Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана
Клементина со вздохом открыла глаза. На лобовое стекло упали крошечные капельки дождя. Репетиция дождя перед выходом на сцену. Включив приемник, она услышала голос диктора: «В связи с продолжением „большого потопа“ в Сиднее жителей просят держаться подальше от ливневых стоков и канав».
На сиденье рядом с ней зазвонил телефон, и она схватила его, чтобы взглянуть на дисплей. Имени не было, но она узнала этот набор цифр.
Вид.
Со дня барбекю он звонил так часто, что она запомнила его номер, но так и не удосужилась внести его данные в телефон, потому что он был ей не другом, а просто знакомым, соседом подруги, которого она больше не хотела видеть. Эрика не имела права давать ему ее номер. Виду и Тиффани следовало передавать информацию через Эрику. Что ему от нее нужно?
Она держала телефон перед собой, глядя на дисплей и пытаясь представить себе, как он держит свой телефон в большой руке. Она вспомнила его слова: «Ты и я – мы беспомощные люди». Беспомощные. Она закрыла глаза, почувствовав спазм в желудке. Интересно, придется ли ей в конечном счете расплачиваться за все язвой желудка? Не от этого ли возникает язва – от горечи и желчи сожалений?
Телефон замолчал, и она дождалась информации о том, что Вид опять не оставил ей сообщения. Только два раза он сдавался и с явной неохотой наговаривал: «Клементина? Это Вид. Как поживаешь? Я перезвоню». Он был одним из тех, кто избегает оставлять сообщения, а просто хочет, чтобы ты сняла чертову трубку. Ее отец был таким же.
Телефон вновь зазвонил. Наверное, опять Вид, подумала она, но нет, на сей раз номер был незнакомый. Вряд ли он попытался бы заставить ее ответить, позвонив с другого номера, так ведь? Это был не Вид, а ЭКО-клиника Эрики. Они отвечали на запрос Клементины о назначении к консультанту для обсуждения донорства яйцеклеток.
Сегодня утром Эрика раздраженно и нетерпеливо продиктовала ей номер телефона клиники, словно вовсе не думала, что Клементина действительно туда позвонит.
Клементина достала из сумки ежедневник и, положив его на колени, записалась на прием на день перед прослушиванием. Клиника находилась в городе. Ей придется только перенести урок с жутко талантливой маленькой Уэнди Чан. Дама, записывающая на прием, была очень любезна, она объяснила, что анализ крови можно сдать сейчас или позже, на усмотрение Клементины. Клементине пришло на ум, что, наверное, дама приняла ее за альтруистку, делающую это по доброте душевной, а не для того, чтобы избавиться от гнета обязательства.
Она вспомнила голос Эрики, сказавшей в то утро по телефону: «О-о, Клементина, мы обе знаем, что это ложь». Но потом Эрика немедленно перешла к делу, продиктовав ей номер, как будто ее больше не волновало, что это ложь. Ее не волновали мотивы Клементины, она лишь хотела получить яйцеклетки.
И чего ожидала Клементина? Благодарности и радости? «О-о, спасибо, Клементина, какая ты замечательная подруга!»
Она подскочила от неожиданности, когда кто-то постучал в водительское окно. Это была Ким с футляром для скрипки в руке. С несчастным видом она стояла под гигантским зонтом.
Клементина опустила стекло.
– Ну не смешно ли? – без выражения произнесла Ким.
Раскладной шатер не внушал доверия. По виду дешевка, как из магазина «Все по два доллара».
– Думаю, он не выдержит, – сказала Нэнси, их альтистка, пристально разглядывая тонкую на вид белую ткань.
В некоторых местах на пологе уже собрались лужицы. Клементина видела плавающие в этих лужицах у них над головами темные очертания листьев.
– Пока он совершенно сухой, – с тревогой произнесла Ким.
В контракте по найму оговаривалось, что их должны накормить и обеспечить сохранность инструментов от влаги. В сырую погоду они имели право запаковать инструменты и уйти, но им пока не приходилось этого делать.
– Уверена, все будет хорошо, – сказала вторая скрипачка, Индира, постоянно берущая на себя роль оптимистки, как и роль человека, обеспечивающего их питание.
Она отличалась тем, что в середине отрывка могла отложить скрипку в сторону и остановить проходящего официанта, если видела что-то вкусненькое, и это было крайне неудобно.
– Как твои занятия? – спросила Нэнси, когда они сели настраивать инструменты.
Клементина про себя вздохнула. Ну вот.
– Хорошо.
– Как справится бедный Сэм со школой и всем прочим, когда ты будешь уезжать в турне? – поинтересовалась Нэнси.
– Нэнси, я не получу этого места.
– Думаю, у тебя неплохой шанс!
Нэнси не хотела, чтобы Клементина получила эту работу. Она прикидывалась, будто не хочет ухода Клементины из квартета, но Нэнси всегда заставляла Клементину вспоминать о высказывании Гора Видала: «Каждый раз, когда друг добивается успеха, я немного умираю».
Нэнси была такой подругой, которая всегда обращала внимание Клементины на стройных женщин: «Взгляни на эту тонкую талию (длинные ноги, подтянутый зад). Разве тебе не хочется так выглядеть? Наверное, ты ее ненавидишь? Тебя это очень расстраивает, да?» Поскольку если не расстраивает, то непременно должно!
– Ну ладно, если не получишь это место, тебе не придется иметь дело со всеми этими интригами внутри оркестра, – сказала Нэнси. – Это все равно что входить в большую корпорацию. Собрания. Политика. Лично я не выдержала бы этого, но это я.
– Клементина, тебе понравится, – сказала Индира. – Товарищеские отношения, путешествия, деньги!
– Захочет ли Сэм общаться со всеми этими музыкантами, как думаешь? – спросила Нэнси.
При каждой возможности она любила вспоминать, что Сэм не музыкант. Как будто чувствовала здесь слабое место, поэтому все время тыкала в него пальцем. Однажды она сказала Клементине: «Я никогда не могла бы выйти замуж за немузыканта, но это я».
– В основном он ладит с людьми, – лаконично ответила Клементина.
– Просто я подумала, что это не его среда. Он ведь скорее спортивного, грубоватого типа, да?
– Сэм не грубоватый, – фыркнула Клементина.
Заткнись, Нэнси. Нэнси – этакая принцесса из западных предместий. Ее отец – судья.
– Разве ты не говорила, что у него нет слуха?
– Он притворяется, что у него нет слуха. Думает, это забавно.
– Он любит рок восьмидесятых, – с симпатией произнесла Ким.
– Черт, Ким, в этих брюках твои ноги выглядят потрясающе! – воскликнула Нэнси. – Клементина, ну скажи, что ненавидишь ее!
– На самом деле я очень люблю ее.
– О-о! Кстати! Чуть не забыла. Я слышала, Реми Бошам собирается проходить прослушивание. – Нэнси раскрыла свой козырь.
– Я думала, он в Чикаго, – сказала Клементина.
Она молча приняла это. Она знала Реми уже много лет и всегда восхищалась его безупречной интонацией. Даже если она пройдет первый тур, оркестр в конечном счете выберет его.
– Он вернулся. – Нэнси попыталась сложить губы в печальную гримасу. Результат получился пугающим. Она стала похожа на Джокера из «Бэтмана». – Но я уверена, у тебя все же хорошие шансы.
– Прибывают первые гости, – заметила Ким. – Начнем с Вивальди?
Все они нашли нужную страницу в своих нотах и приготовили инструменты.
Ким подсунула скрипку под подбородок, кивнула им и начала играть. Встретившись взглядом с Клементиной, она чуть отступила назад и показала средний палец за головой Нэнси таким быстрым, неуловимым движением, что любой принял бы это за движение пальцев по струнам.
Пока они играли, Клементина предавалась своим мыслям. Ей не надо было думать об игре. Они уже давно играли вместе и приспособились друг к другу. Нэнси имела привычку торопиться, хотя оспаривала это и считала, что остальные медлят. Сейчас они просто играли в ее ритме.
Они перешли к следующему отрывку. Клементина наблюдала, как бедные гости ходят кругами, подняв зонты над унылыми лицами, утопая в мокрой траве высокими каблуками и мечтая о том, чтобы все поскорей закончилось.
Неожиданно к ним подошла женщина в миниатюрной шляпке. Она напомнила Клементине мистера Картофельная Голова.
– Невеста приехала! Начинайте марш невест, давайте, давайте!
Она замахала обеими руками, вообразив себя дирижером. Похоже, уже приложилась к шампанскому.
Ким всегда договаривалась, чтобы один из гостей давал им знак, когда начинать играть музыку для выхода невесты, но по какой-то причине эту обязанность брали на себя случайные гости (женщины, всегда женщины) и зачастую заставляли их начинать слишком рано. Однажды они десять раз сыграли марш на выход невесты, прежде чем действительно увидели ее.
– Опля! Извините, ложная тревога!
Картофельная Голова изобразила на лице чрезмерную степень смущения.
Невесты редко приходят рано. Однажды они должны были играть на свадьбе, и невеста опоздала на час. Им пришлось убрать инструменты и уехать, потому что у них был другой заказ.
А вот Эрика рано приехала на собственную свадьбу. «Нам не следует приезжать рано, – сказала Клементина, единственная подружка невесты. – Нужно дать гостям время собраться».
«Сюда приедет Оливер, – сказала Эрика. Волосы у нее были зачесаны назад, глаза сильно подкрашены. Она выглядела совершенно по-другому. – Он единственный, до кого мне есть дело». Это был один из немногих случаев, когда Эрика могла нарушить правила.
Клементина почувствовала не то чтобы зависть, но нечто похожее, ибо поняла: Эрика на самом деле думала только о своем браке, а не о церемонии свадьбы. Ее не слишком волновало свадебное платье, прическа, музыка или даже гости, ее волновал только Оливер. В то время как Клементина, выходя замуж, была озабочена всей этой второстепенной чепухой. Например, парикмахерша испортила ей прическу, и Клементина в день свадьбы была похожа на Мортицию Аддамс. Они с Сэмом на свадьбе почти не встречались, поскольку были слишком заняты приемом друзей и родственников из-за границы и из других штатов, в то время как Эрика и Оливер видели только друг друга. Это было немного противно. И так мило…
Теперь она спрашивала себя, были ли это особые знаки. Конечно, им с Сэмом было весело, у них была страсть (по крайней мере, до рождения детей), но их отношения не были достаточно прочными, чтобы выдержать первое настоящее испытание. Их брак оказался непрочным. Фальшивым. Брак из двухдолларового магазина.
Шатер закачался. Клементина почувствовала на лице влагу. Это ее слезы или дождь?
– Он протекает, – заметила Нэнси, посмотрев наверх. – Точно, протекает.
Дождь неожиданно усилился.
– Это плохо, – сказала Индира, у которой был самый дорогой инструмент, одолженный у скрипача, вышедшего на пенсию.
– Уходим. – Ким опустила скрипку. – Собирайте инструменты.
Клементина уже сидела в машине и держала руку на ключе зажигания, когда зазвонил телефон. Схватив его, она увидела на дисплее единственное слово: «школа».
– Хелен? – спросила она, не тратя время на обмен любезностями, потому что именно Хелен, школьный секретарь, звонила из школы родителям.
Сердце гулко забилось. За каждым углом ей мерещились несчастья.
– Клементина, ничего страшного, – быстро проговорила Хелен. – Просто Холли твердит, что у нее опять болит живот. Мы так и сяк пытались отвлечь ее, но, к сожалению, не получилось. Мы в растерянности, она будоражит класс и… кажется такой искренней. Не хочется, чтобы получилось, как с тем мальчиком, который кричал: «Волк!»
Клементина вздохнула. На прошлой неделе было то же самое, но к тому времени, как она привезла Холли домой, живот волшебным образом прошел.
– Вы не знаете, как она вела себя сегодня? – спросила Клементина.
По словам очаровательной, немного тронутой учительницы младших классов мисс Трент, у Холли в школе иногда возникали трудности саморегуляции, и в результате она не всегда делала правильный выбор. Безусловно, ее поведение дома не было идеальным. Она переживала этот противный плаксивый этап, а недавно усвоила совершенно новый вопль, как у чайки, заменявший ей слово «нет». Это совершенно выводило Клементину из равновесия.
– Очевидно, не так уж плохо, – осторожно произнесла Хелен. – От дождя все только усугубляется. Дети не много дичают. Мы тоже, по сути дела. Говорят, такая погода продержится еще неделю, представляете?
Клементина наблюдала за свадебной церемонией в парке. Невеста с женихом рука об руку смотрели друг на друга, а гости держали над головами зонты. Невеста так сильно смеялась, что едва стояла на ногах, и жених, поддерживая ее, смеялся тоже. Казалось, им наплевать, что струнный квартет исчез.
Они с Сэмом тоже много смеялись на своей свадебной церемонии. «Никогда не видел, чтобы жених с невестой так много смеялись», – язвительно произнес священник, давая понять, что они недостаточно серьезно относятся к свадьбе. Сэм не мог без смеха смотреть на прическу Клементины, как у Мортиции Аддамс, и она тоже начинала хохотать.
Но невозможно смеяться над всем. У них было восемь лет смеха, хороший путь. Они поклялись сохранять верность друг другу в радости и горе, но, говоря это, смеялись, потому что все им тогда казалось смешным. Они думали, неудачная прическа – самое плохое, что может быть в жизни. Священник не зря сердился. Надо было ему схватить их за грудки и прокричать: «Это серьезно! Жизнь – серьезная штука, а вы двое этого не понимаете!»
– Я сейчас приеду, – сказала она Хелен.
Глава 35
– Вид уже знал меня, потому что видел, как я выступаю, – сказала Тиффани Клементине.
– Мамочка! – позвала Холли из кресла-яйца. – Иди посмотри!
– Минутку! – отозвалась Клементина, не отрывая глаз от Тиффани. – Так ты выступала на сцене?
– Выступала, как ты, Клементина! – радостно произнес Вид.
– Не совсем как Клементина, – с ухмылкой поправила Тиффани.
– Мамочка! – прокричала Руби.
– Минуточку, – отозвалась Клементина, взглянув на Тиффани. – Ты музыкант?
– Нет, нет, нет. – Тиффани принялась собирать тарелки. – Я была танцовщицей.
– Она была известной танцовщицей, – добавил Вид.
– Я не была известной, – возразила Тиффани, хотя была-таки известной в определенных кругах.
– Ты была известной танцовщицей лимбо? – с блеском в глазах спросил Сэм.
– Нет, но иногда в дело шел шест.
Тиффани быстро взглянула на него.
Над столом повисла тишина. Вид сиял.
– Хочешь сказать, ты танцевала у шеста? – Клементина понизила голос. – Как… как стриптизерша?
– Клементина, конечно, она не была стриптизершей, – сказала Эрика.
– Ну… – выдохнула Тиффани.
Последовала пауза.
– Ой, – произнесла Эрика. – Извини, я не нарочно…
– У тебя определенно подходящая для этого фигура, – заметила Клементина.
– Ну… – вновь начала Тиффани.
Все это очень мудрено. Она не могла сказать: «Да, подруга, ты права». Не позволяется гордиться своим телом. Женщины воспринимают эту тему настороженно.
– В девятнадцать лет – да, была.
– Тебе это нравилось? – спросил Сэм у Тиффани.
Клементина бросила на него взгляд.
– Что? – Сэм поднял руки. – Я просто спрашиваю, нравилось ли ей предыдущее занятие. Правомерный вопрос.
– Нравилось, – ответила Тиффани. – По большей части. Как в любой работе, там были свои хорошие и плохие стороны, но мне в основном нравилось.
– Хорошие деньги? – продолжал Сэм.
– Большие деньги. Вот почему я этим занималась. Я писала диплом и могла заработать гораздо больше денег, чем кассирша в супермаркете.
– А вот я работала кассиршей, – сказала Клементина. – Кстати, мне не особо это нравилось, если это кого-то интересует.
– Какая жалость! – произнес Сэм. – Ты была бы чудесной стриптизершей, дорогая.
– Спасибо, любимый, – невозмутимо проговорила Клементина.
– Крутясь вокруг шеста, ты могла бы изображать гримаски, как при игре на виолончели. Хорошие получала бы чаевые.
Сэм откинул голову назад, закрыл глаза и задергал бровями, вероятно подражая мимике Клементины, когда та играет на виолончели.
Клементина опустила глаза на стол и прижала ко лбу кончики пальцев, дрожа всем телом. Тиффани уставилась на нее. Она плачет?
– Она смеется, – пренебрежительно проговорила Эрика. – Теперь от нее несколько минут не добьешься толка.
Оливер откашлялся:
– Недавно я читал статью о том, что танцы у шеста предлагают сделать олимпийским видом спорта. Очевидно, это очень спортивное занятие. Нужна хорошая физическая подготовка.
Тиффани улыбнулась тому, как бедняга изо всех сил старается направить разговор в безопасное русло бесед, привычных для вечеринок среднего класса.
– О да, Оливер, очень спортивное, – выразительно произнес Вид, подняв бровь, и Клементина вновь залилась смехом.
Тиффани подумала, насколько проще был бы мир, если бы люди разделяли чуть ли не детский подход Вида ко всему, связанному с сексом. Вид любил секс точно так же, как классическую музыку, сыр с плесенью и гоночные машины. Для него это было равнозначно. Приятные моменты жизни. Всего-навсего красивые голые девушки, танцующие в клубе. Что тут такого?
Эрика многозначительно бросила взгляд через плечо, туда, где сидели дети.
– Значит, твоя дочь… – начала она.
– Дакота знает, что я была танцовщицей. – Тиффани вздернула подбородок. Нечего учить меня воспитывать детей. – Когда она подрастет, расскажу ей более подробно.
Старшие дочери Вида и его бывшая жена тоже не знали. О господи, какую критику услышала бы она в свой адрес от его дочерей, которые одевались, как Ким Кардашьян, но вели себя рядом с Тиффани так, словно намного выше ее в моральном плане! Если они узнают, то набросятся на нее, как бешеные собаки.
– Правильно, – сказала Эрика. – Конечно. Правильно.
Клементина подняла голову и вытерла глаза кончиками пальцев. Ее голос все еще дрожал от смеха.
– Извините меня, потому что я, наверное, веду весьма пресную жизнь.
– Вот уж не знаю, – сказал Сэм. – Что ты имеешь в виду? Вот я, например, прочитал «Пятьдесят оттенков серого». И весьма внимательно. Потом пытался обставить кабинет в стиле «Красной комнаты пыток».
Клементина ткнула его локтем в бок.
– Я просто поражена. Ты не находила это… ну, не знаю, с чего начать! Мужчины, которые смотрели на тебя, были… порочными?
– Конечно, некоторые были, но большинство просто обыкновенные парни.
– Я не был порочным, – сказал Вид. – А-а, ну, может быть, совсем чуть-чуть. Порочным в хорошем смысле!
– А ты часто ходил в такие места? – спросила его Клементина, и Тиффани уловила, что она пыталась говорить без осуждения.
Вот чего Вид никогда не понимал и о чем Тиффани обычно забывала: людей обуревали такие сложные чувства, когда они узнавали, что она танцевала в ночном клубе. Все это перемешивалось с их отношением к сексу, который, к сожалению, для большинства неразрывно связан со стыдом, шиком и моралью; некоторые считали, что она признается в каком-то правонарушении. У женщин это вызывало зависть к красивому телу, а также ощущение ненадежности и боязнь потерять то, что имеют. Мужчины не хотели показать своего интереса, хотя в целом были весьма заинтригованы, и у некоторых появлялся этот сердитый, оборонительный взгляд, как будто она пыталась заставить их проявить слабость. Большинство людей, мужчины и женщины, едва сдерживались, чтобы не захихикать. Настоящее минное поле, блин! Никогда больше, Вид, никогда!
– Конечно часто! – с легкостью ответил Вид. – Когда у меня распался брак, друзья стали выводить меня в свет, и, знаете, мои друзья не ходят на концерты и типа того, они ходят в клубы. И когда я увидел, как танцует эта женщина, то был сражен наповал. Просто сражен наповал. – Он поднес к голове воображаемый пистолет и изобразил звук выстрела. – Вот почему я сразу узнал ее на аукционе. Несмотря на то, что она была одета.
Вид хлопнул себя по колену и загоготал. Клементина с Сэмом немного испуганно захихикали, Эрика нахмурилась, а бедный Оливер покраснел.
– Ну ладно, – сказала Тиффани. – Пожалуй, хватит об этом.
Вдруг раздался пронзительный вопль:
– Мама!
Глава 36
Шел такой сильный дождь, что Клементина не услышала, как открылась входная дверь. И подскочила, увидев, как на пороге комнаты Холли материализовался Сэм, в совершенно мокрой рубашке в тонкую бело-голубую полоску, прилипшей к телу.
– Ты до смерти меня напугал! – сказала она, прижимая руку к сердцу. – Почему так рано пришел?
Она понимала, что это прозвучало как обвинение. Может быть, следовало сказать: «Какой приятный сюрприз!» А потом ласково добавить: «Почему так рано, милый?»
Она никогда не называла его «милый».
Сэм подергал свою мокрую рубашку.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Да вот ищу кое-что. Как обычно.
Она сидела на кровати Холли, разложив перед собой ворох одежды и пытаясь найти земляничную кофточку Холли – белую футболку с длинным рукавом и огромной земляничиной спереди, которая прямо сейчас понадобилась Холли и которую, разумеется, было никак не найти.
Она ощущала странную скованность. Не могла вспомнить, как у них бывало прежде – вскакивала ли она на ноги при виде Сэма, целовала ли при встрече? Удивительно, что она даже соблюдала этикет при встрече с мужем.
Ей не слишком хотелось обнимать его, такого мокрого. Никого в Сиднее дождь уже не удивлял. Надо было быть идиотом, чтобы попасть под дождь. Тема дождя обсуждалась всеми и повсюду. Продажа зонтов возросла на сорок процентов. Однако с начала затяжных дождей Сэм каждый день шел к парому без зонта или плаща. Каждое утро она наблюдала из окна кухни, как он бежит по тропе под дождем, подняв кейс над головой. При виде его удаляющейся вприпрыжку фигуры ей хотелось и смеяться, и плакать. Может, это была разновидность мазохизма. Он считал, что не заслуживает зонта. Возможно, он считал также, что и она не заслуживает зонта.
– Почему ты так рано пришел домой? – повторила она.
– Ну, я получил твое сообщение. – На его лице отражалось беспокойство, смешанное с агрессивностью. – Поэтому я рано ушел с работы.
– Сообщение о том, что с Холли все хорошо? Что беспокоиться не о чем?
– У нее уже второй раз что-то с животиком.
– Ты ведь видел ее в гостиной. Довольная, играет на айпаде как ни в чем не бывало.
– Думаю, надо ее обследовать. Может быть, это аппендицит или что-то еще. Болит, а потом проходит.
– Ага, болит, когда она в школе, и проходит, когда играет на айпаде. Она нас дурачит. Как только я посадила ее в машину, у нее все прошло. Она всю дорогу домой болтала о своем дне рождения. Между прочим, она хочет пригласить Дакоту. – Последние слова Клементина произнесла быстро, не глядя на него.
– Дакоту, – повторил Сэм, выпрямившись, словно почуял опасность. – Ту самую Дакоту?
– Да, ту Дакоту.
– Ее нельзя приглашать. Это же очевидно. Иисусе!
– Я сказала ей, что Дакота, пожалуй, слишком взрослая для ее дня рождения. Ей только шесть. Она очень расстроилась. Сказала, что мы разрешили ей приглашать кого угодно, и так оно и было.
– Угу, мы имели в виду кого угодно, кроме Дакоты.
– Холли была безутешна.
– Она даже толком не знает Дакоту. – Сэм вытащил рубашку из брюк, собрался выжать ее, но потом передумал. – Она видела ее всего один раз. Ты правильно сказала, что она слишком взрослая. Она не захочет пойти на день рождения Холли!
– Ну я, во всяком случае, сдалась. Она была на грани истерики, и я испугалась.
– Ты только что сказала, что она притворяется насчет живота. Так и с Дакотой она тоже притворяется. Клементина, она тебя дурачит. – Он произнес это с насмешкой. Прежде он всегда подтрунивал над ней, но никогда не высмеивал.
– Вряд ли. Послушай, Холли хочет ее пригласить, это ее вечер, и сейчас у нее непростой период. Так что, если она хочет пригласить Дакоту, пусть приглашает. Ничего страшного в этом нет!
Сэм стиснул зубы:
– Она не придет.
Клементина всплеснула руками:
– Нет, придет!
Они уставились друг на друга.
Как они выйдут из этой ситуации? Как супружеская пара может разрешить подобную ситуацию, когда невозможен компромисс, при котором один из них должен уступить? Что произойдет, если ни один не уступит?
– Сегодня я звонила Эрике, – сменила тему разговора Клементина. – Сказала ей, что стану донором яйцеклеток.
– Правильно.
Сэм принялся снимать рубашку. Клементина поймала себя на том, что едва ли не отводит глаза из деликатности, как это бывает, когда снимает рубашку чужой муж.
– Она разговаривала как-то странно, – добавила Клементина. – Думаю, она наверняка слышала то, что я сказала в тот день, когда мы были наверху. Те ужасные вещи.
– Мне надо переодеться, – рассеянно произнес Сэм, словно отмахиваясь от нее.
– Значит, ты не возражаешь, если я стану донором яйцеклеток? – поинтересовалась Клементина, избегая его взгляда, как будто вопрос неуместный.
– Это твое решение. Она твоя подруга. Это не имеет ко мне никакого отношения.
Его равнодушие уязвило ее, но эта боль была как нарыв, который необходимо вскрыть.
– Значит, ты точно не хочешь третьего ребенка? – спросила она.
Вот опять. Как на том ужине в ресторане. Желание столкнуть его с того края, на котором они держались.
– Третьего ребенка? – переспросил Сэм. Он повесил мокрую рубашку на ручку двери. – Нам? Завести третьего ребенка? Шутишь!
– О-о, конечно, – сказала Клементина, складывая одежду в стопку. – Ты не видел земляничную кофточку Холли? Пропала. – Она, чуть не плача, с досадой огляделась по сторонам. – О-о, это невозможно, почему вещи все время пропадают?
Глава 37
– Мамочка! – Холли настойчиво требовала маминого внимания.
– Холли! – вздохнула Клементина. – Ты меня напугала! Не надо каждый раз кричать, словно это вопрос жизни и смерти.
Она встала и вышла из-за стола, тщательно избегая взгляда Сэма. Поскорее бы остаться с ним в машине и обсудить события этого вечера. Они бесконечно будут обсуждать этот вечер. Происходящее становилось все «страньше и страньше». Они спустились вниз по кроличьей норе. Эрика, никогда раньше не хотевшая детей, теперь хочет их. Оливеру нужны яйцеклетки Клементины. Хозяйка этого вечера когда-то была стриптизершей.
– Ты когда-нибудь слышала про мальчика, кричавшего «Волк!»? – спросила она у Холли.
– Я не знаю никого по имени Волк. Я звала тебя миллион, триллион раз. – Холли с упреком взглянула на маму из кресла-яйца, где она сидела рядом с Дакотой.
– Извини, – сказала Клементина. – Что случилось?
– Почему у тебя такое красное лицо? – спросила Холли.
– Не знаю, – ответила Клементина, прижимая холодные кончики пальцев к горящему лицу. Становилось прохладнее. – Девочки, вы не мерзнете?
– Нет. Посмотри на игру, которую показала нам Дакота! Она такая страшная. – Холли ткнула в экран айпада в руке Дакоты.
– Ух ты! – воскликнула Клементина, уставившись на экран и не видя его. – Страшная. Спасибо тебе, что заботишься о них, – обратилась Клементина к Дакоте. – Скажи, когда устанешь, ладно? Когда надоест?
– Мы с Руби не надоедливые! – запротестовала Холли.
Дакота заговорщицки улыбнулась Клементине. Она казалась такой серьезной, хорошей девчушкой. Трудно было поверить, что она дочь столь колоритных людей, как Вид и Тиффани.
– У вас тут все хорошо? Девочки не скучают?
Читать бесплатно другие книги:
