Верные, безумные, виновные Мориарти Лиана

Глава 59

– Так это сработало? – спросил Оливер. – Ты вспомнила что-то еще?

Они сидели за обеденным столом и ели приготовленную им курицу с карри. За окном дождь перешел в морось, словно собирался прекратиться, но Эрика не обольщалась. На полированной поверхности красного дерева не было ничего, кроме необходимых вещей: сверкающих столовых приборов и тарелок, термосалфеток, безупречной чистоты стаканов с охлажденной водой на подставках. Ни один из них прежде не предполагал, что у него войдет в привычку обедать за подобным столом. Перед началом трапезы они всегда обменивались кратким взглядом, выражающим признательность друг другу за пространство и порядок.

– Нет, – ответила Эрика. – Фонтан исчез. Место забетонировано. Задний двор как будто весь в шрамах. Мне стало грустно.

– Полагаю, они не хотят ничего вспоминать.

– А вот я хочу, – возразила Эрика.

Она осторожно положила нож и вилку. «Перестаньте размахивать столовыми приборами!» – говорит, бывало, Пэм Клементине и ее братьям. Только Эрика слушалась.

Клементине нравилось подчеркивать что-то с помощью вилки.

– Да, – сказал Оливер. – Понимаю.

– Знаешь, я записала все – что помню и не помню.

На самом деле она набрала все на компьютере и сохранила как Memory. doc в надежде, что профессиональный подход принесет профессиональное решение.

– Хорошая мысль.

Оливер слушал ее, но она чувствовала, что он прислушивается также к бульканью дождевой воды, низвергающейся из переполненных водосточных желобов на заднюю террасу. Он беспокоился о том, что начнет гнить древесина.

– Помню, как вышла из дома со стопкой тарелок в руках. – Воспоминания Эрики были как вспышки строба – включился, выключился. – А в следующий момент я в фонтане, и ты тоже там, и мы поднимаем Руби, но не могу вспомнить ничего, что было перед этим. Совершенный провал. Не помню, как увидела Руби или добралась до фонтана. Вдруг я просто там, в нем.

– Ты выронила тарелки и побежала. Стала громко звать Клементину и потом побежала. Я видел, как ты бежала.

– Да, но почему я этого не помню? Почему не помню, как подумала: «О господи, Руби в фонтане»? Как я могла это забыть?

– Шок, алкоголь, лекарство – все эти вещи. По правде, я считаю, тебе надо постараться не думать об этом.

– Да, – вздохнула Эрика, снова беря вилку. – Я знаю. Ты прав.

Надо было бы сказать ему, что Клементина согласилась стать донором яйцеклеток. Жестоко держать при себе информацию, которая очень его обрадует.

– Как там, в доме у матери?

– Так плохо в последнее время еще не было.

– Мне жаль. Жаль, что тебе пришлось поехать одной.

– Все нормально. Я много не делала. Наверное, сдаюсь. Плохо, что соседка продает свой дом.

– Понятно, – тщательно жуя, сказал Оливер. – Да, это проблема.

Она понимала, что он все взвешивает.

– Она хорошо к ней относилась, – сказала Эрика.

– Нам надо с ней поговорить. Узнать, когда к ней будут приходить покупатели.

– Боюсь, мама попытается нарочно ей напакостить. Просто из вредности.

– Возможно.

Оливер тоже рос в окружении бессмысленной злобы, но принимал ее как плохую погоду, в то время как Эрика сопротивлялась и возмущалась, пытаясь найти во всем смысл. Она вспомнила, как мать рассмеялась, когда разорвался мешок с мусором. Зачем она смеялась? Разве было смешно?

– Мы разберемся с этим, – сказал Оливер. – Забудем о сути и сосредоточимся на внешней стороне. Только это и важно, пока соседка не продаст дом.

Когда доходило до проблем с Сильвией, он всегда был восхитительно-спокоен.

Когда он понял, насколько расстраивается Эрика после посещений дома матери – а это бывало пару раз на неделе, – он поначалу настаивал, чтобы она просто отказалась ходить туда, но чувство ответственности Эрики в отношении матери не могло этого допустить. Ей надо было удостовериться в том, что жилищные условия матери не приведут к пожару и не представляют угрозу для здоровья. Итак, Оливер разработал, разумеется с помощью электронной таблицы, график посещений. Идея состояла в том, что Эрика будет навещать мать вместе с Оливером всего шесть раз в году и при каждом посещении проводить там по шесть часов, вооружившись перчатками, масками и мешками для мусора. Они не будут больше приходить на ужин, как могли бы к нормальной матери. Какой жалкой шуткой всегда были эти приглашения на ужин. Сильвия обещала приготовить еду, какой кормила Эрику в детстве – давным-давно, пока не исчезла кухня и она была хорошей стряпухой, – но еда никогда не появлялась. И все же каждый раз Эрика в глубине души верила, что это произойдет, хотя прекрасно понимала, что кухней Сильвии больше нельзя пользоваться. «Я немного устала, – говорила Сильвия. – Давайте закажем что-нибудь с доставкой». Эти вечера всегда заканчивались криками по поводу состояния дома. Теперь Эрика больше не упрашивала мать поискать профессиональную помощь. Оливер помог ей осознать, что Сильвия никогда не изменится. Никогда не вылечится. Оливер сказал Эрике: «Это тебе нужна профессиональная помощь. Ты не в силах изменить ее, но можешь научиться правильно реагировать на нее». Так она и сделала.

Он станет самым замечательным, спокойным и мудрым отцом. Она представила себе, как он объясняет устройство мира сыну, мальчугану с яркими голубыми глазами, как у Холли и Руби, сидящему за столом с ними, и у него есть своя термосалфетка и свой стакан воды. Их ребенку никогда не придется есть, сидя на кровати, потому что обеденный стол исчез под грудами хлама. Друзья их ребенка смогут приходить поиграть в любое время. В любое время! Даже на ужин. У них тоже будут термосалфетки.

Таким был план. Такой была мечта. Подарить ребенку бесценный мир обыкновенного детства. Просто Оливер виделся ей в этой мечте гораздо более ясно, чем она сама.

Скажи ему, велела она себе. Просто скажи. Он это заслужил.

– Сегодня опять звонила Клементина, – сказала она. Маленькая ложь. – Пока я была у мамы.

Оливер поднял голову, и она увидела в его глазах такую откровенную надежду, что ей стало не по себе.

– Она с радостью это сделает, – сказала Эрика. – Станет донором яйцеклеток.

Позволю ей это сделать. Они спасли жизнь Руби. Жизнь за жизнь. Клементина у них в долгу. Пусть сделает это.

Оливер аккуратно положил нож и вилку по обе стороны от тарелки. Его глаза сияли.

– Ты думаешь… – начал он. – Тебя волнует, что она предлагает из ложных побуждений? Из-за Руби?

Эрика пожала плечами. Жест этот казался каким-то неестественным. Она не собиралась говорить ему о том, что случайно услышала. Его это только расстроит. А ей будет стыдно. Она не хотела, чтобы Оливер узнал, что лучшей подруге на самом деле на нее наплевать.

– Она говорит, что дело не в этом, но мы, пожалуй, никогда не узнаем, верно? Так или иначе, но это справедливый обмен. Мы спасли Руби, а она дарит нам ребенка.

– Гм… ты шутишь?

– Скорей всего, не шучу, – задумчиво произнесла Эрика. – Пожалуй, я серьезно. Мы действительно спасли Руби жизнь. Это факт. Почему бы им не отплатить нам, сделав что-то в ответ? И разве имеют значение ее побуждения?

Оливер задумался.

– Да, имеют, – сказал он. – Разве нет? Если на самом деле ей не по себе? Если она не сделала бы этого в противном случае?

– Ну, так или иначе, ей надо посетить консультанта в клинике. Перед следующим этапом. Безусловно, консультант обсудит с ней все эти вещи. Ее мотивы. Ее… психологическое состояние.

Оливер перестал хмуриться. Существует определенный порядок. Эксперты примут решение.

– Ты права, – радостно произнес он, беря вилку. – Прекрасная новость! Потрясающая новость! Шаг в нужном направлении. Мы добьемся своего. Станем родителями. Так или иначе.

– Да, – сказала Эрика. – Станем.

Он снова положил нож и вилку и вытер уголок рта.

– Позволь спросить тебя о чем-то, что может показаться странным.

Эрика сжалась:

– Конечно.

– В день барбекю Клементина сказала, будто ты всегда говорила ей, что не хочешь детей. Ты ведь не делаешь это только для меня, да? – Он нахмурился, и очки соскользнули немного вперед. – Все, что тебе пришлось вынести за последние несколько лет…

– Не так уж это было страшно.

ЭКО было хорошо отлаженной процедурой. Эрика признавала ее строгость, правила научного подхода. Ей особенно нравилась стерильность – рубашки, которые выбрасывались сразу после употребления, бахилы, которые надевались на обувь, голубые бумажные сеточки для волос. И хорошо было вместе с Оливером работать над этим важным секретным проектом. Она помнила каждое извлечение и каждый перенос, помнила, как вдыхала эти чудесные ароматы антисептиков, держа Оливера за руку и подчиняясь процессу. Оливер взял на себя ответственность медикаментозного лечения. Он аккуратно и профессионально делал все инъекции. Не оставил ни единого синяка. Она ничего не имела против ранних утренних анализов крови. Приступ головокружения. «Да, верно, это моя фамилия», – говорила она медсестре, которая протягивала ей рукой в голубой перчатке пробирку с кровью, отмеченную ярлыком с ее именем.

Клементина возненавидела бы эти иглы. Ужас Клементины в противовес радости Оливера. Справедливая сделка, не так ли?

– Да, но ты тоже хочешь ребенка, верно? – спросил Оливер. – Для себя? Не только для меня?

– Конечно хочу.

Это всегда было для него. Всегда. То страстное желание иметь свою маленькую Холли или Руби теперь прошло. Она не знала почему. Возможно, из-за того, что она подслушала, а возможно, из-за чего-то другого – смутные ощущения в отношении тех позабытых фрагментов ее воспоминаний.

Но все это было не важно. Она доела курицу с карри и окинула блуждающим взором их красивую, аккуратно прибранную комнату.

– Что это? – вдруг спросила она.

Встав, она подошла к книжной полке. Между корешками двух книг промелькнуло что-то синее. Оливер повернулся и посмотрел на нее.

– О-о, – сказал он, когда она вытащила синюю с блестками сумочку Холли. – Это.

Эрика раскрыла сумочку, набитую камешками Холли.

– Наверное, она забыла ее здесь, – сказала Эрика, доставая маленький гладкий белый камешек.

– В день барбекю, – заметил Оливер.

– Отдам ее Клементине.

– Холли не захочет ее взять.

Он открыл рот, словно собираясь сказать что-то еще, но потом передумал и, отхлебнув воды, осторожно поставил стакан на подставку.

– Правда? Я думала, ей нравятся…

– Ты можешь забеременеть к Рождеству, – мечтательно произнес Оливер. – Только вообрази.

– Только вообрази, – повторила Эрика и засунула камешек в сумку.

Глава 60

– Руби умерла? – спросила Холли, играя ручкой своей синей сумочки с блестками, набитой камешками, которую она держала на коленях.

– Нет, – ответила Эрика. – Она не умерла. Она полетела на вертолете в больницу с твоим папой. Она, наверное, уже там, и врачи вылечат ее.

Они сидели на диване, укрывшись пуховым одеялом, а Оливер готовил им горячий шоколад. По телевизору показывали «Мадагаскар». Эрика вынула свои контактные линзы и теперь видела на экране лишь цветные вспышки.

Ее одолевал сон, накатываясь громадной черной волной. Правда, заснуть она не могла, пока Холли была рядом. А было всего лишь… сколько? Около шести или семи вечера. Казалось, гораздо позднее. Казалось, сейчас середина ночи.

– Она может умереть?

Холли уставилась в телевизор.

– Я так не думаю, но она очень больна. Это очень серьезно. Да. Наверное, может.

– Эрика! – сказал Оливер, входя в комнату с подносом, на котором стояли чашки с горячим шоколадом.

– Что?

Разве с детьми не следует быть правдивыми? Никто не знал, сколько времени Руби находилась под водой, прежде чем ее вытащили. Гарантий нет никаких. У нее может быть серьезное повреждение мозга. Гипотермия. Она может не дожить до утра. Почему у Эрики было ощущение, что она должна знать, как долго Руби находилась под водой? Почему она чувствовала себя странным образом ответственной, как будто допустила какой-то промах? Она первой добралась до Руби. Первой начала действовать. Она не родительница Руби. Но было что-то такое. Что-то, что она сделала или чего не сделала.

– Вот, пожалуйста, – сказал Оливер. Он был по-прежнему в мокрой одежде. Заболеет. Он вручил Холли кружку с горячим шоколадом. – Я старался не делать его очень горячим, но все же попробуй сначала, ладно?

– Спасибо, – громко сказала Холли.

– Хорошие манеры, Холли, – похвалил Оливер.

– Переоденься… – Эрика взяла у него кружку. – Простудишься.

– С тобой все хорошо? – спросил Оливер.

– А что? Я выгляжу как-то не так?

Она отпила горячего шоколада, но почему-то испачкалась и стала водить пальцем по подбородку.

– Да, не совсем.

– Манеры, – сказала Холли, обращаясь к Эрике.

– Что ты такое говоришь? – вскинулась Эрика.

Ребенок несет какую-то чушь. Ей пришло на ум, что она сейчас накинулась на Холли в точности так, как делала это Сильвия, когда Эрика была ребенком. Стоило Эрике начать рассказывать что-то матери, как та обрывала ее: «Что ты такое говоришь?» И Эрика подумает, бывало: «Дай закончить, и тогда узнаешь, что такое я говорю!»

– Ты забыла сказать спасибо, – с испуганным видом промолвила Холли. – Оливеру.

– А-а, – протянула Эрика. – Ну конечно. Ты права. Извини, Холли, я не хотела тебя напугать.

Эрика увидела две огромные слезинки, повисшие на нижних ресницах больших голубых глаз Холли. Дело не только в ее резкости. Не такая уж Холли обидчивая.

– Холли… – сказала она. – Холли, детка. Все хорошо, дай я тебя обниму, правда, кажется, я сейчас… извини.

Ей было невмоготу. Сейчас Холли нуждалась в ее поддержке, но она была не в том состоянии. Она протянула кружку Оливеру, и он с удивлением подхватил ее как раз вовремя, не дав выскользнуть из рук.

– Я такая сонная.

И она позволила черному омуту небытия поглотить ее. Она еще слышала телефонный звонок, но было слишком поздно, она была не в силах вернуться, не в силах противиться чему-то большому и мощному.

Оливер смотрел на свою бесчувственную жену, едва узнавая ее. Она напилась и вырубилась. Придет в себя только к утру. Прежде он никогда не смотрел на жену с неприязнью, но, глядя сейчас на ее поникшую голову и разинутый рот, он испытывал негодование. Они еще не знали даже, все ли в порядке с Руби. Как она могла заснуть? Ну разумеется, пьяницы всегда засыпают.

Но она не пьяница, напомнил он себе. Она просто выпила. Впервые за время их знакомства.

– Наверное, она замучилась, – глядя как завороженная на Эрику, сказала Холли.

Оливер улыбнулся, услышав, как Холли употребила слово «замучилась».

– Думаю, ты права. Она замучилась. Как твой шоколад? Не слишком горячий?

– Нет, не слишком.

Она осторожно отпила из чашки. На ее верхней губе остались маленькие молочные усы.

– Оливер, – тихо позвала Холли.

Она подняла свою маленькую синюю сумочку, и глаза ее вновь наполнились слезами.

– Хочешь, чтобы я спрятал ее в надежное место? – протягивая руку, спросил Оливер.

– Оливер, – вновь сказала она, на этот раз совсем тихо.

– Что такое, милая?

Оливер присел перед ней на корточки. На нем все еще была мокрая и грязная одежда из фонтана.

Холли наклонилась вперед и принялась что-то настойчиво шептать ему на ухо.

Глава 61

Бабушки и дедушки прибыли в больницу одновременно.

Клементина вышла из отделения интенсивной терапии, чтобы быстро позвонить Эрике, сообщить о состоянии Руби и договориться, чтобы Холли пробыла у них чуть дольше, пока они не договорятся, где она переночует.

К ее удивлению, по телефону Эрики ответил Оливер. Он сказал, что с Холли все в порядке. Они с Эрикой смотрели телевизор, сидя на диване. Он сказал, что Эрика усну ла, и, судя по голосу, его это немного смущало, но в остальном он разговаривал в своей обычной манере – вежливо и сдержанно, иногда откашливаясь, как будто это обычный вечер, как будто Эрика только что не спасла Руби жизнь.

С того места на площадке второго этажа, где стояла Клементина, ей был виден первый этаж больницы и раздвижные входные двери. Сначала она увидела, как в дверь торопливо вошли родители Сэма. Они были явно взволнованны. Наверное, попали в тот же транспортный затор, что и она с Тиффани, и так же сильно нервничали. Отец Сэма вырос в сельской местности и питал отвращение к светофорам.

Она смотрела, как эти четверо хватаются друг за друга, как выжившие после природной катастрофы в лагере для беженцев. Ее отец, одетый в домашнюю одежду – джинсы и вытянутый джемпер, – в которой никогда не вышел бы на люди, обнимал миниатюрную мать Сэма, а та, подняв руки, прильнула к нему, и это выглядело весьма непривычно. Клементина увидела, что отец Сэма положил руку на плечо матери Клементины, и оба они подняли голову, изучая больничные указатели, чтобы понять, куда идти.

Мать Клементины первая заметила ее и указала на нее пальцем в тот же момент, когда Клементина подняла руку, и все они поспешили к ней по длинному широкому проходу.

Клементина пошла к ним навстречу. Ее мать шла первой, за ней родители Сэма, а в конце ее отец – несколько месяцев назад он перенес операцию на колене после падения на лыжах. На них было больно смотреть. На лицах написан ужас, вид болезненный. Им как будто было трудно дышать, словно они шли не по коридору, а взбирались на гору. Родители Сэма и Клементины были спортивными, подтянутыми и хорошо проводили время на пенсии, но сейчас они казались гораздо старше. Впервые они выглядели пожилыми людьми.

Руби и Холли были единственными внучками обеих ветвей семьи. Их обожали и баловали, и Сэм с Клементиной с невольным тщеславием упивались этим обожанием, ибо разве не они создали этих чудных маленьких ангелочков? Да, конечно, поэтому они заслуживают бесплатных нянь и того, чтобы во время визитов расслабиться и угощаться домашними блюдами, ибо посмотрите, что они предлагают взамен – этих восхитительных внучек!

– Она в порядке, – сказала Клементина.

Под словами «в порядке» она хотела дать им понять, что Руби жива. Но она говорила слишком быстро, и они толком не расслышали. Она видела, что все четверо напряглись и в панике пошли быстрее, а мать Сэма ухватилась за перила, словно услышав плохие новости.

– Руби в порядке! – громче повторила она, и они собрались вокруг нее, задавая вопросы и загородив проход по коридору для других людей.

– Ей сделали успокоительный укол. И она по-прежнему… интубирована.

Она споткнулась на этом ужасном слове, вспомнив белое личико Руби и огромную трубку, торчащую из ее рта. Создавалось ощущение, что трубка душит ее, а не помогает дышать.

– Ей сделали компьютерную томографию и не обнаружили признаков опухоли или повреждения мозга, все выглядит хорошо, – продолжала Клементина.

Опухоль или повреждение мозга. Она постаралась произнести эти медицинские слова безразличным тоном, как на иностранном языке – просто звуки, слетающие с губ, – потому что не могла позволить себе осознать их значение.

– Еще ей сделали рентген грудной клетки, в легких осталось немного жидкости, но это ожидалось, и они не слишком обеспокоены. Ей начали давать курс антибиотиков. Ребра у нее в порядке. Никаких переломов.

– Откуда могли бы взяться переломы? – спросил ее отец.

Клементина отругала себя. Она старалась сообщить им нечто позитивное, однако не стоило говорить о возможных нарушениях.