Дом Цепей Эриксон Стивен
— Карса, у Дамиска и Силгара не двоих ни одного кусочка чести. В отличие от меня. Маленький кусочек, но он все же есть. Поэтому спасибо тебе.
— Мы спасали жизни друг друга, Торвальд Ном, и я рад называть тебя другом и думать о тебе как о воине. Не теблорском воине, конечно, но все-таки…
Дарудж надолго замолк. Они давно потеряли из вида Дамиска с Силгаром. Берег стал более обрывистым; обглоданные волнами бледные камни покрылись корнями более высоко расположенных зарослей. Разрыв в тучах послал вниз звездный свет, отразившийся от почти неподвижной воды, что была по левую руку. Песок уступил место гладкому, но волнистому камню.
Торвальд коснулся руки Карсы, указав вверх по склону. — Там, — шепнул он.
Теблор тихо хмыкнул. Приземистая грубая башня торчала из путаницы кустов. Над квадратом стен нависала плоская крыша, а сами стены нависали над искореженными черными валунами. В верхней части виднелось треугольное окошко; из-за тусклой слюды сочился желтоватый свет.
Вниз вела узкая тропка. В пяти шагах лежали остатки рыбачьей лодки — торчащие шпангоуты обмотали водоросли, запятнал птичий помет.
— Нанесем визит? — предложил Торвальд.
— Да. — Карса пошел по тропе.
Дарудж торопливо пробежал вперед. — В этот раз никаких трофеев. Ладно?
Дернув плечом, Теблор отозвался: — Зависит от того, как нас примут.
— Чужаки на пустынном берегу, один из них — гигант с мечом в рост человека. В разгар ночи. Стучит в двери. Если нас примут с распростертыми объятиями, Карса, это будет чудо. Что еще хуже, вряд ли мы знаем местный язык…
— Слишком много болтаешь, — оборвал его Теблор.
Они оказались у подножия башни. Со стороны моря входа не было. Торпа вилась вокруг здания — хорошо набитая тропа, покрытая известняковой крошкой. Вокруг лежали груды каменных плит. Казалось, некоторые были притащены издалека. Виднелись следы резца, какие-то знаки. Сама башня оказалась сложенной из того же материала, странный извилистый рисунок которого оставался непонятным, пока гости не подошли ближе.
Дарудж провел рукой по угловому камню. — Башня сплошь из окаменелостей, — пробормотал он.
— Что такое окаменелости? — Карса разглядывал странные формы, торчавшие из камня.
— Древние жизни, обращенные в камень. Думаю, у ученых наготове объяснение того, как такое возможно. Увы, но мое образование было нерегулярным и… гмм… я плохо его воспринял. Гляди вот это — какая-то громадная ракушка. А там что-то вроде позвонка змеи или…
— Всего лишь резьба, — заявил Карса.
Грубый рокочущий смех заставил его повернуться. Стоявший на повороте тропы, шагах в десяти от них, мужчина был здоровяком по меркам низменников; кожа его была столь темной, что казалась черной. На нем не было рубахи — только ржавая тяжелая кольчуга без рукавов, надетая на голое тело. Мышцы толстые, лишенные жирка — руки, плечи и торс казались скрученными из канатов. Чресла его закрывала повязка из какой-то некрашеной такни. Голову увенчивала шляпа или рваный колпак, но Карса сумел различить густую, почти седую бороду, закрывавшую половину лица.
У человека не было оружия, даже ножа. Зубы блеснули в улыбке. — Крики со стороны моря, а вот теперь двое болтают на дару в моем дворе. — Он чуть склонил голову к плечу, оценивая Карсу. — Вначале подумал, что ты Фенн, но ты ведь не Фенн?
— Я Теблор…
— Теблор! Ну, парень, ты проделал долгий путь от дома, так?
— Торвальд выступил вперед: — Сэр, ваш дару впечатляет. Кажется, я заметил малазанский акцент. Более того, судя по цвету кожи, вы напан. Значит, мы на Квон Тали?
— А ты не знаешь?
— Увы, сэр. Боюсь, что не знаю.
Мужчина крякнул и повернулся спиной. — Резьба, ха! — Торвальд глянул на Карсу, пожал плечами и пошел за хозяином.
Карса двинулся следом.
Дверь обнаружилась на стороне, обращенной к суше. Тропа перед входом раздваивалась: одна ветка шла в башню, вторая уходила вдоль берега. Дальше смутно виднелись темные деревья. Мужчина толчком отворил дверь и поднырнул под притолоку. Торвальд и Карса против своей воли замерли на развилке, уставившись на громадный каменный череп, служивший навесом над дверью. Он был длиннее Теблора, он покрывал всю ширину стены. Ряды похожих на кинжалы зубов устыдили бы равнинного медведя.
Хозяин выглянул: — Впечатляюще, да? Я собрал почти все тело ублюдка. Должен был догадаться, что он будет больше, чем…
— Слишком много болтаешь, — буркнул Карса. — Мужчина тратит время на всякую чепуху. Когда я решу, что голоден, возьму всё сам.
Хотя Теблор был готов к гневной реакции хранителя башни, хотя рука его была поблизости от кровавого меча — он не сумел избежать удара размытого от скорости кулака, коснувшегося нижних ребер справа. Затрещали кости. Воздух словно взорвался в легких Карсы; он зашатался и начал оседать; волна темной боли залила весь мир.
Никогда его так сильно не били, за всю жизнь. Даже Байрот Гилд не сумел бы отвесить такого тычка. Теряя сознание, Теблор успел послать Хранителю взгляд, полный неподдельного удивления и восхищения. Потом он упал.
Когда он очнулся, сквозь распахнутую дверь лились солнечные лучи. Он понял, что лежит на каменных обломках. Воздух был полон спускающейся сверху пыли. Застонав от боли в сломанных ребрах, Карса медленно сел. Откуда-то с потолка доносились голоса.
Кровомеч все еще висел у бедра. Теблор оперся на костяную ногу ящера, встал. Поглядев вверх, увидел Торвальда и Хранителя, качавшихся на балке прямо под потолком, который они успели частично разобрать. Дарудж бросил взгляд вниз. — Карса! Я бы пригласил тебя к нам, но боюсь, что леса не выдержат. Но мы и так многое успели…
Хранитель прервал его: — Леса выдержат. Я затащил на них весь позвоночник, а в нем весу больше, чем в одном Теблоре. Давай лезь сюда, парень. Мы приступим к стенам.
Карса потрогал имевший размеры человеческого кулака синяк, что украсил ему правое подреберье. Дышать было больно; он сомневался, что сможет влезть наверх, не говоря уже о работе. В то же время ему не хотелось показывать слабость — в особенности перед мускулистым напаном. Скривившись, он дотянулся до ближайшей перекладины.
Подъем был мучительным и ужасно медленным. Двое молча наблюдали за ним сверху. Когда Карса достиг помоста под потолком, сев рядом с Торвальдом и Хранителем, он весь взмок.
Хранитель откровенно пялился на него. — Возьми меня Худ, — пробормотал он. — Я удивлен, что ты вообще встал, Теблор. Знаю, ребра сломаны — черт! — Он неловко поднял обмотанную бинтами руку. — Я себе кости сломал. Видишь ли, такой уж у меня нрав. Вечная проблема. Не выношу оскорблений. Так что сиди — мы сами управимся.
Карса оскалился: — Я из племени Урид. Думаешь, шлепок низменника меня беспокоит? — Он выпрямил спину. Потолок был сделан из единой известняковой плиты — его снятие потребовало работы молотком; затем, когда соединения были зачищены, плиту просто столкнули через край, и сейчас она лежала у подножия грудой обломков. Раствор между щелями больших каменных блоков был выдолблен до уровня помоста.
Карса уперся плечом в стену, поднажал… Люди успели ухватиться за ремень кровавого меча, когда Теблор полетел вслед за огромной секцией стены. Сотрясение заставило башню задрожать. Казалось, что вес Карсы утащит вниз всех троих — но Хранитель уперся ногой в столб, застонав, когда ремень врезался в руку. Еще миг они качались на краю; затем напан медленно согнул руку, затащив Теблора на платформу.
Карса не мог помочь ему — когда он надавил на стену, то чуть не потерял сознание. В голове ревела боль. Он медленно опускался на колени.
Задыхающийся Торвальд отпустил ремень и шлепнулся на подгнившие доски.
Хранитель засмеялся. — Ну, это было легко. Отлично. Оба заработали завтрак.
Торвальд кашлянул и сказал Карсе: — Если тебе интересно, я сходил утром на пляж и поискал Силгара и Дамиска. Однако они покинули прежнее место. Не думаю, что рабовладелец рассчитывал идти с нами — он боялся за свою жизнь. Карса, признай, что страх его не был беспочвенным. Я прошел по следам до дороги. Они пошли на запад, а значит, Силгар лучше знал местность, чем рассказывал нам. Пятнадцать дней до Эрлитана, большого порта. Если бы они пошли на восток, брели бы до ближайшего города месяц или еще дольше.
— Слишком много болтаешь, — буркнул Карса.
— Да, — согласился Хранитель, — болтает. У вас было удивительное путешествие — я уже узнал больше, чем хотел узнать. Но не беспокойся, Теблор. Я поверил наполовину. Убить акулу… ну, здешние акулы такие большие, что не боятся даже дхенраби. Всех, что поменьше, сожрали. Я тут недавно видел у берега рыбину вдвое длиннее тебя. Разрубить голову одним ударом? Деревянным мечом? В воде? А что насчет другой — сома, способного проглотить человека целиком? Ха, вот так шутка!
Торвальд уставился на напана: — Чистая правда. Как и затопленный мир, и корабль с безголовыми Тисте Анди на веслах!
— Ну, в это я верю, Торвальд. Но акула и сом? За дурака меня держишь? Ладно, слезайте, будем готовить завтрак. Обвяжись-ка веревкой, Теблор, а то вдруг решишь заснуть на полпути? Мы пойдем следом.
Рыба, которую Хранитель бросил в суп из крахмалистых клубней, была сухой и сильно соленой. Закончив работать черпаком, Карса ощутил жажду. Хранитель послал их к роднику около башни, и они жадно пили чистую воду.
Дарудж ополоснул лицо и сел, прислонившись к упавшей пальме. — Я тут думаю, друг, — начал он.
— Лучше бы ты побольше думал, поменьше болтал, Торвальд Ном.
— Родовое проклятие. Мой отец еще хуже. Странно, но в других линиях Дома Ном наблюдается противоположное — из них и пытками слова не вытянешь. У меня есть кузен, ассасин…
— Я надеялся, ты будешь думать.
— Ох, ладно. О чем я? Эрлитан. Нам надо туда.
— Зачем? Я не нашел в городах ничего хорошего, когда мы ехали по Генабакису. Они воняют, в них орут, низменники бегают словно мыши по утесам.
— Это порт, Карса. Малазанский порт. Значит, отсюда ходят корабли до Генабакиса. Не пора ли по домам, дружище? Проезд можно отработать. Я готов упасть в объятия семьи — давно потерянный сын вернулся умудренным, почти преображенным. Что до тебя… думаю, племя будет, гм… в восторге, принимая тебя. Ты обрел знание, а оно им отчаянно нужно, ибо случившееся с сюнидами грозит и уридам.
Карса на миг нахмурился, потом отвернулся. — Я действительно вернусь к своему народу. Однажды. Но Уругал все еще направляет мои стопы — я чувствую его. Тайны имеют силу, пока остаются тайнами. Слова Байрота, к которым я так мало прислушивался. Но теперь все изменилось. Я изменился, Торвальд Ном. Недоверие укоренилось в душе, и когда я нахожу в собственном уме каменное лицо Уругала, когда чувствую, как моя воля сражается с его волей — я ощущаю свою слабость. Власть Уругала скрыта в том, чего я не знаю, в тайнах — тайнах, которые бог прячет от поклонника. И я прекращаю войну. Уругал ведет, я следую, ибо наше путешествие было странствием за истиной.
Торвальд смотрел на Теблора, прикрыв глаза. — Тебе может не понравиться найденное, Карса.
— Подозреваю, что ты прав.
Дарудж еще мгновение смотрел на него — а потом вскочил на ноги и стряхнул песок с рваной куртки. — Хранитель намекает, что рядом с тобой небезопасно. Говорит, что ты будто бы тащишь за собой тысячу незримых цепей, и то, что находится на других концах, полно яда.
Карсе показалось, что кровь обернулась льдом в его венах.
Торвальд, похоже, заметил, что его настроение изменилось, потому что поднял обе руки: — Погоди! Он сказал это случайно. Чепуха, друг. Он просто советовал быть осторожным в твоей компании. Как будто я сам не понимаю. Ты похож на магнитный камень самого Худа — привлекаешь врагов. Я советую тебе не драться с этим человеком. Фунт за фунт — он самый сильный тип, какого я встречал, он сильнее даже тебя. К тому же тебе нужно обрести былую силу, у тебя шесть ребер сломано…
— Хвати слов, Торвальд Ном. Я не хочу нападать на Хранителя. Его видение меня тревожит — вот и всё. Ибо я видел то же, в своих снах. Теперь понимаешь, почему мне нужно выяснить истину?
— Отлично. — Торвальд опустил руки и вздохнул: — И все же советую Эрлитан. Нам нужна одежда и…
— Хранитель сказал правду, что рядом со мной опасно, Торвальд Ном. И опасность все больше. Я пойду с тобой в Эрлитан. Потом погляжу, найдешь ли ты корабль, чтобы вернуться к семье. Тогда наши пути разделятся. Но чувство дружбы останется со мной.
Дарудж расцвел улыбкой: — Решено, значит. Эрлитан. Идем в башню, чтобы воздать должное Хранителю и его гостеприимству.
Они возвращались по своим следам. — Уверяю тебя, — говорил Торвальд, — что тоже сохраню чувство дружбы. Хотя никто мне не поверит.
— Почему бы?
— Я не умею заводить друзей. Знакомых, подручных, все такое — это легко. У меня широкий рот…
— И возможные друзья разбегаются. Да, понимаю. В точности.
— Теперь и я понял: ты намерен швырнуть меня на первое же судно, чтобы избавиться!
— Уж точно, — сказал Карса.
— Вся моя жизнь — сплошные неудачи. Кто бы стал сомневаться…
Они увидели вдалеке башню. Карса поморщился и сказал: — Понимать твои слова все еще трудно…
— Весь этот разговор о дружбе должен был тебя смутить. Ты правильно сделал, что сменил тему.
— Нет, я хотел ответить так. На корабле, когда я висел в цепях у мачты, ты был единственной моей опорой в мире. Без тебя и бесконечной твоей болтовни, Торвальд Ном, обманное безумие стало бы истинным. Я был воеводой Теблоров. Я был нужен, но я сам этого не понимал. Я нашел последователей, а не друзей, и только теперь понял, в чем разница. Она велика. Отныне я знаю, что такое сожаления. Байрот Гилд. Делюм Торд. Даже ратиды, которых я жестоко проредил. Когда я вернусь назад, в страну Теблоров, придется латать старые раны. Так что, когда ты решил вернуться к семье, мое сердце возрадовалось.
Хранитель сидел на трехногом табурете около входа. Около его ног виднелся большой заплечный мешок и две блестящие от росы выдолбленные тыквы. В здоровой руке был мешочек, который он бросил подошедшему Торвальду.
Мешочек звякнул, оказавшись в ладони даруджа. Он спросил: — Что…
— По большей части серебряные джакаты. Еще несколько местных монет, но таких ценных, что не советую показывать. Эрлитанские карманники стали легендой.
— Хранитель!
Напан поднял руку: — Слушай, парень. Когда человек устраивает собственную смерть, он составляет план. Жить в неизвестности не так просто, как ты можешь подумать. За день до трагического утопления я опустошил половину сокровищницы Арена. Попробуйте меня убить и отыскать клад, хотя это бесполезно. А лучше поблагодарите и убирайтесь восвояси.
— Однажды, — сказал Карса, — я вернусь и отплачу тебе.
— За деньги или за сломанные ребра?
Теблор молча усмехнулся.
Хранитель захохотал, встал и нырнул под притолоку. Они слышали, как он карабкается по лесам.
Торвальд взял мешок, натянул лямки на плечи, передал тыкву Карсе.
Они вернулись на дорогу.
Глава 4
«Хоть один утонувший напан всплывает?»
Императрица Лейсин — Верховному Магу Тайскренну, во время Исчезновений. «Жизнь Императрицы», Абелард
Вдоль прибрежной дороги попадались селения, обычно расположенные далеко от берега, как будто их обитатели ничего не брали у моря. Кое-как построенные глинобитные хижины, загоны, козы, собаки и темнокожие люди, скрывавшие тела под выбеленными солнцем одеждами. Мрачные лица следили за Теблором и даруджем из затененных проемов, но никто их не приветствовал.
На четвертый день пути, в пятой деревне они нашли на практически пустой рыночной площади фургон торговца, и Торвальду удалось выменять на горсть серебра старинный меч, очень тяжелый и с закругленным клинком. Купец предлагал также куски тканей, но готовой одежды у него не нашлось. Рукоять меча отвалилась после нескольких пробных взмахов.
— Нужно найти резчика по дереву, — сказал Торвальд после длинной и сложной тирады проклятий. — Они снова брели по дороге; солнце яростно светило с безоблачного неба. Лес стал еще более редким, низким и пыльным. Им хорошо были видны справа мутные волны Отатаральского моря, а слева — бесконечные холмы песочного цвета. — Клянусь, купец понимал малазанский хотя бы как я. Просто не желал признаваться.
Карса пожал плечами: — Малазанские солдаты в Генабарисе говорили, что Семь Городов готовы поднять бунт против оккупантов. Вот почему Теблоры не завоевывают. Лучше, когда враг остается на своих землях — тогда можно снова и снова грабить его.
— Это не путь империй, — покачал головой дарудж. — Обладание и контроль, вот чего жаждут некоторые люди. Не сомневаюсь, малазане изобрели многочисленные оправдания завоевательным войнам. Всем хорошо известно: Семь Городов были крысиной дырой кровной мести и междоусобиц, здесь почти весь народ страдал и голодал под пятой жирных воевод и развращенных королей-жрецов. А вот после малазанского завоевания эти негодяи или разбежались, или окончили жизнь на колах у городских стен. Дикие племена больше не спускаются с холмов, чтобы сеять разорение и нести гибель более цивилизованным сородичам. Тирания жречества расшатана, о человеческих жертвоприношениях больше не вспоминают. Конечно, торговцы никогда не были так богаты, а дороги более безопасны. Как-никак, отличные поводы для мятежа.
Карса долго смотрел на Торвальда, потом сказал: — Да, я вижу, почему ты можешь быть прав.
Дарудж расплылся в улыбке: — Ты учишься, друг.
— Уроки цивилизации.
— Точно. Мало смысла искать причину тому, что люди делают и что думают. Злоба — самый упорный сорняк, она везде находит почву для корней. Она сама себя кормит.
— Словами.
— Именно словами. Выскажи мнение, высказывай его как можно чаще — и вскоре все будут говорить тебе то же самое, мнение станет убеждением. Его станут питать безрассудным гневом и защищать оружием. Тогда слова станут бесполезны, и тебе придется сражаться за жизнь или умирать.
Карса фыркнул: — Я бы сказал, сражаться даже за гранью смерти.
— И верно. Поколение за поколением.
— Все люди в Даруджистане такие, как ты?
— Более или менее. Назойливые ублюдки. Мы обожаем споры, то есть никогда не доводим дело до стадии, когда слова бесполезны. Мы любим слова, Карса, как ты любишь резать головы, собирать уши и языки. Пройдись по любой улице любого района, и каждый встречный выскажет тебе особое мнение по любому вопросу. Даже по вопросу возможного завоевания малазанами. Я вот подумал в тот миг, когда акула подавилась телом Борруга… Полагаю, если Даруджистан когда-нибудь станет частью Малазанской империи, империя будет такой акулой, а Город — телом Борруга. Мы заставим подавиться проглотившего нас зверя.
— Акула так и не задохнулась.
— Потому что Борруг был мертв и ничего не мог сказать.
— Интересное различие.
— Еще бы! Мы, даруджи, тонкий народ.
Они подходили к следующему селению, не похожему на прочие. Им пришлось огибать длинную, хотя и низкую стену. В центре виднелись три высоких здания; рядом был загон, полных жалобно блеющих на жаре коз.
— Лучше бы было выпустить их на пастбище, — заметил Торвальд.
— А может, их собираются забить.
— Сразу всех?
Карса принюхался: — Чую лошадей.
— Ни одной не вижу.
Дорога подвела к стене и сузилась. Через канаву вел полуразрушенный мост. Карса и Торвальд перешли его, миновали арку и оказались на главной улице.
Вокруг никого не было видно. Ничего необычного — все селяне прятались, заметив Теблора, хотя раньше они не запирали накрепко и двери и окна.
Карса вытащил кровомеч. — Мы попали в засаду, — промолвил он.
Торвальд вздохнул. — Думаю, ты прав.
По пути он обернул основание своего клинка кожаным ремнем, нашедшимся в мешке — не вполне удачная попытка сделать меч пригодным для использования. Дарудж вытянул скимитар из потрепанных деревянных ножен.
На дальнем конце улицы, около больших домов, скапливались всадники. Дюжина, потом две, потом три. Тела с ног до головы покрыты просторными темно-синими одеждами, лица замотаны. Короткие кривые луки. Зазубренные стрелы были направлены на путников.
Стук копыт за спиной заставил их повернуться: еще двадцать конников выехало из-под арки. Некоторые держали луки, у других были копья.
Карса оскалился. — И сильны эти крошечные луки? — спросил он даруджа.
— Достаточно сильны, чтобы пробить кольчугу, — сказал Торвальд, опуская меч. — А на нас вообще никаких доспехов.
Год назад Карса атаковал бы без сомнений. Сегодня он просто вложил меч в петли за спиной.
Всадники спешивались. Некоторые доставали кандалы и цепи.
— Сбереги Беру, — простонал Торвальд. — Только не снова!
Карса пожал плечами.
Ни один из них не протестовал, когда на руки и ноги одевали кандалы. С Карсой вышла заминка — когда им все же удалось нацепить на него «браслеты», они оказались столь тесными, что врезались в кожу до крови.
Торвальд сказал по-малазански: — Их нужно переменить, или он потеряет руки и ноги.
— Вряд ли это нас озаботит, — крикнул знакомый голос со стороны большого здания. Силгар в сопровождении Дамиска показался на пыльной улице. — Ты потеряешь конечности, Карса Орлонг, и это сделает тебя безопасным. Конечно, от такого раба пользы мало, но я готов претерпеть убытки.
— Так ты платишь за спасение никчемной жизни? — удивился Торвальд.
— А как же! Расплата. За гибель каждого моего человека. За арест. За многочисленные унижения, которые я все и не упомню. Эти ареки вряд ли чувствуют себя здесь как дома, так что торопятся уехать.
Карса уже не чувствовал рук и ног. Когда один из ареков толкнул его, он пошатнулся и упал. По виску ударила тяжелая дубинка. Теблора вдруг обуял гнев. Он вырвал цепь из руки арека и хлестнул его по лицу. Мужчина завизжал.
Остальные наскочили, размахивая дубинками, сделанными из туго сплетенных черных волос. Они били Карсу, пока он не упал наземь без чувств.
Когда он очнутся, стояла ночь. Он был привязан к волокушам, и длинноногие тощие лошади тащили их куда-то. Лицо Карсы стало сплошным синяком, глаза открывались с трудом; он прикусил язык, больно задевавший за сколотые зубы. Теблор поглядел на руки. Они стали синими, а ногти — почти черными. Ступни казались бесчувственными обрубками.
Кочевники разбивали стоянку около дороги. На западе горизонт тускло светился огнями какого-то города.
Ареки развели дюжину костров, почти не дававших дыма. Карса заметил шагах в двадцати рабовладельца и Дамиска, усевшихся в круг дикарей. На костре запекались клубни и мясо.
Торвальд сидел неподалеку, чем-то занимаясь. Араки не обращали на них двоих внимания.
Карса шикнул.
Дарудж оглянулся. — Не знаю как ты, — прошипел он, — но мне чертовски жарко. Готов сорвать одежду. Уверен — ты тоже. Сейчас подойду, помогу. — Стащив рубашку, он подошел к Карсе обнаженным. — Не пытайся что-то сказать, друг. Удивительно, что ты еще дышишь после таких побоев. Так или иначе, мне нужна твоя одежда.
Он подошел к Теблору, оглянувшись на кочевников (ни один его не заметил), и начал тянуть Карсу за рубаху. На ней был всего один шов, да и ткань успела прогнить до дыр. Работая, Торвальд шептал: — Маленькие костры. Без дыма. Встали в низине, хотя тут гнус. Бормочут тихо. Эти слова Силгара, глупая похвальба — понимай они его язык, наверное, уже освежевали бы заживо. Что же, его глупость пробудила во мне мудрость. Скоро увидишь. Возможно, это будет стоить жизни, но — клянусь! — я готов стать привидением, лишь бы видеть, что случится. Ага, готово. Не дрожи, ты мне этим не поможешь.
Он сорвал с Теблора грязную одежду и вернулся на свое место. Начал выдирать из земли пучки травы, складывая в две кучи. Затем дарудж набил травой куски одежды, послал Теблору ухмылку и пополз к ближайшему костерку.
Вытащил тлеющий кизяк и осторожно отполз.
На глазах Карсы запылал сначала один тюк, потом другой. Взметнулись в воздух языки пламени, раздался шум, полетели искры. Острые стебли сухой травы мигом подхватили огонь. Крики ареков, бегущие силуэты — люди швыряли в огонь пригоршни земли, но в низине земли было мало — одни камни и сухая, затвердевшая глина. Наконец пламя начали сбивать конскими попонами.
Охватившая дикарей паника заставила забыть о пленниках. Ареки начали собираться, запихивать пожитки в мешки и седлать коней. Карса слышал одно слово, повторяемое множеством содрогающихся от страха губ: — Грали! Грали!
Силгар появился из-за спин собирающих лошадей ареков. Лицо его кривилось от гнева. — За это, Торвальд Ном, ты поплатишься жизнью…
— Не добежать тебе до Эрлитана, — с суровой улыбкой предсказал дарудж.
Приближались трое кочевников, в руках были кривые ножи.
— Хоть потешусь, видя, как вам режут глотки, — сказал Силгар.
— Грали шли за твоими ублюдками все время, Рабовладелец. Ты так и не сообразил? Я ничего не знаю о гралях, но твои друзья ареки мочатся в костры, и даже дарудж знает, что это значит. Они не надеются увидеть рассвет и не хотят встретить смерть с переполненными пузырями. Думаю, это табу в Семи Городах…
Первый арек подскочил к Торвальду. Одна рука ухватила даруджа за волосы, оттянула голову назад. Нож поднялся…
Гребень холма за спинами ареков уже кишел темными фигурами, молча крадущимися к стоянке.
И ночь огласилась криками.
Арек, склонившийся над Торвальдом, зарычал и полоснул ножом по горлу. Кровь оросила твердую глину. Кочевник выпрямился и побежал к лошади. Ему удалось сделать всего один шаг — и шесть темных как духи силуэтов прорисовались во тьме. Странный свист — Карса увидел, как голова арека скатилась с плеч. Мертвы были и оба его сотоварища.
Силгар бежал. Когда кто-то выпрыгнул перед ним, он махнул рукой — волна магии ударила нападавшего, уронив наземь — тот заворочался в мерцающих тисках, затем плоть его взорвалась.
Улюлюкающие вопли разорвали воздух. Отовсюду доносился все тот же свист. Ржали кони.
Карса отвел взор от сцен резни и поглядел на скорченное тело Торвальда. К его крайнему изумлению, дарудж все еще шевелился, пиная пятками гальку и зажимая руками горло.
Силгар вернулся к Карсе. Тощее лицо покрывал пот. Дамиск появился за ним, и рабовладелец жестом приказал татуированному воину выйти вперед.
Дамиск держал нож. Он быстро срезал веревки, привязывавшие Теблора к волокушам. — Плохо тебе придется, — прошипел он. — Мы уходим. Через садок. Силгар решил сделать тебя игрушкой. Жизнь, полная пыток…
— Хватит болтовни! — рявкнул Силгар. — Они почти все перебиты! Скорее!
Дамиск перерезал последнюю веревку.
Карса засмеялся и несколько невнятно выговорил: — И чего вы от меня хотите? Чтобы я бежал?
Силгар с рычанием подскочил к нему. Сверкнул синий огонь; все трое плюхнулись в теплую вонючую воду.
Цепи потянули беспомощного Карсу в полночные глубины. Он ощутил рывок цепей… снова блеснул огонь…
Затылок ударился о мостовую. Ошеломленный Карса перекатился набок. Силгар и Дамиск, кашляя, упали на колени. Они были на улице: с одной стороны громадные склады, с другой каменные причалы и корабли. Вокруг никого не видно.
Силгар сплюнул и сказал: — Дамиск, снимай кандалы — на нем нет клейма преступника, так что малазане не сочтут его рабом. Не хочу снова под арест после всего пережитого. Ублюдок наш, но нужно утащить его с улицы. Нужно спрятаться.
Карса смотрел, как Дамиск ползет к нему, позвякивая ключами. Смотрел, как натиец отмыкает замки на руках и лодыжках. Еще мгновение… боль ударила его, когда кровь вернулась в почти уже мертвую плоть. Теблор застонал.
Силгар снова высвободил магию, волна накрыла Теблора словно одеялом — но он с поразительной легкостью смел его, заполнив воздух криками. Эхо отразилось от стен и понеслось над людной гаванью.
— Эй, там! — Слова на малазанском языке, рев приказа, стук солдатских сапог, лязг доспехов…
— Беглый раб, сэр! — торопливо заговорил Силгар. — Мы, как вы видите, только что его схватили…
— Беглый раб? Дай-ка погляжу на клеймо.
Последние слова, услышанные Карсой — боль в руках и ногах послала его в забытье.
Очнулся он от произнесенных прямо над головой слов: — … необычайно. Никогда не видел такого быстрого исцеления. Руки и ноги — эти кандалы были на нем довольно долго, сержант. У обычного человека они уже отсохли бы.
Раздался другой голос: — Все Фенны такие?
— Я о таком не слышал. Если это вообще Фенн.
— А кем ему быть? Он ростом с двух дальхонезцев.
— Не знаю, сержант. Все, что я видел до службы — шесть кривых переулков в Ли Хенге. Даже Фенны для нас были смутной сказкой. Великаны. Гиганты, которых никто не видел десятки лет. Но я о том, что раб был в плохом состоянии, когда вы его принесли. Зверски избитый. Кто-то пинал его по ребрам так сильно, что сломал несколько. Не хотелось бы встретиться с тем, кто на такое способен. Но отек уже сошел с лица — я даже начать не успел — да и синяки уже выцветают.
Продолжая изображать потерю сознания, Карса слушал. Говоривший отошел от него. Сержант спросил: — Значит, смерть ублюдку не грозит.
— Насколько могу судить.
— Отлично, целитель. Можешь вернуться в казармы.
— Случаюсь, сэр.
Шум, стук сапог по мостовой, лязг окованной железом двери; когда громкие звуки затихли, Теблор различил рядом шум дыхания.
За стеной раздался голос, искаженный расстоянием; однако Карсе показалось, что он узнает крикливые интонации рабовладельца Силгара. Теблор открыл глаза. Низкий закопченный потолок — слишком низкий, чтобы он смог встать. Он лежит на неровном грязном полу. Света практически нет, только из-под запертой двери исходит тусклое сияние. Лицо болит — он ощущает странную щекотку на лбу, скулах и челюсти.
Карса сел.
В крошечной камере был еще кто-то. Скорчившаяся в темном углу фигура что-то сказала на одном из языков Семиградья.
Руки и ноги Карсы все еще ломило. Во рту жгло, словно он только что проглотил сухой песок.
Он потер зудящее лицо.
Человек в углу попробовал малазанский: — Если ты Фенн, ты должен меня понять.
— Я тебя понимаю, хотя я не Фенн.
— Похоже, твой хозяин не рад, что задержался здесь.
— Его арестовали?
— Разумеется. Малазане любят арестовывать. На тебе не было клейма. Тогда. Держать тебя в рабстве против имперского закона.
— Значит, меня должны освободить.
— Мало шансов. Твой хозяин признался, что тебя сослали на отатараловые рудники. Ты проклял корабль из Генабариса, и это привело к гибели судна, команды и морской пехоты. Местный гарнизон едва ли полностью поверил такой басне, но тебя всё же отправят на рудники. Как и меня.
Карса встал. Низкий потолок заставил его согнуться. Он похромал к запертой двери.
— Да, ты, наверное, сможешь ее вышибить, — сказал незнакомец. — Но тебя зарубят, не успеешь сделать трех шагов по тюремному двору. Мы в середине малазанского квартала. К тому же нас все равно выведут на солнышко, чтобы приковать у стены. Потом всех заключенных погонят в порт и погрузят на транспорт.
— И давно я без сознания?
— Тебя притащили ночью, потом был день и еще ночь. Сейчас полдень.
— И рабовладелец все время сидит в камере?
— Почти все время.
— Отлично, — прорычал Карса. — А его прихвостень?