Джонни и бомба Пратчетт Терри
Что-то встрепенулось в его памяти.
– А когда сейчас? – спросил Бигмак.
– Можешь начать с того, что скажешь мне, где ты живешь… – Полицейский запнулся и наклонился ближе. Что-то в этом парнишке заставило его насторожиться. – Что значит – «когда сейчас»?
– Какой год?
У полисмена были весьма четкие представления о том, что следует делать с угонщиками. Но обычно угонщики знали, какой на дворе год.
– Тысяча девятьсот сорок первый, – сказал он, после чего приосанился и недобро прищурился. – Как зовут капитана английской сборной по крикету?
Бигмак заморгал.
– Чего? Мне-то откуда знать?
– Кто выиграл «Гребные гонки» в прошлом году?
– Какие еще гребные гонки?
Полицейский посмотрел на него с еще большим подозрением.
– А что у тебя на ремне?
Бигмак опять растерянно заморгал и посмотрел, что у него на ремне.
– Он мой, я его не тырил! И вообще, это всего-навсего радио!
– А что это за провод тянется от него к твоим ушам?
– Вы что, сами не видите? Это науш…
На плечо Бигмаку опустилась рука служителя порядка. Опустилась с тем характерным глухим хлопком, который обычно означает, что быстро она оттуда не уберется.
– Пойдем, фриц, – сказал полицейский. – Я не вчера родился.
Туман в мозгу Бигмака наконец рассеялся. Бигмак посмотрел на фигуру в униформе, на толпу, которая виднелась за спиной полицейского, и на него медленно, постепенно начало снисходить озарение: он, Бигмак, тут один-одинешенек и до дома очень-очень далеко.
– Я тоже не вчера родился, – сказал он. – Думаете, мне от этого легче?
Джонни, Керсти и Ноу Йоу сидели в маленьком скверике. По прикидкам Джонни, в девяностых годах от этого места останется островок безопасности. А сейчас здесь стояла скамейка и цвела герань.
– Сегодня ночью разбомбят Парадайз-стрит, – сказал Джонни.
– Где это? – спросил Ноу Йоу.
– Здесь. Там, где был спортивный центр. В смысле, будет.
– Никогда о ней не слышал.
– Да. Я так и думал. Ее разбомбили. А знаете, что самое смешное?
– А в этом есть что-то смешное? – спросила Керсти.
– Это произошло случайно! Немцы летели бомбить большие железнодорожные склады в Слэйте. Но они немного заблудились, да и погода испортилась, они увидели нашу сортировочную станцию, отбомбились по ней и убрались восвояси. А те, кто жил на Парадайз-стрит, даже не проснулись, потому что сирены воздушной тревоги не включились вовремя.
– Да-да, ты рассказывал и насчет Адольфа, и Сталина тоже, – перебила Керсти. – Это, конечно, все очень печально, но нельзя же так зацикливаться. Ведь это уже история, прошлое. Такие вещи случаются в прошлом.
– Ты что, не слушаешь меня? Этого еще не случилось. Это произойдет сегодня ночью.
Все трое уставились на герань.
– Почему мы до сих пор не вернулись? – спросила Керсти. – Мы уже целую вечность тут сидим.
– Откуда мне знать? – огрызнулся Джонни. – Может, чем дальше прыгнешь, тем дольше задержишься.
– А нас чисто случайно занесло как раз в то время, о котором ты много читал, – заметил Ноу Йоу. – Странное совпадение, на мой взгляд.
Джонни и самому не давала покоя эта мысль. Все вокруг казалось настоящим, но кто знает? Может, он сошел с ума и прихватил с собой друзей.
– Я определенно не хочу здесь задерживаться, – сказал Ноу Йоу. – Быть маленьким негритенком – нет уж, увольте! Я себе как-то иначе представлял полноценную жизнь.
Джонни встал и взялся за ручку тележки.
– Я пойду взгляну на Парадайз-стрит.
– Очень неудачная мысль, – сказала Керсти. – Я же говорила: все, что мы тут делаем, изменяет будущее.
– Я просто взгляну, и все.
– Да? Что-то с трудом верится, – съязвила Керсти.
– Она права, – сказал Ноу Йоу, стараясь не отставать от Джонни и тележки. – Со временем шутки плохи. Я читал в одной книжке про человека, который отправился в прошлое и наступил на… на динозавра, кажется. И из-за этого все будущее изменилось.
– На динозавра? – переспросила Керсти.
– По-моему, да. Может, там были такие маленькие динозаврики.
– Или этот парень был ну о-очень большой, – фыркнула Керсти.
Тележка с грохотом съехала с тротуара на мостовую, пересекла проезжую часть и дребезжа вкатилась на тротуар на другой стороне улицы.
– Что ты собираешься делать? – напустилась на Джонни Керсти. – Стучаться в двери и говорить: «Извините, вашу улицу сегодня ночью немножко побомбят?»
– Почему бы и нет?
– Потому что тебя посадят в кутузку, вот почему! – сказал Ноу Йоу.
– Точно. И будет с тобой как с тем типом, который раздавил динозавра Ноу Йоу, – подхватила Керсти.
– Кажется, это все-таки было какое-то насекомое, – сказал Ноу Йоу. – И вообще, ты не можешь ничего поделать. Ведь это уже произошло, иначе как бы ты узнал о бомбежке? Нельзя изменить историю, а то все перепутается.
Джонни остановился так резко, что Ноу Йоу и Керсти налетели на него.
– Почему все вечно твердят, что нельзя ничего изменить? – сказал он. – Это же чушь собачья! Если кого-то будет давить машина, вы что, будете стоять и смотреть? Только потому, что это, дескать, должно было случиться? Все, что мы делаем, изменяет будущее. И поэтому надо делать то, что правильно.
– Не кричи, на нас смотрят, – зашипела Керсти.
Тележка съехала с тротуара и погромыхала по булыжникам. Центр города остался позади.
А впереди была Парадайз-стрит.
Парадайз-стрит оказалась не слишком-то большой. Всего-то десять однотипных домиков с одной стороны, десять с другой. Некоторые из них заколочены. Дальний конец улицы упирался в двустворчатые ворота фабрики. Ворота были деревянные. Когда-то их покрасили в зеленый, но от времени они сделались серовато-болотные.
Кто-то нарисовал мелом на воротах фабрики еще одни ворота – футбольные. С полдюжины мальчишек в штанах до колен гоняли мяч. Джонни некоторое время любовался на тщательно подготовленные фолы, которые привели бы в восторг любого тренера.
Примерно на полпути от перекрестка до ворот молодой парень ремонтировал мотоцикл. Инструменты лежали рядом, на куске мешковины, расстеленном прямо на земле. Мяч вылетел из-под ноги полузащитника, раскидал гаечные ключи и едва не перевернул мотоцикл.
– Вот чертята! – Парень отбросил мяч в сторону.
– Про детей ты не говорил, – сказала Керсти так тихо, что Джонни едва услышал ее.
Он пожал плечами.
– И все это разбомбят? – спросил Ноу Йоу.
Джонни кивнул.
– В газете об этом было не так уж много. Тогда вообще старались писать поменьше подробностей, а то вдруг газета попадет в руки к врагу. Это называлось «военное положение». Ну, значит, нельзя писать ничего такого, что противник может использовать против нас. В газете был снимок женщины с оттопыренным большим пальцем и подпись: «Сплинбери переживет и не такое, мистер Гитлер!» Но о самом налете еще пару лет почти ничего не писали.
– Хочешь сказать, правительство это замалчивало? – оживилась Керсти.
– А по-моему, разумно, – хмуро сказал Ноу Йоу. – Нельзя же сказать врагам: «Эй, вы промазали, давайте на второй заход!»
Мяч ударился о ворота. Ворота задрожали. Деления на команды тут, похоже, не было: просто мяч и куча ребятишек вокруг него.
– Не знаю, чем мы можем им помочь, – проговорила Керсти, однако в голосе ее чувствовалось сомнение.
– Что? Ты же только что говорила, что мы вообще не должны ничего делать! – удивился Джонни.
– Но ведь когда посмотришь на людей своими глазами, это совсем другое дело, верно?
– Да.
– Наверное, если мы просто пойдем и скажем кому-нибудь, это не поможет?
– Тогда нас спросят, откуда мы это знаем, а потом, вполне вероятно, расстреляют за шпионаж, – сказал Ноу Йоу. – В те годы шпионов расстреливали.
7. Металлюги
Человек в форме цвета хаки все крутил и крутил в руках Бигмаков приемник.
Бигмаку было не по себе. В комнате, кроме него и военного за столом, был еще сержант полиции. С полицейскими Бигмаку иметь дело доводилось. Но у дверей стоял солдат, и в кобуре у него была настоящая пушка. А у того военного, что сидел за столом, взгляд был усталый, но очень цепкий. Бигмак не был чемпионом по скоростному шевелению извилинами, но тут на него снизошло озарение: на этот раз, похоже, простым внушением не обойдется.
– Попробуем еще раз, – заговорил военный, что сидел за столом (он сказал, что его зовут капитан Харрис). – Итак, твое имя?..
Бигмак ответил не сразу. Ему хотелось сказать: «Позвоните мисс Куропатридж, она все уладит, я не виноват, она говорит, что у меня хроническое расстройство способности к общественному сосуществованию». Но выражение капитанского лица подсказало ему, что это будет крайне неудачный ход.
– Саймон Ригли.
– И ты утверждаешь, что тебе четырнадцать и ты живешь… – Харрис сверился со своими записями, – в «многоэтажке» имени Джошуа Че Н’Кле-мента, тут поблизости, верно?
– Ее отсюда отлично видно. – Бигмак горел желанием сотрудничать. – Вернее, было бы видно, если б она там была.
Капитан и сержант переглянулись.
– Так ее там нет? – уточнил капитан.
– Ага. Не знаю почему.
– Объясни-ка мне еще раз, что такое «Металлюги», – сказал капитан.
– Группа такая. Они играют неопанковский трэш.
– Это музыка?
– Э-э… да.
– Возможно, мы могли слышать эту музыку по беспроволочному телеграфу?
– Это вряд ли. Их последний сингл назывался «Оторву тебе башку и в задницу засуну».
– «Оторву тебе башку…» – медленно повторил сержант: он записывал.
– И в задницу засуну, – с готовностью подсказал Бигмак.
– Так, – продолжал капитан. – Это твои наручные часы. На них высвечиваются цифры. Еще тут есть какие-то кнопки. Что будет, если я нажму одну из них?
Полисмен попытался незаметно отодвинуться от военного.
– Та, что слева, – это чтобы время в темноте было видно, – объяснил Бигмак.
– А зачем это может понадобиться?
Бигмак хорошенько подумал и высказал предположение:
– Может, на тот случай, если проснешься ночью и захочешь узнать, который час?
– Ясно. А вторая кнопка?
– Это чтобы узнавать, сколько времени сейчас за границей.
Это заявление Бигмака неожиданно вызвало живейший интерес всех присутствующих.
– Где именно? – пролаял сержант.
– Его заклинило на Сингапуре.
Капитан с величайшей осторожностью положил часы на стол. Сержант прикрепил к ремешку ярлычок, который только что заполнил. Затем капитан взял в руки Бигмакову куртку.
– Из чего это сделано? – спросил он.
– Без понятия. Синтетика какая-то, – ответил Бигмак. – Такими на рынке торгуют.
Капитан повертел куртку в руках так и эдак.
– А как это сделано?
– О, вот это я знаю! – обрадовался Бигмак. – Читал где-то. Берешь разные там химикалии, смешиваешь – и получается синтетика. Проще простого.
– Камуфляжной расцветки, – добавил капитан.
Бигмак нервно облизал губы. Он понимал, что влип по уши, так что притворяться паинькой без толку.
– Это чтобы казаться крутым, – признался он.
– Крутым. Ясно, – проговорил капитан, но по нему совершенно нельзя было понять, ясно ли ему на самом деле. Он повернул куртку так, чтобы стали видны два слова, довольно коряво намалеванные шариковой ручкой у нее на спинке. – Кто такие «СПЛИНБЕРИЙСКИЕ СКИНЫ»? – спросил он.
– Э-э… Ну, это я, Базза и Сказз. М-м-м. Скинхеды мы. Ну, тусуемся… типа мы одна команда…
– Команда, – повторил капитан.
– Э-э. Типа да.
– Скинхеды?
– Э-э-э… стрижка такая.
– А по мне, так самая обычная стрижка военного образца, – сказал сержант-полицейский.
– А это, – продолжал капитан, указывая на свастики по обе стороны от надписи, – значки вашей команды, верно? Чтобы казаться… крутыми?
– Э-э… ну это просто… типа Адольф Гитлер и все такое…
Все в комнате уставились на Бигмака.
– Это ж просто выпендреж! – кинулся объяснять он. – Ну, типа… как его… отличительный знак, вот!
Капитан очень медленно положил куртку на стол.
– И нечего на меня так смотреть! – не выдержал Бигмак. – Да у нас этими значками на рынке торгуют, там что хошь можно купить, хоть гестаповский нож, хоть…
– Довольно! – рявкнул капитан. – А теперь послушай меня. Тебе же будет лучше, если ты прямо сейчас расскажешь мне все как есть. Твое имя, имена твоих связных, явки – все! Мы позвонили в штаб, они уже едут, а эти ребята не будут с тобой так цацкаться, как я, ты понял?
Он встал и принялся складывать оснащенное бирками Бигмаково имущество в большой мешок.
– Эй, это ж мое барахло!.. – заикнулся было Бигмак.
– В камеру его.
– Вы не можете меня посадить только за то, что я взял покататься какую-то старую тачку!..
– Зато за шпионаж – можем! – сказал капитан Харрис. – И еще как.
И он широким шагом направился вон из комнаты.
– За шпионаж? – пролепетал Бигмак. – Меня?
– Разве ты не из Гитлерюгенда? – притворно удивился сержант. – Видел я вашу братию в новостях, когда в кино ходил. Такие ребята, размахивающие факелами. Я еще тогда подумал: «Ну что за уродство! Вроде бойскаутов наоборот».
– Да не шпионил я ни для кого! – заорал Бигмак. – Я и шпионить-то не умею! И вообще Германию терпеть не могу, если хотите знать! Моего брата из Мюнхена выперли только за то, что он отделал ихнего футбольного фана подвернувшейся деревяшкой, а братан вообще был ни при чем!
Это железобетонное доказательство антигерманских настроений Бигмака сержанта почему-то совершенно не впечатлило.
– Не отчаивайся, может статься, тебя просто расстреляют, – сказал он. – По первости и малолетству.
Дверь была открыта. Из коридора до ушей Бигмака доносился шум. Где-то в отдалении кто-то говорил по телефону.
Бигмак не мог похвастаться атлетическими способностями. Вот если бы добычу освобождений от физкультуры признали олимпийским видом спорта – его без разговоров зачислили бы в сборную Великобритании. Он был чемпионом по стометровой отмазке «У меня астма», по затяжному прикидыванию ветошью в раздевалке и по отпрашиваниям в медпункт вольным стилем.
Однако после слов про расстрел его ботинки ударили в пол, и Бигмак стартовал со стула как ракета. Его подошвы коснулись стола, и в то же мгновение Бигмак вновь взвился в воздух. Еще пролетая над плечом сержанта, он начал перебирать ногами, как будто бежит. Страх придал ему такое ускорение, что Бигмак превзошел человеческие возможности. Мисс Куропатридж могла бросаться язвительными замечаниями, но, к ее величайшему сожалению, пули ей все же использовать не разрешалось.
Бигмак приземлился на пороге, нагнул голову и метнулся наобум. Голова у него была крепкая. Она угодила кому-то в область поясного ремня. Раздался крик и грохот падающего тела. Бигмак увидел в сутолоке просвет и рванулся в ту сторону. Снова грохот и дребезг разбившегося о пол телефона. Кто-то пронзительно закричал: «Стой, стрелять буду!»
Бигмак не стал останавливаться и смотреть, что из этого выйдет. Он просто понадеялся, что пара высоких «как-бы-десантных» ботинок производства 1990 года, которые его брат совершенно законно приобрел у мужика на фуре, битком набитой подобным добром, – так вот, что пара этих «мартенсов» лучше приспособлена для бега и лавирования на большой скорости, чем сапожищи полицейских.
Тот, кто кричал: «Стой, стрелять буду!», выстрелил.
Над головой Бигмака что-то треснуло и лязгнуло, но он не остановился. На полной скорости он завернул за угол коридора, поднырнул под руку очередного полицейского и выскочил во двор.
Во дворе обнаружился еще один полицейский, он стоял рядом с юрским велосипедом – огромной неуклюжей махиной, которую будто сварганили из водосточных труб.
Бигмак неразборчивым вихрем промчался мимо служителя порядка, схватил руль, взлетел в седло и ударил по педалям.
– Эй, какого…
Окончание фразы Бигмака догнать не сумело.
Он вывернул в переулок позади полицейского участка.
Мостовая была булыжная. Седло – из жесткой кожи. Штаны у Бигмака – очень тонкие.
«Неудивительно, что тут все в депрессии», – подумал он, пытаясь удержаться в седле.
– Шпиён, шпиён!
– Заткнись ты! – прошипел Холодец. – И чего ты в Лондон-то не бежишь?
– А я передумал! Тут куда интереснее. Тут можно шпиёнов ловить!
Они снова вышли к центру города. Мальчуган хвостом тащился следом за Холодцом и тыкал в него пальцем, стараясь привлечь внимание прохожих. Пока вроде бы никто не собирался арестовывать «шпиёна», но уже начинали настороженно поглядывать.
– Мой брат Рон – полицейский! – твердил свое малец. – Он приедет и застрелит тебя из пистолета.
– Отвали!
– А фиг тебе!
У поворота на Парадайз-стрит стояла маленькая церквушка. Если верить Ноу Йоу – нонконформистская часовня. Она казалась закрытой наглухо ввиду дождливого воскресенья. По разным сторонам от двери росли два вечнозеленых дерева преклонного возраста. Выглядели они так, будто понадобилась бы лопата, чтобы счистить сажу с их листьев.
Троица сидела на ступеньках у входа и смотрела на Парадайз-стрит.
Какая-то женщина вышла на крыльцо своего дома и принялась усердно драить ступеньки.
– Эту часовню разбомбили? – спросила Керсти.
– Хочешь сказать – разбомбят? Нет, вряд ли.
– Жаль.
– Она до сих пор стоит. В смысле, в девяносто шестом она еще цела, – сказал Ноу Йоу. – Только тут теперь не церковь, а общественное помещение. Ну, всякая там гимнастика «Будь в форме» и тому подобное. Я хожу сюда по средам – в кружок народных танцев. В смысле, буду ходить.
– Ты?! – поразилась Керсти. – В кружок народных танцев? Где все эти робингудовские костюмы, палки и кружевные платочки?
– Да, а что? – холодно поинтересовался Ноу Йоу.
– Э-э… да нет, все нормально, просто… просто это… довольно необычное увлечение для человека с твоим… твоего… – Она замялась и умолкла.
Ноу Йоу выдержал небольшую паузу, дав Керсти помучиться от неловкости, и обронил:
– Роста?
Оброненное слово тяжело шлепнулось между ними. Керсти спохватилась и закрыла рот.
– Да, – сказала она.
Хозяйка по-прежнему надраивала свое крыльцо. Дверь соседнего дома отворилась, оттуда появилась еще одна женщина и тоже принялась драить крыльцо.
– И что мы будем делать? – спросила Керсти.
– Я думаю, – ответил Ноу Йоу.
Откуда-то издалека донесся шум. Шум не смолкал.
– Я тоже думаю, – сказал Джонни. – Я думаю: что-то давно не видно Бигмака.
– Да, это радует, – сказала Керсти.
– Я хотел сказать – может быть, он во что-нибудь влип?
– А что ты хотел сказать этим «может быть»? – поинтересовался Ноу Йоу.
– И Холодца тоже давно не видно, – продолжал Джонни.
– Ну, Холодец есть Холодец. Наверное, прячется где-нибудь.
На другой стороне улицы еще одна хозяйка присоединилась к соревнованию по надраиванию крыльца.
Керсти вскочила.
– Ну почему мы заседаем тут, совершенно беспомощные? Ведь мы – люди девяностых! Неужели мы не способны ничего придумать? Мы могли бы… могли бы…
– Мы могли бы позвонить Адольфу Гитлеру, – предложил Ноу Йоу. – К сожалению, у меня что-то вылетел из головы его номер, но в любом немецком телефонном справочнике он обязательно найдется.
Джонни хмуро таращился на тележку. Раньше он и подумать не мог, что путешествия во времени – такое трудное дело. Почему, ну почему на уроках талдычат о чем угодно, только не о том, что делать, если сумасшедшая нищенка оставит тебе магазинную тележку, битком набитую временем? Школа вообще никогда не дает ничего, что бы помогло в жизни. Вполне возможно, ни в одном учебнике даже не говорится, как быть, если твой сосед – Элвис Пресли.
Он посмотрел вдоль Парадайз-стрит и почувствовал, как время стремительно несется сквозь него. Керсти и Ноу Йоу стали далекими и размытыми. Он все еще чувствовал их присутствие, но они были теперь словно невидимки во сне. А над городом смеркалось, и юные футболисты отправились по домам, поднялся ветер и нагнал с юго-запада облака, и город погрузился в сон, и тогда с востока явились бомбардировщики, и огненный дождь пролился на дома, сады, людей, нарисованные мелом футбольные ворота и прелестные, надраенные, белые крылечки…
Капитан Харрис вертел в руках часы Бигмака.
– Впечатляет. И тут написано «Сделано в Японии».
– Дьявольская уловка, – сказал сержант полиции.
Капитан отложил часы и взял в руки приемник.
– Опять Япония. Зачем? Зачем они пишут это на задней крышке? Вот, смотрите: «Сделано в Японии».
– Наверное, это все из-за риса, – сказал сержант. – Так мой папаша говорил. А он был там.
Капитан Харрис вставил в ухо крошечный наушник и включил радио. Некоторое время он слушал шипение и треск на частоте, которую через сорок восемь лет будет использовать «Радио Сплинбери». Потом задумчиво кивнул:
– Что-то оно определенно делает, но что? – Он случайно задел большим пальцем колесико настройки и удивленно заморгал. – Это полицейские переговоры! И слышно очень четко!
– Можно отковырять заднюю крышку, – предложил сержант. – В два счета.
– Нет, надо отправить эти штучки в министерство. Пусть на них взглянут ребята в белых халатах. Это ж какие микроскопические должны быть лампы в этом радио! И где антенна?
– Ножки у них малюсенькие.
Читать бесплатно другие книги:
