Без единого свидетеля Джордж Элизабет
– Алкоголь.
– Но не наркотики? Конопля, кокаин, экстези и тому подобное?
В ответ на этот вопрос Миншолл прямо-таки вскинулся в негодовании:
– Разумеется, нет! Мы не наркоманы, суперинтендант Линли.
– Всего лишь растлители детей, – сказала Хейверс. Затем бросила извиняющийся взгляд на Линли: «Простите, сэр».
– Так как же выглядит ваш клиент, мистер Миншолл? – повторил вопрос Линли.
– «Двадцать один шестьдесят»? – Миншолл задумался над ответом. – Обыкновенно, – сказал он наконец. – У него были усы и бородка. На голове кепка, деревенская какая-то. И еще очки.
– И вам ни разу не пришла в голову мысль, что все это маскировка? – спросил Линли. – Все эти волосы на лице, очки, кепка?
– Ну, сначала я не думал о… Видите ли, к тому моменту, когда человек готов перейти от фантазий к действиям, не нужна никакая маскировка.
– Если только он не планирует кого-то убить, – заметила Хейверс.
– Какого он возраста? – спросил Линли.
– Не знаю. Среднего? Точно не молодой, потому что состояние здоровья у него было не очень. Выглядел он как человек, далекий от физической активности.
– Как вы думаете, могут ли у него быть проблемы с дыханием? Например, вы не замечали, что ему трудно дышать, когда он поднимается по лестнице?
– Возможно. Но послушайте, он не маскировался. Да, признаю, некоторые члены МИМа, когда они только начинали ходить на собрания, пытались изменить внешность – париками, бородами, тюрбанами, чем угодно, – но когда наконец… Мы строим доверительные отношения. И нельзя быть одним из нас, не чувствуя доверия. Потому что я, например, мог оказаться полицейским. Я мог быть кем угодно.
– И они тоже, – вставила Хейверс. – Но в отношении клиента вам такая мысль не приходила в голову, а, Барри? Вы просто передали Дейви Бентона серийному убийце, помахали на прощание ручкой и уехали с деньгами в кармане. – Она повернулась к Линли: – Кажется, на сегодня хватит, сэр?
Линли был полностью с ней согласен. Они получили от Миншолла достаточно сведений. Теперь нужно составить список входящих звонков на его мобильный телефон, нужно наведаться в гостиницу «Кентербери», составить фоторобот и показать его в спортзале «Сквер фор Джим» – не признают ли в описанном Миншоллом человеке того подозрительного посетителя. Хотя из устного описания клиента «двадцать один шестьдесят» следовало, что фоторобот совпадет не с человеком, замеченным в спортзале, а с тем мужчиной, который купил фургон у Муваффака Масуда. Правда, в последнем случае борода и усы отсутствовали. Но возраст совпал, плохая физическая форма совпала, и лысина, которую запомнил Масуд, вполне могла быть скрыта знакомой Миншоллу кепкой.
Впервые за время следствия Линли пришла в голову совершенно новая идея.
– Хейверс, – обратился он к констеблю, когда они покинули комнату для допросов, – можно ведь взглянуть на дело совсем по-иному.
– Как это? – спросила она, пряча блокнот в сумку.
– Два человека, – ответил он. – Один обеспечивает жертву, второй убивает. Один работает на то, чтобы второй получал возможность убить. Лидер и подчиненный.
Она подумала над этим.
– Такие примеры бывали, – сказала она. – Вариация на тему Фреда и Розмари или Хиндли и Брейди.
– И даже больше, – уточнил Линли.
– В каком смысле?
– Версия с двумя участниками объясняет, почему один человек покупает фургон в Мидлсексе, а второй ждет его в машине перед домом Муваффака Масуда.
Когда Линли добрался до дома, было уже довольно поздно. Он заезжал на Виктория-стрит, в девятый отдел, чтобы поговорить насчет МИМа. Там он передал в группу защиты детей всю имеющуюся у него информацию об организации. Рассказал, что ее штаб-квартира находится в церкви Сент-Люси, рядом со станцией метро «Глостер-роуд», и поинтересовался, каковы шансы, что деятельность группы будет прекращена.
Ответ он получил неутешительный. Встречи единомышленников, желающих обсудить волнующие темы, сами по себе не являются нарушением закона. Происходит ли в полуподвальном этаже Сент-Люси нечто помимо разговоров? Если нет, то у отдела нравов мало сотрудников и много дел более важных, связанных с предотвращением явно противозаконных действий.
– Но это же педофилы! – возмущенно воскликнул Линли, выслушав от коллег их мнение о ситуации.
– Возможно, – последовал ответ. – Но на основании одних лишь разговоров дело никогда не дойдет до суда, Томми.
Тем не менее ему пообещали, что девятый отдел пошлет кого-нибудь из офицеров на собрание МИМа под видом участника, но только когда бремя других забот станет хоть немного полегче. В отсутствие заявления и конкретных улик это лучшее, что девятый отдел мог сделать.
Поэтому Линли был мрачен, подъезжая к Итон-террас. Он поставил машину в гараж и побрел по выложенной брусчаткой аллее к дому. Дневные события оставили неприятный осадок. Он чувствовал себя грязным и душой и телом.
В доме на первом этаже его встретили тишина и темнота, только на лестнице падал сверху неяркий свет. Он поднялся по ступенькам и прошел в спальню – посмотреть, не улеглась ли жена спать. Но постель стояла неразобранная, поэтому он продолжил поиски – сначала в библиотеке, потом в детской. Там-то он и нашел Хелен. Она купила для этой комнаты кресло-качалку, заметил Линли, и теперь заснула, сидя в нем с необычной формы подушкой в руках. А-а, эту подушку они купили, когда в очередной раз приходили в магазин для будущих матерей. Ее предполагалось использовать во время кормления: подушку кладут на колени, на нее – ребенка, и он оказывается прямо под материнской грудью.
Хелен шевельнулась, когда Линли прошел по комнате и подошел к ней. Удивительно ясным голосом, как будто в продолжение разговора, она произнесла:
– Да, я решила потренироваться. То есть мне захотелось почувствовать, как это будет. Конечно, не как кормить, этого мне совсем не представить, а хотя бы как это – держать его на руках. Странно, если задуматься, да?
– Что именно?
Кресло-качалка стояло у окна, и Линли облокотился о подоконник, не сводя с жены любящего взгляда.
– То, что мы фактически создали новое человеческое существо. Нашего собственного Джаспера Феликса, и сейчас он счастливо плавает внутри меня и ждет, когда мы откроем перед ним мир.
Линли содрогнулся, задумавшись над последними словами Хелен – о том, что они откроют перед сыном мир, который преисполнен жестокости и который при всем желании нельзя назвать безопасным местом.
Должно быть, Хелен это почувствовала, потому что тут же спросила:
– В чем дело?
– Тяжелый день, – сказал он.
Она протянула руку, и он взял ее ладонь в свою. Ее кожа была прохладной, и он уловил легкий цитрусовый аромат.
– Томми, сегодня мне звонил некто по имени Митчелл Корсико, – сказала она. – Он сказал, что представляет «Сорс».
– Господи! – простонал Линли. – Прости, Хелен. Он действительно из «Сорс». – Он посвятил жену в свой план противостояния Хильеру и рассказал, что пытается переключить внимание журналиста на подробности своей личной жизни. – Ди должна была предупредить тебя, что он будет звонить. Но мы не ожидали, что он проявит такую прыть. Надеялись, что на первое время ему хватит сведений, которые выложит Ди, и он забудет про оперативный штаб.
– Понятно. – Хелен потянулась и зевнула. – Когда он назвал меня графиней, я догадалась, что все не так просто. А еще он успел пообщаться с моим отцом, как оказалось. Не представляю, как этот Корсико его разыскал.
– Что он хотел узнать?
Она начала подниматься с кресла. Линли помог ей встать. Она положила подушку в детскую кроватку и усадила сверху плюшевого слона.
– Дочь графа, замужем за графом. Очевидно, он ненавидел меня всей душой. Я попробовала смягчить его своим невероятным легкомыслием. И еще предприняла несколько жалких попыток пофлиртовать с ним по рецептам девичьих журналов, но журналист не выказал того восхищения, которого я ожидала. В основном вопросы были о том, почему «голубая кровь» – это ты, милый, – вдруг пошел служить в полицию. Я сказала, что об этом не имею ни малейшего понятия, но предпочла бы, чтоб ты был свободен и каждый день возил меня на ланч в Найтсбридж. Он попросил разрешения приехать сюда в сопровождении фотографа, но тут уж моему ангельскому терпению пришел конец. Надеюсь, я поступила правильно.
– Конечно.
– Хорошо. Разумеется, мне трудно было упустить такой шанс – сфотографироваться для «Сорс» в элегантной позе на диване в гостиной, но я справилась с собой. – Она обняла мужа за талию, и вместе они пошли к двери. – Что еще?
– Хм? – вопросительно промычал Линли, целуя ее в макушку.
– Я про твой тяжелый день.
– Боже. Я бы не хотел говорить об этом.
– Ты ужинал?
– Аппетита нет, – сказал он. – Сейчас я мечтаю только об одном – упасть. Предпочтительно на что-нибудь мягкое и относительно упругое.
Она посмотрела на него и улыбнулась:
– Я знаю, что тебе нужно.
Она взяла его под руку и повела в спальню.
– Хелен, сегодня у меня просто нет сил, – взмолился он. – Боюсь, я выдохся. Прости.
– Вот бы не подумала, – засмеялась она, – что когда-нибудь услышу от тебя такие слова, но не бойся. Я имею в виду нечто совсем другое.
Она велела ему сесть на кровать, а сама ушла в ванную комнату. Он услышал, как чиркнула спичка. Увидел сквозь полупрозрачную дверь, как вспыхнуло пламя. Секундой позже в ванну полилась вода, а потом Хелен вернулась к мужу.
– Не шевелись, – сказала она. – Постарайся не думать, если получится. Просто сиди.
И начала раздевать его.
В ее действиях было что-то церемониальное. Наверное, потому, что она снимала с него одежду очень медленно. Аккуратно отставила ботинки в сторону, сложила брюки, рубашку, пиджак. Когда он был полностью обнажен, она повела его в ванную, где вода благоухала тонкими ароматами и горели свечи, создавая мягкое сияние, умноженное зеркалами.
Он шагнул в ванну, погрузился всем телом в воду, улегся так, чтоб только голова осталась на поверхности. Хелен подложила ему под голову надувную подушечку и сказала:
– Закрой глаза. Расслабься. Ничего не делай. Старайся не думать. Аромат тебя расслабит. Сосредоточься и вдыхай.
– Что это? – спросил он.
– Особое зелье Хелен.
Он слышал, как она двигается вокруг ванны: захлопнулась дверца шкафчика, с шорохом упала на пол одежда. И Хелен оказалась рядом, ее рука окунулась в воду. Он открыл глаза: она переоделась в мягкий махровый халат, оливковый цвет которого бросал на кожу теплые блики. В ее руке была мягкая губка с лужицей геля для душа.
Хелен начала легонько тереть мужа губкой.
– Я не спросил тебя про твой день, – проговорил он.
– Тсс, – шепнула она.
– Нет. Расскажи мне. Это поможет мне отвлечься от Хильера и следствия.
– Тогда ладно, – сказала она, но голос ее был тих; она с легким нажимом провела губкой по его руке. От этого прикосновения Линли снова закрыл глаза. – Сегодня у меня был день надежды.
– Рад слышать.
– Проведя глубокие исследования, мы с Деборой выбрали восемь магазинов, где можно найти хорошую крестильную одежду. Мы договорились встретиться завтра и посвятить весь день экскурсии.
– Прекрасно, – сказал он. – Конфликт исчерпан.
– Мы надеемся. Кстати, можно будет взять «бентли» на завтра? Наверняка у нас покупок наберется больше, чем влезет в мою машину.
– Но ведь речь идет об одежде для младенца, Хелен! Новорожденного младенца. Сколько места может для этого понадобиться?
– Да. Конечно. Но ведь есть и другие вещи, Томми…
Он издал добродушный смешок. Она принялась за вторую его руку.
– Ты можешь устоять перед всем, кроме соблазна, – сказал он.
– У меня высокая цель.
– Разумеется, разве может быть иначе?
Но тем не менее он сказал жене, чтобы она брала «бентли» и насладилась поездкой по магазинам. А сам он полностью отдался наслаждению, которые доставляли действия Хелен.
Она помассировала ему шею и размяла мышцы плеч. Попросила чуть нагнуться вперед, чтобы потереть ему спину. Потом занялась его грудью и пальцами надавила на какие-то точки на лице супруга, отчего все напряжение, скопившееся в нем за день, куда-то исчезло. После этого она то же самое проделала с его стопами, и он превратился в теплый кисель. А то, что было у мужа чуть повыше, она оставила напоследок.
Губка скользила по ногам все выше, выше, выше. И вот губка уплыла, а рука Хелен продолжала делать что-то под водой, и Линли вдруг застонал.
– Да? – проговорила она.
– Да. О да.
– Еще? Сильнее? Как?
– Просто делай, что делаешь. – Он выдохнул. – Бог мой, Хелен. Ты очень шаловливая девочка.
– Я перестану шалить, если хочешь.
– Ни в коем случае.
Линли открыл глаза и встретился с ней взглядом. Она улыбалась, глядя на него сверху.
– Снимай халат, – потребовал он.
– Хочешь посмотреть на меня и вдохновиться? По-моему, тебе это уже не нужно.
– Не нужно, я ко всему готов, – ответил он. – Просто сними халат.
И когда она выполнила просьбу, Линли сменил позу, чтобы жена могла присоединиться к нему. Она вошла в ванну, намеренная оседлать мужа, и он потянулся к Хелен, помогая ей опуститься в воду.
– Ну-ка, скажи нашему Джасперу Феликсу, пусть подвинется, – сказал он.
– Думаю, он будет совсем не против, – ответила Хелен.
Глава 23
Барбара Хейверс включила телевизор, чтобы во время утреннего ритуала (кофе, сигареты и печенье с мармеладом) он составил ей компанию. В комнате стоял жуткий холод, и она подошла к окну, чтобы посмотреть, не выпал ли за ночь снег. Оказалось, что не выпал, но бетонную дорожку перед домом покрыл черный покров льда, который зловеще поблескивал в свете фонаря, свисающего с крыши. Барбара вернулась к смятой постели, борясь с желанием забраться туда и дождаться, пока электрический обогреватель не разгонит стужу. Однако она знала, что времени на это нет, поэтому стянула с кровати одеяло и замоталась в него. И в таком вот виде, все еще зябко подрагивая, Барбара смогла добраться до кухни и включить чайник.
За спиной у нее новостная программа потчевала зрителей последними сплетнями из жизни знаменитостей. По сути своей они состояли из сообщений, кто с кем нынче спит – вопрос, волнующий британскую публику с неизменной остротой, – и кто кого бросил ради кого.
Барбара поморщилась и налила вскипевшую воду в кофеварку, нагнулась над раковиной и постучала пальцем по сигарете, зажатой между губ, чтобы стряхнуть столбик пепла, по возможности поближе к сливному отверстию. Кошмар какой-то, думала она, все с ума посходили. Сошелся с этой, сошлась с этим. Хоть кто-нибудь в этом мире оставался в одиночестве хотя бы на пять минут – кроме самой Барбары, разумеется? Казалось, вся нация, каждый человек занимается только тем, что заканчивает отношения с одним и с максимальной скоростью переходит к следующему. Одинокая женщина воспринимается безусловно и однозначно как неудачница, и, куда ни глянешь, этот ярлык преследует тебя повсюду.
Она положила на стол пачку печенья и вернулась к кофеварке. Направив пульт дистанционного управления на экран, выключила телевизор. Чувства сейчас были слишком расстроены, чтобы задумываться об одиночестве. В ушах до сих пор звучали слова Ажара о том, повезет ли ей когда-нибудь стать матерью, и в нынешнем состоянии лучше держаться от размышлений на эту тему как можно дальше. Поэтому она откусила добрую половину печенья и решила отвлечься от мыслей о соседе и о замечании относительно ее семейного положения, а еще не вспоминать об одной входной двери, которую не открыли, когда Барбара постучалась. Разумеется, никто не мог развлечь лучше, чем ее любимый мужчина из Люббока. Она вставила диск в музыкальный центр и повернула ручку громкости на максимум.
Бадди Холли услаждал слух и душу, а она доедала второе печенье и допивала третью чашку кофе. Он воспевал радости своей короткой жизни с такой страстью – и так громко, – что она едва расслышала телефонный звонок, когда направлялась в ванную принять утренний душ.
Она приглушила Бадди и сняла трубку, где знакомый голос назвал ее по имени.
– Барбара, дорогуша, это вы?
Это была миссис Фло (в более официальных случаях – миссис Флоренс Маджентри), возглавляющая дом для престарелых в Гринфорде, где последние пятнадцать месяцев находилась мать Барбары в компании с несколькими пожилыми дамами, столь же нуждающимися в профессиональном уходе.
– Я, и не кто иной, как я, – сказала Барбара. – Доброе утро, миссис Фло. А вы ни свет ни заря уже вся в делах? С мамой все в порядке?
– О да, все в порядке, – ответила миссис Фло. – Она у нас большой молодец. Сегодня утром попросила на завтрак кашки и как раз уплетает сейчас за обе щеки. Чудный аппетит сегодня у мамочки. И все про вас говорит, со вчерашнего дня.
Не в правилах миссис Фло было заставлять родственников ее подопечных мучиться угрызениями совести, но Барбаре все равно стало стыдно. Она уже несколько недель не ездила навестить маму. Сверившись с календарем, она подсчитала, что последний раз была в Гринфорде пять недель назад, и почувствовала себя эгоистичной коровой, бросившей теленка. Поэтому она начала оправдываться перед миссис Фло:
– Я сейчас работаю над теми убийствами… Где подростки… Вы, наверное, читали в газетах. Дело сложное, и нам приходится спешить. А мама…
– Барби, дорогуша, не переживайте вы так, – сказала миссис Фло. – Я только хотела, чтобы вы знали: у мамочки было несколько хороших дней. Все это время она была с нами, вплоть до сегодняшнего дня. Так вот, я подумала, не свозить ли ее на обследование – проверить, что там у нас по женской части. Раз она немного лучше воспринимает реальный мир, то мы сможем обойтись без седативных средств, а я считаю, что это всегда предпочтительнее.
– Да уж, куда лучше, когда она в сознании, – согласилась Барбара. – Если вы запишете ее на прием, я вырвусь и отвезу ее в клинику.
– Только помните, дорогуша, нет никакой гарантии, что она по-прежнему будет в себе, когда вы поедете на осмотр. Да, несколько хороших дней подряд – это добрый знак, но вы знаете, как это бывает.
– Знаю, – сказала Барбара. – Но все равно запишите ее. Даже если придется накачивать ее успокоительным, я переживу.
Надо быть мужественной, говорила она себе, но в голове уже возникла почти невыносимая картина: мама, обмякшая на заднем сиденье «мини», уставившаяся пустым взглядом в никуда. Пусть на ничтожно малую величину, но все же так лучше, чем втолковывать матери, теряющей способность мыслить и понимать, что с ней вот-вот произойдет, когда ее попросят сесть в гинекологическое кресло и положить ноги на эти ужасные подставки.
В результате Барбара и миссис Фло пришли к соглашению, которое сводилось к перечню дней недели, когда Барбара может прибыть в Гринфорд. После они попрощались, и Барбара положила трубку с тягостным ощущением, что на самом деле она не столь бездетна, как это кажется внешнему миру. Потому что ее мать вполне соответствует роли беспомощного чада. Это не совсем то чадо, о котором иногда мечтала Барбара, но выбирать не приходится. Космические силы, управляющие вселенной, вечно подсовывают не то, что ты ждешь от жизни, а некую вариацию на тему твоих чаяний.
Она направилась в ванную, но телефон снова зазвонил. На этот раз она решила не снимать трубку, предоставив все разговоры автоответчику. Она вышла из комнаты и включила душ. Сквозь шум воды донесся мужской голос. Наверное, в расследовании появились какие-то новые данные, подумала Барбара и поспешила обратно, чтобы самой снять трубку. В гостиной ее встретил голос Таймуллы Ажара: «…по этому номеру вы сможете связаться со мной в случае надобности».
– Ажар? – схватила она трубку. – Алло? Вы еще там?
Где это – там, интересно, успела подумать она.
– А, Барбара, – ответил он. – Надеюсь, я не разбудил вас? Мы с Хадией сейчас в Ланкастере. Меня пригласили на университетскую конференцию. Я только сейчас сообразил, что до отъезда никого не попросил забирать нашу почту. Вы не могли бы…
– А разве она не должна ходить в школу? Или у нее каникулы? Посреди полугодия?
– Да, конечно, – сказал он. – То есть она должна ходить в школу. Но я не мог оставить ее одну в Лондоне, и мы решили взять с собой школьные учебники и тетради. Она занимается сама, в номере, пока я хожу на заседания. Я понимаю, что это не лучшее решение, но по крайней мере здесь дочь в безопасности. Без меня она никому не открывает дверь.
– Ажар, ей не следует… – Барбара прикусила язык. Подобные формулировки ведут к спору. Поэтому она переиначила фразу: – Вы могли бы оставить ее у меня. Я была бы только рада компании. Я всегда с удовольствием за ней присмотрю. На днях я хотела зайти к вам, постучалась в дверь. Никто не открыл.
– А-а, мы уже были в Ланкастере, – сказал Ажар.
– Да? Но я слышала музыку…
– Это мои жалкие попытки ввести воров в заблуждение.
Эти слова сняли с души Барбары огромную тяжесть.
– А вы не хотите, чтобы я проверила квартиру? Ключи не оставили? Потому что я могу забрать почту и заодно заглянуть в дом…
До Барбары в этот момент дошло, как счастлива она была слышать его голос и как сильно ей хочется сделать ему приятное. Это открытие Барбаре не понравилось, и она не стала заканчивать фразу. Ведь Таймулла по-прежнему оставался тем человеком, который считает ее никому не нужной неудачницей.
– Вы очень любезны, Барбара, – говорил он тем временем. – Пожалуйста, проследите за нашей почтой, а больше ничего не нужно, спасибо.
– Ладно, договорились, – бодро ответила она. – Как поживает моя подружка?
– По-моему, она скучает по вам. Она еще не проснулась, а то бы я передал ей трубку.
Барбара была благодарна ему за эту откровенность. Ведь он мог бы и не говорить этого.
– Ажар, насчет того диска, из-за которого мы поспорили, – сказала она, – ну, вы знаете… когда я сказала, что ваша… что мать Хадии ушла… – Барбара не очень-то представляла, что говорить дальше, а перечислять все, что было тогда сказано, и таким образом напоминать, за что именно она извиняется, не хотелось. Поэтому она сразу перешла к главному: – Я была не права. Извините.
В трубке было тихо. Она представила себе, как он сидит в безликом гостиничном номере где-то на севере, у заиндевевшего окна. Там наверняка две кровати, и тумбочка между ними, и он сидит на краю постели, а Хадия – маленький комочек под одеялом – напротив. Горит настольная лампа, но он передвинул ее с тумбочки, чтобы свет не разбудил дочку. Он одет… в халат? В пижаму? Или уже переоделся к выходу? Сидит ли он еще босой или в носках? В ботинках? Причесал ли свои темные волосы? Побрился? И… Черт возьми, девочка моя, возьми себя в руки, бога ради!
– Как оказалось, я тогда не отвечал на ваши слова, а только реагировал эмоционально, – сказал он. – Так нельзя было делать. Я чувствовал… Нет, я думал: «Эта женщина не понимает и не может понять. Она судит, не имея фактов, и я вправлю ей мозги». Это было неправильно, и я прошу прощения.
– Что я тогда не понимала?
Барбара слышала, как в ванной плещется вода, и знала, что нужно пойти и выключить кран. Но она не хотела перебивать его, боясь, что он не захочет дожидаться ее возвращения и закончит разговор.
– Не понимали того, что так взволновало меня в поведении Хадии…
Он замолчал, и в тишине Барбара расслышала, как чиркнула спичка. Ага, он решил закурить – очевидно, чтобы отсрочить ответ на вопрос, используя прием, которому учит нас общество, культура, фильмы и телевизор. Наконец он произнес очень тихо:
– Барбара, это началось… Нет. Анджела начала с обмана. Куда она идет и с кем. Обманом и закончила. Поездка в Онтарио, к родственникам. Вернее, к крестной матери, которая заболела и которой она была стольким обязана. Вы догадались, я полагаю, что на самом деле ничего этого не было, а был другой, как раньше кем-то другим для Анджелы был я… Поэтому, когда Хадия солгала мне…
– Я понимаю. – Барбара больше не хотела ничего слышать, хотела только одного: остановить боль, которую слышала в его голосе. Ей совсем не нужно знать, что сделала мать Хадии и с кем. – Вы любили Анджелу, а она вас обманула. Вы не хотите, чтобы Хадия тоже научилась лгать.
– Потому что женщина, которую любишь больше всего на свете, – выговорил Ажар, – женщина, ради которой бросил все, которая родила тебе ребенка… третьего твоего ребенка, а первых двух ты потерял навсегда…
– Ажар, – остановила его Барбара. – Ажар, Ажар. Простите меня. Я не подумала… Вы правы. Как мне было понять ваши чувства? Проклятье. Хотела бы я…
«Чего?» – спросила она себя. Чтобы он был здесь, в этой комнате, пришел ответ из глубины сердца, и чтобы она могла обнять его. Обнять, чтобы утешить. Утешить, но не только, подумала она. Никогда в жизни она не чувствовала себя более одинокой, чем в этот миг.
– Жизнь – нелегкая штука, вот что я понял за прожитые годы, – сказал он.
– Боюсь, от этого понимания легче не стало.
– Не стало. А, вот и Хадия зашевелилась. Хотите…
– Нет, не надо. Просто передайте привет от меня. И, Ажар, в следующий раз, когда вы поедете на конференцию или еще куда-нибудь, вспомните обо мне, хорошо? Как я уже говорила, я с радостью присмотрю за Хадией, пока вы в отъезде.
– Спасибо, – проговорил он. – Я часто вспоминаю о вас. – И положил трубку.
А Барбара на своем конце провода еще несколько минут сидела с трубкой в руке. Она прижимала ее к уху, словно это могло вернуть ее соседа к разговору. Наконец Барбара сказала в пустоту:
– Тогда пока, – и положила трубку на рычаг, но руки с нее не убрала.
Она постояла, ощущая, как в кончиках пальцев бьется пульс. Ей стало легче и теплее. Добравшись наконец до душа, она напевала уже не «Raining in My Heart», а «Everyday», и это гораздо больше соответствовало ее изменившемуся настроению.
Последующая поездка в Скотленд-Ярд не составила для нее труда. Она преодолела привычный путь с удовольствием, и не понадобилось ни единой сигареты, чтобы подбодриться. Но весь этот жизнерадостный настрой исчез, как только она вошла в оперативный штаб.
Там стоял тревожный гул. Люди группами столпились вокруг газет, разложенных на трех столах. Барбара присоединилась к группе, где стоял Уинстон Нката. Он, следуя своей привычке, находился позади всех, со скрещенными на груди руками, но все же склонился в сторону газеты, как и остальные, чтобы разглядеть написанное.
– Что случилось? – спросила Барбара.
Нката кивнул головой на стол:
– В газете напечатана статья про босса.
– Уже? – воскликнула она. – Черт. Быстро. – Оглядывая комнату, она заметила мрачность на лицах коллег. – Ведь план состоял в том, чтобы занять этого Корсико на неделю, а то и на две. Не получилось? Или что?
– Он и был занят, еще как, – сказал Нката. – Даже успел отыскать дом босса и сфотографировать для статьи. Точный адрес не называет, но пишет, что это в Белгрейвии.
Барбара пришла в ужас от этой новости:
– Придурок! У него что, совсем мозгов нет?
Увидев и прочитав все, что хотели, оперативники один за другим отходили от стола, и вскоре Барбара оказалась у газеты. Она перелистала ее и посмотрела первую полосу, где в глаза бросался заголовок: «Его высочество коп». Чуть ниже шел снимок, на котором Линли и Хелен стояли, обнимая друг друга за талию, с бокалами шампанского в руках. Хейверс сразу вспомнила, где была сделана эта фотография – на двадцатипятилетнем юбилее свадьбы Уэбберли и его жены, всего за несколько дней до того, как виновник торжества стал жертвой покушения на убийство.
Она пробежала глазами начало статьи. Да, Доротея Харриман на все сто выполнила поручение Линли: снабдить Корсико всевозможными сплетнями и байками из истории семейства, чтобы тому было где копать. Но они не учли одного момента, а именно: с какой скоростью репортер сумеет найти недостающую информацию и превратить ее в захватывающую дух прозу, обычную для желтой прессы. Более того: в статью журналист включил факты, которые ни в коем случае нельзя было доводить до сведения широкой публики.
В частности, примерное указание, где находится дом Линли, думала Барбара. Последствия такой болтливости страшно даже представить.
Фотографию дома на Итон-террас она нашла на четвертой странице, где было напечатано продолжение статьи. Там же, вдобавок ко всему, был помещен снимок фамильного поместья Линли в Корнуолле, а еще два портрета суперинтенданта в юношеские годы – в тоге Итонского колледжа и в компании с товарищами по гребной команде в Оксфорде.
– Чтоб его подняло и не опустило, – пробормотала она. – Как, черт побери, он сумел разыскать все это?
– Можно только догадываться, что он раскопает, когда примется за остальных, – ответил негромко Нката.
Барбара оторвалась от газеты и посмотрела на сержанта. Если бы тот мог позеленеть, то позеленел бы. Уинстону Нкате меньше всего на свете хотелось, чтобы его прошлое обсуждалось на страницах газет.
– Босс не даст ему добраться до тебя, Уинни, – сказала она.
– Насчет босса я не волнуюсь, Барб, – ответил он.
Хильер – вот кто его беспокоит. Потому что если Линли стал прекрасным объектом для огромной статьи, то нетрудно представить, как возрадуется репортер, когда ему удастся поспекулировать на тему «Бывший член банды исправился». Нката даже в узком кругу коллег старался не упоминать о своей юности, проведенной в брикстонских бандах. А если над историей поработает опытный газетчик да поместит статью в популярный таблоид…
Внезапно в комнате наступила тишина, и Барбара оглянулась – узнать, в чем дело. Оказалось, пришел Линли. Выглядел он подавленным, и Барбара задумалась, не корит ли он себя за то, что сделался жертвенным агнцем, которого «Сорс» положил на алтарь повышения продаж.
– По крайней мере, пока они не добрались до Йоркшира, – были его первые слова, и в ответ раздались нервные смешки.
Речь шла о единственном, но нестираемом пятне на карьере и репутации Линли: убийстве его родственника и той роли, которую Линли сыграл в последующем расследовании.
– Пока. Но они доберутся, Томми, – сказал Джон Стюарт.
– Нет, если мы предложим нечто более интересное.
Линли подошел к стенду и изучил фотографии, приколотые к нему, а также список заданий, распределенных между членами команды.
– Что мы имеем? – начал он совещание традиционным вопросом.
Первыми отчитались оперативники, собиравшие информацию о горожанах, которые приезжали на Вуд-лейн на личном транспорте, оставляли там машины, а дальше шли пешком к станции подземки на Арчуэй-роуд. Ни один из этих людей не видел ничего необычного по пути на работу утром того дня, когда в парке нашли тело Дейви Бентона. Некоторые из них припомнили одного мужчину, одну женщину и еще двух мужчин – все они выгуливали собак, – но больше у них ничего не удалось узнать.
Ничего не добавили к информации, уже имеющейся у полиции, и обитатели домов на Вуд-лейн, выходящих окнами в парк. По ночам эта округа практически вымирала, и, похоже, в ту ночь, когда был убит Дейви Бентон, ничто не нарушило привычной тишины. Известие о бесплодности поисков удручающе подействовало на всю команду, однако настроение улучшилось, когда настала очередь констебля, получившего задание опросить всех жильцов Уолден-лодж – небольшого здания на десяток квартир, стоявшего на самом краю Куинс-вуда.
Повода для особой радости, конечно, нет, сказал оперативник, но: один тип по имени Беркли Пирс держит терьера, и вот эта собачка в три сорок пять интересующей нас ночи начала лаять.
– Происходило это внутри квартиры, а не на улице, – добавил констебль. – Пирс подумал, что кто-то проник к нему на балкон, поэтому он взял большой нож и пошел проверять. Он уверен, что видел ниже по склону свет фонарика – тот загорелся, погас и снова вспыхнул. Тогда Пирс пришел к выводу, что это теггеры ищут не помеченные еще деревья либо кто-то двигается к Арчуэй-роуд. Он успокоил собаку, и это все.
– Три сорок пять ночи. Это объясняет, почему прохожие ничего не видели, – сказал Джон Стюарт, обращаясь к Линли.
– Да. Хотя мы с самого начала знали, что действует он рано утром или даже ночью, – заметил Линли. – Что-нибудь еще удалось узнать, Кевин?
– Женщина по имени Джанет Касл говорит, что, кажется, около полуночи она слышала крик или вопль. Прошу обратить внимание на слово «кажется». Она сутками напролет сидит перед телевизором, смотрит криминальные сериалы и тому подобное. У меня сложилось впечатление, что дама воображает себя великой сыщицей.
– Только крик, и все?
– Так она утверждает.
– Мужской, женский, детский?
– Этого она не помнит.
– Те двое мужчин в парке… которые выгуливали собаку утром… Возможно, тут что-то есть. – Линли не стал пояснять свою мысль, только велел оперативнику, занимавшемуся этим вопросом, еще раз опросить прохожих, которые видели двух мужчин и собаку. – Что еще? – продолжил он.
– Да, тот старый дед, которого мальчишка-теггер видел на огородах… – Это заговорил один из констеблей, работавших в Куинс-вуде. – Ему семьдесят два года, и на убийцу он никак не тянет. Едва ходит. Зато говорит без умолку, я еле сбежал.
– А он видел что-нибудь? Или кого-нибудь?
– Только теггера. И говорить хотел исключительно о нем. Похоже, он постоянно звонит в полицию, сообщая о маленьком хулигане, но, как он утверждает, никто даже пальцем не пошевелил, потому что у них есть занятия поприятней, чем ловить вандалов, портящих муниципальное имущество.
Линли с живостью обернулся к констеблю, обходившему квартиры в Уолден-лодж:
– Кто-нибудь из жильцов заметил этого теггера, Кевин?
Кевин покачал головой. На всякий случай сверившись с записями, он добавил:
Читать бесплатно другие книги:
