От легенды до легенды (сборник) Шторм Вячеслав
— Я тебе кое-что подскажу, но всего тоже не знаю. Прочитаешь один заговор, он поможет встретиться с теми, кто подскажет, как снять заклятие. И знай, ночью во время обрядов тебя будет защищать своя и моя сила, а вот днем будь осторожна — всякое может случиться…
— А как же быть с бабой Настей? Я же у хозяйки живу, она удивится, если я буду где-то шататься по ночам.
— Вот тебе травка, сделаешь настойку, будешь добавлять старухе в чай на ночь.
— А это не вредно?
— Спать крепче будет.
— И все же почему это надо сделать срочно?
— Думаю, одна из причин в сроке проклятья. Обычно проклинают до седьмого колена, но Янка прокляла всех до двенадцатого, сейчас живет именно двенадцатое поколение. За это время многие жители проклятого села умножали прегрешения, их накопилось, верно, еще на несколько проклятий. Если не снять чары сейчас, то неизвестно, удастся ли избавиться от заклятия. И еще силы вмешались, усилили действие чар. Вон что творится в стране и в мире, а уж по телевизору сколько всякой мути! Раньше ведовством знающие люди занимались, а нынче все, кто книжку прочел, себя магами считают, такого по незнанию натворить могут… А теперь садись поудобнее, я немного помогу. — Ворожея достала несколько свечей, склянку с водой, поднос с какими-то травами и начала обряд…
Этой ночью Иришке приснилось, что она вновь летит, но это не было похоже на свободный счастливый полет из прежних снов — как будто затягивало в центр огромной серой воронки. Она даже не поняла, а почувствовала, что ее влечет в сторону кладбища. Словно могучая рука швырнула к свежей желтоватой могиле, покрытой увядшими цветами и новенькими венками. Девушка упала на колени возле деревянного креста, ощутила липкую глину, пахнуло запахом сырости и тления.
— Не бойся, — прошелестело у самого плеча.
Иришка оглянулась — рядом стояли двое. Сначала подумалось — близнецы, потом она разглядела современный светло-серый костюм одного юноши и коричневую, расшитую черными цветами свитку другого.
— Влад?! — Девушка недоверчиво вглядывалась в лицо погибшего друга. — Ты жив? Мы не тебя похоронили?
— Меня, Ирка, меня. Но ты не бойся, я хочу помочь тебе и селу, мы хотим…
— Это твой брат?
— Нет, мой предок, Микола, это из-за его любви все произошло. Я, получается, его прапра-какой-то племянник, родная кровь, вот он и решил через меня обратиться к тебе.
— А почему не он сам?
— Он самоубийца, таких в освященной земле не хоронят, это я его привел на кладбище, чтобы встретиться с тобой. Они все раскаиваются в том, что натворили, и Янка, и Маланка, и Микола, да только сами поделать ничего не могут.
— А что я могу?
— Надо проделать обряды по снятию проклятья. Вот они объяснят какие, — Владик кивнул в сторону ограды. Там, в полутьме, освещенные тусклым голубоватым светом, стояли две девушки. Маланку она узнала сразу, а вторая была высокой темноволосой красавицей с тонкими правильными чертами, разодетая в пышное, расшитое золотом, отороченное кружевами платье. «Янка Медушинская», — поняла Ирина.
— Им нельзя сюда, одна — самоубийца, а другая — католичка, они не моей крови, я не могу провести их. Иди к ним, не бойся.
Эти несколько шагов к ограде показались девушке вечностью. Холопка и панянка смотрели на нее: одна пустыми глазницами, другая — мерцающими призрачным светом огромными глазами. Даже на расстоянии ощущался исходящий от покойниц леденящий холод. Последний шаг Иришка так и не решилась сделать. Теперь их разделял только хлипкий деревянный заборчик и небольшой кустик калины с рдеющими в неверном свете капельками-ягодами. Девушки начали говорить, не раскрывая рта, просто сознание заполнил громкий шепот:
— Новолуние скоро, через два дня и начнешь. Нужно со всеми четырьмя стихиями договориться. Начни с воздуха — надо найти обрыв и прыгнуть с него в одну из трех ночей воздушного знака. Затем ты должна пойти к водоему в окрестностях села и выкупаться нагой, плавать не обязательно, но окунуться три раза с головой надо. Следующая стихия — огонь. Если будет грозовая ночь, то можно в одной рубашке, босиком постоять на открытом месте за селом, нарвать крапивы и высушить на осине. Если грозы не будет, то разожжешь костер и трижды перепрыгнешь через огонь. А труднее всего будет с землей — ты должна обойти село посолонь, даже не село, а все его владения. Учти, во время обрядов на тебе ничего, кроме рубахи, не должно быть, можно надеть украшения-обереги, которые достались от бабки. Крестик снимешь — этот бог в таком деле не подмога. Будешь читать заговоры. Да, никому ни о чем не рассказывай, ни с кем не разговаривай, когда пойдешь выполнять обряды. В эти дни не ешь мясной пищи, не пей ничего, кроме воды. Если все сделаешь правильно и не побоишься, то проклятие будет снято с села и его жителей, а наши грешные души упокоятся наконец с миром.
— А это тебе, они помогут, — девушки одинаковыми жестами сняли что-то с себя и протянули Ирине. В ладонь холодными каплями упали два ожерелья — красное коралловое, Маланкино, и золотое из крупных дукатов, Янкино.
— И помни — любовь должна созидать, а не уничтожать. Мы нарушили этот закон и поплатились. Любовь — добро, а не зло. Помни!
— Помни! — отдавалось гулким эхом в голове. Иришка тяжело вздохнула, перевернулась на бок и… проснулась. Все тело казалось налитым свинцом, сердце бешено колотилось, а в крепко сжатом кулаке — она не поверила своим глазам — лежали кораллы и монисто.
Весь день Иришка обдумывала, как выполнить странные условия и ни в чем не ошибиться. Ну, допустим, выкупаться можно, хоть вода уже ледяная, постоять под молниями или прыгнуть через огонь тоже не так уж сложно, но вот прыжки, где найти этот обрыв? Хотя что-то такое есть по дороге к хутору, говорят, раньше там было старое русло реки, а теперь песчаный карьер. Сережка рассказывал, что сюда выпускники ходят встречать рассвет. Она тогда еще посмеялась — встречают рассвет, а обрыв на западе. И как определить границу владений села в малознакомой местности? Придется аккуратно расспросить Валентину Андреевну и днем, засветло, после уроков, обойти все окрестные поля, чтобы не заплутать ночью. Ого, да это километров тридцать будет! Хорошо, что ночи уже длинные, иначе во тьм, да еще босиком, ни за что не успеть до утра.
В свое первое приключение Иришка решила отправиться загодя, часов в десять вечера. Бабе Насте соврала, что идет работать на компьютере к Валентине Андреевне, ключ возьмет с собой, чтобы не беспокоить старушку ночью. Она, почти не таясь, прошла через все село, выбралась на проселочную дорогу, направилась к обрыву. Когда огни села растаяли позади, по спине пробежал холодок. Возблагодарив всех богов, что дорога за селом заасфальтирована (в свое время по ней подвозили корма для летних лагерей скота и забирали молоко), Иришка бодрым шагом, повторяя про себя заклинание, стараясь не думать о том, что могут таить придорожные кусты, направилась к заветной цели. Чтобы подойти к пригодному для прыжка месту, пришлось свернуть с дороги и взобраться по косогору вверх. Вечер был темным и ветреным, к счастью, пока без дождя. Поминутно натыкаясь на сосны и коряги, девушка почти ощупью подошла к краю обрыва. Она еще днем оставила в намеченном для прыжка месте несколько найденных поблизости пластиковых бутылок и сложила из них пирамидку. Подсвечивая мобильником, Иришка сумела отыскать нужное место, до полуночи оставалось полчаса. Казалось, назначенное время никогда не наступит. Она успела перечитать про себя половину любимых стихов, припомнить во всех подробностях последние свидания с Сережкой. За пять минут до полуночи сбросила с себя куртку и ботинки, зябко поеживаясь, стащила остатки одежды, надела бабушкину сорочку, подаренные покойницами украшения и подошла к краю обрыва. Прошептала: «Ночь черная, зеркало темное, отрази от меня слово злое, проклятье людское, знак адовый. Прошу по первому разу». Из-под пальцев босых ступней с мягким шелестом посыпался вниз песок, ветер полоснул по ногам, ударил в лицо каплями росы с веток, попытался опрокинуть приготовившуюся к прыжку девичью фигурку. Судорожно вздохнув, Иришка оттолкнулась от земли и полетела вниз, в вязкую холодную темноту… Ветер прошумел в ушах, ударил тугой струей в лицо, ноги по щиколотки погрузились во влажный песок. И это все?! Она сделала это! Назад, на откос за своей одеждой она почти взлетела, хватаясь за нависающие над обрывом сосновые корни и ветви вербы.
В селе Иришку ждал сюрприз — на углу центральной улицы, возле поворота к больнице, она увидела странную, ползущую по земле фигуру. При ближайшем рассмотрении существо оказалось бабкой Матреной с соседней улицы. Старуха ползала на четвереньках, гребла землю, сооружая примитивную имитацию могилы, и бубнила что-то себе под нос. Первым побуждением было броситься на помощь больной женщине, позвать ее родственников, но тут в памяти всплыл рассказ Екатерины Андреевны, рассказанный позавчера в учительской: «Идем мы вечером с дочкой от свекрови, а посреди улицы Матрена землю роет, на смерть кому-то делает, нас даже не заметила. Кабы сама не видела, не поверила бы в такое». Иришка в отчаянии остановилась — это что же, обходить бабку окружными путями, чтобы попасть наконец домой в тепло? Присмотревшись, она поняла, что возле старухи может промаршировать полк солдат — колдунья находится в таком состоянии, что ничего не заметит. Глубоко вздохнув, девушка пошла вперед.
Радость от сделанного исчезла наутро, когда Иришка вышла во двор — прямо возле калитки валялся странный предмет. Девушка присмотрелась: мотки ниток, какие-то лоскутки, яйцо…
— Баб Настя, тут какой-то мусор валяется, — позвала она.
Старушка только охнула:
— Химорода![95] То хтось нам з тобой на смерть робыть. Неси заступ, я все приберу та спалю. Ты руками ничого не торкалась?
На следующий день Иришку чуть не сбила машина. На переменке девушка побежала на почту оплатить счет за газ по просьбе бабы Насти. Трасса была совершенно пустой, Ира могла в этом поклясться. Эта машина цвета мокрого асфальта возникла из ниоткуда. Девушку обдало горячим тугим воздухом, мимо плеча пронеслась летучая смерть, даже марку не удалось рассмотреть. Ира отшатнулась и тупо смотрела вслед стремительно таявшему вдали автомобилю… в голове мелькало только одно: это не случайно, это не случайно… как глупо… надо быть осторожнее…
Теперь ночами ей ничего не снилось, после очередного обряда девушка ненадолго проваливалась в полузабытье без красок и воспоминаний. Ей казалось, что днем она не живет, а отбывает повинность, настоящая жизнь начиналась с приходом темноты: «Словно на работу хожу», — усмехалась Иришка, отправляясь на очередное «дело».
Путь к месту купания девушка продумала заранее. Чтобы никому в неурочный час не мозолить глаза, пришлось выбираться из села огородами. Хорошо, что к началу октября последние овощи были убраны хозяйственными крестьянами, даже в полной темноте можно напрямик пройти через поля к зданию новой церкви, а там — околицами за село к чистому луговому озерку в трех километрах западнее. Дорога к нему шла по опушке леса, заблудиться даже ночью тут было невозможно. Почти весь путь она проделала чуть ли не бегом — светлый и приветливый днем сосновый лесок теперь, казалось, нависал над дорогой, таил в себе жуткие тайны. Больше всего пугало молчание. Конечно, перелетные птицы к началу октября уже успели улететь на юг, но даже привычных днем соек и синиц не было слышно, только ветер шумел в верхушках деревьев, да раздавался временами тягучий заунывный скрип — Ира не сразу сообразила, что это трутся друг о друга ветви деревьев. Поворот на луговую дорогу к озеру она отыскала сразу: тут росла, выделяясь черным силуэтом на фоне неба, раздвоенная древняя сосна. Озеро тоже встретило ее настороженной тишиной. Конечно, она любила воду и купалась осенью до самых заморозков, но того, что вода окажется настолько холодной, не ожидала. Дыхание сразу же перехватило, стоило только ступить по колено в черную неподвижную гладь озера. Раздумывать было некогда: девушка зажмурилась, глубоко вдохнула и, разбрызгивая черные капли, с головой погрузилась в ледяную жуть… еще… еще раз… Судорожно хватая враз онемевшим ртом воздух, оскальзываясь на глинистом берегу, она почти выползла по крутому обрыву на берег, продолжая шептать слова заклинания: «Кто сии слова знает, по три раза в день их читает, тот в огне не сгорит, в воде не утонет, капли крови своей не уронит».
На обратном пути следом увязалась собака. Иришка обнаружила ее, когда случайно оглянулась назад — большая светлая тень с горящими в темноте глазами метнулась от зарослей ежевичника к дороге. Сразу вспомнились все слышанные истории о таинственном звере чупакабре, якобы ворующем у сельчан кроликов и гусей. Недоверчивые слушатели понимающе хмыкали и не сомневались, что под мистического зверя работают местные выпивохи, но все больше находилось свидетелей появления таинственного существа. Иришка несколько раз оглядывалась на животное — собака не уходила. Она не пыталась приближаться, сохраняя дистанцию в десяток метров, не гавкала, не рычала, просто тихо следовала за девушкой. От ее присутствия по спине пробегала дрожь. Исчезла таинственная спутница только возле трассы.
Иришка вела урок в своем классе, когда случилось очередное происшествие. Худенькая рыженькая Оксанка, высунув кончик языка, старательно выводила продиктованные учительницей строки. Иришка сочувственно следила за появлением неровных белых букв, раздался треск, огромная тяжелая доска начала медленно отделяться от стены, грозя рухнуть прямо на рыжую головенку с пышными голубыми бантами. Позже Иришка поняла, что ее спасла только великолепная реакция, приобретенная на занятиях в «Викинге». Прыжок к доске, оттолкнуть ребенка, подставить плечо под падающее чудовище… Ей хватило доли секунды, чтобы проделать все это, даже не успела ощутить боли в плече, по которому пришелся удар металлической кромки. Тяжесть доски, двадцать пар расширившихся от ужаса глазенок и полуоткрытых ртов…
— Отойдите все подальше! Миша, бегом вниз к техничкам, позови плотника, дядю Володю…
Сбежавшиеся на грохот коллеги единодушно решили, что Ирина Михайловна и девочка родились под счастливой звездой. Перепуганный Володя оправдывался:
— Я же лично все крепления перед 1 сентября проверял, у меня же сын в этом классе учится…
В ночь, когда предстояло пройти испытание огнем, разгулялась гроза. На этот раз Ирина решилась добавить в чай бабе Насте данную ворожеей настойку. Когда послышался легкий храп, Иришка натянула поверх одежды непромокаемый пластиковый плащ, сунула ноги в резиновые сапоги и при свете белесых молний выскользнула из дома. Обычно она не боялась грозы и не очень понимала мать, бледнеющую при первых же раскатах грома, закрывающую наглухо все окна, занавешивающую зеркала и старинный блестящий самовар. Иришке даже весело было наблюдать, как стремительно неслись и клубились темные тучи, как раскалывалось небо от огненных стрел, как оглушительно грохотало, словно катились пустые бочки по каменной мостовой в приключенческом фильме. Мать всегда стаскивала ее с подоконника и шептала молитвы святому Илье-пророку и Пресвятой Богородице. Однако эта ночная гроза мало походила на виденное раньше. Иришка вдруг явственно ощутила себя совершенно беззащитной перед бьющими с неба слепящими молниями. Она вышла за село не таясь — в такую погоду не стоило опасаться нежелательных встреч. Небесная канонада все усиливалась, далекие зарницы превратились в близкие, почти непрерывные сполохи слепящего света. Девушка поднялась на небольшой пригорок, медленно разделась, простерла руки к полыхающему небу. «Лик Вышнего чудесный, гром небесный, меня простите, проклятие смирите. Ключ. Замок. Язык. Да будет так». Казалось, голубовато-серебряные стрелы летят прямо в нее. Иришка даже обрадовалась первым каплям дождя: начало ливня означало, что гроза уходит дальше. Ослепительная мертвенно-голубая вспышка… удар… Она очнулась от льющегося на голову ледяного потока, поняла, что лежит на земле без сознания уже несколько минут. Струи дождя нещадно полосовали распростертое в жидкой грязи тело, тонкая ткань рубашки прилипла к туловищу, мокрые волосы опутали лицо… Девушка пришла в себя от пульсации оберегов на шее — казалось, они налились живым теплом и слабо толкали в грудь. Домой она вернулась промокшей до нитки, но счастливой самим фактом своего существования. Вот только со зрением начали твориться чудеса: очертания предметов то двоились, то расплывались, в темноте ей мерещился ослепительный свет, а днем плыли темные полукружия и пятна.
Наутро в дом бабы Насти неожиданно пришла Матрена. Она появилась неслышно (как призрак, подумалось Иришке), — только что во дворе никого не было, и вдруг на пороге возникла высокая фигура в черном. Всегда приветливая и гостеприимная баба Настя скривилась, словно откусила яблока-дички, и сквозь зубы процедила:
— В тэбэ справа яка, Мотря, чи так прийшла?
— Та, я попросить твою квартирянтку, хай бы мени помогла трохи, трэба дещо зробыть.
— Тю, чи ты здурила, стара, чого б то дитя до тэбэ йшло? В тэбэ е кому помагать: и дочка, и невистка, их просы, Ирци николи, вона зараз на роботу йде, а ввечери мы будем ремонт робыть.
Матрена ушла несолоно хлебавши, а баба Настя достала мешочек со святой солью и начала истово сыпать по углам хаты, приговаривая: «Солью, солью посыпаю, семье покой возвращаю. Соль да вода тому, кто испортил мою семью. Да будет так». Ире она свои действия объяснила тем, что у Матрены дурной глаз, ничего хорошего она сроду никому не сделала.
А по дороге в школу на Иришку набросилась собака. Огромный темно-серый пес с коротким рыком мчался на девушку, волоча за собой тяжелую цепь. Ира успела только выставить вперед локоть, защищая горло, и отпрыгнуть к забору. Страшные клыки остановились в нескольких сантиметрах — цепь застряла в кусте сирени, из соседнего двора к ним с жутким матом мчался перепуганный хозяин пса…
План земельных угодий бывшего колхоза нашелся в шкафу кабинета истории, у запасливой Валентины Андреевны. Иришка пробормотала что-то про попытку написать серию очерков о селе для местной газеты, но историчка отмахнулась:
— Надо, значит, надо, бери, пользуйся. Это не секретная информация, для людей собирала и храню. Хорошо, что кому-то интересно.
Иришка несколько раз просмотрела огромный пожелтевший чертеж, пытаясь запомнить границы владений сельчан и представить это на местности. Получалось, что надо было идти вдоль маленькой речушки, затем полями, под лесом, до границы с Дремайловкой, обойти небольшое болотце, выйти к яблоневым садам Фруктового, затем — вдоль объездной шоссейной дороги до реки, а там — над рекой, за очередным болотом и лесом, по лугам к исходной точке. Дважды приходилось пересекать основную трассу. «Даст бог, в такой час немного будет транспорта, а то как бы крыша у людей не поехала при виде полуголой девицы, расхаживающей накануне покровских заморозков босиком», — усмехнулась про себя Иришка. Заморозки, в самом деле, собирались нагрянуть в ближайшую ночь. Дожди наконец прекратились, небо вечером напоминало перевернутую чашу расплавленного золота, все предметы в предморозном воздухе приобрели ясность и четкость рисунка тушью.
На этот раз Ира вышла из дома за полчаса до полуночи, прямо в одной рубашке. «В крайнем случае прикинусь лунатиком», — решила девушка. Она понимала, что эта ночная прогулка по стылым лугам и полям, под порывами почти зимнего ветра, дастся особенно тяжело. За ночь предстояло отмахать несколько десятков километров, в кровь сбить ноги. Путь казался бесконечным, перед глазами мелькали и расплывались яркие пятна, черные круги, калейдоскопом сменяя друг друга. Поначалу было очень холодно, но постепенно она разогрелась от быстрой ходьбы. Ожерелья на шее вновь начали наливаться теплом, волнами расходящимся по всему телу. Там, где поля были более-менее ровными, она переключалась на бег. Приближалось полнолуние, поэтому даже при почти полностью затянутом тучами небе можно было рассмотреть неясные очертания предметов. Внезапно свет пропал полностью. Иришка напрасно таращила глаза, терла веки кулаками, вертела головой. Ее окружала плотная непроницаемая чернота. Хуже всего, что девушка совершенно не представляла, куда идти дальше. Вытянув вперед руки, ступая неверными ногами, Ира сделала несколько шагов вперед и ощутила, что падает вниз, в плотную упругую темень. Она приземлилась на обе ноги, следом прошуршала осыпающаяся земля, и стало совсем тихо. Девушка запрокинула голову, с трудом рассмотрела на фоне темного неба черные конусы земли. Ступила несколько шагов — и рука уперлась в шероховатую стенку. Ира попыталась определить, где находится верхний край — на голову снова посыпалась земля. «Яма, я свалилась в какую-то яму, — поняла Ирина. — Что же это может быть? Скорее всего, песчаный карьер на границе с Дремайловкой. Значит, я одолела почти половину пути. Надо было забрать немного влево». Она начала осторожно обходить яму, касаясь рукой стенки, пытаясь найти более пологий край — все было тщетно. Попытки подпрыгнуть и ухватиться за край обрыва не увенчались успехом — ободранные пальцы хватали комья земли и пожухшую траву. В отчаянье девушка вернулась в угол и начала руками выцарапывать углубления в земляной стенке, шепча: «Именем силы четырех частей света, восхода и захода, луны и солнца, земли и воды, грома и молнии…» Песок тут слежался плотными, перемешанными с глиной пластами — чтобы выковырять несколько пригодных для подъема ступенек, пришлось потратить почти час драгоценного времени. Ставя ноги в углубления, упираясь спиной и головой в смежную стенку, обдирая коленки, она подтянулась до края карьера и перевалилась на поверхность. Несколько минут лежала, приходя в себя, потом поднялась и направилась в сторону темневшего вдали леска. Время от времени Иришка вынимала из ладанки на шее зернышки дикого мака и кусочки дербенника, бросая их на землю, повторяя вычитанные в бабкиной тетрадке заклятия: «Плакун, плакун! Плакал ты много, а выплакал мало. Катись твои слезы по чистому полю, не разносись твой вой по синему морю. Будь ты страшен злым бесам, полубесам, старым ведьмам киевским. А не дадут тебе покорища, утопи их в слезах; а убегут от твоего позорища, замкни в ямы преисподние. Будь мне слово при тебе крепко и твердо. Век веком!»[96]
Протяжный стон раздался из шелестевшего слева камыша. В первое мгновение она решила не обращать на него внимания, но стон повторился, в нем слышалось что-то знакомое, родное. «Сережка!» Ира рванулась на звук, сухие стебли громко хрустели у нее под ногами, осока резала босые икры, ступни оскальзывались на торфянистых кочках. Воображение рисовало истекающего кровью, с раной в боку, юношу. Стон повторился уже глуше, где-то левее. Она бросилась туда, где погибал ее единственный, любимый, родной… Ноги погрузились в холодную болотную жижу. Девушка попробовала вытащить их из торфяной ямы и поняла, что увязает все глубже, что болото засасывает ее. Стоны прекратились, где-то далеко мелькнул гнилостный огонек, раздался издевательский хохот. «Морок, — поняла Ирина, — а я провалилась в торфяную яму-копанку. Как глупо». Она попробовала найти опору рукой — рука тоже скрылась в черной жиже, с трудом выдернула одну руку, как тут же увязла другой. Ноги погрузились уже почти по бедра. «Если дойдет до пояса — не выберусь, засосет». Чудом выхватив обе руки из вязкого плена, девушка изогнулась и упала на спину, запрокинув руки назад. Онемевшие скользкие пальцы вцепились в пучок осоки на краю копанки. Осторожно, стараясь не слишком резко дергать ненадежное растение, Иришка подтянулась поближе к краю ямы. Перебирая руками, нащупала острые концы срезанного плетельщиками корзин куста ивняка. «Печатью мертвой звезды и луча живого заклинаю…» Медленно, сантиметр за сантиметром, она вытаскивала себя из болотного плена. Наконец ощутила спиной твердую землю, последним усилием рванула занемевшие ноги. Болото недовольно чавкнуло и выпустило свою добычу. К дороге под лесом она пробиралась, ощупывая каждый шаг подобранной тут же, на кочке, палкой.
Следующие несколько километров удалось преодолеть без особых приключений. Машин на трассе почти не было, девушка прокралась вдоль кольцевого пути и с облегчением свернула к реке. Шум автомобильного двигателя и свет дальних фар заставил ее прижаться к огромному придорожному вязу и затаиться. Машина плавно подкатила к речному обрыву, затормозила. Из автомобиля вышли двое мужчин, открыли багажник, с трудом вытащили тяжелый тюк, швырнули в кусты с откоса.
— А это куда? Добить? — спросил один.
— Кидай в воду, и так подохнет на… — коротко ругнулся другой. — Развели в доме зверинец, понимаешь.
Из своего укрытия Иришка с ужасом наблюдала, как мужик, размахнувшись, забросил в реку темный, отчаянно пищащий комочек. Комок шлепнулся в воду, заколотил лапками.
— Поехали, — потребовал водитель, — а то заметит кто, вопросов не оберешься, теперь за мусор штрафуют.
Машина мигнула фарами и, круто развернувшись, рванула к въезду на трассу.
Иришка, не помня себя, бросилась к реке, где еще трепыхалось маленькое тельце, увлекаемое течением и водоворотами к середине реки. На этот раз она не думала о том, что вода холодная, главное было — успеть спасти несчастное животное. Глубина начиналась у самого берега, пришлось плыть к барахтавшемуся из последних сил созданию, пищать оно уже не могло. Пальцы ухватили комок мокрой шерсти, Иришка с облегчением перевела дух и повернула к берегу.
Создание оказалось котенком, то ли серой, то ли рыжей масти. Котенышу было около двух месяцев от роду. Едва придя в себя на руках спасительницы, он фыркнул, отряхнулся и начал деловито вылизывать шерстку. Любоваться зверьком было некогда. Девушка сунула спасенное чудо за пазуху и поплелась вдоль обрыва, впереди было еще около четырех километров пути, а силы катастрофически таяли. По счастью, эта часть пути была ей знакома лучше остальных, здесь она не раз бывала с Сергеем во время летних купаний и пикников. Теперь больше всего ее донимал холод. «Если выживу, буду ходить только в теплых свитерах и меховых куртках, — усмехнулась про себя Иришка. — Одно хорошо — хоть болотная грязь в реке смылась». При свете почти полной луны под утро поля засеребрились от инея.
Километрах в двух от села она споткнулась о какую-то корягу и растянулась на земле во весь рост. Сил подняться не было. Девушка подтянула ноги к животу, свернулась поудобнее клубочком, в голове мелькнуло: «Я только немного отдохну… чуть-чуть». Из забытья ее вывел теплый шершавый язычок, щекотавший за ухом. Найденыш привел себя в порядок и теперь заботливо вылизывал свою спасительницу. Иришка со стоном пошевелилась и медленно поднялась с земли. Котенок влез на плечо, вцепившись в тонкую ткань, как плод репейника. Над ухом раздавалось тихое мурлыканье, усы щекотали щеку. Это живое тепло дало силы двигаться дальше.
Последний километр она не шла, а медленно брела, с трудом переставляя израненные ноги. Котенок осторожно перебирал коготками лямку рубашки, не позволяя снова впасть в забытье. Возле дома найденыш недовольно мурлыкнул, спрыгнул с плеча и исчез в сероватых предрассветных сумерках. Позвать его у Иришки не было сил.
По ступенькам она почти вползла в коридор, держась за косяк, осторожно выпрямилась, негнущимися пальцами задвинула щеколду. Еще хватило сил стянуть с себя ледяную рубаху, набросить сухую майку и повалиться на расстеленную с вечера кровать…
Под утро разгулявшийся ночью ветер ушел на покой, унеся с собой остатки туч. Солнце улыбалось омытому миру, в непросохших лужах плавали первые желтые листья. Баба Настя несколько раз подходила к прикрытой в комнату квартирантки двери. Ей не терпелось рассказать последние сельские новости: что упал вековой тополь возле старого кладбища — хорошо хоть, никто не пострадал, а на соседней улице парализовало старую Матрену — поутру невестка нашла ее прямо посреди улицы, где бабка делала холмик из земли (не иначе, колдовала людям на погибель). А еще у них во дворе появился подброшенный кем-то котенок, и она решила оставить звереныша себе.
На столике у изголовья вспыхивал голубоватым огоньком мобильник — Сергей спешил сообщить любимой, что брат собирается на храмовый праздник домой и для него тоже выпросил у командира увольнительную. Иришка ничего не слышала. Она спала, на губах блуждала улыбка. Ей снился рыжий котенок. Котенок играл с красноватым кленовым листочком и смешно подпрыгивал, топорща усы и шерсть на загривке.
Братья
- Поросшие мхом, потемневшие камни,
- Пронзительный, горестный посвист ветров.
- Здесь память сражений кровавых и давних
- Уснула под теплые песни костров.
- Петляет дорога в холодном тумане,
- И крадучись, тихо проходят века.
- Ты помнишь прозрачных теней караваны?
- Ты слышишь, как мертвые шепчут в песках?
Данила Филимонов
- И чья-то рука, нависая над бездной,
- Цепляясь за жизни последний глоток,
- Поманит тебя. И в столетьях исчезнет
- Разбитого войска широкий поток.
Анастасия Парфенова
Властью Божьей царица наша
…монархия — это не приложение к стабильности и достатку, а дополнительный ресурс, позволяющий легче переносить болезнь, быстрее выздоравливать от политических и экономических невзгод.
Роман Злотников
Помазанник Божий управляет частью Творения Божьего с согласия Бога — представители народа решают дела людей по договору с людьми.
Вера Камша и Rodent
Помазанником божьим быть, конечно, интересней.
Только боги редко приглядывают за своими избранниками. А еще реже утруждают себя вмешательством. Вот придут какие-нибудь удручающе материальные противники «высшей воли», и доказывай, что ты на самом деле не приложение к достатку, а сын Зевса.
А что, если?..
Я
Она стояла на галерее и смотрела, как армия людей входит в столицу Дэввии.
Город-цитадель раскинулся по долине, запирая перевал, блокируя гавань, превращая чашеобразную долину в непреодолимый лабиринт военных укреплений. По горным склонам крыльями взлетали террасы садов, расчерченные гладкими крепостными стенами. Стройные узоры амбразур казались украшениями. А распахнутые настежь южные врата — провалом, в который медленно вползала тьма.
Черная змея кавалерийских частей разворачивала кольца на площадях, вымощенных терракотовыми плитами. Пехота растекалась по улицам стальным приливом. Казалось, даже сюда, до головокружительной высоты царского дворца, до открытой всем ветрам колоннады, долетал топот тяжелых сапог. Утро доносило призрачный гул: было ли это звуками человеческого говора?
Она положила руку на белоснежный мрамор колонны, чуть повернула голову, пытаясь уловить далекие слова. Прошли десятилетия с тех пор, как Хэйи-амита, царица горной и дольной Дэввии, слышала знакомую с детства речь.
Даже когда сопровождала супруга своего, великого государя, в редких поездках за пределы царства. Даже когда принимала послов заморских стран — не сбежать было от сдержанных и отточенных звуков древних наречий. С дэвир говорили на их языке, рядом с ними блюли их законы, чтили их обычаи.
Так установилось с незапамятных времен. Так было. До сегодняшнего рассвета.
Хэйи зябко передернула плечами под тонкой накидкой. Отвела взгляд от бурлящей на древних улицах мрачной рати. На другой стороне долины, над высокими утесами гавани, взмывали отвесные стены женской цитадели. Неприступный оплот, замкнутый, закрытый даже от атак с воздуха. Небо казалось непривычно пустынным без легких силуэтов, срывающихся с башен и кружащих над лазурной гладью. Сегодня дэви не подняли свои планеры, не покинули надежных убежищ. Темнокосые летуньи скрылись за толстыми вратами и древними заклятиями. Хэйи знала, что все последние ночи они разрывали небеса, увозя детей Дэвгарда в глубь царства. Отступали, покорные воле своих владык.
Взгляд скользил по четким линиям высот и бастионов. Город-крепость, город-врата. Уникальное творение богов, эта естественная цитадель, охраняющая проходы за северные перевалы. Запирающая единственный путь в земли фей, в горы сказочных драконов, во владения гордых ришей.
Просторная, хорошо защищенная гавань, единственная на этом побережье, делала порт желанной целью сотен купеческих кораблей. За южными вратами простирались бескрайние степи, дом кочевников, вольных детей небесной кобылицы. Через их земли тянулись караванные тропы, дороги шелка и стали, что уводили к раскинувшейся через полмира империи.
Средоточием дорог и судеб был Дэвгард, сердцем чуда, дверцей в сказку. Стоит ли удивляться, что столь многие пытались его покорить?
На изломе года император смертных расстелил карту. Придавил ее сильными, опытными руками.
— Здесь, — сказал он, бережно, но властно накрывая ладонью пересечение сотен путей, — Дэввия — замок, запирающий врата в тайные земли, но одновременно и ключ. И с торговой, и с военной точки зрения нет на континенте цели более желанной. Старшие расы не оставили нам выбора. Империя должна найти способ сбить с них спесь, а значит, дэвир должны пасть.
И почернело море от чужих кораблей, душно стало в небе, оплетенном чужой магией. Поднялась в степи пыль, взбитая тысячами ног. В глубь равнин, к далеким холмам, к сухим пустыням отошли кочевники, исконные обитатели этих земель. Предательством и мудростью имперских послов один за другим разрывались древние договоры, отворачивались от дэвир проверенные союзники. Армия подошла к границам царства.
Владыка дэвир знал, сколь беспощадна логика цифр, но знал он и долг, возложенный некогда на его народ творцами этого мира. Молчаливые дружины покидали стены града, следуя за своим царем и своим предназначением. Молча смотрела вслед уходящему супругу горькая, как полынь, странная его царица. И дорого, дорого, несоразмерно дорого платили люди на подступах к царству.
Но они согласны были платить.
На рассвете, когда сонное солнце окрасило скалы и башни золотым окоемом, легкий планер опустился на дворцовую террасу. Длиннокосая девочка-летунья протянула владычице запечатанный свиток. Черный, черный, неисправимо черный, и не было нужды читать ровные строки.
Набатным боем растеклась по венам и улицам неизбывная боль. Погиб той ночью черноглазый царь.
Утром из боя вынесли его тело.
Утром чужие войска подступили к стенам его столицы.
Утром его царица взглянула в будущее…
И ослепла. Не было на земле ее царя.
Хэйи-амита собрала совет и объявила решение. Отправились в палатки имперских генералов хмурые, молчаливые послы. Медленно, с трудом, разошлись в стороны огромные створки южных ворот.
Дэвгард, город-крепость, город-ловушка, стоявший намертво даже против бесчисленных демонских легионов, сдавался людям.
Без боя.
Хэйи отвернулась, не желая больше видеть, как чужаки ступают по терракотовым плитам. Горло сдавило, и что-то в душе перевернулось. Что-то, чего она не ожидала. Неужели и самом деле раздадутся под древними сводами шаги людей?
Владычица сама не знала, что чувствовала при этой мысли.
Пошла вдоль колоннады, опоясывающей тронный зал, открывающей его всем ветрам. Небрежное движение — и на месте свободных, ограниченных лишь колоннами проемов — белые стены. Она не хотела быть открытой. Не хотела смотреть на город. Ей нужны были хоть несколько минут тишины и одиночества. Подумать. Понять.
Вспомнить.
Окинула взглядом собравшийся в зале Совет. Ставшие родными, знакомыми лица. Она знала их всех: вот начальник стражи, охранявший ее покой еще до свадьбы, когда младую деву впервые привезли во дворец. Вот лекарь, когда-то сумевший взглянуть в ее глаза и сказать владычице, что единственный сын ее родился мертвым, что других не будет. Вот старый глава тайной службы, на протяжении долгих лет присоединявшийся к царственной чете за завтраком, вместе со своей сухой, ироничной манерой докладывать и неизменной потрепанной папкой. Или являвшийся ночью под дверь спальни, балансируя чашками с ароматным коффее и всем своим видом говоря, что его величеству лучше бы поскорее проснуться и начать обращать внимание на дела царства…
Знакомые лица. Закрытые, непроницаемые, похожие на те же стены. Хэйи-амита резко развернулась и вышла, оставляя за спиной пустой трон.
Она буквально летела. Оплетали бедра тяжелые шелка юбок. Царица, кто ты? Что помнишь о своей жизни? Что знаешь, кроме этих коридоров и этих лиц?
А в саду… в саду голова кружилась от сладкого аромата горных цветов. По стенам карабкались ледяные розы, завивая решетки террасы, отсекая остальной мир. Хрупкие, белоснежно-холодные цветы, бледная синева листьев, льдинки шипов. Хэйи коснулась рукой прохладного лепестка. Мысль-просьба к растению, что поливала и кормила столько лет, — и в ладонь лег не срезанный, сам себя подаривший цветок. Поднесла к лицу. Вдохнула.
Она помнила…
…Пряный запах степных трав, горечь ковыля, объятую весной равнину. Молнией летела молодая кобыла, неся на себе дитя рода людского. Как била по лицу грива, как переливались под коленями лошадиные бока, как пело сердце дочери степей! Не путали шелка ее ног, не сковывали рук тяжелые браслеты. Жестки и непокорны были ее волосы, не знавшие тогда смягчающих бальзамов, обветрено лицо, грубы от работы руки. Смертная девчонка, дикая, пьяная молодостью, волей, ветром. Такой увидел степнячку у водопоя царь дэвир, когда приехал к ханам говорить о мире. Такую украл черноглазый владыка и увез далеко, спрятал за крепкими стенами, укрыл в высоких палатах, запер за серебряными да узорными решетками.
Такой расплели косы, стянутые медными кольцами, и надели тяжелый царский венец. Такую обрекли на легкое дамское седло для охот и прогулок вместо жизни на спине степной кобылицы.
Такой выпала любовь царя, со взглядом черным и жестким, как его воля, и сердцем, не знающим слова «нет».
О нет, память не растворяется в годах, память кипит медленны ядом, отравляя сегодняшнее и грядущее. Она слишком хорошо помнила. Первые дни: побеги, ссоры, сокровища, что швырялись к ее ногам, точно приношения богине. Потом — апатия, душащие стены, равнодушная покорность. Царь, боясь оставлять погрузившуюся в отчаяние молодую жену, взял ее с собой в поездку по горной Дэввии. И впервые видела степнячка рвущиеся в небо отвесные скалы, и головокружительный бег водопадов, и обрывки неба в обрамлении вершин. А еще — дивные цветы, белые, снежные, глубокой лазурной синью играющие на солнце. Пленница никогда не знала обычных роз, но эти, ледяные и гордые, чем-то ранили душу.
После душных дворцов горы не давили, горы вошли в сердце и пленили величием. Там она успокоилась. Она смирилась. Хрупкие растения, принесенные ветром в скалы, все равно находили в себе силы пустить корни и назло холодам распускали стойкие, пряные цветы. Она сможет жить, как эти розы.
Тогда Хэйи еще не понимала, как пристально наблюдал за ней супруг. Не знала, что все, на чем чуть дольше обычного задержится взгляд молодой царицы, будет немедленно выторговано, или украдено, или завоевано. И доставлено пред ее очи в надежде, что уж эта диковинка развеет печаль пленницы. Позже Хэйи-амита научится скрывать свой интерес за маской вежливого равнодушия. Пока же она лишь удивилась, когда, вернувшись в Дэвгард, обнаружила крылья садов, разлетавшихся от дворца, разбивавших ледяным ароматом аскетичность военных укреплений.
Здесь были и водопады, и покоряющие скалы стойкие деревья, и раскованная, снежно-дикая красота горных роз. Приглашенные царем мастера лесов из народа риши создали воистину чудо света: раскинувшиеся на склонах и крышах висячие сады. Извилистые дорожки, по которым можно было часами скакать верхом, тропинки, обрамленные дикими и редкими цветами. Тюрьма оставалась тюрьмой, но Хэйи не могла больше ненавидеть свою клетку.
— …запасы провианта. А вы видели улицы? Мы, конечно, знали, что город хорошо укреплен, но это… Они могли бы годами держать осаду, а затем, когда мы все-таки прорвали бы оборону, устроить кровавую баню. Почему царица открыла ворота? Почему дэвир ей это позволили?
Роза резко отпрянула от замершей руки. С беззвучным шелестом отворачивались хрупкие бутоны, влажно заблестели на солнце шипы. Медленно выпрямилась владычица Хэйи-амита. Повернулась на звук голосов.
Чужие… в ее саду?
Гнев. Резкий, душащий, совершенно не сопоставимый с такой досадной мелочью, в то время как вся жизнь вокруг разлеталась вдребезги. Звуки имперского наречия. Голоса людей. Грубые. Громкие.
Как они посмели?
Медленно, стараясь не шуметь, царица шагнула назад, надеясь исчезнуть прежде, чем ее заметят.
— …мало что знаем о дэвир. А об этой их царице — только то, что она человек и что ханы пропустили наши армии почти без боя, только чтобы отомстить за ее похищение. Может, она и правда на стороне людей?
— Тогда почему Совет до сих пор не запихнул этакую садовую царевну в мешок и не сбросил с ближайшей скалы в море? — спросил кто-то старший, а может, просто с голосом хриплым, сорванным в битве.
— Туда ей, если вдуматься, и дорога. Столько лет, змея, жила с нелюдью, а теперь вдруг проснулась!
— Дэвир очень серьезно относятся к вопросам власти и наследования. Насколько нам известно, за последние шесть тысяч лет правящая династия не сменялась ни разу. Хэйэмита — законная наследница своего супруга. Возможно, они просто не в силах не следовать традиции, — кажется, говоривший и сам не верил в свою теорию.
Еще один голос, молодой и звонкий:
— А может, она и в самом деле так прекрасна, что у дэвир не поднялась рука?
Хриплый цинично рассмеялся.
— «Столь дивна краса владычицы Хэйэмиты, что нельзя взглянуть на светлый лик ее и не стать рабом на веки вечные»? Только не говорите, что верите слащавым балладам, которые распевают на всех углах ошалевшие менестрели.
— Но ведь почему-то царь женился на человеческой женщине! — В первом голосе послышались упрямые нотки. — Уж не потому, что дэвир столь падки на людей. Или на женщин вообще. Они даже своих собственных заперли в крепости и навещают их раз в год, только чтобы обзавестись потомством!
— Не стоит верить всем слухам, которые слышишь.
— А вы видели когда-нибудь дэва, что не шарахался бы от женщин, как демон от заклинательного круга? Да и здесь, в городе, мне на глаза не попалось ни одной дэви. Даже летуний в небе не видно.
— Факт, который не избежал внимания армии, — недовольно, как-то тревожно пробормотал себе под нос старший. Отступающая Хэйи застыла: если люди начнут ломиться в женскую цитадель…
Голоса тем временем приближались. Лишь тонкая преграда хищных снежно-синих лоз отделяла их от замершей владычицы.
— Говорят, он не отказывал ей ни в чем, — вещал молодой. — Говорят, если б она засмотрелась на небо, царь собрал бы звезды и сплел для нее ожерелье. А сады? Вы только взгляните вокруг! Не думал, что сады Хэйэмиты так огромны. Акры и акры, дорожки, тропинки… И все засажено снежными розами. В столице редкий кавалер может позволить себе подарить даме хоть один такой цветок, а тут!
— Должно быть, царь действительно ее любил.
— Угу. А еще он, должно быть, очень хорошо представлял, как легко выбивать в таком лабиринте чужую армию. Среди хищных, верных, псионически чувствительных растений с шипами. Ядовитыми.
— Царица Хэйи-амита…
— Далась вам эта слащавая любовная история. Бардов всех перевешать! «Новое направление в литературе»! Сестры уже полбиблиотеки забили бесчисленными историями страсти между темным и властным воином-дэвир и какой-нибудь очередной непорочной дурой из высшего света. Еще раз увижу подобный мусор в своем доме, клянусь честью, опубликую описание нравов и обычаев этой расы! — Хриплый голос говорил все громче, видимо, тема эта сильно раздражала смертного. Или, скорее, его раздражали многочисленные засидевшиеся в девицах сестры. — Дуры! «Ах, хэйи-архитектура, ах, хэйи-роман, ах, висячие сады Хэйэмиты! Ах, но что же на самом деле происходит по ночам в царской спальне?..»
— Ну, допустим, заглянуть в царскую спальню и я бы не отказался…
Хэйи вздрогнула, как от удара, и будто очнулась. Шаги раздавались уже совсем рядом. Убежать не успеть, но и быть застигнутой в собственном саду, точно лазутчица неумелая, она не желала. Встала так, что утреннее солнце упало на волосы, на руки, заиграло на вплетенных в пряди раух-топазах. Расправила плечи. И распустились вокруг снежные лепестки, окутали ароматом и светом.
Такой и увидели царицу дэвир люди, когда шагнули на дорожку. Красива была Хэйи-амита. Очень красива. Этого не отнять.
И слух у нее, по всему видно, тоже хороший!
На лице — прохладное удивление. А вот во взгляде…
Во дворце существовали террасы и подвесные галереи, открытые для публики. Были и сады, созданные специально для приема высоких гостей. Но царица сейчас находилась на уровне, открывающемся в ее личные покои. Тайное место принадлежало лишь ей одной, на заповедные тропы не допускалась даже охрана, даже садовники. Здесь она имела право на одиночество.
Хэйи позволила этим мыслям наполнить свой взгляд, позволила им чуть изогнуть контур губ, затрепетать в сжимавших цветок пальцах. Если чему и научилась царица за долгие годы замужества — то это властвовать, не произнеся ни слова. Так использовать свет, ситуацию, окружение, чтобы остальное стало излишним. Красоту свою использовать, коль не скрыть ее, не спрятать даже под самой плотной вуалью. Ореол царственности, чем-то пленяющий и завораживающий даже тех, кто знает, сколь он на самом деле иллюзорен. И легенды, беспощадно, расчетливо пускать в дело все те легенды, песни, слухи и предположения, что окутывают фигуру смертной супруги властителя дэвир.
Самое главное здесь — не врать. Ни за что не врать, особенно себе самой. Если оскорбили царственную гордость — пусть видят. И оскорбление видят, и гордость. И пустыню, за одну ночь похоронившую под барханами горькую степь ее сердца.
Люди смешались, застыли. А ведь опытные были люди, знающие. Хэйи, когда лишь услышала голоса, думала: лоботрясы, отбились от свиты приглашенных во дворец предводителей. Ан нет. Завоевателям законы не писаны. Сами предводители решили, что Совет подождет, и отправились осматривать укрепления, а заодно и легендарное чудо света — висячие сады Хэйи-амиты. Мага с собой взяли, огненного. Должно быть, чтобы жечь розы, если те вздумают напасть на незваных гостей. Вон как хмурится чаровник: не учуял хозяйку этих садов, пока не оказался от нее в нескольких шагах. Да разве ж можно ее почуять — здесь?
Чуть изменилось давление воздуха — маг рассылал свои чары, пытаясь угадать, что еще он пропустил. В ответ раздался успокаивающий шелест роз, шепчущих хозяйке о том, что ее охраняют. Их не видно, но союзники-риши здесь, затаились в тени ветвей. Спорить с ломящимися на заветные тропы варварами не стали, но и оставить людей без присмотра не могли, а потому последовали за имперцами в глубь садов, невидимые и неслышимые. И наткнулись на зачем-то сбежавшую в такой час с Совета царицу. Теперь не знали, хвататься им за оружие или продолжать притворяться невидимыми.
Через цветы передала — не вмешивайтесь. Разберусь сама.
Паузу она выдержала. Спокойно и терпеливо, как кошка. Будто готова была стоять здесь столько, сколько потребуется неуклюжим людям, чтобы взять себя в руки и поприветствовать ее. Первыми. Как положено приветствовать владычицу.
В том, что люди сами догадаются, что она и есть царица, Хэйи была уверена. Как и в том, что положение ее, властительницы горной и дольной Дэввии, бесконечно более высоко, чем каких-то там имперских полководцев. Даже если полководцы фактически уже завоевали горную Дэввию, а к дольной уже подбираются.
Хэйи ждала, вопросительно и отстраненно. Наконец один из них, в тяжелом генеральском плаще и простых, явно повидавших не одну битву доспехах, шагнул вперед. Горло его было перебинтовано, под глазами залегли глубокие тени.
— Ваше величество, граф Ирий Ромел. — Свел вместе каблуки, склонил голову. Судя по голосу, это оказался тот самый сторонник сбрасывания неугодных правителей в море, знаток боевых качеств ледяных роз и обладатель целого выводка глупых сестер. Ни один из вышеупомянутых фактов почему-то не нашел своего отражения в докладах о командующем противника. Главу тайной службы ожидало несколько тактичных, но от этого не менее ядовитых замечаний. — Примите мою благодарность… и мои соболезнования.
И не стал уточнять, в связи с чем. Опасный, опасный человек. Не слишком впечатленный ее царским венцом, или неземной красою, или тем фактом, что она случайно услышала его менее чем уважительные речи. А вот жизни, сохраненные, когда распахнулись врата столицы, для графа что-то значили.
Хэйи прикрыла ресницами глаза, показывая, что и благодарность и соболезнования приняты к сведению.
— Совет ждет нас, воевода Ромел. Многое нужно обсудить. Пойдемте.
И, развернувшись, пошла в глубь сада. Ни капли не сомневаясь, что смертные проследуют за ней.
У генерала наверняка вертелся на языке тысяча и один вопрос, но он тоже молчал. Шел не на шаг позади, как предписывал этикет, а рядом, нога в ногу. Когда подошли к лестнице, широкой беломраморной змеей поднимающейся над садами, Ромел протянул руку, которую Хэйи царственно проигнорировала. Подобрала юбки, поднимаясь по ступеням, и равнодушно подумала, что вот этого человека, скорее всего, завоеватели пророчат ей в новые мужья. Если, конечно, они не решат отправить ее в столицу, для династического союза с кем-нибудь из императорской фамилии. В любом случае, до тех пор пока люди верят, что через царицу можно контролировать воинственных дэвир, не быть ей свободной.
А ведь действительно можно…
Точно статуи, ее гвардейцы застыли у распахнутых дверей, у колонн, невооруженные, но от этого не менее опасные. Тут же — воины людей. И не скажешь, кого больше, за кем сила. Хэйи прошла в тронный зал, двигаясь все с той же неспешной стремительностью, кивнула все так же знакомым, все так же закрытым лицам. Советники поднялись с мраморной скамьи, волнообразно изгибающейся вдоль стены. Напротив возвышалось простое кресло, легкое и изящное, не слишком удобное. Трон. Еще недавно он был двойным…
Шагнула по пологим ступенькам вверх, грациозно села. На колени осторожно легла отравленная роза. Спина — прямая, точно по линейке проведенная, руки расслаблены на подлокотниках, голову оттягивает назад тяжесть венца. И свет, падающий сверху широкими, перехлестывающимися как раз на венце лучами. Она — царица. Даже когда маршируют по терракотовым плитам чужие солдаты.
Люди, должно быть, чувствовали себя неуверенно. Напряглись охранители, напротив, опасно расслабились маги. Хэйи, отказываясь замечать их, сосредоточилась на командующих. Теперь она будет говорить первой.
— Выполнено ли обещанное, воевода Ромел? — формально спросила на древнем дэвирском диалекте. Эти слова должны были быть произнесены вслух. — Вошли ли ваши войска в город беспрепятственно? Наши воины не стали оказывать сопротивления?
— Мы прошли беспрепятственно, царица, о чем я свидетельствую, — ответил человек на том же языке.
Здесь было бы уместно спросить, выполнил ли свои обещания завоеватель, но обычай не требовал того, и ни один из них не хотел сейчас поднимать скользкую тему. И царица, и полководец людей знали, что без крови не обошлось. Дэвир с показным спокойствием исполняли приказы и были покорны, но люди не желали принимать победу просто так. Слишком свеж был кошмар, что им пришлось пережить на подступах к городу. Слишком силен страх перед черноглазыми бестиями.
Отдельные стычки вспыхивали по всему Дэвгарду, однако самого страшного не случилось. Ромел не обманул, не предал, не потерял контроля над своими войсками. Размеренное расползание армии по кварталам так и не перешло в кровавую резню. Быть может, потому, что большинство горожан ушли еще месяцы назад, а те, кто действительно мог стать причиной конфликта, были надежно спрятаны в цитадели.
— Но вы следуете букве договора, ваше величество, намеренно не замечая его сути, — продолжил тем временем генерал. — Обещано было, что воины ваши разоружатся. Тем не менее кузни и оружейные, когда мы подошли к ним, оказались пусты, а в ответ на вопросы ваши подданные лишь молчат.
— Во всем городе нет ни одного дэвир, кто имел бы сейчас при себе оружие.
— Боюсь, этого недостаточно.
— Почему же? Договор соблюден. Дэвир опасны и без мечей и копий, но они не станут нападать на людей. Порукой тому — мое слово.
— Я не подвергаю сомнению ваше слово, царица. Но при подписании договора имелось в виду, что мы получим эти доспехи и эти клинки. И я должен их получить. Или хотя бы перекрыть на время доступ к тем местам, где они находятся. Такова имперская политика.
— Слово царицы — крепче любых доспехов и острее любых клинков, воевода, — сухо сказала Хэйи-амита. Увидела, как молодой гонец подошел к одному из советников, прошептал что-то. Старик встретился с ней взглядом. Слова были не нужны. Царица нахмурилась. — Сын империи, ваши люди по-прежнему пытаются пройти в женскую цитадель. Это должно прекратиться. Немедленно.
Генерал, кажется, начинал сердиться и не считал нужным это скрывать.
— Мы должны убедиться, что пропавшее оружие не окажется именно там. — Он по-волчьи, добро так улыбнулся.
— Сын империи, — голос Хэйи был все так же ровен, — я сказала, и вы согласились: дэви неприкосновенны.
— Если там действительно дэви, они действительно будут неприкосновенны. Ваше величество, поверьте, мне не больше вашего хочется подрывать дисциплину в моем войске. Позвольте человеческим женщинам пройти в цитадель и убедиться, что там не сидит еще одна армия, готовая в любой момент ударить нам в спину!
— В цитадели нет ни одного мужчины.
— И я в этом не сомневаюсь, — сквозь зубы соврал граф Ромел, — но столь мало известно о женщинах дэвир. Кто может поручиться, что они менее опасны, чем воины-мужчины? Ваше величество, я не могу иметь под боком столь неприступную крепость и не убедиться, что за ее стенами не притаилась смерть. Прошу вас, пустите наших наблюдательниц. Нет никакой необходимости доводить это до конфликта.
Хэйи смотрела на него почти с недоумением. Человек.
— Цитадель не опасна для вас. Порукой тому мое слово.
Граф, бросив дипломатию, заговорил на имперском, сухо и отрывисто:
— Царица, я не желаю оскорбить вас, но вынужден настоять.
Ах, человек, человек. Не нужно было этого делать. Пока он коверкал слова древнего диалекта, Хэйи еще могла видеть в раненом генерале родню, существо, близкое если не по духу, то по крови. Но… как же не похож язык могущественной империи на грудной, мелодичный говор степей ее детства.
— Ловушки не беспокоили вас, когда вы стояли под стенами града. Почему тревожат сейчас?
Он вдруг улыбнулся, как умеют только люди: открыто, не обидно, предлагая посмеяться над самим собой.
— Признаюсь, сами эти стены представлялись мне куда более страшной ловушкой, чем все, что могло за ними находиться.
Хэйи не разделила шутки:
— Слово царицы крепче любых стен. И страшнее. Вы не о том тревожитесь, воевода.
— О чем же стоит тревожиться?
Царица подумала мгновение и тоже перешла на имперский. Время дипломатии кончилось. Теперь ей важно было, чтобы ее поняли как можно точнее.
— Я должна была сдать Дэвгард, генерал. Вы это понимаете, надеюсь. Город силен, полностью взять его в осаду вы бы не смогли. Мы воздухом и морем подвозили бы припасы, пусть и теряя при этом слишком многих. Ваши маги насылали бы мор и глад на земли, обстреливали бы улицы медленным ядом. Горы превратились бы в арену непрекращающейся схватки.
— Ваше вели…
— Штурм, длящийся десятилетиями, станет для дэвир кровоточащей раной, более разрушительной, нежели скорая потеря столицы. Вашу империю он, скорее всего, подточит изнутри. Так было в прошлом, в войне с демонами. Так было в войне с ришами. Повторения этого для своего народа я не хотела.
Если бы она еще знала, какой народ назвала «своим»…
— Император опустошил казну, чтобы послать на Дэввию три армии. Одну почти полностью уничтожил царственный мой супруг. Одна сумела пройти нашими горными тропами и блокирует перевалы, предупреждая возможные удары с севера. Последняя заняла Дэвгард.
— Вы считаете, что сей факт имеет значение?
Она опустила руку на стебель розы. Нашла уверенными пальцами шип.
— Между властителями людей и владыками старших рас есть разница, генерал. Людьми правит тот, кто способен захватить и удержать власть, или же его потомки. Среди дэвир царствует тот, кого достойным посчитали боги.
— Боги этого мира мертвы, царица.
— Да. Но они любили своих детей. И не любили, когда их волю оспаривали.
Надо отдать человеку должное. Он сориентировался быстро. Хрипло рявкнул:
— Взять ее!
Читать бесплатно другие книги:
