Без единого свидетеля Джордж Элизабет
– Но я поговорил с жильцами только восьми квартир из десяти. Что касается двух оставшихся – одна недавно освободилась и сейчас выставлена на продажу, а владелица второй уехала в ежегодный отпуск. В Испанию.
Линли и здесь разглядел возможность дальнейших поисков:
– Найдите местные агентства недвижимости. Узнайте, кому в последнее время показывали ту свободную квартиру.
Потом Линли оповестил команду о содержании нового отчета седьмого отдела – два листа печатного текста дожидались на столе, когда он пришел на работу. Волос с тела Дейви Бентона принадлежал коту, сказал он. Кроме того, шины фургона, принадлежавшего Барри Миншоллу, не соответствуют отпечатку, найденному в Сент-Джордж-гарденс. Но фургон существует, и его нужно найти. Потому что факты говорят о том, что купили его с определенной заранее целью: использовать как передвижное место убийства.
– Выяснилось, что на момент смерти Киммо Торна фургон был зарегистрирован еще на имя предыдущего владельца, Муваффака Масуда. Итак, сейчас мы ищем человека, купившего фургон.
– Я правильно вас понял, Томми: вы хотите обнародовать информацию о нем? – Этот вопрос поступил от Джона Стюарта. – Если мы расскажем, что нам известно об этом фургоне…
Он не закончил фразу, справедливо полагая, что Линли в состоянии сделать выводы из посылки.
Тот, конечно, такие выводы сделал. То, что фургон будет до краев напичкан уликами, не вызывает сомнений. Найдешь фургон – найдешь убийцу. Но проблема в том, что с тех пор, как фургон впервые попал в поле их зрения, ситуация не изменилась: сообщение в прессе о цвете фургона, номере и надписи на кузове могло помочь найти фургон, но также могло и послужить убийце предупреждением. Раскрывая карты, полиция давала бы ему возможность спрятать автомобиль в одно из тысяч убежищ в любой точке города, вычистить его или даже выбросить в глухом месте. Поэтому в данном случае лучше будет выбрать нечто среднее.
– Передайте приметы фургона во все полицейские участки города, – сказал он.
В завершение совещания Линли распределил задания между оперативниками, и Барбара выслушала свое, почти не поморщившись, хотя первая часть задания состояла в написании отчета обо всем, что удалось выяснить относительно Джона Миллера, продавца из Стейблз-маркета. Зато вторая половина давала возможность покинуть душные комнаты и выйти на улицу, где Барбара и предпочитала находиться. Ее цель: гостиница «Кентербери» на Лексем-гарденс. Задача: найти ночного портье и узнать, кто снимал номер на одни сутки в тот день, когда погиб Дейви Бентон.
Линли еще не закончил раздавать поручения – от получения списка входящих и исходящих звонков с мобильного телефона Миншолла до идентификации лиц, присутствующих на последнем заседании организации МИМ в Сент-Люси, по отпечаткам пальцев, если понадобится, – когда Доротея Харриман ввела в оперативный штаб Митчелла Корсико.
У нее был виноватый вид. «Приказ сверху, ничего не могла поделать», – было написано на ее лице.
– А, мистер Корсико, – произнес Линли. – Пройдемте со мной, пожалуйста.
И он оставил команду выполнять задания.
Барбара достаточно долго проработала вместе с Линли, чтобы расслышать сталь в его голосе. Да, не хотела бы она сейчас оказаться на месте Корсико.
Линли располагал собственным экземпляром свежего номера «Сорс»: когда он прибыл в Скотленд-Ярд, охранник на входе протянул ему газету. Он прочитал статью и понял, что допустил ошибку. Самонадеянный слепец, он предположил, что сможет перехитрить таблоид, на хитростях съевший собаку. Журналисты желтой прессы выживают и процветают благодаря тому, что раскапывают и вытаскивают на свет божий никчемную информацию, и он предвидел, что на страницах газеты появятся сведения о его аристократическом происхождении, о событиях в Корнуолле, о его подвигах в Оксфорде и Итоне. Но отнюдь не ожидал увидеть наряду с этим фотографию своего лондонского дома и теперь ни за что не допустит, чтобы подобное случилось с подчиненными.
– Вы нарушили все существующие правила, – заявил Линли Корсико, когда остался с репортером наедине.
– Вам не понравилась статья? – спросил молодой человек, подтягивая джинсы. – Но ведь там нет и намека на оперативный штаб и ни полслова о том, что вы уже разузнали про убийцу. Или о том, чего вы еще не знаете, – добавил он, сочувственно улыбаясь.
У Линли чесались руки стереть улыбку с лица Корсико.
– У этих людей есть жены, мужья, семьи, – сказал он. – Не смейте даже приближаться к ним.
– Да не надо так волноваться, – дружелюбно хмыкнул репортер. – Пока вы самый интересный персонаж из всех. Сколько копов могут похвастаться адресом в километре от Итон-сквер? Кстати, сегодня утром мне позвонил из Йоркшира один сержант. Не могу поделиться с вами его именем, но он сказал, что есть информация, которая станет отличным продолжением сегодняшнего очерка.
Ну, это не кто иной, как сержант Найс из полиции Ричмонда, подумал Линли. Уж он-то с удовольствием нашепчет на ухо журналисту о том, как вместе с графом Ашертоном сидел в каталажке. Да и остальные подробности неприглядного прошлого Линли польются из Найса как из рога изобилия: вождение в пьяном виде, автокатастрофа, покалеченный друг…
– Послушайте меня, мистер Корсико… – начал он, но его прервал телефонный звонок. Он схватил трубку, поднес к уху: – Линли. Что?
В ответ раздалось:
– Между прочим, я совсем не похож на ваш фоторобот. – Это был мужской голос, уверенный и дружелюбный. Где-то на заднем плане звучала танцевальная музыка. – Тот, что показывали по телевизору. И еще вопрос: какое обращение вы предпочитаете – суперинтендант или милорд?
На Линли снизошло предельное спокойствие. Ни на миг не забывая о присутствии Митчелла Корсико в кабинете, он произнес в трубку:
– Вы не могли бы подождать немного? – и хотел было попросить Корсико выйти на несколько минут, но телефонный собеседник перебил его:
– Только попробуйте, и я прерву разговор, суперинтендант Линли. Ага. Кажется, я уже принял решение, как вас называть.
– Попробуйте что? – спросил Линли.
Он глянул на дверь, ведущую в коридор, – к сожалению, она была закрыта, так что взмахом руки или взглядом никого нельзя привлечь. Тогда что? Записка! Он придвинул к себе блокнот, чтобы написать необходимые несколько слов.
– Прошу вас не считать меня идиотом. Вы не сможете проследить за мной по звонку, потому что я не стану здесь дожидаться вас. Так что просто сидите и слушайте.
Линли жестом подозвал Корсико к столу. Тот изобразил полное непонимание, ткнув себя пальцем в грудь и нахмурившись. Линли готов был придушить этого паяца. Он еще раз махнул ему. На листке, который он наконец сумел вручить журналисту, было всего три слова: «Приведите констебля Хейверс».
– Срочно! – шепотом скомандовал он, прикрыв ладонью микрофон трубки.
– Я понимаю, вы получите адрес и номер телефона, с которого я звоню, – звучал в трубке невозмутимый голос. – Таковы ваши методы. Но на это требуется время, и я успею преподнести вам новый сюрприз. И это будет поистине головокружительный сюрприз. Да, чуть не забыл: примите мои поздравления, ваша жена – настоящая красавица.
Хотя Корсико уже пошел на поиски Хейверс, Линли сказал:
– У меня в кабинете находится журналист. Будет лучше, если я провожу его, и прошу вас подождать буквально несколько секунд.
– Бросьте, суперинтендант Линли, вы же не думаете, будто меня так легко провести.
– Я могу передать ему трубку, чтобы вы убедились сами. Его зовут Митчелл Корсико, и…
– И к сожалению, я не могу сейчас взглянуть на его удостоверение личности, хотя, я уверен, вы бы с удовольствием предоставили мне такую возможность. Нет. Нет никакой необходимости выпроваживать журналиста, если он действительно существует. Я буду краток. Это я послал вам письмо. За подписью «Фу». О том, что мною двигало, сейчас говорить не будем; я сообщаю вам эту информацию лишь для того, чтобы вы поняли, кто я такой. Надеюсь, у вас не осталось сомнений? Или мне стоит назвать недостающие части тел у жертв?
– У меня нет сомнений, – ответил Линли.
Факты, о которых говорил собеседник, не попали в газеты, а значит, он действительно убийца или некто, очень близкий к расследованию. Но в последнем случае Линли непременно узнал бы голос, а он не узнавал. Нужно во что бы то ни стало проследить, откуда звонок. Однако одно неверное слово с его стороны, и убийца даст отбой еще до того, как в кабинете появится Хейверс.
– Прекрасно. Тогда слушайте, суперинтендант Линли. Я потратил массу времени, чтобы найти место для моего нового действа. Это было непросто, но рад вас заверить, что такое место найдено. Чистое вдохновение. Немного рискованно, зато произведет поистине грандиозный эффект. Я готовлю представление, которое надолго вам запомнится.
– Что вы?..
– Кроме того, я уже сделал выбор. Думаю, вы имеете право знать об этом, чтобы игра была по-настоящему справедливой.
– Не могли бы вы подробнее об этом рассказать?
– Вынужден отказать в вашей просьбе.
– Тогда почему вы…
– Меньше слов, больше дела, суперинтендант. Уж поверьте моему опыту, это золотое правило.
С этими словами он повесил трубку. Как раз в тот миг, когда дверь открылась и появилась Хейверс. За ее спиной маячил Корсико.
– Выйдите, – сказал Линли Корсико.
– Подождите. Я же сделал то, что вы…
– То, что будет здесь дальше, вас не касается. Выйдите.
– Помощник комиссара…
– Помощник комиссара как-нибудь переживет известие, что я выпроводил вас из кабинета. – Линли взял репортера за локоть. – Предлагаю заняться информацией, поступившей из Йоркшира. Можете не сомневаться, ее хватит с лихвой на очередной ваш… очерк. – Он вытолкал репортера в коридор и захлопнул дверь, а Хейверс сказал: – Звонил он.
Она поняла сразу.
– Когда? Только что? Поэтому вы…
Она мотнула головой в направлении двери.
– Нужно проследить, откуда был сделан звонок, – сказал Линли. – Мы должны найти место. Он уже выбрал следующую жертву.
– И захватил? Сэр, чтобы проследить вызов… На это уйдет…
– Музыка, – не дал ей закончить Линли. – Я расслышал в трубке какую-то легкую музыку. Точно: легкую танцевальную музыку.
– Танцевальную… С утра? Или вы думаете…
– Возможно, ретро? Тридцатые или сороковые годы. Хейверс, что нам это может дать?
– Что он звонил из какого-нибудь лифта, оборудованного музыкальным сопровождением. И это может быть в любой точке города. Сэр…
– Он знает о Фу. Сам мне сказал. Господи, да еще этот писака торчал в кабинете… Это ни в коем случае не должно попасть в газеты. Он хочет именно этого. Убийца хочет. Ну и Корсико тоже, разумеется. Они оба мечтают о том, чтобы эта новость появилась на первых полосах. С соответствующим заголовком. И у него уже есть следующая жертва, Хейверс. То ли он ее выбрал, то ли уже захватил. И место есть. Господи, мы не можем просто сидеть и ждать!
– Сэр. Сэр!
Линли остановился и взял себя в руки. Побледневшая Хейверс беспокойно смотрела на него.
– Вы сказали мне не все, верно? – спросила она. – В чем дело? Что еще? Скажите мне. Пожалуйста.
Линли не хотел произносить это вслух, потому что тогда прозвучавшие в трубке слова станут неумолимой реальностью. И ему придется признать эту реальность и взять на себя ответственность.
– Он упомянул Хелен, – наконец сказал он. – Барбара, он говорил о Хелен.
Глава 24
Что-то случилось. Нката сразу увидел это по выражению лица Барбары Хейверс, когда она вернулась в оперативный штаб. Его догадка тут же подтвердилась: Барбара подошла к инспектору Стюарту, произнесла несколько слов, после которых инспектор буквально выскочил из помещения. А тот факт, что несколькими минутами раньше из кабинета Линли за Хейверс заходил Корсико, только подкрепляли выводы Нкаты.
Он не стал торопиться и просить Хейверс рассказать, что происходит, а продолжил наблюдать. Она тем временем уселась за компьютер и попыталась вернуться к работе, от которой ее оторвали, вызвав в кабинет Линли, – к сбору информации о торговце из Стейблз-маркета. И у нее почти получилось поработать, как видел Нката с другого конца комнаты: она села, положила руки на клавиатуру и уставилась в монитор. Однако дальше дело не продвинулось. Минуты через две полной неподвижности Барбара заставила себя взять в руки карандаш, но после опять замерла перед экраном. В конце концов она прекратила бесплодные попытки и поднялась из-за стола. Перекинула сумку через плечо и направилась к выходу из оперативного штаба, нащупывая в карманах сигареты. Перекур на лестничной площадке, понял Нката. И это неплохой момент, чтобы поболтать немного.
Однако Хейверс не повернула к лестнице в конце коридора, а остановилась вместо того у автомата с напитками. Скормив машине несколько монет, она рассеянно смотрела, как набирается коричневая жидкость в пластиковый стакан. В руке она по-прежнему держала пачку сигарет, но закуривать пока не собиралась.
– Не против, если я составлю тебе компанию? – спросил Нката.
И проверил карманы на предмет мелочи для кофе. Она обернулась и без особого энтузиазма приветствовала коллегу:
– Уинни. Что-нибудь нашел?
– Ничего, – качнул он головой. – А ты?
– Тоже ничего, – призналась она. – Этот торговец солями – Джон Миллер – чист как младенец. Платит налоги вовремя, кредит по карточке оплачивает вовремя, за телевизионную антенну и то не забывает заплатить. У него есть дом, ипотечная ссуда, кошка, собака, жена и трое внуков. Он водит десятилетний «сааб» и страдает плоскостопием. Спроси меня что угодно про этого Миллера, и я тебе отвечу. Я стала его личным биографом.
Нката улыбнулся. Он набрал нужную сумму на чашку кофе с молоком и сахаром. Кивая в сторону оперативного штаба, спросил:
– Этот Корсико зачем за тобой приходил? Выбрал тебя героем следующего очерка? Шутка. Дело в другом, я понимаю. Он позвал тебя в кабинет Линли.
Барбара не стала вилять и таиться, и это была одна из тех черточек характера, которые Нкате были в ней симпатичны.
– Он позвонил Линли, – прямо сказала она. – Когда я пришла, они как раз закончили говорить.
Нкате не нужно было уточнять, о ком идет речь.
– Этим звонком и занимается сейчас Стюарт? – спросил он.
Барбара кивнула.
– Он добывает записи телефонной компании. – Она отпила кофе и, несмотря на горечь, не поморщилась, как обычно. – Хотя будет ли от них толк, еще неизвестно. У этого типа соображалка работает. Со своего мобильного телефона он не стал бы нам звонить и с домашнего тоже. Наверняка отъехал подальше от дома да от работы – куда-нибудь, где никогда не бывает, – и зашел в первую попавшуюся телефонную будку.
– Все же проверить нужно.
– Разумеется.
Она вертела в пальцах сигарету, которую выбила из пачки во время разговора – должно быть, выбила машинально, судя по удивлению, с которым на нее воззрилась. Подумав, она решила, что курить не хочет, и сунула сигарету в карман. Она разломилась надвое, одна половинка упала на пол. Барбара посмотрела на нее и ногой задвинула под автомат.
– Что еще? – спросил Нката.
– Он говорил про Хелен. Босс дико расстроен, но оно и понятно.
– Это из-за той статьи. Он пытается нас деморализовать.
– Да. И у него неплохо получается. – Барбара допила кофе и с хрустом смяла стаканчик. – А кстати, где он?
– Корсико? – Нката пожал плечами. – Наверное, копается в чьем-нибудь личном деле в отделе кадров. Или набирает в поисковике наши фамилии и смотрит, что выдаст Всемирная паутина. Да бог с ним, Барб. Скажи лучше, что он сказал о ней, тот тип с красным фургоном?
– О Хелен? Я не знаю подробностей. Но сама идея печатать в газете сведения о людях, причастных к расследованию убийства… Это опасно. Опасно и лично для нас, и для расследования в целом. Кстати, как ты справляешься с Хильером, Уинни?
– Стараюсь не попадаться на глаза.
– Неплохая стратегия.
Неожиданно у автомата с напитками возник Митчелл Корсико.
– Сержант Нката, – жизнерадостно воскликнул он, – а я вас искал!
– Прости, друг, но я смываюсь, – шепнула Барбара Нкате.
Она двинулась обратно в оперативный штаб, стараясь не встретиться взглядом с репортером. Не успел Нката оглянуться, как остался с Корсико наедине.
– Я бы хотел побеседовать с вами, – сказал Корсико, покупая себе чай с молоком и двойной порцией сахара.
Когда стаканчик наполнился, журналист шумно, с присвистом отхлебнул. Элис Нката такие манеры не одобрила бы.
– Мне надо идти работать, – сказал Нката и тронулся с места, собираясь уйти.
– Вообще-то я хотел спросить про Гарольда. – Голос Корсико оставался дружелюбным. – Мне было бы интересно узнать, что вы о нем думаете. Этот контраст между двумя родными братьями… Отличное начало для статьи. Вы следующий, как уже, должно быть, догадались. С одной стороны – ваша история, и с другой – история Линли. Как вы пришли к одному и тому же, стартовав из двух совершенно разных точек. Такие вещи читателям нравятся.
Услышав имя брата, Нката окаменел. Он не станет говорить о Стоуни. Что он о нем думает? Да что бы он ни думал, вслух этого никогда не произнесет. Потому что в любом случае проиграет. Станет защищать Стоуни – и все воспримут это как круговую поруку среди черных. Будет порицать – и тогда его обвинят в предательстве своего прошлого и родной семьи.
– Гарольд… – проговорил Нката. Имя брата так странно прозвучало в устах. Ведь он никогда не называл его так, только по прозвищу: Стоуни. – Да, это мой брат.
– И вы бы не могли…
– Все, что мог, я только что сделал, – перебил Нката. – Я подтвердил, что он мой брат. А теперь, если позволите, мне пора возвращаться к работе.
Корсико проследовал за ним по коридору и дальше, в оперативный штаб. Там он подтащил к столу Нкаты свободный стул, уселся, достал записную книжку и открыл страницу, испещренную значками, похожими на стенографические символы.
Журналист вновь взялся за Нкату:
– Должно быть, я неправильно начал. Тогда попробую еще разок. Вашего отца зовут Бенджамин. Он водитель автобуса, правильно? Давно ли он работает в системе общественного транспорта Лондона? И на каком маршруте он ездит, сержант Нката?
Нката плотнее сжал челюсти и стал перебирать бумаги, с которыми работал до появления встревоженной Хейверс.
Корсико помолчал секунду и продолжал:
– Ага. Понятно. Ну а живете вы где? В Южном Лондоне, да? И сколько лет вы уже там проживаете?
– Всю жизнь.
Нката процедил это, по-прежнему не глядя на репортера. Каждое его движение говорило: «Я страшно занят!»
Правда, Корсико этот спектакль не смутил. Поглядывая в записную книжку, он сыпал вопросами:
– А ваша мать? Элис? Чем она занимается?
Нката развернулся на стуле. Еще в силах сдерживать ярость, он произнес довольно вежливо:
– Благодаря вам о жене босса теперь всякий может прочитать в газете. С моей семьей такого не случится. Ни за что.
Корсико, по-видимому, воспринял замечание как иллюстрацию к характеру и чувствам Нкаты, что и было истинным предметом его интереса.
– Что, трудно быть полицейским с таким прошлым, как ваше, сержант? – спросил он сочувственно. – Я правильно понял?
– Я не хочу, чтобы про меня писали в газетах, – ответил Нката. – По-моему, яснее выразиться невозможно, мистер Корсико.
– Просто Митч, – сказал репортер. – Вы воспринимаете меня как врага, кажется. Но так не должно быть. Я здесь, чтобы оказать столичной полиции услугу. Вы читали статью про суперинтенданта Линли? Там нет ни единого негативного слова. Я описал его в самом привлекательном ключе, насколько это было в принципе возможно. Да, еще много чего можно о нем написать… То дело в Йоркшире и смерть брата… Но нет никакой необходимости обращаться к этим материалам, по крайней мере до тех пор, пока остальные служащие отдела готовы идти на сотрудничество, в тех случаях, когда мне требуется задать несколько вопросов для очередного очерка.
– Подождите-ка, – сказал Нката. – Вы угрожаете мне, что напишете о боссе, если я не буду играть в вашу игру?
Корсико улыбнулся и с легкостью отмахнулся от вопроса:
– Нет. Что вы, сержант! Но я получаю информацию через отдел новостей нашей газеты. Это значит, что, если я не воспользуюсь информацией, воспользуется кто-то другой. И тогда редактор сообразит, что мой сюжет не исчерпывается одной статьей, которую я уже напечатал, и он захочет знать почему. А потом потребует, чтобы я писал продолжение. Взять хотя бы ту йоркширскую ситуацию. Редактор непременно спросит меня: «Почему ты не развил тему с убийством Эдварда Дейвенпорта, Митч?» Допустим, я скажу, что есть более горячий сюжет – о взлете из самых низов почти до самого верха, или, если точнее, из «Брикстонских воинов» в полицию Лондона. «Поверьте мне, – скажу я ему, – когда вы увидите мой новый очерк, то поймете, почему я оставил Линли». Как вы получили шрам, сержант Нката? Это след от удара ножом?
Нката ничего не сказал: ни об уличной драке, которая закончилась для него изуродованным лицом, ни, разумеется, о «Брикстонских воинах», которые к югу от реки были активны в те дни как никогда.
– Кроме того, – не умолкал Корсико, – вы ведь понимаете, что инициатива исходит не от меня, а от куда более высоких инстанций? Стивенсон Дикон, не говоря уже о помощнике комиссара Хильере, оказался в очень трудной ситуации. И эта ситуация станет еще труднее, если вы не согласитесь уделить несколько минут и помочь с написанием очерка.
В ответ Нката сумел кивнуть, якобы соглашаясь. Встав из-за стола, он взял свою записную книжку и сказал, стараясь сохранить остатки достоинства:
– Митч, меня ждет босс. Я должен доложить об этом… – Он обвел рукой лежащие на столе бумаги. – Так что нам придется… нам придется отложить разговор на потом.
Он вышел из оперативного штаба. Линли совсем не ждал срочного отчета о собранной информации (да от нее в любом случае не было пользы), но сидеть рядом с репортером и выслушивать вежливые и тем не менее явные угрозы Нката тоже больше не мог. И пусть Хильер хоть взорвется, узнав об отказе давать интервью Корсико, Нкате все равно.
Дверь кабинета Линли была открыта, а сам суперинтендант говорил по телефону. Завидев Нкату, Линли кивком пригласил сержанта войти и указал на стул перед столом. Тем временем он слушал, что говорят в телефонную трубку, и делал в блокноте пометки.
Когда он закончил разговор по телефону, тут же спросил, удивив Нкату своей проницательностью:
– Корсико?
– Он начал прямо со Стоуни. Босс, я не хочу, чтобы этот тип копался в прошлом моей семьи. У мамы и так забот выше головы, а если Стоуни снова попадет в газеты…
Страсть, с которой он произнес эту короткую тираду, была неожиданна и для самого Нкаты. Он не предполагал, что те чувства еще живы в нем: обида, гнев… Точнее разобраться в чувствах он не мог, вернее, не хотел – слишком тяжело будет возвращаться к прошлому.
Линли снял очки и сжал лоб пальцами.
– Уинстон, что я могу для вас сделать? – спросил он.
– Уберите Хильера, – ответил Нката. – Для начала будет достаточно.
– Пожалуй, – согласился Линли. – Так вы отказали Корсико?
– Более или менее.
– Это было верное решение. Хильеру оно, конечно, не понравится. Само собой, он скоро все узнает, и его хватит удар. Но это произойдет не сразу, а когда все-таки произойдет, я постараюсь взять огонь на себя. Жаль, что большее не в моих силах.
Нката был благодарен. Тем более что сам босс уже стал героем очерка.
– Барб говорит, вам звонил «Красный фургон»… – сказал он.
– Это он так разминается, – ответил Линли. – Своего рода психологическая атака. А что у вас?
– С покупками, сделанными по кредитным карточкам, – ничего. Это тупиковая ветка. Единственная связь между «Хрустальной луной» и «Колоссом» – Робби Килфойл. Разносчик сэндвичей. Может, установить за ним наблюдение?
– Из-за связи с «Хрустальной луной»? Не получится. Нам и так не хватает людей, те, что есть, работают по шестнадцать часов в сутки, а выделить для нас дополнительные силы Хильер не разрешит. – Линли взглянул на блокнот, лежащий перед ним. – Седьмой отдел только что сообщил о результатах экспертизы. Они сравнили все, что было в фургоне Миншолла, с фрагментами резины, найденными на велосипеде Киммо Торна. Ничего. И кузов у Миншолла выстелен старым ковром, а не резиновой обивкой. Но вот отпечатки Дейви Бентона просто рассыпаны по всему фургону. А также множество других отпечатков.
– Остальных жертв?
– Сейчас проводят сравнение.
– Но вы не думаете, что они там были, да?
– Другие мальчики? В фургоне Миншолла? – Перед тем как ответить, Линли снова нацепил на нос очки и посмотрел в записи. – Не думаю, – наконец сказал он. – У меня складывается ощущение, что Миншолл говорит правду, хотя мне и не хочется верить столь извращенному человеку.
– Что означает…
– Наш убийца сменил сцену действия: раньше выбирал жертв из «Колосса», а потом, когда на Элефант-энд-Касл появились мы с расспросами, перешел на МИМ. Теперь же, после задержания Миншолла, он передвинется в другое место в поисках нового источника жертв. Мы должны вычислить его прежде, чем он найдет такой источник, потому что бог знает, что убийца еще придумает, а защитить каждого лондонского подростка мы не в состоянии.
– Тогда нам нужно узнать даты и время прошлых заседаний этого МИМа. Нужно проверить алиби всех членов.
– То есть мы вернулись к началу… если не на поле номер один, то на номер пять или шесть. Но вы правы, Уинни, – со вздохом согласился Линли, – все это должно быть сделано.
Остается только общественный транспорт, иного выбора нет, Ульрика это понимала. Расстояние от Элефант-энд-Касл до Брик-лейн неблизкое, а двухчасовую поездку на велосипеде туда и обратно она не могла себе позволить. Подозрительно уже и то, что она оставляет «Колосс» так внезапно – ни в расписании, ни в календаре, который висит у Джека Винесса в приемной, на это время не было записано никаких дел или встреч, требующих отъезда директора. Поэтому пришлось выдумать звонок на мобильный – Патрик Бенсли, президент совета попечителей, хочет встретиться с Ульрикой и потенциальным Денежным Мешком, сказала она Джеку, так что некоторое время ее не будет на месте. Если что, пусть Джек звонит ей на мобильный. Она не будет его выключать.
Джек Винесс смотрел с полуулыбкой, которая то появлялась, то исчезала в жидкой поросли на лице. В ответ на сообщение Ульрики он лишь многозначительно кивнул. Похоже, его снова пора поставить на место, но вот как раз сейчас-то и нет времени говорить с сотрудником об отношении к начальству и о переменах, которые ему необходимо совершить, если он планирует продвижение по служебной лестнице. Ладно, в следующий раз, решила Ульрика, схватила с вешалки пальто, шарф и шапку и выскочила за дверь.
На улице стоял невозможный холод. Она сначала замигала, смаргивая выступившие на глазах слезы, а потом поежилась и замотала шарф повыше. Такой холод бывает лишь в Лондоне: напитанный влагой настолько, что каждый вдох причиняет боль. Чуть ли не бегом Ульрика добралась до спасительного тепла подземки и втиснулась в поезд, следующий до станции «Набережная Виктории». В вагоне она пыталась держаться подальше от женщины, которую сотрясал кашель.
На пересадочной станции Ульрика вышла на платформу. Ее тут же поглотило бесконечное море пассажиров. Здесь, в центре города, они отличались от тех, к которым она привыкла: чернокожее большинство сменилось белой, куда более богато одетой публикой. В одном из переходов Ульрика бросила фунтовую монетку в раскрытый футляр из-под гитары. Уличный певец исполнял что-то из репертуара Нейла Янга, но звучал при этом как Клифф Ричард с аденоидами. Но надо отдать ему должное: он не сидел на чужой шее, а пытался заработать себе на жизнь.
Выходя из метро, Ульрика купила номер «Биг исью» – третий за последние два дня – и заплатила пятьдесят центов сверх цены, к чему побудил ее жалкий внешний вид парня, продававшего благотворительное издание.
Оказалось, Хоуптаун-стрит находится совсем недалеко от станции «Брик-лейн». Довольно скоро Ульрика нашла и дом Гриффина – напротив небольшого скверика, в тридцати ярдах от общинного центра, из окна которого доносилось пение детского хора в сопровождении плохо настроенного рояля.
За кирпичным забором, окружающим нужный дом, прятался крохотный садик. Войдя в калитку, она остановилась. Все здесь было опрятно и ухожено. Хотя иного и нельзя было ожидать. Грифф редко говорил об Арабелле, но то немногое, что Ульрика знала о ней, как раз и предполагало аккуратно подстриженные растения и безупречно чистую брусчатку.
А вот сама Арабелла стала для нее сюрпризом. Жена Гриффа вышла из дома как раз, когда Ульрика зашагала по дорожке к двери. Перед собой та толкала коляску, а крохотный пассажир в коляске был так плотно укутан по случаю холодного дня, что из одежды торчал только носик.
Ульрика думала, что замотанная уходом за младенцем женщина совершенно забросит себя и забудет про внешность. Но Арабелла выглядела весьма элегантно в черном берете и сапогах. Костюм дополняли серый свитер с высоким горлом и черный кожаный жакет. В бедрах она была широковата, но наверняка уже работает над этим. Еще пару месяцев, и она снова будет в форме.
Прекрасный цвет лица, отметила Ульрика, когда Арабелла подняла голову. Вот что значит провести всю жизнь в Англии, во влажном воздухе. В Кейптауне такую кожу не увидишь. Да, Арабелла – типичная английская роза.
– О, такое со мной в первый раз, – сказала Арабелла. – Гриффа нет дома, если вы ищете его, Ульрика. И если мужа нет на работе, то его можно поискать в нашей мастерской, хотя я бы не стала сильно рассчитывать на успех – учитывая, как идут дела в последнее время. – И, прищурившись, словно желая перепроверить догадку, она добавила с сарказмом в голосе: – Вы ведь Ульрика, я не ошиблась?
Ульрика не стала спрашивать, как Арабелла узнала ее.
– Я пришла не к Гриффу, – сказала она, – а к вам.
– И такое тоже впервые. – Арабелла перекатила коляску через единственную ступеньку, исполняющую роль переднего крыльца. Закрыла дверь на замок, поправила гору детских одеялец в коляске. И только потом сказала: – Не представляю, о чем нам с вами разговаривать. Я знаю, что Грифф никаких обещаний давать не мог, поэтому если вы надеетесь, что мы сейчас будем обсуждать развод, прикидывать, не поменяться ли нам на время местами и тому подобную чушь, то сразу скажу: напрасно теряете время. И не только со мной, но и с ним.
Ульрику, несмотря на холод, обдало жаром. Ей захотелось изложить Арабелле Стронг несколько фактов, начиная с самого простого. «Теряю время? Да только вчера он трахал меня на рабочем столе, милая!» Но она справилась с детским порывом, сказав только:
– Я пришла не за этим.
– Неужели? – хмыкнула Арабелла.
– Совсем не за этим. На днях я выставила его маленькую крепкую задницу из моей жизни. Он снова весь ваш, – ответила Ульрика.
– Ну что же, прекрасно. Да было бы только хуже, если бы он навсегда остался с вами. Жить с ним совсем не просто. Его… внешние интересы очень быстро могут утомить. Приходится учиться их не замечать.
Арабелла прошла по садику и приблизилась к калитке. Ульрика отошла в сторону, но калитку для жены Стронга не открыла, а осталась стоять, наблюдая, как Арабелла сама с этим справится. Потом вышла вслед за ней на улицу. Присмотревшись к Арабелле, Ульрика поняла, что эта женщина из тех, которые живут ради того, чтобы о них заботились, которые заканчивают в шестнадцать лет школу и устраиваются на такую работу, где можно побыстрее найти мужа. Они абсолютно не способны к самостоятельному существованию, поэтому развод становится для них настоящей катастрофой.
Арабелла обернулась и сказала Ульрике:
– Я иду в булочную. Это в начале Брик-лейн. Можете прогуляться со мной, если хотите. Я буду рада компании. Так хорошо бывает поболтать по-нашему, по-женски. И к тому же я могу показать вам кое-что весьма интересное.
Она зашагала дальше, не волнуясь, идет Ульрика за ней или нет. Ульрика же поспешила догнать Арабеллу, чтобы не тащиться сзади, подобно нежеланной спутнице. И она все-таки спросила:
– Как вы узнали, кто я такая?
Арабелла окинула ее взглядом.
– Сила характера, – ответила она. – То, как вы одеваетесь, выражение лица. Как двигаетесь. Я видела, как вы подходили к калитке. Грифф всегда любил сильных женщин, по крайней мере на начальной стадии общения. Соблазняя сильную женщину, он как будто сам становится сильным. На самом деле это не так. Вам-то это хорошо известно. Грифф никогда не был сильным. У него не было такой необходимости. То есть сам-то он думает как раз наоборот, так же как думает, будто успешно держит в секрете все свои… свои серийные совокупления. Но он слаб, как слабы все красивые мужчины. Мир склоняется перед его внешностью, и Грифф думает, что должен доказать миру, будто он стоит чего-то большего, чем его красота, но ничего не получается, потому что к своей цели он идет, используя все ту же внешность. Бедняжка, – добавила она. – Иногда мне его очень жалко. Но все же, несмотря на все недостатки Гриффа, мы научились жить вместе.
Они свернули на Брик-лейн и дальше двинулись в северном направлении. Перед угловым магазином, где продавались сари, из грузовика выгружали рулоны яркого шелка. Витрины все еще мигали рождественскими гирляндами и огнями и, скорее всего, так и будут мигать до следующего декабря.
– Я думаю, поэтому вы и взяли его на работу, да? – спросила Арабелла.
– Из-за его внешности?
– Полагаю, вы проводили собеседование, были очарованы его задушевными манерами и не стали проверять рекомендации. Таков и был его план. – Арабелла одарила собеседницу взглядом, который показался Ульрике хорошо отрепетированным. Что ж, у жены Гриффа было достаточно времени, чтобы потренироваться перед зеркалом в надежде, что когда-нибудь ей выпадет шанс сказать свое слово любовницам мужа.
Ульрика не хотела лишать Арабеллу триумфа. Тем более что триумф был заслуженным.
– Признаю себя виновной, – сказала она. – Он грамотно себя вел во время собеседования.
– Не знаю, как он переживет наступление старости, – сказала Арабелла. – Хотя у мужчин все иначе.
– Срок годности длиннее, – согласилась Ульрика.
Они негромко рассмеялись и вдруг отвернулись друг от друга, смутившись. Некоторое время они молча шли по Брик-лейн. Напротив магазинчика пуговиц и ниток, который стоял на этом месте, похоже, еще во времена Диккенса, Арабелла остановилась.
– Вот. Это я и хотела показать, Ульрика.
Она кивнула на другую сторону улицы – на ресторан «Бенгальский сад», соседствующий с древним магазином товаров для шитья. Окна и двери ресторана были закрыты решетками до наступления темноты.
– А что это? – спросила Ульрика.
– Тут работает она. Зовут Эмма, но вряд ли это настоящее имя. Скорее всего, при рождении ее нарекли каким-то непроизносимым сочетанием букв, начинающимся с «М». И потом добавили «а», чтобы звучало по-английски. Или она сама это придумала. Эм – а. Эмма. Наверное, родители все еще зовут ее настоящим именем, но она изо всех сил старается быть настоящей англичанкой. Грифф собирается помочь ей. Она официантка. Для Гриффа это совершенно новый опыт, потому что раньше он не увлекался этническими типами. Но я думаю, что усилия Эммы выглядеть и вести себя по-английски, да еще вопреки воле родителей… – Арабелла снова посмотрела на Ульрику. – Все это он расценивает как проявление силы характера. Или хочет в это верить.
– Как вы про нее узнали?
– Я всегда про них знаю. Такова доля жены, Ульрика. Существует масса признаков. Что касается этого случая – недавно он повел меня в ресторан на ужин. И знаете, какое выражение было у нее на лице, когда мы вошли? Он, очевидно, раньше уже бывал там без меня, заложил фундамент. Я стала фазой номер два: демонстрация жены, чтобы Эмма своими глазами убедилась в семейном статусе ненаглядного.
– А о каком фундаменте вы говорите?
– А-а, это. У Гриффа есть свитер, который он надевает каждый раз в начале знакомства с женщиной. В общем-то, это обычный свитер грубой вязки. Но его цвет как-то по-особому оттеняет глаза Гриффа. Вы не помните? Он не надевал его, когда у вас было назначено деловое совещание или что-то в этом духе? Когда вы должны были остаться вдвоем и больше никого? Ага! Вижу, что носил. Он раб привычек. Но зачем что-то менять, если и так все получается? Так что вряд ли можно осуждать Гриффа за отсутствие изобретательности.