

Снова потянулись мгновения ожидания. Солнце стало в зените, поджаривая песок и всех, рискнувших выйти из укрытия. Люди и кони истомились. Фарид терпеливо ждал, хотя его сердце рвалось к отцу. Он вспомнил, как пришло известие с южных границ, где дзинны сжигали один город за другим. Дэй Дзира обязан изгнать захватчиков, ведь он сильнее любого из своих подданных, значит, должен защищать их. Фарид до сих пор хранил память о том, как впервые увидел Превращение. Словно в знойное фиалковое небо рвется черная тень гигантского плаща, до этого покоившегося вокруг отца. И через миг на месте человека расправляет крылья гигантский ящер. Обсидиановая чешуя блестит в лучах солнца, как начищенная кольчуга, и только глаза остаются ярко-голубыми, словно два сапфира. Не важно, что пришельцы с юга несут в себе древний огонь. Отец не даст им пройти дальше. И Фарид поможет. Ему уже исполнилось четырнадцать, а значит, он вправе участвовать в битве, стать настоящим мужчиной и воином. Правда, он не увидит весь бой: дэй велел сыну оставаться в этом оазисе, чтобы в решающий миг помочь, выведя доверенную сотню из засады. Вот только… когда же этот момент наконец наступит?

— Рашад.

— Слушаю тебя, юный господин.

— Ты — опытный воин, Рашад. Подскажи. Отец мне говорил перед боем, что мы вступим в сражение, когда настанет время, что он подаст мне знак, но… я опасаюсь, что могу сделать что-нибудь не так. Расскажи мне о враге, прошу.

— Что ты хочешь знать, юный господин? — Рашад склонил голову в знак почтения перед древним родом дэев. Стоящие рядом воины молчали, но видно было, что и им интересен разговор.

— Насколько они сильны, сколько их, как они ведут бой. Все, что ты знаешь.

— Слушаю, молодой господин. Дзинны сильны своим пламенем. Они кичатся им. Но не подумай, что они беспечны. Эта сила не дается им легко — огонь, который они несут, вечно жжет их изнутри. Поэтому дзинны — суровые и беспощадные воины. Люди шутят, что они боятся лишь песчаных скорпионов. Впрочем, и вероломства они не чужды. Так ими был взят город Азавар на юге. Они поймали дочь князя Азавара и подошли к стенам города, обещая убить девушку, если им не откроют ворота. Но как только князь подчинился, ей перерезали горло на глазах у азаварцев.

Юноша заметил, как несколько воинов сжали кулаки, но сам лишь кивнул. Воистину это было жестоко и вероломно, но война не ведает жалости.

— Когда они нападают, их воины стараются зажать врага в тиски, а заклинатели уничтожают полководцев…

— Сможем ли мы им противостоять? — Фарид впервые ощутил неясную тревогу. Ведь раньше он был уверен, что отец сильнее и мудрее чужаков с юга. Но Рашад знал, о чем говорил: в молодые годы он много где побывал и видел страну дзиннов.

— Хранителей Дзира немного, но вы очень сильны. Я верю в нашего повелителя, юный господин.

— Сокол! Это сокол! — крикнул кто-то.

Фарид вскинул голову: высоко в выжженном до белизны небе и правда заклекотал сокол, медленно и величественно удаляясь на северо-восток.

— Это наш.

— Наш. — Рашад словно нехотя повернулся. — Но весть не из лучших. Птица не к нам — в Тиннин.

— Что… что это значит? — Фарид почувствовал, как беспокойство накрывает его, словно песчаная буря.

— Я надеялся на другой исход, но, похоже, ошибался. Это значит, что дэй потерпел поражение. Сокол летит в Тиннин с предупреждением о враге, — покаянно склонил голову Рашад.

— Отец… — Тревога превратилась в страх. Джанак радостно всхрапнул, почувствовав привычную тяжесть на спине. Он застоялся, ему хотелось лететь, обгоняя ветер. И он полетел. Туда, где еще недавно шел бой. Почти не касаясь песка.

— Господин! — Рашад тоже оседлал своего коня, но догнать спорящего с ветрами Джанака не мог. Слишком уж хорошего скакуна подарил дэй сыну.

— Я видела! Видела огонь! Много огня! Их нет… их больше нет! Никого! — Мама кричала так страшно, что Салим испугался. Он ничего не понял, но чувствовал горе и страх, исходящие от такой родной, такой доброй мамы. Она вбежала в детскую комнату, где сейчас не было никого, кроме младшего сына дэя и Лэйлы — служанки, присматривавшей за детьми.

— Нет! Не трогай! Проклятые дзинны убили их!

— Кого, госпожа?

— Кто вам сказал такое, госпожа? — Лэйла была встревожена.

— Я… возносила хвалу богам во имя победы и уснула. Не знаю почему. Но все сны, пришедшие у алтарей, священны. А я увидела гибель — огонь и гибель. Боги послали мне знамение. Боги не могут ошибаться.

Лэйле наконец удалось усадить маму на шелковые подушки, рассыпанные по ковру.

— Салим, подойди ко мне. — Черные мамины глаза обратились к младшему сыну дэя.

Мальчик нехотя оторвался от игрушечных зверей. Подошел, дал заключить себя в горячие, пахнущие чем-то пряным и сладким объятия. Сперва мама молча плакала, прижав Салима к себе. Потом отстранила его, посмотрела серьезно.

Дверь приоткрылась, и в нее заглянула еще одна служанка.

— Госпожа, дэй прислал сокола. Дурные вести…

Мама медленно поднялась. Она стала почти такой же бледной, как вырезанные из камешков звери, в которых играл Салим.

— Я знала… Боги не врут… Лэйла, — мама вдруг стала похожа на готовую к прыжку тигрицу, которая украшала большую картину на стене, — сейчас ты спустишься к стражам дворца, вызовешь Амина и передашь, что я приказала собираться в дорогу. Я выведу к вам Салима, и вы доставите его в Минкар, к деду. Как можно быстрее…

— Мама? — Салим подергал подол шелкового платья, расшитого золотыми крылатыми ящерами. — Мне надо куда-то ехать?

— Надо, родной. Но ты не бойся. Лэйла позаботится о тебе.

— А я не боюсь, — насупился Салим. Он же уже взрослый, чего ему бояться? — Я только без тебя не хочу. И без папы, и Фарида…

— Тебе нужно ехать одному, родной. Папа с Фаридом никуда не поедут, а я… должна остаться с ними.

— А Хана и Ясмин?

— Им тоже нужно остаться, родной.

— Нет!!! Не поеду! — Салим вывернулся из материнских рук и побежал. Он знал, где можно спрятаться, — в комнатах Лэйлы он когда-то нашел маленькую резную дверцу у самого пола — взрослому туда было не пролезть, а он мог там закрыться, чтобы его никто не нашел, и сидеть тихо, как песчаная мышка. И остаться с мамой, с отцом… Бежал он быстро, так чтобы не догнали. Нашел знакомую красивую дверцу, отодвинул ее и забрался в узкий темный лаз. Темноты Салим не боялся, ведь он стал совсем большим, зато в этой темноте его никто не увидит.

Из своего укрытия Салим слышал, как его зовут, но молчал. Потом ему стало скучно — ведь он не взял с собой своих игрушечных зверей, захотелось есть. А еще позже в комнату зашла Лэйла. Она поставила на столик у стены пиалу с молоком и положила две медовые лепешки. Салим услышал, как у него урчит в животе. Но Лэйла этого, кажется, не заметила. Она смахнула со столика невидимые крошки, вздохнула и вышла. Сын дэя подождал еще чуть-чуть, но женщина не возвращалась, и тогда Салим осмелился выйти из убежища. Он подобрался к столику с оставленными на нем лакомствами и отломил кусочек лепешки. Оказалось даже вкуснее, чем обычно. Потом отхлебнул молока — оно тоже было подслащено. Потихоньку Салим доел и выпил все, что принесла Лэйла, и сразу навалилась дремота. Мальчик попробовал дойти до укрытия, но на полпути ноги подломились, а в глазах потемнело.

Легкий шелест ветра, холод и конское ржание заставили Салима открыть глаза. Он лежал на остывающем песке среди уставших от дневной жары пальм. Вокруг в сумерках виднелись только конские ноги. Он поднял голову, но снизу вверх смотреть было неудобно. Пришлось встать, хотя ноги были словно ватные. Незнакомых людей было много. Все они сидели на красивых тонконогих лошадях. Плащи песчаного цвета, словно неведомые узоры, покрывали темно-бурые пятна. Лица были уставшими и грязными от пота и крови. У кого-то раны покрывали лицо, у кого-то скрывались под одеждой. Некоторые склонились к гривам своих лошадей, по их лицам было видно, как трудно им сдерживать боль.

Впереди на белом жеребце высился странный человек. Худой, как бродячий пес, но, видно, из очень знатной семьи. В красном плаще и тюрбане. Вся остальная одежда была черной с песчаного цвета узорами. Узкие темные глаза с интересом изучали Салима.

— Как тебя зовут, дитя?

— Салим… Салим, сын Карема.

— Карема? — Брови предводителя поднялись.

— Да. — Салим почему-то чувствовал неловкость, но ответил, как когда-то учил его отец. — Карема — Хранителя Дзира.

— Что ж, Салим, сын дэя Карема, а я — Гураб эль Джануби. Потомственный дэй дзиннов и новый Хранитель Дзира…

Фарид чуть не загнал Джанака. Он знал, что отец собирался встретить дзиннов у древних развалин бывшей столицы, где его воины, выросшие в Тиннине, знали каждую трещинку полузанесенных песком каменных стен. Фарид несколько раз приезжал туда с отцом, и Карем рассказывал сыну о людях, некогда живших в огромном городе. О садах, фонтанах и мозаичных полах. О смелых воителях, охранявших покой Хранителей тех времен, и прекрасных девах, гулявших в садах за этими стенами. Когда-то город разрушило страшное землетрясение. Люди так и не вернулись сюда. Они отстроили новую столицу и назвали ее Тиннин — во имя великих дэев, умевших превращаться в крылатых ящеров. Теперь по развалинам прежней столицы ветер носил лишь песок и обрывки легенд.

Обычно врага встречали в городе, где легче было отбить натиск противника, но отец решил не подвергать Тиннин такой опасности и дать время его жителям уйти в случае поражения. Отец всегда говорил, что, надеясь на милость богов, нужно предполагать и худшее. Внезапно страшная догадка отозвалась холодом в груди. Сотня, оставленная в оазисе, вряд ли могла стать той песчинкой, что, упав на весы сражения, принесла бы победу. Дэй предполагал худшее и, оставив сына ждать вдали от сражения, спасал ему жизнь.

Отчаянным усилием воли Фарид прогнал непрошеные мысли и прислушался, стараясь уловить хоть чей-нибудь голос или стон. Но, кроме однообразного шума ветра, ничего не было слышно. Значит, битва уже закончилась. Но кто вышел из нее победителем? Неужели случилось худшее? Пока юноша добирался до развалин, ветер уже засыпал песком многое. Выпавшее в момент гибели или потерянное в схватке оружие, мертвых коней и их погибших всадников. Ветер сделал, что мог, но похоронить всех не успел. Кое-где мертвых лежало так много, что никакой песок не мог бы засыпать их — битва была кровопролитной. Фарид поклялся себе, что найдет отца, даже если придется раскапывать песок голыми руками. Юноша устал, пот ел глаза. Джанак тяжело дышал, раздувая бока.

Фарид спустился с бархана и пошел среди мертвых, боясь увидеть знакомый сине-серебряный плащ. А может, мелькнула отчаянная надежда, тот сокол не был вестником поражения? Конечно, с сообщением о победе отсылают гонца, но, может, люди устали, и отец решил нарушить обычай?.. Конь испуганно захрапел и шарахнулся. Его пришлось оставить у входа в развалины, примотав уздечку к обточенному временем камню. Джанак мог обогнать ветер и не раз видел смерть, но это место его пугало. Фарид задумался. Что он пытается здесь найти? Выжившего? Послание отца? А может… тело дэя? Юноша встряхнул головой, отгоняя тяжелые мысли. Нужно внимательно глядеть вокруг — вдруг хоть кто-то выжил в этой резне.

Сын дэя шел к центру древнего города, мимо изувеченных тел и выщербленных временем стен.

Смерть уравняла всех. Воины Хранителя в синих плащах, темнокожие дзинны в накидках песчаного цвета, покрытых бурыми пятнами. Все эти люди посмертно стали братьями, смешав в песке среди руин свою и чужую кровь. Справа под полуобвалившейся аркой сидел, прислонившись к древней стене, словно отдыхал, так и не добравшйся до оазиса Хайдар. На теле в нескольких местах еще сочились кровью рубленые раны, из предплечья торчала стрела с желтым оперением. Фарид подошел, присел рядом. Несмотря на страшные увечья, Хайдар был жив. Он хрипло с присвистом втягивал и выдыхал горячий воздух. Тысячник дэя Карема был крепким человеком. Однажды Фарид видел, как он сражался с невидимым противником во дворе, нагой по пояс. На его коже было столько шрамов, что сын Хранителя Дзира невольно позавидовал. Во скольких же войнах нужно участвовать и скольких врагов убить, чтобы твое тело стало летописью твоих побед?

На Фарида поднялся мутный взгляд. Было видно, что Хайдар уже не жилец.

— Дэй… Фарид…

— Отец… — Обращение «дэй» могло означать лишь одно. — Что с ним?

Хайдар на мгновение прикрыл глаза, и Фарид наконец догадался. Он снял с пояса флягу, откупорил и поднес к сухим губам. Хайдар жадно глотал последнюю в своей жизни воду. Потом повернул голову, показывая, что довольно. Фарид вернул флягу на место.

— Хранитель Карем… погиб, — с усилием выговорил Хайдар. В уголках его губ показалась кровавая пена. — Я не смог уберечь его…

— Где он?! — Голос Фарида вдруг охрип.

— Там… — Тысячник тяжело повернул голову к разрушенному круглому зданию, многие века назад бывшему прекрасным дворцом. Там еще сохранились мозаичные полы, изображавшие крылатые воплощения Хранителей древности.

Фарид хотел сразу бежать туда, но не смог оставить умирающего.

— Я могу что-то сделать для тебя, Хайдар? — Юноша положил руку на плечо телохранителя.

Хайдар снова открыл глаза. Казалось, он едва узнает, кто перед ним.

— Дочь… моя дочь… в Тиннине… Ее зовут Хадиль, ей десять лет… Прошу, найди ее…

— Клянусь тебе, что найду Хадиль и позабочусь о ней.

Хайдар благодарно улыбнулся, но вдруг захрипел, глаза его закатились, и он повалился на бок. Фарид подождал минуту, но, видя, что телохранитель больше не шевелится, встал и отступил на шаг. Склонил голову на пару мгновений и попросил богов дать Хайдару легкую дорогу по иному миру. Потом медленно побрел к разрушенному дворцу. Фарид не хотел видеть то, что должен был найти там. Но иначе нельзя. Он — новый дэй и обязан оказать отцу последние почести.

Рядом со входом лежало несколько тел. Дзинны. Они словно в панике пытались выбраться наружу, но были убиты, так и не добежав до спасительного выхода. Дальше тел стало больше. Обгоревшие, с оторванными конечностями, кое-кто даже без голов. Некогда выбеленные солнцем стены стали бурыми от крови. Фарид догадался — когда отца окружили, он развернул кокон, став огромным крылатым ящером. Дети дэя еще не умели выдыхать огонь в другом своем обличье, но сам Хранитель мог испепелить маленькую армию. Как же тогда его смогли убить? Если Хранитель обращается, навредить ему почти невозможно. Впрочем, если верить тому, что рассказывали про дзиннов, они могли почти все.

Фарид обошел очередной обгоревший труп и увидел отца. Дэй Карем даже после смерти оставался величественным. Умерев, он снова стал человеком, ибо кокон служит только живому. Хранитель Дзира лежал на спине в середине чудовищного круга из мертвых дзиннов. Сине-серебряный плащ, словно приготовленный к погребению саван, расстелился по земле, защитив уже погибшего дэя от песка и грязи. Ран на теле Хранителя не было. Только лицо стало высохшим и бледным, словно из него выпили кровь. Фарид подошел к отцу и упал перед ним на колени. По щекам юноши текли злые слезы.

— Я отомщу за тебя, отец. Клянусь. Я… убью того колдуна, что решился прийти к нам с войной. Обещаю…

Фарид прикоснулся к руке отца, но так и не осмелился обнять его на прощание. Хранители не должны плакать и не могут проявить нежность даже к близким. Сын дэя решил, что отец должен остаться здесь. В руинах предков, среди множества поверженных врагов. Но для этого пришлось бы сдвинуть вековые плиты. Фарид поднялся, оттащил тело отца подальше и стал разворачивать кокон, распределяя вокруг себя новый облик — больше, мощнее, с крыльями и когтями. Под лучами, бившими сквозь полуобвалившуюся крышу, заиграли изумрудами чешуйки на сильных когтистых лапах. Раньше Фариду нравилось ощущать себя таким — огромным и могучим. Но сейчас размер и сила крылатого ящера оказались не слишком действенными в борьбе с тяжелыми плитами. Фарид сломал коготь, взревел в ярости. Ударил хвостом по непослушному камню на полу. В стороны брызнула мозаика и каменная крошка, но дело сдвинулось. Загляни кто-нибудь в тот миг в руины, он бы очень удивился, увидев крылатого ящера, с остервенением рывшего землю в самом центре зала.

Когда работа была окончена, Фарид осторожно переместил тело отца в вырытую яму, обошел разрушенное здание, собирая оружие, найденное рядом с останками дзиннов. Это было нелегко — маленькие мечи и тонкие, как травинки, копья то и дело вываливались из когтистых лап, но наконец Фарид набрал достаточно, сложив это богатство в могилу. Зубами содрал с убитого воина плащ, накрыв им бывшего Хранителя Дзира. Осторожно принялся ссыпать в яму землю вперемешку с песком. Сердце болело, глаза застилала влага. Фарид никогда не думал, что у него может болеть сердце и что крылатый ящер плачет, как человек. Когда последняя плита встала на место, юный дэй Дзира зажмурился, поднял длинную узкую голову к сводам бывшего дворца и заревел, обещая помнить и покарать. У края развалин храпел и рвался с привязи Джанак. Хозяин шедшего в пустыне каравана встрепенулся, замер и прислушался, пытаясь понять, откуда доносится страшный звук.

Поздно вечером Фарида, усталого и злого, нашел Рашад. Оставшийся от армии Карема отряд дожидался своего нового дэя у самой границы древнего города.

— Господин… — Рашад хотел что-то спросить, но Фарид жестом остановил его:

— Теперь я — дэй…

Рашад склонил голову, приветствуя нового Хранителя Дзира.

— Дзинны ушли в Тиннин?

— Боюсь, это так, дэй.

— Значит, мы пойдем следом.

— Их целая армия, — напомнил Рашад, — нас — только сотня.

— Мы попробуем спасти хоть кого-то. Для этого не обязательно иметь армию.

Они отправились к Тиннину, по пути вступив в тот же оазис, где еще утром надеялись на победу. Мирное место преобразилось. У большого плоского камня лежало несколько тел и бродила непривязанная лошадь. Фарид спешился, уже понимая, что здесь успела пройти орда дзиннов. Одной из убитых была женщина. Она лежала ничком на буром от крови песке. Рашад перевернул ее лицом вверх, и Фарид чуть не вскрикнул. Лэйла — служанка матери, ходившая за детьми дэя. Что она здесь делала? Она не смогла бы оставить семью Хранителя по собственной воле. Значит, кого-то сопровождала. Кого?

«Салим!» — пришла страшная догадка. Мать получила известие о гибели войска и решила спасти последнего из Хранителей. Только ей это не удалось. Фарид сжал кулаки в бессильной злости и направил коня на северо-восток.

В огромном зале дворца Тиннина было многолюдно. Амина никогда еще не видела, чтобы столько людей собиралось вместе. Всем им было страшно, потому что на улицах Тиннина дрались папины воины и войско Песчаного Скорпиона. Говорили, этот Скорпион страшный и безжалостный, что он ненавидит дэя Гураба. Но Амина никогда не понимала, за что можно не любить деда. Конечно, он не был добрым. Он казнил людей, а когда-то давно захватил Тиннин. Но ведь он всегда был справедлив и казнил только преступников — тех, кто злоумышлял против Дзира, убийц и воров. А то, что завоевал, так ведь сколько лет прошло. Амина вздохнула. Папа был где-то в городе. Он пытался остановить Скорпиона. Рядом остался только маленький Хани, которому тоже было страшно. Чужой страх расползался по огромному дворцу змеями, свиваясь клубками в углах, заползая в души, заставляя искать спасения в главном зале.

Глупые. Отец сильный. Он сможет остановить Скорпиона. А если нет… Дэй Гурам знает, как призвать пламя на головы врагов. Год назад, когда Амине исполнилось одиннадцать, дед показал ей волшебный трюк. В его ладони загорелся маленький огонек. Вырос и превратился в сказочную птицу-феникса. Взлетел к потолку — Амина даже почувствовала жар огненного тела — и там изменился, стал огромным крылатым ящером. Пара взмахов могучих крыльев, и ящер вылетел через арку, ведущую на террасу. Амине еще долго снилось огненное оперение феникса и величественный полет змея. Люди говорили, что Песчаный Скорпион тоже умеет становиться крылатым ящером и тогда он может один сражаться с целой армией. Но отец и дед его не боятся.

Страшный удар сотряс дворец. Со сводов посыпалась каменная крошка и пыль. Закричали женщины. Амина чуть не упала, но промолчала, как и подобает внучке дэя Дзира. Хани вцепился в подол ее юбки, глядя перед собой округлившимися от страха глазами.

— Не бойся, Хани. — Амина старалась говорить уверенно и строго. — Отец убьет Скорпиона, и все будет хорошо.

— Но он же страшный…

— Папа его не боится, значит, и мы не должны.

На сей раз Хани ничего не ответил, только испуганно уставился на двери. Их огромные створки распахнулись, и в зал быстро вошли воины. Вел их отец. Его длинные черные волосы слиплись от крови, темные глаза запали, а через всю щеку тянулась свежая рана. Амина едва не бросилась к отцу, испугавшись, что он вот-вот упадет. Но сын дэя Дзира держался. Он прошел к высившейся над залом мраморной площадке, именовавшейся возвышением дэев, где все так же невозмутимо ждал его дэй Гурам, и принялся что-то быстро говорить. Воины, пришедшие с отцом, выглядели не лучше его. Они разошлись по залу. Кто-то сел, устало привалившись к стене, кто-то положил тяжелораненых, которых несли на плащах. Шедшие последними закрыли двери на тяжелый засов и остались рядом с ними.

Амина пыталась по лицам понять, о чем говорят отец с дедом, но так и не смогла. Ни страха, ни горечи она не видела, хотя понятно было, что все идет не слишком хорошо. Иначе отец не вернулся бы во дворец. Он вдруг обернулся, взглянул на Амину и поманил к себе. Девочка как могла быстро пошла на зов. Узкие длинные ступени вели к мраморной площадке так, чтобы дэй мог сверху озирать своих подчиненных. Лишь его сыну и внукам дозволялось подниматься на самый верх, и Амина уверенно подошла к отцу, все еще стоявшему рядом с дедом. Хани, так и не отпустив юбки сестры, семенил следом.

— Амина, возьми Хани и иди к старым комнатам прислуги. Ты знаешь, где это?

Амина кивнула. Обычно им не разрешалось ходить в это место, но дети все равно забирались туда, находя то старую одежду, когда-то забытую в спешке, то разбитую посуду с изображением крылатых ящеров, то игрушки. Амине даже посчастливилось найти целую фигурку верблюда, вырезанную из кусочка белого камня. Сейчас отец почему-то не удивился осведомленности дочери. Он только ответил:

— Хорошо. Значит, ты видела там и медную резную дверцу у самого пола в одной из комнат.

Амина видела — узкая длинная панель тянулась вдоль стены. На ней, вырезанные искусным мастером, плясали крылатые ящеры, цвели диковинные растения и гуляли неведомые животные. А еще Хани нашел за маленькой раздвижной дверцей ход. Он был темный и пыльный, и Амина не пустила брата далеко. Но теперь она поняла, чего хочет отец.

— Там есть ход. Он ведет за стены Тиннина. Отведи Хани в маленький оазис на юго-западе. Я отправлю за вами кого-нибудь, как только смогу.

Амина снова кивнула. Она знала: внучка дэя не должна бояться, но ей было страшно. Страшно оттого, что ей одной придется вести брата в пустыню, а отец остается здесь, где ему угрожает опасность.

— Хани, — отец наклонился к нему, — ты должен быть смелым и слушать Амину. Иди следом за ней и ничего не бойся.

— Не хочу, — пискнул Хани, надув и без того пухлые щеки, — хочу с тобой…

— Со мной нельзя, — твердо сказал отец. — Ты — будущий дэй, и ты должен делать то, что лучше для Дзира. Сейчас это значит, что ты должен идти с Аминой.

Хани насупился, но позволил сестре взять себя за руку.

Уйти они не успели. Створки дверей выбило страшной силы ударом. Тех, кто был рядом, просто смело. Амине показалось, что она различает, как вместе с медленно оседающей пылью уменьшается чья-то огромная тень. Через несколько мгновений из облака взвеси вышел человек. Внучка дэя удивленно раскрыла глаза. Где она могла видеть это красивое лицо с темно-синими глазами и с искусной татуировкой скорпиона на виске? А человек, казавшийся таким знакомым, пошел вперед, убивая тех, кто пытался его остановить. Следом за ним, словно поток муравьев, шли воины в серебристо-синих плащах. Они добивали оставшихся, не щадя ни женщин, ни стариков. Амина застыла, спрятав за собой брата, но сама не могла оторвать глаз от жуткого зрелища. Крики ужаса и боли затопили дворец дэев Тиннина. Побледневший отец вышел навстречу Скорпиону, привычно достав кривую дарэсскую саблю.

Они встретились за несколько шагов до мраморной лестницы. И девочка поняла, что они похожи. Как два свирепых льва, столкнувшихся в пустыне. Серебряно-синее воинство растеклось вокруг, добивая тех, кто в ужасе жался у стен. Но в схватку равных вмешаться они не смели. Словно пробуя друг друга на прочность, мужчины обменялись ударами. Раз, другой. Воздух налился тяжестью, напрягся, как хищник перед прыжком. Каленая сталь зазвенела сильнее. Все страшнее становились удары. И, кроме этого смертельного танца в центре зала, ничего больше не имело значения. Окружающее выцвело, превратившись в подобие старых барельефов. Зато отец и Скорпион стали ярче, ближе, страшнее. Амина на миг прикрыла глаза, а когда снова их открыла, отец пошатнулся. Дарэсская сабля со звоном упала на мраморные плиты. Скорпион подался вперед, плавно проведя саблей по дуге. Отец захрипел и стал медленно оседать под ноги своему врагу. Амина вздрогнула. За спиной вскрикнул Хани. Зато по рядам воинов прошел одобрительный гул. Почему молчит дед?! Ведь он может просто сжечь Скорпиона! Девочка обернулась, ища поддержки. Лицо дэя хранило каменное спокойствие, словно не его сын истекал кровью на полу дворца.

Скорпион поднял глаза на дэя, хотя его противник был еще жив, и направился к возвышению. Медленно, будто сдерживая себя. Амина вдруг ощутила, что все взгляды устремлены на них — дэя, его внуков и Скорпиона. Отца, видимо, уже считали мертвым. Девочку затрясло. Она почувствовала, что это ловушка и из нее уже не выбраться. Скорпион все так же неспешно поднялся по ступеням, встав над дэем, как грозная тень.

— Ты пришел, — словно соглашаясь с кем-то, кивнул дэй Гурам.

Скорпион промолчал, словно в тот момент, когда он достиг своей цели, ему нечего было сказать.

— Хорошо, я ждал тебя. С тех пор, как уничтожил всех огненных дзиннов, пришедших со мной. Я сделал глупость, ты ею воспользовался. Твоя сабля уже выпила довольно крови, пусть попробует и мою. Только не обожгись, Скорпион.

Мгновения падали, словно песчинки в звенящей тишине. Амина видела, как медленно поднимается обагренная кровью сабля, как в синих глазах, отчего-то очень знакомых, плещется непонятное удивление. Оружие взмыло вверх, тускло блеснув в свете огня сотен ламп. Оно могло блестеть ярче, если бы не кровь, щедро обагрившая клинок. Амина рванулась вперед, пытаясь закрыть деда. Спасти дэя Дзира — долг бесполезной внучки. И только в следующее мгновение поняла, что осталась на месте, но стала гораздо выше. Почувствовала, как когтистые лапы неприятно скребут мрамор, а за спиной растут тонкие кожистые крылья. Тихонько вскрикнул Хани, отшатнувшись от ставшей чудищем сестры. Сталь остановила смертоносный полет, а синие глаза в упор посмотрели на Амину.

— Дзинны не могут обращаться, — впервые тихо произнес Скорпион.

Дэй скривил губы в странной усмешке.

— Она не дзинна, сын бывшего дэя. Позади себя ты оставил истекать кровью родного брата.

— Ты лжешь, шакал, — лицо Скорпиона исказила ярость, — ты убил моего брата много лет назад.

Гурам покачал головой:

— Я пожалел маленького мальчика и назвал его сыном. Со временем он и правда стал считать меня родным отцом. Странно слышать такое от дзинна, правда? У меня не могло быть родных сыновей, огонь дзиннов забрал у меня эту радость. И я решил, что будет справедливо, если я верну мальчишке то, что сам же и отнял. — Дэй говорил спокойно, словно рассказывал старую легенду.

— Салим? — Скорпион повернулся к сыну дэя. Тот полулежал на светлом мраморе, в луже собственной крови. Запавшие темные глаза на бледном лице пристально вглядывались в недавнего противника.

— Фарид? — с трудом произнес он.

Скорпион бегом спустился с возвышения и встал на колени рядом с братом. Воины в сине-серебряном почтительно расступились.

— Если ты помнил меня, зачем сражался?

— Я… вспомнил только теперь. Но даже если бы помнил… — Отец закашлялся и затих.

— Салим…

— Позаботься о моих детях, прошу тебя.

Амина так и не смогла понять, как обратилась в крылатого ящера, и мучилась тем, что останется такой навсегда. Она боялась за себя, брата и деда… и за отца, умиравшего на каменных плитах дворца. По антрацитово-черной чешуе плясали блики. Отчего-то стало жарко. Девочка повернула голову к деду. Дэй, охваченный пламенем, сидел все в той же позе. Горели подушки и драпировки вокруг, огонь пробовал на вкус мрамор, но каждый раз с негодованием отступал. Дэй не издавал ни звука, хотя Амина помнила, как было больно, когда она просто обожглась о нагретый кувшин. Но внутри у деда всегда был огонь. На то он и дзинн. Если он мог зажечь факел без кремня, то сумел зажечь и себя, словно факел. И он привык к огню. Он жил с ним, и, может быть, ему было не больно умирать от него. Зачарованная страшным зрелищем, Амина не заметила, как рядом встал Скорпион.

— Я потерял брата и не смог отомстить за отца, — тихо, словно ни к кому не обращаясь, произнес он. Потом повернулся к испуганной Амине: — Закрой глаза и сверни свое драконье обличье в кокон. Это просто, у тебя получится.

Вероника Алборти

Равнина