Евангелие от психопатов Старикова Людмила

С обеих сторон барной стойки раздались восторженные женские возгласы.

«На ловца и зверь бежит», – с удовольствием подумал виновник торжества.

      Ничто так не льстит подвыпившим женщинам. Как перспектива соблазнить отца семейства.

– Послушай, давай уйдём отсюда, поговорим без этого грохота, – предложила мышка, выпив коктейль, и облизала пересыхающие губы. Ей не нравился интерес, который проявляли женщины в клубе к её новому другу.

– Как насчёт твоих друзей? – предусмотрительно справился Растрёпка, – они тебя не потеряют?

– Мои друзья, – Сэра пренебрежительно махнула рукой, – Скотт уже давно пьяный, а все остальные просто хотят с кем-нибудь потрахаться.

Машина Растрёпки была запаркована в переулке у закрытого итальянского ресторана. Он открыл дверь и впустил мышку на заднее сидение. Внутри у донжуана всё клокотало от восторга, он ощущал себя охотником, заполучившим заслуженную добычу.

– Иди сюда, детка, – ласково произнёс он, и мышка, дыша лимонным перегаром, оказалась у него на коленях.

– Я всегда мечтала попробовать секс с русским, – призналась Сэра, немного скосив глаза.

– Сейчас я буду русским для тебя, дорогая, – ответил Растрёпка и запустил руку под короткое шерстяное платье.

– Сладкий, у тебя есть защита? – спросила Сэра, с трудом оторвавшись от восхитительных поцелуев её нового русского партнёра.

– Какая защита? – недоуменно спросил Растрёпка.

– Гондон. У тебя, что, нет гондонов? – мышка вытаращила удивлённые глаза, но они тут же скосились к носу.

– Ты что, не принимаешь таблетки?

– Нет, к сожалению, нет… Но, я хочу тебя. Мой русский парень… – Сэра опять прильнула к губам своего героя. Растрёпка сосредоточился на поиске клитора, в надежде, что тот поможет ему убедить девушку довести дело до конца и без презерватива. Но, с американкой номер был практически обречён; их со школы приучили к гондонам.

       Под платьем девушки было мокро. Слишком мокро, там хлюпало. Растрёпке вдруг стало противно, он ощутил, что его член теряет напряжение. «Без паники», – мысленно приказал он, а вслух произнёс:

– Котёнок, поцелуй меня в него…

– Доставай, – с готовностью ответила мышка.

Стёкла в машине начали запотевать от их возни. Растрёпка подумал, что надо бы завести и включить обдув, но, мышка, неумело расстёгивающая его брюки, отвлекала. Донжуан осмотрелся и, не увидев поблизости ни зевак, ни полиции, с облегчением откинул голову назад в предвкушении чуда. Долго ждать не пришлось, мышка добралась до его члена и вдруг внезапно отпрянула, издав отчаянный визг.

– Тихо! – приказал Растрёпка и инстинктивно свёл колени и закрыл почти мгновенно обмякший член обеими руками, – что случилось?

– Ты необрезанный! Это мерзко! – лицо Сэры было перекошено миной брезгливости. Растрёпка совершенно растерялся и вдруг почувствовал приступ тошноты.

– А ну, пошла вон отсюда, сучка американская! – прошипел он и с силой выпихнул девушку из машины.

– Слоновий хобот! Черепашка в водолазке! – выкрикнула девушка, убегая в темноту на заплетающихся ногах.

Выбор торта

Катерина слышала, как захлопнулась дверь за её мучителем. Двигаясь наощупь в полной темноте, она подошла к двери и, приложив к ней ухо, прислушалась. Первым она услышала стук собственного сердца, затем – рык знакомого мотора: Растрёпка уехал. Пленница подёргала за медную ручку двери, но та не поддавалась. Растрёпка воткнул снаружи в замок шестигранный ключ и для верности подпёр его прикроватной тумбочкой.

– Помогите! Помогите! Я заперта! – Катерина начала отчаянно колотить по двери и звать на помощь. Дом, в, котором они жили, вмещал в себя шесть квартир, но их квартира была крайней справа, поэтому, единственной надеждой было достучаться до соседки – престарелой миссис Магнуссон, вдовы вьетнамского ветерана, которая была домоседкой и, наверняка и сейчас находилась у себя.

– Помогите! Пожалуйста! Кто-нибудь! Позвоните в полицию! – Кричала Растрёпкина пленница.      Старушка Магнуссон страдала от гипертензии, поэтому кофе она пила только декафеинизированный. Её кухня имела стену смежную с ванной, в которой отчаянно колотила в дверь Катерина, а спальня старушки приходилась как раз на спальню супругов Гриценко. Вдове вьетнамского ветерана было прекрасно известно, что Растрёпка бьёт жену, но, Господь не разрешал ей вмешиваться в чужие семейные дела. «Жена да учится в безмолвии», – помнила вдова слова Писания, определявшие её место в семье; покоряться мужу и служить ему верно и безропотно Лилиен Магнуссон научили ещё в середине двадцатого века, в её родном лютеранском приходе.

      Возгласы, ругань и прочие звуки, доносящиеся сквозь стену от соседей, вдова Магнуссон воспринимала как нормальную и неотъемлемую часть семейной жизни; мистер Гриценко учил свою жену кротости, как и полагалось усердному мужу. Покойный сержант Магнуссон, вернувшись из вьетнамских джунглей без ноги, дома давал волю своему отвратительному характеру, с удобством обосновывая своё недостойное поведение пост-травматическим синдромом. Он издевался над женой, как только мог, и дочь венгерского священника безропотно сносила все мучения, утешая себя мыслью о сокровище на небесах. Когда ветерана-мучителя не стало, семидесятилетняя вдова, наконец, обрела вкус к жизни и начала позволять себе разные удовольствия; декафеинизированный кофе был одним из них.

      К кофе вдова обычно предпочитала кусочек торта: особенно ей нравились «чёрный лес» и «лимонный шифоновый бисквит». Нужно отметить, что сладкое миссис Магнуссон позволяла себе только один раз в сутки, вечером, и весь день был наполнен ожиданием лакомства.

Обе стрелки часов оказались на восьмёрке, и вдова Магнуссон отправилась на кухню, чтобы, следуя своему волшебному ритуалу, сварить себе насыщенный и ароматный, но не вредящий её здоровью бразильский декаф. Она аккуратно всыпала тёмно-коричневые зёрна в резервуар хромированной кофеварки – подарок дочери – и нажала кнопку «включить». Пока машина работала, крики соседки были слышны не слишком явно, но, вскоре машина зашипела и умолкла, выпустив в кухню благоуханную волну кофейного аромата, а соседка, миссис Гриценко, всё никак не могла успокоиться. Через стену можно было отчётливо слышать, как она ломится в дверь ванной и отчаянно просит о помощи. Вдова Магнуссон покачала головой, подумав о том, как же необходимо этой неразумной женщине научиться спокойствию и долготерпению, иначе, не только её отношения с мужем, но и нормальная жизнь соседей окажется под серьёзной угрозой. Старушка налила себе кофе в элегантную чашку, поставила её на блюдце и открыла холодильник, чтобы принять решение – воздушный шифон либо дышащий сказкой шоколадный бисквит с вишнями. Миссис Гриценко вновь забилась в истерике за стеной, и вдова Магнуссон была вынуждена сделать выбор в пользу «чёрного леса», так как, помимо сказки, он дышал ещё и ликёром.

Старушка поставила кофе и кусочек торта на стол и приглушила свет в столовой. В особо приподнятом настроении она любила пить кофе и при свечах, но, сегодня, это не принесло бы такого удовольствия, всё благодаря этой русской соседке. «Помогите! Пожалуйста! Помогите!» – продолжала кричать соседка, тарабаня в дверь. Вдова посмотрела на торт, вдохнула его аромат и сделала глоток кофе. О, это была замечательная увертюра к десерту. «Бразил сантос» – зёрна этой марки стоили не слишком дорого, но, по вкусу напиток не уступал «Лучшему кофе Сиэтла» и «Старбаксу», по мнению вдовы. Миссис Магнуссон зацепила серебряной вилкой кусочек сочного, пропитанного ликёром бисквита и отправила себе в рот, немедленно ощутив растворяющуюся на языке симфонию вкусов – шоколадного, сливочного, вишнёвого и тёплый, еле заметный привкус мадагаскарской ванили.

«Позвоните в полицию! Я умоляю!» – Гриценко никак не унималась. Но, судя по продолжительности и энергичности её жалоб, ничего особо страшного ей там не грозило, да и здоровья у этой красавицы, хоть отбавляй. Всё же, взгляд вдовы упал на красный телефонный аппарат, накрытый кружевной салфеткой и безмолвно покоящийся на стеклянном столике в коридоре. Подумав хорошенько, миссис Магнуссон отпила ещё кофе и, сложив бледные венистые руки, добросовестно и с большим чувством прочла молитву святого Франциска Азисского:

«О, небесный Владыка,

ПОМОГИТЕ!

Даруй мне не столь стремиться

Я УМОЛЯЮ!

Быть утешенным,

ПОЖАЛУЙСТА!

Как утешать,

Быть понятым,

ПОЗВОНИТЕ В ПОЛИЦИЮ!

Как понимать,

Быть любимым,

Как любить,

Ибо в даянии мы приобретаем,

В прощении нам прощается,

И в умирании мы рождаемся к вечной жизни.

Аминь.»

Прочитав молитву, миссис Магнуссон умиротворилась, осознав, насколько греховны крики её соседки, выносящие сор из избы молодой семьи и продиктованные лишь эгоизмом самой миссис Гриценко. Старушка вновь принялась за торт, с сожалением отметив, что кофе успел порядком остыть, пока она молилась по вине этой бесноватой.

Справедливости ради, стоит отметить, что святой Франциско времени даром не терял, и, в ответ на молитву вдовы, угомонил её соседку. И, всё же, покончив с тортом, миссис Магнуссон не ощутила себя до конца удовлетворённой. Она прошла в зал, достала из комода бутылку бренди и хрустальную рюмку и включила Элвиса.

      В квартире через стенку Катерина устала ломиться в дверь и, внезапно обессилев, опустилась на пол. Вопреки её ожиданиям, глаза не привыкли к темноте, лишь в висках заломило от напряжения. Хотелось пить. Осторожно передвигаясь, она подошла к умывальнику и включила холодную воду. Вода пахла хлоркой, но на вкус была вполне терпимой. Боль в висках не унималась; Катерина открыла шкафчик над умывальником и нащупала в нём таблетки. Приняв две ацетаминофена, она запила их водой и опять села на пол.

      Сидеть на клейком линолеуме было неудобно, а от прорезиненного коврика неприятно пахло. Катерина вновь поднялась и, достав из встроенного в стену ванной шкафа все полотенца, которые там были, соорудила себе из них подобие постели. Кое-как устроившись на этом гнезде из полотенец, она притихла и начала размышлять. А ведь малыш тоже сейчас сидит в полной темноте. Интересно, как он ощущает себя внутри? Катерина свернулась в позе зародыша и закрыла лицо обеими руками, почувствовав приятный запах малинового мыла. Перед её плотно сомкнутыми глазами внезапно возник сад, весь излучающий радужное свечение, которое играло и переливалось, звеня то ли детскими, то ли эльфийскими голосами. Будущей матери вдруг стало невыразимо стыдно за её настроение, несдержанность и поступки. Все сложности с мужем, его поведение и непонимание оказались совершенно ничтожными по сравнению с этим чудесным садом, в котором диковинные цветы кивали головками в такт смеху тоненьких голосов. Катерина обхватила живот руками, пригрелась и заснула, блаженно подумав о том, что её головная боль растворилась в этом волшебном саду.

Луна

От обиды и злости Растрёпка протрезвел. Он вылез из машины, отошёл в переулок и тщательно помочился. Оказавшись вновь за рулём, Растрёпка сунул себе в зубы сигарету, и вдруг его ноздри расширились, поймав подозрительный запах. Пахло железом и немного рыбой. Выплюнув сигарету, Растрёпка поглядел на свои руки и ужаснулся, – они были испачканы в кровь. Месячные.

Тошнота поднялась из желудка девятибалльной волной, Растрёпка едва успел открыть дверь машины, как поток рвоты обрушился на асфальт, расплескавшись ему на джинсы и даже попав в салон. Крепко выматюгавшись сквозь мучительный кашель, Растрёпка завёл двигатель, размышляя, где ему лучше отмыться. Возвращаться в клуб вонючим, с заблёванной штаниной – не вариант, хотя, туалет там был, конечно, что надо. Ехать на заправку – невыгодно, да и небезопасно, в ночь с пятницы на субботу на автозаправках в Сиэтле можно найти себе на задницу незабываемые приключения. Подумав с минуту, Растрёпка решил ехать домой. Там – комфортно, бесплатно, жена обезврежена, одним словом – самый выгодный ход. Зубами брезгливо вытянув сигарету из пачки, Растрёпка всё-таки закурил и включил радио. Перед ним мелькали дома погружающегося в осень ночного Сиэтла, их уютные дворики, аллеи. Наконец, уставший, он выехал на ровный хайвэй и с наслаждением вдавил педаль газа. Однако, долго радоваться ему не пришлось, – впереди показались мигалки полицейских машин, и Растрёпка сбросил скорость. Миновав легавых, герой вдруг ощутил, что внутри него заскребло странное чувство. Внимательно прислушавшись к себе, он понял, что это гадкое чувство – страх. Растрёпке было боязно, что, сейчас он приедет домой, а во дворе – машины с мигалками, его скручивают и забирают в тюрьму, ведь закрывать жену в ванной – это, наверняка, – нарушение какого-нибудь местного закона. Подъезжая к дому, Растрёпка выключил радио и погасил фары. С радостью обнаружив, что никакой полиции нет и в помине, он запарковал машину на стоянке под окном и зашёл в квартиру. «Дорогая, я дома!» – с порога провозгласил блудный муж и, прошагав до щитка, включил электричество. Вздрогнув, загудел холодильник, щёлкнул и загорелся задорным красным огоньком индикатор включения в сеть на роутере. Дома было так хорошо и уютно, что Растрёпка с порога пожалел о том, что рассорен с женой. Сейчас лучшим в мире было бы принять душ и оказаться вместе с ней под её удивительно лёгким белым пуховым одеялом. Но, от джинсов воняло рвотой, а руки были перепачканы в менструальную кровь случайной подруги из ночного клуба, так что, о постели с женой сейчас не могло быть и речи.

Он быстро снял грязные джинсы, скомкал их и засунул в стиральную машину, потом закинул туда же носки, от души плеснул жидкого стирального средства и пошёл на кухню. Вымыв руки и прополоскав рот, Растрёпка достал из холодильника оставшиеся фаршированные блины и, даже не разогревая, поспешно съел их один за другим. Затем он выпил бутылку жирного молока и, выразительно отрыгнув, прилёг на диване в зале. Растрёпка прислушался: если не считать мерного гула холодильника, в квартире было тихо. Пасынок находился у Барина до вечера воскресенья. Желудок вдруг сдавило жестоким спазмом, Растрёпка сел, согнувшись в три погибели, пот проступил у него на лбу. Спазм прошёл так же внезапно, как и появился, с шумом высвободившись из организма. Но, жену из туалета нужно было выводить. Неохотно, в одних трусах Растрёпка пошёл освобождать свою пленницу.

Он отодвинул тумбочку, подпиравшую дверную ручку и вытащил шестигранный ключ из замка. Испытывая невероятное волнение, Растрёпка открыл дверь и обнаружил жену мирно спящей на груде полотенец, укрытую цветастым пляжным покрывалом. Больше от страха за свою собственную участь, чем из эмпатии, Растрёпка присел на корточки возле Катерина и ласково потрепал её за плечо:

– Катюня… Катюнчик… Пошли в кроватку?

Жена, щурясь от яркого света, открыла глаза, посмотрела, будто присматриваясь, на Растрёпку и, безмолвно и медленно, словно нехотя, перебралась в кровать. Растрёпка закрылся в ванной и некоторое время рассматривал в зеркало небольшой прыщик, непонятно откуда появившийся на левой щеке. Затем он разделся и встал под обжигающе горячий душ. На удивление, после клуба ему не хотелось мастурбировать. Из головы не шла мерзкая американская мышка, которая нашла изъян в его красоте.

      Член немного увеличился в размере от потоков горячей воды, хлыщущей из включенного на полную силу душа. Растрёпка убавил мощь воды и бережно намылил его. Всё равно, никакого драйва.

      Растрёпка вышел из душа, с раздражением подобрал с пола одно из полотенец, свитых в гнездо для этой старой курицы и включил вентилятор. Протерев запотевшее зеркало краем полотенца, он ещё раз пристально изучил неожиданный прыщик и, огорчённый, уселся на унитаз. Но, тут он понял, что соло перформанса сейчас не получится, потому что телефон он забыл в машине на зарядке, а он был нужен для того, чтобы смотреть порнографические ролики. Растрёпка выключил вентилятор, достал из шкафа клетчатые пижамные штаны и футболку «живу ради дабстепа», тщательно зачесал назад мокрые кудри и вышел из ванной. Жена спала, либо делала вид, что спала. Срок беременности был ещё небольшим, но всё её тело теперь казалось Растрёпке бесформенным и неприятно мягким. А что, если бы у него, как у араба, было две жены? Вот это был бы праздник! Пока одна, беременная, готовит и занимается домом, вторая могла бы заниматься его членом. Растрёпке невыносимо хотелось лечь в постель, но, забытый телефон заставил его выйти к машине.

На улице пахло осенью, над крышей соседнего дома висела луна, удивительная и нежная, похожая на лицо снисходительно улыбающейся доброй девушки. Растрёпка засмотрелся на небо и поймал губами прихваченную по дороге сигарету. Он курил и размышлял, глядя на кусок Земли, оторвавшийся от удара метеорита и навеки зависший на земной орбите, как жена возле своего мужа. Почему все девушки не могут быть такими, как луна? Почему они не могут всегда так загадочно и ласково улыбаться? Вместо этого, женщины обижаются, злятся, кричат, оскорбляют и унижают мужчин, чтобы отомстить им за задетое самолюбие. Но, луна безмолвна, она никому не мстит, а, лишь, приносит пользу – радует ночью своей простой и одновременно изысканной красотой. Есть дни, когда луна сияет и полнится очарованием, а иногда её совсем не видно. Почему жена не может быть такой же? Почему она всегда должна быть рядом, со своим сарказмом, ироничной усмешкой, эти гадким, унизительным чувством юмора? Как сделать жену похожей на луну?

Растрёпке понравилось его собственное поэтическое сравнение. Он достал из машины холодный телефон и, отметив с сожалением, что батареи в нём всего пять процентов, а значит, посмотреть и пары роликов не получится, вернулся домой.

Американская трилогия

В три часа ночи на земле господствуют тёмные силы, и лишь Иисус Христос да Элвис способны их превозмочь. Два короля, две святыни, глядящие в вечность. Иисус и Элвис, но, их хватает не на всех. Поэтому, когда безбожники задаются своим богохульственным вопросом: «Если Бог есть, почему же он допустил…», миссис Магнуссон говорит им: «Заткнитесь. Вы, просто, ничего не знаете о тех, кого спасли прошлой ночью».

Вдова проснулась задолго до рассвета, очнувшись от тревожного сна. Элвис являлся к ней нечасто, и только для того, чтобы оповестить её о чём-то важном, потому, что знал, – был единственным, кому Лилиен доверяла.

      Король посетил вдову во всём своём великолепии; ослепительно белые брюки обтягивали его сочные ляжки, на полных боках сидел идеального пошива пиджак, усыпанный рубинами. Белый шёлковый шарф на загорелой шее, сверкающие бриллиантами перстни на божественных руках.

– Лилиен… О, Лилиен! Ты опять сомневаешься в себе, моя детка, – Элвис присел на кровать вдовы, печально вглядываясь в её испуганное лицо.

– Сколько раз я говорил, обращаясь лично к тебе, – нет ничего дороже истины! – Король поднялся с кровати и подошёл к окну.

Лилиен отчётливо видела его мужественную спину и выпуклые ягодицы; дыхание вдовы было прерывистым от охватившего её восторга. Король отодвинул жалюзи и произнёс, медленно, словно, растягивая слова:

– Лилиен, о, Лилиен! Посмотри, как далеко другие дома. Разве, кто-нибудь, кроме тебя, сможет услышать крики о помощи этой несчастной?

– Но, мистер Пресли, в Библии говорится…

– Тссс!.. – Король резко обернулся к Лилиен и поднёс указательный палец к роскошным губам. Вдова Магнуссон смогла разглядеть, что лицо его было усталым, полные щёки довольно выразительно провисали, а под правым глазом появилась глубокая линия.

– Дорогая Лилиен, ведь я говорил тебе, что нужно почитать всю американскую трилогию, а не выборочные её части. Ветхий Завет настолько же важен, как и Новый завет, как и Госпел. У меня нет ни одной песни, не наполненной духовным смыслом.

Элвис сделал шаг в сторону кровати вдовы и, опершись на правую ногу, вдруг запел негромким, тягучим, словно пропитанным мёдом баритоном:

Glory, glory hallelujah

Glory, glory hallelujah

Glory, glory hallelujah,

His truth is marching on.

Вдова вдруг закашлялась и проснулась. Элвиса в комнате не было, но, она готова была поклясться, что его визит был реальным. Старуха зажгла в спальне свет и, осторожно, чтобы ненароком не смять следов короля, исследовала карпет. Обнаружив то, что ей показалось следами обуви одиннадцатого размера, вдова опустилась на колени и, сомкнув руки, принялась неистово молиться.

После молитвы старуха Магнуссон приняла душ, выпила чашку чаю и, элегантно одевшись, направилась в полицейский участок.

Визит мента

Жена не превратилась в луну, хотя, одну общую черту Растрёпке удалось приметить, – с восходом солнца и жена испарилась. Вроде, когда он проверял её, совсем недавно, пощупав вытянутой рукой и открыв один глаз, была здесь. А теперь, как встало солнце, голодный и расстроенный муж оказался в постели совсем один.

Растрёпка поднял с пола будильник, который он не удосужился поставить обратно на прикроватную тумбочку ночью. Зелёные цифры показывали десять-сорок девять. Растрёпка зевнул и заглянул под одеяло, – он стоял, как обычно. Утренняя деревяшка. От одного взгляда на эрегированный член, раскрывший рыбий ротик крайней плоти, Растрёпка помрачнел и опустил одеяло. Он вспомнил вчерашний вечер, отвратительную мышку с её месячными, толстую жену на гнезде из полотенец. И это он получил в пятницу вечером, когда полагается отдыхать и куражиться? Член ей не понравился, с ума сойти. Растрёпка опять приподнял одеяло. Левой рукой он бережно взялся за член, провел по нему несколько раз вверх и вниз и задумался. Хотелось отлить. Он натянул кожу, разглядывая член. От пирсинга осталось только два шрама – на входе и выходе «банана», подаренного ему девушкой в Киеве семь лет назад. «Принца Альберта» не каждый вынесет, а он не только стерпел, но и менял украшения, в угоду своей Даше. Ей нравилось. Где-то в желудке завыл то ли голод, то ли тоска по былым временам; вот, в Киеве девушки были, как на подбор. Красивые, стройные, по-арийски светлые и очень стильные. Не то, что эта застрявшая в своих девяностых жена, которая и носить-то ничего не умеет, кроме шерстяных платьев и чёрных сапог на шпильке. А в Киеве девушки были модные и, – Растрёпка поднял глаза к потолку, подбирая нужное определение, – свободные. Они были раскованные, если хотели – надевали мини, если хотели, – камуфляж, но сексуально выглядели и в том, и в другом. Диана была вся забита татухами, её упругое, чуть угловатое тельце было интереснее читать, чем трахать. Опять же, у Алины в ушах были тоннели, у Маши – передние зубы спилены, как в кино. Эти девушки к чему-то стремились, совершенствовали себя. Они катались на роликах, шарили в музыке, рисовали. А жена – история от сковородки до кастрюли, в лучшем случае – синие тени и секс.

Бросить всё и уехать в Киев! С усиливающейся болью в области солнечного сплетения Растрёпка вспоминал запах яблок, курева и кваса, фруктового мороженого и сирени Ботанического сада. Его ностальгическую полудрёму прервал выразительный стук в дверь.

– Откройте, полиция! – раздался требовательный голос снаружи.

Растрёпка подскочил, как ужаленный, в три прыжка оказался у двери и, обернувшись полотенцем и стараясь побороть волнение, ответил, прильнув к глазку:

– Ваше имя и звание…

– Сержант Винсент Берри, департамент полиции. Вы – Сергий Гриценко?

– А что вам надо?

– Поговорить.

– Я отдыхаю. У вас есть ордер?

– Нет. Если бы у меня был ордер, я был бы уже внутри вашей квартиры. Откройте мне, это насчёт вашей жены.

– Что такое?

– Нам поступила жалоба о том, что внутри одной из ваших комнат кто-то заперт.

У Растрёпки посветлело на душе. Какие же они, всё-таки, тупые. Винсент Берри был хорошеньким, как поросёнок из диснеевского мультфильма, – небольшие круглые голубые глаза, розовые щёки, аккуратный нос. Полицейская форма смотрелась бы на нём как маскарадный костюм не первокласснике, если бы не бицепсы. Растрёпка открыл дверь и, щурясь от яркого света, пролившегося с улицы, широким жестом пригласил сержанта Берри в квартиру. Боль в солнечном сплетении прошла, осталось только стойкое желание помочиться.

Мент осторожно, но решительно сделал шаг вперёд, положив правую руку на кобуру, пристёгнутую у бедра.

– Добро пожаловать. Ищите, сколько хотите. Ребёнок у родственников, жена на рынке. Рабов не держим, – постарался пошутить Растрёпка, растянув приветливую улыбку по ощутимо небритой физиономии.

      Полицейский, с недоверием оглядываясь на Растрёпку, обошёл все комнаты, заглянул в гардероб и в ванную ребёнка. Пока он ходил по квартире, Растрёпка успел натянуть пижамные штаны и нестиранную футболку.

– Ну как, нашли кого-нибудь? – насмешливо спросил Растрёпка.

– Нет, сэр. А где, вы сказали, ваша супруга? – Винсент Берри внимательно рассматривал этого негодяя. Сомнений в том, что та, плачущая русская говорила правду о муже, у Сержанта Берри не было. Этот подлец выглядел ещё хуже, чем Берри предполагал: руки, как плети, невыразительные, нечестные глаза, неровная, клочками прорастающая щетина на полноватых щеках.

      Берри постарался как следует вспомнить русскую. Она же была красавицей! Но, почему она с этим, да ещё и терпит такие издевательства?!

В квартире было чисто, как это обычно бывает в домах, где живут мучители; единственной деталью, нарушающей общий порядок, была гора полотенец на полу в ванной супругов. Если верить докладу старухи-соседки, вполне вероятно, что на них и ютилась запертая в ванную жена. Сержант Берри поджал губы, размышляя.

– Скажите, офицер, – дерзко поинтересовался Растрёпка, будто, поймав телепатическую волну от полицейского, – а откуда вообще эта странная информация о том, что у меня в ванной кто-то заперт?

– В ванной? – настороженно переспросил сержант Берри, – сэр, это вы сказали, а не я. Я сказал «в одной из ваших комнат», а ваше уточнение просто облегчило мне работу. Так, кого вы держали в ванной?

– Нонсенс! – воскликнул обозлённый Растрёпка, но, красные пятна, предательски расползающиеся по его лицу и шее, и, словно шпарящие его кипятком, выдавали его с потрохами.

– Если вы не возражаете, я хотел бы сделать снимок вашей ванной, – вежливо попросил Винс, с трудом сдерживая радостное волнение детектива, напавшего на след.

– Я категорически возражаю. До свидания, я должен вас проводить, – решительно произнёс Растрёпка, собрав всю свою волю.

– Не всё так просто. Сначала я должен взглянуть на ваши водительские права или паспорт, а потом мы подпишем пару документов, – сержант Бери не собирался отступать.

      Покрытый пятнами, Растрёпка пробрался к своей куртке, висевшей на крючке у входа в квартиру, достал из провонявшего куревом кармана бумажник и, покопавшись, вынул оттуда сначала сонограмму с изображением зародыша, а потом – пластиковую карточку, свои водительские права.

Вид соногарммы обескуражил полицейского. Сержант Берри почувствовал себя так, будто ему в лицо плеснули холодной водой. Она ещё и ребёнка ждёт от этого негодяя!

– Так вы не ответили, офицер, – Растрёпка опять осмелел, увидев минутную растерянность на лице Берри, – кто вам пожаловался на нас?

– Садовник, который косит у вас траву, – не задумываясь, соврал Берри, разглядывая права Растрёпки. Двадцать семь лет. И этот юнец держит в напряжении беременную жену и соседей! – У вас можно присесть, мне надо протокол составить?

– Да, садитесь на диване, – равнодушно отозвался Растрёпка.

– Мне нужно за стол.

– А что вы собираетесь писать? Ложь? Всем прекрасно известно, что в пятницу вечером никто траву не косит! – Растрёпка напирал на сержанта Берри, который тщетно пытался сконцентрироваться на своих умозаключениях. Так, значит, этот негодяй, у которого, безо всякого сомнения, рыло в пуху, считает, что полицию уведомили насчёт чего-то, что произошло в пятницу вечером. Значит, вчера вечером что-то стряслось. Но, Элвис приснился вдове Магнуссон в ночь с пятницу на субботу, призывая помочь соседке, и отчёт о заявлении старухи поступил к нему около девяти утра. Всё это нужно было как следует обмозговать, прежде чем передавать следователю.

– Успокойтесь, сэр. Я вас долго не задержу, – стараясь казаться невозмутимым, произнёс Берри, усаживаясь за кухонный стол. Неторопливо он переписал данные из водительского удостоверения Растрёпки в свой блокнот и нащупал телефон в кармане. Полицейский департамент опять не закупил фотоаппараты, вещдоки приходилось щёлкать на свой телефон.

– Вчера вечером, около семи часов, где вы были? – не отрываясь от блокнота, спросил Винс.

– В кино. У меня билет остался даже, могу показать, – ответил Растрёпка, на секунду ощутив себя героем детективного романа, у которого есть отличное алиби.

– Без жены ходили?

– Да, один.

– Почему?

– Она ребёнка ждёт, а фильм страшноватый. Попросил её остаться дома и отдохнуть, – домашний мучитель был убеждён в своей правоте и постепенно успокаивался.

– А где же, всё-таки, ваша жена? – спросил сержант Берри, подняв глаза на усевшегося напротив него Растрёпку, с которого совсем сошли пятна волнения.

– А откуда я знаю? – лениво ответил кухонный боец. – Она передо мною не отчитывается.

– Вот моя визитная карточка, передайте ей, чтобы она перезвонила в отделение, когда вернётся. Я дежурю до восьми вечера, – попросил сержант Берри, поднимаясь.

– Обязательно передам, – ехидно улыбнулся Растрёпка, смело взглянув в голубые глаза полицейского.

Сержант Берри направился к ванной комнате. Задержавшись у небольшого электронного фортепиано, он легко провёл ладонью по крышке. Его мама когда-то играла для него, очень давно.

– Вы играете? – с усмешкой обратился Винс к Растрёпке.

– Нет, жена играла, – с поспешностью ответил тот.

      «Боже, какая хорошая девочка эта русская», – с горечью подумал Винс. Красивая, добрая, ещё и играет на фортепиано. Почему такие так часто достаются настоящим негодяям?

      На стене над инструментом висели фотографии небольшого формата – Растрёпкины, Растрепки и его мамы, просто города, но, нигде не было ни одного снимка, изображавшего саму русскую.

– Вы долго ещё? Я спешу, – поторопил Растрёпка.

– А что, фотографий жены нет? – игнорировав вопрос, поинтересовался Винс.

– А почему вас так интересуют чужие жёны? – предел терпения Растрёпки был практически исчерпан.

– Жёны? Нисколько. Меня интересует только закон. Я сделаю пару снимков вашей ванной и удаляюсь, – сержант Винс Берри не спускал руки с кобуры.

Растрёпке невыносимо захотелось ударить по этой самодовольной поросячьей роже американского копа, но, он был психопатом, а не идиотом, поэтому, держал себя в руках.

– Только, поскорее. Мне нужно в туалет, – скромно заметил он.

Помимо груды полотенец на полу белоснежной ванной, от пристальных глаз полицейского не ушли ни выдернутый с мясом шнур от самсунговской зарядки для телефона, ни заблёванный ботинок «Гуччи», ни синие потёки разлитого у прачечной средства для стирки.

– Кто стирал? – спросил Винс, кивая на липкое озерцо жидкого «Тайда».

– Я. Джинсы бросил у кровати, а кот их пометил. Решил выстирать, – Растрёпка плёл на ходу.

– А где же сейчас этот кот, – поднял брови полицейский.

– Жена выпустила, наверное, – предположил Растрёпка, почесав щетинистый подбородок.

– Послушай меня, кусок дерьма, – сержант Берри холодного посмотрел на этого недоноска в клетчатых пижамных штанах, – я знаю, что ты делаешь с этой женщиной. Сколько верёвочке ни виться, всему приходит конец. Ещё раз тронешь её пальцем, поедешь на Родину, ясно?

– Да, сэр, – ответил Растрёпка, чувствуя, как гул ярости закладывает ему уши, но, изо всех сил стараясь говорит спокойно и вежливо.

      Когда дверь за полицейским закрылась, Растрёпка метнулся к холодильнику и принялся рыться в морозильной камере. Он достал оттуда все пакеты с пельменями, морожеными овощами и пломбиром, – всё тщетно. Телефона жены, спрятанного там вчера, не было.

Проститутка

Мария волновалась. Фредо Капелла обещал вычесть из её долга пятьсот долларов за этот вечер, но, что конкретно ей придётся делать за эти деньги, он не уточнил «Составить компанию моему хорошему другу», – сказал сутенёр; ожидать можно было всякого.

Марии уже дважды приходилось «составлять компанию» друзьям Фредо; в первый раз это было на квартире Джони Дойля, адвоката, – низкорослого, капризного извращенца с характерной ямочкой на подбородке. Он был явно недоволен Марией, о чём сразу ей сообщил; ну, ещё бы! Такие типы обычно предпочитают азиаток. Он грубо потребовал минета, во время которого рычал и скрипел зубами, больно хватая Марию за волосы. За встречу с Джони с её долга клубу списали сто семьдесят долларов, а не двести, как обещали. Оказалось, что тридцатка полагалась охраннику.

Во второй раз, оказавшись в доме для гостей Фредо, Марии пришлось познакомиться с хирургом, его звали Энзо. Это был худощавый, дорого и модно одетый мужчина лет тридцати пяти. Благодаря хитрым маленьким глазкам и заостренному носу, его лицо напоминало лисью мордочку. Энзо явился с другом, парнем помоложе, видимо, тоже медиком. Часа полтора они пили текилу и оживлённо беседовали на французском, не обращая никакого внимания на проститутку, молчаливо сидевшую в кресле. Под конец хирург достал из внутреннего кармана пиджака пакетик с кокаином. Мария на глаз определила – два грамма, не более.

Энзо высыпал белый порошок на стеклянную гладь кофейного столика и, обмакнув мизинец в кокаин, лизнул его языком.

– Черти! Опять лидокаином разбавили! – выругался Энзо на английском и, неожиданно обратившись к Марии на испанском, произнёс, почти без акцента:

– Прости, красотка, на тебя здесь не хватит.

Лезвием Энзо умело разделил кокаин на две части, одну половину сразу разбил на четыре дорожки, – по одной на каждую ноздрю себе и товарищу.

Мария видела эту картину много раз в своей жизни. Вдох, другой, и вот уже глаза начинают блестеть злобным огоньком превосходства. Она ненавидела белый порошок. Её муж, Рауль, умер от передозировки, оставив её с двумя детьми. Господь избавил Марию, – так говорили соседские бабки-мексиканки. В последний год своей жизни Рауль спускал на кокаин почти все семейные деньги, а под коксом был просто отвратителен, – считал себя умнее всех, унижал её и подолгу трахал. Это было совершенно изнурительно; через сорок минут непрерывного полового акта Марии казалось, что все её внутренности горят, а влагалище запеклось одной сплошной мозолью, но Рауль всё не кончал. Он хлестал её по ягодицам, щипал за ляжки, больно дёргал за соски, чтобы покрепче раззадорить самого себя, но, кокаин делал своё дело; кончить под белым Раулю никогда не удавалось. Обессиленный, он бил Марию. О, сколько же боли уготовано Богом снести женщине во имя любви! Огромной, самоотверженной любви. Мария верила в то, что, если она будет терпеть Рауля, он никогда не будет ей изменять, она хотела удержать мужа возле себя, но, у Господа другие планы. Теперь Мария скучала по мужу, но не по сексу с ним. После их брака, зарабатывать в стриптизе и даже иногда проституцией было не слишком сложно. В конце концов, Фредо Капелла предоставлял своим работницам охранников, а дома Марию некому было защитить.

Вдохнув по дорожке, медики заметно оживились и сразу заговорили на английском, видимо, для того, чтобы Мария могла хорошо понимать их обоих.

– Хочешь текилы, сеньорита? – предложил Энзо, – я настойчиво рекомендую.

От этого комментария Марии сделалось нехорошо. Настороженно, она повиновалась и отхлебнула текилы; терпкий и сладковатый запах напитка принёс вихрь воспоминаний. Пахло детством, днём её рожденья.

– Ну, что ты задумалась? За работу, детка, – весело произнёс Энзо, указывая ей на спальню, – но, сначала сходи в душ и как следует вымой все свои дырки.

Когда Мария зашла в спальню, там её ждали раздетые догола мужчины в хирургических масках и одноразовых перчатках. От одного их вида Мария чуть не лишилась чувств.

– Не бойся, детка. Мы не за почкой твоей пришли, а, всего лишь, оттрахать тебя хорошенько, – успокоил Энзо до полусмерти перепуганную Марию. Его товарищ не проронил ни слова. Они заставили её лечь на живот и долго трогали, вставляли пальцы в перчатках во влагалище и в задний проход одновременно, прощупывая что-то и перекидываясь скупыми фразами на французском. Затем последовал секс. Эти медики обращались с Марией не слишком жестоко, но, двойной пенетрации избежать ей не удалось. Они словно ставили какой-то физиологический эксперимент; немой секс втроём был больше похож на сцену из фильма ужасов, чем на вечер с проституткой. Следующие несколько дней она невыразимо страдала от внутренних разрывов и появления сразу двух геморроидных шишек, но, Фредо списал с её долга клубу почти пятьсот долларов, а это было ощутимо для семейного бюджета.

Теперь Марию привезли на квартиру в центре города; охранник проводил её, сам открыл дверь, осмотрел помещение и выдал ей миниатюрный телефон. «Мой номер – второй в списке, это тебе на всякий случай, клиент новый», – мрачно произнёс он и вышел, звучно повернув ключ в замочной скважине.

Сначала Марии было страшновато. Квартира была просто, но элегантно меблирована. В зале у стены стоял чёрный диван как в клубе, возле камина – вязанка дров. Две лампы с зелёными абажурами источали мягкий, приветливый свет.

Мария зашла в спальню; обстановка напоминала номер недорого отеля, – посреди комнаты стояла кровать, с обеих сторон которой находились незамысловатые тумбочки. Девушка облегчённо вздохнула; у кровати даже не было столбиков, к которым садисты любят приковывать своих жертв наручниками; спинка кровати была невысокой, ровной и гладкой, – зацепиться не за что. Она подошла ближе и заглянула под матрац. Не найдя ничего подозрительного и там, Мария пошла в кухню. Её встретила та же мрачная простота: на плите стоял чайник, в углу – тостер и кофеварка. Она открыла холодильник и обнаружила там бутылку шампанского марки «Вдова Клико» и блюдо с яблоками и виноградом. От вида шампанского Мария совсем успокоилась, – убивать её явно не собирались. Шампанское с проститутками пьют только редкие женатики-интеллигенты, смакующие каждую секунду непродолжительной свободы от семейных уз.

Марии захотелось кофе, но, от него моментально портится запах изо рта, поэтому она решила приготовить горячего чаю. Быстро вскипевший чайник засвистел, сигналя тревогу, – в этот момент в дверном замке с щелчком повернулся ключ, и на пороге возник отец Генри. На нём был длинный чёрный плащ, шляпа надвинута на брови.

– Добрый вечер, – сказала Мария. На её лице расцвела улыбка облегчения. Это же её влюблённый бухгалтер! С ним должно быть легко.

– Добрый вечер, Мария, – ответил отец Генри, снимая шляпу. Он распахнул плащ и протянул Марии роскошную алую розу на длинном стебле. Мария с удивлением приняла цветок и спросила:

– Ты хочешь пить?

– Очень, – ответил святой отец-бухгалтер.

Марии тоже захотелось выпить. Она понимала, что с романтически настроенным бухгалтером, скорее всего, придётся целоваться, а люди его возраста отталкивали её. На память приходили вставные челюсти её бабушки, таблетки, чёрные распятия, пахнущие лавандой и средством от моли. Мария откупорила бутылку и разлила шампанское по флейтам, которые нашлись в посудном шкафу. Не дожидаясь партнёра, она пригубила.

– Нет, я хочу не так, – внезапно произнёс отец Генри, взяв Марию за руку, в которой она держала бокал, – я хочу, чтобы ты пила это вино из моих губ. Он набрал в рот шампанского и прильнул губами ко рту Марии, почти с силой втолкнув туда игристый напиток. Марию накрыла волна рвотного отвращения. Огромным усилием воли она заставила себя преодолеть это чувство и проглотила это жуткое пойло.

– Понравилось? – вкрадчиво спросил отец Генри.

– Очень, – шёпотом соврала Мария.

Счастливо улыбнувшись, отец Генри вновь набрал в свой рот шампанского и влил в рот Марии. К удивлению девушки, второй глоток шампанского пополам со слюной этого пенсионера практически не вызвал отвращения; наоборот, странным образом это возбудило её.

Теперь святой отец не отнял своих губ и продолжительно поцеловал Марию. Это было больше, чем поцелуй. Он словно изучал её рот своим языком. О, если бы она знала, что уже более тридцати лет он никого не целовал. Чувствуя головокружение, Мария оторвалась от священника и прошептала, больше в надежде на то, что скоро это всё закончится, и ей можно будет вернуться домой:

– Пойдём в спальню…

Отец Генри легко подхватил и отнёс её на кровать.

– Как ты хочешь меня? – спросила проститутка.

– Не говори ни слова, – твёрдо отозвался священник, бережно укладывая свою невесту на тёмное покрывало. Он разделся. Размер его члена испугал Марию; скорее всего, такого большого презерватива у неё не было.

– У тебя есть защита? – спросила она.

– Нам не нужна никакая защита, – ответил отец Генри, – я буду кончать только в тебя.

– Постой, – в груди у Марии похолодело. Безумец, – а если ты чем-нибудь болен?

– Уверяю тебя, я совершенно здоров, – отозвался священник.

– А если я больна?

– Тогда я с радостью разделю твою болезнь.

– А если я забеременею? – Мария совершенно растерялась.

– В таком случае, ты больше никогда не будешь работать, я возьму на себя все заботы о нашей семье.

Секс без презерватива стоил в два раза дороже. Но, сколько должны платить за секс безумцы?

Не дав Марии опомниться, отец Генри навалился на неё и вошёл вовнутрь.

Несмотря на выпитое шампанское и продолжительную мастурбацию накануне, буквально через несколько фрикций он разверзся оргазмом внутри своей возлюбленной. Одного ему было мало; он ласкал и любил её тело, входя в неё бесчисленное количество раз, упиваясь каждым моментом этой странной, но, обещанной ему свыше близости.

Мария молчаливо сносила этот кураж, и, в некоторые моменты ей даже казалось, что она получает удовольствие от теплоты и страстной ласки своего сумасшедшего клиента.

Когда на электронном табло настенных часов загорелась зелёная девятка, Мария поднялась с кровати и сказал ему:

– Время истекло, мне пора.

Усталый отец Генри откинулся на подушку и вытянул ноги; он поразился тому, что его собственная нагота нисколько не смущала его.

– Когда я вновь смогу увидеть тебя? – спросил он незнакомым для себя голосом.

– В четверг вечером, в клубе, – ответила Мария, завернувшись в покрывало, стянутое с кровати. Она выпрямила спину и тут же почувствовала, как разжиженная внутри неё сперма стекает маленьким горячим ручейком по её ноге.

– Нет, я имею в виду – так же, как сегодня! – воскликнул Мэтью.

– Когда я опять задолжаю клубу! – Мария рассмеялась и ушла в душ, смывать с себя остатки стариковской любви.

Без ума

В съёмной квартире на Пайк-стрит, довольно далеко от его дома и церкви, где он служил, отец Генри чувствовал себя совершенно другим человеком. Люди Фрэнка Капеллы обставили трёхкомнатные апартаменты мебелью и даже закинули в морозильник две пачки отменных кофейных зёрен. С наслаждением вдыхая запах коврового шампуня, такой непохожий на привычный запах его жилища, пахнущего сухим собачьим кормом, книжной пылью и апельсиновым ароматизатором, отец Генри ликовал. Он распахнул тяжёлые шторы и вышел на маленький балкон. Облокотясь на белые перила, с четвёртого этажа священник смотрел на такой близкий, но совершенно непривычный для его глаз городской пейзаж. Сверкающие после дождя крыши парковок, чёрный асфальт, фигурки людей, неуютно ёжащихся от утренней прохлады. Люди внизу спешили на работу; отец Генри не спешил никуда – он знал, что жизнь вечна и мог позволить себе приезжать сюда, каждый раз ощущая себя в новой роли.