Сказания умирающей Земли. Том IV Вэнс Джек

8

Дворец занял орбиту вокруг одинокой звезды; теперь ее единственная планета выглядела как диск оттенка крыльев ночной бабочки. Дальше поперек всего сущего вырастала зловещая черная стена. Хуртианц сказал: «Предупреждение Ксексамедеса становится понятным – допуская, конечно, что Моррейон обитает на этой унылой, заброшенной планете».

Последний мир Вселенной постепенно увеличивался – действительно, его поверхность, открывшаяся взорам чародеев, выглядела безрадостной и бесплодной. Над равнинами поднимались редкие, почти стертые эрозией холмы; в солнечных лучах тускло блестели столь же редкие водоемы. Привлекавшими внимание ориентирами служили только развалины некогда многонаселенных городов; некоторые здания – приземистые, с причудливо искривленными очертаниями – все еще упрямо выдерживали давление времени.

Странствующий дворец приземлился неподалеку от таких развалин; при этом бросилась врассыпную стайка небольших пронырливых грызунов – других признаков жизни не было заметно. Дворец снова поднялся в воздух и направился на запад, совершая облет планеты. Через некоторое время Вермулиан, стоявший в бельведере управления, сообщил спутникам: «Обратите внимание на эту каменную пирамидку – она осталась от древней дороги».

Разделенные промежутками длиной примерно пять километров, встречались и другие пирамидки – двухметровой высоты, сложенные из тщательно подогнанных каменных блоков, они, судя по всему, отмечали путь вокруг планеты.

Заметив следующее скопление развалин, Вермулиан, заметивший ровный участок, осторожно опустил на него дворец, чтобы можно было изучить древний город и, в частности, группу все еще не обрушившихся зданий.

Чародеи разошлись кто куда – каждый приступил к исследованиям согласно своим предпочтениям. Гильгад вышел на безлюдную площадь, Пордастин и Зилифант направились к зрелищному амфитеатру, Хуртианц углубился в ближайший лабиринт рассыпавшихся блоков песчаника. Ильдефонс, Риальто, Маг Мьюн и Эрарк Предвестник бесцельно бродили – пока все они не застыли, как вкопанные, услышав неожиданное в полной тишине громкое хриплое пение.

«Странно! – воскликнул Эрарк. – Кажется, это голос Хуртианца, вполне достойного человека, не подверженного внезапным приступам беспричинного веселья!»

Чародеи прошествовали по узкому проходу среди развалин в обширное помещение, защищенное от песчаных наносов огромными глыбами скальной породы. Свет просачивался сюда через многочисленные прорехи и отверстия; посередине этого зала тянулась вереница из шести длинных каменных скамей. В дальнем конце помещения на скамье сидел Хуртианц, невозмутимо наблюдавший за приближением других чародеев. Перед ним стоял сферический предмет из темно-коричневого стекла или глазурованного камня. За ним, на нескольких полках, стояли другие подобные сосуды.

«Похоже на то, – заметил Ильдефонс, – что Хуртианц нашел древнюю таверну».

«Хуртианц! – позвал Риальто. – Мы услышали, как вы поете, и пришли, чтобы узнать, что тут происходит. Что вам удалось найти?»

Хуртианц отхаркался и сплюнул на землю. «Хуртианц! – повторил Риальто. – Вы меня слышите? Или вы уже ничего не соображаете, нализавшись древнего зелья?»

Хуртианц отчетливо ответил: «В каком-то смысле я выпил слишком много – но, с другой стороны, еще недостаточно».

Маг Мьюн взял пузатую бутыль из коричневого стекла и понюхал ее содержимое: «Пахнет терпкими, вяжущими травами». Он попробовал жидкость и заметил: «Очень неплохо, освежает!»

Ильдефонс и Эрарк Предвестник взяли с полки по бутыли и вскрыли их запломбированные горлышки; Риальто и Маг Мьюн последовали их примеру.

По мере того, как Ильдефонс пил, он становился словоохотливым и через некоторое время принялся излагать гипотезы, относившиеся к древнему городу: «Так же, как по одной кости опытный палеонтолог может определить, как выглядел весь скелет, знаток истории может угадать, на примере одного артефакта, различные аспекты породившей этот артефакт цивилизации. Пробуя этот напиток и разглядывая содержащую его бутыль, я спрашиваю себя: о чем говорят размеры, формы, текстура материала, его расцветка, вкус жидкости? Любое действие разумного существа несет в себе символический смысл».

Подвыпивший Хуртианц становился угрюмым и ворчливым. Теперь он безапелляционно заявил: «Все это не имеет почти никакого значения!»

Ильдефонса это замечание нисколько не смутило: «В этом отношении прагматичный Хуртианц и я, человек с широким взглядом на вещи, расходимся во мнениях. Я собирался развить свою мысль и все еще намерен это сделать, стимулируемый этим эликсиром вымершей расы. Таким образом, я допускаю, по аналогии с упомянутыми раньше примерами, что естествоиспытатель, изучающий один-единственный атом, может с уверенностью судить о структуре и происхождении всей Вселенной!»

«Чепуха! – пробормотал Хуртианц. – Руководствуясь тем же ошибочным логическим построением, можно было бы утверждать, что разумному человеку достаточно услышать от собеседника, отъявленного болтуна и лжеца, одно слово, чтобы угадать содержание всего последующего безосновательного измышления».

Погруженный в размышления о гипотезах, Ильдефонс игнорировал Хуртианца. Эрарк воспользовался случаем заявить, что, по его мнению, для понимания сущности цивилизации требовалось изучение как минимум двух или, что еще лучше, трех объектов, относящихся к различным качественным категориям: «Например, в математике последовательность функционального ряда невозможно определить, если не известны как минимум три составляющие».

«Охотно предоставлю ученому возможность изучить три атома, – уступил Ильдефонс, – хотя, строго говоря, даже двух было бы более чем достаточно».

Поднявшись со скамьи, Риальто отошел в сторону, чтобы заглянуть в почти заваленное каменными обломками отверстие в стене, и обнаружил коридор, спускавшийся под землю широкими ступенями. Сотворив яркий источник света, плывущий перед ним по воздуху, он стал спускаться по ступеням. Коридор повернул в одну сторону, потом в другую, после чего вывел его в большой зал, выложенный коричневыми каменными плитами. В стенах зала были устроены многочисленные ниши двухметровой длины, полуметровой высоты и метровой глубины; заглянув в одну из ниш, Риальто увидел в ней скелет исключительно любопытного устройства – настолько хрупкий, однако, что, как только Риальто на него взглянул, скелет рассыпался в прах.

Риальто задумчиво почесал подбородок. Заглянув в следующую нишу, он обнаружил похожий скелет. Отступив на пару шагов и поразмышляв несколько секунд, она стал возвращаться, поднимаясь по ступеням коридора. По мере его приближения к древней таверне голос Ильдефонса звучал все громче: «…Таким же образом следует рассматривать вопрос: „Почему Вселенная кончается здесь, а не на полтора километра дальше?“ В любом вопросе слово „почему“ – самое неуместное. Оно наводит на ответ, позволяет изначально допустить значительную часть ответа, внушает безосновательную уверенность в том, что осмысленный ответ существует».

Ильдефонс прервался, чтобы приложиться к бутыли, и Риальто воспользовался этой возможностью, чтобы сообщить о своих находках в подземном зале.

«По всей видимости, это склеп, – предположил Риальто. – В стенах устроены многочисленные ниши, и в каждой нише содержится почти истлевший скелет, распадающийся в прах при малейшем дуновении воздуха».

«В самом деле?» – пробормотал Хуртианц. Приподняв бутыль из коричневого стекла, он тут же опустил ее.

«Возможно, мы ошиблись, когда приняли это место за таверну, – продолжал Риальто. – Жидкость в этих бутылях, скорее всего, не предназначена в качестве опьяняющего напитка – ее использовали для бальзамирования мертвецов».

Ильдефонса не так-то просто было отвлечь: «И теперь я предлагаю обсудить фундаментальную, элементарную истину: что есть «ЕСТЬ»? Именно в этом заключается основная проблема магии. Чародей не спрашивает: «Почему?» Чародей спрашивает: «Как?» Вопрос «Почему?» заводит в смехотворный тупик. Каждый ответ на него заставляет задавать еще один вопрос, следующим образом.

Вопрос: «Почему Риальто носит черную шляпу с золотыми кисточками и плюмажем из красных перьев?»

Ответ: «Потому что он желает хорошо выглядеть».

Вопрос: «Почему Риальто желает хорошо выглядеть?»

Ответ: «Потому что он стремится вызывать восхищение и зависть у коллег».

Вопрос: «Почему он стремится вызывать восхищение?»

Ответ: «Потому что, будучи человеком, он – животное, движимое социальными инстинктами».

Вопрос: «Почему человек – животное, движимое социальными инстинктами?»

И так далее – вопрос порождается каждым ответом, до бесконечности. Поэтому…»

Охваченный страстным порывом, Хуртианц вскочил на ноги. Размахнувшись, он швырнул коричневую бутыль на пол и разбил ее вдребезги: «С меня довольно невыносимой бессмысленной болтовни! Подобное недержание речи выходит за рамки зловредности – это порок, разврат, заразная болезнь!»

«Деликатный вопрос, – спокойно заметил Эрарк. – Что вы можете сказать по этому поводу, Ильдефонс?»

«Хуртианца следовало бы наказать за грубость, – заявил Ильдефонс. – Но он уже притворяется безмозглой пьяной свиньей, чтобы избежать моего гнева».

«Ложь, наглая ложь! – взревел Хуртианц. – Ничего я не притворяюсь!»

Ильдефонс пожал плечами: «При всех его недостатках в том, что касается полемики и магии, по меньшей мере откровенности Хуртианцу не занимать».

Хуртианц сдержал ярость и произнес: «Кто может сравниться с вами в словоблудии? В качестве чародея, однако, мои навыки превосходят ваши жалкие потуги настолько же, насколько внешность Риальто Изумительного превосходит вашу немощную дряхлость».

Теперь разозлился Ильдефонс: «Посмотрим, кто из нас немощен!» Одним взмахом руки он разбросал во всех направлениях окружавшие их массивные каменные блоки – теперь чародеи стояли на обнаженных плитах, озаренные ярким полуденным светом.

«Тривиально! – фыркнул Хуртианц. – Смотрите!» Он поднял обе руки, выпустив из десяти пальцев десять струй яркого дыма различных оттенков.

«Жалкий фокус циркового шарлатана! – заявил Ильдефонс. – Наблюдайте и учитесь! Я произношу одно слово: „Крыша“!» Сорвавшись с его уст в форме магического символа, слово повисло в воздухе, после чего отлетело в сторону по широкой дуге и закрепилось на крыше одного из все еще не развалившихся причудливых строений. Символ исчез; крыша загорелась ярко-оранжевым огнем и расплавилась, разлетевшись, как брызгами, сотнями символов, подобных тому, который испустил Ильдефонс. Взметнувшись высоко в воздух, символы вдруг остановились и пропали. Тут же из неба, подобно оглушительному раскату грома, раздался голос Ильдефонса: «КРЫША!».

«Подумаешь! – пожал плечами Хуртианц. – Я могу…»

«Тише! – вмешался Маг Мьюн. – Прекратите пьяную склоку! Вы что, не видите?»

Из сооружения, с которого Ильдефонс сорвал крышу, вышел человек.

9

Человек впечатляющего роста стоял у входа. Длинная седая борода легла ему на грудь, длинные седые волосы росли до плеч, черные глаза блестели. На нем был элегантный кафтан с темно-красными, коричневыми, черными и синими ткаными узорами. Он сделал пару шагов вперед, и теперь стало заметно, что за ним по воздуху тянулось облачко мерцающих драгоценностей. Гильгад, только что вернувшийся с площади, закричал: «Звездоцветы!»

Человек сделал еще несколько шагов. На его лице сохранялось спокойное вопросительное выражение. Ильдефонс пробормотал: «Это Моррейон! Нет никаких сомнений. Его поза, его рост распознаются безошибочно!»

«Да, это Моррейон, – согласился Риальто. – Но почему он так спокоен, как будто еженедельно принимает гостей, уничтожающих крыши у него над головой – и как если бы „Ничто“ угрожало кому-то другому?»

«Со временем он мог потерять чувствительность восприятия, – предположил Эрарк. – Как видите, он не подает никаких признаков того, что нас узнал».

Моррейон медленно шел вперед – за ним кружились роем звездоцветы. Чародеи собрались у мраморных ступеней странствующего дворца, чтобы вместе приветствовать его. Вермулиан выступил ему навстречу и поднял руку: «Здравствуй, Моррейон! Мы прибыли, чтобы избавить тебя от невыносимого одиночества».

Моррейон переводил взгляд с одного лица на другое. Он издал какой-то гортанный звук, затем – нечто вроде хриплого короткого стона, словно испытывая давно запущенные голосовые связки.

Ильдефонс представился: «Моррейон, старый товарищ! Это я, Ильдефонс! Помнишь, как мы славно проводили время в Каммербранде? Говори же!»

«Я слышу, – прохрипел Моррейон. – Я говорю. Но я не помню».

Вермулиан пригласил его жестом взойти по мраморной лестнице: «Заходи во дворец, и мы сразу покинем эту мрачную планету».

Моррейон не сдвинулся с места. Нахмурившись, он напряженно разглядывал лица: «Ваше летучее жилище приземлилось там, где я сушу пряжу».

Ильдефонс указал на черную стену конца Вселенной – в атмосферной дымке она выглядела, как смутная зловещая тень: «Ничто приближается. Скоро оно поглотит этот мир, и тебя больше не будет. Другими словами, ты погибнешь».

«Не совсем понимаю, чт ты имеешь в виду, – отозвался Моррейон. – Прошу меня извинить, мне пора заниматься моими делами».

«Один вопрос, будьте любезны! – задержал его Гильгад. – Откуда берутся ваши звездоцветы?»

Моррейон ответил ему непонимающим взглядом. Наконец он обратил внимание на быстро кружащиеся у него за спиной магические камни. По сравнению с ними те, что хранились в коттедже Ксексамедеса, были вялыми и тусклыми. Эти танцевали и резвились, полыхая всевозможными цветами. Ближе других вокруг головы Моррейона вращались сиреневые и бледно-зеленые летучие драгоценности – так, словно они считали себя любимыми, самыми привилегированными спутниками волшебника. Чуть дальше перемещались звездоцветы, полыхавшие одновременно розовым и зеленым светом, за ними – гордого чисто-розового оттенка, затем – королевского карминового цвета, красные и синие, а внешнюю орбиту занимали несколько звездоцветов, испускавших интенсивные голубые сполохи.

Пока Моррейон размышлял, чародеи не могли не заметить странное обстоятельство: некоторые из ближайших к голове Моррейона сиреневых звездоцветов потускнели и стали почти такими же, как драгоценности Ксексамедеса.

Моррейон медленно, задумчиво кивнул: «Любопытно! По всей видимости, я о многом забыл… Я не всегда здесь жил! – дивленно встрепенулся он. – Когда-то было какое-то другое место, я смутно припоминаю… Но это было так давно!»

«Ты жил на Земле! – напомнил Вермулиан. – Ты полетишь туда с нами».

Моррейон улыбнулся и покачал головой: «Я уже собрался отправиться в немаловажное странствие».

«Неужели это необходимо? – спросил Маг Мьюн. – У нас мало времени. Кроме того, если уж на то пошло, мы не хотим, чтобы „Ничто“ поглотило нас вместе с этим миром».

«Мне нужно позаботиться о моих пирамидках», – произнес Моррейон голосом человека, принявшего бесповоротное решение.

На несколько секунд наступило молчание, после чего Ильдефонс поинтересовался: «Каково назначение этих пирамидок?»

Моррейон ответил так, словно объяснял простейшую вещь несмышленому ребенку: «Они указывают скорейший путь вокруг планеты. Без пирамидок можно было бы заблудиться».

«Но все эти указатели больше не нужны, – возразил Ао Опалоносец. – Ты вернешься с нами на Землю!»

Моррейон не смог удержаться от усмешки – упрямая настойчивость посетителей забавляла его: «Кто, в таком случае, будет присматривать за моим имуществом? Как я смогу совершать обходы, если мои пирамидки обрушатся, что я буду делать, если сломаются мои ткацкие станки, если остынут мои обжигательные печи, если я заброшу все остальные проекты – кто еще о них позаботится? Они требуют постоянного внимания».

«По меньшей мере зайди во дворец и отужинай с нами», – вкрадчиво предложил Вермулиан.

«С удовольствием!» – отозвался Моррейон. Поднявшись по мраморным ступеням и оказавшись в павильоне, он принялся с живым интересом смотреть по сторонам: «Очаровательно! Мне нужно будет придумать что-нибудь в этом роде на переднем дворе нового особняка».

«На это уже не хватит времени», – сообщил Риальто.

«Времени? – Моррейон повторил это слово так, будто оно было ему незнакомо. Еще один сиреневый звездоцвет потускнел. «Ах да, время! Но для того, чтобы хорошо делать свое дело, нужно много времени. Возьмите, например, эту мантию, – он указал на свой расшитый великолепными узорами кафтан. – Одна только работа на ткацком станке заняла четыре года. А перед этим я десять лет собирал шерсть грызунов. Я строил пирамидки, укладывая каждую по одному камню, и обошел планету столько раз, сколько было камней в каждой пирамидке. С тех пор у меня поубавилась охота к перемене мест, но все же время от времени я делаю обход, чтобы производить ремонт по мере необходимости – ну, и подмечать изменения ландшафта».

Риальто указал на местное солнце: «Ты понимаешь, что это такое?»

Моррейон нахмурился: «Я называю это „солнцем“ – хотя не помню, откуда взялось это слово».

«Таких солнц очень много, – сказал Риальто. – Вокруг одного из них обращается древний и достопримечательный мир, в котором ты родился и вырос. Ты не помнишь Землю?»

Моррейон с сомнением взглянул на небо: «Я никогда не видел другие солнца, о которых вы говорите. По ночам здесь темное небо – во всем мире нет никакого света, кроме пламени моих костров. О, это мир безмятежного покоя… Кажется, я припоминаю другие, более тревожные времена». Последний из сиреневых звездоцветов и некоторые из зеленых поблекли. Глаза Моррейона зажглись любопытством. Он подошел к бассейну, окружавшему центральный фонтан павильона, чтобы лучше рассмотреть плававших в нем миниатюрных русалок: «Привлекательные создания, гладкие и блестящие! Кто они?»

«Это очень хрупкая порода, чисто декоративная. Больше ни на что они не годятся, – объяснил Вермулиан. – Пойдем, Моррейон, камердинер поможет тебе приготовиться к банкету».

«Очень любезно с вашей стороны», – отозвался седой волшебник.

10

Чародеи ожидали гостя в большом салоне.

Каждый составил свое мнение о сложившихся обстоятельствах. Риальто заметил: «Лучше всего взлететь сейчас и отправиться в обратный путь. Сразу после этого Моррейон встревожится, но, когда ему все объяснят, он не сможет не понять неизбежность возвращения».

Осторожный Пордастин возразил: «Он все еще повелевает сокрушительными магическими силами! Некогда его способности вызывали почтение и трепет. Что, если в приступе раздражения он причинит нам непоправимый ущерб?»

Гильгад поддержал Пордастина: «Все мы видели его звездоцветы. Где он их добыл? Может ли их источник находиться на этой планете?»

«Такой возможностью не следует пренебрегать, – признал Ильдефонс. – Завтра, после того, как ему подробно разъяснят неизбежность погружения в „Ничто“, Моррейон, конечно же, согласится вернуться на Землю без особых сожалений».

Чародеи перешли к обсуждению других аспектов затерянной в конце Вселенной планеты.

Эрарк Предвестник, обладавший способностью к ясновидению, пытался угадать характер расы, от которой остались рассредоточенные по всей планете руины городов, но не добился заметного успеха: «Они вымерли слишком давно, их влияние почти не чувствуется. Кажется, мне удалось различить существ с тонкими белыми ногами и большими зелеными глазами… Слышу едва заметные, шепчущие звуки их музыки – позвякивание цимбал, переливы колокольчиков на фоне довольно-таки заунывного облигато басовитых труб… Но не ощущаю никакой магии. Сомневаюсь, что они могли бы распознать значение звездоцветов, даже если магические камни существуют на этой планете».

«Откуда еще они могли бы взяться?» – настаивал Гильгад.

«Что-то не вижу вокруг никаких „сияющих полей“», – заметил Проказник из Снотворной Заводи.

В банкетный зал зашел Моррейон. Его внешность драматически изменилась. Он сбрил длинную седую бороду, а его пышная шевелюра была подстрижена примерно так, как того требовали вкусы последних дней Земли. Вместо великолепного кафтана он надел шелковый костюм оттенка слоновой кости, опоясанный синим кушаком, и пару пунцовых тапочек. Теперь Моррейон выглядел как высокий худощавый человек – наблюдательный, даже бдительный. Блестящие черные глава оставались главной отличительной чертой его напряженного лица с выступающими скулами и подбородком, широким и высоким лбом, строго поджатым ртом. В нем невозможно было заметить какие-либо признаки апатии или скуки, вызванных бесчисленными тысячелетиями одиночества, он двигался легко и непринужденно, а за ним кружился дрожащий рой испускавших радужные сполохи звездоцветов.

Моррейон приветствовал собравшихся вежливым наклоном головы и сразу обратил внимание на интерьер салона: «Величественный, роскошный зал! Но мне придется использовать кварц вместо белоснежного мрамора, и в моем мире редко встречается серебро – сахры истощили поверхностные рудники. Когда мне нужен металл, приходится бурить глубокие шахты».

«Вы нашли для себя множество занятий, – заметил Ильдефонс. – А кто были сахры?»

«Развалины их городов все еще рассыпаны по всей планете. Легкомысленная, безответственная раса – хотя не могу не признать, что их поэтические головоломки меня забавляют».

«Значит, сахры еще существуют?»

«О нет! С тех пор, как они вымерли, прошли тысячелетия. Но от них осталось множество записей, гравированных на бронзе, и я мало-помалу их переводил».

«Длительный и неблагодарный труд, надо полагать! – воскликнул Зилифант. – Как вам удалось решить такую сложную задачу?»

«Методом исключения, – объяснил Моррейон. – Я последовательно проверял возможность осмысления надписей посредством замены элементов надписей словами различных вымышленных языков, и через некоторое время выявил соответствие. Как вы справедливо заметили, на это потребовалось много времени. Тем не менее, меня часто развлекали хроники сахров. Я хотел бы также устроить исполнение их праздничных музыкальных какофоний, но этот проект придется отложить до тех пор, пока я не построю запланированный новый дворец».

Ильдефонс серьезно сказал: «Моррейон, необходимо разъяснить вам несколько важных вопросов. Вы упомянули о том, что не занимались изучением небес?»

«Не особенно, – признал Моррейон. – В небе практически ничего не видно, кроме солнца. Кроме того, иногда, в особо благоприятных условиях, можно различить огромную, непроницаемую черную стену».

«Эта черная стена – „Ничто“, к которомуваш мир бесповоротно приближается. Вести какие-либо дальнейшие работы на этой планете бесполезно».

В черных глазах Моррейона блеснули искорки сомнения и подозрения: «Вы можете обосновать это заключение?»

«Разумеется. По сути дела, мы прибыли с Земли, чтобы вас спасти».

Моррейон нахмурился. Несколько зеленых звездоцветов за его спиной внезапно потускнели: «Почему же вас не было так долго?»

Ао Опалоносец не сдержал нервный смешок, но тут же прикрыл рот ладонью. Ильдефонс обжег его яростным взглядом.

«Мы лишь недавно получили известия о вашей судьбе, – объяснил Риальто, – после чего тут же убедили Вермулиана привезти нас сюда в его странствующем дворце».

Безмятежная физиономия Вермулиана раздраженно поморщилась: «Ни в каком убеждении не было необходимости! Я уже отправлялся в экспедицию, когда ко мне присоединились другие. А теперь, с вашего разрешения, я хотел бы обменяться с Моррейоном парой слов наедине».

«Подождите-ка! – вмешался Гильгад. – Я тоже хотел бы знать, откуда берутся звездоцветы».

«Позвольте мне задать этот вопрос во всеуслышание, – решил Ильдефонс. – Моррейон, где вы взяли звездоцветы?»

Моррейон обернулся, чтобы взглянуть на роящиеся пламенеющие камни: «Честно говоря, у меня на этот счет довольно-таки расплывчатые воспоминания. Кажется, меня окружало огромное сияющее пространство… Но почему вы спрашиваете? Они не приносят никакой особенной пользы. В голове теснятся давно забытые мысли. Кажется, у меня когда-то были враги, а также друзья – друзья, которые меня предали. Как-нибудь придется все это вспомнить».

Ильдефонс заверил его: «В данный момент вы находитесь среди преданных друзей, чародеев древней Земли. И, если не ошибаюсь, благородный Вермулиан собирается устроить самый роскошный пир из всех, на каких нам удалось побывать!»

Моррейон печально улыбнулся: «Вы, наверное, представляете себе, что я тут жил, как дикарь. Но это не так! Я изучил кухню сахров и усовершенствовал ее! Лишайник, покрывающий здешние равнины, можно приготовить как минимум ста семьюдесятью способами. В торфяной подстилке водятся питательные черви. При всем ее унылом однообразии, эта планета богата дарами природы. Если вашим предсказаниям суждено сбыться, мне будет очень жаль ее покинуть».

«Невозможно игнорировать факты, – откликнулся Ильдефонс. – Значит, судя по всему, звездоцветы происходят из северных просторов этого мира?»

«Насколько мне известно, это не так».

«Значит, их источник – где-то на юге?»

«Я редко посещал южные края – слой лишайника утончается по мере продвижения на юг, и там водятся только жесткие глисты».

Прозвенел гонг; Вермулиан провел всю компанию в трапезный зал, где на длинном столе сверкали серебряные столовые приборы и хрустальные бокалы. Чародеи расселись под пятью люстрами – в знак почтения к гостю, прожившему в одиночестве несколько эонов, Вермулиан пока что воздержался от приглашения красавиц древности.

Моррейон ел осторожно, пробуя все, что ему подавали, и сравнивая блюда с различными вариантами приготовления лишайника, как правило служившего ему пропитанием. «Я почти забыл о существовании такой еды, – сказал он наконец. – Смутно припоминаю другие подобные пиршества – это было так давно, так давно… Куда пропали все эти годы? Что было сном, что не было?» По мере того, как он размышлял, некоторые розово-зеленые звездоцветы за его спиной заметно потеряли яркость. Моррейон вздохнул: «Мне предстоит многому научиться заново, многое вспомнить. Кое-какие лица вокруг вызывают мимолетные проблески памяти – я когда-то знал этих людей?»

«В свое время вы все вспомните, – заверил его дьяволист Шрю. – А теперь, так как мы убедились в том, что на этой планете невозможно найти звездоцветы…»

«Но мы в этом вовсе не убедились! – резко возразил Гильгад. – Их нужно искать, их нужно найти, прилагая все возможные усилия!»

«И, если мы их найдем, прежде всего должны быть удовлетворены мои требования, – заявил Риальто. – Никому не следует об этом забывать».

Гильгад выдвинул вперед хищное лицо: «О чем вы говорите? Чепуха! Ваши требования удовлетворили, когда вам предоставили выбор при распределении имущества архивёльта Ксексамедеса!»

Моррейон встрепенулся и обернулся: «Архивёльт Ксексамедес! Мне знакомо это имя… Где я его слышал? Каким образом? Когда-то я знавал архивёльта Ксексамедеса – кажется, он был мои врагом… А, мысли, мысли! Сколько мыслей копошится в уме!» Все розово-зеленые звездоцветы Моррейона потускнели. Он застонал, схватившись за голову руками: «Прежде, чем вы прилетели, я вел безмятежную жизнь. Вы принесли мне сомнения и неуверенность».

«Сомнения и неуверенность – судьба большинства людей, – изрек Ильдефонс. – Но не чародеев. Вы готовы покинуть планету сахров?»

Моррейон сидел, опустив взор в бокал вина: «Мне нужно собрать книги. Это все, что я хочу взять с собой»

11

Моррейон показал чародеям свои помещения. Здания, казалось, каким-то чудом пережившие бесконечные века, на самом деле были возведены Моррейоном в стиле архитектуры сахров. Он продемонстрировал три ткацких станка: первый – для изготовления тонких тканей из льна и шелка, другой, позволявший вышивать сложные орнаменты, и третий, с помощью которого он ткал толстые ковры. В том же сооружении размещались чаны с красильными, выбеливающими и травильными составами. В другом здании находились стеклянный котел и обжигательные печи – в них Моррейон изготовлял керамическую посуду, лампады и плитку. В соседней кузнице Моррейона можно было заметить, что она использовалась редко: «Сахры практически истощили все рудники планеты. Я добываю металл только тогда, когда он абсолютно необходим».

Моррейон привел группу чародеев в библиотеку, где хранились бронзовые оригиналы письменного наследия сахров, а также книги, написанные и проиллюстрированные Моррейоном от руки: энциклопедия естественной истории, сборники размышлений и гипотез, а также описание географии планеты с детальными картами в приложении. Вермулиан приказал своему персоналу перенести эти древности и манускрипты в странствующий дворец.

Моррейон бросил последний взгляд на привычный унылый пейзаж, который он успел полюбить. Затем, не говоря ни слова, он направился к дворцу и поднялся по мраморным ступеням. Притихшие и слегка подавленные, чародеи последовали за ним. Вермулиан сразу взошел в бельведер управления и совершил обряды, придававшие дворцу невесомость и ускорение. Дворец воспарил над последней планетой Вселенной.

Ильдефонс испуганно вскрикнул: «Ничто уже близко – гораздо ближе, чем мы подозревали!»

Действительно, черная стена почти надвинулась на последнюю звезду и ее одинокую планету.

«Дальнейшее трудно определить с какой-либо степенью точности, – сказал Ильдефонс. – Нет никаких ориентиров, позволяющих оценить перспективу, но возникает впечатление, что мы улетели как раз вовремя».

«Подождем и посмотрим, – предложил Эрарк. – Моррейон сможет убедиться в судьбе своего мира собственными глазами».

Дворец висел в пространстве – бледный свет обреченного солнца отражался от пяти хрустальных шпилей, отбрасывая длинные тени чародеев, выстроившихся вдоль балюстрады.

Первой встретила «Ничто» планета сахров. Она скользнула по краю загадочной границы всего сущего, после чего, движимая инерцией орбитального движения, примерно четверть планеты отлетела в сторону – напоминающий курган объект с совершенно ровным плоским основанием, позволявшим видеть скрытые ранее в толще слои, области, складки, включения и часть ядра. Одинокое солнце вплотную приблизилось к черной стене, прикоснулось к ней, превратилось в нечто вроде половины пылающего апельсина на черном зеркале и утонуло в небытии. Странствующий дворец погрузился во мрак.

Стоявший в бельведере Вермулиан нанес символы на обод навигационного колеса, раскрутил колесо, запустив символы в межпространственный поток, после чего поднес пламя двух свеч к кадильнице ускорителя. Дворец поплыл в пространстве обратно к скоплениям звезд.

Моррейон отошел от балюстрады, направился в большой салон, сел и погрузился вглубокие думы.

Через некоторое время к нему приблизился Гильгад: «Может быть, вы вспомнили, где находится источник звездоцветов?»

Моррейон поднялся на ноги и направил твердый взгляд черных глаз на Гильгада – тот отступил на шаг. Розово-зеленые звездоцветы древнего волшебника поблекли; потускнели и многие чисто розовые.

Лицо Моррейона стало суровым и холодным: «Я многое вспомнил! Я помню, что мои враги вступили в сговор и предали меня – но все это смутно, как далекая россыпь еще не различимых по отдельности звезд. Каким-то образом звездоцветы связаны с этим обманом, были его частью. Почему вы проявляете такой острый интерес к звездоцветам? Вы входили в состав кабалы моих врагов? Вы все меня обманули и продолжаете обманывать? Если так, берегитесь! Я человек кроткий – но только пока мне никто не угрожает».

Дьяволист Шрю успокоительно произнес: «Среди нас нет ваших врагов! Разве мы не увезли вас с планеты сахров, чтобы вас не поглотило „Ничто“? Разве это не доказательство наших наилучших намерений?»

Моррейон угрюмо кивнул; тем не менее, он больше не производил впечатление человека мягкого и доброжелательного – такого, каким он сначала появился перед чародеями на планете сахров.

С тем, чтобы восстановить прежнюю атмосферу гостеприимного дружелюбия, Вермулиан поспешил в комнату матовых зеркал, где он хранил огромную коллекцию красавиц в форме матриц. Каждую из матриц можно было материализовать простой антинегативной магической формулой. Через некоторое время в салон, одна за другой, вступили очаровательные создания прошлого, которых решил оживить Вермулиан. Каждая из материализованных красавиц переживала воскрешение заново, не вспоминая ничего о своих предшествовавших появлениях во дворце – каждое посещение было новым, независимо от того, что происходило раньше.

Среди тех, кого Вермулиан вызвал из прошлого, снова была изящная Мерсеи. Она зашла в большой салон, все еще часто моргая от изумления, обычного для возвращенных к жизни – и тут же застыла, чем-то пораженная. Пробежав несколько шагов вперед, она воскликнула: «Моррейон! Что ты здесь делаешь? Нам сказали, что ты выступил в поход против архивёльтов, и что тебя убили! Но, клянусь Священным Лучом, ты здесь, ты цел и невредим!»

Моррейон в замешательстве разглядывал молодую женщину. Розовые и красные звездоцветы кружились вокруг его головы: «Где-то я вас видел. Когда-то мы были знакомы».

«Я – Мерсеи! Разве ты не помнишь? Ты принес мне красную розу в фарфоровой вазе. Куда она делась? Я ее сохранила, она всегда была рядом… Но где я? И где моя роза? Неважно! Я здесь – и ты здесь, со мной!»

Ильдефонс пробормотал на ухо Вермулиану: «Очень неосторожно с вашей стороны! Неужели вы не могли быть предусмотрительнее?»

Вермулиан огорченно поджал губы: «Она жила в самом конце 21-го эона, но я ничего подобного не ожидал!»

«Предлагаю вам пригласить ее обратно туда, где хранятся ваши матрицы, и сразу же редуцировать ее. Судя по всему, Моррейон переживает период внутренней неустойчивости – ему нужны тишина и покой. Лучше не подвергать его стимуляции, последствия которой непредсказуемы».

Вермулиан подошел к красавице: «Мерсеи, дорогая моя! Будьте добры, пройдите со мной в соседнее помещение».

С сомнением покосившись на Лунатика, Мерсеи продолжала умолять Моррейона: «Неужели ты меня не узнаёшь? Происходит что-то странное, я ничего не понимаю – я как будто во сне. Моррейон, мы во сне?»

«Пойдемте, Мерсеи! – ласково настаивал Вермулиан. – Нам нужно поговорить».

«Не мешай! – приказал ему Моррейон. – Отойди, чародей! Я когда-то любил это обворожительное существо – в далеком прошлом, в давно забытые времена».

Девушка потрясенно воскликнула: «В давно забытые времена? Мы были вместе еще вчера! Я гладила лепестки сладчайшей красной розы, глядя в небо: они послали тебя на Музорг, на планету красной звезды Керкадж, что в средоточии созвездия Полярной Гориллы. А теперь ты здесь, и я здесь – что это значит?»

«Нежелательная, опасная ситуация!» – пробормотал себе под нос Ильдефонс. Он поспешно обратился к Моррейону: «Давайте пройдем к балюстраде! Кажется, я заметил звездное скопление, где вполне может находиться колония сахров».

Моррейон положил руку на плечо девушки и заглянул ей в лицо: «Сладчайшая красная роза цветет и будет цвести вечно. Мы среди чародеев – происходят самые странные вещи». Грозно покосившись в сторону Вермулиана, он снова повернулся к Мерсеи: «А сейчас Лунатик Вермулиан проводит тебя в отведенную тебе комнату».

«Пусть так, Моррейон! Но когда мы увидимся снова? Ты сам не свой – изможденный, постаревший, и говоришь так, будто заставляешь себя говорить…»

«Ступай, Мерсеи! Мне нужно посоветоваться с Ильдефонсом».

Вермулиан повел девушку обратно к комнате матовых зеркал. У выхода из салона она с сомнением задержалась и обернулась через плечо, но Моррейон повернулся к ней спиной. Мерсеи последовала за Вермулианом. За ними закрылась дверь.

Моррейон вышел под купол павильона, миновал темные лимонные деревья с серебряными плодами и облокотился на балюстраду. В космическом пространстве все еще было очень темно – виднелись лишь несколько блуждающих галактик. Моррейон приложил ладонь ко лбу; розовые звездоцветы и несколько красных потускнели.

Моррейон повернулся лицом к Ильдефонсу и другим чародеям, молча собравшимся в павильоне, и сделал несколько быстрых шагов им навстречу. Звездоцветы, догоняя и перегоняя друг друга, поспешили вдогонку. Одни еще горели красным пламенем, другие полыхали то синими, то красными сполохами, иные испускали холодное голубое сияние. Остальные бледно поблескивали, как жемчужины. Одна из жемчужин пролетела перед глазами Моррейона – он поймал ее и, нахмурившись, рассмотрел повнимательнее, после чего подбросил в воздух. Вращаясь и бросаясь из стороны в сторону, освобожденный звездоцвет на мгновение загорелся прежним сиянием, но быстро потускнел и присоединился к другим подобно смущенному нашкодившему ребенку.

«Память то возвращается, что уходит, – размышлял вслух Моррейон. – Я сам не свой, в уме и в сердце. Лица проплывают перед глазами и пропадают во мгле, вслед за ними вспоминаются другие события. Архивёльты, звездоцветы – я что-то обо всем этом знаю, но многое все еще смутно, все еще затянуто пеленой времени. Мне лучше придержать язык…»

«Зачем же? – воскликнул Ао Опалоносец. – Нас всех интересует ваш опыт».

«В высшей степени!» – поддакнул Гильгад.

Губы Моррейона растянулись в улыбке – язвительной и суровой, и в то же время отчасти меланхолической: «Хорошо, я расскажу вам эту историю – так, как если бы я рассказывал о кошмаре. Судя по всему, меня послали на Музорг с особым поручением – может быть, чтобы я нашел источник звездоцветов? Может быть. Что-то мне нашептывает, что так оно и было – вполне возможно… Я прибыл на Музорг. Хорошо помню все, что я там видел. Помню удивительный змок, вырезанный из гигантской розовой жемчужины. В этом змке я встретился лицом к лицу с архивёльтами. Они боялись меня и пытались избежать этой встречи, но после того, как я разъяснил свои требования, возражений не было. Они согласились отвезти меня туда, где я смогу собрать магические самоцветы, и мы вместе отправились в космос в аппарате, устройство которого я не могу вспомнить. Сначала архивёльты молчали и наблюдали за мной искоса, но затем стали вести себя дружелюбно и даже развеселились – я никак не мог понять, что их позабавило. Но страха во мне не было. Мне были известны все их магические средства, я держал наготове охранные заклинания и мог мгновенно поразить ими архивёльтов. Так мы летели в космосе, причем архивёльты смеялись и шутили – мне это казалось признаком безумия. Я приказал им перестать. Они тут же послушались и после этого просто сидели молча и смотрели на меня.

Мы прибыли на край Вселенной и спустились на обугленную поверхность мертвого мира. Это было ужасное место! Там мы долго ждали – в области пространства, усеянной останками сгоревших звезд; одни из них уже остыли, другие еще пылали жаром, многие превратились в обугленные сфероиды – такие, как планета, на которой мы приземлились. Возожно, она тоже была погасшей звездой. Время от времени мы замечали останки карликовых звезд – блестящие шары из материи настолько плотной и тяжелой, что одна ее крупица тяжелее земной горы. Я видел сферы не больше десяти-пятнадцати километров в поперечнике, содержавших такое же количество вещества, какое составляет гигантскую звезду типа Керкадж. Архивёльты сообщили мне, что звездоцветы можно было найти внутри этих мертвых звезд. «Но как их добывают? – спросил я. – Неужели на блестящей поверхности сверхплотной погасшей звезды можно пробурить шахту?» Архивёльты рассмеялись, издеваясь над моим невежеством; я резко упрекнул их, и они замолчали. Их представителем был Ксексамедес. От него я узнал, что никакая сила, известная человеку или чародею, не может даже нанести царапину на сверхплотную поверхность! Нам оставалось только ждать.

Сравнительно недалеко начиналось «Ничто». Нередко вращавшиеся одна вокруг другой мертвые звезды пролетали рядом с великой черной стеной конца Вселенной. Архивёльты внимательно следили за их пертурбациями, указывая то на одну, то на другую потухшую звезду, производя расчеты, раздражаясь и вступая в крикливые споры. Наконец одна из блестящих сфер прикоснулась к стене небытия, и от нее осталась только половина. Кувыркаясь в пространстве, половина погасшей звезды избежала поглощения; архивёльты подлетели к ней в своем экипаже и приземлились на плоской поверхности разреза. Все они высыпали наружу, но при этом тщательно принимали меры предосторожности. На поверхности остывшей звезды человек, не защищенный от силы притяжения, мгновенно становится не более чем едва заметным контуром – даже не пятном. Поэтому мы передвигались по разрезу звезды на салазках из материала, непроницаемого для гравитации.

Там открывался невероятный вид! «Ничто» создало безукоризненно отполированную поверхность. Зеркальная равнина простиралась примерно на двадцать километров, и ее однородность нарушалась только редкими черными вкраплениями в самом центре. Именно там, в гнездах черной пыли, можно найти звездоцветы.

Добыча звездоцветов – трудное дело. Черная пыль, так же, как салазки архивёльтов, отличается антигравитационными свойствами. Находясь посреди этой пыли, можно было безопасно сойти с салазок, но для этого требовался еще один особый трюк. В то время, как пыль отражает притяжение находящегося под ней звездного вещества, другие небесные тела продолжают притягивать. Поэтому архивёльты ввинчивают в пыль небольшие зазубренные крючки и привязывают себя к ним шнуром, закрепленным на поясе. Я тоже так сделал. Пыль прощупывается особым инструментом – исключительно трудоемкое занятие! Звездная пыль плотно утрамбована. Тем не менее, я энергично принялся за работу и через некоторое время нашел первый звездоцвет. Я торжествующе поднял его над головой – но где были архивёльты? Они обвели меня вокруг пальца, они вернулись к своему экипажу! Я пытался найти салазки, но их тоже не было! Архивёльты их потихоньку стащили, пока я пыхтел, прощупывая черную пыль.

У меня опустились плечи, я боролся с отчаянием. Я напустил на предателей страшное заклинание – но вокруг них вращались только что найденные звездоцветы, впитавшие мою магию, как губка впитывает воду.

Без дальнейших слов, даже без каких-либо признаков ликования – настолько они меня презирали – архивёльты забрались в экипаж и улетели. Они были совершенно уверены в том, что на этом космическом кладбище, граничащем с небытием, мне суждено было остаться навсегда».

Пока Моррейон говорил, поблекли его красные звездоцветы; теперь в его голосе звучала страстность, прежде незаметная.

«Я стоял один посреди зеркальной равнины разреза потухшей звезды, – хрипловатым голосом продолжал Моррейон. – Защищенный заклятием неистощимой бодрости, я не мог умереть, но не мог и отойти ни на шаг, ни на миллиметр за пределы впадины, заполненной черной пылью – если не хотел превратиться в не более чем бледный отпечаток на поверхности сияющего поля.

Я неподвижно стоял – как долго? Не могу сказать. Годы? Десятилетия? Не помню. Теперь мне кажется, что я пребывал в состоянии ошеломленного отупения. Но я перебирал в уме любые, малейшие возможности избавления, и отчаяние придавало мне отвагу. Я продолжал искать звездоцветы и нашел те, что охраняют меня по сей день. Они стали моими друзьями, они меня утешают.

Я поставил перед собой новую задачу – и, если бы я не обезумел от отчаяния, никогда на это не решился бы. Подбирая крупицы черной пыли и смачивая их своей кровью, я изготовил пасту, а из этой пасты слепил толстую круглую подстилку диаметром чуть больше метра.

Закончив работу, я вступил на подстилку и закрепился на ней зазубренными крючками – притяжение небесных тел стало поднимать меня над поверхностью половины звезды.

Я освободился! Я стоял на черном диске посреди пустоты! Да, я был свободен, но я был одинок. Вы никогда не сможете понять, что я ощущал, пока не окажетесь в полном одиночестве посреди безразличного, безжизненного космоса, не понимая, в каком направлении следует двигаться. Где-то вдалеке я заметил одну-единственную звезду и, за неимением лучшего, направился к ней.

Как долго я летел? Опять же, не могу сказать. Когда я решил, что преодолел примерно половину пути, я развернулся так, чтобы мой диск был обращен к звезде, и таким образом стал замедляться.

Что я делал в пути? А что я мог делать? Я разговаривал со звездоцветами, я передавал им свои мысли. Такие монологи меня успокаивали – ибо в полете к звезде сахров, как минимум на протяжении первых нескольких сот лет, я был объят всепоглощающим гневом, затмевавшим любые рациональные помыслы. Я готов был тысячу раз умереть под пытками, чтобы нанести единственный булавочный укол хотя бы одному из врагов! Я планировал сладостную месть, меня наполняли жизнерадостная энергия и буйная радость, когда я воображал боль, причиняемую предателям! И в то же время воображение заставляло меня испытывать невыразимую печаль: пока другие наслаждались лучшими плодами жизни – пирами, дружескими беседами, ласками любовниц – я плыл один во мраке пустоты. Я убеждал себя в том, что равновесие будет восстановлено. Враги пострадают не меньше, а больше моего! Но страсть остывала, а звездоцветы, чем лучше они меня знали, тем ярче светились. Теперь у каждого из них – свое имя, каждый наделен индивидуальным характером, каждого я могу распознать по свойствам движения. Архивёльты считают, что звездоцветы – эмбрионы мыслительных органов разумных огненных существ, живущих в недрах звезд. В этом отношении у меня еще нет никакого определенного мнения.

Наконец я спустился на планету вымерших сахров. К тому времени вся моя ярость успела испариться. Я стал спокойным и безмятежным – таким, каким вы меня встретили. Я осознал тщетность былой жажды мщения. Я сосредоточился на новом существовании и в течение многих эонов возводил здания и путеводные пирамидки. Я жил новой жизнью.

Сахры возбудили во мне интерес. Я прочел их книги, я изучал их легенды… Возможно, я стал жить во сне. Прежняя жизнь была так далека, что превратилась в несущественное противоречие, которому я уделял все меньше внимания. Меня просто поражает, что мне удалось вспомнить земной язык так быстро и так легко. Скорее всего, звездоцветы сохранили мои знания и предоставили их мне, как только в этом возникла необходимость. А! Мои чудесные звездоцветы! Что бы я без них делал?

Теперь я снова среди людей. Теперь я помню почти все, что со мной было. Остались еще кое-какие не совсем ясные детали, но их я тоже вспомню».

Моррейон помолчал, погрузившись в раздумье; несколько голубых и пунцовых звездоцветов быстро потускнели. Моррейон задрожал, словно прикоснувшись к источнику гальванического напряжения; его аккуратно подстриженные седые волосы, казалось, взъерошились. Он сделал медленный шаг вперед; некоторые из чародеев беспокойно пошевелились.

Моррейон заговорил другим тоном, не таким задумчивым, гораздо более решительным – в нем невозможно было не уловить резкость, свидетельствующую о нарастающем гневе: «А теперь должен кое в чем признаться». Его блестящие черные глаза останавливались то на одном лице, то на друго: «Я дал понять, что на протяжении эонов моя ярость истощилась. Это действительно так. Рыдания, разрывавшие мне грудь, злоба, заставлявшая меня скрежетать зубами, гнев, из-за которого содрогался и ныл мозг – все это прошло; вокруг не было ничего, что могло бы подогревать эти эмоции. Горькие думы сменились трагической меланхолией, а затем, наконец, покоем – покоем, который нарушило ваше прибытие.

И теперь меня охватило новое стремление! По мере того, как ко мне возвращается прошлое, вместе с ним возвращается желание воздать по заслугам тем, кто меня обманул и предал. Но при этом наблюдается разница. Теперь я холоден и осторожен. Возможно, я больше никогда не смогу испытывать поглощавшие меня когда-то бешеные страсти. С другой стороны, кое-какие периоды моей жизни еще недостаточно прояснились». Снова несколько красных и пунцовых звездоцветов потеряли яркий блеск; Моррейон напрягся, его голос зазвенел: «Я стал жертвой преступлений, и преступники должны быть наказаны! Архивёльты Музорга заплатят сполна за то, что они со мной сделали! Им нет прощения, они не заслуживают никакого снисхождения! Лунатик Вермулиан, сотрите прежние символы с обода навигационного колеса! Отныне наш пункт назначения – планета Музорг!»

Вермулиан взглянул на коллег, чтобы узнать их мнение.