Невинная девушка с мешком золота Успенский Михаил

— Чего — ничего?

— Да нашего мира! — закричал старичок. — Кесарь взял на себя всю ответственность, облегчил ваше сознание от ненужных подробностей, отягощаюших человека! Он избавил мир от чумы, холеры и непогоды! От неурожаев и чудовищ! Никто не смеет даже умереть без ведома его и без пользы делу! А вы, вместо того, чтобы мирно пребывать себе в счастливом блаженном неведении, противитесь его воле! Вы, твари из пробирки злосчастного ремесленника! Плесень земная!

Когда оскорбляют за компанию со всем человечеством, можно и потерпеть.

Аннушка и стерпела — что на дурака обижаться?

— Месье Фома, — ласково сказала она. — Вы больны. С моим дедом то же самое было в преклонные лета: курицу зарезать — и то с копьём ходил! Вам бы на печку, к старушке под бочок, чтобы внуки старость вашу покоили... А вы девушек пугаете! Только не думается мне, что ваш Кесарь людей от чего-то избавил: в жизни всякого хватает...

— Вот такие, как вы, и погубят мир! — вскричал Великий Инквизитор, и глаза его похолодели, помутнели, потемнели — так что девушка по-настоящему испугалась, но не за себя.

— Водицы испейте, месье Фома! Вам совсем худо!

Но Торквемада уже не слушал её.

— Сначала женщина переодевается мужчиной, — сказал он явно самому себе. — Потом солнце останавливается в небе. Потом проливаются неурочные дожди. Потом выходят из берегов реки и моря. Потом по земле бегут трещины, города и деревни валятся в бездну... Но я на страже! Я всегда на страже! Я и прежде был на страже, только служил не тому, кому надо! Я пёс кесарев!

— Нашли чем хвастаться, — хмыкнула Аннушка. — Я поняла: вы вроде старосты деревенского. Старосте всё равно — добрый барин или лютый, а людям при нём всё равно плохо, он их мучит и гнетёт...

Сравнение с деревенским старостой привело Великого Инквизитора в великое же замешательство. Он обхватил голову руками и стал раскачиваться на своём кожаном табурете.

— Ты не могла сама догадаться, — прошипел он. — Ты, тупая самка! Ты не та, за которую себя выдаёшь! Я понял, кто ты! Ведьма! Самая главная изо всех ведьм Европы! Что, мона Лукреция, попались? Как могли вы обмануть своего любимого брата? Он так переживал вашу мнимую смерть! Так тосковал! Будто мало у него было иных, высших забот! Он целый месяц возлагал на себя руки от отчаяния: вешался, топился, вскрывал вены... Но не надейтесь на милость Кесаря, ибо любовь его переродилась в ненависть, и никого он не уничтожит с таким наслаждением, как вас! Надо же — умерла родами! Так мы и поверили!

— Вас этак удар хватит, месье Фома, — сказала Аннушка, сохраняя хладнокровие: всё равно ведь отсюда не убежишь. А с умалишёнными ей в деревне приходилось возиться... — Брат у меня был, старший. Только он был не Кесарь поганый, а лихой воин. Он и голову сложил в бою, с того батюшка и запил...

— Запомни, — Фома Торквемада приблизил своё уже не искажённое благообразием лицо к девушке. — Мне не страшен никакой недуг, ибо даже волос с головы моей не упадёт без воли Тёмного Кесаря! Я, конечно, мог бы уничтожить вас, мона Лукреция, и без ведома моего владыки, и он бы только похвалил меня за это. Но мне нужно ваше признание в преступлениях — кстати, оно уже составлено по всей форме. Недостаёт лишь вашей подписи — ну, не вашей, конечно, а той, чьё имя вы приняли. Французишки не уймутся, пока её не увидят...

— Вот идиот, — с наслаждением произнесла Аннушка. — Лукрецию какую-то придумал. Да на что мне чужое имя, когда и своё хоть куда! И родами я не помру: я девка здоровая! Я хоть десяток нарожаю, лишь бы хорошему человеку! А подпись — подпись ведь и подделать можно!

Великий Инквизитор воздел руки к потолку, на котором заплясала чёрная его тень. Некоторое время он в бессилии потрясал кулачками, потом внезапно успокоился.

— А ведь и правда, — сказал он. — Как это я сразу не догадался? Глупая девчонка — пусть даже ты и не Лукреция. Допустим. Но ты же просто не понимаешь моей миссии, не понимаешь, что такое Инквизиция. Или ты и впрямь не сестра Кесаря? Та-то прекрасно всё понимала. Нам не нужны формальные признания, раскаяния и отречения. Это было бы слишком просто. Нет, нам с Кесарем желательно, чтобы возомнившие о себе гомункулы и люди умирали, чистосердечно признавая все вменённые им вины и проступки. Так было всегда, даже в те далёкие времена, когда... Впрочем, коли ты Лукреция, то и так знаешь, а коли дева Иоанна — то всё равно не поймёшь. Сейчас придут палачи, и ты будешь вопить о пощаде, только не будет тебе пощады... А я буду внимать и наслаждаться... Как раньше... Как всегда...

— А, месье Фома, понятно: вам в молодые годы девки не поддавались! — радостно воскликнула Аннушка. — Вот вы и злитесь. Сами виноваты, упустили время. Стишки надо было читать, подвиги свершать, пряниками угощать, семечками... Одеваться понаряднее — разве мало дур на свете? Я и сама, врать не стану, такая, только вот суженый мой...

— Палач твой суженый! — воскликнул Торквемада и поднялся.

— Да ещё похвалит ли Кесарь? — и девушка неожиданно для себя подмигнула толстячку. — Не обидится ли? Всё-таки сестрица! Не хвост собачий! Да разве ты осмелишься?

Великий Инквизитор застыл, не решаясь сделать шаг.

— Ну, ведьма! — сказал он наконец. — Ладно, оставайся тут. Даже если обернёшься птицей, всё равно не вылетишь на волю. Я доложу, если Кесарь меня примет. Но не было бы тебе хуже!

— Хуже твоей рожи не может и быть, — вздохнула девушка. — А Кесарь, сказывают, пригожий, хоть и злодей.

Дверь в камеру со страшным скрипом отворилась.

— Я не велел... — начал Торквемада, но замолчал.

Вместо палача или стражника в камеру влетел уже знакомый гадкий белый нетопырь, покружился под потолком и уселся на стол. Потом изгоняюще махнул перепончатым крылом.

— Понял, — поклонился Великий Инквизитор и попятился к выходу, не проронив более ни слова.

ГЛАВА 54

Ночевали прямо в зале на лавках — расходиться по спальням хоть в одиночестве, хоть попарно, никому не хотелось. Всё-таки страшновато, мало ли что мудрец успокоил. Вдруг тут ещё какое чудо водится, о котором дырявая голова забыла? Только панычей отволокли в кладовку со скелетами. Ничевок вызвался сторожить, но ему отказали.

— Тогда я у порога кладовки лягу, — решительно сказал он. — Мимо меня не проскользнёшь! А то они вам ночью головы-то отчекрыжат!

И сразу же захрапел, едва лохматая его головёнка коснулась узла с демонической сумой. Лука вздохнул.

— И чего скитаемся? — вдруг спросил он. — Чего мятёмся? Как же мне теперь спасать Аннушку, коли я не ведаю, где она? Не лучше ль успокоиться и принять свою участь безропотно?

— Нельзя, — сказал арап. — Посуди сам, душа моя, не возвращаться же нам в любезное отечество? Нам там с ходу головы пооткручивают, а тебя ещё к тому же...

— Замолкни! И без твоих подковырок тошно!

— Прости, атаман, — потупился Тиритомба. — Вот у меня — своя беда. Вирши перестали слагаться, а что я без них?

— Это потому, что жизнь наша сделалась сложней и заумней самых прехитрых стихов, — сказал Радищев. — Давай спать. Может, за ночь наш синьор Джанфранко ещё что-нибудь вспомнит — самое главное.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, — напомнил о себе итальянский мудрец. — Я нынче и в голове-то уже не слишком нуждаюсь. Пропадёт моя голова — стало быть, туда ей и дорога. Жалкая органика, не более того. А я найду подходящий кусок мрамора и сделаю себе новую, покраше и помудрее: ведь благородный каррарский мрамор куда лучше простой глины...

— А что же с миром-то будет? — возмутился Лука. — Кто Кесаря повергнет? Кто людям настоящую жизнь вернёт?

— Это уже не моя забота...

— А чья? — вскочил на ноги атаман. — Вы, маэстро, напортачили — и в кусты? Чем можно убить вашего проклятого Чезаре? Как вернуть белый свет к прежнему состоянию?

— А стоит ли? — грустно просвистел умный горшок. — Вы, к счастью, и представления не имеете, чем был прежний мир...

— Имею! Мне дон Агилера всё-всё рассказал! Мир был огромный! Земля была шаровидной — греки не ошибались! Это вы с вашим дружком сплющили её в позорный блин! Хуже, чем плохо!

— Не блин, а куполообразный сегмент, юный невежда! И много ли счастья было людям в необъятности мира? Рано или поздно они открыли бы Новый Свет и прочие континенты с островами. И снова зашли бы в тупик! Чезаре Борджа стал не худшим из властителей, случались и пострашнее, только той силы у них не было...

— Да слышал я уже эти сказки про Кесаря, павшего было на поле брани, и про чудесное преображение его. Раз однажды можно было его убить, значит, попробовать стоит!

— Не советую... Он не умрёт. Он частенько играет со смертью, но она не властна над ним. Он может погибнуть только совершенно особым способом, неприемлемым для прочих людей...

— Что же это за способ? — Лука подошёл к мудрецу с целью потрясти его за грудки, но одумался, чтя исчезнувшие вместе с головой седины.

— Если я назову его, это нам ничего не даст, — сказал синьор Джанфранко и сел, прислонившись к стене. — Сие зависит лишь от его злой натуры. Да, я создал для него этот мир. Пусть он неполон и несовершенен. Зато в нём нет ни моровых поветрий, ни землетрясений, ни ураганов. Крыс, кстати, тоже нет...

— Крыс?

— Были такие юркие грызуны, едва не выморившие Европу. Они переносили Чёрную Смерть. Вы же, счастливцы, мучаетесь разве что от простуды да ещё сами себя истребляете! Как встарь! Я учредил в этом мире дивную погоду, споспешествующую урожаям и людскому здоровью. Чезаре нужно было много... хм... людей. Я дал вам календарь. Я возжёг в небе солнце и луну...

— А звёзды? Как со звёздами-то быть?

— О мадонна! Да зачем вам звёзды? Света от них было немного, и служили они только шарлатанам...

— Звёзды... — мечтательно произнёс Тиритомба. — Лука мне рассказывал... Какой простор для поэтического воображения! Значит, и Орион, и Дева, и Стрелец были не просто мифическими фигурами? Да я отдал бы весь этот мир за одну-единственную звезду!

— Со звёздами получилась промашка, — досадливо сказал Джанфранко. — Слишком много расчётов. С вашими звёздами я бы до сих пор ковырялся под куполом, как бедняга Буонаротти: шея сделалась бы кривой, глаза ослепли... А ведь он расписывал лишь небольшой куполок! И я решил, что мой мир будет более рациональным, упорядоченным...

— Дядюшка, а зачем это вам было нужно? — спросил Тиритомба. — Пусть бы Тёмный Кесарь со своей злою силой сам бы и старался...

Горшок хмыкнул.

— Да ведь Чезаре, в сущности, невежда. Он умел только воевать, но и этому, пожалуй, сейчас разучился. Ему и убогой хижины не построить! Руки не тем концом приделаны! А передо мной. открылся простор для деятельности! Какой мастер смог бы отказаться от этакого заказа? Вот вы, мой вдохновенный мавр, пренебрегли бы возможностью создать бессмертное творение?

— От моих несовершенных виршей хотя бы люди не страдают, — сказал Тиритомба. — Люди послушают, улыбнутся и хотя бы на миг забудут о своих горестях... Или погрустят немного вместе со мной, а не в одиночку... Великие поэты рождаются из праха дурных виршеплётов, потому что им неоткуда больше рождаться!

— Бросьте вы, — раздражённо сказал Джанфранко да Чертальдо. — Вон в Европе сейчас вовсе нет никаких поэтов, и ничего — живут счастливо, не зная войн и мятежей... Ведь и Буонаротти слагал сонеты! Но если бы он вдруг, паче чаяния, перехватил мой заказ... О, это был бы сущий ад! Человек потерялся бы среди его гигантов с искажёнными мукой телами! А понадейся Чезаре на Леонардо... Вот уж кто истинно бросил бы дело на полпути!

— Так ведь и вы, маэстро, не довели мир до ума...

— Я же не бог! — яростно свистнул Джанфранко. — Создателя нельзя торопить! Нельзя говорить ему под руку! Чезаре просто представить себе не мог Мироздание во всей его сложности и многообразии, у него недоставало фантазии! Я был ограничен, поскольку он был ещё более ограничен... Ему хватило бы и плоскости. И без того он не знает, что делать с остальными землями и народами, недоступными его куцему воображению!

А вы растёте сами по себе, как сорная трава! Что происходит в Катае? Бред, описанный Марко Поло? Там делают шелк, скажете вы. Да, эту ткань доставляют к нам через десятые руки, и это всё. Разведчики оттуда не возвращаются. Кто правит Индией? Торговцы пряностями? Что за учителя сидят на снежных вершинах Гималаев? Да и ваша хвалёная Великая Тартария... Ни то, ни сё...

— Отчизну в обиду не дам, — предупредил Радищев.

— Молчите, жалкий андрогин! Меньше надо было верить в колдунов и ведьм, тогда бы ваше убогое хозяйство осталось при вас. Бессильные, нелепые существа! Я призвал вас к жизни, я начертал на картах мира все географические названия... Но карты составлял не я! Я не в ответе! Это всё он, Чезаре! Ему хотелось быть властелином мира. Когда-нибудь он им и станет... И упрётся своим тупым лбом в хрустальный купол небес... О, это будет месть, какой не знал никто из смертных и бессмертных!

— А не надо было связываться с кем попало, — сказал Радищев и вдруг вспомнил Брыластого с Киластым.

— Вы полагаете, юная Анита? А искушение? Впрочем, я уже говорил об этом. И мне всё равно, что будет дальше. Я устал от своего детища. Пусть синьор Борджа пытает мою бедную голову — авось она ему что-нибудь подскажет, покуда не сгнила...

— Это вас совесть мучит, синьор Джанфранко, — сказал арап. — Вы преобразовали мир любопытства ради, во имя тщеславия, но вас никто не знает. Вернее, немного знают — но как преступника, находящегося в международном розыске. Мало ли таких было и ещё будет! Но вы так и не объяснили, что произошло между вами и Тёмным Кесарем, а думается мне, что в том и загвоздка...

— Ему думается! — вздрогнул плечами итальянский механик. — Ему думается! Да во всем мире думается только одному человеку — мне!

— И всё-таки! Горшок вздохнул.

— Женщина, — тихо сказал он. — От них все несчастья. И не спрашивайте меня о подробностях.

— Лукреция, — безжалостно уточнил Лука. — Ничего, мы её найдём. Сперва, конечно, Аннушку, а потом и её. Вы вернёте ей молодость и будете счастливы — как наш англичанин с нашей фрау, которые спят, утомлённые страстью... Храпят при этом немилосердно, как бы они нашего приёмыша не разбудили...

— О! — воскликнул Джанфранко. — Вот вам и надежда! Мальчик подрастёт, переймёт от меня всю сумму знаний, выработанных человечеством...

— Всю? — усомнился поэт.

— Всю! А другой и не надо! Он подкрутит гайки и болты, проверит схемы, заменит износившиеся детали и, может статься, учредит над вашими головами и звёздное небо — только в исправленном виде...

Но Лука его уже не слышал. Он как-то разом опрокинулся в сон, сквозь который сперва пробивался голос Тиритомбы, задававший бесконечные вопросы синьору Джанфранко, а потом вдруг атаману привиделся мир, устроенный по разумению Ничевока, так что вместо сна вышел самый натуральный ночной кошмар.

Странное выражение — ночной кошмар. Как будто дневные бывают!

ГЛАВА 55

Оказалось, ещё как бывают!

Лука ещё пребывал среди свистулек, бирюлек, тележек, дохлых кошек, замученных лягушек, кубарей, городошных бит и прочих радостей малолетства, когда услышал хоть и приглушенный, но явственный детский плач.

Атаман вскочил так быстро, что золотистый сарафан треснул по шву в самом неподходящем месте, и, не обуваясь, кинулся в сторону комнаты, отведённой под тюрьму.

Дверь была нараспашку, и солнечный свет проник в зловещую келью, полную костей и черепов. Плач доносился из этой кучи.

Атаман разбросал всякие там рёбра и облегчённо вздохнул: Ничевок был всего лишь крепко связан шнурами, употреблёнными для порки, а изо рта у него торчал кусок лилового кардинальского чулка. Лука вытащил тряпку, и рыдания тут же сменились самой отборной бранью, которую даже разбойники употребляют лишь в особых случаях. Видно, частенько приходилось одноглазому кузнецу Челобану попадать молотом по пальцам в присутствии наследника!

— ...ихнего папу! — благополучно закончил Ничевок свою инвективу. — Тётя Аня, это всё они! Их надо было как следует связать, а ещё лучше — как я предлагал! Но кто меня, малютку, слушает?

Тут уж проснулись все. Фрау Карла закудахтала над бедным киндером, развязывая шнуры и ласково напевая что-то про немецкую ёлочку-танненбаум. Её бравый любовник помчался искать беглецов, вырывая двери и заглядывая во все помещения.

— Эх, синьор Джанфранко, — только и сказал Тиритомба.

Горшок не знал, куда нарисованные глаза девать.

— Я полагал... Я надеялся..

— Да дрыхли вы без задних ног, маэстро! Тоже мне — сну он неподвластен!

— Я и не спал, синьор поэт! Просто мысли мои унеслись далеко-далеко...

— Ну и что там, вдалеке? — спросил арап, надеясь на какое-нибудь, хоть завалящее, откровение.

— Такая же гадость, — сказал итальянец. — Поделом мне. Я чуть было не потерял своего лучшего ученика...

Вернулся разочарованный лорд Рипли.

— Ищи их теперь. — сплюнул он. — Тайный вход-то мы не закрыли! Мерзавцы, должно быть, успели пробежать половину Франции!

— Никуда они не убежали: у меня не больно-то побегаешь, — важно сказал Ничевок. — Сперва гомункулы хотели надо мной надругаться... Вязать надо было крепче, разведчик хренов! Но шалишь! Дедушкины портки с меня никому не содрать! Я на сумку навалился, словно защищаю её! Визжу — даже охрип! Ну, они сдуру и решили, что настоящее золото там. Сами коварные, вот и думают, что все люди такие же...

— Стало быть, они... их... — остолбенел атаман.

— Ещё спорили, как деньги делить будут, — сказал Ничевок. — Но мой Депрофундис дело своё туго знает: сутки некормленый!

— И... что?

— И всё! Он их двоих зараз к себе утянул: никто никому уступать не хотел! А у меня рот заткнут, предупредить не могу, — ученик чародея лицемерно развёл ручонками. — Сами виноваты. А демон хвалил их, понравились. Добавки просил... Да я уже сам почти что развязался...

— А ты куда смотрел? — укоризненно сказал атаман в сумку.

Депрофундис бубнил что-то неразборчивое.

— Он не виноват, — заступился за любимца Ничевок. — Он по-за сумкой не существует: измерение не то. Ничего! Предатели с возу — дедушке легче! Деда не молоденький у нас!

— Видите, как ловко сей юный гений управляется со стихиалями и элементалями! — сказал синьор Джанфранко. — В верные руки передаю я ремесло демиурга!

По атласной спине атамана пробежали мурашки от этих слов.

Тем временем фрау Карла и лорд Рипли, нахально раздевшись, в дальнем углу обливали друг дружку ледяной водой, потом принялись прыгать и скакать, изображая смертельные удары. Лука отвернулся.

— Атаман, может, тебя тоже окатить? — спросил с надеждой Тиритомба. — Тело твоё белое беречь надобно! Я бы его похолил, полелеял!

Лука поэтической вольности и не заметил.

— Не время о внешности думать! Пора спасать Аннушку и весь мир заодно!

— Ничего, подождёт твой мир, не треснет — сказал Ничевок. — Сперва надо перекусить...

— И куда в тебя лезет! — изумился Лука.

— Не твоё ем, — заявил ребёнок. — Мне расти надо. Деда, может, выпьешь маленько?

— Что ты! — воскликнул арап. — Синьор Джанфранко и так не может привести мысли в порядок. Он мне ночью такого наплёл... Я только и понял, что в начале было слово. Жаль, не разобрал какое! Я давно хотел сложить бессмертную поэму из одного-единственного слова, все перебрал, сколько есть их, — не подходят! Экспрессии нет, подлинного чувства не хватает!

А Ничевок уже вёл наставника своего к столу, сажал в кресло. Потом по-хозяйски снял с плеч корчагу, поставил её на стол и налил жидкости из графина. Все в ужасе наблюдали за делами мальца.

Ничевок покрутил корчагу, ополаскивая, а потом с видимым сожалением выплеснул вино на пол.

— Ничего, и на вашу долю осталось! — утешил он спутников и вернул горшок на место. Горшок вдруг начал вращаться вокруг шеи синьора Джанфранко да Чертальдо с невиданной скоростью, так что лопоухий ученик даже напугался: не переборщил ли?

Маэстро руками остановил вращение и сказал почти человеческим уже голосом:

— Поистине, интуиция ребёнка безмерна! Крепкое вино убило внутри сосуда моих мыслей все невидимые глазу образования, и я будто заново родился! Теперь я знаю, куда идти и что делать!

— Вот и батюшка так, — важно сказал Ничевок. — С утра ничего не соображает, пока не поправится.

Но для начала всё-таки решили привести в порядок и себя, и мысли.

Присели, как перед дорогой. Но ведь дорога и предстояла!

— Пойдемте, — сказал синьор Джанфранко. — Пора.

Они долго шли по коридорам, пока не оказались возле распахнутой маленькой железной двери.

— Значит, не нужно искать и ключ...

— Деда, да вот же он валяется! — подскочил Ничевок.

Маэстро повертел серебряный ключик в руках и снова бросил на пол.

Все смотрели на Джанфранко с ожиданием.

— Давайте прощаться, — сказал он.

— Как? Разве вы не пойдёте с нами? — в ужасе воскликнул Лука.

— Я пойду своею дорогой, а вы — каждый своей. Этот выход ведёт в разные места, и что ждёт там каждого из нас — неведомо...

— Как это неведомо, маэстро, когда вы же сами это создали? — не поверил Тиритомба.

— Да, я создал всё, в том числе и так называемый генератор случайных чисел — просто для того, чтобы жизнь не была механически однообразной. Я не знаю, будет пропускать эта дверь каждого поодиночке или позволит кому-то из вас не разлучаться...

Лорд и фрау при этих словах крепко обнялись, а Ничевок в страхе подбежал к названому дедушке.

— А я? Как же я? Ты меня бросишь, что ли? А Сорбонна?

— Коли суждено — ты останешься со мной. Но, скорее всего, мы расстанемся... Поэтому приказываю сумку с демоном отдать мальчику — пусть у него будет хоть какая-то защита...

— Да я и так Депрофундиса не отдам! Он, чай, не котёнок! — сказал Ничевок и заплакал. — Как я теперь... Без вас-то... Тётя Анечка, прости, что грубил... Арапчик... Тётя Карла... Дядя разведчик... Дедушка...

Лука стоял как пришибленный. Что теперь он сможет один? И ещё ребёнка втянули...

— Но мы ведь встретимся? — робко сказал поэт.

Джанфранко да Чертальдо рассмеялся.

— Конечно, встретимся, — сказал он. — Потому что иначе всякое расставание теряет смысл.

Лука помотал головой. Косы его рассыпались. Он снова почувствовал себя атаманом.

— Значит, так, — сказал он. — Торопиться некуда. В замке всего навалом. Теперь каждый за себя — значит, подготовиться нужно как следует...

— Какая ты хозяйственная, душа моя Радищев! — сказал Тиритомба.

Лука хотел осерчать, но передумал.

— На прощанье поцелую, — пообещал он. Вдруг под сводами замка прокричала какая-то ночная птица.

Звуки тоски и печали односложны и пронзительны...

Красноярск, 2002-2004 гг.

Страницы: «« ... 1112131415161718

Читать бесплатно другие книги:

Отец спрятал Кузнечика в таежной избушке, пытаясь спасти его от невзгод войны. Но от страшной войны ...
Гордое имя «Девушка с приветом» Юля Носова заслужила у соседей, когда бегала вокруг дома за пуделем ...
Весной так хочется стать красивой и любимой!...
Сирота Фарах, живущий на краю пустыни, далек от мыслей о сражениях и битвах, он подмастерье деревенс...
День Дьявола начинался вполне обычно. Однако для многих он оказался последним. Спасая из лап бандито...
«Реки» – первая повесть Евгения Гришковца. Как и все, что делает Гришковец, «Реки» – произведение пр...