Дом Цепей Эриксон Стивен

О да, она приходила к нему. Последней ночью. Когда его вытаскивали на утренний свет, он вонял ею. Вонял ею. Истина была в глазах.

Взгляд, который она никогда не простит. Не сможет.

Месть стала зверем, выросшим в цепях. Месть — вот то, чего она вечно желает.

Месть скоро освободится.

И даже Рараку ее не остановит. Дети умрут.

«Дети умрут. Я очищу мир от их отродий, гордо глядящих паразитов, рожденный одной матерью. Разумеется, она не присоединилась к Ритуалу. В ней таился новый мир.

И ныне, наконец, я восстану вновь. Облаченная в плоть одного из ее детей, я убью мир».

Она уже видела открытие пути, тропу, чистую и манящую. Тоннель ждал, окруженный круговоротом призрачных теней.

Будет так приятно снова ходить.

Ощущать теплоту плоти и жар крови.

Вкушать пищу. Воду.

Дышать.

Убивать.

Ничего не видя и не слыша, Ша'ик зашагала вниз по склону. Равнина ждала ее, поле брани. Она заметила малазанских разведчиков на дальнем гребне — один поскакал назад, в лагерь, остальные попросту следили.

Значит, они поняли. Она знала, что так и должно быть.

Смутные, слабые крики позади. Она улыбнулась. «Конечно. Да, эти двое воинов и нашли меня. Глупо, что я в них усомнилась. Знаю, каждый встал бы на мою защиту.

Но нельзя.

Этот бой принадлежит мне. И богине».

— Войдите.

Капитан Кенеб чуть помедлил, собираясь с духом, и вошел в командный шатер.

Она надевала доспехи. Обыденное занятие — слуга помог бы но, разумеется, решать Таворе.

Но, может быть, это не совсем верно. — Адъюнкт.

— Что вам, капитан?

— Я только что из шатра Кулака. Врач и целитель прибыли сразу же, но было поздно. Адъюнкт Тавора, Гамет умер в полночь. Сосуд лопнул в мозгу — целитель считает, что сгусток ждал с той ночи, когда тот упал с коня. Я… простите…

Непримечательное сухое лицо побледнело. Он заметил, что она ухватилась за край стола. — Умер?

— Во сне.

Женщина отвернулась, глядя на разложенные на столике части доспехов. — Благодарю, капитан. Оставьте меня и пусть Т'амбер…

Снаружи раздался шум, в шатер всунулся молодой викан. — Адъюнкт! Ша'ик сошла на равнину! Она бросает вам вызов!

Долгий миг спустя Тавора кивнула. — Отлично. Забудьте последний приказ, капитан. Можете идти оба.

Кенеб жестом пригласил юношу выйти первым.

Снаружи капитан замешкался. Гамет сделал бы… или нет?

— Она будет драться с ней? — спросил викан.

Кенеб поднял голову. — Будет. Возвращайся к Темулу, парень. Так или иначе, но сегодня битва ждет всех нас.

Он поглядел в спину торопливому воину. Потом повернулся к скромному шатру в двадцати шагах слева. У полога не было стражи. Кенеб остановился перед входом. — Госпожа Т'амбер, вы внутри?

Показалась фигура в толстой кожаной одежде — доспехах, понял Кенеб с удивлением — и с пристегнутым к поясу длинным мечом. — Адъюнкт желает начать утренние упражнения?

Кенеб встретил взгляд спокойных янтарных глаз. Он казался бездонным. Капитан одернул себя. — Гамет умер ночью. Я только что известил Адъюнкта.

Взгляд женщины метнулся в сторону командного шатра. — Ясно.

— А в низине между армиями сейчас стоит Ша'ик… и ждет. Мне пришло на ум, госпожа, что Адъюнкт будет признательна за помощь с доспехами.

К его удивлению, Т'амбер отвернулась. — Не сегодня, капитан. Понимаю ваши мотивы… но нет. Не этим утром. Всего хорошего, сэр.

И она исчезла.

Кенеб пораженно замер. «Ладно, ладно. Значит, я совсем не понимаю женщин».

Он вновь поглядел на главный шатер и увидел, что Адъюнкт выходит, затягивая ремешки перчаток. Она была в полном шлеме, но забрало не опустила — слишком многие бойцы обнаруживали, что решетка опасно сужает зрение. Тавора помедлила, подняв взгляд к утреннему небу, и двинулась дальше.

Выдерживая некоторую дистанцию, он пошел следом.

Л'орик пробивался через клубящиеся тени, задевая скелетообразные ветви и спотыкаясь о выступы корней. Такого он не ожидал. Должен быть путь, проход сквозь чернолесье.

Треклятая богиня была здесь. Близко. Должна быть — если бы только найти путь…

Воздух был холоден и сыр, стволы деревьев склонились в разные стороны, словно только что случилось землетрясение. Деревья трещали под напором сильного ветра. Повсюду скользили духи, заблудшие тени; они то приближались к верховному магу, то стремглав отскакивали. Вылезали из чернозема, словно привидения, шипели над головой неловко бредущего путника.

Вот проблеск огня между деревьями.

Тяжело дыша, Л'орик побежал туда.

Это она. Огни подтвердили подозрения. Имасса в оковах Телланна, Ритуал сломан — ох, ей здесь не место, совсем не место.

Хтонические души кишели на пылающем теле — наложения мощи, скопленной ею за сотни тысяч лет. Ненависть и злоба превратили их в злобных, порочных тварей.

Болотная вода, плесень почернили руки и ноги Имассы. Мох покрыл торс, словно свалявшаяся тусклая шерсть. Веревки спутанных серых волос качались, усыпанные репьями. Из сожженных глазниц плескало живое пламя. Скуловые кости побелели, потрескались от жара.

Беззубая челюсть болталась, едва удерживаемая гнилыми полосками сухожилий и сухими мышцами.

Богиня стонала — колеблющийся, зловещий крик, не дающий времени вздохнуть. Л'орику показалось, что она с чем-то борется.

Он подошел ближе.

Она ступила в паутину лоз, эти кривые «тросы» спутали ноги и руки, змеями обвили тело и шею. Он удивился, почему не заметил этого раньше, и понял, что лозы мерцают, они то есть, то их нет — хотя в исчезновении и возникновении имеется некий ритм… и они превращаются…

В цепи.

Внезапно одна лопнула. А богиня взвыла, удваивая усилия.

Порвалась вторая, со звоном отскочив и ударившись о'ствол.

Л'орик подошел еще ближе. — Богиня! Услышь меня! Ша'ик… она недостаточно сильна для тебя!

— Моя… мое… мое дитя! Я украла ее у сучки! Моя!

Верховный маг нахмурился. «У кого? Какая сучка?» — Богиня, выслушай меня, прошу! Я предлагаю себя на замену! Понимаешь?

Еще одна цепь лопнула.

И кто-то тихо сказал сзади: — Назойливый ублюдок.

Он развернулся, но слишком поздно — широкое лезвие вонзилось меж ребер, прогрызая мучительный путь к сердцу.

Точнее, туда, где было бы сердце, окажись Л'орик человеком.

Зазубренный нож не сумел коснуться глубоко упрятанного органа и застрял у края грудины.

Л'орик застонал и упал.

Убийца вытащил нож, склонился, оттягивая голову Л'орика назад. Протянул руку с ножом…

— Забудь, дурак! — прошипел другой голос. — Она рвет цепи!

Л'орик увидел, как человек заколебался, зарычал и отошел.

Верховный маг ощущал заполняющую грудную клетку кровь. Медленно повернулся набок, чувствуя сочащуюся из раны теплоту. Новое положение дало взглянуть на богиню…

… и накинувшихся на нее ассасинов.

Колдовство сочилось из клинков, сплетения гибельной магии.

Богиня завопила, когда первый нож вонзился в спину.

Он смотрел, как ее убивают. Долгое, жестокое умерщвление. Крючки Корболо, избранные ассасины, ожидавшие в засаде, проведенные сюда Фебрилом — никто другой не одолел бы пути — и позаимствовавшие силу у Камиста Рело, Хенарас и Файэлле. Богиня отбивалась с равным упорством, скоро трое из четырех были мертвы — порваны по суставам. Но все новые цепи одолевали богиню, тянули вниз, и Л'орик наблюдал, как гаснут огни в глазницах, как духи извиваются, вдруг освободившись и жаждая бегства. Последний убийца рванулся, опуская нож словно молот. На макушку. Полуночная вспышка, взрыв отбросил ассасина. И череп и лезвие разрушились, осколки истерзали лицо и грудь Крючка. Ослепший, визжащий, он попятился, задел о корень и шлепнулся наземь.

Л'орик слышал его стенания.

Цепи наползали на тело павшей богини, пока ее не стало видно, лишь поблескивали груды черных звеньев.

Тот ветер, что тряс вершины деревьев, стих, оставив безмолвие.

Все они жаждали разрушенного садка. Этого важного приза. Но Тоблакай убил Фебрила. Убил Дераготов.

Убил Бидитала.

Что до Корболо Дома — похоже, скоро императрица лично побеседует с ним. Бедный ублюдок.

Мох под верховным магом пил жизненную силу.

Только сейчас он понял, что умирает.

Сучки затрещали неподалеку.

— Я не удивлен. Ты отослал фамильяра, да? Снова.

Л'орик вывернул голову, поднял взгляд — выдавил блеклую улыбку. — Отец.

— Не думаю, что после твоего ухода что-то изменилось в комнате.

— Полагаю, стало пыльно.

Озрик хмыкнул. — Во всей крепости, наверное. Мы там не бывали столетиями.

— А слуги?

— Я их отпустил… около тысячи лет назад.

Л'орик вздохнул: — Удивлюсь, если она еще стоит.

Озрик неспешно присел около сына, его окружало волшебное сияние Денала. — О, она еще стоит, сын. Я всегда сохраняю возможности. Некрасивая рана. Лучше исцелять медленно.

Л'орик сомкнул глаза. — Моя старая кровать?

— Да.

— Слишком короткая.

— Что же, Л'орик, жаль, что тебе не отрубили ноги.

Сильные руки охватили его, подняв без усилий.

Нелепо для мужчины такого возраста, но он ощутил покой. В руках отца.

— Ну, — сказал Озрик, — как нам убраться отсюда, во имя Худа?

Мгновение миновало.

Она споткнулась, едва удержавшись на ногах. Она моргала — за железной решеткой скопился горячий, спертый воздух. Доспехи вдруг стали неизмеримо тяжкими. Прилив паники… солнце изжарит ее в металлических тарелках…

Ша'ик замерла. Пытаясь вернуть самообладание.

«Я сама. Боги подлые… она ушла».

Она одна стояла в низине. Одинокая фигура спускалась с противоположного склона. Высокая, не спешит, походка до смешного знакома.

Гребень за спиной Таворы, все вершины изъеденных временем коралловых островков усыпаны солдатами.

Армия Откровения следит тоже, подозревала Ша'ик, но не оборачивалась.

«Она ушла. Меня… бросили.

Прежде я была Ша'ик. Теперь я снова Фелисин. А вон идет ко мне предательница. Сестра».

Она помнила, как смотрела на Тавору и Ганоэса, сражавшихся деревянными мечами. Они начинали с такой устрашающей ловкостью, орудовали клинками, словно те были невесомы. Не изменись мир — будь он прочным, как думают дети — настал бы и ее черед. Треск деревяшек, Ганоэс смеется и заботливо ее наставляет… была радость и утешение в брате, в том, как он умел обучение превратить в радость игры. Но такого шанса у нее уже не будет.

Никакого шанса, строго говоря, на возвращение хоть чего-нибудь памятного, теплого, несущего уверенность и доверие.

Нет, Тавора рассекла семью. Для Фелисин — ужасы рабства и рудников.

Однако кровь есть цепь, никогда не рвущаяся.

Тавора была в двух десятках шагов. Вытаскивала отатараловый меч.

«Пусть мы оставляем родной дом, но он нас никогда не оставит».

Ша'ик ощущала тяжесть своего оружия, запястье болело и готово было вывернуться. Она даже не заметила, как обнажила меч.

За сеткой, за щелями забрала Тавора подходила все ближе, не замедляя и не ускоряя шагов.

«Ни спешки, ни промедления. Как такое может быть? Мы не меняемся за годы. Цепь никогда не натягивалась. Никогда не провисала. Ее длина предписана. Но вес, о, вес ее всегда разный».

Она была изящной, легкой на ногу, нервирующее экономной. Она была, в этот миг, совершенной.

«Но для меня… кровь тяжела. Так тяжела».

И Фелисин начала бороться с этим внезапным, ошеломляющим весом. Попыталась поднять руки — не думая, как воспримется такой жест.

«Тавора, все хорошо…»

Громоподобный удар. Отдача сотрясла правую руку — и раздражающий вес меча вдруг пропал.

Затем что-то ткнуло ее в грудь, ошеломительный цветок холодного огня пронизал плоть, кость — и она ощутила рывок сзади, словно кто-то схватился за кольчугу и потянул — но это же острие, поняла она. Острие меча Таворы вышло, упершись в пластину доспехов на спине.

Фелисин опустила глаза, созерцая пронзивший ее меч цвета ржавчины.

Ноги подломились, и меч подался вниз под тяжестью тела.

Но она не соскользнула с длинного, покрытого пятнами куска железа.

Тело держалось, меч слишком медленно отпускал падающую на спину Фелисин.

Сквозь решетку шлема она смотрела на сестру, на фигуру за сетью черной изогнутой железной проволоки, и сеть холодно закрывала ей глаза, лаская ресницы.

Фигура подошла ближе. Чтобы твердо упереться в грудь сапогом — вес этот показался вечным — и выдернуть меч.

«Кровь.

Конечно. Вот как разрывают нерушимые цепи.

Умирая.

Я только хотела понять, Тавора, почему ты так сделала. Почему не любила меня, когда я любила тебя. Я… я думаю, это я и хотела понять».

Сапог поднялся. Но она все еще ощущала его тяжесть.

«Ох, мама, поглядела бы ты на нас…»

Рука Карсы Орлонга протянулась и схватила Леомена, не дав упасть. Подтянула ближе. — Слушай, друг. Она мертва. Бери свои племена и уходи.

Леомен поднял руку, проводя по глазам. И выпрямился. — Мертва, да. Прости, Тоблакай. Не так было надо. Она… — лицо его исказилось, — она не знала как сражаться…

— Верно, не знала. И теперь она мертва, и с ней богиня Вихря. Кончено, друг. Мы проиграли.

— Хуже чем ты думаешь, — застонал, вырываясь, Леомен.

В низине Адъюнкт смотрела на труп Ша'ик. Обе армии на гребнях — молчали. Карса нахмурился. — Малазане не веселятся.

— Нет, — рявкнул Леомен, оглядываясь на поджидавшего с лошадями Корабба. — Похоже, они ненавидят свою сучку. Мы едем в И'Гатан, Тоблакай…

— Но не я, — буркнул Карса.

Друг его замолчал и кивнул, не оборачиваясь. Влез на коня. Взял из руки Корабба поводья и только сейчас глянул на Тоблакая. — Будь счастлив, друг.

— И ты, Леомен Молотильщик.

— Если Л'орик вернется оттуда, куда подевался, скажи ему… — Голос затих, Леомен пожал плечами. — Позаботься о нем, если потребуется.

— Ладно, хотя не думаю, что мы свидимся.

Леомен кивнул. Сказал Кораббу: — Передай вождям, чтобы рассеяли племена. Прочь из Рараку как можно скорее…

— Прочь из Святой Пустыни, Леомен? — спросил Корабб.

— Слуха лишился? Ладно. Да-да. Прочь. Будь со мной на западной дороге — древней, что идет напрямую.

Корабб отсалютовал, развернул коня и уехал.

— И ты, Тоблакай. Прочь из Рараку…

— Да, но только когда закончу. А ты езжай — офицеры скачут к Адъюнкту. Они начнут атаку…

— Тогда они дураки. — Леомен сплюнул.

Карса проследил, как уезжает приятель, и подошел к своему коню. Он устал. Раны болели. Но некоторые дела не окончены и нужно обо всем позаботиться.

Теблор вспрыгнул на спину Ущерба.

Лостара спускалась по склону, потрескавшаяся почва осыпалась под ногами. Рядом шагал Жемчуг, тяжело дыша под весом связанного, похожего на мешок Корболо Дома.

Тавора все еще одиноко стояла в низине, в нескольких шагах от трупа Ша'ик. Но внимание ее было приковано к укреплениям Собакодавов и единственному стягу, поднявшемуся над вершиной центрального вала.

Стягу, у которого не было права появиться здесь. Вовсе не было.

Знамя Колтейна. Крылья клана Вороны.

Лостара подумала, кто же установил его и где взял, но решила выбросить это из головы. Но правды не отвергнешь. Все они мертвы. Собакодавы. И Адъюнкт даже рукой ради этого не пошевелила.

Тут она скривилась, вспомнив собственную трусость. Снова и снова уходит от мыслей слишком горько-ироничных. Путь к долине оказался кошмарным, Куральд Эмурланн залил весь оазис, тени воевали с духами, песня вздымалась и падала, пусть неслышная, но вполне ощутимая для Лостары. Песня, все еще усиливающаяся.

Но в основе всего… Простой грубый факт.

Они опоздали.

Появились как раз чтобы увидеть, как Тавора выбивает оружие из руки Ша'ик и вонзает меч прямо в нее… «назови ее, Лостара Ииль, проклятая трусиха. Ее сестра. Вонзает в сестру. Вон там. Все кончено, как ни отводи глаза».

Она не поглядит на Жемчуга, не заговорит. Да и он молчит.

«Мы связаны, этот человек и я. Я не просила. Не хотела. Но мне не уйти никогда. О, прости меня Королева…»

Достаточно близко, чтобы видеть лицо Таворы под шлемом — выражение суровое, почти гневное — когда та повернулась к ним.

Офицеры не особенно спешили вниз.

Будет время, сообразила Лостара, для приватной беседы.

Они с Жемчугом встали в шести шагах.

Коготь швырнул Корболо Дома на землю. — Очнется нескоро, — сказал он, глубоко вздохнул и отвел глаза.

— Что вы здесь делаете? — спросила Адъюнкт. — Потеряли следы?

Жемчуг не смотрел на Лостару. Он попросту покачал головой. Пауза… — Мы ее нашли, Адъюнкт. С глубоким сожалением… Фелисин мертва.

— Уверены?

— Да, Адъюнкт. — Он помялся и добавил: — Одно могу сказать наверняка, Адъюнкт. Умерла она быстро.

Сердце Лостары готово было разорваться от тихих слов Жемчуга. Сжав челюсти, она встретила взор Адъюнкта и медленно кивнула.

Тавора еще один долгий миг смотрела на них, потом опустила голову. — Что ж, полагаю, в этом есть милость.

Она вложила меч в ножны, отвернулась и пошла навстречу офицерам.

Чуть дыша, слышно только для Жемчуга Лостара произнесла: — Да, полагаю, есть…

Жемчуг резко дернулся. — Вот и Тене Баральта. Седлай его, милая. — Он подошел к телу Ша'ик. — Садки вполне свободны… надеюсь. — Согнулся и бережно поднял ее, снова поглядев на Лостару: — Да, бремя более тяжкое, нежели тебе может показаться.

— Нет, Жемчуг, мне не показалось. Куда?

Улыбка Когтя вонзилась в сердце. — Вершина холма… ты знаешь где.

Лостара кивнула: — Отлично. А потом?

— Убеди их уходить из Рараку. Как можно скорее. Когда закончу… — он заколебался.

— Приходи и найди меня, Жемчуг, — проворчала она. — Или я буду искать тебя.

Блеск жизни в усталых глазах. — Найду. Обещаю.

Поняв, что мужчина глядит куда-то ей за плечо, Лостара обернулась. Таворе оставалось еще шагов двадцать до конных офицеров, уже остановившихся. — Что такое, Жемчуг?

— Просто смотрю как она… уходит. Выглядит такой…

— Одинокой?

— Да. Очень подходящее слово. Увидимся, милая.

Она ощутила за спиной дыхание садка, а потом вернулась дневная жара. Лостара сунула пальцы за пояс и принялась поджидать Тене Баральту.

Бывший командир захочет труп Ша'ик. Трофей дня. Он будет в ярости. — Ну, — пробормотала она, — тем хуже.

Кенеб наблюдал, как она приближается. Ни следа торжества, которого он ожидал. Нет, она выглядит утомленной, словно ее уже захватил упадок духа — последствие каждой битвы, смертельная тишина разума, зовущая к мрачным раздумьям, поднимающая сонм вопросов, на которые нет ответов.

Она вложила меч, не вытерев, и кровь Ша'ик просочилась в щели ножен.

Тене Баральта проскакал мимо — наверное, забрать тело Ша'ик. Если он что-то и сказал Адъюнкту на ходу, та не отреагировала.

— Кулак Блистиг, — проговорила подошедшая Тавора. — Шлите разведку в лагерь Собакодавов. И выделите охрану — Коготь притащил нам Корболо Дома.

«Ах, вот что за ноша была у того человека». Кенеб глянул на место недавнего поединка. Там над связанным телом изменника-напана оставалась одна женщина, а Тене Баральта, похоже, распекал ее за что-то с коня. Но даже на таком расстоянии нечто подсказывало Кенебу: от грубости Баральте не будет никакого проку.

— Адъюнкт, — сказал Нил. — Нет нужды разведывать позиции Собакодавов. Все они мертвы.

Тавора нахмурилась: — Объясните.