Дом Цепей Эриксон Стивен
Лостара Ииль вылезла из земляного колодца и прищурилась, пытаясь пробить взглядом полумрак. Позади в скудном свете звезд виднелась пустыня, блеклый, чуть мерцающий песок. Но впереди… темнота проглотила оазис и развалины города в нем. Недавно она слышала далекий грохот, едва различимые крики, но сейчас вернулась тишина.
А воздух стал очень холодным. Поморщившись, Лостара проверила оружие и встала.
— Не шевелись, — промурлыкал голос справа, с двух шагов.
Она дернула головой и скривилась еще сильнее. — Если ты прибыл наблюдать, Котиллион, то здесь мало что увидишь. Я разбудила Жемчуга, но он почти не ругался, хотя голова болела. Он где-то там…
— Да, там, подруга. Но уже возвращается… потому что может ощутить, что будет.
— Что будет. Такое страшное, что ты прячешься за моей спиной?
Окутанный тенью бог пожал плечами. — Бывают времена, когда разумно посоветовать сделать шаг назад… и обождать. Сама Святая Пустыня ощутила близость древнего врага и встанет навстречу, если нужно будет. Еще опаснее, что проявляется присвоенный богиней фрагмент Куральд Эмурланна. Богиня создает портал, врата — такие мощные, чтобы поглотить оазис целиком. Значит, она тоже вступила игру ради бессмертного сердца Рараку. Ирония в том, что ей манипулирует бог гораздо умнее, и он заберет фрагмент себе, назовет своим Домом Цепей. Так что видишь, Лостара Танцовщица Теней, мудрее нам будет остаться именно здесь. Ночью в этом месте воюют миры.
— Какое дело нам с Жемчугом, — возразила она, щурясь во тьму. — Мы пришли ради Фелисин…
— И вы ее нашли, но она тебе не доступна. И Жемчугу. Пока что…
— Тогда нужно ждать, когда освободится путь.
— Да. Я и советовал терпение.
Тени взвились, шипя над песком, и бог пропал.
Лостара хмыкнула, буркнув: — И тебе доброй ночи. — Натянула поплотнее плащ и приготовилась ждать.
К нему крались ассасины с арбалетами. Фебрил убивал одного за другим по мере приближения — сонмом наиболее мучительных заклинаний. Теперь колдовская сеть говорила, что больше никого нет. Да, Корболо Дом и Камист Рело заняты другим — их осадили призраки и того хуже, агенты Малазанской Империи.
Кровавые тропы пересекали паутину тут и там, оставляя его слепым и глухим, но пока что… поблизости ничего опасного. Вскоре оазис за его спиной станет кошмаром, вырвавшимся в суровую реальность; противники, занятые угрозами более насущными, забудут про Фебрила.
До зари всего два звона, но позади тьма окутала оазис, в восточном небе блестят одинокие звезды. Поистине все идет идеально.
Света звезд оказалось достаточно, чтобы Фебрил ощутил падающую тень.
— Тебя я всегда недолюбливал, — пророкотал голос сверху.
Фебрил с визгом попытался поднырнуть.
Но был без усилий оторван от земли.
Согнут.
Перелом позвоночника прозвучал в морозном воздухе ночи как звонкий щелчок.
Карса Орлонг отбросил труп Фебрила. Мгновение глядел на звезды, потом глубоко вдохнул, стараясь очистить разум.
Сухой голос Уругала скрипел в черепе. Голос и воля шаг за шагом отгоняли его от оазиса.
Ложный бог племени Урид желает, чтобы Карса Орлонг… исчез.
Его настойчиво отталкивают… от того, что грядет, что должно случиться в оазисе.
Но Карса не любит, когда его отталкивают.
Он снял меч с колец перевязи и сжал обеими руками, опустил острие к земле. Заставил себя повернуться к оазису.
Тысяча призрачных цепей туго натянулись за спиной и рванули.
Теблор чуть слышно застонал и склонился вперед. «Я хозяин цепей. Я, Карса Орлонг, не сдаюсь никому. Ни богам, и мною сраженным душам. Теперь я иду вперед и либо цепи прекратят сопротивление, либо лопнут.
И еще я оставил коня привязанным в каменном лесу».
Двойной вой разорвал ночной воздух над оазисом, внезапный и яростный, как треск молний.
Карса Орлонг улыбнулся. «Ага, они пришли».
Поднял острие меча чуть выше и рванулся.
Не годится — выяснилось тут же — цепям рваться. Натяжение вдруг ослабло и, пусть на одну только ночь, сопротивление воле Тоблакая прекратилось.
Он перебежал гребень и спустился по склону, снова оказываясь в полутьме.
Кулак Гамет лежал на койке, пытаясь дышать через сдавившую горло тяжесть. Гром заполнил голову, барабанные волны боли растекались из точки чуть сверху правого глаза.
Боль, какой он еще не испытывал, перекатила его набок — койка трещала и скрипела, пока он мучительно блевал на пол. Однако пустой желудок не принес облегчения от пытки в черепе.
Глаза были открыты, но кулак ослеп.
Голова болела и раньше, каждый день после падения с лошади. Но никогда ничего вот такого.
Он со стонами скатился и койки и застыл на четвереньках — голова повисла, тело пронизывают волны судорог.
«Нужно двигаться. Нужно действовать. Что-то. Как-то.
Мне нужно…»
Время тьмы. Он вспомнил себя и обнаружил, что стоит у выхода. Отягощенный доспехами, на руках латные перчатки, на голове шлем. Боль стихала, сменяемая холодной пустотой.
Ему нужно выйти. Ему нужен конь.
Гамет вышагал из шатра. Женщина — стражник подскочила, но он взмахом руки отослал ее и поспешил к стойлам.
«Скакать. Туда. Пора».
Он держал ремень седла, ждал, когда конь выдохнет, чтобы застегнуть на еще одно отверстие. Умный конь. Из конюшен Паранов, конечно. Быстрый и наделенный легендарной выносливостью. Не терпящий неумех, всегда готовый оспорить главенство всадника, но этого и ожидают от хорошей породы.
Гамет сел в седло. Было приятно снова поскакать. На скорости земля проносилась мимо — он проехал задний вал, обогнул круглый островок и направился в низину.
Там увидел три фигуры на гребне и подумал, что ничего странного нет. Они — то, что будет. Эти трое.
Нил, Нетер. Парнишка Гриб.
Мальчик повернулся к осадившему коня Гамету. Кивнул: — Виканы и малазане на флангах, Кулак. Но ваша атака придется на сам лагерь Собакодавов, — и показал пальцем.
Пехота и конница скапливалась на дне, двигаясь в густом полумраке. Гамет расслышал тихий лязг доспехов, ощутил стук бесчисленных подков. Увидел знамена и штандарты, уныло повисшие, рваные.
— Скачите к ним, Кулак.
Он отдал честь ребенку и вогнал пятки в бока коня.
Черные и тронутые ржавчиной латы, забрала шлемов и резные пластины, короткие метательные копья и ромбовидные щиты, топот множества сапог — он ехал вдоль колонны, оценивая пехотные роты.
Потом его окружило крыло кавалерии. Один всадник подъехал ближе, шлем с крыльями дракона повернулся… — Ты с нами, солдат?
— Не могу, — ответил Гамет. — Я Кулак. Я должен командовать.
— Не этой ночью, — возразил воин. — Сражайся на нашей стороне, ведь ты солдат. Помнишь старые битвы? Когда все, что требовалось — беречь товарища рядом? Такой будет и нынешняя ночь. Оставим командование лордам. Скачи с нами к свободе. И славе.
Поток возбуждения охватил Гамета. Пропала головная боль. Он ощутил, как кровь стала огнем в мышцах. Этого он хочет. Да, хочет именно этого.
Гамет выхватил меч, тот издал резкий на таком холоде звук.
Скрытый шлемом товарищ засмеялся. — С нами, солдат?
— Да, друг.
Они доехали до края усеянного камнями спуска, помедлили, отыскивая место в строю. Затем широкий клин помчался в атаку. Копыта выбивали искры из булыжников.
Собакодавы еще не подняли тревоги.
«Глупцы. Они проспали всё. А может, колдовство приглушило звуки наших приготовлений. Ах да, Нил и Нетер. Они еще там, на дальнем гребне низины».
Ротный знаменосец был в нескольких рядах коней. Гамет щурился, удивляясь невиданному знамени. Было в нем, пусть рваном и грязном, нечто от хундрилов. Значит, клан Горячих Слез — что имеет смысл, ведь его соратники в таких древних доспехах. Архаичных и почти сгнивших, так вернее. «Слишком долго лежали в сундуках, их проела моль и другие паразиты, хотя бронза прочна, пусть в пятнах и царапинах. Думаю, нужно будет потом поговорить с командиром…»
Холодные рассудочные мысли, пока конь гордо грохотал копытами наравне со всеми. Гамет глянул вверх, увидев край низины прямо впереди. Высоко поднял длинный меч, издал оглушительный клич.
Клин перетек через гребень и ринулся в ничего не подозревавшие ряды Собакодавов, все еще сидевших в окопах.
Вопли со всех сторон, но странно приглушенные, почти неслышные. Звуки битвы, но как бы за лигу отсюда, донесшиеся с ветром. Гамет взмахнул мечом, скрестил взор с Собакодавом, увидел ужас в глазах. Он видел открытые рты, но ни звука из них, словно пески поглотили все, впитали звук так же алчно, как кровь и желчь.
Масса перевалила через окопы, почерневшие клинки взлетали и рубили. Вал к востоку захватили виканы. Гамет увидел развевающиеся знамена и ухмыльнулся. Ворона. Глупый Пес. Хорек.
С непроницаемо черного неба скопищами спускались бабочки, чтобы пировать на кровавых останках в траншеях.
От восточных валов донеслись разрывы морантских припасов, заставив мрачно содрогнуться саму землю, и Гамет заметил, что там идет резня. Тусклая панорама, словно он смотрит на стену, на изображение вечной битвы древних полчищ.
Они явились за Собакодавами. За мясниками безоружных малазан, солдат и гражданских, упрямых и беглецов, отчаявшихся и беспомощных. За Собакодавами, погубившими сердца свои изменой.
Бой продолжался, но был он до странного неравным. Казалось, враги лишились способности организовать защиту. Они попросту помирали в окопах или пытались бежать, но делали лишь несколько широких шагов. Пронзенные копьями и дротиками. Стоптанные копытами.
Гамет понимал их ужас, с неким удовольствием созерцал страх на лицах, когда он и его товарищи несли смерть.
Теперь он слышал песню битвы, то сильнее то слабее, как волны на галечном пляже, но постепенно нарастающую — до недалекого пика. «Скоро. Да, нам нужна песня. Мы долго ждали такой песни. Чтобы прославить наши деяния, нашу борьбу. Нашу жизнь и нашу смерть. На нужен был собственный голос, чтобы духи наши могли маршировать, маршировать вечно.
На бой.
На войну.
Хранить эти стены из хрупкого кирпича и песка. Оборонять сухие как кости гавани и мертвые города, сиявшие когда-то отражениями жизни в теплом мелком море.
Даже память нужно защищать.
Даже память».
Он сражался бок о бок с темными товарищами-воинами и постепенно полюбил их, стойких бойцов. Когда наконец воин в драконьем шлеме подъехал и натянул удила, Гамет отсалютовал мечом.
Всадник снова засмеялся. Поднял забрызганную кровью руку в перчатке и поднял забрало — показав лицо темнокожей женщины. Глаза, ошеломительно синие, среди ранних морщин жителей пустыни.
— Есть еще! — крикнул Гамет, но даже в собственных ушах звук показался исходящим издалека. — Еще враги! Мы должны скакать!
Зубы смеющейся женщины сверкнули белым. — Не с племенами, друг мой! Они сородичи. Битве конец — утром другие будут проливать кровь. Мы едем к своим берегам, солдат… а ты с нами?
Он видел в ее глазах отнюдь не профессиональный интерес.
— С вами.
— Оставишь друзей, Гамет уль» Паран?
— Ради вас — да.
Улыбка и раздавшийся смех похитили душу старика.
Последний взгляд на насыпи не уловил движения. Виканы уехали на восток, лишь одинокая ворона кружила над головами. Малазане на западе отошли. Исчезли бабочки. В окопах Собакодавов в предрассветный час остались лишь мертвецы.
«Месть. Она будет рада. Она поймет и будет рада.
Как и я.
До свидания, Адъюнкт Тавора».
Корик не спеша присел рядом, глядя на северо-восток и словно пытаясь открыть, что же приковало внимание Скрипача. — Что это? — спросил он вскоре. — На что смотрите, сержант?
Тот вытер глаза. — Ни на что… на то, что смысла не имеет.
— Утром в бой не идем, верно?
Сержант поднял глаза, всмотрелся в суровое лицо молодого сетийца, желая прочитать что-то… он сам не знал, что. Через миг вздохнул, пожав плечами. — Слава битвы, Корик, живет только в голосе барда, в плетении словес сказителя. Слава принадлежит призракам и поэтам. То, что ты слышишь, о чем мечтаешь, вовсе не то, что будет в жизни. Сотри различие, парень, и тебе грозит беда.
— Вы были солдатом всю жизнь, сержант. Если не ради утоления жажды, зачем вы здесь?
— У меня нет ответа, — признался Скрипач. — Думаю… наверное, меня сюда призвали.
— Та песня, которую слышит Бутыл?
— Да-а.
— Что она значит? Песня?
— Быстрый Бен ответил бы получше, думаю. Но мое нутро шепчет одно и то же. Сжигатели Мостов возвысились, парень.
Корик сделал охранительный жест и чуть отодвинулся.
— Ну, по меньшей мере, мертвые среди них. А мы, остальные, только… притворяемся. В вашем смертном мире.
— Значит, ждете, что скоро помрете?
Скрипач хмыкнул: — Так надолго не загадываю.
— Хорошо, потому что нам наш сержант по нраву.
Сетиец ушел. Скрипач снова вперился в далекий оазис. «Надеюсь, парень, ты поймешь». Он щурил глаза, но темнота мешала видеть. «Там что-то творится. По ощущениям… словно сражаются друзья. Почти слышу звуки этой битвы. Почти».
Внезапно двойной вой разорвал ночь.
Скрипач уже вскочил. — Дыханье Худа!
Улыба взвизгнула: — Боги, да что это?!
«Нет. Не может быть. Но…»
И тогда тьма над оазисом начала меняться.
Шеренга конных воинов скакала впереди, поднимая пыль; лошади стучали копытами и мотали головами, охваченные тревогой и страхом.
Леомен, что был рядом, поднял руку, остановив отряд, и подозвал Корабба. Они поехали к встречающим.
Матток приветственно кивнул: — Нам не хватало тебя, Леомен…
— Мой шаман впал в беспамятство, — прервал его Леомен. — Предпочел забытье ужасу. Что такое в оазисе, Матток?
Вождь сотворил суеверный жест. — Рараку проснулась. Восстали духи, воспоминания самой Пустыни.
— А кто их враг?
Матток покачал головой: — Измена за изменой, Леомен. Я вывел своих воинов из оазиса и встал между Ша'ик и малазанами. Хаос захватил все остальное…
— Значит, ответов у тебя нет.
— Боюсь, битва уже проиграна…
— Ша'ик?
— Книга со мной. Я дал клятву ее сохранять.
Леомен нахмурился.
Ерзающий в седле Корабб смотрел на север и восток. Неестественная тьма охватила оазис. Казалось, она клубится, словно населенная живыми тварями, крылатыми тенями и призрачными демонами. А по земле шагали массы солдат. Корабб содрогнулся.
— В И'Гатан? — спросил Леомен.
Матток кивнул. — Со своим племенем. Оставляю тебе почти девять тысяч воинов в полное распоряжение.
Однако Леомен потряс головой: — Битва будет для Собакодавов, Матток. У меня не остается шансов. Нет времени полностью изменить тактику. Позиции определены — она ждала слишком долго. Ты не ответил, Матток. Что с Ша'ик?
— Богиня все еще держит ее. Даже ассасины Корболо Дома не могут к ней добраться.
— Напан должен был знать, что так случится, — буркнул Леомен. — И запланировал… что-то еще.
Матток качнул головой: — Мое сердце разорвалось сегодня ночью, друг.
Леомен внимательно всмотрелся в него и кивнул. — Значит, до И'Гатана, Матток.
— Ты едешь к Ша'ик?
— Должен.
— Скажи ей…
— Скажу.
Матток кивнул, не замечая избороздивших впалые щеки слез. Резко выпрямился в седле. — Когда-то Дриджна принадлежала нам, Леомен. Племенам этой пустыни. Пророчества Книги вышиты на куда более древней коже. Книга на самом деле была историей, сказанием об откровении пережитом, а не о грядущем…
— Знаю, друг мой. Храни же Книгу бережно и езжай с миром.
Матток развернул коня к западному тракту. Сердитый жест, и всадники помчались за ним в сумрак.
Леомен долго глядел на них.
Вой разодрал воздух.
Корабб увидел, что командир внезапно оскалил зубы, сверкая глазами на темноту впереди. Словно два зверя готовятся к драке. «Духи подлые, что нас ждет?»
— К оружию! — рявкнул Леомен.
Отряд загрохотал по дороге, которую Корабб, кажется, проезжал уже бесконечное число раз.
Чем ближе они оказывались к оазису, тем тише двигались, словно темнота пожирала все звуки. Вой не повторялся и Корабб уже гадал, был ли он реальным. Может, это не живое горло. Иллюзия, крик, замораживающий…
Авангард попал в засаду, из коней и людей торчали древки стрел. Крики, падающие воины, бьющие копытами кони. Сзади колонны лязг мечей о щиты.
Собакодавы!
Каким-то образом Корабб выехал из давки. К нему кто-то метнулся, Корабб закричал, поднимая оружие.
— Это я, чтоб…
— Леомен!
Конь командира был убит. Леомен протягивал руку.
Корабб втащил его на спину коня позади себя.
— Скачи, Бхилан! Скачи!
Кавалеристы в черных латах проломили низкую стену, размахивая тяжелыми топорами.
Быстрый Бен взвизгнул и присел, уворачиваясь.
Калам с руганью последовал его примеру. Тело связанного Корболо Дома дергалось на плечах. Он рухнул на землю рядом с колдуном — копыта сверкнули, с них сыпались песок и куски штукатурки…
И тяжелая кавалерия куда-то делась.
Калам спихнул Дома со спины и повернулся к Быстрому Бену. Сверкнул глазами: — Что это были за ублюдки, Худа ради?
— Лучше нам на время залечь, — поморщился колдун, протирая от грязи глаза. — Рараку выпустила своих духов…
— Это они поют? Голоса прямо внутри моей головы…
— И моей, дружище. Скажи, ты не разговаривал недавно с таноанскими Странниками Духа?
— С кем? Нет. Зачем бы?
— Вот затем, чтобы слышать. Если бы песня сплеталась вокруг древних духов, мы бы ее не слышали. Мы вообще ничего бы не слышали. Сейчас нас рубили бы на кусочки. Калам, таноанская песня принадлежит Сжигателям Мостов.
«Чего?»
— Неужели ты не задумался, где причина, а где следствие? Таноанец украл нашу историю и создал песню — но чтобы песня возымела эффект, Сжигатели должны были умереть. Как боевая часть. Ну, так и стало. Кроме нас с тобой…
— И Скрипача. Стой! Скрип что-то рассказывал о Страннике Духа в Эрлитане.
— Должен был быть прямой контакт. Пожатие рук, объятия или поцелуй…
— Ублюдок-сапер. Помню, он что-то скрывал. Поцелуй? Напомни, чтобы я поцеловал Скрипа при встрече — этого поцелуя он вовек не забудет…
— Что бы и где бы ни случилось, — сказал Бен, — Сжигатели Мостов ныне возвысились.
— Возвысились? Что бы это значило, ради Королевы?
— Будь я проклят если знаю, Калам. О таком еще не слышал. Целая боевая часть — да таких прецедентов не было.
— Кроме, разве что, Т'лан Имассов.
Глаза колдуна сузились. — Интересная мысль, — промурлыкал он. И вздохнул. — Так или иначе, духи Рараку восстали от звуков песни. На битву. Но не только — клянусь, я видел виканское знамя около траншей Собакодавов.
— Ну, может, Тавора извлечет пользу изо всего…
— Тавора ничего не знает, Калам. У нее ведь отатараловый меч. Возможно, ее маги что-то чуют, но опустившаяся на оазис тьма заглушает все.
Калам крякнул. — А новостей получше не расскажешь?
— Тьма есть волшебство. Помнишь, как Аномандер Рейк появлялся, открывая свой садок? Эту тяжесть, дрожь земли, невозможное давление?
— Не говори мне, что идет Сын Тьмы…
— Надеюсь, нет. То есть я не думаю. Он занят. Потом объясню. Нет, это что-то более… гм, примитивное.
— Тот вой. — Калам вдруг охрип. — Два пса, Быстрый Бен. Я сам на них наткнулся. Как Гончие Теней, но еще хуже…
Колдун пялился на него.
— Хватит, Быстрый. Не люблю этот взгляд. Я ушел, потому что напустил на них пригоршню азаланских демонов. Они псов не остановили, но дали мне время для спокойного отступления.
Брови Быстрого Бена торжественно поднялись. — Пригоршня демонов, Калам? И где же ты недавно побывал?
— Не только тебе есть о чем рассказать.
Колдун осторожно привстал, выглядывая из-за разрушенной стены. — Псы Тьмы, говоришь. Дераготы, значит. Так кто сломал их цепи, интересно?
— Типичное дело! — бросил Калам. — Есть ли что, чего ты не знаешь?
— Немногое, — шепнул колдун. — Например, что псы здесь делают?
— Ну, пока мы не на их пути, меня мало…
— Нет, ты не понял. — Быстрый Бен кивнул в сторону пространства за стеной. — Что они делают ЗДЕСЬ?
Калам застонал.
Колючая шерсть дыбом поднялась над странно покатыми тяжелыми плечами. Толстые короткие шеи, широкие плоские морды, напряженные мышцы. Черна кожа в рубцах, глаза, пылающие полным отсутствием света.
Величиной с дикую лошадь, но гораздо грузнее, они шагали, опустив головы к мощеной площади. Псы чем-то походили на гиен или равнинных медведей. Смесь ловкости, хитрости и наглой жестокости.
Они замедлили шаги, замерли, обнюхивая воздух.
Они пришли разрушать. Вырывать жизнь из плоти, насмехаться над недавними владыками мира, сокрушать всех, кто стоит на пути. Этот мир нов для них. Нов, но и очень стар. Произошли перемены. Мир великой пустоты, где друзья и враги равно жаждут рвать глотки.
Все не так, как было. Дераготы чувствовали неуверенность.
Они пришли разрушать.