Сказания умирающей Земли. Том IV Вэнс Джек
Риальто отозвался небрежным жестом: «Я так выразился для того, чтобы подчеркнуть привлекательность награды. Преувеличение своего рода – людей стимулирует мысль о золоте».
«Любопытное преувеличение! – заметил Ум-Фоад. – Вполне понятное, однако, и в своем роде полезное… А это еще что? Кто этот странный субъект, марширующий по моей земле так, словно он – святой Пулулиас, покровитель дубовых рощ?»
Риальто обернулся – на краю раскопа стоял и внимательно смотрел вниз красивый высокий человек с копной кудрявых волос каштанового оттенка. Риальто сухо ответил Ум-Фоаду: «Мы с ним встречались раньше – скорее всего, он прибыл, чтобы засвидетельствовать мне свое почтение. Хаш-Монкур! Что вас сюда привело? Обычно вы предпочитаете не посещать дальние края».
«Как правило, так оно и есть, – Хаш-Монкур отвернулся от раскопа и приблизился. – Любезнейший Сарсем, однако, упомянул о том, что вы развлекаетесь где-то в этих местах, а у меня были другие дела поблизости, и я решил вас навестить по пути. Для вас вырыли большую, глубокую яму – поздравляю! Хотя не могу себе представить, зачем вам понадобилась яма в этой безрадостной степи».
Ум-Фоад недовольно вмешался: «Риальто – знаменитый ученый, интересующийся древностями, а тот участок этой, как вы изволили выразиться, „безрадостной степи“, на котором вы находитесь, является моей частной собственностью!»
«Прошу прощения за нарушение ваших прав землевладельца. Столь достопримечательная собственность, несомненно, не может не вызывать восхищение и зависть! А Риальто в самом деле – пользующийся широкой известностью специалист… Ну ладно, я пойду. Было очень приятно обменяться с вами парой слов».
Хаш-Монкур прошелся к коттеджу Ошерля и скрылся за углом.
«В высшей степени подозрительный тип! – заявил Ум-Фоад. – Надеюсь, он не относится к числу ваших ближайших друзей?»
«Нет, мы всего лишь знакомы».
Из-за раскидистых деревьев шайро, обступивших коттедж инкуба, в небо поднялся почти невидимый воздушный пузырь. Нахмурившись, Риальто наблюдал за тем, как этот пузырь переместился к раскопу и повис над ямой.
«Тем не менее, – продолжал Риальто, – Хаш-Монкур – проницательный человек, отличающийся множеством выдающихся способностей».
«Он поспешил удалиться, как только я собирался намекнуть, что ему следовало бы уплатить штраф за пребывание на частной территории без разрешения владельца… Эй, что там случилось?» К ним подбежал землекоп с керамической миской в руках: «Риальто, вот ваш фонарь! Мне полагается награда».
Риальто рассмотрел миску: «Это не фонарь. Это детская миска для каши – скорее всего, выброшенная за борт ребенком, которому не понравилась каша. Извольте заметить затейливые картинки с нижней стороны миски. Вот флантик, подлетающий к гнезду с младенцем в когтях. Здесь лангомир пожирает ребенка постарше, а здесь, на палубе судна, морское чудовище с головой попугая тащит за борт маленькую девочку. Любопытная находка – но это не призматический кристалл голубой молнии и не священный фонарь».
Риальто передал миску Ум-Фоаду и, взглянув вокруг как бы между прочим, заметил, что воздушный пузырь повис прямо у него над головой.
После захода Солнца, когда кайма цвета спелой хурмы еще озаряла горизонт, Риальто отвел Ошерля в сторону: «Кто наблюдает за нами из воздушного пузыря? Сарсем?»
«Нет, это всего лишь доводяга с глазом, передающим изображение Хаш-Монкуру – он сам за нами следит».
«Поймай доводягу сетью и запри в ящике, чтобы Хаш-Монкур мог отдохнуть и выспаться».
«Как вам угодно… Сделано!»
«А теперь кто за нами следит? Кто нас подслушивает?»
«Никто. Мы одни».
«Ошерль, я никак не могу понять – почему ты постоянно пытаешься мен обмануть?»
Ошерль удивился: «Почему вы так думаете? Что опять случилось?»
«Сегодня из ямы достали детскую миску. Она была выброшена в Сантунское море в эпоху, предшествовавшую тому времени, когда был потерян Персиплекс. Об этом однозначно свидетельствуют силуэт изображенного на ней корабля и его парусная оснастка – кроме того, два вида хищных тварей, изображенных на этой посуде, уже вымерли, когда мы посетили антропофагов. Следовательно, слой донного ила, в который погрузился Персиплекс, уже раскопан. Но Персиплекс так и не нашелся! Как ты объясняешь это обстоятельство?»
«Любопытная ситуация, спору нет! – самым благожелательным тоном отозвался инкуб. – Давайте хорошенько рассмотрим раскоп».
«Возьми с собой источники света».
Ошерль и Риальто подошли к краю ямы и заглянули вниз, ярко освещая дно двумя фонарями. Ошерль протянул руку: «Видите? Вот там!» Лучом фонаря он указал на участок стенки раскопа, над самым дном, где образовалась ниша глубиной в полметра: «Здесь была найдена миска – в самой глубокой части раскопа. Теперь вы удовлетворены, наконец?»
«Не вполне. Если этот слой предшествовал тому, где погребен Персиплекс, а все остальные слои не позволили найти призму, значит, она находится в небольшом возвышении грунта, прямо в центре ямы».
«Возможно».
«Так чего же ты ждешь? Возьми лопату, спустись туда и копай, а я буду светить фонарем!»
Из сумрачной мглы проворно вынырнула приземистая фигура: «Ошерль? Риальто? Что вы тут делаете с фонарями, у моей ямы? Это нарушение договора! Почему именно сегодня вечером вы решили заняться раскопками самостоятельно?»
«Один вечер ничем не хуже другого, – отозвался Риальто. – Вы не разрешаете нам даже прогуляться после ужина и подышать свежим воздухом?»
«Конечно, разрешаю! Но почему вы обзавелись такими яркими, ослепительными фонарями?»
«Для того, чтобы не свалиться невзначай в какую-нибудь яму или в раскоп, для чего еще? Как видите, фонари уже оказались полезными. Осторожно, Ошерль! Посвети назад! Ты отступаешь в куст терновника».
«Никогда нельзя забывать о безопасности! – заявил инкуб. – Риальто, вы уже надышались вечерним воздухом?»
«Пожалуй, прогулку можно закончить. Спокойной ночи, Ум-Фоад».
«Один момент! Я хотел бы получит очередной взнос в счет вашей задолженности».
«Ум-Фоад, вы слишком часто требуете взносы! Вот еще пять золотых зикко – на какое-то время этого должно быть достаточно».
На следующее утро Риальто встал пораньше и с напряженным вниманием наблюдал за грохотом после загрузки в него каждой порции грунта. Ум-Фоад, заметив бдительность волшебника, стал вести себя наглее прежнего, нередко отпихивая Риальто в сторону, чтобы первым рассмотреть результаты просеивания. Землекопы, в свою очередь, заметили, что Ум-Фоад отвлекся, и замедлили темп работы настолько, что перерывы между засыпкой новых порций грунта становились все более продолжительными. Наконец Ум-Фоад понял, что работники халтурят и, подбежав к краю раскопа, разразился упреками и командами. Но работники больше не проявляли особого энтузиазма. Яа-Йимпе, в частности, жалуясь на возраст и поясничные судороги, отказался продолжать работать на условиях Риальто, которого он обозвал «скупердяем». Выбравшись из раскопа, старик побрел обратно в Аз-Хаф.
Через некоторое время из поселка прибежал молодой человек, тут же обратившийся к Риальто: «Яа-Йимпе плохо слышит: он не сразу понял, что вы предложили золотые монеты в обмен на кристалл голубого льда. Теперь он просил передать, что сегодня нашел такой кристалл. Вы можете вручить награду мне, я его внук. Яа-Йимпе слишком устал и сегодня не сможет сюда вернуться». Внук Яа-Йимпе, энергичный и деловитый юноша с яркими круглыми глазами, улыбнулся, обнажив блестящие зубы, и протянул руку, чтобы получить золото.
«Я должен проверить качество этого обломка леденящей молнии, – сухо сказал Риальто. – Пойдем, отведи меня к Яа-Йимпе».
Молодой человек нахмурился: «Он не хотел бы, чтобы его донимали по мелочам. Вручите мне золотые монеты сейчас же и не забудьте про чаевые!»
«Заткнись! – взорвался Риальто. – И отведи меня в поселок к деду!»
Приунывший юноша подвел волшебника к дому, где родственники и друзья Яа-Йимпе уже вовсю праздновали получение стариком заслуженной награды. На вертелах жарились окорока, открыли несколько бочонков с вином. В стороне, на сооруженном наспех возвышении, шесть музыкантов развлекали гостей, наигрывая танкли, джиги и тайрины.
Как раз в тот момент, когда Риальто подходил к его жилищу, Яа-Йимпе, одетый всего лишь в нечто вроде мешковатых трусов, вышел на крыльцо. Гости разразились приветственными криками и аплодисментами, музыканты тут же «врезали» оживленный марш. Яа-Йимпе резво сбежал по ступеням с крыльца и пустился в пляс, с огоньком исполняя сальтареллу – высоко вскидывая ноги, совершая прыжки из стороны в сторону с полным оборотом в воздухе и встряхивая на потеху зрителям гордо выпяченным животом.
Охваченный приступом веселья, Яа-Йимпе вскочил на стол, чтобы изобразить, размахивая руками, нечто вроде чечетки голыми пятками. У него на шее, на ремешке, болтался Персиплекс.
Яа-Йимпе внезапно заметил стоящего рядом Риальто и спрыгнул на землю.
Риальто вежливо сказал: «Рад видеть, что вас больше не беспокоят поясничные боли».
«Верно! Видите осколок льда, оставшийся от молнии? Вы должны мне двадцать золотых зикко!»
«И заплачу их сейчас же! Но прежде всего позвольте мне рассмотреть призму».
Хаш-Монкур мигом материализовался рядом: «Одну минуту! Этот предмет надлежит передать на хранение мне! Вот, сударь! Возьмите двадцать зикко! – Хаш-Монкур бросил пригоршню золотых монет в раскрытие с готовностью ладони Яа-Йимпе, сорвал призму с ремешка на шее старика и тут же отошел в сторону.
Риальто бросился было к нему, но Хаш-Монкур закричал: «Назад, Риальто! Нужно удостовериться в подлинности этой призмы!» Он рассмотрел находку на свет: «Я так и думал! Откровенная подделка! Риальто, вас надули!» Бросив призму на землю, Хаш-Монкур направил на нее указательный палец – призма исчезла, разлетевшись сотней огненных голубых брызг.
Риальто обреченно смотрел на обугленное пятно, оставшееся на земле. Хаш-Монкур посочувствовал: «Ищите в другом месте, Риальто, раз уж вы этим занялись – ваш труд поистине полезен! Если вы найдете, случайно, еще какую-нибудь фальшивку, посоветуйтесь со мной. А теперь – до встречи!» Хаш-Монкур испарился так же быстро, как появился – Яа-Йимпе и его приятели только рты разинули.
Риальто медленно вернулся к месту раскопа. Ошерль стоял на крыльце своего коттеджа, задумчиво глядя в небо. Шалукке сидела, скрестив ноги, на ковре перед шатром и ела виноград. Ум-Фоад, наблюдавший за углублением ямы, тут же подбежал: «Риальто, о чем все эти слухи?»
«У меня нет времени на слухи. Но раскопки можно прекратить».
«Уже? А как же быть с фонарем Повелителя Туч?»
«Начинаю подозревать, что это не более чем миф. Мне нужно вернуться к себе и свериться с хрониками и справочниками».
«В таком случае я требую выплаты всего остатка вашей задолженности!»
«Разумеется, – кивнул Риальто. – Где ваш счет?»
«Я еще не подготовил постатейную фактуру. Тем не менее, остаток составляет пятьдесят два зикко».
«Невероятно! – воскликнул Риальто. – Вы, конечно же, ошиблись в расчетах?»
«В эту сумму входят плата за круглосуточное землепользование, заработок землекопов, учитывая дальнейшие работы по засыпке ямы, стоимость озеленения места раскопа и других работ по восстановлению естественных условий проживания фауны и флоры, мои гонорары в качестве руководителя проекта и консультанта, пошлины и…»
Риальто поднял руку: «Довольно! Вы уже сказали больше, чем я готов выслушать. С моей стороны я хотел бы получить только найденную детскую миску – просто на память».
Усы Ум-Фоада снова распушились: «Вы шутите! Это ценный древний экспонат стоимостью не меньше десяти золотых зикко!»
«Ладно, так и быть».
Ум-Фоад отыскал миску для каши и протянул ее волшебнику: «Теперь, будьте добры, уплатите причитающуюся мне сумму – и проследите за тем, чтобы не было никаких ошибок!»
Риальто передал ему мешочек с монетами. Ум-Фоад пересчитал их к своему удовлетворению и спросил: «Насколько я понимаю, вы намерены освободить принадлежащую мне территорию?»
«В ближайшее время».
«Начисление сборов возобновится в полночь!» Попрощавшись решительным взмахом руки, Ум-Фоад прошествовал к раскопу, позвал работников и вернулся с ними в поселок.
Солнце, пунцовое, как цветы герани, плавно опускалось по западному небосклону. После того, как кончились земляные работы, в степи наступила непривычная тишина. Риальто задумчиво стоял на краю ямы. Шалукке лениво разлеглась на ковре перед шатром. Ошерль оставался на крыльце своего коттеджа, глядя в степные дали с нарочито-рассеянным выражением лица.
Глубоко вздохнув, Риальто повернулся к инкубу: «Так что же, Ошерль? Что скажешь? С нетерпением жду твоих откровений».
Глаза инкуба слегка разъехались в стороны: «Да-да… Очень рад тому, что здоровье бедняги Яа-Йимпе поправилось».
«И это все? Ты в трудном положении. Не желаешь ли что-нибудь сказать по поводу Персиплекса?»
Ошерль почесал щеку: «Разве вы не сторговались с Яа-Йимпе?»
«Почему бы я стал с ним торговаться? Найденный Персиплекс был очевидно фальшивым».
«В самом деле? Но каким образом даже такой проницательный человек, как вы, мог в этом убедиться прежде, чем призма оказалась у вас в руках?»
Риальто скорбно покачал головой: «Дорогой мой! Ты сам безошибочно подтвердил, что это была подделка, когда позволил ее найти в том же слое грунта, где лежала древняя детская миска».
«Совсем не в том же! Вы сами видели, что участок, где была погребена миска, находился ниже центрального возвышения дна раскопа, содержавшего Персиплекс!»
«Совершенно верно – на уровне того же слоя, тогда как разница во времени должна была соответствовать разнице глубины не меньше двух метров».
«Хммф! – Ошерль задумался. – Вы где-то в чем-то ошиблись. Нельзя решать такие важные вопросы на основании столь ничтожного свидетельства, как детская миска для каши».
«По сути дела, если уж говорить начистоту, вы с Сарсемом – безнадежные недотепы, хотя я уверен, конечно, что вы посмеялись надо мной на славу, хихикая, подталкивая друг друга локтями в ребра и представляя себе, как огорчится бедняга Риальто».
Уязвленный Ошерль воскликнул: «И опять вы ошибаетесь! Все планировалось в деловой атмосфере сотрудничества и взаимного уважения! Кроме того, у вас нет никаких доказательств справедливости ваших гипотез. Миска может быть не более чем имитацией древнего стиля – или пережила свое время на много столетий и только после этого была выброшена в море!»
«Ошерль, твои рассуждения граничат с полной нелепостью. Мои так называемые „гипотезы“ обоснованы, во-первых, логической дедукцией и, во-вторых, простым наблюдением. Невозможно не признать, что предмет, который вы позволили найти старику Яа-Йимпе, внешне напоминал Персиплекс – настолько, что вам удалось обмануть Хаш-Монкура. Но не меня».
Ошерль недоуменно моргнул: «Вы считаете, что у вас настолько острое зрение? Или что Хаш-Монкур стал плохо видеть?»
«Я не только справедлив, Ошерль, я еще умен и наблюдателен – в то время как Хаш-Монкуру свойственна лишь примитивная хитрость животного, в каковом отношении он ненамного превосходит Сарсема и тебя».
«Вы все еще не смогли ничего объяснить».
«Ты ослеп? Призма висела на шее Яа-Йимпе в горизонтальном положении! Настоящий Персиплекс всегда поворачивается вершиной вверх – чтобы никто не мог неправильно прочесть проецируемый священный текст. Хаш-Монкур не обратил на это никакого внимания и проявил самоуверенную торопливость глупца, за что я ему премного благодарен. А теперь что ты можешь сказать?»
«Мне нужно подумать».
«Остаются два вопроса. Первый вопрос: кто из вас прячет Персиплекс – ты или Сарсем? Второй вопрос: каким образом вы с Сарсемом можете быть одновременно награждены за службу и наказаны за предательство?»
«Первый вопрос значительно важнее второго – по меньшей мере в том, что касается меня, – пожал плечами Ошерль. – По поводу Сарсема не стану высказывать никаких предположений. Позволю себе заметить только одно: Хаш-Монкур его околпачил».
«Так где же Персиплекс?»
«А! Это щекотливая проблема, я не вправе обсуждать ее с неуполномоченными лицами».
«Что?! – взорвался наконец Риальто. – Ты смеешь причислять меня к числу неуполномоченных лиц после того, как Ильдефонс однозначно приказал тебе отчитываться передо мной?»
«В границах здравого смысла».
«Хорошо! Мы изложим все фактические обстоятельства дела в Бумергарте, перед Ильдефонсом – и я искренне надеюсь, что мне удастся представить беспристрастный отчет! Тем не менее, я вынужден буду отметить твое упрямое непослушание, способное добавить эоны к твоей задолженности».
Ошерль моргнул и поморщился: «Неужели все это так важно? Ну хорошо, я могу по меньшей мере намекнуть на истинное положение дел. Хаш-Монкур и Сарсем подготовили свой план в шутку. Я немедленно указал им на то очевидное обстоятельство, что они шутят с огнем, в связи с чем подменил Персиплекс подделкой, найденной стариком Яа-Йимпе, – инкуб нервно хихикнул. – Теперь, разумеется, Персиплекс остается в распоряжении Сарсема, и его вина, таким образом, гораздо тяжелее моей».
Сидевшая перед шатром Шалукке вскочила на ноги: «В поселке что-то случилось! Оттуда доносятся вопли… Похоже на то, что местные жители чем-то возмущены, причем их голоса становятся все громче – они бегут сюда».
Риальто прислушался: «Надо полагать, золотые зикко Хаш-Монкура превратились в жаб или в желуди – или, возможно, монеты, которыми я заплатил Ум-Фоаду, тоже преждевременно преобразовались… Так или иначе, нам пора возвращаться в 21-й эон. Ошерль, перенеси нас в Бумергарт, на минуту позже того момента, когда мы отправились в прошлое».
16
Чародеи собрались в Большом Зале Бумергарта по срочному вызову Ильдефонса. По-видимому, на конклаве отсутствовал только Риальто, но никто не упоминал о нем.
Ильдефонс молча сидел в тяжелом кресле на возвышении, опустив голову так, что его желтоватая борода покоилась на скрещенных на груди руках. Другие волшебники переговаривались вполголоса, время от времени поглядывая на Ильдефонса и обсуждая возможное назначение собрания.
Одна за другой проходили минуты, но Ильдефонс продолжал хранить молчание. Все разговоры в зале постепенно затихли – все смотрели на Настоятеля, ожидая какого-нибудь объявления или объяснения… Наконец Ильдефонс – возможно, получив незаметный сигнал – встрепенулся, поднял голову и торжественно произнес:
«Благородные собратья-чародеи! Наше сегодняшнее совещание имеет судьбоносное значение! Сосредоточив всю свою мудрость и руководствуясь всем своим опытом, мы обязаны рассмотреть важнейшие вопросы.
Повестка дня необычна – даже беспрецедентна. Для того, чтобы предотвратить всякую возможность вмешательства извне, я окружил Бумергарт непроницаемой магической сетью, в связи с чем возникает неприятное, но неизбежное последствие: в то время как никто не может сюда проникнуть и помешать нам, никто из нас не может покинуть Бумергарт – ни посредством пространственного перемещения, ни посредством переноса во времени или в другое измерение».
Хуртианц, со свойственной ему дерзостью, возмутился: «К чему все эти неслыханные запреты? Я не потерплю никаких вынужденных задержек или ограничений! Я требую, чтобы мне объяснили, на каких основаниях меня практически содержат в заключении!»
«Я уже объяснил причины, по которым мне пришлось принять такое решение, – ответил Ильдефонс. – Короче говоря, пока это совещание не закончится, никому не разрешается входить в Большой Зал или выходить из него».
«Продолжайте! – сухо сказал Хуртианц. – Постараюсь сдерживать, по возможности, свое нетерпение».
«В качестве вступления, подчеркивающего существо дела, позволю себе сослаться на авторитет Фандаала, величайшего мастера нашего искусства. Его предостережения суровы и однозначны – они служат теоретической основой протокола, определяющего наши свободы и обязанности. Таким протоколом, само собой, являются „Голубые принципы“».
Хаш-Монкур вмешался: «Помилуйте, Ильдефонс! Ваша риторика звучит внушительно, но вы увлекаетесь длиннотами. Предлагаю поскорее перейти к делу. Если я не ошибаюсь, объявляя о созыве конклава, вы упомянули о том, что обнаружение новых фактических обстоятельств делает необходимым перераспределение имущества Риальто. В связи с чем могу ли я поинтересоваться, какие новые артефакты подлежат такому распределению, и каковы их характеристики?»
«Вы предвосхищаете события! – прорычал Ильдефонс. – Тем не менее, раз уж вы затронули этот вопрос, надеюсь, что каждый из присутствующих взял с собой подробный перечень имущества, конфискованного им после того, как было вынесено решение о распределении собственности Риальто? Все выполнили это требование? Нет? Честно говоря, я ничего другого не ожидал… Ну что ж, о чем бишь я? Можно считать, что я отдал должное памяти Фандаала».
«Верно, – кивнул Хаш-Монкур. – А теперь, будьте добры, опишите новые находки. В частности, где они спрятаны?»
Ильдефонс поднял ладонь: «Терпение, Хаш-Монкур! Вы помните, к каким последствиям привело импульсивное поведение Хуртианца в Фал? Он порвал принадлежавшую Риальто копию „Голубых принципов“, что, помимо прочего, побудило Риальто возбудить иск».
«Прекрасно помню! Все это буря в стакане воды – по меньшей мере, на мой взгляд».
Высокая фигура в свободном черном костюме, с мягким черным беретом на голове, надвинутом на лоб, выступила из теней. «На мой взгляд, это не так», – произнес человек в черном и скрылся в тени.
Ильдефонс проигнорировал это замечание: «Рассматриваемое дело заслуживает пристального внимания хотя бы с теоретической точки зрения. Истцом был Риальто, а собравшиеся здесь чародеи были ответчиками. Как указал в исковом заявлении Риальто, сущность дела предельно проста. По его словам, «Голубые принципы» запрещают какое-либо намеренное изменение или повреждение Монстрамента или очевидной либо подразумеваемой копии такового – нарушение этого запрета влечет за собой наложение штрафа в размере трехкратной стоимости любых убытков, понесенных в результате такого преступления; максимальная степень наказания сводится к полной конфискации имущества нарушителя. Таково утверждение Риальто, и он принес с собой разорванную копию Монстрамента в качестве вещественного доказательства факта преступления, а также в качестве юридического документа, подтверждающего справедливость его иска.
Ответчики, побуждаемые Хаш-Монкуром, Хуртианцем, Гильгадом и другими, отвергли обвинения не только как лишенные всяких оснований, но и как нарушающие «Голубые принципы» со стороны самого истца. По их утверждению, Риальто, возбудив судопроизводство, тем самым создал повод для встречного иска. С тем, чтобы обосновать такую позицию, Хаш-Монкур и другие отправились в сопровождении всех присутствующих на Тучеворот Охмура, где мы рассмотрели спроецированный текст Монстрамента, и где Хаш-Монкур заявил, по существу, что любая попытка представить в суде поврежденную или намеренно измененную копию «Голубых принципов» сама по себе составляет тяжкое преступление.
Таким образом, Хаш-Монкур и его сторонники согласны с тем, что, представив в суд поврежденную копию Монстрамента в качестве доказательства, Риальто совершил преступление, которое должно быть наказано еще до того, как можно будет приступить к рассмотрению предъявленных им обвинений. Хаш-Монкур и его сторонники заявляют, что Риальто очевидно виновен в преступлении, и что не только предъявленные им обвинения должны быть отвергнуты, но что единственным существенным вопросом остается определение степени наказания, которому должен быть подвергнут Риальто».
Здесь Ильдефонс сделал паузу, переводя взгляд с одного лица на другое: «Я достаточно точно изложил сущность дела?»
«Вполне! – отозвался Гильгад. – Сомневаюсь, чтобы кто-либо из присутствующих не согласился с вами. Риальто давно уже стал основным источником неприятностей в нашем сообществе. Давно пора от него избавиться».
«Не думаю, что Риальто заслуживает безысходной инкапсуляции,8 – заметил Вермулиан. – Пусть он закончит свои дни в теле саламандры или ящерицы на берегу Ганга».
Ильдефонс прокашлялся: «Перед тем, как выносить приговор – или, если уж на то пошло, перед тем, как судить опрометчиво – необходимо учесть насколько из ряда вон выходящих фактов. Прежде всего, позвольте мне задать вам следующий вопрос: кто из вас сверился со своими собственными копиями „Голубых принципов“ в связи с рассматриваемым делом?… Как так? Никто?»
Нежнейший Лоло беззаботно рассмеялся: «В этом вряд ли была необходимость, не так ли? В конце концов, мы все посетили полное промозглых сквозняков святилище, совершив паломничество к Тучевороту – именно с этой целью!»
«Вот именно, – кивнул Ильдефонс. – Странным образом, однако, текст, процитированный Риальто на основании его разорванной копии, соответствовал настоящему тексту „Голубых принципов“ в том виде, в каком я его помню, а текст, спроецированный на плиту в святилище, противоречил моим представлениям».
«Мозг порой играет с нами в странные игры, и памяти не всегда можно доверять – возразил Хаш-Монкур. – А теперь, Ильдефонс, чтобы ускорить процесс, угрожающий стать обременительным…»
«Подождите, всему свое время! – остановил его Ильдефонс. – Сначала позвольте мне прибавить, что я сверился с принадлежащей мне копией „Голубых принципов“ и обнаружил, что текст моего экземпляра в точности соответствует положениям, процитированным Риальто на основании его разорванной копии».
В зале наступила тишина всеобщего замешательства. Ее нарушил, яростно взмахнув рукой, Хуртианц: «Чепуха! Зачем запутываться в петлях крючкотворства? Невозможно отрицать, что Риальто совершил преступление, четкое определение которого приводится в Монстраменте и было спроецировано Персиплексом! О чем еще тут можно говорить?»
«Только об одном! Как справедливо заметил наш коллега Хаш-Монкур, мозг порой играет с нами в странные игры. Возможно ли, что во время нашего последнего посещения святилища мы стали жертвами массовой галлюцинации? Если вы помните, сперва мы увидели спроецированный текст Монстрамента в перевернутом отображении, что никак не поддается простому объяснению – и это привело в замешательство не только меня».
И снова фигура в черном выступила из теней: «Особенно учитывая тот факт, что Персиплекс невозможно перевернуть – чем предотвращается возможность неправильной проекции».
Темная фигура вернулась в тень, и снова никто не обратил никакого внимания ни на фигуру так таковую, ни на ее слова – как если бы она не существовала.
Хаш-Монкур убедительно произнес: «Может ли быть, чтобы все мы – чародеи, известные своей проницательностью и наблюдательностью – стали свидетелями одной и той же галлюцинации? Склоняюсь к тому, чтобы усомниться в такой возможности».
«Я тоже! – воскликнул Хуртианц. – У меня никогда не бывает галлюцинаций!»
«Тем не менее, – продолжал Ильдефонс, – в своей роли Настоятеля я постановляю, что теперь мы все взойдем на борт моей воздушной яхты, также защищенной от любого вмешательства извне, и снова посетим Тучеворот, чтобы окончательно поставить точку в этом деле».
«Если это необходимо, придется так и сделать, – капризно отозвался Нежнейший Лоло. – Но к чему вся эта сложная система сетей и запретов? На нас никто не может напасть, но в то же время никто из нас не может удалиться по неотложному делу – например, если у кого-нибудь в усадьбе начнется пожар».
«Верно! – согласился Ильдефонс. – Вы совершенно правы. Будьте добры, пройдите к яхте».
17
Воздушный корабль летел высоко в красных вечерних лучах – на юг через весь Асколаис, к россыпи пологих холмов – и наконец опустился на лысую вершину Тучеворота Охмура.
От трапа воздушной яхты ко входу шестиугольного святилища протянулся арочный туннель магической сети. «Для того, чтобы никакой архивёльт не воспользовался редкой возможностью уничтожить всех нас одновременно!» – пояснил резвычайные меры предосторожности Ильдефонс.
Члены ассоциации чародеев прошествовали в святилище – Ильдефонс шел последним. Как всегда, Персиплекс покоился на черной атласной подушке в застекленной нише. В кресле рядом с нишей сидело бледнокожее человекообразное существо с белыми глазами и пучком мягких розовых перьев вместо волос.
«А, Сарсем! – самым дружелюбным тоном обратился к существу Ильдефонс. – Как идут дела на вахте?»
«Все хорошо», – угрюмо ответил Сарсем.
«Никаких трудностей? Никто сюда не заходил и никто отсюда не выходил с тех пор, как мы виделись в последний раз? Все в полном порядке?»
«Никаких инцидентов с тех пор не отмечено».
«Превосходно! – заявил Ильдефонс. – А теперь рассмотрим проекцию текста. Возможно, раньше мы чего-то не поняли, так что на этот раз будем внимательны, чтобы больше не было никаких ошибок. Сарсем, будь так любезен!»
На доломитовой плите загорелся текст «Голубых принципов». Ильдефонс довольно усмехнулся: «Вот именно, так я и думал! Мы действительно стали жертвами групповой галлюцинации – даже доблестный Хуртианц. Теперь он может прочесть Монстрамент в третий раз и окончательно уяснить себе его положения. Хуртианц! Прошу вас – прочтите вслух интересующий нас отрывок!»
Хуртианц монотонно прочел: «Любое лицо, преднамеренно и целенаправленно изменяющее, повреждающее, уничтожающее или скрывающее „Голубые принципы“ или какую-либо их копию, тем самым совершает преступление и подлежит, наравне с его соучастниками и сообщниками, наказанию, предусмотренному разделом D. Если такие действия совершаются в ходе осуществления другого преступного намерения или в незаконных целях, наказание определяется в соответствии с разделом G».
Ильдефонс повернулся к Хаш-Монкуру – тот выпучил глаза, у него отвисла челюсть. «Вот таким образом, Хаш-Монкур! Значит, память меня все-таки не подвела, и вам придется это признать».
Хаш-Монкур рассеянно пробормотал: «Да-да, возникает такое впечатление». Нахмурившись, он покосился в сторону Сарсема, но тот старался не встречаться с ним белыми глазами.
«Этот вопрос решен! – объявил Ильдефонс. – Теперь вернемся в Бумергарт и приступим к дальнейшему расследованию».
Слегка запинаясь, Хаш-Монкур произнес: «Мне что-то стало нехорошо. Позвольте мне вернуться к себе, сделайте исключение!»
«Это невозможно! – отказал Ильдефонс. – В суде должны присутствовать все члены ассоциации. Позвольте напомнить, что мы рассматриваем иск, возбужденный ассоциацией против Риальто».
«Но никаких оснований для встречного иска больше нет! – проблеял Некроп Бизант. – Тут уже нечего рассматривать! Нам нужно вернуться домой, пока не расхитили все наше имущество!»
«Все в Бумергарт! – прогремел Ильдефонс. – Никаких возражений!»
Чародеи неохотно взошли по трапу воздушной яхты и молча сидели на протяжении всего обратного полета. Трижды Хаш-Монкур поднимал палец, собираясь обратиться к Ильдефонсу, и трижды он опускал его и придерживал язык.
В Бумергарте чародеи мрачной вереницей вернулись в Большой Зал и заняли свои места. В тени стоял человек в черном – так, словно никогда оттуда не выходил.
Ильдефонс обратился к собравшимся: «Продолжим рассмотрение иска, возбужденного Риальто, а также встречного иска, возбужденного против него. Есть какие-нибудь вопросы?»
В зале царила тишина.
Ильдефонс повернулся к человеку в черном: «Риальто, вы желаете что-нибудь сказать?»
«Я уже изложил сущность моих претензий к Хуртианцу и его сообщникам. Теперь я ожидаю решения суда».
Ильдефонс кивнул: «Присутствующие подразделяются на следующие категории: Риальто является истцом, а все остальные, включая меня – ответчиками. В данном случае мы можем руководствоваться только положениями „Голубых принципов“, и в этом отношении не может быть никаких сомнений. Риальто, в качестве Настоятеля я постановляю, что вы достаточно обосновали свой иск. Я постановляю, что вы имеете право на возвращение вам конфискованного имущества и на выплату вам предусмотренного Монстраментом штрафа в размере трехкратной стоимости этого имущества».
Риальто вышел вперед и облокотился на пюпитр: «Я одержал достойную сожаления и бесприбыльную победу над теми, кого считал, в той или иной степени, своими друзьями».
Риальто обвел взглядом Большой Зал. Немногие осмелились встретиться с ним глазами. Риальто продолжал бесцветным тоном: «Победа дорого мне обошлась. Мне пришлось тяжело трудиться и пережить множество опасностей и разочарований. Тем не менее, я не намерен мстительно использовать свое преимущество. Я предъявляю каждому из вас – за одним исключением – одно и то же требование: верните мне все имущество, конфискованное вами в Фал, а в качестве штрафа вручите мне по одному звездоцвету, и этого будет достаточно».
Ао Опалоносец сказал: «Риальто, твое решение свидетельствует о щедрости и мудрости. Конечно, твоя победа не делает нам чести и многих донельзя раздражает. Не могу не заметить, что Хуртианц и Зилифант буквально скрежещут зубами. Тем не менее, новых врагов у тебя не будет. Я признаю свою ошибку, подчиняюсь решению суда и смиренно передам в твое распоряжение звездоцвет. Рекомендую коллегам сделать то же самое».
Эшмиэль воскликнул: «Хорошо сказано, Ао! Разделяю твои чувства. Риальто, для кого из нас ты сделал исключение, и почему ты избавил его от наказания?»
«Я исключаю Хаш-Монкура, так как его поступкам нет оправдания. Совершив нападение на наш основной закон, он напал на всех нас, вместе взятых. Вы все стали его жертвами – не в меньшей степени, чем я, хотя ваша очередь понести ущерб настала бы позже.
Хаш-Монкуру предстоит лишиться всех магических средств и возможностей. Пока я к вам обращался, настоятель Ильдефонс уже лишил Хаш-Монкура статуса чародея. Хаш-Монкур, которого вы видите перед собой – уже не тот человек, который сопровождал нас в полете на Тучеворот. Ильдефонс уже вызвал служителей, чтобы те препроводили Хаш-Монкура в местную кожевню, где ему предложат подходящую работу.
А я теперь вернусь к себе в Фал, где моя жизнь – надеюсь – продолжится примерно так, как она продолжалась прежде».
18
Шалукке сидела на берегу реки Тс под синими осинами, частично заслонявшими вид на усадьбу Фал. Восстановив порядок в усадьбе, Риальто решил прогуляться и присоединиться к ней. Обернувшись, девушка заметила его приближение, но тут же вернулась к созерцанию реки.
Усевшись неподалеку, Риальто прислонился спиной к стволу осины и стал наблюдать за игрой темных бликов солнечного света на струящейся поверхности воды. Через некоторое время он повернул голову, изучая сначала деликатный профиль Шалукке, а затем изящные формы ее фигуры. Сегодня на ней были бриджи песчаного оттенка, обтягивающие в лодыжках, но свободные в бедрах, черные тапочки, белая блуза и широкий черный пояс. Темные волосы она перевязала красной лентой. «Когда-то, – думал Риальто, – она была Парагоном, образцом совершенства, „лучшей из лучших“, но кто об этом догадается теперь?»
Девушка почувствовала, что он ее разглядывает, и ответила вопросительным взглядом.
Риальто нарушил молчание: «Шалукке, дочь Зари, Фаруда! Что мне с тобой делать?»
Последняя из Парагонов снова обратила взор на реку: «Я тоже не могу понять – что мне с собой делать?»
Риальто поднял брови: «Невозможно не признать, что моя эпоха – последняя на этой планете – во многих отношениях кажется темной и тревожной. И все же ты ни в чем не нуждаешься, тебя не беспокоят враги, ты можешь делать, что хочешь. Что тебе не нравится?»
Шалукке пожала плечами: «Если бы я стала жаловаться, я показалась бы тебе капризной. Ты вел себя с безукоризненной вежливостью и обращался со мной достойно и щедро. Но я одинока. Я наблюдала за твоими разговорами с другими чародеями, и вы напомнили мне сборище крокодилов, тявкающих на грязевых отмелях реки Кайике».
Риальто поморщился: «И я тоже?»
Погруженная в блуждающие мысли, Шалукке проигнорировала вопрос: «Во дворце Восходящей Луны я была Парагоном, лучшей из лучших! Знатные господа спешили подойти, чтобы почтительно прикоснться к моей руке. Струившийся вслед за мной аромат духв вызывал тоскливые страстные вздохи; иногда я слышала за спиной приглушенные восклицания – насколько я понимаю, они означали восхищение. А здесь от меня все сторонятся, словно я худшая из худших! Никого не интересует, какой аромат я распространяю – духв или свинарника. Я помрачнела, меня мучают сомнения. Неужели я настолько непривлекательна, бездарна и скучна, что все вокруг меня становится вялым и поникшим?»
Риальто поднял лицо к небу: «Нелепость! Химера! Сны наяву!»
Шалукке улыбнулась печальной, дрожащей улыбкой: «Если бы ты подвергал меня позорному обращению, если бы ты сделал меня игрушкой своих страстей, по меньшей мере я могла бы утешаться гордостью. Но твое вежливое отчуждение не оставляет мне ничего».
Риальто наконец обрел дар речи: «Ты – самая извращенная из всех капризных девчонок! Ты даже не представляешь себе, сколько раз у меня руки чесались схватить тебя – и каждый раз я сдерживался, чтобы ты могла себя чувствовать беззаботно и безопасно! И теперь ты обвиняешь меня в хладнокровии и обзываешь крокодилом! Ты предпочитаешь рассматривать мое элегантное, поэтическое самоотречение как беспомощность импотента. Кто из нас должен испытывать муки одиночества?»
Риальто вскочил на ноги, сел рядом с ней, взял ее за руки: «Самые обворожительные девушки – самые жестокие! Даже теперь ты разрываешь мне сердце едва заметными коварными чарами!»
«Даже так? Расскажи, как это у меня получилось – я попробую снова».
«Ты беспокоишься, потому что тебе кажется, что я игнорирую твое присутствие. Но по той же причине твоя гордость была бы уязвлена любым другим мужчиной, намеренным вести себя прилично, будь то Нежнейший Лоло, выражающий эмоции разрисованными ногами, или Зилифант, или даже Бизант Некроп! Тот факт, что тебя оскорбил своим благородством именно я, Риальто – всего лишь случайность судьбы. Мое тщеславие становится пыткой – неужели я настолько непривлекателен? Неужели я тебе нисколько не дорог?»
Шалукке наконец улыбнулась: «Риальто, вот что я тебе скажу. Если бы на твоем месте был Нежнейший Лоло, Зилифант или Бизант – или кто-нибудь, кроме тебя – я ни в коем случае не сидела бы здесь, нежно сжимая твои руки».
Риальто облегченно вздохнул и привлек ее к себе – их лица соприкоснулись: «Замешательство, недоразумения – мы от них наконец избавились! Возможно, 21-й эон теперь покажется тебе не таким тоскливым».
Шалукке покосилась на багровое Солнце, будто собравшееся утопиться в реке Тс: «В какой-то мере. И все же – чт, если Солнце погаснет, пока мы тут сидим? Что тогда?»
Риальто встал, помог ей подняться на ноги и поцеловал ее обращенное к нему лицо: «Кто знает? Солнце может подмигивать и морщиться еще добрую сотню лет!»
Девушка вздохнула и протянула руку к дневному светилу: «А! Смотри, оно словно подернулось рябью! Солнце устало, ему надоело все на свете. Может быть, однако, сегодня ночью я еще успею выспаться».
Риальто прошептал ей на ухо замечание, суть которого сводилась к тому, что ей не следовало на это рассчитывать. Она потянула его за руку и, прижавшись друг к другу, они стали медленно подниматься к усадьбе Фал.
Моррейон
1
Выкапывая корнеплоды джентиана в Случайном лесу, архивёльт Ксексамедес разгорячился от напряженных усилий. Он сбросил плащ и вернулся к работе, но Эрарк Предвестник и дьяволист Шрю заметили блеск его синей чешуи. Приблизившись тайком, они выскочили из чащи, обступив архивёльта слева и справа, и тут же набросили на его гибкую шею две петли, чтобы он не мог им ничем повредить.
С большим трудом, выслушивая сотни угроз и сдерживая сотни попыток вырваться, вывернуться и наброситься на них, два волшебника притащили Ксексамедеса в змок Ильдефонса, Бумергарт, где уже собрались исключительно возбужденные новостью чародеи Асколаиса и Альмерии.
В прошлом Ильдефонс выполнял функции Настоятеля ассоциации чародеев, и теперь взял на себя координацию судопроизводства. Прежде всего он попросил архивёльта назвать свое имя.
«Как вы прекрасно знаете, старина Ильдефонс, меня зовут Ксексамедес!»
«Да-да, – кивнул Ильдефонс. – Теперь я тебя припоминаю, хотя во время нашей последней встречи я заметил только твою спину: ты бежал со всех ног, потому что тебя изгнали обратно на Музорг. Неужели ты не понимаешь, что, вернувшись на Землю, ты тем самым навлек на себя смерть?»
«Это не так, Ильдефонс, потому что я больше не архивёльт – я вернулся в качестве иммигранта и заявляю, что снова приобрел человеческую сущность. Даже мои сородичи теперь меня презирают».
«Все это хорошо и замечательно! Тем не менее, ты нарушил действовавший ранее и продолжающий действовать запрет, – возразил Ильдефонс. – Где ты нынче поселился?»
Последний вопрос был задан как бы между прочим, и Ксексамедес ответил столь же безразличным тоном: «Я брожу то там, то сям – и с наслаждением вдыхаю сладкий воздух Земли. Насколько лучше здесь дышится, чем среди химических испарений Музорга!»
Но Ильдефонса не так-то просто было отвлечь: «Какие магические средства ты взял с собой? В частности, сколько у тебя звездоцветов?»
«Поговорим о других вещах, – предложил Ксексамедес. – С этих пор я хотел бы присоединиться к местному кругу избранных мастеров магии, в связи с чем, в качестве вашего будущего коллеги, прошу освободить меня от этих унизительных петель».
«Довольно дерзостей! – взревел нетерпеливый Хуртианц. – У тебя есть звездоцветы? Говори!»
Читать бесплатно другие книги:
