Дом Цепей Эриксон Стивен
Но медлили.
Видя того, кто пришел и встал перед ними на другом конце площади.
Медлили. Колебались.
Карса Орлонг зашагал вперед. Обратился к ним голосом тихим, но грозным. — Хозяин Уругала наделен… амбициями. Грезит о господстве. Но теперь он понимает и потому не желает связываться с вами. — И Теблор улыбнулся. — А я желаю.
Оба пса отступили и начали расходиться.
Карса улыбался. «Вам здесь не место». — Позволите пройти? Я утомился от чужаков. Помните Тоблакаев, твари? Но они размякли. Цивилизовались. Попали в ловушки глупого мира. Так ослабли, что не устояли перед Т'лан Имассами, не устояли перед Форкрул Ассейлами и Джагутами. А теперь не могут устоять даже перед работорговцами — натийцами.
Требуется пробуждение, друзья. Вспомните Тоблакаев, если это вас утешит. — Он шагнул между двумя псами, словно принимая приглашение пройти.
Псы атаковали.
Как он и ожидал.
Карса низко присел, отклоняясь влево и поднимая над головой тяжелый меч. Острие скользнуло влево, навстречу нападающей бестии.
Поразив ее в грудь.
Прочная кость грудины хрустнула, но не была пробита; кончик меча прорезал алую дорожку вдоль ребер.
Карса вскочил вслед оружию, ноги толкнули плечо вперед, чтобы ударить зверя в шею.
Челюсти лязгнули прямо над затылком Тоблакая. Столкновение заставило воина и пса содрогнуться.
Задетые мечом ребра сломались.
Другие челюсти ухватили правую ногу Карсы над коленом. Он взлетел над землей. Был отброшен в сторону, но пес не разжал челюстей. Меч выпал из рук.
Зубы скрипели по кости, клыки рвали мышцы. Второй пес наседал на Карсу, дико тряся захваченную ногу, пока первый ковылял в сторону, хромая на переднюю лапу и теряя кровь.
Карса не пытался освободиться от зверя, желавшего изжевать ему колено. Нет, он сумел опереться на другую ногу, надавил на пса, охватывая плечи.
И приподнял, зарычав. Задние лапы дергались в слепой панике. Он оторвал зверя от земли.
Тот разжал челюсти. Карса бросил тварь на спину. Плиты мостовой затрещали, поднялся столб пыли.
Теблор опускался на колени, удушая извивающегося пса, обеими руками сжав ему горло.
В ответ раздавалось бешеное рычание.
Клыки впились в руки, челюсти яростно сжимались, отрывая кожу и мясо.
Карса отпустил руку и ударил пса под челюсть.
Мышцы чуть не рвались от столкновения двух нечеловеческих сил.
Лапы царапали тело Карсы, когти прорывали кожаную одежду, но Теблор не ослаблял натиска. Сильнее и сильнее… вторая рука давила навстречу первой…
Лапы дергались дико, панически.
Карса услышал и ощутил скрежещущий хруст, когда плоская морда ударилась о камни.
Из горла вырвался странный, плачущий звук.
Воин отвел правую руку, сжимая кулак, и вогнал животному в глотку.
Сокрушая трахею.
Лапы спазматически дернулись и застыли под нелепыми углами.
Карса с ревом отпрянул, таща тварь за шею, и еще раз с размаху ударил кулаком. Громкий треск, поток крови и слюны.
Он встал, пошевелил плечами. Волосы были все в поту и крови. Взглянул на другого пса.
От него оставался лишь кровавый след.
Карса, хромая, подобрал меч и пустился по блестящей дорожке.
Калам и Быстрый Бен медленно распрямились за низкой стеной, не отрывая глаз от спины воина-великана.
Тени клубились в темноте. Словно плашовки, они собрались над остовом Дерагота — и тут же разлетелись, словно пришли в ужас.
Калам размялся и, держа в руках кинжалы, подошел к псу.
Быстрый Бен двинулся следом.
Они осмотрели изуродованный труп.
— Колдун…
— А?
— Давай бросим напана и сбежим отсюда.
— Блестящий план.
— Только что придумал.
— Мне очень нравится. Отлично, Калам.
— Я всегда говорил, Быстрый, что я не просто красавчик.
Двое повернулись и, не обращая внимания на сочащиеся из разбитого садка Куральд Эмурланн тени, вернулись туда, где оставили Корболо Дома.
— Друг?
Геборик уставился на четырехглазого неуклюжего демона, который выпрыгнул на тропу. — Если бы мы встречались, демон, я наверняка запомнил бы.
— Полезное объяснение. Брат Л'орика. Он лежит на поляне в двадцати шагах слева. Сомнение, уточнение. В пятнадцати шагах. Твои ноги почти такие же короткие, как мои.
— Веди к нему.
Демон не пошевелился. — Друг?
— Более — менее. У нас есть общие недостатки.
Тварь дернула плечами. — С некоторым сомнением. Идем.
Геборик вслед за прыгающим демоном отправился в окаменевший лес, и улыбка его становилась все шире.
— Жрец с руками тигра. Иногда. А иногда руки человека светятся бездонно-зеленым. Впечатлен. Эти тату весьма изящны. Озадаченно. Полагаю, мне трудно было бы порвать твое горло. Даже от безумного голода, что всегда со мной. В размышлении. Гнусная сегодня ночь. Призраки, ассасины, садки, безмолвные битвы. Неужели в вашем мире никто никогда не спит?
Они выбрались на небольшое расчищенное место.
Доспехи Л'орика были запятнаны сухой кровью, но он казался вполне здоровым. Сидел скрестив ноги, закрыв глаза, и размеренно дышал. На пыльной земле была разложена Колода Драконов.
Геборик с кряхтеньем сел напротив верховного мага. — Не знал, что ты балуешься с ними.
— Никогда, — пробормотал Л'орик. — Не балуюсь. Колода обрела Владыку, и этот Владыка только что благословил Дом Цепей.
Глаза Геборика широко раскрылись. И прищурились. Он неспешно кивнул: — И пусть боги содрогаются. Он сделал, что сделал.
— Знаю. Теперь Увечный Бог так же связан, как и остальные.
— В игре, да, хотя так долго был вне. Я уже гадаю, не пожалеет ли он однажды о своей ставке.
— Он желает фрагмент Куральд Эмурланна и готов ударить, хотя шансы сейчас хуже, чем были на закате.
— Как так?
— Бидитал мертв.
— Хорошо. Кто?
— Тоблакай.
— Ох. Нехорошо.
— Но Тоблакай, полагаю я, стал Рыцарем в Доме Цепей.
— Чертовски неудачно… для Увечного. Тоблакай не склонится ни перед кем. Его не уговоришь. Он опровергнет любые предсказания…
— Он уже успел проявить свои наклонности, Руки Духа, и это, может быть, погубит нас всех. Но я в то же время начинаю верить, что он будет единственной нашей надеждой. — Л'орик открыл глаза и взглянул на Геборика. — Недавно прибыли две Гончих Тьмы — я смог ощутить их присутствие, но близко не подошел. Отатарал и сама окутавшая их тьма…
— И зачем Тоблакаю вставать на их пути? Ладно, я сам отвечу. Потому что он Тоблакай.
— Да. Думаю, он уже встал.
— И?
— И в живых остался один Дерагот.
— Боги помогите, — шепнул Геборик.
— Тоблакай его преследует.
— Скажи, что привело сюда псов? Что сорвал Тоблакай, кому помешал?
— Карты говорят двусмысленно, Дестриант. Возможно, ответ еще не определен.
— Руки Духа, уведи Фелисин отсюда. Серожаб вас сопроводит.
— А ты?
— Я должен идти к Ша'ик. Нет, не говори ничего. Знаю, что вы с ней были близки — пусть не самым лучшим образом, но близки. Но вскоре смертной девушки не будет. Богиня готовится пожрать ее душу, сейчас, пока мы беседуем — и когда это случится, возврата не будет. Твоя знакомая, юная малазанка прекратит существовать. Значит, идя к Ша'ик, я иду не к девушке, но к богине.
— Но зачем? Ты так предан идее апокалипсиса? Хаосу и разрушению?
— Нет. Я задумал кое-что иное. Я буду говорить с богиней, прежде чем она поглотит душу Ша'ик.
Геборик долго смотрел на мага, пытаясь понять, что нужно Л'орику от мстительной, безумной богини.
— Есть две Фелисин, — пробормотал Л'орик, снова прикрыв глаза. — Спаси ту, которую сможешь, Геборик Легкокрылый.
— Однажды, — прорычал Геборик — я точно узнаю, кто ты таков.
Верховный маг улыбнулся. — Ты найдешь столь простую истину — я сын, проживший долгую жизнь без надежды сравняться с отцом. Со временем это объяснит все, что нужно знать. Иди. Дестриант. Сторожи ее крепко.
Призраки поворачивались, роняя ржавую пыль с доспехов, и отдавали честь проходившему мимо Карсе. «По крайней мере они», подумал он, «без оков».
Кровавый след вел его в путаницу руин, в заброшенную часть города — сплошные неудобные каморки, ямы и опасно накрененные стены. Он уже чуял зверя. Близко… похоже, загнан в угол.
Или, скорее, как подумал он, нашел отличное место для засады.
Если бы мерная капель крови не выдавала место укрытия…
Карса отводил взор от залитого чернильными тенями входа в узкий переулок чуть спереди и справа. Начал шагать неуверенно, словно от боли и тревоги. Он не совсем притворялся. Кровь на руках стала липкой и могла помешать надежному захвату клинка.
Тени рвали темноту, словно вступившие в войну стихийные силы, однако темнота отступали. Приближается заря, понял Карса.
Он оказался напротив переулка.
И пес атаковал.
Карса прыгнул, изворачиваясь над землей и прорезая мечом арку в воздухе.
Кончик коснулся шкуры, однако атака вынесла зверя за спину Карсы. Пес приземлился на одну лапу, та подломилась — пес упал на плечо и перекатился.
Карса встал и повернулся.
Зверь уже был в полуприседе, снова готовый напасть.
Ворвавшийся в переулок конь удивил и пса, и Тоблакая. Паникующее животное неслось слепо — это стало очевидным, когда оно врезалось в Гончую.
Двое всадников вылетели из седла, угодив на спину пса.
Пес упал от силы удара. Конь дико взмахивал копытами, коротко всхрапывая, словно легкие его парализовало. Позади когти пса скребли мостовую, пока тот пытался встать.
Карса с рычанием рванулся, вонзая меч в холку зверя.
Тот завизжал и бросился на Тоблакая.
Карса отпрыгнул, не выпуская из рук меча.
Кровь обильно текла из раны на горле — пес стоял на трех лапах, дрожа, голова опускалась. Он кашлял алым на камни мостовой.
Из теней выскочила фигура. Шипастый шар на конце кистеня просвистел в воздухе, с грохотом угодив в голову зверя. Второй удар с явственным треском проломил толстый череп.
Карса подошел ближе. Пес наконец-то свалился с ног.
Леомен и Карса поспешили прикончить его, стоя с двух сторон. Дюжина ударов, и пес умер.
Корабб Бхилан Зену'алас выбрел на улицу, держа сломанный меч.
Карса вытер кровавую кашу с клинка и сверкнул на Леомена глазами. — Мне твоя помощь не требовалась! — рявкнул он.
Леомен ухмыльнулся: — А мне твоя — очень.
Жемчуг вылез из рва, пополз по куче трупов. После вполне изящного умерщвления Хенарас дела шли все хуже и хуже — «качусь под гору, и яма впереди много глубже этой траншеи». Бесчисленная стража, потом армия духов с вполне вещественным оружием в руках. Голова все еще болит от поцелуя Лостары… «проклятая баба, я только подумал, что раскусил…»
Его резали и рубили всю дорогу через проклятый лагерь. Теперь он брел по развалинам почти вслепую.
Темнота впереди расходилась, словно рваная тряпка. Куральд Эмурланн открывался цветом смерти, и оазис стал его темным сердцем. Под гнетом выброса магической силы лучшее, что он мог — идти не падая.
Но если Лостара еще в порядке, они смогут извлечь из событий нечто ценное…
Он помедлил у края ямы, в которой ее оставил. Никакого движения. Они или залегла, или ушла. Жемчуг подошел ближе. «Ненавижу такие ночи. Ничто не идет по плану…»
Нечто твердое ударило его в висок. Он упал, почти потеряв сознание, лицо вжалось в холодную грязную почву.
Голос пророкотал сверху: — Это за город Малаз. Но ты мне еще должен.
— После Хенарас? — пробубнил Жемчуг. Каждое слово поднимало крошечную тучку пыли. — Это ты мне задолжал.
— За нее? Не стоило и считать.
Что-то тяжело упало рядом. И застонало.
— Хорошо, — вздохнул Коготь (новая пыль, Вихрь в миниатюре). — Значит, я снова должен.
— Рад, что ты согласен. Ну, шуми погромче. Твоя милашка придет проверить… рано или поздно.
Жемчуг слушал, как затихают шаги. Две пары ног. «Думаю, колдун не был настроен болтать.
Со мной.
Похоже, меня крепко посрамили».
Связанная туша рядом снова застонала.
Жемчуг невольно улыбнулся.
На востоке порозовело небо. Ночь кончилась.
Глава 26
В тот день Рараку вздымается.
XXXIV.II.1.81 «Слова пророчества», Книга Откровений Дриджны
Богиня Вихря когда-то была яростной бурей ветра и песка. Стеной, окружившей молодую женщину, прежде известную как Фелисин из Дома Паран, а потом ставшую Ша'ик, Избранной, главной правительницей Армии Откровения.
Фелисин было именем матери. Она дала его приемной дочери. А сама потеряла имя. Хотя иногда, в глубочайшие часы ночи, в сердце порожденной ею непроницаемой тишины… удается мельком заметить ту девушку, какой она была прежде. Мутное отражение в металлическом зеркале. Круглощекая и румяная, широкая улыбка и ясные глаза. Дитя, которую обожал брат, всегда готовый подбрасывать ее на колене, как на брыкливом коне — визг страха и восторга наполнял комнату.
Ее мать имела дар видений. Всем было известно. Признанная истина. Младшая дочь мечтала, что однажды найдет этот талант в себе.
Но дар пришел лишь вместе с богиней, злобной и ужасной тварью, чья душа иссохла, став бесплодней любой пустыни. Ша'ик осаждали видения мутные и непрочные. Они, сумела понять Ша'ик, не рождены талантом. Они — порождения страха.
Страха богини.
Ныне стена Вихря сократилась, отступила, ушла из внешнего мира, чтобы бушевать под загорелой кожей Ша'ик, в венах и артериях, крениться на волнах, отуплять разум.
О, сила там была. Горькая от древности, желчная и недружелюбная. То, что ее питало, несло кислый вкус измены. Пронзающей сердце, очень личной измены. Всё это должно было давно исцелиться, онеметь, стать тугой тканью рубца. Но злобное наслаждение поддерживало рану, питало лихорадочное гниение, пока не осталась лишь ненависть. Ненависть к… кому-то, ненависть столь ветхая, что не имеет лица.
В моменты холодного понимания Ша'ик видела богиню насквозь. Безумная, дошедшая до такого ожесточения, что никакое преступление, никакая измена не заслужила столь жестокой реакции. Пропорции искажены. С самого начала. Отсюда догадка: склонность к безумию уже была, темные пороки пятнали душу, сумевшую прогрызть себе путь к возвышению.
Шаг за шагом мы идем по ужасающим тропам. Бредем по краю немыслимой бездны. Спутники ничего не замечают. Мир видит ровное место. Шаг за шагом, как все — и внешне, и даже внутренне. Вот разве что напряжение, шепот паники… Смутное отупение, угрожающее равновесию.
Фелисин, ставшая Ша'ик, научилась это понимать.
Ибо сама прошла таким путем.
Ненависть сладкая, как нектар.
«Я зашла в бездну.
Я так же безумна, как богиня. Вот почему она меня избрала. Мы родственные души…
Так за какой уступ я цепляюсь так отчаянно? Почему твержу себе, что спасение еще возможно? Что могу вернуться… снова найти место, где нет безумия, где нет смущения.
Место… детства».
Она стояла в главном зале, позади служащее троном кресло — холодные подушки, сухие подручники. Она стояла пленницей чужих доспехов. Она почти видела богиню, желающую объять ее со всех сторон — не материнскими объятиями, нет, вовсе нет. Эти объятия ее удушат, лишат всякого света, последних проблесков самосознания.
Эго заковано в ненависть. Внутрь не заглянуть, да и наружу почти не выглянуть. Ее походка — шатания, напряженные и неловкие, песня ржавых застежек и скрипучих ремешков. Ее зубы блестят в тенях, но это улыбка трупа.
«Фелисин Паран, смотрись же в зеркало — к своей погибели».
Снаружи прокрался первый свет зари. И Ша'ик потянулась к шлему.
Л'орик уже различал позиции Собакодавов, вершины рвов и мощеные пандусы. Ни движения в сером свете зари. Странно, хотя и не удивительно. Прошедшая ночь самого закаленного солдата заставит бояться взгляда в небо, не позволит вылезти из укрытия к обыденным хлопотам нового дня.
И все же было в окопах нечто странное.
Он зашагал вдоль гребня туда, где Ша'ик расположила передовой пост, чтобы следить за битвой. У верховного мага ломило кости. Мышцы стонали от боли при каждом шаге.
Он молился, чтобы она была там.
Молил богиню услышать его слова, его предупреждение и, наконец, его предложение.
Все повисло на грани. Тьма была побеждена… как-то. Он удивился, но времени на бесполезные раздумья не было. Исковерканный фрагмент Куральд Эмурланна пробуждается и богиня готова прибыть, потребовать его себе. Создать трон. Пожрать Рараку.
Призраки еще кишели в тенях, воины и солдаты десятков давно погибших цивилизаций. С необычным оружием, тела скрыты странными латами, лица милосердно утаены резными забралами. Они пели, хотя таноанская песнь стала задумчивой, траурной, звуча тихо как вздохи ветра. Подъемы и падения, речитатив, наводивший на Л'орика ужас.
За кого они будут драться? Зачем они здесь? Чего хотят?
Песня принадлежит Сжигателям Мостов. Но, похоже, сама Святая Пустыня взяла ее себе, переняла множество эфирных голосов. Каждая душа, падшая в битвах бесконечной истории пустыни, явилась ныне сюда.
На грань.
Он был уже у подножия холма Ша'ик. Там и тут стояли, горбясь, воины пустыни в охряных телабах — копья подняты, на железных остриях блестит роса. Солнце пробилось на восточный горизонт. Справа от Л'орика строились отряды кавалерии Маттока. Кони плясали, беспокойные ряды постоянно сбивались. Верховный маг не мог разглядеть самого Маттока — как не мог, осознал он внезапно и покрылся холодным потом, разглядеть и знамен родного племени воеводы.
Услышав топот коней, он обернулся, увидев Леомена, одного из его офицеров и Тоблакая.
Тоблакай скакал на джагском жеребце, огромном и великолепном в природной дикости. Животное двигалось размеренно, очень подходя усевшемуся ему на спину гиганту.
А гигант был не в лучшей форме. Чудесным образом исцеленный, но еще не оправившийся от ужасных ран. Багровые руки изглоданы. Ногу погрызли некие злобные, чудовищные челюсти.
За конем Тоблакая влачились какие-то предметы, подскакивая на концах цепей. Глаза Л'орика выпучились, когда он понял, что это.
Карса убил Дераготов. Забрал головы.
— Л'орик! — прохрипел Леомен, натягивая удила. — Она наверху?
— Не знаю, Леомен Молотильщик.
Все трое спешились. Л'орик заметил, что Тоблакай бережет раненую ногу. Это сделали челюсти пса. И тут он увидел каменный меч за спиной великана. «Ага, это действительно он. Думаю, Увечный Бог сделал ужасную ошибку…
Боги, он убил Дераготов».
— Где прячется Фебрил? — спросил Леомен, пока все четверо поднимались по склону.
Тоблакай ответил: — Мертв. Забыл тебе рассказать обо всем. Я его убил. И Бидитала убил. Убил бы Руки Духа и Корболо Дома, да не смог найти.
Л'орик потер рукой лоб, и ладонь стала сырой, маслянистой, хотя он видел свое дыхание в холодном воздухе.
Тоблакай неумолимо продолжал: — Когда я пошел в шатер Корболо, нашел Камиста Рело. Его умертвили. Как и Хенарас.
Л'орик опомнился. Сказал Леомену: — Ты получил приказы Ша'ик? Разве твое место не среди Собакодавов?
Воин хмыкнул: — Может быть. Мы как раз от них.
— Все мертвы, — вмешался Тоблакай. — Перебиты в ночи. Призраки Рараку утомились, хотя никто не решился им сопротивляться. — Он грубо хохотнул. — Руки Духа мог бы тебе сказать: у меня есть свои призраки.
Л'орик споткнулся, схватил Леомена за руку. — Перебиты? Все?!
— Да, Верховный Маг. Удивительно, что ты не знал. Но у нас еще есть воины пустыни. Еще можно одержать победу, но не здесь, не сейчас. Значит, нужно убедить Ша'ик уйти…
— Невозможно, — отрезал Л'орик. — Богиня идет, она почти здесь. Слишком поздно, Леомен. Еще немного, и будет поздно для всего…
Они оказались на вершине.
И там стояла Ша'ик.
В шлеме и доспехах, спиной к ним. Смотрела на юг.
Л'орику захотелось плакать. Ибо он увидел то, чего не могли видеть спутники. «Я не вовремя. О боги подлые…» — Тут он скакнул вперед, портал садка засверкал вокруг — и маг пропал.
Богиня не потеряла памяти. О нет, ярость вылепила подобия воспоминаний, каждая подробность насмешливо отчетлива и подобна реальности, как деревья каменного леса. И она могла заботиться о них, лелея ненависть как любовную песню, наслаждаясь близким, неизбежным убийством — хотя тот, кто навредил ей, если не мертв, то оказался в таком месте, что потерял всякое значение.
Ненависть — вот всё, что имеет значение. Ее гнев и ее слабости. О, другие в племени игрались так очень долго. Тела в мехах скользили от хижины к хижине, когда лето зажигало звезды, и сама она не раз раздвигала ноги перед чужим мужем или рьяным неуклюжим юнцом.
Но сердце ее было отдано одному мужчине, мужу. Этот закон свят.
Ох, он был таким ранимым. Руки следовали за чувствами, создавая запретное подобие другой женщины, там, в потаенных местах. Он привык сжимать руками свое сердце и дарить другой — не вспоминая о той, что когда-то уже получила его сердце.
Другая, что даже не подарила ему в ответ свое сердце — уж она позаботилась, все эти злые слова и решительные обвинения… Хватило, чтобы ту изгнали навеки.
Но не раньше, чем сучка убила всех родичей, кроме одного.
Глупый, тупой мужчина, отдавший любовь такой женщине.
Ярость не умерла в Ритуале, не погибла, когда ее — слишком израненную, чтобы ходить — отсекли от Обета и бросили в месте вечной тьмы. Каждый любопытствующий дух, что слышал рыдания и подползал, сочувствуя… что ж, они питали ее голод, она забирала их силу. Слой за слоем. Ибо они тоже были слишком глупыми, тупыми, неуверенными в себе и готовыми тратить силы на бесполезную чепуху. А у нее была цель.
Дети кишат на поверхности мира. Но кто их мать? Никто иная, как изгнанная ею сука.
А их отец?
Читать бесплатно другие книги:
