Час волка Маккаммон Роберт
В брюхе у Михаила жгло от голода, но он был слишком истощен, чтобы охотиться. Он, шатаясь, пошел в одну сторону, потом в другую, не в силах сообразить, что делать. Затем просто стоял какое-то время, голова его свесилась, а бок опять намок от крови.
Вдалеке раздался глухой гул. Михаила насторожил уши. Гул повторился. Он понял, что звук шел с юго-востока, оттуда, где был белый дворец.
Виктор пошел по лесу и поднялся на вершину небольшого каменистого гребня. Он стоял неподвижно, куда-то уставившись, и через некоторое время Михаил, собрав силы, тоже вскарабкался на гребень, чтобы встать с ним рядом.
Закручиваясь на ветру, столбом поднимался черный дым. В середине его основания плясали красные языки огня. Пока Виктор с Михаилом смотрели на это, раздался третий взрыв. Они видели обломки камней, взлетающих в небо, и оба поняли, что происходило: солдаты взрывали белый дворец, чтобы от него не осталось камня на камне.
Еще два взрыва выбросили столбы огня в надвигавшуюся темноту. Михаил увидал, как башенка — за которую так давно зацепился его змей — подкосилась и повалилась на землю. Грохнул еще более мощный взрыв, и из его пламени вылетело что-то, напоминавшее по виду горящих летучих мышей. Их подхватил ветер, закручивая в неистовом вихре, и еще через несколько мгновений Виктор и Михаил почуяли запахи гари и пепла от бессмысленного уничтожения. Горящие летучие мыши покрутились над лесом и стали падать.
Несколько из них отнесло почти прямо к двум волкам, но им не было нужды глядеть на них с близи, они и так знали, что это было. Горевшие страницы были написаны на латинском, немецком и русском языках. Многие были украшены цветными иллюстрациями, выполненными руками мастеров. Какое-то время остатки плодов цивилизации падали вниз черными снежными хлопьями, а затем ветер подхватил их и унес прочь, и не осталось ничего.
Ночь взывала к спокойствию, но пламя бешено разрасталось на ветру и начало охватывать деревья. Два волка стояли на вершине скалистого гребня. Языки пламени красными бликами отблескивали в двух парах глаз: одной виделось проявление истинной природы зверей, уничтожающих то, что сотворяли люди, и она ненавидела эту картину; другая в вялой покорности остекленело уставилась на конец трагедии собственной жизни. Пламя подскакивало и плясало, довольно ухмылялось, и от его прикосновения зеленые сосны сворачивались, становясь коричневыми. Михаил стал подталкивать Виктора: пора было уходить, куда бы они ни направлялись, но Виктор не двигался. Только спустя много времени, когда они оба почувствовали приближение огня, он все-таки издал звук: глубокий, изнутри шедший стон, признание полного поражения. Михаил спустился с гребня и пролаял Виктору уходить. Наконец Виктор отвернул прочь от огня и сошел вниз, дрожа всем телом и опустив голову.
Это столь же верно для волков, как и для людей, думалось Михаилу, когда они кружили по лесу. Живи свободным… Олеся, Франко, Никита… и все остальные — ушли. А как же насчет Петра? Лежат ли его косточки под развалинами белого дворца, или солдаты забрали его? Что произойдет с Петром вне дикой природы? Михаил осознал, что наверное никогда об этом не узнает, и может быть, это к лучшему. Ему внезапно пришло в голову, что он — убийца. Он убивал человеческие существа, ломал им шеи и вырывал глотки… Боже, помоги ему… это было так нетрудно…
А хуже всего было то, что убийство доставляло ему удовольствие.
И хотя книги обратились в пепел, голоса их остались у Михаила в мозгу. Сейчас ему слышался один из этих голосов, из книги Шекспира:
- Бродить, как Каин, будешь ты в ночи,
- И солнце спрячет от тебя лучи.
- О горе! Неужели, Боже правый,
- Чтоб вырос я, был нужен дождь кровавый?
Он продолжал углубляться в лес, Виктор следовал за ним, ветер по-прежнему дул, а за их спинами горели деревья.
Глава 6
Когда пришел снег, Михаил и Виктор уже больше десяти дней жили в одной из пещер, где Виктор когда-то охотился на берсеркера. В ней было достаточно места для двух волков, но не для двух человек. Ветер становился пронзительнее, свирепо дул с севера, и возвращение в человеческий облик было самоубийством. Виктор впал в летаргию и спал днями и ночами. Михаил охотился для обоих, хватая все, что можно, с блюда леса.
Зима вступила в свои права. Михаил проделал путешествие до солдатского лагеря и нашел его пустым. Никаких следов Петра. Снег скрыл под собой колеи от телег и все запахи людей. Михаил обошел огромный участок сожженных деревьев и обгоревшие каменные развалины, которые были когда-то белым дворцом, и вернулся в пещеру.
Ясными ночами, когда сияла окаймленная голубым ореолом луна и в небе мерцали миллионы звезд, Михаил пел. Теперь в его пении была сплошная боль и тоска; радости у него больше не осталось. Виктор не покидал пещеру, лежал клубами белой шерсти, и уши его изредка дергались от пения черного волка, но Михаил пел по-прежнему в одиночестве. Потоки блуждающего ветра эхом разносили по лесу его голос. Ответа не было.
Шли недели и месяцы, и Михаил чувствовал, что в нем остается все меньше и меньше человеческого. У него не было потребности в том хрупком белом теле; четыре лапы, когти и клыки теперь его вполне устраивали. Шекспир, Сократ, высшая математика, немецкий, латинский и английский языки, история и религия: все это принадлежало другому миру. В той жизни, которую теперь вел Михаил, основным предметом было выживание. Не выучить этот урок значило умереть.
Зима пошла на излом. Затем вьюги сменились ливнями, в лесу появилась молодая зелень. Однажды утром, возвратясь с охоты, Михаил обнаружил обнаженного старика с белой бородой, сидевшего над расселиной на корточках возле кучи булыжников. Виктор ежился на солнцепеке, лицо его было морщинистым и бледным, но он взял свою долю убитой крысы и съел ее сырой. Он смотрел на поднимавшееся в небо солнце, но его янтарные глаза не светились. Он чуть выставил вперед одно ухо, будто слышал в отдалении знакомые звуки.
— Рената? — позвал он слабым голосом. — Рената?
Михаил лежал на брюхе рядом, на булыжниках, пережевывая пищу и стараясь не слышать дрожащий голос. Через некоторое время Виктор закрыл лицо ладонями и заплакал, и сердце у Михаила заныло.
Виктор глянул вверх и, казалось, в первый раз увидел черного волка. — Ты кто? — спросил он. — Ты кто?
Михаил продолжал есть. Он-то знал, кто он.
— Рената? — опять позвал Виктор. — А, вот и ты. — Михаил увидел, как Виктор слабо улыбнулся, обращаясь в воздух. — Рената, он думает, что он волк. Он думает, что останется здесь навсегда и будет бегать на четырех лапах. Он забыл, какое он на самом деле чудо, Рената, что внутри-то он человек. И после того, как я обращусь в прах и уйду туда, где ты, он думает, что он все еще будет здесь, охотясь за крысами на обед. — Он коротко рассмеялся, делясь шуткой с духом. — Подумать только, ведь я часами вдалбливал знания в его голову! — Его слабые пальцы пощупали темный шрам на плече и коснулись твердого очертания пули, все еще сидевшей там. Потом он перевел внимание на черного волка. — Превращайся обратно, — сказал он.
Михаил вылизывал крысиную косточку и не обратил на него внимания.
— Превращайся обратно, — повторил Виктор. — Ты же не волк. Превращайся обратно.
Михаил ухватил зубами маленькую голову, челюстями разгрыз ее и полакомился мозгом.
— Рената тоже хочет, чтобы ты превратился обратно, — сказал Виктор. — Слышишь ее? Она к тебе обращается.
Михаил слышал ветер и голос этого сумасшедшего человека. Он закончил есть и облизал лапы.
— Боже мой, — тихо сказал Виктор. — Я, наверно, схожу с ума. — Он встал, вгляделся в расселину. — Но я не настолько обезумел, чтобы полагать, что я действительно волк. Я — человек. И ты, Михаил, тоже. Превращайся обратно. Пожалуйста.
Михаил и не собирался. Он лежал на брюхе, следя за кружившими в вышине воронами, и хотел, чтобы какая-нибудь из них упала ему прямо в зубы. Он не хотел ощущать запах Виктора, это слишком напоминало ему про расплывчатые фигуры с ружьями.
Виктор вздохнул, понурил голову. Медленно и осторожно он начал спускаться со скалы, тело его хрустело в суставах. Михаил встал и полез за ним, чтобы предохранять его от падения. — Не нужна мне твоя помощь! — закричал Виктор. — Я — человек, и в помощи твоей не нуждаюсь! — Он спустился со скалы в пещеру, вполз в нее и лег, свернувшись, уставившись в пустоту. Михаил скрючился на выступе перед пещерой, ветерок ерошил его шерсть. Он следил за воронами, кружившими в небе подобно черным бумажным змеям, и во рту у него выделялась слюна.
На весеннем солнце лес пробуждался. Виктор не превращался в волка; Михаил не превращался в человека. Виктор все больше слабел. Холодными ночами Михаил влезал в пещеру и ложился к нему, согревая его теплом своего тела, но сон Виктора был хрупок. Его постоянно мучили кошмары и он вскакивал, зовя то Ренату, то Никиту, то еще кого-нибудь из ушедших. В теплые дни он взбирался на скалу над расселиной и там замирал, глядя в сторону подернутого дымкой западного горизонта.
— Ты должен уехать в Англию, — говорил Виктор черному волку. — Именно так, в Англию. — Он кивнул головой. — В Англии люди цивилизованные. Они не убивают детей. — Он дрожал; даже в жаркие дни его плоть была холодна, как пергамент. — Ты слышишь меня, Михаил? — спросил он, и волк поднял голову и уставился на него, но не ответил.
— Рената? — Виктор говорил в воздух. — Я ошибался. Мы жили поволчьи, но мы — не волки. Мы — человеческие создания, и мы принадлежим тому миру. Я ошибался, когда держал всех здесь. Ошибался. И каждый раз, когда я гляжу на него, — он показал на черного волка, — я понимаю, что поступал неправильно. Для меня уже слишком поздно. Но не для него. Он может уйти, если хочет. Он должен уйти. — Он покрутил сцепленными худыми пальцами, будто бы пытался найти, а затем словно бы нашел решение проблемы. — Я боялся мира людей. Я боялся боли. И ты тоже, Рената, верно? Я думаю, мы все боялись. Мы могли бы уйти, если бы решились. Мы могли бы научиться тому, как выжить в тех диких условиях. — Он поднял голову в сторону запада, в сторону невидимых деревень, поселков и городов за горизонтом. — О, там — ужасные места, — тихо сказал он. — Но именно там место Михаилу. Не здесь. Вовсе не здесь. — Он оглянулся на черного волка. — Рената говорит, что ты должен уйти.
Михаил не шевельнулся; он дремал на солнце, хотя слышал все, что говорил Виктор. Хвост его бессознательным движением согнал муху.
— Ты мне не нужен, — сказал Виктор с раздражением в голосе. — Ты думаешь, что поддерживаешь мою жизнь? Как же! Я могу поймать голыми руками то, мимо чего твои челюсти сто раз промахнутся! Ты думаешь, это — преданность? Это — глупость! Превращайся обратно. Сынок, ты меня слышишь?
Зеленые глаза черного волка открылись, потом опять лениво закрылись.
— Ты — идиот, — решил Виктор. — Я тратил время на идиота. О, Рената, зачем ты ввела его в стаю? Перед ним жизнь, а он хочет отказаться от чуда. Я ошибался… я сильно ошибался. — Он встал, все продолжая ругаться, и опять полез в пещеру. Михаил тут же поднялся и последовал за ним, следя за движениями старика. Виктор отогнал его, как всегда, но Михаил все-таки шел за ним.
Шли дни. Начиналось лето. Почти каждый день Виктор забирался на скалу и разговаривал с Ренатой, а Михаил лежал рядом, наполовину слушая, наполовину дремля. В один из таких дней до них донесся гудок паровоза. Михаил поднял голову и прислушался. Машинист паровоза пытался отогнать с путей животное. Может, стоило сбегать туда ночью, посмотреть, не сшиб ли кого-нибудь паровоз? Он положил голову, солнце грело ему спину.
— У меня есть еще один урок для тебя, Михаил, — тихо сказал Виктор, после того как затих гудок паровоза. — Может бы, самый важный урок. Живи свободным. Это все. Живи свободным, даже если тело твое в оковах. Живи свободным тут. — Он дотронулся дрожавшей рукой до головы. — Это то место, где никто не может сковать тебя. И — может быть, это самый трудный урок, который нужно выучить, Михаил, но: любая свобода имеет свою цену, но свобода разума бесценна. — Он сощурился, глядя на солнце, и Михаил поднял голову, глядя на него. Что-то новое прозвучало в голосе Виктора. Что-то окончательное. Это напугало его, хотя ничто не пугало его с тех пор, как за его семьей пришли солдаты. — Тебе нужно покинуть это место, — сказал Виктор. — Ты — человеческое создание, и ты принадлежишь тому миру. Рената со мной согласна. Ты находишься здесь из-за старика, который разговаривает с духами. — Виктор повернул голову к черному волку, и его янтарные глаза Виктора сверкнули. — Я не хочу, чтобы ты был здесь, Михаил: жизнь ждет тебя там! Ты понимаешь?
Михаил не повернулся.
— Я хочу, чтобы ты ушел. Сегодня. Я хочу, чтобы ты ушел в тот мир как человек. Как чудо. — Он встал, и Михаил сразу же тоже встал. — Если ты не уйдешь в тот мир… какой тогда прок в том, чему я тебя учил? — Белая шерсть побежала по его плечам, по груди, по животу и рукам. Борода на шее раздвоилась, лицо стало изменяться. — Я был хорошим учителем, не так ли? — спросил он, голос у него понижался по тону до рычанья. — Я люблю тебя, сынок, — сказал он… — Не подведи меня.
Позвоночник у него крючило. Он опустился на четыре лапы, белая шерсть покрыла его хилое тело, он часто заморгал на солнце. Задние лапы у него напряглись, и Михаил понял, что он собирается сделать.
Михаил метнулся вперед.
Но белый волк сделал то же.
Виктор взметнулся в воздух, все еще превращаясь. И полетел, слегка вильнув телом, к камням на дне расселины.
Михаил закричал, крик вышел высоким горестным лаем, но то, что он хотел прокричать, было:
— Отец!
Виктор летел беззвучно. Михаил отвел взгляд, веки его крепко закрылись, он не увидел, не мог позволить себе увидеть, как белый волк долетел до камней.
Поднялась полная луна. Михаил согнулся над расселиной, неподвижно уставясь в нее. Время от времени он вздрагивал, хотя ночь была жаркой. Он попробовал запеть, но ничего не выходило. Лес молчал, и Михаил был одинок.
Голод — зверь, не ведающий печали — грыз его желудок. Железнодорожные пути, подумал он; мозг у него был вялый, отвыкший думать. Пути, по которым ходит паровоз. Может быть, сегодня паровоз сшиб кого-нибудь. Возможно, там, на рельсах, лежит пища.
Он побежал через лес к оврагу, через траву и плотные кусты к путям. Вяло поискал вдоль рельсов, но запаха крови не было. Нужно возвращаться в пещеру, решил он; теперь там был его дом. Может, по пути он найдет зайца или мышь…
Он услышал далекий грохот.
Он поднял лапу, коснулся рельса и почувствовал вибрацию. Через минуту поезд выскочит из западного туннеля и, прогрохотав вдоль оврага, влетит в восточный. Красная лампа на последнем вагоне будет раскачиваться взад-вперед. Михаил уставился на то место, где умер Никита. В его мозгу жили духи, и они разговаривали. Один из них прошептал: — Не подведи меня.
Это пришло к нему как внезапное озарение. На этот раз он все же может побить поезд. Если действительно захочет этого. Он может побить поезд, начав гонку волком, а закончив человеком.
А если же он окажется недостаточно быстр… ну, так что ж? Вокруг был целый лес, полный духов, так почему бы ему не присоединиться к ним и не петь новые песни?
Поезд приближался. Михаил проследовал к выходу из западного туннеля и сел около рельсов. В теплом воздухе мерцали светлячки, звенели цикады, дул мягкий ветерок, мышцы Михаила играли под черной шерстью.
— Жизнь ждет тебя там, — подумал он. — Не подведи.
Он почувствовал кисловатый дух пара. В туннеле блеснул свет. Грохот перерос в звериное рычание.
И тут, с ослепительным светом и брызгами красных искр, из туннеля вырвался паровоз и помчался к востоку.
Михаил вскочил (слишком медленно! слишком медленно! — подумал он) — и помчался. Паровоз уже обошел его, стальные колеса были от него менее чем в трех саженях. Скорее! — подбодрил он себя, и обе пары ног подчинились. Он мчался, стлался над самой землей, его обдували завихрения воздуха от паровоза. Лапы били по земле, сердце молотило. Скорее. Еще скорее. Он догнал паровоз… нагнал его… пошел на обгон… Искры жгли ему спину, вихрями омывали морду. Он продолжал нестись, чуя запах собственной подпаленной шерсти. Он обошел паровоз уже на шесть саженей… на восемь… на десять… Быстрее! Быстрее! Избавившись от вихрей и искр, он рванул вперед, тело было словно создано для скорости и выносливости. Он видел темнеющий впереди зев восточного туннеля (вовсе не собираюсь я это делать, — подумал он, но быстро отбросил эту мысль, прежде чем она завладела им), обошел поезд на двадцать саженей, и начал превращаться.
Первыми начали изменяться лицо и голова, четыре лапы все еще несли его вперед. Черная шерсть на плечах и спине перешла в гладкую кожу. Он почувствовал боль в позвоночнике, спина стала удлиняться. Боль залила все его тело, но он не сбавлял хода. Шаг стал укорачиваться, ноги изменялись, теряя шерсть, позвоночник распрямлялся. Паровоз догонял его сзади, спереди на него несся восточный туннель. Он зашатался, поймал равновесие. Искры зашипели, коснувшись его белых плеч. Лапы изменились, теряя цепкость; появились пальцы.
Сейчас или никогда.
Михаил, человек и волк, оттолкнулся перед паровозом от земли и прыгнул на другую сторону.
Сияние фар поймало его на лету и, казалось, запечатлело этот драгоценный миг. Вот он, глаз Божий, подумал Михаил. Он ощутил горячее дыхание паровоза, услышал грохот всесокрушающих колес, увидел буфер, который вот-вот врежется в него и раздерет на части.
Он вжал голову в плечи, закрыл глаза и приготовился к удару. В сиянии фары тело его пронеслось над буфером и упало в траву. Он свалился на спину, дыхание с силой рвалось из легких. Жар паровоза обдал его, яростный порыв ветра взъерошил волосы, сноп искр обжег безволосую грудь. Через короткий миг он сел и посмотрел на красную лампу, раскачивавшуюся из стороны в сторону на въезжавшем в темный туннель последнем вагоне.
Поезд ушел.
Казалось, каждая косточка его тела вышла из сустава. Спина и ребра были в синяках. Ноги истерты, пальцы порезаны. Но он остался жив, и он пересек пути.
Какое-то время он сидел, тяжело дыша, тело его блестело от пота. Он не знал, сможет ли встать или нет; он не помнил, как ходить на двух ногах.
Глотка у него напряглась. Он попытался заговорить. Получилось, но с трудом.
— Я жив, — сказал он, и звук собственного голоса — гораздо более глухо, чем он его помнил — поразил его.
Михаил никогда не чувствовал себя таким голым. Первым его желанием было превратиться обратно, но он сдержался. Быть может, потом. Но пока — нет. Он лежал в траве, собираясь с силами и давая мыслям свободу. Что там, за лесом? — задумался он. Что было там, снаружи, в том мире, которому, как говорил Виктор, он принадлежал? Это должно было быть чудовищное место, полное опасностей. Дикая страна, где зверству нет границ. Он боялся этого мира, боялся того, что мог найти в нем… но боялся при этом и того, что мог найти в себе.
— Жизнь ждет тебя там, снаружи —.
Михаил сел и уставился вдоль путей в сторону запада.
— Не подведи меня —.
В той стороне лежала Англия, страна Шекспира. Цивилизованная страна, говорил Виктор.
Михаил поднялся на ноги. Колени подогнулись, он снова упал.
Вторая попытка была удачнее. С третьей попытки он наконец встал. Он забыл, какой он, оказывается, высокий. Посмотрел на луну. Она была той же самой луной, но вовсе не такой красивой, как глазами волка. Лунный свет блеснул на рельсах и, если тут были духи, они бы запели.
Михаил сделал первый, осторожный шаг. Ноги были неловкими. И как это он раньше ходил на них?
Он научится делать это опять. Виктор был прав; здесь ему жизни нет. Но он полюбил это место, и бросить его будет тяжело. Это — мир его юности; ждал же его другой, более суровый мир.
— Не подведи меня, — думал он.
Он сделал второй шаг. Потом третий. Ему все еще было трудно, но он шел.
Шел Михаил Галатинов, бледная обнаженная фигура в лунном свете. Он вышел из западного выхода туннеля на двух ногах, как человек.
Часть девятая
Царство Дьявола
Глава 1
Майкл услышал свисток паровоза. Он возвращается, чтобы устроить с ним еще одну гонку? Если да, то на этот раз он его обгонит. Кости его ломило, голова казалась нарывом, готовым вот-вот лопнуть. Свисток паровоза затих. Он попытался оглянуться через плечо, хотя сквозь тьму не мог ничего увидеть. Где луна? Она только что была здесь, разве нет?
Послышался тихий стук. Потом опять.
— Барон? Вы не спите?
Мужской голос, говоривший по-немецки. Глаза Майкла открылись. Он увидел потолок из темного лакированного дерева.
— Барон? Извините! Я могу войти?
На этот раз стук был настойчивым. Ручка двери повернулась, открылась узкая дверь. Майкл поднял голову, в висках у него ломило.
— А! Вы проснулись? — сказал с приятной улыбкой мужчина.
Он был худой и лысый, с аккуратно прилизанными белыми усиками. На нем был костюм в полоску и жилет из красного бархата. От него исходило розовое сияние, будто он стоял рядом с доменной печью.
— Герр Сэндлер желает, чтобы вы позавтракали вместе с ним.
Майкл медленно принял сидячее положение. Голова у него была как наковальня Ада — и откуда этот мучительный треск в голове? Он вспомнил про кастет. Наверное, удары по голове нарушили его чувство равновесия, как и слух, потому что вся комната, казалось, чуть покачивалась.
— Завтрак будет подан через пятнадцать минут, — жизнерадостно объявил человек. — Вы предпочитаете яблочный или грейпфрутовый сок?
— Что это за место?
Он ощутил, что лежит на кровати. Воротник его рубашки был расстегнут, белый галстук-бабочка развязан, ботинки расшнурованы и стояли на полу. Казалось, их только что почистили. В комнате, крошечном тесном помещении, стояло коричневое кожаное кресло и столик, а на нем — белый кувшин с водой. Там, где должно было быть окно, располагался квадрат из металла, закрепленный болтами. Он снова услышал свисток паровоза: высокий пронзительный звук шел откуда-то далеко впереди. Ну, теперь-то он знал, где он находится и почему комната покачивается, но куда вез его паровоз?
— Герр Сэндлер ждет вас, — сказал человек.
Майкл уловил позади него какое-то движение. В коридоре, где зашторенное окно пропускало маленькую полоску розового света, стоял немецкий солдат с пистолетом.
Что, черт побери, происходит? — недоумевал Майкл.
Он решил, что будет благоразумнее подыграть.
— Я предпочел бы яблочный сок, — сказал он и опустил ноги на пол.
Он осторожно поднялся, проверяя себя на устойчивость. Ноги его держали.
— Хорошо, господин.
Человек, очевидно лакей, двинулся к выходу.
— Минуточку, — сказал Майкл. — Еще я хочу кофе. Черный, без сахара. И три яйца — сырые яйца у вас есть?
— Да, господин.
— Хорошо. Хочу, чтобы было три яйца в скорлупе.
Выражение лица человека показало, что он не уловил смысл просьбы.
— Прошу прощения?
— Три яйца. Сырые. В скорлупе. Ясно?
— О… да, господин. Ясно.
Он пятясь вышел через дверь и аккуратно закрыл ее.
Майкл подошел к металлическому квадрату, закрывавшему окно, и пальцами подергал его. Тот не шелохнулся, болты держали его мертво. Он увидел шнур и дернул за него, отчего на потолке появился маленький светящийся шар. В шкафу висело его серое пальто с отворотами из черного бархата, но ничего другого из одежды не было. Он осмотрелся. Это была комната в спартанском стиле, передвижная тюремная камера. Не вызывало сомнений, что солдат в коридоре охранял его, но были ли в вагоне другие солдаты? Далеко ли они от Берлина? И где Чесна и Мышонок? Он даже не знал, сколько времени прошло с той засады, но сомневался, что был без сознания дольше нескольких часов. Итак, если восходит солнце, то собрание Бримстонского клуба было прошлым вечером. Видел ли Сэндлер, что осталось от его сокола? И если Майкл находится на пути к допросу в гестапо в качестве шпиона, то почему лакей все еще обращается к нему «барон»?
Вопросы, вопросы. И ни на один из них пока еще нельзя ответить. Майкл сделал два шага к столику, набрал в пригоршню воды и смочил ею лицо. Рядом с тазом было сложено белое чистое полотенце; он вытерся им. Затем набрал в пригоршню еще воды и в несколько глотков вылакал ее. Рядом на стене висело зеркало. Майкл глянул на свое отражение. Белки глаз слегка покраснели, но явных следов от ударов кастета не было. Пальцами он осторожно пощупал шишки на голове, одну прямо над левым виском, а другую на затылке. Удары, каждый из которых мог бы его убить, были нанесены не в полную силу. Это значило, что Сэндлеру или еще кому-то он был нужен живым.
Зрение его было все еще нечетким. Ему нужно избавиться от этой расплывчатости ощущений, и сделать это поскорее, потому что у него не было никакого представления, что ожидает его впереди. Там, на дворе «Рейхкронена», он допустил ошибку, не дав волю своим инстинктам. Он должен был уловить фальш в пьяном поведении Сэндлера и должен был услышать приближающегося к нему сзади человека много раньше, чем услышал. Ну, урок был получен. Он опять недооценил Гарри Сэндлера.
Он застегнул воротник и повязал белую бабочку. Не стоит идти завтракать в непрезентабельном виде. Он подумал про фотографии, которые нашел в номерах полковника Эриха Блока, про изувеченные лица жертв чего-то страшного, испытывавшегося на острове Скарпа. Что известно Сэндлеру про новый проект доктора Гильдебранда? Или про Стальной Кулак и нарисованные Франкевицем пулевые отверстия на зеленых листах? Пришла пора это выяснить.
Майкл взял из шкафа пальто, надел его, еще раз проверил в зеркале галстук, а затем сделал глубокий, проясняющий голову вдох и открыл дверь.
Солдат, ожидавший снаружи, сразу же извлек из кобуры свой «Люгер». Направил его Майклу в лицо.
Майкл скупо улыбнулся и поднял руки вверх. Пошевелил пальцами.
— В рукавах у меня ничего нет, — сказал он.
— Идите.
Солдат движением пистолета показал влево, и Майкл пошел по качающемуся коридору, сопровождаемый солдатом, идущим в нескольких шагах позади. В вагоне было еще несколько других комнат, по размеру похожих на ту, что занимал Майкл. Он понял, что это был не тюремный вагон: здесь было слишком чисто, деревянные перегородки были лакированные, а бронзовые детали сверкали. И все же в воздухе ощущался терпкий запах, густой дух пота и страха. Что бы ни происходило в этом поезде, оно не способствовало здоровью.
Второй солдат, тоже вооруженный «Люгером», стоял при входе в следующий вагон. Майклу показали продолжать движение, он прошел в дверь и очутился в роскоши.
Это был красивый вагон-ресторан, стены и потолок которого были отделаны темным розовым деревом, а пол устилал золотистый персидский ковер. Сверху свисала бронзовая люстра, а вдоль стены — бронзовые светильники. Под люстрой стоял стол, накрытый белой скатертью, за которым сидел пленитель Майкла.
— А! Доброе утро, барон! — Гарри Сэндлер встал, широко улыбаясь. Он казался прекрасно отдохнувшим, на нем был красный шелковый халат с вышитыми на груди инициалами в готическом стиле. — Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне!
Майкл оглянулся. Один из солдат вошел и встал около двери, с «Люгером» в руке. Майкл прошел к сервированному для завтрака столу и сел напротив Сэндлера, где ему накрыли прибор из темно-синего фарфора. Сэндлер вернулся на свое место.
— Надеюсь, вы хорошо спали? Некоторые люди испытывают трудности со сном в поездах.
— После первой пары тумаков я заснул, как ребенок, — сказал Майкл.
Сэндлер рассмеялся.
— О, это великолепно! Вы сохранили чувство юмора. Очень впечатляет, барон.
Майкл раскрыл салфетку. Для него были приготовлены пластиковые инструменты для еды, в то время как у Сэндлера — из чистого серебра.
— Никогда не знаешь, как люди отреагируют на подобное, — продолжал Сэндлер. — Для некоторых это бывает… ну… неприятно.
— Я возмущен и в негодовании! — сказал Майкл с притворным отвращением. — Стукнули среди ночи по голове, запихнули в багажник машины, затащили Бог знает куда, чтобы я проснулся затем в движущемся вагоне… И кто-то называет это всего лишь неприятным?
— Ну, о вкусах не спорят, так ведь? — Он опять засмеялся, но глаза его смотрели холодно. — О, а вот и Хьюго с нашим кофе!
В двери, которая, должно быть, вела в кухню, появился лакей — тот, что заходил к Майклу, — неся на подносе два маленьких серебряных кофейника и две чашки.
— Это — мой личный поезд, — сказал Сэндлер, пока Хьюго наливал им кофе. — Подарок от Рейха. Красивый, не правда ли?
Майкл огляделся. Он уже заметил, что здесь окна тоже закрыты металлическими щитами.
— Да, пожалуй. Но неужели вы испытываете отвращение к свету?
— Вовсе нет. Нам и в самом деле не помешала бы чуточка солнечного света, верно? Хьюго, откройте эти два.
Он показал на окна по обеим сторонам стола. Хьюго извлек из своего жилета ключ, вставил его в замок под окном и повернул. Раздался мягкий щелчок открывающегося замка, а затем Хьюго за ручку отодвинул железный щит. В окно хлынул рассвет. Хьюго отомкнул второе окно и точно так же за ручку открыл его, потом убрал ключ в карман и вернулся на кухню. Майкл отпил кофе, черный и без сахара, как просил, и стал смотреть в окно. Поезд шел через лес, резкий солнечный свет мелькал между деревьями.
— Вот, — сказал Сэндлер. — Так лучше, не правда ли? Это весьма интересный поезд, я думаю, вы тоже его оцените. Мой личный вагон в хвосте, сразу за тем, в котором вы проснулись. А между этим вагоном и паровозом есть еще три вагона. Чудесное достижение техники. Много ли вам известно о поездах?
— У меня есть некоторый опыт их использования.
— Что меня изумляет в поездах — это то, что внутри них можно создавать свой собственный мир. Например, этот поезд: любой, кто видит его снаружи, видит то, что кажется просто обычным грузовым составом с локомотивом, и ему обычно не приходит в голову взглянуть на него еще раз. Но внутри… о, тут мой мир, барон. Я люблю стук колес по рельсам и мощь локомотива. Это напоминает скачку внутри огромного прекрасного зверя. Разве вы не согласны?
— Да, я, пожалуй, согласился бы. — Майкл снова отпил кофе. — Я всегда представлял себе поезд неким большим зверем… ну… похожим на огромный стальной кулак.
— Правда? Это интересно. Да, я тоже могу такое представить.
Он кивнул. В его расслабленном добром выражении не произошло никакой перемены, не было ни малейшей реакции на фразу, подумал Майкл. Знает ли он что-нибудь о Стальном Кулаке или нет?
— Вы меня удивляете, барон, — сказал Сэндлер. — Я полагал, что вы будете… скажем… беспокойным. Но, вероятно, вы просто хороший актер. Да, я полагаю, что это скорее всего так. Ведь вы теперь так далеко от ваших садов с тюльпанами. Но, боюсь, живым вы этот поезд не покинете.
Майкл медленно поставил свою чашку с кофе на стол. Сэндлер внимательно наблюдал за ним, ожидая реакции: крика, возмущения, слез, мольбы. Майкл несколько секунд пристально смотрел на него, потом дотянулся до своего серебряного кофейника и налил еще кофе.
На лице Сэндлера промелькнуло беспокойство.
— Думаете, я шучу? Это далеко не шутка, мой друг. Я действительно собираюсь вас убить, и будет ли ваша смерть быстрой или медленной — зависит от вас.
Тональность перестука колес поезда внезапно изменилась. Майкл выглянул в окно. Они проезжали через мост, пересекавший широкую темно-зеленую реку. Его внимание привлекла изумившая его деталь ландшафта. Над деревьями виднелись башни и башенки большого сооружения, с расстояния, наверное, в полмили. На счет него сомнений быть не могло: это был «Рейхкронен».
— Да, это — гостиница, — сказал Сэндлер, правильно оценив реакцию барона. — Мы кружим последние три часа вокруг Берлина. И будем продолжать кружить, пока не окончится охота.
— Охота?
— Именно. — Улыбка вернулась к Сэндлеру; он опять был в своей тарелке. — Я собираюсь охотится на вас по всему поезду. Если вы сумеете добраться до локомотива и три раза потянуть за свисток прежде чем я вас поймаю, ваша смерть наступит быстро: от пули в мозг. Если, однако, я поймаю вас прежде, чем вы туда доберетесь, тогда… — он пожал плечами. — Выбор будет за охотником.
— Да вы сумасшедший!
— О, вот и эмоции! — Сэндлер захлопал в ладоши. — Давайте попробуем выдавить из вас немного чувств! Давайте же, вы что, не можете пролить немножко слез? Может, немного мольбы? Будет ли польза, если я скажу, что с последнего, на кого я здесь охотился, я снял кожу? Это был враг Гиммлера, поэтому кожу я отдал ему. Я полагаю, что он вставил ее в рамку.
Из кухни вышел Хьюго, прикатив тележку, на которой был их завтрак. Он поставил перед Сэндлером блюдо с мясом, затем перед Майклом поднос, на котором лежали три сырых яйца.
— Вы меня изумляете, барон! — сказал с ухмылкой охотник на крупную дичь. — Не знаю, как вас понимать!
Пульс у Майкла зачастил, в горле слегка пересохло, но он был далеко не испуган. Он выглянул из окна, наблюдая, как мимо пролетают дома и заводы.
— Сомневаюсь, что Чесне понравится то, что меня выкрали, — холодно сказал он. — Или ее вы тоже выкрали?
— Конечно, нет. Она все еще в «Рейхкронене», как и ваш камердинер. Чесна ничего не знает и никогда не узнает. — Он взял острый нож и стал резать свой ростбиф. Внутри мясо было почти красным, кровь сочилась на блюдо. — В данный момент, должно быть, на реке ведутся поиски вашего тела. Два человека должны были заявить, что видели, как вы гуляли по берегу реки после того, как вышли из Бримстонского клуба. К несчастью, похоже было, что вы несколько перебрали. Вы шатались и отказывались вернуться в гостиницу. — Сэндлер прожевал кусок ростбифа и запил его кофе. — А берега реки бывают очень предательскими, барон. Вам не следовало прогуливаться там в одиночку.
— Уверен, что кто-нибудь видел, как я выходил вместе с вами.
— В такой толпе? Не думаю. Однако, значения это не имеет. Я получил разрешение полковника Блока забрать вас; он хочет, чтобы вы женились на Чесне, не больше, чем я.
Так вот в чем дело, понял Майкл. Это вовсе никак не связано с его заданием или с тем, что он тайный британский агент. Сэндлер и Блок захотели, чтобы барон фон Фанге исчез. Было также ясно, что Сэндлеру ничего не известно о судьбе сокола; он, вероятно, не имел времени возвратиться в свои номера в гостинице, и не возвратится, пока эта нелепая охота не окончится. Конечно, Чесна не поверит рассказу о напившемся Майкле. Она поймет, что что-то случилось. Что она предпримет? Впрочем, сейчас об этом думать не стоило. Его главной заботой был улыбающийся человек, который сидел за столом напротив него, пережевывая мясо с кровью.
— Я люблю Чесну, — сказал Майкл. — Чесна любит меня. Разве это не имеет значения?
Он позволил, чтобы в его голос вкралась некоторая нервозность — не стоило повышать бдительность Сэндлера.
— Ну, это вы напрасно. Чесна вас любит? Ну, и что из того? — Он наколол на вилку еще один кусок мяса и положил его в рот. — Может, конечно, быть, что она без ума от любви. Может, ей нравится ваше общество, хотя не имею представления, почему. Как бы то ни было, Чесна иногда позволяет своему сердцу управлять головой. Она — фантастическая женщина: красива, талантлива, благородна. И, кроме того, — сорвиголова. Вы знаете, что она летает на собственном самолете? В одном из фильмов, выпущенных ею, она сама проделывала фигуры высшего пилотажа. Она — чемпион в плавании, и, могу вам сказать, из винтовки стреляет лучше, чем многие мужчины, которых я встречал. Она неуступчива тут, — он тронул себя за голову, — но сердце у нее женское. Она и раньше затевала неосторожные любовные дела, но никогда не заговаривала о замужестве. Я немного разочарован; я всегда считал, что она лучше разбирается в людях.
— Вы имеете в виду, что вам не нравится то, что Чесна выбрала меня вместо вас?
— Выбор Чесны не всегда разумен, — сказал Сэндлер. — Иногда ее приходится подводить к правильному решению. Полковник Блок и я решили, что будет лучше, если вы совсем исчезнете с горизонта.
— Что заставляет вас предполагать, что она выйдет за вас замуж, если я умру?
— Я давно уже работаю над этим. Кроме того, для Рейха это будет великолепная пропаганда. Двое американцев, избравших жизнь под знаменем нацизма. А Чесна, кроме того, кинозвезда. Наши фото будут в газетах и журналах по всему свету. Понимаете?
Майкл действительно понимал, не только то, что Сэндлер изменник и убийца, но и что у него колоссальное самомнение. Даже если бы до этого Майкл не планировал убить его, теперь это было бы окончательно решено. Он взял пластмассовую ложечку, разбил скорлупу яйца, поднес его ко рту и выпил его.
Сэндлер засмеялся.
— Сырое мясо и сырые яйца. Барон, вы, должно быть, родились в конюшне!
Майкл съел таким же образом и второе яйцо. Вернулся Хьюго с графинами яблочного сока для Майкла и Сэндлера. Охотник на крупную дичь осушил свой стакан, но Майкл остановился, держа стакан у губ. Он ощутил слабый, чуть горьковатый запах. Какой-то вид яда? Нет, запах не был горьким. Скорее всего, в соке было лекарство. Снотворное, решил он. Что-то такое, чтобы сделать его вялым. Он отставил бокал и опять потянулся к кофе.
— В чем дело? — спросил Сэндлер. — Разве вы не любите яблочный сок?
— Попахивает червями.
Он разбил скорлупу третьего яйца, вывалил в рот желток, надкусил его, проглотил, желая как можно быстрее дать своему организму богатую протеином пищу, потом запил его кофе. Рельсы свернули на северо-восток, поезд продолжал свой путь вокруг Берлина.
— Вам не хочется отдохнуть в постели? — наклонился к нему Сэндлер. — Хотя бы недолго?
— А какая в том польза?
Сэндлер заколебался, потом покачал головой. Глаза у него потемнели и стали осторожными, и Майкл понял, что он ощутил что-то такое, чего не ожидал. Майкл решил попробовать еще раз.
— Итак, у меня не очень-то много шансов, да? Как у таракана под стальным кулаком?
— О, у вас есть шанс. Маленький. — Опять на лице Сэндлера не было понимания. Чем бы ни был Стальной Кулак, Гарри Сэндлер ничего о нем не знал. — Шанс умереть скорой смертью, да. Для этого надо всего лишь добраться до локомотива прежде, чем я вас поймаю. Конечно, я буду вооружен. Я захватил сюда свое любимое ружье. Вы, к несчастью, будете безоружны. Но у вас будет на старте десятиминутная фора. Вас ненадолго отведут в ваше купе. Потом вы услышите, как зазвенит будильник. Это будет сигналом к началу гонки.
Он отрезал еще один кусок мяса, потом воткнул нож в остатки ростбифа.
— Нет никакого смысла пытаться спрятаться в вашем же купе или пытаться удержать дверь. Я в таком случае просто быстрее поймаю вас. И если вы полагаете, что сможете выпрыгнуть из поезда, то ошибаетесь. В поезде есть солдаты, которые будут размещены между каждым вагоном. А окна… ну, про них вы можете забыть.
Он кивнул Хьюго, стоявшему неподалеку в ожидании того, когда можно будет унести тарелки. Хьюго стал запирать щиты на окнах. Вскоре солнце оказалось запечатанным.
— Давайте же проведем с интересом это небольшое спортивное состязание, а? — настаивал Сэндлер. — Вы сыграете свою роль, а я — свою.
Закрылся последний щит. Хьюго вынул ключ из своего жилета, чтобы замкнуть его, и Майкл заметил под жилетом кобуру с пистолетом.
— Не вздумайте попытаться отобрать оружие у Хьюго, — сказал Сэндлер, проследив взгляд Майкла. — Он восемь месяцев провел на русском фронте, и при том классный стрелок. Есть какие-то вопросы насчет правил дуэли?
— Нет.
— Вы и в самом деле изумляете меня, барон. Должен сказать, что я предполагал, что к данному моменту вы будете на коленях. Но это доказывает только одно: никогда не поймешь, что же у человека внутри, верно? — Он ухмыльнулся во весь рот. — Хьюго, не проводишь ли ты барона в его апартаменты?
— Да, господин. — Пистолет показался из кобуры и уставился на Майкла.
Когда дверь в его купе закрылась, Майкл обнаружил, что здесь произошли некоторые изменения. Зеркало, столик, белый кувшин и полотенце исчезли. Из шкафа к тому же исчезла единственная пластмассовая вешалка. Видимо, предполагалось, что осколки зеркала, кувшина или вешалки могли послужить Майклу, чтобы сократить путь к неминуемому финалу. Светящийся шарик в потолке был недоступен, хотя он ощущал уверенность, что мог бы изобрести способ, как разбить его на куски. Он уселся на постель, раздумывая, поезд мягко покачивался, колеса постукивали по рельсам. Действительно ли ему нужно оружие, чтобы победить Сэндлера в его собственной игре? Он так не думал. Он мог превратиться в волка и быть готовым к действию, как только прозвенит будильник.
Но он не совершил превращение. Его чутье и восприятие и без того были обострены до предела. Превращение могло дать ему только потерю одежды. Он мог ходить на двух ногах, не как волк, и все-таки побить Сэндлера. Единственной проблемой было то, что Сэндлер знал поезд лучше его. Майклу нужно найти место для засады, и тогда…
Тогда тяжелое бремя отмщения за графиню Маргерит свалится с его плеч. Он сможет наконец написать «конец» на этом печальном эпизоде своей жизни, завершив вынужденную месть.
Он одолеет Гарри Сэндлера как человек, решил он. Руками, а не когтями.
Он ждал.
Прошло, вероятно, часа два, в течение которых Майкл лежал и отдыхал. Он стал теперь совершенно спокоен, умом и телом готов к действиям.
Читать бесплатно другие книги:
