О любви. Истории и рассказы Абгарян Наринэ

– Куда же нам теперь? – опешил Славка.

Девушка пожала плечами: «Ваши проблемы».

Юлька и Славка еле стояли на ногах, когда разыскали блещущую огнями гостиницу с фантастической платой за номер. Долго не могли уснуть от усталости, занимались любовью, затихли под утро, прижавшись друг к другу тесно, как брошенные щенки.

Дождь прошел. Славка ушел искать жилье. Вернулся радостный.

Юльке место не понравилось. Деревянный дом на окраине городка окружили гаражи, исписанные сверху донизу, дорожки усеяны мусором, пыльная собака развалилась на люке канализации, высунула розовый слюнявый язык.

Крохотная комнатка сдавалась супружеской парой. Хозяйка Ираида Павловна – тучная старуха с тремя подбородками, с усиками, с зачесанными короткими черными волосами – басила так, что содрогался весь дом. Хозяин – лысый мужичонка с печальными глазами спаниеля – постаревший подросток. Имя у него было самое обыкновенное – Иван Иванович. Одинокие пенсионеры жили на деньги за сдаваемую комнатку, да Иван Иванович подрабатывал еще сторожем.

Хозяйка оглядела Юльку, пророкотала вместо «здравствуйте»:

– Что-то ты хлипкая, дэвонька! – словно искала не жиличку, а домработницу. – С чего круги под глазами? Часом не бэрэменна? Бэрэменные мне не нужны, без того хлопот полон рот.

Юлька испуганно замотала кудряшками…

Потянулись одинаковые дни. Юлька пугалась неба, со всех сторон окруженного сопками, быстрой смены дождя и солнца, угольной пыли на обочинах, запаха гниющих водорослей. Девушка развешивала влажное белье, а оно не сохло. Гладила его часами, плакала.

Славка искал работу, возвращался злой, разочарованный. Для Юльки работы хватало, но, как только выяснялось, что нет прописки, ей указывали на дверь.

Юлька утешала Славку, баловала пирожками. В кухне не развернуться. От духоты, от жара старенькой плитки, от пристального взгляда хозяйки, запаха старческого пота Юльку подташнивало. Она выскакивала в ванную, с наслаждением умывалась холодной пронизывающей водой. Ираиды Павловны девушка боялась до икоты, проскальзывая мимо тучного тела к плите, спрашивала робко – не нужна ли помощь, в ответ слышала неизменный рокот: «Иди-ка ты, дэвонька, отдыхай», – как будто Юлька белоручка, ни на что не годится.

Объявился Серега – нервный, с обветренным лицом, покрытым белыми пятнами обморожений, – он помирился с Мариной. Иногда Серега и Славка уезжали на пару дней, привозили деньги. Случайная работа тревожила Юльку: что же будет дальше – зимой? Серега возил всю компанию от портовой грязной воды к чистому дикому морю.

«Знаешь, – смеялась Юлька, прижимаясь к Славке, – я влюбилась в море с первого взгляда, как в тебя». Правду говорила. Море ворочалось у берега, дышало тяжело. Лаковые масляные волны выбрасывали пахучие ленты ламинарии, обкатанные деревяшки, стеклянные поплавки-шары. Хрипели наглые вороватые чайки, пугали суетливых крабиков с пучками зелени на панцирях. После купания в ледяной соленой воде зудела кожа, обгорала мгновенно, шелушилась. Юлька собирала перламутровые ракушки, узорчатые камешки. «Ребенок ты», – Славка гладил Юльку по белым кудряшкам.

Все открылось в один такой морской день.

Славка и Юля вернулись домой. Девушка побежала разогревать Славке борщ и обнаружила, что кухонька занята хозяином и хозяйкой. На столе – бутылка водки, хлебушек, закуска.

– Праздник? – спросила Юлька.

– День рождения у меня, – застеснялся хозяин, – садись с нами.

Юлька отказалась – Славка ждет. Она покосилась на соленые, только что из кадушки, огурчики. Иван Иванович заметил:

– Бери.

Юлька надкусила душистую кожицу, щурясь от наслаждения.

– Тошнит-то сильно? – пробасила Ираида Павловна, свела густые брови на переносице.

Юлька замерла – в дверях Славка!

– Кого тошнит?

– Нечто не знаешь? – встряла хозяйка, отмахнулась от умоляющего взгляда. – Жену твою, не меня же.

– Почему тошнит? – Славка нахмурился.

– Тьфу, молодежь, – ругнулась Ираида Павловна, – птенцы желторотые. Раскрой глаза, бэрэменна твоя дэвонька.

– Беременна? – совсем растерялся Славка.

– Ведь я предупреждала, – грохотала хозяйка, – ищи теперь новых жильцов!

Она говорила что-то еще, но ни Славка, ни Юлька не слышали. Славка смотрел на девушку, как будто первый раз видел: в обтягивающем халатике Юлька была как дистрофик с тонкими ручками и ножками, с раздутым животиком. Она прошмыгнула мимо, юркнула в комнатку. Славка поплелся следом.

– Одуванчик, как же это? Давно?

– С весны…

– С весны?! Ты с ума сошла?! Почему не сказала?! Какого черта за мной потащилась! – Славка ругался, а Юлька сжалась в углу старого дивана, пробормотала:

– Потому и не говорила, боялась, улетишь без меня…

3

Славка уломал старуху, заплатил вперед, с Юлькой обращался как со стеклянным хрупким сосудом, точно опасался разбить ненароком. Они почти не разговаривали, почти не притрагивались друг к другу. Редкие минуты любви омрачались его излишней осторожностью, раздражением.

Вскоре Славка уехал надолго: они с Серегой устроились на путину. «Пу-ти-на», – Юлька перекатывала во рту незнакомое слово, словно камешек. Представляла, как в путине-паутине бьется красноперый лосось. Она гуляла в грязном скверике, много спала. Старалась не замечать недовольно поджатых губ хозяев, но постоянно натыкалась на суровый жесткий взгляд Ираиды Павловны и сочувствующий – Ивана Ивановича.

«Любимый, я скучаю, зацеловала бы…» – от неумения писать письма Юлька то плакала, то смеялась над банальностями и глупостями и прятала листочки в потайной карман сумочки. Славка звонил редко. Оказывается, путина – сарай с длинными столами, на них моют рыбу, потрошат ее, режут, солят. «Люблю», – шептала Юлька. «И я», – прощался Славка.

Пролетел август. Ушло короткое островное лето. Осень сыпала яркие леденцы-листья – бери, мол, бесплатно. Юлька притаскивала кленовые, рябиновые охапки, любовалась, ждала Славку, слушала, как толкается ребенок, рассказывала ему и себе мамину сказку.

Славка вернулся чужаком – пах рыбой, грязной одеждой, матерился. Кричал, что деньги выплатили не все, кругом воры, в стране бардак, а ему, Славке, на этом вонючем острове нечего делать. Он не замечал, как по Юлькиному животу бегут волны. «Все будет хорошо», – упрашивала Юлька. Она стирала одежду и плакала уже не в родное плечо, а в подушку…

Однажды Юлька, выглянув в окно, ахнула. Желтые, красные, бордовые листья покрылись белым пухом. Снег! Она почувствовала теплые ладони на плечах и оглянулась. Славка улыбался, и она благодарно прижалась к его груди. Маленькая радость.

Назавтра сильный ветер сорвал с деревьев красоту, размел по улицам. Дорожки хрустели льдинками, а снег сыпал и сыпал, как будто укрывал остров навсегда, хоронил под толстым покровом. Осенняя зима побежала стремительно. Кроме двух цветов – черного и белого – ничего не осталось в мире.

Ничего не осталось и у Юльки.

4

Юлька по-прежнему искала работу, но ее не брали – слишком уже выпирал живот…

Она вернулась домой поздно, прикорнула на диванчике.

Славка не пришел ни вечером, ни утром. Юлька встревожилась, побежала к Сереге. «Уехали. На материк, кажется», – сообщила безучастная соседка.

Юлька вернулась домой, открыла шкаф, а там пустота: пропали Славкины вещи и чемодан, с которым они приехали на остров.

– Уехал и мне ничего не сказал! – всхлипывала Юлька, прижимала к животу не взятую Славкой ветхую рубашку. И тут же утешала саму себя: – Он вернется, никого у него нет!

Юлька написала Славкиной тетке, еще раз наведалась к Марине – все бесполезно. Она врала Ираиде Павловне, что Славка работает на севере, пряталась от ее сурового взгляда, притворялась счастливой.

Славка оставил ей почти все деньги. Юлька экономила, тайком таскала из хозяйкиной кастрюли картофелины, отрезала чуток хлебушка. Вечерами склонялась над тетрадкой: «Славочка, вернись, найди меня. Ты ведь нашел уже однажды…»

В декабре, оплатив комнатку, Юля пересчитала финансы. Осталась мелочь да то, что было отложено на свадьбу. Мало! Ждать, тянуть дальше – нет смысла. Надо купить билет и улететь на материк. Там кто-нибудь поможет. И Славка наверняка там!

Юлька ничего не сказала Ираиде Павловне, бросила в сумку пожитки, сунула деньги в кошелек, спрятала их вместе с письмами. Хозяевам она обязательно потом позвонит, поблагодарит за приют и никогда больше не услышит грозного баса: «Дэвонька!»

Автобус трясся, пыхтел в гору, несся вниз, мелькали заснеженные поля, полысевшие ближе к северу елки. Ребеночек колотил ножкой или ручкой. Юлька уговаривала его: «Терпи, маленький, скоро будем дома».

В Южном мело. «Южный – город вьюжный», – вспомнила Юлька строчки, услышанные по радио. Пальто-дутыш грело плохо. «Ничего, теперь мне метели не страшны», – улыбалась Юлька.

У авиакасс толпился народ. Мужчина в очках, разглядев ее живот, протиснул Юльку к окошечку.

– На сегодня есть билеты?

– Завтра будет самолет, – зевнула кассирша.

«Пусть завтра. Посплю в аэропорту и улечу!» Радостная Юлька полезла в сумку за кошельком.

Кошелька не было.

Юлька перевернула вещи. Кошелек исчез, целлофановый пакетик с паспортом и дипломом тоже. В очереди заторопили:

– Чего застыла, девушка? – Мужчина, что пропустил ее, теперь теснил плечом от окошка.

Юлька вышла на улицу.

Где же деньги, документы? Неужели забыла? Нет, Юлька помнила, как сложила все аккуратно. Она оглядела сумку. В длинном разрезе на боку виднелись неотправленные письма…

Юлька брела по городу. Ни слез, ни мыслей не было – ничего, кроме нетерпеливых толчков в живот и метели. В снежной пелене терялись дома, машины, фигурки прохожих. Темное отупение сошло на нее, на плечи давили сумерки, ветер забирался под хлипкое пальто. Она вышла на площадь, сгребла снег со скамейки голой ладонью у могучих синих елей. Варежки где-то обронила, наверное. Слезы ползли по щекам, смешивались со снегом, превращались в колючие соленые льдинки. Она закрыла глаза, и ресницы смерзлись. «Что же делать? Ангелы, где вы? А… теперь все равно…» Шарфик размотался, снежинки, насыпанные ветром за воротник, кололи шею, но Юлька этого не чувствовала, пронзенная болью отчаяния и другой, физической болью – в мир стремился новый человечек.

5

Юлька очнулась, с трудом разлепила ресницы, огляделась. Она лежала в больничной палате, одетая в незнакомую ночную рубашку. Что-то не так. «Что?» – испугалась Юлька, положила руку на живот и не ощутила привычной округлости. Она вспомнила, как ее тормошили за плечо, как везли по белым коридорам. Вспомнила сердитые возгласы, внимательные глаза – с нею возились, переворачивали, кололи иголками. Вспомнила боль – страшную, дикую. А через боль – ласковые уговоры:

– Тужься, мамочка, тужься… Смотри, какая девочка у тебя! – Ей приподняли голову, и Юлька увидела комочек со скрещенными ручками и ножками. – Дочка!

– Почему она не плачет? – прошептала Юлька и потеряла сознание…

Пришел доктор, осмотрел рожениц, присел на край Юлькиной кровати:

– Ну, красавица, девочка у тебя здоровенькая. А как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – заверила Юлька посиневшими губами.

– Кто же ты такая? – Доктор вытащил листок и ручку.

– Семенова я, Юля.

– Где же, Семенова Юля, твои документы?

Юлька рассказала все-все – взахлеб, мешая слова со слезами. Женщины в палате притихли, слушали.

– Так, Семенова, неважны дела-то, а? Что делать будешь?

Юлька уже плакала навзрыд, и доктор сказал:

– Не волнуйся, подумаем…

В углу смешливая Наташа сцеживала молоко, выставив налитые груди. Койку слева занимала Елена Сергеевна – она забеременела поздно, и ребеночек родился слабенький. Справа красивая молодка Ирка красила ресницы запрещенной в роддоме тушью. Тихая Света выскакивала в коридор, прислонялась лбом к холодному стеклу, плакала – у Светы раньше срока родился мальчик, не спасли.

Женщины в отделении патологии болтали, делились опытом, преображались, когда нянечки приносили детей на кормление. А Юльке девочку не давали. Она спросила у сестры, почему, но та лишь усмехнулась – потерпи. Юлька терпела, глядела с завистью на Наташу, на Елену Сергеевну, на Ирку, которая кормила малыша, не отрываясь от детектива.

Не принесли девочку и на следующий день. Юлька заволновалась, побежала выяснять – в чем дело? В коридоре холодно, выцветший казенный халатик не согревал, хорошо Света сунула ей теплые вязаные носки. Отделение для малышей закрыто наглухо, в двери окошко.

– Что тебе, Семенова? – спросила выглянувшая на стук медсестра.

– Я дочку хотела… покормить…

– Рано тебе кормить, – отрезала сестра, но, встретив умоляющий взгляд, потеплела: – Хочешь, покажу? – Она вернулась с маленьким свертком, из которого виднелось крошечное красное личико. Девочка спала. Юлька замерла. Она тут же поверила, что это ее девочка! А девочка, словно услышав маму, открыла сердитые синие глазки – большие, с ресничками.

– Тебя врач вызывает, – медсестра унесла дочку.

Доктор говорил долго, нудно. Тяжесть свалившейся беды сгорбила Юльку. Беда никуда не ушла, не растворилась, не исчезла. Ей некуда идти. Нет документов, денег, крыши над головой. Она не может взять дочку. Не может купить пеленки, теплое одеяльце, коляску. Выходило, что Юлька должна отказаться от ребенка, заполнить бумаги, поставить подпись.

Доктор сочувствовал горю, уверял, что отказ не навсегда, что в дом малютки можно наведываться, а потом, возможно, и забрать ребенка, но Юлька не слышала. Невозможно! Нет…

Дочку приносили на кормление, а Юлька не радовалась, скулила тихо, разглядывая синие глазки, светлый хохолок на макушке, грозивший превратиться в мамины кудряшки. Неминуемое расставание жгло сердце, и она плакала и плакала. Соседки не умолкали ни на минуту, высовывались в форточку к мужьям, родственникам. К Юльке, конечно, никто не приходил.

– Ты придумала имя? – спросила Наташа, делясь вкусностями.

– Лиза, – ответила Юлька, – Елизавета Станиславовна. – Впервые в роддоме она вспомнила о Славке. И мысленно похоронила любовь навсегда.

Приближалась выписка. Юлька умирала от горя, но оттянуть страшный день не могла.

– Семенова, одевайся и выходи, тебя ждут внизу, – прокричала сестра.

Юлька поцеловала дочкин лобик, пухлые губки, долго смотрела на закрытое окошко детского отделения. В темной раздевалке натянула костюмчик, пальтишко, сдала казенную одежду и поплелась вниз. Там ждет милиционер со страшной бумагой. Доктор сказал накануне, что нужно написать заявление об утере документов, тогда милиция поможет хоть как-то устроиться.

В окна длинного коридора бил зимний свет, на полу прыгали блики от искрящегося снега, а перед Юлькиными глазами сгущалась темнота. Юлька тащилась, спотыкалась. Наконец вышла в залитый солнцем приемный покой и зажмурилась.

– Ну что же ты, дэвонька?! – загромыхал такой знакомый голос. – Что ж ты нас так напугала? Еле нашли тебя!

Юлька открыла глаза, увидела суровый взгляд Ираиды Павловны. Рядом переминался принаряженный Иван Иванович, поправлял шарф на тщедушной шее.

– Чуть не опоздали, пока по магазинам бегали. Что ж ты сбежала, дэвонька?! – басил и басил голос.

Юлька вдруг шагнула, как упала, прижалась к большому теплому телу, почувствовала, как тяжелая рука гладит ее по волосам.

– Будет, дэвонька, – говорила Ираида Павловна, – будет! Все обойдется, не плачь, – она сама плакала и не скрывала этого.

Хлопнула дверь, показалась медсестра Лена со свертком в руках.

– Принимайте, папаш… – привычно начала Лена, но поправилась: – Ой, дедушка, принимайте внучку!

Иван Иванович взял сверток дрожащими руками, а Ираида Павловна посмотрела на мужа строго: не урони! На них во все озерные глаза глядела ничего не понимающая Юлька…

Они шли по заснеженной улице к вокзалу – две женщины, а между ними мужчина с младенцем на руках. Иван Иванович гордо нес неожиданно приобретенную внучку.

Сыпал снег – не страшный, метельный, а ласковый, как выбитый из подушки пух. Мимо мальчишки тащили елку, пахло хвоей, праздником, новой жизнью. Люди несли в авоськах мандарины, и южные фрукты наполняли город новогодним оранжевым светом.

Юлька остановилась, подставила ладошку под снежные хлопья: «Господи, как хорошо! Как хорошо, мама, что ангелы существуют!»

От автора:

Эта история произошла на Сахалине в 90-х годах. Менялось все – не только жизнь страны, но и жизнь каждого человека. И как важно было сохранить главное, человеческое – любовь, преданность, сострадание. У Юльки все хорошо, она вышла замуж совсем не за Славку и родила Лизе братика, вместе с мужем открыла небольшое торговое дело и живет счастливо в Южно-Сахалинске. Лиза превратилась в симпатичную тонкую девушку с синими глазами и белыми несерьезными кудряшками. Она часто приезжает к дедушке и бабушке в Корсаков и очень любит, когда бабушка Ираида начинает рассказывать старую сказку об ангелах-хранителях.

Светлана Корзун. «Я буду жить долго…»

Вот удивительно: другие жилы рвут, карабкаются, руки-ноги в кровь обдирают, а результат нулевой. А она жила кое-как, но получалось хорошо…

В четырнадцать Инна неожиданно для всех, включая низкорослых родителей, «сдлиняла». Да так пропорционально, что первого сентября седьмой «А» ахнул. И разделился на два лагеря: лагерь восхищенных мальчиков и лагерь окрысившихся девочек.

В восемнадцать Инна вышла замуж. Удачно. И опять все произошло как бы без усилий – будь то затяжные хождения за ручку или длительные переговоры с родителями на предмет благословения. Он был молод, красив, успешен, но главный его талант заключался в умении жить с удовольствием.

Влюбленные и счастливые Инна и Семен вместе прокутили несколько счастливых лет. Впрочем, прокутили без особого ущерба бюджету и здоровью. Вокруг них – точнее, вокруг их достатка – сплотилась веселая компания «навеки-преданных-друзей». В этом совсем не узком кругу Инна с Семеном и «зажигали» каждую пятницу-субботу, цепляя, как правило, еще и воскресенье.

– Инка, я тут что подумал, – однажды за завтраком начал разговор Семен, – а если ты родишь, то останешься такой же красоткой? Или станешь страшная, как Ириха у Вовика?

– Чего это вдруг?

Инна остановилась на полпути к кофе-машине и на мгновение задумалась.

– С какой стати мне становиться страшной?! Да я буду еще красивее! – залихватски ответила она, по-привычке делая ударение на «е».

– Красивее! – передразнил ее Семен. – Дурочка ты у меня! Но красивая!

Семен нежно притянул жену.

– Такая красивая, что с ума сойти можно!

Он поцеловал жену и заглянул ей в глаза.

– Я хотел тебя попросить. Давно уже.

– Ты чего? – Инна отстранилась. – Нашкодил? Изменил? Прибью!

– Дурочка! Инка, ты только не смейся и не говори сразу «нет» – я сына хочу. Смешно, да?

Семен сказал это и смущенно отвел взгляд, словно хотел чего-то неподобающего сильному мужчине.

– А потом и дочку, – добавил он, смущаясь еще больше. – Только именно в таком порядке!

Он шутливо нахмурил брови, пытаясь побороть смущение.

– Что скажешь? Родим?

Вот так – планово, не особо отвлекаясь от полноценной жизни красивой женщины, Инна родила сына, а через два года и дочь. Указания мужа она выполнила полностью: и очередность детей соблюла, и внешне ничуть не подурнела – даже напротив, как и обещала, похорошела еще больше.

Глядя на Инну, я откровенно завидовала. Впрочем, как и все подруги. Сейчас мне немого стыдно за ту хоть и не черную, но зависть: надеюсь, в том, что случилось с Инной позже, моей вины нет.

В какой-то момент жизни у Семена появились параллельные женщины: сначала одна, потом другая, потом несколько одновременно. Я, случайно об этом узнав, обиделась было за подругу, но тут неожиданно выяснилось, что у Инны тоже есть в загашнике, как она выразилась, «семенозаменитель». Время от времени подруга рассказывала мне о воздыхателе, но как-то мимоходом. Даже в рассказах Инна не тратила на него ни чувств, ни времени.

Шли годы. Семенозаменители приходили и уходили, гостя в Инкиной инкрустированной золотом спальне на правах провинциальных командированных. Со слов подруги, протекали измены до неприличия обыденно. Семена «параллельные» тоже особо не трогали, а потому разрушениями и апокалипсисом семейному счастью не грозили. Инна мне рассказывала о похождениях Семена, не очень расстраиваясь:

– Куда он денется?! Семен же без меня больше недели не может – с ума начинает сходить. Да и мне так удобнее. У него интрижка, у меня – романчик, он в форме, я хоть куда – все при своих интересах. Кому от этого плохо?!

Плохо оказалось всем.

Семен и сам не понял, как в его жизнь вошла такая же красивая, как жена, только молодая и еще более желанная.

– Ничего, – сказала Инна, позвонив мне поздним вечером.

Она говорила спокойно, была рассудительна, но по тому, как долго она меня убеждала, что все у них будет хорошо, я поняла: себя уговаривает.

– Семен же без меня и недели не может, начинает с ума сходить, – повторяла она по привычке.

Все стало окончательно ясно, когда бывшая, а с этого момента единственная, родила Семену дочь. Он собрал вещи и ушел.

Инна заболела. Все, что в ней было истинно женского, возмутилось, взбунтовалось, набухло злокачественной опухолью и… бухнулось вырезанной ненужностью в таз.

– Ничего, – сказала мне Инна, когда я пришла в разоренный, осиротевший дом. – Справлюсь.

Внешне ничего здесь не изменилось: все вещи стояли на своих местах, но горе выглядывало из-за каждой спинки кресла, из-за каждого шкафа, даже из-за ножек стульев.

– Ничего. Поживет без меня, помается и вернется.

Инна поправила косынку на блестящей – без единого волоска – правильно-овальной голове.

– А я пущу, – улыбнулась она нежно, видимо представляя, как открывает двери Семену. – И возьму назад. Даже не упрекну ни разу. Он ведь без меня не сможет.

Потянулись страшные дни в никуда. Повзрослевший сын стойким оловянным солдатиком дежурил у кровати изрезанной вдоль и поперек Инны и вытягивал… вытягивал ее из темноты, в которую она периодически все глубже проваливалась.

– Мне сейчас даже умереть нельзя, – как-то пожаловалась мне Инна, когда ей стало чуть легче, и появлялись силы, чтобы позвонить. – Аннушка маленькая еще… Я имею в виду… для одиночества.

Инна аккуратно подбирала слова, чтобы они не были очень страшными.

– Надо ее хоть немного еще подрастить. Семену некогда: у него, говорят, новый бизнес… да и ребенок… Нет. Мне сейчас никак нельзя – Аннушка слишком мала.

Молчаливая ли любовь сына, помноженная на неюношеское упорство; мольбы ли облученной умирающей Инны к Господу о судьбе недорощенной Аннушки – что в последний момент перетасовало карты в ее несчастливой колоде с единственным козырем, ведомо одному Всевышнему. Но однажды утром что-то оттолкнулось от точки невозврата и маятником качнулось в сторону жизни.

– Я выхожу на работу.

Сначала мне показалось, что у меня галлюцинации, и голос Инны в трубке звучит прямо с того света. Последние месяцы подлый страх услышать «мамы больше нет» не позволял мне позвонить сыну Инны. Полгода назад врачи столичной клиники сказали ей: «Не ездите. Мы вас не хотим обманывать. Надежда, конечно, есть всегда, но… Не ездите».

– Ты меня слышишь?! Я выхожу няней к малышу. У него мама совсем молоденькая – ей еще погулять хочется. Вот отец Темушки мне и предложил няней поработать. А я рада. Мне же еще Аннушку доучить надо, а одежда да обувь столько сейчас стоят…

– Инна, ты как себя чувствуешь?!

– Всяко. Но… ты же знаешь – мне Аннушку не на кого оставить. А пока я жива – сделаю все, чтобы она ущербной себя в школе не чувствовала. Вот завтра на работу выйду, начну на обновки ей зарабатывать. Не все же на лекарства тратить!

Инна засмеялась. По-настоящему. Я отчетливо слышала смех и боялась верить, но еще больше боялась не верить.

– Какой ты молодец, – сказала я, судорожно подбирая слова, чтобы сказть что-то очень правильное и уместное в такой ситуации.

– Я стараюсь. Жаль, что у Семена дела не очень. Говорят, с бизнесом у него что-то не заладилось. И еще сказали, что пьет. Жалко. Он ведь талантливый. И умный. Очень умный.

Как это часто случается, жизнь, диктуя бешеный ритм, вычеркнула из моего списка дел встречи с друзьями. Хорошо, хоть милостиво оставила пункт «звонок другу»:

– Инна, привет! Как дела?

– Нормально. А у тебя?

А потом страну захлестнул кризис. Времена настали такие, что большинство из нас, чтобы создать хотя бы видимость благополучия, бились в хлопотах-судорогах.

Инна звонила все реже. Я каждый раз радовалась, заслышав ее голос: жива.

И вот однажды меня разбудил ночной звонок:

– Ты про этот кошмар уже слышала? Она отравилась!

Инна, видимо, пребывала в шоке, потому что прежде после десяти никогда меня не набирала, даже когда ушел Семен.

– Кто – она? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Мать Темушки! Мальчика, которого я нянчу! Она отравилась! Написала записку и выпила таблетки! Сегодня похоронили.

– Инна, ты где? Тебе нужна помощь?

– Нет. Я дома. С Темушкой. Он хоть и живет у меня третий месяц, но, видно, почувствовал что-то: капризничает третий день. И сегодня спать не ложится. Бедный Темушка. Бедный мой мальчик.

– Инна, я не понимаю… А почему он у тебя живет?

– Не нужен никому.

Подруга замолчала.

– Ты где? Инна, я тебя не слышу.

– А я ничего и не говорю. Думаю. Что мы с Семеном натворили! Все казалось, что это еще не жизнь, что все еще впереди. Я ведь даже толком не поняла, как дети выросли. А теперь смотрю на Темушку…

В трубке стало тихо. Я догадалась, что Инна плачет. Чтобы отвлечь ее от невеселых воспоминаний, я не очень кстати спросила:

– А отец? У Темы ведь есть отец!

– У него бизнес какой-то сложный. Ему не до сына. Бедный Темушка, – Инна опять всхлипнула. – Мама все по клубам порхала… – прости, Господи, ее душу грешную… Все чего-то в жизни ей не хватало. Отец весь в работе…

Инна помолчала.

– Они сначала Темушку на день да на два оставляли, потом стали только на выходные забирать, а последнее время… Знаешь, он меня мамой зовет.

Инна заплакала навзрыд, но я не осмелилась ее остановить.

– Господи, прости нас, – сказала она еле слышно. – И не допусти, чтобы дети за наши грехи расплачивались! И Семена прости.

На следующий день я забежала проведать Инну. Бледненький большеглазый Тема не слезал у нее с рук.

– Его мало любили, – сказала Инна, когда ей все же удалось отцепить Тему от шеи и положить в детскую кроватку. – Вот он и болеет часто. И от сверстников в развитии чуть отстает. А теперь еще и это…

Время летит незаметно. Чужие дети отличаются от своих тем, что вырастают быстро и легко.

Инна мне позвонила накануне первого сентября:

– Завтра Темушка в первый класс идет! Представляешь?! Мы уже до школы дожили! Приходи к нам в обед попраздновать, а?!

Инна заговорила тише, явно прикрывая трубку:

– Я думала, Темин отец придет, а он позвонил и сказал, что не сможет. Деньги на подарок с шофером передал. Он неплохой… только с фирмой у него последнее время какие-то проблемы. И с женами ему никак не везет. Так ты придешь? – опять звонко защебетала Инна. – Темушка такой красивый в новом костюме!

Голос Инны звучал так счастливо, что я, не задумываясь и даже не заглянув в график, выпалила:

– Конечно, приду! Обязательно! Кстати, как твое здоровье? Мы так давно не виделись.

– Здоровье?! Да хорошо! Вся в хлопотах. Темушку весь год к логопеду водила: в эту школу не берут с дефектами речи, потому как школа супер! Зато мы теперь рыкаем, как тигры! Темушка… – глухо прокричала Инна, вероятно отвернувшись от трубки. – Темушка, иди сюда, порычи тете в трубку, как тебя научили. Не хочешь? Стесняешься? У тебя же получается!

Мы еще поболтали о завтрашнем ответственном дне, а потом Инна неожиданно спросила:

– А помнишь, я просила у Бога, чтобы он дал мне время Аннушку подрастить?! Теперь Аннушка взрослая: завтра увидишь – не узнаешь. Надо же, как жизнь обернулась… А то, что Бог мне еще и Темочку даст…

В этот момент в трубке что-то зарычало.

– Во! Ты слышала? Нет, ты слышала? Умница, Темушка! Целый год учились!

Инна что-то затараторила рычащему Темушке, он оставил в покое раскатистое эр, ответил Инне, и они оба звонко засмеялись.

– Темчик, бегом на кухню, – услышала я в трубке приглушенный голос Инны. – А то чай совсем остынет.

«Целый год походов к логопеду! А я дочь даже к стоматологу не могу вовремя отвести, – устыдилась я. – Завтра же запишу ее к врачу. Нет, послезавтра – завтра не могу».

– Ты слышала? Такого раскатистого эр даже у Аннушки не получалось. Ох, и все-таки я волнуюсь: как все пойдет? Кстати, сын обещает учиться на одни пятерки! Так что я теперь буду долго жить: должен же кто-то завтраки отличнику готовить.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге 143 записи — «Живой код удачи». Мы знаем, что в нашем алфавите каждой букве соответству...
Из всего, что нас окружает, самой необъяснимой кажется жизнь. Мы привыкли, что она всегда вокруг нас...
Ава Уэйлен всем сердцем любит Мэтью, но, поселившись после свадьбы в его доме на острове, осознает, ...
Как сохранять нейтралитет среди политического хаоса и социальных потрясений? Автор, практикующий пси...
Продолжение знаменитого «Дневника Домового», что затронул сердца более 2 000 000 читателей Рунета. П...
«Плотный ветер насквозь проглаживал бетонную полосу бульвара, спотыкаясь на перекрестках: там он схл...