Вдруг охотник выбегает Яковлева Юлия
Нефедов назвал адрес.
– Почему ты думаешь, наш это клиент, Нефедов? Квартирка эта угрозыску давно известна.
Казино и игорные залы в Ленинграде позакрывали не так давно: они были приметой НЭПа, теперь уже свернутого в советской стране. Но игроки-то никуда не делись. И каталы тоже. Просто ушли на дно.
– Игра там велась на деньги немалые, – продолжал Зайцев. – Обдирали в основном командировочных. Находили их через гостиницы «Астория» и «Европа». Где клиент пожирнее. И намекали, что, мол, есть местечко, где можно развлечься с прибылью. Сначала давали выиграть помаленьку, распаляли, а потом обдирали догола.
– Так то клиент жирный, а этот… Ремесленное училище. С него и драть нечего, гол как сокол.
– А наш юноша со взором горящим, – предположил Зайцев, – решил попытать доли получше, чем ремесленное училище. Да силенок не рассчитал. Пришили его шулера.
– А как ты объяснишь, что из карт составлен перед ним был домик?
– Домик? – обернулся Зайцев. – Что-то я домика не вижу на фотографии.
Нефедов сложил ладони домиком.
– Да я знаю, Нефедов, что такое карточный домик. Ну-ну?
– Да толкнул кто-то стол, пока не сняли. И карточки рассыпались.
– Домик, говоришь…
Да, запнулся Зайцев, это было странно. Если это и было шулерское послание, для острастки, например, то такого, должен был признать он, еще не попадалось.
– Надо бы покалякать с нашим другом Мишей. Может, там у них моды изменились, пока мы за пьяницами и воришками на Охте охотимся.
– Да ты на лохмы его посмотри. И на лапсердак.
Причесан Тракторов был действительно странно для ученика ремесленного училища. Одет он был в длинный сюртук. Волосы завиты, расчесаны на пробор.
– Ну-ну, допустим, прав ты. Валяй дальше, – кивнул Зайцев. Нефедов обернулся к таблице с карандашом в руке. И принялся называть фамилии по делу Тракторова, уже вписанные им в графы. Соседи по общежитию. Другие ученики. Преподаватели.
– Совпадения? – спросил Зайцев.
– Никаких.
– То-то и оно, Нефедов. То-то и оно.
Никаких пересечений в таблице все не появлялось. Уже несколько раз пришлось подклеивать дополнительные листы. Таблица превратилась в самостоятельный организм. Но нимало не приближала их к разгадке. Между убитыми с картин все так же не возникало пересечений и общих знакомых.
– Дохлый номер, – подвел итог Нефедов и кинул карандаш, как маленькое копье: попал точно в стаканчик на столе.
– Это ты погоди, – задумчиво пробормотал Зайцев, вглядываясь в столбцы фамилий. – Слышал такую теорию, Нефедов: всех людей в мире соединяют шесть рукопожатий?
– Это как?
– А так, что все связаны со всеми – на расстоянии не более чем шести человек. Я знаю кого-то, который знает кого-то, который знает кого-то, который знает тебя.
– Непохоже что-то, – Нефедов не верил таблице-гигантше, хотя и трудился над ней с усердием бюрократа. – Вон, скоро в коридор вылезет, а толку?
Зайцев стал, борясь с листом, как с парусом, сворачивать таблицу в большую трубу.
– Толку пока маловато, да. Терпение, мой юный друг, терпение.
– Терпение, – повторил он ему уже у себя в кабинете, на Гороховой.
На письменном столе горой уже были навалены папки, скалила клавиши пишмашинка: день предстоял такой же тошный, как обычно.
Нефедов потащился вниз, в подвал, к себе в архивные недра: никому привычно не интересный, сам уже отчасти сделавшийся похожим на косматенького подземного гнома, разве что без бороды.
Зайцев не спешил к своим папкам. Стоял у окна и смотрел на Фонтанку. А что, если Нефедов прав? Тракторов – их клиент. На какой тогда картине его искать? Допустим, повезет и он случайно натолкнется на нее в Эрмитаже всего лишь через три недели поисков. Можно, конечно, начать с путеводителя и надеяться, что картина эта достаточно большая и знаменитая, чтобы ее сочли небезынтересной для любителей искусства. А если маленькая и незнаменитая? А если это на сей раз вообще не Эрмитаж? А если вообще не картина, а Тракторова пришили-таки шулера и карточный домик – лишь эксцентричная, но бессмысленная деталь? Бандитский шик, ничего более?
В любом случае начать рыть в этом направлении он сможет не скорее, чем через пять дней, когда снова получит выходной – снова его время будет принадлежать только ему одному. А пока… Зайцев вздохнул, поборол отвращение и зарядил в пишмашинку первый на сегодня лист.
3
Но выдержал он только до обеда. В столовой висел чад, звон, гам, но никого из второй бригады не было. Из огромных чанов тянуло капустным духом: щи. Есть хотелось нестерпимо.
Еще пять дней, и тогда выходной. Целых пять дней! Зайцев решительно вышел из очереди (она тотчас сомкнулась). Перебьется как-нибудь.
На улице вдруг ударила оттепель. Ботинки чавкали по ледяной жиже. В сизых лужах с ледяной крошкой отражалось небо. Зайцев вспомнил, что вроде булочная была у перекрестка Невского с Литейным. Может, была где и поближе, он не мог сообразить. Перебежал Невский под самым носом у трамвая, пропустил черный «Форд», телегу. Ленинград был бывшей столицей империи, да и сейчас – вторым по величине городом СССР. Но пешеходы вели себя как в деревне: переходили мостовую где вздумается, когда захочется, прямо, наискосок, а то и вовсе брели по проезжей части, без особого рвения уворачиваясь от редких автомобилей. А впрочем, они и были по большей части недавними деревенскими жителями, хлынувшими в город в поисках работы. Так что следовали деревенским привычкам, несмотря на то что в уличном движении те были опасны для жизни.
Зайцев задержался у трамвайных путей. По ту сторону открывалась перспектива уходящего к Неве Литейного проспекта. То есть проспекта Володарского, конечно. Зайцев разглядел гроздь: люди толпились, выставив наружу спины и зады. Конечно! Развал букинистов! Это даже лучше библиотеки. Он забыл о булочной, быстро перебежал перекресток, в спину ему полетела брань и вой автомобильного рожка, но Зайцеву было наплевать. Он быстро протиснулся, отодвигая локтями интеллигентного вида покупателей, к стопкам, уступам, веерам книг.
Здесь были всякие. В сливочных мягких обложках – поэтические сборники. Тускло светились золотые корешки собраний сочинений, еще напечатанных с ятями и ерами. Важно выдвигались переплеты толстых журналов с малахитовыми разводами.
Букинист глянул на него без интереса. «Лицо неинтеллигентное», – понял Зайцев, ибо на затрапезные бедные одежки букинист внимания не обращал: иные знатоки книг выглядели совершенными нищими. Продвигаясь вдоль прилавка, Зайцев оттоптал еще несколько ног.
– Товарищу Ната Пинкертона и брошюрку о половой гигиене коммуниста, – ядовито подсказал кто-то за его спиной. На это Зайцеву тоже было наплевать, он и не обернулся. Наконец сумел поймать взгляд букиниста.
– Путеводитель по Эрмитажу есть?
Тот и ухом не повел. Видно, не слышал. Спокойно подал покупателю три выбранные книжечки, на обложке какие-то квадраты и треугольники. Принял деньги. Потом нырнул под стол. Зайцева охватило раздражение. Типичный ленинградский снобизм. Букинист вынырнул со стопкой книг, протянул кому-то томик. А потом вдруг пихнул книжку Зайцеву. Все так же не глядя на него. И радушно занялся другим – знакомым – покупателем. Но какая разница! Это был путеводитель по Эрмитажу. Зайцев стал перелистывать страницы.
– Вы покупать или читать пришли? Здесь не библиотека, – холодно напомнил ему какой-то покупатель.
– Сколько? – крикнул в спину букинисту Зайцев, не обращая внимания на интеллигентного хама.
Тот назвал цену.
Зайцев не знал, дорого это или дешево, торгуются здесь или нет. Добиваться ответа было делом безнадежным. Подал деньги. Букинист, не пересчитывая, сунул их себе в карман. Зайцев вывинтился из толпы. Опустил узкую толстую книжечку в карман пальто. Передумал – перевел во внутренний карман. А потом не выдержал, отошел чуть в сторону от снующего потока и жадно раскрыл.
4
Полоска желтого света из-под его двери сразу бросилась ему в глаза: свет тощей лампочки в начале коридора сюда едва доходил. В его комнате кто-то был. Он сразу подумал только об одних незваных гостях. Зайцев остановился. Затаил дыхание. Бесшумно отступить? Тихо выйти из квартиры и прочь отсюда, пока не поздно? Или уже поздно? Рука тихо нашла холодную рукоять пистолета. Зайцев спрятал руку с пистолетом в карман. До стрельбы, конечно, не дойдет: эти гости ссыковаты, под пулю не полезут. Да и он стрелять не намерен: просто заставит их сдать назад. Выиграть отступление. И конверт. Если уже поздно. Он бесшумно подскочил к двери и распахнул.
– Эрмитаж? Ты что, был в музее? – удивилась Алла.
Он сообразил, что по-прежнему прижимает к себе другой рукой книжечку путеводителя: импровизированный щит на случай удара ножом.
– Вхожу в роль учителя истории. Изображаю мелкого интеллигента, – хмуро ответил он.
Лицо Аллы застыло. Но она справилась, брови смягчились:
– Так ты поэтому больше не звонишь, не приходишь?
Зайцев привычным движением глянул за дверь. Словно не мог поверить: чисто. Прошел в комнату. Положил путеводитель на стол.
– Ужинать будешь? – намеренно будничным тоном спросила Алла.
– Алла…
– Послушай, я знаю, – она положила ему руки на плечи. Он на миг накрыл ее руки своими. Ощутил их мягкое тепло. Снял.
– А я знаю, что нам лучше бы сейчас устроить небольшой технический перерыв, – твердо сказал он. «На обиженных воду возят», – напомнил он себе, но иначе не мог. Просто не мог.
– Технический? – Алла отпрянула. – Технический?
– Главное, что против слова «перерыв» ты не возражаешь.
Алла схватила со стола ковш, сдернула с него крышку. Вырвался ароматный пар. Подскочила к окну, дернула шпингалет, распахнула и вывернула содержимое ковшика вниз. А потом метнула и сам ковшик.
– Так мне и надо! – крикнула она со слезами в голосе.
– Алла!
Она схватила пальто и выскочила из комнаты.
– Трагинервических явлений, девичьих обмороков, слез давно терпеть не мог Евгений, – пробормотал Зайцев. Он был страшно зол на себя.
Бежать за ней по коридору? Поздно.
Он распахнул окно. Из парадной выпорхнула фигура.
– Алла! Подожди!
Она даже не обернулась.
Зато обернулась Паша, которая чесала набережную своей колючей метлой.
Зайцев увидел, как с дерева скинула себя вниз, к выброшенному ужину, ворона – сейчас там, внизу, будет пир. Хоть кому-то весело.
Как же помириться теперь? Что в таких случаях полагается делать? Зайцев озадаченно подошел к столу. Постоял, не находя в голове ни единой мысли.
За спиной раздался деликатный стук. Ну и слава богу! Он бросился открывать.
Но это была Паша. Зайцев с удивлением ощутил укол разочарования.
– А, Паша, здравствуй.
В руках у нее был ковшик.
– Я зря ее пустила, да? – неожиданно смутилась Паша. – Так кто вас знает. Комсомольцы все сейчас, как люди уже никто не женится, – притворно сетовала она. – Сейчас вообще не понять – то ли живут вместе, то ли не живут. То ли кончено между вами все? То ли не кончено? Ты уж извини. В следующий раз говори: отпирать – не отпирать. Жрать-то будешь?
– Не знаю, Паша, – наконец с досадой ответил он на один из ее вопросов. – Поменьше бы ты совала нос, куда тебе не следует.
Но ничто не могло сейчас омрачить Пашину радость. И ничто не могло отвлечь Зайцева от того, что сейчас интересовало его больше всего.
Он прямо в плаще сел к столу и открыл путеводитель на заложенной странице. Картина называлась «Карточный домик».
5
Эрмитаж изнурял. Огромные широкие лестницы, гулкие залы, мощные колоны, золото, золото, золото – все было рассчитано на людей, у которых много времени и некуда спешить. На неторопливые процессии и променады. Никак не на то, что кому-то придется бежать здесь почти рысцой.
Зайцев напрасно листал загнутые уголком странички. Он не мог найти в залах ни одну из интересовавших его картин.
Путеводитель был старый, дореволюционный. Вероятно, поэтому врал. Зайцев решил сдаться в плен:
– Извините, а как бы мне на вот эту картину посмотреть? – Зайцев подступился к мужчине профессорского вида, проходившему через залы быстрой деловой походкой: сразу видно, не экскурсант.
– Извините, я здесь не работаю! – на ходу отозвался тот, не притормаживая.
– Вам чего, товарищ? – сразу будто из-под земли появилась смотрительница. За шторой она пряталась, что ли?
Путеводитель, уже размягченный от употребления, сам распался на нужной странице. Смотрительница не спеша щелкнула футляром, водрузила на нос очки. Посмотрела на иллюстрацию.
– «Карточный домик» Шардена, – прочла она. Самым обычным тоном. Но от того, видимо, что название было произнесено вслух, Зайцев вздрогнул.
– Вам в зал французской живописи. Это сначала прямо…
– Я знаю, – перебил Зайцев. – Я как раз оттуда. Только вот какая загвоздка, гражданочка: нет там картины этой.
– Вы, верно, не заметили, – быстро объяснила она.
– Может быть. Но тогда и ваша коллега, значит, не заметила?
– А вы спро…
– Я спросил, – не дал ей договорить Зайцев.
– …сили? И что?
– Нет.
– Ну, значит, картина не эрмитажная.
– Да вот же она, – встряхнул книжечкой Зайцев, перелистнул, показал обложку. Смотрительница недоверчиво изучила ее.
– Это дореволюционное издание. С тех пор экспозицию могли пересмотреть. Наверняка пересмотрели.
– Как это? – Зайцев решил держаться роли добродушного дурачка. – Местами поменяли, что ль?
– Картины могли перевесить. Что-то, как не представляющее большой художественной ценности, могли отправить в запасники.
– В кладовку вроде как?
Кивок.
– Ага-ага. А в кладовке то есть никак нельзя посмотреть?
– Вы что, товарищ? – она посмотрела на него так, будто он намеревался снять штаны. Но Зайцеву вдруг стало не до нее: он увидел, что за ними наблюдают. Две свитые змейки на голове, узкая юбка, узкие губы. Грымза. Не только заметила его, а и узнала. Или кажется ему уже, что до него, до этих картин всем вдруг есть дело?
– Ну я так и подумал. Так и подумал, – быстро свернул он разговор. Как они тут все незаметно подкрадываются в этих своих войлочных бахилах. – Спасибочки.
Он быстро двинулся к дверям.
Уже за спиной, скорее хребтом, чем ушами он уловил тихий, но отчетливый голос:
– Что ему надо было?
– «Карточный домик» искал.
Но останавливаться было нельзя. И больше Зайцев ничего не успел услышать.
6
Ноги у Зайцева гудели. Стоило закрыть глаза, как под веками возникали рамы, рамы, рамы – как бывает после рыбалки, когда весь день мерещится потом поплавок. «Отрицательный результат – тоже результат», – напомнил он себе.
Зайцев действительно обошел все отмеченные залы. И он действительно не нашел что искал.
Не было двух «Благовещений», работ Боутса и ван Эйка.
Не было портрета Изабеллы Брандт.
Не было «Женщины с гвоздикой» Рембрандта.
«Обнаружения Моисея» Веронезе тоже не было.
Не было «Меццетена» Ватто.
И «Карточного домика» – того, которого изображал бедный убитый Тракторов, – его не было тоже.
Большинство этих картин были крупными во всех отношениях. И по размеру полотна, и по величине мастеров, которые их писали. Вещи цены немалой. Насколько Зайцев, конечно, мог судить из прочитанного.
Возможно, его путеводитель, купленный у букиниста, действительно устарел. Но если верить книжке, Алексей Александрович не ошибся. Картины попросту исчезли из музея.
«Епс», – сказал ему на это Нефедов, когда Зайцев рассказал о своих находках. Вернее, пропажах. Они стояли в пивной. Сквозь папиросный дым виден был засиженный мухами плакат: «Когда я ем, я глух и нем». Медленно оседала пена и теплело нетронутое пиво.
– То есть это как если бы кто-то фукнул Медного всадника? – быстро уточнил Нефедов. Имя Рембрандта, да и все остальные тоже, он слышал впервые.
– Ага, Нефедов, – Зайцев кинул в рот соленый сухарик. – А заодно здание Академического театра и Казанский собор вместе с Исаакиевским.
Официантка принесла сардельки с капустой. Отодвинула кепку Нефедова, поставила тарелки. Нефедов сунул кепку в карман.
– Зачем? – задал он самый очевидный вопрос.
Зайцев воткнул вилку в сероватый бок, брызнул сок.
Некоторое время оба энергично жевали, как будто желали в точности следовать рекомендациям плаката. На самом деле им просто нечего было ответить.
Зато вопросы теперь так и сыпались.
Кража? Допустим. Крадут везде, в музеях тоже. Но спереть громадное полотно в тяжелой раме? И почему Государственный Эрмитаж решил держать все в секрете? Почему не заявил в милицию?
Зайцев чувствовал себя заметавшейся гончей собакой: след раздваивался. Расходился в разные стороны. И в какую теперь бежать, не понятно.
– Давай соберемся, Нефедов. С одной стороны, у нас кто-то укокошил почти дюжину граждан, верно? С другой, кто-то спер картины из государственного музея. Все картины цены немалой. Но, может, и не спер. Может, их просто сложили на складе.
– Это еще зачем, если они цены немалой? – отхлебнул пива Нефедов.
– А потому что они не представляют собой идеологической ценности, – быстро нашелся Зайцев. – Не созвучны советскому строю.
Нефедов кивнул.
Но Зайцев и сам не чувствовал, что ответил убедительно.
Сколько раз бывало, что находили не то, что искали. Искали исчезнувшего мужа, в итоге раскрыли растрату в банке. Искали, кто пришил проститутку, а в итоге накрыли кокаиновый притон. Сейчас у него было похожее чувство. Но только какая связь между убитыми? И при чем здесь картины?
Сейчас перед Зайцевым была груда сведений.
И пусть, решил он. Надо дать ей вырасти еще больше. Пусть все летит туда: улики, странные случаи, разрозненные факты, пестрый жизненный сор, непримечательные и неважные сведения, мелочи, чепуха. Пусть груда растет и растет. Достигнет критической массы – и тогда сама сорвется вниз. Как лавина по склону. Понесется, сметая все ложные версии: к единственному, потому что верному решению.
– А сардельки – ничего, – жуя, поднял он кусок на вилке и подбородком кивнул Нефедову.
7
На самом деле он и в двух-то этих направлениях не был уверен.
Возможно, картины действительно были всего лишь дымовой завесой, которой преступник думал вызвать отвращение, напугать, сбить с толку – и отвлечь от того, что на самом деле связывало всех убитых. То есть в конечном счете могло привести к убийце. И рыть следовало только здесь.
Возможно, сами картины валялись в ящиках на складе музея. Зайцев уже знал, что такие большие машины, как театр или вот музей, намного больше того, что видно простой публике. Есть у них и кулисы, и машинные отделения, и склады, и мастерские – и живет это все двадцать четыре часа в сутки, а не только когда внутрь пускают по билетам. И загадки поэтому никакой нет.
А возможно, по делу о групповом убийстве на Елагином острове уже давно нашли улики, которые объяснили бы ему все. Недаром же там уже почти полгода работал, не сбавляя оборотов, усиленный состав.
Так размышлял Зайцев, пялясь на белый лист, торчавший из машинки.
Все возможно.
В его небольшом личном кодексе было совсем немного правил. И одно из них гласило: если тебя что-то тревожит, то так оно, скорее всего, и есть.
Зайцев надул щеки, выпустил воздух, выдернул лист с незаконченным протоколом. Быстро вставил чистый и затрещал по клавишам: буквы посыпались в ряд.
Потом он долго и кропотливо, мелкими точными движениями водил лезвием по куску резины, то и дело сверяясь с оттиском на документе. В другой папке без труда нашел подпись Коптельцева. Сперва обвел ее карандашом, так что продавил по листу. Дело это все равно шло в архив. Перевел оттиск на нужное место. Обвел пером в одно касание. Проверил результат.
Дал высохнуть. На миг его кольнула совесть. В принципе, лично ему Нефедов еще не сделал ничего плохого. «Пока еще», – перебил голос совести другой голос, более циничный. Да, риск был. И за такое Нефедова вполне могли не то что перевести в отдаленный северный гарнизон, охранником каким-нибудь, а вообще под трибунал отдать. Но так, может, оно и к лучшему; иначе от Нефедова, от его внимательных совиных глазок они все равно никогда не избавятся… Голос совести опять окреп – опять напомнил: лично ему Нефедов ничего не сделал плохого, а ведь если хотел бы – давно уже сделал бы. «Ничего, если что, так отмажут тебя как-нибудь дружки твои гэпэушные», – быстро заткнул голос совести Зайцев.
Перегнул листок пополам.
С папками под мышкой быстро сбежал по ступенькам в подвал, в архив. Здесь всегда горела тусклая желтая лампочка. Лохматая голова Нефедова вынырнула из-за стойки.
Зайцев уже открыл рот, как услышал чьи-то шаги. Кто-то шел сюда.
– Нефедов, ты, наверное, давно уже не различаешь, где ночь, а где день, без окон-то? – произнес он безразлично.
– Никак нет, товарищ Зайцев, – невпопад ответил Нефедов.
– Ну и молодец, – обрадовался Зайцев. Подмигнул. Шлепнул папки на стойку и вышел.
Нефедов поднял папки. Перенес на стол.
– Эй, там есть кто живой. Улики принимай, – услышал он голос со стойки: нетерпеливая ладонь пару раз ударила по кнопке звонка.
– Бегу, – угрюмо ответил Нефедов.
Потом он вернулся к столу, сдвинул папки в сторону: успеет еще зарегистрировать. Развернул листок, оставленный Зайцевым, и внимательно изучил написанное.
Глава 15
1
Ленинградские бандиты – люди нехитрые. Ленинградские следователи потому тоже не мудрили. Особо важные дела Коптельцев убирал в сейф. А вот за ключом следил не слишком.
Зайцев, во всяком случае, на это надеялся.
Коптельцев уже уходил. Стоял, облокотившись на стойку дежурного, чуть выпятив зад, расписывался в журнале. Лестница влажно блестела: было так поздно, что и вечерняя уборщица уже закончила работу.
Зайцев полетел через последние ступени.
Перо царапнуло бумагу, а сам Коптельцев вынужден был обеими руками уцепиться за стойку. И упал бы, если бы Зайцев сам не схватил его в объятия. Начальник был увесистым.
– Зайцев! Пьяный, что ли?
Зайцев выпустил его из объятий, чувствуя, что потянул мышцу. Коптельцев оказался увесистее, чем он рассчитывал.
– Епт. Чуть башку не расколотил тут.
Коптельцев одернул френч, оправился.
– Совсем уже не смотришь, куда прешь?
– Об какую это я хреновину перецепился? – Зайцев изобразил, что растерянно шарит взглядом у себя под ногами. А тем временем незаметно перевел ключ, добытый из кармана Коптельцева, себе в карман. Дежурный из-за стойки привстал, вытягивая шею:
– Уборщица, может, опять тряпку бросила? Бывает.
– Вы лампочку тут посильнее вкрутить не можете? В потемках скачем, – раздраженно перебил его Зайцев.
– Ты смотри, срач какой в журнале теперь, – пихнул толстую бухгалтерскую тетрадь Коптельцев.
– А мы промокашечкой сперва, – засуетился дежурный.
– Давай, Зайцев. До завтра, – буркнул, успокаиваясь, Коптельцев. И схватился за ручку двери.
– До завтра! – уже в спину сказал ему Зайцев. Похлопал себя по карманам. И негромко, но внятно произнес в сторону дежурного:
– Кепка наверху осталась.
– Ага, еще вдруг лысину застудишь, – согласился дежурный, страшно довольный своей шуткой.
Зайцев прыжками, сильно ухватываясь за перила, побежал наверх.
В кабинете Коптельцева глаза быстро привыкли к полумраку. Ночной простор над Фонтанкой казался светлым в больших окнах.
Руки двигались быстро и четко. Дыхание замедлилось, как во сне. При этом где-то на заднем крае сознания Зайцев продолжал развертывать параллельную цепочку событий: вот он идет к себе, вот отпирает опять – нельзя потратить в кабинете Коптельцева больше времени, чем на кепку; у дежурных бессознательное чувство времени и такая же бессознательно цепкая память на тех, кто входит и выходит, особенно в неурочный час. Призрачный, параллельный Зайцев стал бестолково искать кепку в своем кабинете.
Зайцев настоящий не делал ни одного лишнего движения. Оттиснул слепок на воске. Убрал отпечаток. Пригодится. На всякий случай внимательно осмотрел дверь: никаких там щепочек, перышек, волосков, бдительно пристроенных так, чтобы потом сразу обнаружить нежданный визит? Нет, Коптельцев явно ничего не опасался. Ключ мягко и сильно повернулся. Зайцев открыл дверцу сейфа.
Не папка. Стопки папок. Да, уголовный розыск работал в усиленном составе. Полгода энергично велось следствие. Свидетельство налицо. В темном брюхе сейфа не видно толком ничего. Что, если паранойя Коптельцева отыгралась внутри сейфа? Руки в перчатках начали потеть. Пора ускоряться.
Зайцев проверил, закрывает ли его дверца сейфа так, чтобы с улицы не виден был свет в кабинете. Зажег палочку карманного фонарика. Проверил, нет ли сторожевых волосков или прочей дребедени. Нет, Коптельцев и здесь не опасался чужого носа. Зайцев зажал фонарик зубами. Так лучше. Бесшумно, одним движением вынул все папки разом, плотно прижимая друг к другу, чтобы ни листочка случайно не вылетело. Присел на пол. Стал быстро просматривать.
Со страниц запрыгали слова: «террор», «террористическая группа», «антисоветский», «диверсия», «вредители», «немецкие шпионы». Он даже перепроверил обложку. Нет, точно Елагин парк. Коптельцев твердой рукой вел следствие против какого-то антисоветского заговора. И фамилии, фамилии, фамилии. И фамилия «Фирсов». Много раз. Везде. Теперь понятны их странные рожи и еще более странные тосты тогда, в пивной-чайной. Вернее, непонятны. Какой еще заговор? Не может быть.
Он услышал странный шум. Замер. Шум не стих. «Да ведь это же я дышу», – осознал Зайцев. Он заставил себя успокоить дыхание. Промокнул тыльной стороной ладони лоб. Время вышло.
– А, нашел свой блин, – подмигнул ему дежурный, подняв голову. Зайцев сдвинул «блин» на затылок.
– На себя посмотри, Кондратьев. Спокойных сновидений.
– Адье. Ой, Зайцев, погодь маленько!
«Опять какая-нибудь дурацкая острота», – подумал Зайцев.
– Ну чего еще?
– Вот, с почтой вечерней пришло. Я думал попозже разнести. Да забери сейчас, если хочешь.
Он протягивал толстенький коричневый конторский конверт.
Читать бесплатно другие книги:
