Дом Цепей Эриксон Стивен
Его принудят к работе. Однако он не хочет работать. Значит, это наказание, придуманное, чтобы согнуть дух воина, а со временем и сломать его. Его ждет судьба сюнидов.
«Но этого не будет. Я урид, не сюнид. Им придется меня убить, как только поймут, что покорить меня не удалось. Итак, вот истина. Показав свой нрав, я никогда не увижу освобождения из фургона.
Торвальд Ном говорил о терпении — добродетели пленных. Уругал, прости меня, ибо я должен присягнуть их правилам. Я должен показать, будто поддался».
Но он тут же понял, что это не сработает. Малазане слишком умны. Их не обдуришь внезапной, необъяснимой покорностью. Нет, нужно придумать другой вид обмана.
«Делюм Торд. Ты будешь моим поводырем. Твоя потеря — дар мне. Ты прошел этим путем, показал мне все шаги. Я проснусь, я буду сломанным. Но сломается не дух, а разум».
Да, ведь малазанский сержант ударил его очень сильно. До сих пор шея скручена на сторону. Дыхание какое-то неровное, в груди боль. Он старался медленно расслабиться, отвлекаясь от гудения нервов.
Теблоры жили сотни лет, не зная о растущем числе — и опасности — низменников. Границы, некогда оборонявшиеся с упорной настойчивостью, оказались брошенными, открылись ядовитым влияниям юга. Карса понял, что необходимо понять истоки морального падения. Сюниды не считались сильнейшими, но они все же были Теблорами — то, что сразило их, способно сразить все кланы. Принять истину трудно, но забыть о ней — значит ступить на прежний путь, путь ошибок.
Придется признать заблуждения. Палк, его дед, оказался не таким уж славным воителем, как сам о себе рассказывал. Вернись Палк с правдивыми известиями, все узнали бы об опасности. Надвигается медленное, но неумолимое завоевание. Шаг за шагом. Война против Теблоров, в которой будут осаждать не только земли, но и дух. Может быть, таких предупреждений было бы достаточно для объединения племен.
Он размышлял, и тьма сгущалась в разуме. Нет. Падение Палка куда глубже; его величайшее преступление — не ложь, а нехватка мужества. Он оказался неспособным освободиться от ограничений, сковавших жизнь Теблоров. Правила поведения, узко определенные ожидания — прирожденный консерватизм, при котором несогласные сокрушаются, изгоняются — вот что лишило деда смелости.
«А вот моего отца, похоже, нет».
Фургон снова содрогнулся под ним.
«Я видел в твоем неверии слабость. В нежелании участвовать в бесконечных, гибельных играх гордыни и самолюбия — видел трусость. Но все же… что именно ты сделал, чтобы оспорить наши пути? Ничего. Ты спрятался, ушел в себя — ты высмеивал мои достижения, мое рвение…
Готовя к этому вот мигу.
Отлично, Отец. Я как наяву виду блеск удовлетворения в твоих глазах. Но скажу вот что: ты только ранил своего сына. У меня и так достаточно ран».
Уругал пребудет с ним. Все Семеро будут с ним. Их сила защитит его от слабостей, поразивших дух Теблоров. Однажды он вернется к своему народу, он уничтожит привычные законы. Он объединит Теблоров, и они пойдут за ним маршем — вниз, к людям.
До этого мгновения… все, что случилось с ним и что случится — всё это только приготовления. Он станет орудием возмещения, и враги сами заточат его.
«Похоже, слепота поразила обе расы. Да, правота моих слов будет доказана».
Так думал он, когда сознание снова уплыло прочь.
Пробудили его возбужденные голоса. Было темно, в воздухе висел запах лошадей, пыли и свежей пищи. Фургон не двигался; он расслышал, кроме голосов, звуки разнообразной людской деятельности, а также журчание реки.
— Ага, снова пришел в себя, — сказал Торвальд Ном.
Карса открыл глаза, но не пошевелился.
— Это Кулвернова Переправа, — продолжал дарудж, — и народ бушует, узнав новости с юга. Ладно, ладно, бушует слабо, если учесть размеры городка. Помойная яма, отбросы натийского народа, который и сам по себе не подарок… Но даже малазанская рота возбуждена. Видишь ли, только что пала Крепь. Большая битва, много магии, Отродье Луны отступает — похоже, летит в Даруджистан. Возьми меня Беру, хотелось бы быть дома, переплывать озеро. Какое зрелище было бы! Рота, разумеется, сетует, что не попала на битву. Идиоты. Но что взять с солдат…
— Почему бы нет! — бросил Шип. Фургон чуть накренился, когда малазанин влез внутрь. — Ашокский полк заслужил чего-то получше, чем ловля бандитов и работорговцев.
— А ты из Ашокского полка? — спросил Торвальд.
— Да. Мы все чертовы ветераны.
— Так почему вы не на юге, капрал?
Шип скорчил рожу и отвел сузившиеся глаза. — Она нам не верит, вот почему, — пробормотал он. — Мы с Семиградья, и сука нам не верит.
— Извини, — сказал Торвальд, — но если «она» — я так полагаю, это Императрица — вам не верит, тогда почему отсылает назад? Разве Семиградье не на грани мятежа? Если есть шанс, что вы измените, почему бы не оставить вас на Генабакисе?
Шип сверкнул глазами: — Зачем я вообще с тобой говорю, вор? Ты можешь быть одним из ее шпионов. Даже Когтем.
— Если так, капрал, ты со мной слишком плохо обходишься. Эту подробность я обязательно упомяну в рапорте — самом секретном, том, что пишу в полном секрете. Тебя как звать — Шип? Это вроде «занозы», да? Ты назвал Императрицу сукой…
— Заткнись, — прорычал малазанин.
— Я слышал предельно ясно, капрал.
— Тебе показалось, — прорычал Шип и спрыгнул с фургона.
Торвальд Ном помолчал. — Карса Орлонг, ты можешь мне объяснить, почему этот тип отрицает очевидное?
Карса тихо сказал: — Торвальд Ном, слушай внимательно. Воин, который был со мной, Делюм Торд — его ударили по голове. Череп треснул, вытекла мыслекровь. Разум его ушел и не нашел обратной дороги. Он остался беспомощным, слабым. И меня ударили по голове, мой череп треснул, вытекла мысле…
— А мне казалось, это были слюни.
— Тихо. Слушай. Отвечай шепотом. Я дважды просыпался и ты заметил…
Торвальд прервал его, пробормотав: — Что твой разум не нашел дороги или как там. Я это заметил? Ты бормочешь бессмысленные слова, поешь детские песенки и тому подобное. Ладно. Отлично. Я подыграю тебе — с одним условием.
— Каким условием?
— Когда ты сумеешь бежать, освободишь и меня. Можешь считать меня мелочью, но, уверяю…
— Очень хорошо. Я, Карса Орлонг из Урида, даю слово.
— Чудно. Люблю формальные клятвы. Эта звучала как настоящая.
— Она и есть. Не насмехайся надо мной, или я тебя убью, как только освобожусь.
— Ах, я вижу, ты угрожаешь. Похоже, придется взять еще одну клятву…
Теблор зарычал от нетерпения, но затем сдался: — Я, Карса Орлонг, не убью тебя после освобождения, если ты не дашь повода.
— Разъясни природу означенного повода…
— Даруджи все такие?
— Список не должен быть изматывающе длинным. Под «поводом» мы будем понимать, скажем, попытку убийства, измену и, конечно же, насмешки. Можешь придумать еще?
— Слишком много болтаешь.
— Ну, здесь мы ступаем в очень серую, очень зыбкую тень. Тебе так не кажется? Вопрос культурных различий…
— Думаю, Даруджистан мне придется завоевать в первую очередь.
— А я подозреваю, что малазане тебя обгонят. А ведь мой любимый город никогда не был завоеван, хотя содержать собственную армию для него слишком дорого. Боги не только сочувственно следят за ним, но, похоже, пьют в его тавернах. Так или иначе… тсс, кто-то пришел.
Застучали сапоги. Карса следил, прикрыв глаза. Сержант Корд появился в поле зрения, долго смотрел на Торвальда Нома. — Ты совсем не похож на Когтя, — пробурчал он наконец. — Но, может быть, в том все и дело.
— Наверное.
Голова Корда начала поворачиваться в сторону Карсы; тот полностью закрыл глаза. — В себя не приходил?
— Дважды. Но только пускал слюни и скулил словно зверь. Думаю, вы повредили ему мозг, если допустить, что у него был мозг.
Корд хмыкнул: — Может, это к лучшему. Только как бы не помер. Да, о чем я?
— Торвальд Ном, Коготь.
— Точно. Отлично. Даже если так, мы будем принимать тебя за бандита, пока не докажешь, что ты совсем другое дело. Поплывешь на отатараловые рудники со всеми. Если ты Коготь, лучше объявить об этом до отплытия из Генабариса.
— Но учти, — улыбнулся Торвальд, — что в мои задачи может входить маскировка под узника отатараловых рудников.
Корд нахмурился, выругался и покинул фургон.
Они слышали, как он кричит: — Заводите треклятый воз на паром! Быстрее!
Колеса заскрипели, волы замычали.
Торвальд Ном вздохнул, прислонился головой к стенке, сомкнул глаза.
— В опасные игры играешь, — пробормотал Карса.
Дару открыл один глаз: — Игры, Теблор? Да, но не те игры, о которых ты думаешь…
Карса хмыкнул, выражая отвращение.
— Не суди поспешно…
— Не буду, — отвечал воин. Волы втянули повозку на деревянные сходни. — Моими поводами будут попытка убийства, измена, насмешки и если ты окажешься каким-то там «когтем».
— А болтовня?
— Кажется, ее я смогу выдержать.
Торвальд не спеша склонил голову к плечу. Ухмыльнулся: — Согласен.
Странным образом, необходимость изображать безумца больше всего помогала Карсе сохранять здравый ум. Лежать дни, недели на спине, прикованным к днищу фургона — такой пытки Теблор раньше и вообразить не мог. Паразиты ползали по телу, покрыв его зудящими укусами. Он знал, что звери в лесах иногда бесятся от черных мух и гнуса; теперь он понял, почему это случается.
В конце каждого дня его омывали ведром холодной воды; возчик, старый вонючий натиец, кормил его, становясь на колени и черпая из почерневшего котелка густую похлебку из каких-то семян. Широкая деревянная ложка вливала в горло Карсы горячую похлебку и проталкивала жилистое мясо. Губы, язык и нёбо Теблора покрылись ожогами — кормление происходило слишком часто, и плоть не успевала исцеляться.
Кормление тоже стало пыткой. Впрочем, потом Торвальду Ному удалось уговорить возчика и взять эту задачу в свои руки. Он заботился, чтобы похлебка успевала остыть. Ожоги зажили через несколько дней.
Теблору удавалось сохранить силу мышц, ибо каждую ночь он напрягал и расслаблял их. Однако неподвижные суставы жестоко болели, и с этим он ничего не мог поделать.
По временам воля его ослабевала, мысли уплывали назад, к демонице, которую он с товарищами освободил. Женщина — Форкасаль провела под тяжелым камнем невообразимое число лет. Она смогла обеспечить себе некоторую подвижность; нет сомнений, она находила утешение, когда удавалось еще немного поцарапать камень. Но все же Карса не мог понять, почему она не сошла с ума и не умерла.
Мысли о ней заставляли его ощутить смирение, и дух слабел, как слабело прикованное тело с плечами, разодранными в кровь о грубые доски, в грязной одежде, бесконечно мучимое слизнями и гнусом.
Торвальд говорил с ним, словно с ребенком или зверьком. Утешительные слова, успокоительные интонации… «проклятая многоречивость» стала чем-то совсем иным, и Карса держался за нее, сражаясь с нарастающим отчаянием.
Слова кормили его, не давали разуму умереть от истощения. Они мерили течение дней и ночей, обучали языку малазан, передавали описания мест, мимо которых проезжал отряд. После Переправы был город побольше, Нинсанский Ров, где толпа детей влезла в повозку, пиная Теблора и тыкая в него палками, пока Шип не прогнал их. Там пересекали другую реку. Дальше был Мелимост; за ним, через семнадцать дней, Карса увидел над головой арку ворот Тениса — она проплыла сверху, фургон загрохотал по мостовой, слева и справа виднелись дома в три и даже в пять этажей. Повсюду звуки людской жизни — низменников тут было больше, чем Карса мог вообразить.
Тенис был портом, его пирсы вздымались из вод восточного берега Малинского моря, в котором вода насыщена солью, как в источниках на границах Ратида. Однако Малинское море не было густым, мутным прудом. Оно было слишком большим: путь до Малинтеаса занял четыре дня и три ночи.
При переноске на борт корабля Карсу впервые подняли — вместе с днищем — и это оказалось новым видом мучений, ведь цепи приняли всю его немалую тяжесть. Суставы дали о себе знать, заставляя Карсу кричать без перерыва — пока кто-то не залил в глотку обжигающую жидкость. Она заполнила желудок, и разум померк.
Очнувшись, он обнаружил, что днище привязали вертикально к тому, что Торвальд назвал «главной мачтой». Даруджа приковали рядом, обязав ухаживать за Карсой.
Корабельный лекарь втер мази в опухшие суставы Карсы, ослабив боль. Но явилась новое страдание: у Теблора заломило голову.
— Плохо тебе? — шепнул Торвальд. — Это называется похмельем, друг. В тебя влили целый мех рома. Счастливый ублюдок. Конечно, половину ты выблевал, что помогло мне сохранить приличия и не лизать палубу. А теперь нам надо найти укрытие, иначе мы прожаримся на солнце и будем бредить. Поверь, ты уже набредил за двоих. К счастью, это был теблорский язык, а его на борту не понимают. Да, мы на время разошлись с капитаном Добряком и его солдатиками. Они на другом корабле. А кстати, кто такая Дейлис? Нет, не говори. Ты перечислил много страшных вещей, которые намерен сотворить с этой Дейлис — или это он? Надеюсь, за время плавания к Малинтеасу ты освоишься в море, что хоть как-то подготовит тебя к ужасам Менингальского Океана. Надеюсь.
Есть хочешь?
Команда — по большей части из малазан — обходила Карсу стороной. Остальные заключенные были заперты в трюме, но днище повозки не пролезло в люк, а капитан Добряк строго приказал не отвязывать Карсу при любых обстоятельствах, невзирая на явное его слабоумие. Это не признак недоверия, тихо объяснял Торвальд, а всего лишь знаменитая осторожность капитана (ее считают излишней даже солдаты). Действительно, притворство Карсы увенчалось успехом — он превратился в безобидную скотину: ни проблеска разума в тусклых глазах, дикая улыбка, все признаки полного распада сознания. Гигант, прежде воин, стал хуже ребенка — так пусть его утешает скованный бандит Ном, любитель болтать без умолку.
— Когда-то им придется отвязать тебя от телеги, — прошептал дарудж ночью, когда корабль шлепал по волнам в Малинтеас. — Но, возможно, не раньше прибытия на рудники. Терпи, держись, Карса Орлонг — если ты еще слышишь меня, в чем даже я стал сомневаться. Ты еще в здравом уме, не так ли?
Карса издал тихое мычание. Иногда он сам сомневался. Некоторые дни совершенно пропали, стали слепыми пятнами памяти. Такое ощущение оказалось для него самым страшным в жизни. Держаться? Он не знал, сможет ли.
Город Малинтеас казался соединением трех разных городов. В полдень корабль вошел в гавань, и Карса от мачты смог увидеть всю панораму. Три огромных форта главенствовали над тремя холмами, и средний находился дальше от моря, чем два других. Каждая крепость имела особую архитектуру. Левая — приземистая, грубая, скучная, сложенная из золотисто — оранжевого известняка, под лучами солнца казавшегося грязным и запятнанным. Центральная крепость, едва видимая за дымкой над крышами и улицами нижнего города, была старой и менее солидной; стены домов, купола и башни раскрашены охрой. Форт справа был построен на краю покрытого трещинами и дырами, утеса, и море кипело у подножия, среди валунов и обрушенных скал. Некоторое время назад стены крепости повредили камнями с корабельных баллист — глубокие вмятины окружали лучи трещин, одна из квадратных башен покосилась и угрожающе осела наружу. Однако над стенами развевались ряды знамен.
Вокруг каждой из крепостей и по низинам теснились здания, по стилю подражавшие ближайшей твердыне. Границы были обозначены широкими, но ломаными проспектами; разные стили смотрели друг на друга на всем протяжении улиц.
Карса заключил, что здесь живут три племени.
Корабль пробирался сквозь скопище рыбачьих лодок и купеческих судов. Торвальд Ном встал, хрустя цепями, и яростно поскреб неопрятную бороду. Блеснул глазами на город. — Малинтеас, — вздохнул он. — Натийцы, генабары и коривийцы, плечом к плечу. И что мешает им вцепиться в глотку друг дружке? Только малазанский наместник и три роты Ашокского полка. Видишь ту полуразваленную крепость? Это после войны натийцев с коривийцами. Весь натиложский флот заполнил гавань и принялся метать камни; они так заняты были, что не заметили прибытия малазанских сил. Даджек Однорукий, три легиона Второй Армии, Сжигатели Мостов и два Верховных Мага. Вот все, что было у Даджека, но к исходу дня натийский флот сел на илистое дно, генабарская королевская линия была вырезана прямо в кроваво-красном замке, а крепость коривийцев сдалась добровольно.
Корабль входил в док за широким каменным пирсом; моряки сновали на палубе.
Торвальд улыбнулся: — Все к лучшему, можешь сказать ты. Насильственное умиротворение и так далее. Однако городской кулак скоро лишится двух рот из трех. Разумеется, подкрепления уже выделены. Но когда? Сколько? Видишь, дорогой Теблор, что бывает, когда твое племя слишком разрастается? Внезапно простейшие дела становятся запутанными, неуправляемыми. Смута просачивается словно туман, все бродят слепо и тупо.
Из-за левого плеча Карсы раздался хриплый голос. На виду показался лысый офицер с узких штанах; он смотрел на гавань, кривя рот в кислой ухмылке. — Вожак бандитов разглагольствует о политике. Не сомневаюсь, исходя из личного опыта — он ведь руководил дюжиной буйных висельников. И почему ты разговариваешь с этим безмозглым дубом? Ах, ох, это же благодарный и не имеющий ничего против слушатель!
— Ну, вы правы, — согласился Торвальд Ном. — Вы старший помощник? Я тут гадал, сэр, долго ли мы встанем в Малинтеасе?
— Ты гадал, вот как? Чудно. Позволь объяснить ход событий на два ближайших дня. Первое. Ни один заключенный не сойдет с палубы. Второе. Мы возьмем на борт два взвода Второй роты. Третье. Мы плывем к Генабарису. Там вас выводят, и мы свободны.
— Я чувствую в вас беспокойство, сэр, — сказал Торвальд. — Тревожитесь за безопасность Малинтеаса?
Голова моряка медленно повернулась. Он окинул даруджа взглядом и хмыкнул: — Ты, говорят, можешь быть Когтем. Что ж, если так, припиши в рапорт вот что: в Малинтеасе Багряная Гвардия, поднимает коривийцев на бунт. В темных местах стало опасно, патрули ходят не менее чем по два взвода. А теперь две трети отправлены домой. Ситуация в Малинтеасе скоро взорвется.
— Императрица, без сомнений, не оставит без внимания мнения своих офицеров, — отвечал Торвальд.
Глаза старпома сузились. — Так и должно быть.
Он отошел и закричал на группу матросов, отлынивающих от работы.
Торвальд дернул себя за бороду, подмигнул Карсе: — Багряная Гвардия. Вот это настоящая проблема. Для малазан, то есть.
Дни пропали. Карса пришел в сознание, когда днище бешено задергалось под ним. Суставы жгло огнем, цепи щелкнули, натягиваясь под его весом. Его понесло по воздуху — телегу подвесили на стропы, сверху скрипели деревянные балки. Вокруг колыхались канаты, снизу что-то кричали. Над головой чайки летали между мачтами и реями. На вантах повисли матросы, с любопытством глядя на Карсу.
Стропы зазвенели, и лица зевак стали уменьшаться. Руки людей ухватились за края тележного днища, не давая ему раскачиваться. Нижний конец чуть опустился, и он смог осмотреться.
Перед ним средняя и носовая палубы большого корабля, на них кишат грузчики и носильщики, матросы и солдаты. Повсюду груды припасов, их спускают в разверстые люки.
Нижний край днища заскрежетал по палубе. Крики, суета… Теблор ощутил, как днище снова поднялось и закачалось, верхний конец ударился о мачту. Примотав платформу веревками, рабочие чуть отошли и стали пялиться на Карсу.
Он улыбался.
Сбоку донесся голос Торвальда: — Да, зловещая улыбка, но он безобидный, уверяю вас. Не нужно тревожиться. Или вы такие суеверные?..
Раздался треск, и тело Торвальда упало рядом с Карсой. Кровь текла из разбитого носа. Дарудж слепо моргал, но не пытался подняться. Над ним встала здоровенная фигура. Мужчина не особо высокий, но плотный, с тускло — синей кожей. Он поглядел на поверженного бандита, обвел взором кольцо моряков.
— Это называется вонзить нож да повернуть, — прорычал он по-малазански. — Он поймал каждого из вас, дурачье. — Тут мужчина снова посмотрел на Торвальда Нома: — Еще одна такая шуточка, заключенный, и я прикажу прибить твой язык к мачте. Если ты и твой великан еще меня побеспокоите, я прикую тебя рядом и брошу обоих за борт. Кивни, если понял.
Утирая кровь с лица, Торвальд помотал головой.
Синекожий сурово поглядел на Карсу: — Сотри улыбку с рожи или тебя поцелует нож. Чтобы есть, губы не нужны. А каторжанам будет все равно.
Тупая улыбка осталась на лице Карсы, как приклеенная.
Лицо мужчины потемнело. — Ты слышал…
Торвальд робко поднял руку. — Капитан, сэр, как вас величать? Он не понимает вас — у него мозги отшибло.
— Босан!
— Сэр?
— Заткни ублюдку пасть.
— Слушаюсь, капитан.
Просоленная тряпка была обмотана вокруг лица Торвальда. Ему было трудно даже дышать.
— Смотри не удави, идиот.
— Слушаюсь, сэр.
Узел на затылке ослабили; тряпка сползла, освобождая нос.
Капитан отвернулся. — А теперь, во имя Маэла, что вы тут толпитесь?
Когда рабочие разбежались, а капитан неспешно ушел, Торвальд осторожно встал на ноги. — Прости, Карса, — пробубнил он сквозь разбитые губы. — Я все равно тебя освобожу. Но понадобится время. А пока прошу, дружище, не улыбайся…
— Почему ты пришел ко мне, Карса Орлонг, сын Синюга и внук Палка?
Одно присутствие… и еще шесть. Лица, словно вырубленные из камня, едва видимые в клубящемся тумане. Один и шесть.
— Я перед тобой, Уругал, — промолвил Карса и поразился истине своих слов.
— Нет. Только твой разум, Карса Орлонг. Он сбежал из тюрьмы плоти.
— Тогда я подвел тебя, Уругал.
— Подвел. Да. Ты бросил нас, и в ответ мы должны бросить тебя. Нам нужно искать другого, более сильного. Того, что не примет поражения. Того, что не сбежит. В тебя, Карса Орлонг, мы поверили зря.
Туман загустел, сквозь него что-то тускло замелькало. Он понял, что стоит на холме, и холм движется, проседает под ним. Цепи отходили от запястий и змеились по склону во все стороны. Сотни цепей, уходящих за радужную дымку, и на незримых концах что-то движется. Опустив взор, Карса увидел под ногами кости. Теблоров. Низменников. Целый холм из одних костей.
Цепи внезапно провисли.
Шевеление в тумане. Что-то приближается.
Ужас пронизал Карсу.
Ему явились трупы, многие без голов. Цепи, которыми ужасные твари были прикованы к Теблору, уходили в разверстые грудные клетки. Высохшие руки с длинными ногтями потянулись к нему. Выходцы обступили холм, полезли наверх.
Карса попытался убежать — но он был окружен. Даже кости под ногами ополчились на него, обхватив стопы.
Шипение, глухой хор гнилых гортаней: — Веди нас, Воевода.
Он завопил.
— Веди нас, Воевода.
Они лезут, они все ближе, ногти царапают воздух…
Рука сомкнулась на лодыжке.
Карса откинул голову, с треском ударившись о дерево. Вдохнул воздух, но тот оказался похожим на песок. Он задохнулся. Глаза открылись. Он видел перекошенные на сторону доски палубы и людей, молча смотрящих на него.
Он кашлял под кляпом, и каждое судорожное движение словно поджигало легкие. В горле саднило; он понял, что долго кричал. Так долго, что мышцы сжались, не давая проходить воздуху.
Он умирал.
Шепот возник глубоко в разуме: — Возможно, мы не оставим тебя. Пока что. Дыши, Карса Орлонг. Пока не захочешь встретить смерть.
Дыши.
Кто-то вырвал кляп изо рта. Холодный воздух наполнил легкие.
Увлажнившимися глазами Карса взирал вниз, на Торвальда Нома. Даруджа было трудно узнать: кожа стала темной, борода отросла и спуталась. Он взобрался по цепям Карсы и выдернул кляп, он кричал слова, непонятные Карсе, но словно ударявшие замерших на месте, скованных страхом малазан.
Затем взор Карсы упал на небо, нависшее над носом корабля. Клубятся тяжелые тучи, между ними вспыхивают яркие молнии, вихри вылетают из каких-то огромных ран. Буря — если это буря — захватила все небо впереди. А потом он увидел цепи, выпадающие из туч и с громом мечущиеся над горизонтом. Сотни цепей, непостижимо огромных, черных, хлестали воздух, осыпая ржавую пыль. Цепи опутали небо. Страх поглотил его душу.
Ветра нет. Паруса провисли. Корабль лениво качается на медленных волнах. А буря приближается.
Один из моряков приблизился, поднеся чашу с водой; Торвальд взял ее и поднес к запекшимся, покрытым коростой губам Теблора. Несвежая вода проникла в рот, обжигая подобно кислоте. Карса отодвинулся от чаши.
Торвальд заговорил тише, и слова его наконец проникли в разум Карсы: — … давно потеряли тебя. Только стук сердца и движение груди говорили нам, что ты еще жив. Протекли долгие недели, друг мой. Ты почти ничего не ел и не пил. От тебя мало что осталось — я вижу кости даже там, где их не должно быть.
А потом наступила проклятая тишь. День за днем. Ни облачка в небе… пока, три звона назад, ты не пошевелился, Карса Орлонг. Ты откинул голову и начал кричать сквозь кляп. Вот, еще вода. Нужно пить.
Карса, они сказали, что ты призвал бурю. Понял? Они требуют, чтобы ты прогнал ее — они готовы на все. Они откуют тебя, освободят. Готовы на все, дружище. Понял? Только прогони бурю.
Он видел, что впереди море кипит, бичуемое ударами чудовищных черных цепей, фонтаны воды вздымаются за каждым вернувшимся в небеса звеном. Густые тяжелые тучи словно прильнули к океану, окружив судно со всех сторон.
Карса заметил малазанского капитана, спускающегося с надстройки. Синее лицо приобрело серый оттенок. — Это не благой шквал Маэла, дарудж. Он не отсюда. — Капитан ткнул в Карсу трепещущим пальцем. — Скажи, что времени нет. Скажи, чтобы прогнал бурю. Потом мы поведем переговоры. Скажи, чтоб тебя!
— Уже сказал, капитан! — возразил Торвальд. — Но как, во имя Худа, он должен прогнать бурю, если я не уверен, что он вообще нас слышит? Хуже того, кто знает, вдруг не он ее вызвал?
— Тогда проверим, а? — Капитан резко развернулся и взмахнул рукой. Человек двадцать матросов побежали к нему с топорами в руках.
Торвальда оттащили и швырнули на палубу.
Топоры ударили по толстым канатам, прикреплявшим днище фургона к мачте. Подбежали новые матросы. Днище опустили, потащили к борту, где бросили на деревянные катки.
— Стойте! — закричал Торвальд. — Вы не можете…
— Можем, — зарычал капитан.
— Хотя бы раскуйте его!
— Ни шанса. — Капитан ухватил за руку пробегавшего матроса: — Отыщите всё, что принадлежало великану — всё, что отобрали у работорговца. Пускай валится за борт. Быстрее, чтоб тебя!
Цепи хлестали по морю так близко, что брызги достигали корабля; каждый удар заставлял корпус, мачты и такелаж ритмично дрожать.
Карса взирал в штормовое небо. Днище проехалось по каткам и застыло над фальшбортом.
— Цепи его утопят! — сказал Торвальд.
— Может, и нет.
— А что, если он упадет вниз лицом?
— Тогда он утонет, достанется Маэлу.
— Карса! Проклятие! Кончай изображать придурка! Скажи хоть что-то!
Воин прокаркал два слова, но слетевший с губ шум оказался непонятным даже для него самого.
— Что он бормочет? — спросил капитан.
— Не знаю я! — застонал Торвальд. — Карса, чтоб тебя! Скажи снова!
Он снова издал те же невнятные звуки. Он начал повторять их вновь и вновь, пока матросы толкали ложе Карсы за борт. Оно угрожающе качнулась, оказавшись наполовину над волнами.
В очередной раз вымолвив два слова, Карса увидел, что последний клочок неба над головой исчез, словно скрывшись за поворотом тоннеля. Все потонуло во тьме. Карса знал, что уже поздно, хотя в устрашающей тишине слова его прозвучали, наконец-то, громко и понятно.
— Пошли прочь.
Сверху упали массивные черные цепи, нацеленные, как показалось Теблору, прямо ему в грудь.
Ослепительный блеск, грохот — это рушились, ломаясь, мачты, летели вниз реи, лопались шпангоуты. Весь корабль рассыпался под Карсой, под его ложем, которое с бешеной быстротой пролетело над бортом и начало падать, перевернувшись в воздухе, в волны моря.
Он смотрел вниз, на мутно-зеленую поверхность моря.
Затем ложе задрожало: качающийся борт корабля задел его край.
Карса мельком увидел судно — палуба вздыбилась после удара тяжелых цепей, все три мачты пропали, матросы корчатся в порванном такелаже — он снова глядит в небо, на жуткого вида разрыв над головой.
Сильнейшее сотрясение и — темнота.
Глаза его открылись: полумрак, беспорядочное шлепанье волн, мокрые доски внизу поскрипывают — на ложе появился кто-то еще. Глухой стук, вздохи, бормотание…
Теблор застонал. Ему казалось, что все суставы тела вывернуло наизнанку.
— Карса?
В поле зрения показался Торвальд Ном.
— Что… что стряслось?
На запястьях даруджа все еще сидели кандалы; цепи вели к грубому отломку доски шириной в руку. — Хорошо тебе. Проспал всю трудную работу, — пробурчал человек и сел, обхватив руками колени. — Море гораздо холоднее, чем может показаться, и цепи мне вовсе не помогают. Я тонул дюжину раз. Но ты будешь рад услышать: у нас есть три фляги с водой и сверток чего-то, что может быть едой. Я еще не развязывал. О, и твой меч, и доспехи, они ведь плавучие.
Небо над головами выглядело неестественно: светящаяся серость, прожилки темно-бурого. Вода пахла илом и глиной. — Где мы?
— А я надеялся, что ты знаешь. Мне чертовски ясно, что ты вызвал тот шторм. Единственное объяснение…
— Ничего я не вызвал.
— Эти цепи и молнии, Карса — ни одна не промахнулась. Ни один малазанин не уцелел. Корабль развалился — твое днище плюхнулось за борт и отплыло. Я еще не оторвал себе доску, когда Силгар и трое его людей вылезли из трюма, таща цепи — корпус раскололся, но из этих негодяев утонул только один.
— Я удивлен, что они нас не убили.
— Для начала, ты был слишком далеко. А меня они скинули за борт. Через некоторое время я заполз к тебе и увидел, как они садятся в уцелевшую шлюпку. Они гребли, огибая обломки. Я понимал, что они плывут к нам. Но что-то случилось на другой стороне корабля. Они так и не появились. Пропала шлюпка и все, кто в ней были. Потом корабль потонул, хотя много чего всплыло обратно. Тогда я занялся пополнением припасов. Собрал веревки, дерево — все, что сумел затащить наверх. Карса, твое ложе медленно тонет. Но бочонки с водой не полные, так что смогут плавать. Я буду засовывать доски под днище, это должно помочь. Но даже…
— Сломай цепи, Торвальд Ном.
Дарудж кивнул и провел рукой по мокрым, спутанным волосам: — Уже пробовал, дружище. Придется поработать.