Джонни и бомба Пратчетт Терри

13. Иное настоящее

На улице пахло девяносто шестым годом. Керсти посмотрела на свои наручные часики.

– Суббота, половина одиннадцатого утра, – сказала она. – Неплохо.

– Гм, это для твоих часов сейчас суббота, половина одиннадцатого, – поправил Джонни. – А для нас – не обязательно.

– Верно.

– Но мне все-таки кажется, что для нас тоже суббота. На вид все так, как и должно быть.

– Вот и хорошо. Ничего не имею против, – сказал Холодец.

– Нас не было целую ночь, – спохватился Ноу Йоу. – Мама, наверное, с ума сходит.

– Скажешь ей, что остался у меня, а телефон не работал, – предложил Холодец.

– Не люблю лгать.

– А что, ты собрался рассказать маме правду?

Несколько секунд Ноу Йоу мучительно размышлял.

– Телефон не работал, да?

– Ага. А я своей скажу, что ночевал у тебя, – сказал Холодец.

– Мой дедушка вообще вряд ли заметил, что меня не было дома, – сказал Джонни. – Он обычно засыпает прямо перед теликом.

– У моих родителей очень современный взгляд на вещи, – сообщила Керсти.

– А моего братца вообще не колышет, где меня носит, лишь бы меня не искала полиция.

Да, прежде чем пускаться в путешествия во времени, подумал Джонни, лучше заранее запастись надежным алиби.

Он посмотрел туда, где раньше была Парадайз-стрит. Спорт-центр стоял на своем месте, ничуть не изменившийся. И все же Парадайз-стрит тоже была там, под ним. Не в земле, просто… где-то еще. Еще одна мошка в янтаре.

– Мы что-нибудь изменили? – спросила Керсти.

– Ну я, во всяком случае, вернулся вместе с вами, – сказал Холодец. – И это меня радует.

– Но все те люди остались в живых, хотя должны были умереть… – Керсти осеклась, увидев выражение лица Джонни. – Хорошо, не то чтобы должны, но… ты понимаешь, о чем я. А вдруг кто-то из них изобрел зет-бомбу или что-нибудь в этом роде?

– А что такое зет-бомба? – спросил Бигмак.

– Откуда я знаю? В том времени, откуда мы отправлялись, ее не придумали!

– Кто-то из жителей Парадайз-стрит изобрел бомбу? – переспросил Джонни.

– Ну хорошо, не обязательно бомбу. Что угодно, что изменило историю. Мелочь какую-нибудь. И вы не забыли, что вещи Бигмака остались в полицейском участке?

– Кхм-кхм.

Ноу Йоу снял шляпу и извлек оттуда часы и радио.

– Сержант так разволновался, что забыл запереть шкаф, когда достал оттуда сирену, – пояснил он. – Вот я и прихватил их.

– А куртка?

– Я сунул ее в мусорный бак.

– Это же была моя шмотка! – с укором сказал Бигмак.

– Что ж, тогда, пожалуй, все в порядке, – неохотно признала Керсти. – Но какие-то перемены все равно должны быть. И чем скорее мы их обнаружим, тем лучше.

– Ага. И ванну обнаружить тоже не помешает, – подхватил Холодец.

– У тебя руки в крови, – сказал Джонни.

Холодец тупо уставился на свои руки.

– Точно. Ну, мы же ворочали обломки и все такое, – пробормотал он. – Вдруг бы там кого завалило…

– Вы бы видели, как он сцапал своего деда! – встрял Бигмак. – Блеск!

Холодец горделиво задрал нос.

Они встретились полчаса спустя в пассаже. Бургер-бар снова стал таким, каким был всю жизнь. Никто не сказал по этому поводу ни слова, но Бигмак горестно вздохнул, явно тоскуя при мысли о бургерах, которые он мог бы совершенно бесплатно получать каждую субботу до конца жизни.

Это напомнило Джонни об одном важном деле.

– Гм… Холодец, тебе письмо. – Он достал конверт. Конверт основательно помялся, на нем отпечатались следы пальцев, перемазанных в саже и уксусе. – Это письмо тебе, – повторил Джонни. – Один человек попросил нас передать его.

– Да, один человек, – сказал Ноу Йоу.

– Мы понятия не имеем, что это был за тип, – вставил Бигмак. – Загадочная такая личность. Так что нет смысла приставать к нам с расспросами.

Холодец недоверчиво оглядел друзей и вскрыл конверт.

– Ну, что он там пишет? – нетерпеливо спросил Бигмак.

– Кто?

– Т… этот загадочный тип.

– Да фигню всякую. Сам почитай.

Джонни взял письмо. Это был единственный лист бумаги, а на нем – аккуратно пронумерованные пункты от одного до десяти:

1. Ешь только здоровую пищу. Соблюдай умеренность в питании.

2. Ежедневные физические упражнения крайне важны.

3. Вкладывай деньги в различные предприятия, сочетая…

– Что это за бред? – спросил Холодец. – Такую ерунду обычно твердит всякое старичье. Надо быть чокнутым, чтобы приставать к людям с такими дурацкими поучениями. Это был один из этих проповедников, которые вечно болтаются в пассаже, да? Ха, а я-то думал, там окажется что-нибудь важное…

Бигмак снова оглядел закусочную и тяжело вздохнул.

– Кое-что изменилось, – сказала Керсти. – Кларк-стрит – больше не Кларк-стрит. Теперь она Эвершотт-стрит. Я заметила по дороге сюда.

– Это ужасно! – усмехнулся Бигмак. – Оооо-Ииии-Оооо… улица загадочным образом изменила название…

– А я думал, она всегда была Эвершотт-стрит, – сказал Ноу Йоу.

– Я тоже, – поддержал его Холодец.

– И вон тот магазинчик тоже изменился, – упрямо продолжала Керсти. – Раньше там продавали открытки, а теперь это ювелирный.

Ребята вытянули шеи, чтобы посмотреть на вывеску упомянутого магазина.

– А разве там не всегда был ювелирный? – вяло удивился Холодец и зевнул.

– Вы – стадо слепых баранов, вы ничего не замечаете, а я… – завелась Керсти.

– Погоди, – перебил ее Джонни. – Почему у тебя все руки исцарапаны, Холодец? И у тебя, Бигмак?

– Мы… э… ну, мы… – Холодец уставился в пространство стеклянным взглядом.

– Мы просто тусовались, – сказал Бигмак. – Ведь правда?

– Вы что, не помните, как… – начала было Керсти.

– Забудь, – перебил ее Джонни. – Идем, Керсти, нам пора.

– Куда?

– Сейчас время посещений. Нам надо навестить миссис Тахион.

– Но они ведь, похоже, не… – заикнулась Керсти, тыча пальцем в Холодца, Бигмака и Ноу Йоу.

– Не важно! Идем.

– Но не могли же они взять и все забыть, – не унималась Керсти, торопливо шагая с Джонни по пассажу. – Не могли же просто решить: «О, это нам померещилось!»

– Мне кажется, это… ну вроде как рубцы реальности затягиваются, – сказал Джонни. – Мы ведь уже видели это в сорок первом, помнишь? Том не верил, что произошло что-то необычное. Наверняка сейчас… в смысле, спустя несколько часов люди вспоминают… то есть помнят… не то, что было. Например, Том думает, что он бежал во весь дух и успел вовремя. И ему что-то померещилось со страху из-за бомбежки, так часто бывает. Как-то так. Людям приходится забывать то, что произошло, потому что… этого не происходило. В их мире – не происходило.

– Но мы-то помним, что было на самом деле!

– Наверное, это потому, что ты – суперумная, а я – мегатупица, – предположил Джонни.

– О, я бы так не сказала. Это уж чересчур.

– Да? Хорошо.

– В смысле, я бы не стала говорить «супер». Я просто очень умная. А зачем нам навещать миссис Тахион?

– Кто-то же должен ее навещать. Миссис Тахион – мешочница времени. Я думаю, ей все едино – за углом или в тридцать третьем году. Для нее это просто направление. И она бродит, где ей вздумается.

– Она сумасшедшая.

Они уже подошли к больнице. Джонни устало побрел вверх по ступеням у входа. Да, возможно, миссис Тахион сумасшедшая, думал он. Во всяком случае, она не такая, как все. То есть если привести ее к специалисту, который будет показывать ей все эти картинки и чернильные пятна, она стибрит их или еще что-нибудь такое учудит.

Да. Миссис Тахион не такая, как все. Чудачка. Но она никогда не додумалась бы бомбить Парадайз-стрит. Для этого нужно быть в своем уме. А миссис Тахион очень далека от этого. Но возможно, издалека ей лучше видно.

Последняя мысль вполне могла сойти за жизнеутверждающую – учитывая обстоятельства.

Миссис Тахион в палате не было. Дежурная сестра, похоже, была очень недовольна этим обстоятельством.

– Вам что-нибудь известно об этом? – накинулась она на Джонни и Керсти.

– Нам? Мы ведь только пришли! А что случилось? – спросила Керсти.

Миссис Тахион отправилась в уборную. Заперлась в кабинке. Не дождавшись ее возвращения, медсестра испугалась, что старушке стало плохо, и попросила прислать кого-нибудь, чтобы взломать дверь. В кабинке никого не оказалось.

Уборная была на третьем этаже, а окошко там слишком маленькое, чтобы туда могла пролезть даже такая щуплая старушка, как миссис Тахион.

– А туалетная бумага там осталась? – спросил Джонни.

Медсестра посмотрела на него с подозрением.

– Целый рулон исчез.

Джонни кивнул. Прихватить с собой рулон туалетной бумаги – это было похоже на миссис Тахион.

– И наушники тоже пропали! – продолжала возмущаться сестра. – Вам что-нибудь о ней известно? Вы же навещали ее!

– Просто у нас было такое, ну, знаете, поручение в школе, – принялась отпираться Керсти.

За спиной Джонни раздались шаги. Шаги ног, обутых в практичные ботинки на низком каблуке. Обернувшись, Джонни увидел мисс Куропатридж.

– Я позвонила в полицию, – сообщила она.

– Зачем?

– Бедной старой женщине… а, это вы… Ей нужна помощь. Хотя никакой помощи не будет. В полиции мне сказали, что она всегда сама возвращается.

Джонни вздохнул. Он подозревал, что никакая помощь миссис Тахион не требуется. А если потребуется – она ее сама отыщет. Если миссис Тахион будет нужно в больницу, она отправится туда, где есть больница. Сейчас она могла быть где угодно.

– Должно быть, она улизнула, пока никто не видел, – предположила мисс Куропатридж.

– Это совершенно невозможно! – твердо сказала медсестра. – Дверь уборной прекрасно видна с сестринского поста. Мы всегда внимательно следим за престарелыми больными.

– Значит, бедная женщина просто растворилась в воздухе! – съязвила мисс Куропатридж.

Керсти под шумок придвинулась к Джонни и спросила уголком рта:

– Где ты оставил тележку?

– Позади дедушкиного гаража.

– Думаешь, миссис Тахион забрала ее?

– Да, – радостно подтвердил Джонни.

Джонни возвращался домой на автобусе. После больницы они с Керсти зашли в библиотеку, где он выпросил фотокопию газеты, отпечатанной на следующий день после бомбежки.

Там была фотография: радостно улыбающиеся люди на развалинах Парадайз-стрит. Конечно, снимок поблек от времени, но на нем можно было разобрать миссис Тупс с ее аквариумом и дедушку Холодца с его осколком бомбы, а еще дальше – и самого Холодца, ухмыляющегося, с оттопыренным большим пальцем. Фотография была не очень четкая и от времени не стала лучше, а вся физиономия у Холодца была перемазана сажей, но все-таки его вполне можно было узнать – если знаешь, что это он.

Они все забыли, а я помню, думал Джонни. Даже если показать им газету, они наверняка скажут: «Да, тот парень здорово смахивает на Холодца, и что?» Потому что… они живут в этом времени. Они из него никуда и не исчезали. В каком-то смысле.

Когда путешествуешь во времени, все происходит на самом деле, но… Это как петля на магнитофонной пленке. Можно прослушать, что записано на том куске, который склеился в петлю, но потом ты все равно вернешься к тому, откуда начал. А все, что изменилось, превращается в историю.

– Что-то ты все время молчишь, – сказала Керсти.

– Просто задумался, – ответил Джонни. – Я думал о том, что, если показать ребятам эту газету, они скажут: «Да, тот парень здорово смахивает на старину Холодца, и что?»

Керсти наклонилась, чтобы посмотреть поближе.

– Да, – сказала она, – тот парень действительно похож Холодца. И что?

Джонни уставился в окно.

– Но ведь это и вправду Холодец. Помнишь?

– Что я должна помнить?

– Ну… что было вчера?

Керсти наморщила лоб.

– Мы ходили на какую-то вечеринку, да?

У Джонни упало сердце.

Все сглаживается, думал он. Вот что самое страшное в путешествиях во времени. Ты возвращаешься не туда, откуда отправлялся в прошлое. Ты попадаешь не туда, куда направлялся, это не твоя реальность.

Потому что в этой реальности во время бомбежки Парадайз-стрит никто не погиб. Это не тот мир, куда я хотел вернуться. Вот я и не вернулся. И остальные тоже. Когда фотограф делал снимок, мы были там, на Парадайз-стрит, но теперь мы здесь, и мы никуда не исчезали. Поэтому никто и не помнит, что мы отправлялись в прошлое, – помнить-то нечего. В этой реальности мы занимались чем-то другим. Болтались где-то. Тусовались.

В этой реальности я помню то, чего не было.

– Твоя остановка, – сказала Керсти. – С тобой все в порядке?

– Нет, – сказал Джонни и вышел из автобуса.

Шел проливной дождь, но Джонни все равно не поленился сходить посмотреть, на месте ли тележка. Тележки за гаражом не оказалось. С другой стороны, может быть, ее там никогда и не было.

Он поднялся в свою комнату. Дождь барабанил по крыше. По пути Джонни еще лелеял тайную надежду, что, может быть, в этом, другом мире и он сам окажется другим человеком. Но все было как всегда. Та же комната, тот же беспорядок, тот же шаттл на обрывке красной шерстяной нитки под потолком. Те же материалы к реферату по истории, разбросанные на столе.

Он сел на кровать и некоторое время просто смотрел на дождь за окном. По углам притаились тени, Джонни чувствовал их присутствие.

Газету миссис Тахион он где-то потерял. Газета могла бы послужить доказательством, только никто все равно бы не поверил.

Он помнил все: торфяники, дождь, вспышки молний, и удары грома, и боль, которая терзала все тело, когда они бежали сквозь время. И всего этого не было. Нет, не совсем так. Повседневная, будничная, скучная жизнь вновь затопила все необычное.

Джонни стал шарить в карманах. Если бы только осталось хоть что-то…

Пальцы наткнулись на прямоугольник плотной бумаги.

Голоса с австралийским акцентом, доносившиеся снизу, означали, что дедушка дома. Джонни ссыпался по лестнице и вбежал в маленькую гостиную.

– Дедушка?

– Да? – откликнулся тот, не отрываясь от «Закадычных друзей» по телевизору.

– Помнишь, в войну…

– Да?

– Помнишь, ты говорил, что во время войны, прежде чем тебя забрали в армию, ты вроде бы дежурил на наблюдательном пункте, высматривал самолеты?

– Мне за это медаль дали. – Дедушка взял дистанционное управление и выключил телевизор, чего на памяти Джонни еще никогда не случалось. – Я тебе ее небось показывал? Да, верно, так оно и было…

– Не думаю, – со всей возможной дипломатичностью ответил Джонни. Дед очень сердился, когда Джонни пытался расспрашивать его о войне, и упорно не желал ничего рассказывать.

Но теперь дедушка пошарил на полу рядом со своим креслом. Там стояла плетеная шкатулка для рукоделия, которая когда-то принадлежала бабушке Джонни. Впрочем, для хранения ниток и иголок эта вещица служила недолго. Теперь там лежали вырезки из газет, ключи, которые не подходили ни к одной двери, марки в полпенни старыми деньгами и прочий подобный хлам, который неминуемо скапливается в укромных уголках любого давно обитаемого дома. Дедушка долго рылся в шкатулке, ворча себе под нос. Наконец он извлек маленькую деревянную коробочку и открыл ее.

– Никто тогда так и не понял, как мне это удалось, – сказал он. – Но мистер Ходдер и капитан Харрис вступились за меня. Да. «Значит, можно было успеть, – сказали они, – иначе как же он успел?» Молния ударила в провода, телефон не работал, и мопед не заводился, сколько я на него ни орал, так что пришлось мне бегом бежать до города. А мистер Ходдер и капитан Харрис замолвили за меня словечко, и мне дали медаль.

Джонни повертел коробочку в руках. Кроме серебряной медали там был еще клочок желтоватой бумаги с текстом, отпечатанным на машинке, на которой годами не меняли ленту.

– За отвагу, – прочитал он, – спасшую жизни граждан Сплинбери.

– После войны к нам приезжали какие-то парни из Олимпикса, – сказал дедушка. – Но я сказал им, что мне ничего не нужно.

– Как же тебе удалось успеть?

– Потом говорили, должно быть, чьи-то часы врали, – пожал плечами дедушка. – Не знаю. Я просто бежал, и все. Признаться, сейчас все как в тумане, когда вспомнить пытаюсь. – Он убрал медаль обратно в шкатулку.

Рядом с коробочкой лежала колода карт. Джонни взял ее и снял резинку, которой была перетянута колода.

На картах были самолеты.

Джонни достал из кармана пятерку треф. Она выглядела гораздо новее остальных карт, но все равно было видно, что она из той же колоды. Джонни положил карту к остальным и убрал колоду в шкатулку.

Джонни и дедушка некоторое время смотрели друг другу в глаза. Тишину нарушали только дождь и тиканье часов на каминной полке. Джонни чувствовал, как время течет вокруг них, густое, как янтарная смола.

Потом дедушка моргнул, взял дистанционник и направил его на телевизор.

– И вообще, с тех пор много воды утекло, – только и сказал он.

В дверь позвонили. Джонни поспешно вышел в прихожую.

В дверь позвонили еще раз. В звонке отчетливо слышалось нетерпение.

Джонни открыл.

– Привет, Керсти, – хмуро сказал он.

С волос Керсти ручьями лилась дождевая вода.

– Я бежала от следующей остановки!

– Да? Зачем?

– Вот. – Она показала ему маринованную луковицу. – Я нашла ее у себя в кармане и… все вспомнила. Мы путешествовали в прошлое!

– Не в прошлое, – поправил Джонни. Радость бурлила и разрасталась в нем, словно большое розовое облако. – Просто в другое время. Входи.

– Все-все вспомнила! Даже пикули!

– Здорово!

– Я подумала – надо обязательно сказать тебе.

– Ты правильно сделала.

– Как думаешь, миссис Тахион отыщет своего кота?

Джонни кивнул:

– Где бы он ни был.

Сержант и солдат кое-как поднялись на ноги и спотыкаясь двинулись к тому, что еще совсем недавно было домом.

– Бедная старушенция! Бедная старушенция! – покачал головой сержант.

– Может, она успела убежать? – робко предположил солдат.

– Бедная старушенция!

– Там недалеко стена была… – с надеждой проскулил солдат.

– От дома ничего не осталось! Что ты несешь!

Они спотыкаясь брели по развалинам Парадайз-стрит.

– Господи! Ну кто-то за это поплатится!

– Уж кто бы говорил! Вы не должны были оставлять бомбу без охраны! Бедная старушенция!

– А вы знаете, сколько мы спали за эту неделю? И капрал Вильямс отстал в Слэйте! Всего-то на пять минут сели передохнуть! Раз за всю ночь!

Они добрались до воронки. На дне что-то булькало и пузырилось.

– У нее были родственники? – спросил солдат.

– Никого. Она сто лет бродяжничала. Мой отец говорил, что видел ее, еще когда был маленький, – сказал сержант. Он снял фуражку. – Бедная старушенция.

– Это ты так думаешь! Обед-обед-обед-обед!

Они обернулись. По улице, ловко лавируя между грудами кирпича, рысила щуплая старушка в старом пальто поверх пижамы и фетровой шляпе. Перед собой она толкала проволочную тележку.

– Обед-обед!

Сержант уставился на солдата.

– Как ей это удалось?

– Я-то почем знаю!

– Обед-обед-Бэтмен!

А в это время Позор шел себе по переулкам. Его, как всегда, заносило в сторону, поэтому двигался кот зигзагами. Утром он отлично поохотился на Парадайз-стрит, а потом отправился на развалины консервной фабрики, где было полным-полно мышей, причем некоторые из них были жареные. У Позора выдался удачный день.

Сплинбери вокруг него медленно погружался в сон. Повсюду по-прежнему воняло уксусом.

Огромную банку маринованной свекловицы взрывом забросило на другой конец города. Каким-то чудом она уцелела и приземлилась на общественную клумбу, а оттуда скатилась в канаву.

Позор уселся рядом с ней и стал ждать, вылизывая шерстку.

Вскоре он встрепенулся и перестал умываться – за углом раздался знакомый скрип. Рука в шерстяной перчатке с обрезанными пальцами схватила банку свекловицы. Затем раздался звук с натугой отвинчиваемой крышки, а потом… э-э, в общем, потом стало слышно, как кто-то поедает маринованную свекловицу с таким энтузиазмом, что сок ручьями течет по подбородку.

– Ах, – заявил едок, утолив аппетит, и сытно рыгнул. – Вот то, что нужно армии. Снотворное? Это ты так думаешь! Смеешься? Да этот самолет был почти что у меня в руках!

Позор запрыгнул в тележку. Миссис Тахион поправила наушники под своей всегдашней шляпой. Больничная пижама была колючей. Чертова тряпка. Надо бы от нее избавиться. А в тысяча девятьсот семнадцатом, помнится, есть славная медсестричка…

Миссис Тахион порылась в карманах и выудила монетку в шесть пенсов, которую дал ей сержант. Она помнила, как это было. Миссис Тахион помнила все и уже давно оставила попытки разобраться, произошло ли уже то или иное событие, которое хранится в ее памяти, или еще нет. Ее девиз был: «Пусть все идет, как идет». А если оно к тебе не идет – отправляйся сам и возьми.