Как я украл миллион. Исповедь раскаявшегося кардера Павлович Сергей
— Бог не фраер — он все видит.
— ?..
— Они всем отделом решали, за какую сумму меня отпустить. Называли миллион, — пояснил я. — Юмористы, блин… Вот уже и второй из управления «К» сидит…
— Ну нам от этого не легче. Сейчас Сушко подойдет, он позже меня выехал. Ознакомит тебя с результатами искусствоведческой экспертизы. Он, кстати, теперь замначальника управления — Макаревичу пришлось уволиться, сильно над ним тучи сгустились. Так Сушко его кресло и занял.
Первым из документов, которые в тот день показал мне следователь, оказался обвинительный акт, подписанный специальным агентом Секретной службы США.
— Sonelao… один из моих лучших клиентов, он же surfrider, он же Mr.Towellie, он же Richard Druc, владелец фирмы Surfrider Boards, он же… специальный агент United States Secret Service Райан Книсли… Все тайное когда-либо становится явным…
— Вот-вот. Понимаешь теперь, почему он с тобой в Доминикану не полетел? — разбавил мой монолог Сушко.
— Ясно как белый день: ждал, пока суд выдаст ордер на мой арест, чтобы потом прямо в аэропорту: «Вы арестованы. Вы можете хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас
в суде». Представляю, какой бы «полный пансион» ждал нас с братом в Таиланде, не сорвись наша поездка туда в 2004-м…
— А помнишь историю с русскими хакерами Ивановым и Горшковым, которых пригласили на работу в США и там арестовали?
— Припоминаю. Это в 2000 году вроде было. Одному — двадцать лет, другому — девятнадцать. Откуда-то с Урала пацаны, — следак заставил меня вспомнить события десятилетней давности.
— Да, из Челябинска. Занимались вымогательством денег у американских компаний. Вначале сканировали сеть жертвы на уязвимости. Когда таковые находились, хакеры связывались с системным администратором фирмы. Чаще всего это происходило с помощью электронной почты. Текст письма всегда был примерно одинаков: «Здравствуйте! Я представляю группу компьютерных экспертов. Мы специализируемся на проверке защищенности ПО серверов, кредитной системы и т. д. В настоящее время наша группа находится за пределами США, а законы нашей страны лояльны к деятельности подобного рода». Дальше шел список уязвимостей, найденных хакерами. Админу предлагалось потребовать у начальства денег, чтобы «группа компьютерных экспертов» в следующий раз не разнесла все содержимое сервера к чертовой матери. С маленьких фирм требовали пару сотен баксов, с серьезных компаний — по нескольку десятков тысяч.
Чаще всего нападению подвергались интернет-казино (как хранилище информации о кредитных картах), банковские серверы, интернет-провайдеры. В список пострадавших компаний попали финансовый брокер Online Information Bureau (упустил десятки тысяч кредитных карт), интернет-провайдер Speakeasy.net, Korean Bank в Лос-Анджелесе и даже «Вестерн Юнион», которая упустила информацию о 16 тыс. кредитных карт своих клиентов. Когда музыкальный магазин CD Universe отказался платить хакерам выкуп $100 тыс., тысячи кредитных карт его покупателей тут же оказались на публичных интернет-сайтах. Иванов и Горшков были настолько уверены в своей безнаказанности, что нередко оставляли на взломанных серверах текстовые файлы с содержанием типа «Здесь был Алекс». Более того, хакеры предлагали себя в качестве security-консультантов. Иванов высылал свое резюме, сопровождая его фотографией.
Неизвестно, сколько бы еще длился кошмар американских сисадминов, если бы Иванов не выбрал в качестве очередной жертвы компанию E-Money Inс. — крупного игрока на рынке интерактивных расчетов. Было отправлено традиционное письмо приблизительно такого содержания: «Вы не защищены. Чтобы у вас не стало плохо с сердцем, дайте нам бабок». Просили в этот раз хакеры много — $500 тыс.
Американцы отправили материалы о противоправной деятельности Иванова в российскую ФСБ, но там их просто проигнорировали. Стало ясно, что арестовать хакера на территории России будет невозможно. Нужно было заманить его в США. Тогда агенты ФБР создали сайт несуществующей компьютерной фирмы Invita Technologies и сделали Алексею Иванову предложение работать в США в качестве security-эксперта этой фирмы. Перед трудоустройством необходимо было пройти собеседование в Сиэтле. Дорогу ФБР с удовольствием оплатило. Иванов не только сам клюнул на удочку агентов, но и потащил с собой в Америку Василия Горшкова в качестве делового партнера.
«Я слышал о недавних вторжениях в сети американских компаний, некоторые из которых заплатили хакерам деньги за прекращение атак, — начал агент ФБР, который играл роль директора «Инвиты». — Я знаю, что вам это вполне по зубам. Может, это были вы?»
«Несколько месяцев назад мы занимались подобным, — ответил Алексей Иванов, — но сочли, что это не слишком доходное дело». Тем не менее он сел за компьютер и по просьбе американцев тут же взломал несколько сайтов, чтобы продемонстрировать свои профессиональные навыки.
«А что вы скажете по поводу кредитных карт?» — не унимался «директор».
«Поскольку мы находимся на территории США, мы никогда не признаемся, что доставали их», — ответил Василий Горшков.
В это время приглашенный фэбээровцами компьютерный эксперт из Вашингтонского университета, который играл роль еще одного работника «Инвиты», залез в компьютер, с которого Иванов осуществлял демонстрационный дефейс сайтов, и нашел в памяти заранее включенного кейлоггера (программа для запоминания нажатий на клавиши) пароль, который хакер использовал для удаленного доступа к своему домашнему компьютеру в Челябинске (оттуда он брал программы, необходимые ему для взлома сайтов).
Василий Горшков был приговорен к трем годам тюрьмы и $690 тыс. штрафа, его напарник Алексей Иванов получил четыре года.
— Получается, что планы Sonelao заманить меня сначала в Таиланд, а потом в Доминикану дважды сорвались…
— Выходит так. Зато агентам Секретной службы удалось выманить в Турцию Максика, — подключилась к нашему диалогу Воробьева. — И хотя вся важная информация на его ноутбуке была зашифрована с помощью программы PGP, после нескольких дней, проведенных в турецкой тюрьме, Maksik «отчего-то» сообщил следователям свой пароль, состоящий из семи символов.
— Два удара по почкам открывают любой пароль, — попытался пошутить я. — Но вообще современные программы шифрования настолько сложны, что теоретически даже АНБ (Агентство национальной безопасности США) не может их взломать. В 1990-е Министерство юстиции США и ФБР попробовали поставить шифрование на территории Штатов вне закона, мотивируя тем, что его будут использовать террористы, организованная преступность, педофилы и хакеры. Американских математиков предупредили о нежелательности разработки сверхсложных алгоритмов шифрования, но было уже поздно: джинн был выпущен из бутылки. В 1991 году американский программист и общественный деятель Фил Циммерман разработал и выложил в открытый доступ бесплатную программу, которую он назвал PGP (pretty good privacy).
Это не остановило правительственные агентства и спецслужбы в их попытках запретить разработку программного обеспечения для шифрования данных. В 1993 году администрация Клинтона попыталась навязать установку во все компьютеры и телефоны специального clipper-чипа, который, по сути, являлся мастер-ключом, позволяющим правительству взломать любой шифр, но чипы получились несовершенными и в 1996 г. проект свернули.
Тогда законодатели зашли с другой стороны — вспомнили приемы времен холодной войны и приравняли разработку сложных алгоритмов шифрования к экспорту вооружений. Теперь американские разработчики не могли встраивать модули шифрования в создаваемое ими программное обеспечение. Вдобавок федеральное правительство ввело запрет на распространение в Америке программ шифрования, которые бы не имели встроенных бэкдоров — ключей, позволяющих правительственным агентам в любое время взломать шифр. Все эти меры привели к тому, что зарубежные фирмы, не связанные подобными запретами, сильно потеснили Соединенные Штаты на рынке программ для шифрования, и в 2005 году все ограничения отменили.
— Макс Батлер, он же Iceman, владелец форума CardersMarket, шифровал всю нежелательную для лишних глаз информацию с помощью разработанной для израильских военных программы DriveCrypt, имеющей длину ключа 1344 бита, намного превышающую даже стандарты Министерства обороны. Макс рассчитывал, что когда полиция спросит пароли от его зашифрованных дисков, то он ответит отказом и пусть даже под разными предлогами и просидит полгода-год, но после этого будет выпущен на свободу — без его файлов федералы не смогут про-вести расследование его преступлений. Ошибался, — подвел красноречивый итог Сушко.
— ?..
— Ключ к взлому программ полного шифрования дисков наподобие DriveCrypt, BestCrypt и т. п. можно получить в то время, когда программа запущена на компьютере. Даже если ты уже отключил свои зашифрованные диски, единожды введенный пароль к ним все еще хранится в оперативной памяти компьютера (RAM). Когда агенты Секретной службы ворвались в дом Макса, они сразу же уложили его на пол под дула автоматов и не дали ему перезагрузить его сервер и ноутбук. Если бы ему это удалось, все содержимое оперативной памяти исчезло бы. Эксперты из команды CERT сели за компьютеры и начали свою работу: используя программу для захвата содержимого оперативной памяти, они скопировали все «живые» данные из RAM на внешний носитель. Для того чтобы найти пароль Макса в «снимке» памяти его компьютера, исследователям CERT понадобилось всего две недели, после чего прокурор Люк Дембоски передал адвокату Батлера бумажный листок с написанным на нем паролем: «!!One man can make a difference!» («И один человек может что-то изменить!»)
— Вы мне лучше вот что скажите: международный ордер на мой арест был выдан 28 апреля. После этого я успел побывать в Украине, Дубае и на Мальдивах. Как такое возможно?
— Подобное случается нередко: даже по каналам Интерпола информация расходится не слишком быстро. Мы, когда объявляем человека в розыск, первым делом «пробиваем», зарегистрировано ли на него оружие, затем — состоит ли на учете в психоневрологическом и наркологическом диспансерах, место прописки и адрес фактического проживания, состав семьи, какими транспортными средствами владеет, серию и номер паспорта, информацию о пересечении госграниц (с каким государством, когда, каким видом транспорта), приобретал ли билеты на самолет или поезд — есть у нас и такая база данных, — и только после этого ставим объект на «сторожевой контроль» — пограничники обязаны задержать его при первом въезде/выезде из страны.
— Я, конечно, тоже хорош: почта на Yahoo! и в дружественном США Израиле, бин-листы и дампы, пересылаемые по e-mail!.. Чертова Yahoo! вон по три года (а может, и больше) все письма, даже удаленные, хранит, еще и с прикрепленными файлами. Это ж какие серверы надо иметь!..
— Iceman пользовался почтой на Hushmail — канадском почтовом сервере, который обещал своим клиентам обеспечить надежное шифрование их корреспонденции. С помощью специального Java-апплета письма пользователей зашифровывались прямо на их домашних компьютерах, еще до попадания на сервер компании. Hushmail утверждал, что даже ФБР не сможет прочесть переписку его клиентов. Однако, когда в их офис нагрянули американские и канадские копы, вооруженные ордерами на обыск, выданными Верховным судом Британской Колумбии, компания нарушила свои принципы и выдала властям универсальный ключ дешифрования.
— А как его вообще смогли «повязать»? Я слышал, что Iceman продавал дампы под никому не известным вторым ником Digits, изменил стиль своей орфографии, продавал дампы без бин-листа, и всего три человека знали, что Iceman и Digits — это одно лицо.
— Вы отчего-то думаете, что вы самые умные. Но знаешь, как обыграть Гарри Каспарова? Надо играть с ним в любые игры, кроме шахмат. Многие, кто сейчас отдыхает на нарах, ломают голову: «В чем же была моя ошибка? Как меня смогли повязать?» А между тем мы шаг за шагом начинаем разбираться в правилах игры. Для тебя ж не секрет, что во многие преступные группировки по всему миру внедрены «засланцы», на секретных предприятиях работают шпионы, а за высокопоставленными лицами следят доносчики? Было бы странно, если бы спецслужбы, особенно американские, не догадались внедрить своих людей и в кардерское сообщество. Теперь про Айсмэна. Для взлома банка Capital One, одного из крупнейших эмитентов кредитных карт в США, он раздобыл у русских приватный 0day-эксплойт для Internet Explorer, и теперь все, что оставалось сделать, — это с помощью методов социальной инженерии заставить работников банка зайти на сайт, который содержит эксплойт. Имя для сайта Макс выбрал financialedgenews.com. Затем он разослал пятистам служащим банка (начиная от PR-менеджеров и заканчивая IT-специалистами) электронное письмо следующего содержания: «Я, Марк Тильман, репортер Lending News, работаю над статьей о последней утечке персональных данных клиентов Capital One. Я увидел имя… (здесь Ф.И.О. получателя письма) в заметке от Financial Edge и хотел бы поговорить с вами об этом: http://financialedgenews.com/archive/08/31/intrusion_CapOne. Около ста двадцати пяти работников банка «кликнули» на зараженную ссылку и впустили троян в свою корпоративную сеть. Агенты ФБР, расследовавшие данный инцидент, первым делом «пробили» владельца домена financialedgenews.com. Домен был зарегистрирован на «левое» имя в штате Джорджия, но когда регистратор домена, компания Go Daddy, покопалась в своих архивах, она увидела, что этот же пользователь когда-то зарегистрировал через них другой домен — cardersmarket.com. Следователи поняли, что Iceman, как бы он ни пытался дистанцироваться от криминальной деятельности, и есть тот самый хакер, который, конечно же, с корыстной целью взломал сеть пятого по величине эмитента кредитных карт в США. Вдобавок один из админист раторов CardersMarket, Th3C0rrupted0ne, оказался информатором Secret Service и отправил своим кураторам все приватные сообщения (РМ), полученные от Макса через внутреннюю почту CardersMarket. Он сообщил также, что Iceman, владелец форума, имеет второй тайный никнейм Digits. Агенты Секретной службы использовали эту информацию и сделали контрольную закупку у Digits. Этого было достаточно для предъявления обвинений. Однако федералы пошли еще дальше — когда друг Батлера и один из модераторов CardersMarket под ником Zebra продал несколько дампов информатору Секретной службы, известному под ником Gollumfun, и был арестован, ему предложили ближайшие пять лет провести в тюрьме либо рассказать все, что он знает об Айсмэне. Нетрудно догадаться, какой выбор сделал Zebra… Он также «сдал» ближайшего партнера Макса Кристофера Арагона и рассказал, что Iceman использует программу DriveCrypt. Это означало, что даже если агенты и вычислят адрес Батлера, то не найдут на его жестком диске никаких улик.
— Поэтому они и уложили Макса под автоматы, не дав тому выключить свои компьютеры, — перебил я Сушко.
— Да, верно, Крис Арагон изготавливал поддельные пластиковые карточки, записывал на них дампы Макса и имел группу молодых привлекательных девушек студенческого возраста, которых он считал лучшими кандидатурами для шопинга с поддельным «пластиком». Правда, однажды он нарушил собственное правило и сам пошел в магазин. Зашел в «Блуминг-дейл» и купил несколько женских сумочек общей стоимостью $13 тыс. Продавцы, не будь дураками, на всякий случай «маякнули» в полицию. В машине Кристофера нашли семьдесят поддельных кредиток, а также несколько таблеток экстази и ксанакса. Столкнувшись с перспективой провести за решеткой остаток своих дней — в Калифорнии действует закон «три судимости — и ты вне игры», предусматривающий пожизненное заключение для преступников, имевших ранее две судимости по тяжким статьям и признанных виновными в совершении любого третьего преступления (а у Арагона это как раз и была третья судимость), — Крис дал полный «расклад» и предоставил фото Айсмэна.
— Я гляжу, в Америке что ни кардер — то стукач, одни информаторы кругом…
— Ну а что: подобная тактика — использование информаторов — применялась против организованной преступности еще в 1980-х.
— Но у нас-то все иначе — такой повальной «сдачи» нет…
— А ты американский уголовный кодекс видел?! Там половина статей предусматривает пожизненное заключение. Вот преступники и стараются облегчить свою участь — около 87 % американских обвиняемых признают вину и сдают всех и вся в обмен на некоторое сокращение срока наказания. Вот еще один документ, с которым я хочу тебя ознакомить, — следак залез в свой саквояж и извлек оттуда какое-то письмо из Департамента национальной безопасности США.
— Ну и кто тебя, спрашивается, просил пересылать партнеру по грязному бизнесу свои личные фото, сообщать банковский счет своего брата, давать для пересылки товара домашний адрес своей матери и делиться подробностями личной жизни? — спросила после ухода следователя адвокат Воробьева. — Тебе кажется, что ты ведешь невинный разговор, но собеседнику не составит труда узнать, в каком городе вчера был концерт Джорджа Майкла, он узнает твой e-mail и то, что вы связаны с производителем «пластика» slimbady…
— Мы часто даем в руки соперника орудия нашей собственной гибели, — пришло мне на ум изречение Эзопа…
Глава 48
Перетягивание каната
На меня повесили всех убитых, за исключением жертв мировой войны.
Аль Капоне
Человеку всегда свойственно надеяться на лучшее, даже если положение его полностью безнадежно, но такого удара я не получал еще никогда — следователь предъявил мне обвинение, в котором не повесил на меня разве что убийство Кеннеди. Я, конечно, и не рассчитывал, что после всего «хорошего», что сделал для управления «К», легко отделаюсь, но чтобы все настолько плохо… Очень хочется написать Катерине, что все кончено, но пока рано — прежде нужно дождаться итогов суда. Недавно мне снился сон. Содержания я не запомнил, но проснулся с четкой и ясной мыслью: если для тебя, то выдержит все, а нет — так лучше расстаться раньше, чем позже.
— Следователю понравилась фраза, которую он прочел в изъятом у тебя блокноте, — сказала Воробьева, когда расследование было завершено и мы начали знакомиться с материалами моего уголовного дела.
— Какая именно фраза?
— «До попадания в тюрьму я полагал, что около половины находящихся там невиновны. Сейчас я вижу, что это не так и 99 % из нас виноваты в том, в чем нас обвиняют. Другое дело, что в юридическом плане вина у многих не доказана», — процитировала адвокат.
— А, это я записал, еще когда сидел в первый раз.
— А ведь она очень точно отражает положение дел в нашей судебной системе, — вздохнула Марина Михайловна. — Когда я нет-нет да защищаю сотрудников милиции, те часто жалуются на нарушения процессуального закона в их отношении. К сожалению, многие задумываются над последствиями своих противоправных действий, только когда сами попадают в подобные обстоятельства.
— Уголовно-процессуальный кодекс регламентирует каждый шаг расследования. А милиция работает так, как ей позволяют работать. Вот если бы в моем случае прокуратура признала, что ноутбук был изъят с нарушением УПК и потому не может являться уликой, в следующий раз мусора работали бы аккуратнее…
— Однако признать подобное означает, что до суда не дойдет и половины дел. Поэтому я и не питаю иллюзий по поводу твоего приговора. Мы, к сожалению, не в Англии, где суды действительно независимые, справедливые и оттого уважаемые, — подвела итог адвокат. — Правда, должна признать, что наш отдел «К» все-таки работает очень профессионально…
— За исключением того, что на меня повесили пять статей там, где должно быть три, да. Я бы их вообще на второе место в мире после американцев поставил. Судите сами: страна у нас небольшая — все под контролем. Сотрудники управления «К» — молодые, умные и сообразительные. При этом не раз сталкивались с серьезными кардерами, хакерами и спамерами и переняли наши методы работы. Оборудование и программное обеспечение у них — самое передовое американское. Прибавьте к этому постоянные конференции, семинары и обмен опытом с европейскими и американскими коллегами — вот вам и результат. Правда, принципиальное отличие наших от американцев в том, что у них огромное финансирование и штат, поэтому они могут позволить себе внедряться в кибергруппировки, разрабатывать нас годами, делать контрольные закупки и арестовывать ключевые фигуры. Тем самым они предотвращают более серьезные преступления. А белорусским ментам приходится разгребать уже совершенный криминал.
— А кто, по-твоему, самые опасные киберпреступники?
— Русские, конечно. В России очень сильные хакеры. В Украине — кардеры, то есть больше мошенники. А в Беларуси и тех и других хватает, причем все самые-самые. Правда, с каждым днем наше дело становится все опаснее: в деле борьбы с киберкриминалом правоохранители разных стран взаимодействуют, как ни в какой другой сфере. Хотя, конечно, я и не верю, что спецслужбам удастся когда-либо положить конец киберпреступности, так же как не удается полностью справиться с преступностью и в реальном мире.
Глава 49
«Оборотни» в погонах
С началом лета меня наконец-то перевели на Володарку. Здесь была та же обстановка, те же люди и проблемы, что и три года назад. Словно и не освобождался никогда. Дежавю…
В «отстойнике» я случайно повстречал Вову Боянкова, своего давнего подельника, который сейчас проходил по одному делу с ментами из управления «К».
— Здорово, Вован! — я обрадовался его знакомой небритой роже. — Ну, расскажи, как тебя угораздило «угреться» вместе с легавыми.
— А ты что, в газетах не читал?
— Читал как раз таки. По информации «БелГазеты», в начале 2006 года первый замначальника управления «К» Сергей Новик создал организованную преступную группу, целью которой стало хищение денег из банкоматов с помощью поддельных кредитных карточек, изготовленных силами обвиняемых. По подсчетам следствия, за время действия группы — с февраля 2006-го по октябрь 2007 года — обвиняемыми было похищено около $340 тыс. Присоединившийся к деятельности группы Артем Бурак взялся за поиск в Интернете реквизитов подлинных банковских пластиковых карт и их PIN-кодов, а также консультировал Миклашевича по вопросам изготовления карт, помогая записывать полученные данные на магнитные полосы болванок карточек. По мнению Генпрокуратуры, организатор преступлений Новик взял на себя заботу о постоянном наличии у членов группы поддельных карточек, PIN-кодов и сведений о карт-счетах реальных владельцев. Распределив роли между подельниками, он якобы обеспечивал безопасность, используя свое служебное положение. Зачитывая обвинение, прокурор коснулся связей Новика с работниками банковских процессинговых центров, помогавших перепроверять осуществление отдельных транз акций, совершенных с использованием поддельных карточек. Так?
— Ну, в общих чертах, да. Новик разработал для нас относительно безопасную схему, которая позволила долгое время оставаться на свободе.
— Что за она?
— Первым правилом было «Не воруй там, где живешь». Деньги мы снимали строго за пределами Беларуси (в России). Во-вторых, мы находились в постоянном движении: «Один день — один город». За полчаса до полуночи снимаешь весь доступный баланс, потом дневной лимит карточки обнуляется, и после двенадцати снимаешь еще один баланс. После этого карточка выбрасывалась. Несмотря на то что могла давать кэш еще много-много дней. Это третье правило.
Чем закончилась история? Баян обленился, потерял нюх и стал работать в Беларуси. Один из банкоматов «проглотил» несколько карточек и вдобавок заснял фэйс Боянкова, который, понятное дело, давно был во всех милицейских банках данных. Менты города Заславля, где все это произошло, опознали Боянкова по фотографии и завели уголовное дело. Полковник Новик позвонил в Заславль и забрал дело в Минск, где его благополучно «похерили». Затем Новик и К надавали Баяну по морде и строго-настрого запретили работать в Беларуси. Тот снова ослушался и опять «спалился». Теперь дело на него завели уже в минском управлении «К». Боянкову было предложено пару лет «отдохнуть» на нарах. Сидеть одному ему не захотелось, и Вова написал заявление в Генпрокуратуру, где изложил подробности своей преступной деятельности вместе с Новиком и Миклашевичем…
Глава 50
Лед тронулся, господа присяжные заседатели
Знаешь, когда не видела тебя уже месяцев семь-восемь, было легче, чем сейчас. А сейчас… опять, с новой силой… еще сильнее полюбила тебя. Меня просто разрывает на части, когда вижу тебя и не могу даже дотронуться. Выхожу после этих судов, и моя нервная система дает сбой…
Из Катиного письма
Суд начался 6 августа — через год после того, как меня арестовали. Судья Ермоленков — худенький парнишковидный человечек, лишь на пару лет старше меня — уже на двадцатой минуте от начала процесса заявил, что моя вина полностью доказана и задавать мне вопросы нет никакой необходимости.
13 августа, к исходу пятого судебного заседания, наконец-то проснулся прокурор. За весь процесс он не проронил ни слова, не задал ни единого вопроса, не умеет пользоваться даже электронной почтой, что, однако, не помешало ему посчитать мою вину «полностью доказанной» и попросить для меня наказания в виде четырнадцати лет и шести месяцев лишения свободы. Четырнадцать с половиной лет только за то, что продал несколько тысяч иностранных дампов американскому же спецагенту… Да он, наверное, сериала «Горец» пересмотрел, только я ведь не Дункан Макклауд…
Хорошо, что мама не наблюдает эту комедию, — в зале только Катя и Коля, мой лучший друг. Сидят, уставившись в пол, будто и не родные мне вовсе. Катя нервно теребит свою сумочку и с трудом сдерживает слезы. А Коля… он словно чувствует свою вину за то, что не смог помочь мне. «Смотрите, смотрите на меня, — мысленно прошу я их. — Я все еще здесь, с вами. Да, тяжело. Да, невыносимо принимать участие в этом спектакле, но не делайте вид, что меня уже не существует…»
Утром 24 августа, в день приговора, судья прислал ко мне адвоката:
— Сергей, Ермоленков советует тебе полностью признать вину…
— А взамен что?
— Получишь на два года меньше.
— От какой цифры?
— Я тоже его об этом спросила. Ответил: «От той, что я задумал»…
— Марина Михайловна, он мог и пятнадцать лет задумать. Пусть идет на фиг с такими предложениями. Так ему и передайте.
— Хорошо…
В тот же день меня признали виновным по всем пяти статьям, что были в обвинении, и дали срок десять лет. С конфискацией имущества.
Вечером написал Кате, что в свете такого приговора наши дальнейшие отношения не имеют смысла…
Глава 51
Какая осень в лагерях…
Какая осень в лагерях:
Кидает листья на «запретку»,
А я кричу, кричу шнырям:
«Пускай лежат еще недельку!..»
Гр. «Бутырка». Какая осень в лагерях
Еще месяц после приговора я провел в СИЗО, и только в начале октября меня заказали на этап.
То, чего так долго ждешь, почему-то всегда оказывается совершенно неожиданным, когда наконец случается — и сумки у меня оказались не собраны (каждую вещь нужно детально описывать), и белье, как назло, замочено в тазике.
Спецвагон для транспортировки заключенных, вагон-зак, в России называют «столыпинским» или просто «столыпиным». Во времена Петра Столыпина в таких вагонах перевозили переселенцев в восточные области страны. Этот тип вагонов был ниже обычного пассажирского, но много выше товарного, также он имел подсобные помещения для утвари и птицы и загоны для скота. Позже эти слегка переоборудованные вагоны приспособили для перевозки заключенных. До этого каторжников этапировали пешком и на лошадях, и очень многие из них не доходили до места ссылки, умирая по дороге.
— Что это за город, милейший? — на манер Остапа Бендера поинтересовался я у проводника-конвоира, когда мы дольше обычного задержались на одной из станций.
— Орша. Для вас — конечная. Зона № 8. Называю фамилии — выходим по одному, — ответил за него начальник конвоя.
«Восьмерка»… Исправительная колония № 8. До меня здесь сидели «строитель» пирамид Саша Жданов и мой давний знакомый Рома Погарцев (Костер). Только фраза мне уж больно не понравилась: «Для вас — конечная»… Конечная — это когда деревянный «макинтош» и два метра сырой земли сверху. Все остальное — временно.
Я выпрыгнул из вагона и огляделся: наш поезд стоял на запасном пути и почти вплотную к нему примыкали два автозака. Разглядеть что-либо в деталях не представлялось возможным — нас окружал строй автоматчиков.
На «восьмерку» нас повезли вшестером. Тех, кому повезло меньше, — на соседнюю «туберкулезную» зону № 12. Заболеваемость туберкулезом в белорусских тюрьмах, если хочешь знать, превышает средний показатель по стране в семь раз.
Через несколько минут машина остановилась перед воротами зоны. Показались электрические фонари, похожие на помятые фетровые шляпы, бетонный забор и ощетинившаяся рядами колючей проволоки проходная. «Велкам ту ИК-8», — сказал я про себя и сильнее укутался в свою курточку на рыбьем меху. Все-таки зря я оставил свой пуховик на тюрьме — сейчас бы он очень пригодился.
За воротами нас ждала очередная перекличка: фамилия, год рождения, срок, статья. Темно. Холодно. Сыро. И очень неуютно. Бр-р…
Снова «отстойник» — камера три на три с разбитым окном и инеем на стенах. Так три часа. Зубы на полку, очередной шмон, трижка «под ноль» — welcome to hell, guys.
Ближе к шести рассвело. В зоне подъем.
— Так, осужденные (интересно, почему ударение на первый слог?), — придурковатый, похожий на Винни-Пуха прапорщик открыл дверь «отстойника», — выходим по одному.
Облицованный кафелем коридор. И свет. Солнечный, не электрический. Веки непроизвольно закрыли глаза, отвыкшие за полтора года подвалов от естественного освещения. Так, что у нас здесь?
Цветочные клумбы, огороженные раскрашенными в яркие цвета автомобильными шинами, бронзовый бюст Максима Горького, кирпичные здания 1960-х годов постройки и сотни снующих туда-сюда людей: одни с лопатами, другие с метлами и граблями, третьи с какими-то красными повязками на рукавах… Муравейник людских судеб. Добавь красные флаги, воздушные шарики — и ты на первомайской демонстрации. «Нет, это не Рио-де-Жанейро, — подумал я, — это гораздо хуже».
Подвели к каптерке. Что это? Обычный склад, где каждому из нас выдали положенные алюминиевые кружку, ложку, вафельное полотенце, пожелтевшее от времени постельное белье, матрас, подушку и одеяло, рабочую (не тюремную) робу, кирзовые ботинки и зеленого цвета телогрейку, сшитую из старых солдатских ватных штанов.
Потом был «карантин» — отдельностоящее двухэтажное здание, где всем, с кем мы вместе приехали в зону, предстояло провести ближайшие несколько недель до распределения по отрядам.
— Так, осужденные, — вместо приветствия начал маленький пузатый начальник «карантина» по прозвищу Роллтон, — оставляем свои сумки, переодеваемся в вашу новую форму одежды и выходим на проверку.
— Что еще за проверка? — спросил я у кого-то.
— Просчет, все ли на месте. Утром и вечером. А в «карантине» вообще четыре раза в день.
— Поспать бы, начальник, — послышалось из толпы.
— Ну вот после проверки и завтрака и поспите, — ответил Роллтон. — Если бумаги подпишете…
«Бумагами» оказалось «Индивидуальное обязательство о стремлении к правопослушному поведению». Выглядело оно так:
«Я, осужденный Пупкин, в период нахождения в местах лишения свободы обязуюсь:
= добровольно соблюдать режимно-правовые требования;
= участвовать в общественной жизни отряда;
= регулярно выполнять работы по благоустройству и коллективному самообслуживанию;
= бережно относиться к имуществу учреждения;
= искоренять вредные привычки;
= соблюдать правила техники безопасности на производстве и в быту;
= выполнять производственные нормы и задания на местах, указанных техническим персоналом».
«Разделяй и властвуй», — гласит древняя римская поговорка. Подписывать «бумаги» или нет — личное дело каждого осужденного. Придумали их, конечно, мусора, для того чтобы разделить заключенных на два противоборствующих лагеря. С одной стороны, без «бумаг» не освободишься досрочно. С другой, не подписавшие их заключенные формально занимают в уголовной иерархии место выше тех, кто согласился с требованиями администрации. Хотя подписание «бумаг» еще и не означает, что ты должен соблюдать указанные в них правила. Те, кто не подписал, гордо именуют себя «порядочными». Все остальные для них «козлы».
Мои дни в «карантине» были на редкость однообразными: голодными, холодными и неопределенными. Столовая три раза в день, идиотские лекции в клубе на темы: «Убереги себя сам», «Человек среди людей», «Формула человеческого счастья», «Смысл жизни»… Цель нашего пребывания в колонии четко сформулировал капитан Роллтон: «Ваша задача — поменьше нарушать правила внутреннего распорядка, а наша — вас якобы исправить и поскорее на УДО (условно-досрочное освобождение) выгнать».
Распределения по отрядам в «карантине» ждут как манны небесной: что в этом отряде? — а, «швейка». А в том? — «деревяшка». В каком отряде «локалка» побольше? Я хочу в тот, а я в этот — у меня там земляки и т. п. Меня распределили в седьмой.
Сразу оговорюсь, я не буду описывать все, что увидел в лагере, — подробное описание займет не одну книгу, а написать с мастерством Солженицына я пока не могу. Современный лагерь мало отличается от того, что видели Шаламов, Довлатов или тот же Солженицын. К тому же, пока сам не побываешь в зоне, ни одно, даже самое талантливое, описание не поможет тебе понять, что же это на самом деле. Поэтому я расскажу только то, что бросилось в глаза мне, современному молодому человеку без особых предрассудков, доселе незнакомому с советской лагерной системой.
Глава 52
Зачем работать, если можно не работать?
Работа не волк, в лес не убежит.
Народная мудрость
За границей основной вид исправительных учреждений — тюрьма. У нас — исправительная колония, она же зона, или, по-советски, лагерь. Сегодня колонии остались только на территории бывшего СССР, в Индии и Израиле. Даже Россия планирует с 2012 года отказаться от колоний: для опасных преступников будут тюрьмы, для всех остальных — колонии-поселения, где ты можешь проживать вместе со своей семьей.
По сути, наша современная система исполнения наказаний построена на идеологии ГУЛАГа. Колонии остались наследницами советских лагерей, когда считалось, что преступника можно исправить принудительным трудом. Отрядную систему (в одном отряде 80–130 человек) обосновали теорией о том, что труд и благотворное влияние коллектива являются лучшим средством воспитания. В тот период лагерная система была продолжением советской власти, одним из рычагов давления и получения дешевой рабочей силы. Министерство внутренних дел СССР обеспечивало одну шестую доходной части бюджета огромной страны. Советскому Союзу было выгодно иметь именно такую систему, где каждый заключенный был обязан что-то производить, выгодно было держать людей, которые в чем-то провинились, за колючей проволокой.
Сегодня на воле все изменилось, а в тюрьме осталось по-прежнему. «Труд заключенных больше не используется ради экономической выгоды, — заявляет руководство исправительных учреждений. — Он должен помочь человеку адаптироваться в обществе и привить ему навыки труда». Врут. Еще как используется. Правда, трудозанятость в белорусских колониях составляет всего 40 % — труд заключенных не сильно востребован. К тому же в вопросе занятости заключенных есть одно существенное противоречие: осужденные, которые заняты на производстве, должны сами оплачивать свое содержание (у них высчитывают 75 % заработка), а за тех же заключенных, не занятых на «промке», платит государство. Возникает вопрос: зачем работать, если можно не работать?
«Промка», или производственная зона, отделена от жилой зоны лагеря забором с колючей проволокой. В нашей зоне есть цех деревообработки («деревяшка»), «инструменталка» (чуть ли не единственное сохранившееся в Союзе производство двадцатилитровых стальных канистр) и «швейка». В Европе государство обязано в условиях лишения свободы обеспечить людям такие же зарплаты и условия труда, что и на воле. У нас же хорошо, если тебе заплатят $5 в месяц.
В моей секции живет Дэн. Наркоман тридцати лет. Курил «травку» в компании из трех человек. Дал «косяк» одному, затянулся сам, пере-дал другому. В итоге два случая распространения, статья 328.3 УК РБ, срок восемь лет. Конечно, судьи понимают, что давать восемь лет за один «косяк» — это слишком, но их руки связаны рамками Уголовного кодекса — часть 3 статьи 328 начинается от восьми лет.
Гражданства у Дэна нет никакого. А значит, сидеть ему «до звонка». Четыре года он по шесть дней в неделю вкалывал на «швейке», шил рукавицы и фартуки. Через неделю ему освобождаться. Единственный родственник, 99-летняя бабушка, умерла, не дождавшись его четыре месяца. Денег за все годы «ударного» труда Дэн не накопил. По освобождении ему, конечно, выдадут долларов пять на дорогу, но ехать-то ему некуда. Близких нет, денег нет, документов нет. Замкнутый круг. Отгадай теперь загадку: через сколько дней Дэн что-нибудь украдет? Правильный ответ: через два дня. В первый день страх вновь оказаться за решеткой будет еще велик, но потом голод, очень серьезный аргумент, возьмет свое и Дэн залезет в чей-нибудь карман. Или в сумку. И сядет. Выйдет — и опять сядет. И будет сидеть всю жизнь, проклиная свою судьбу, власть и нашу «исправительную» систему.
Глава 53
Зона строгого режима
Тюрьма — это только цветочки. Ягодки — лагерь. Именно там предстоит тебе сломиться или, изогнувшись, переродясь, приспособиться.
А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ
Что такое зона строгого режима? Место, о котором я могу рассказать тебе почти все, но ты все равно ничего не поймешь, пока сам в ней не побываешь. Место, где все перевернуто с ног на голову и не подчиняется здравому смыслу. Где штаны называют «шкарами», ботинки — «коцами», табурет — «каркасом», а пиджак — «клифтом». Где на год тебе положены две посылки по 30 кг, две бандероли, два длительных и столько же краткосрочных свиданий с родными. Место, где за тебя думает оперативник, а ты должен «знать свое место в строю, не разговаривать и только выполнять команды». Где у тебя нет никаких прав, а есть одни обязанности.
Построить коммунизм во всем мире, и даже в СССР, советским вождям не удалось. Зато получилось сделать это в лагерях. Одинаковая унизительная одежда, унизительно низкая зарплата, уравниловка в бесправии и полная социальная стабильность: накормят, оденут, еще и охраняют вдобавок. На воле нужно самому думать, как прокормиться, где жить и во что одеваться. Поэтому большинство заключенных боятся свободы. Воля пугает их своим безмерным разнообразием. Они так и говорят: «Ну куда я пойду?..»
В зоне их маршруты были определены на долгие годы. Четкий замкнутый круг: медчасть — барак — столовая — «инструменталка». Они хорошо знают лагерный мир и совершенно не знают другого, вольного. Поэтому, когда встречаешь людей, которые не хотят освобождаться, это уже не вызывает дикого недоумения. В СССР вон многим тоже нравилось.
На «восьмерке» отбывают наказание те, кто сидит не в первый раз. В Беларуси с недавних пор разделяют первоходов и ранее отбывавших сроки в лагерях. Действуют, как мне кажется, совершенно правильно, так как в той же России, если человека осуждают по тяжкой статье, он сразу же попадает в строгую зону, к рецидивистам, и таким образом тюрьма превращается в «кузницу преступности».
Утро начинается с подъема в 6:00. В 7 часов — утренний просчет. Потом завтрак в столовой. Дальше индивидуально: одни на работу, другие спать, а кто просто прогуливаться в «локалке». Турник, брусья, нелегальное «железо» — самодельные гантели и штанги, баня — шесть краников с вялотекущей водой, книги, службы в церкви, телевизор с одними и теми же фильмами и идиотскими музыкальными клипами — если не вкалываешь на «промке», можно хоть целый день посвятить себе. Но это у нас, на «восьмерке», — в других командировках тебя раза четыре за день выведут в клуб на всякие «воспитательные» мероприятия, не говоря уже об обязательном выходе в столовую. День заканчивается в 22 часа.
Вся территория зоны разделена на ряд локальных участков, в каждом из которых расположены бараки — общежития на два отряда. В каждом бараке есть секции — спальные комнаты, ленинская комната — в ней установлены телевизор, умывальник, туалет, вещкаптерка и кабинет начальника отряда (по-нашему — отрядника). Шконки в секциях расположены в два яруса.
Передвигаться по территории колонии мы должны организованно, строем, поодиночке — только при получении разрешения от администрации. Но при желании попасть в другой отряд труда не составляет.
На территории жилой зоны есть также клуб, столовая, баня, медчасть, библиотека, вечерняя школа, штаб лагерного начальства и церковь. По периметру зона ограничена двумя «запретками» — полосами вскопанной и разровненной земли, хорошо сохраняющей следы наступившего на нее, колючей проволокой и вышками с автоматчиками.
В Европе заключенным часто разрешают носить свою собственную одежду. Уже двадцать лет назад в европейских пенитенциарных правилах было сказано, что «одежда заключенных ни в коем случае не должна быть позорящей или унизительной. К тому же непривычность и однообразие тюремной униформы могут только усугубить чувство ожесточенности».
В белорусской зоне все иначе. Предметам быта, которые являлись привычными на воле, здесь придается новое, гиперболизированное значение из-за дефицита таковых. В зоне своя шкала материальных и нравственных ценностей. Кочан капусты вызывает здесь не меньше эмоций, чем изысканное ресторанное блюдо, а новый спортивный костюм делает тебя богачом в глазах окружающих. Здесь запрещены вязаные свитера и рубашки-поло — можно только майки без воротника. Нельзя опускать «уши» на шапке-ушанке и поднимать воротник телогрейки (непонятно тогда, зачем они вообще существуют). Под запретом моющее средство для посуды, гель для душа, разные «умывалки», дезодоранты и даже зубочистки. Зато можно зубной порошок, которого я не видел в продаже уже лет двадцать. На все неудобные вопросы ответ один: «Не положено».
Здесь запрещены порножурналы (по-нашему — «мурзилки») и любые издания с намеком на эротику. Playboy, который есть в каждом киоске «Союзпечати», мне на руки не выдают — начальник колонии считает его порнографией. «Мы его на склад положим, при освобождении заберешь — будет что почитать в электричке», — говорят мне в библиотеке. И то правда, через десять лет годовая подшивка Playboy будет иметь коллекционную ценность. Под это же определение начальник колонии, главный цензор, подводит журналы FHM, XXL, Maxim и даже… Men’s Health.
Если бы не телевизоры, DVD-плееры и мобильные телефоны, ты бы ни за что не поверил, что находишься в XXI веке.
Глава 54
Не все коту масленица
Недавно мне в руки попала любопытная статистика: что не устраивает осужденных в нашем лагере? Выяснилось, что 24 % не устраивает лечение в медчасти, 52 % — питание, 33 % — механизм получения посылок и бандеролей.
Медчасть в нашем лагере расположена в том же здании, что и «карантин». Кабинеты врачей, процедурная, лаборатория, операционная и несколько палат стационара. Правда, находится все это на третьем этаже, и пожилому человеку (есть у нас отдельный отряд стариков и инвалидов, мы называем их «викингами») подняться туда порой сложновато.
Конечно, заключенные жалуются, что в медчасти нет необходимых лекарств и что плохо лечат — но это известная болезнь бесплатной медицины на воле, а в тюрьме и подавно. К тому же особенностью исправительных учреждений Беларуси является не покамерная, а отрядная система содержания, где в одной секции могут находиться и сорок человек — при такой скученности заражение туберкулезом происходит очень быстро. Кстати, механизм развития туберкулеза до сих пор не выявлен. Известно только, что палочка Коха — возбудитель болезни — присутствует в организме каждого третьего жителя Земли, но что именно «пробуждает» ее и вызывает развитие заболевания, до сих пор неизвестно. Кто разгадает эту загадку, получит Нобелевскую премию.
Кормят нас три раза в день: завтрак, обед и ужин. И кормят, по словам старых сидельцев, еще неплохо — лет десять назад и половины того в пайке не было. На завтрак овсянка, сваренная на молоке, перловка, в последнее время все чаще сечка и «комбикаша» — микс из овсянки, сечки и перловки. В обед дают какой-нибудь безвкусный суп, состоящий из воды и небольшого количества свеклы и капусты (ни одной картошки), на второе — потемневшие макароны-рожки с ошметками свиных или куриных шкурок, картошка вперемешку с кислой капустой или горох опять же вместе с перловкой. Непонятно, почему бы не дать сегодня горох, а завтра перловку? Обязательно нужно намешать, как свиньям…
Все три блюда: первое, второе и компот — приходится есть из одной алюминиевой «шлемки», причем помыть ее между сменой блюд негде. Как, впрочем, и руки перед едой. Хорошо хоть, что готовят на пару — невкусно, зато здоровое питание.
На ужин дают вареную картошку, капусту и такую же «комбикашу», что и на завтрак. Нередко дают вареную рыбу. От мяса, к сожалению, остался только запах — работники столовой, такие же зэки, воруют и продают. Граммов семьсот вареной курицы можно купить за две пачки сигарет Winston. Правда, «пробить» такой канал очень сложно. Потому что в лагере все на виду, и зависть одних не дает жить другим. Поэтому если чем разжился, какую лазейку надыбал — молчи! Молчи, а то соседи узнают — затопчут.
За сигареты в зоне можно купить все. Начиная от молока (полпачки за литр) и заканчивая мобильником. Основная расчетная единица — это Winston. Ведро «бульбы» стоит четыре Winston, диета на месяц (полбуханки белого хлеба, «шайба» сливочного масла и 650 г молока каждый день) стоит двенадцать пачек. Продают диету люди, которым она назначена по медицинским показаниям.
Из молока я делаю кефир: кладу пакет молока на батарею и жду, пока скиснет. Подержать лишний день — можно получить неплохой творог. Из свекольного салата, что продается в местном ларьке, можно приготовить неплохой борщ. Добавляешь пару картофелин, делаешь зажарку из сала и лука и варишь все это на самодельной нелегальной электрической плитке. Из рыбы, которую дают в столовой, мы делаем котлеты. Из сладкого чая выращиваем чайный гриб. Напиток, который из него получается, с недавних пор получил признание во всем мире и называется «комбуча». Из рисового гриба получается что-то наподобие слабоалкогольного рисового пива.
В зоне практически нет овощей и фруктов и почему-то не выдают сахар. Не продают его и в магазине учреждения. Мусора говорят, что это для того, чтобы мы брагу не ставили. Конечно, сахар достать можно. Правда, обойдется он в $3–5 за 1 кг. Заменители сахара тоже не пропускают. По причине алкогольных экспериментов запрещен и мед, хотя если кто захочет выпить — в ларьке свободно продаются повидло и карамель. Добавляешь самодельные хлебные дрожжи, воду и ставишь в теплое место…
В столовую можно не ходить самому. За $3–5 в месяц твою пайку приносят в отряд специально обученные люди. Пренебрежительно их называют «конями». Более ласково — «помощниками». Одним из них платят больше, другим меньше, третьи за эти деньги еще и посуду моют. Рыночные отношения пробрались и за решетку. Кто-то, конечно, работает и бесплатно — из страха.
Кое-что из продуктов можно купить в магазине учреждения. «Отоварка» — так мы зовем эту нелегкую процедуру — два раза в месяц. Почему «нелегкую»? Потому что размеры магазина всего два на три метра, а набивается туда порой человек под тридцать. Реальных покупателей из них не больше половины, остальные — просто любопытные. Государство разрешает нам тратить на себя примерно $40 в месяц. Если на тебе висит иск по уголовному делу, сумма «отоварки» уменьшается раз в десять. За эти деньги нужно исхитриться купить еды, чая, сигарет, туалетной бумаги, ручек, конвертов, да много чего еще. Причем все товары в ларьке самого низкого качества — выбора-то у зэков нет, что ни дай — все равно раскупят.
Конечно, ограничение на сумму «отоварки» можно обойти. Никто не мешает отправить деньги на лицевой счет человека, у которого нет иска и который не греется с воли.
Точно так же обходится и ограничение на количество посылок. Выдают их через маленькое окошко на улице всего два часа в день. При этом на дворе, где ты ждешь своей очереди (куда ж без очередей-то в коммунистической системе!), может быть и минус тридцать… Не пропускают многое из того, что можно даже в СИЗО: приправы, крупы быстрого приготовления, мед, сухое молоко, картофельное пюре, хурму, гранаты, виноград, изюм и многое другое. Knorr, оказывается, — это не бульон, просите у родных «Галину Бланку»… Менты, может быть, и рады бы отдавать нам все, что приходит в посылках, но у них список разрешенных вещей еще от 80-х годов прошлого века, который с незначительными изменениями раз за разом переиздается и в котором до сих пор присутствует зубной порошок…
Глава 55
От хорошей жизни писателями не становятся
— А правда, что все журналисты мечтают написать роман? — Нет, — солгал я.
С. Довлатов. Компромисс
Начиная с той минуты, когда мы родились, время — это все, что у нас есть. Люди могут отобрать у нас вещи, лишить имущества, но никто — разве что ценой убийства — не в силах лишить нас времени, если мы только сами не уделим его кому-нибудь. Даже в тюрьме наше время принадлежит нам, если мы его используем в своих целях.
Я читаю книгу Роберта Грина «33 стратегии войны» и размышляю над стратегией своего освобождения. Я использую не только весь ум, которым располагаю, но и тот, который могу взять взаймы. Я оградил себя от общения с неприятными мне людьми, редко выхожу из секции и почти все время пишу книгу.
Работать над ней я начал давно, с первых дней моего нахождения в жодинском следственном изоляторе. Правда, в то время она выглядела как заметки о моей любимой женщине, размышления о недавних событиях, все то, что меня волновало и что я, понятное дело, не мог обсуждать с сокамерниками. Я словно заново переживал моменты, которые описывал, и это сильно помогало мне в первые месяцы в тюрьме. Зачем я это делал? Я и сам толком не знал, просто не мог сидеть без дела. А потом мне на глаза попалось интервью Сергея Юрского, лучшего исполнителя роли Остапа Бендера: «Не для того, чтобы вбить в голову определенные идеи, пишется книга или ставится спектакль, а для того, чтобы показать читателю или зрителю пример. Пример самый разный: добра, зла, взаимоотношений добра и зла, анализа того, что в человеке спрятано и теперь вытянуто наружу». Честно говоря, я считаю, что десять лет моей жизни, которые я посвятил криминалу, были прожиты зря. Слишком высока цена, которую приходится платить за несколько лет веселого и безбедного существования. Одно из преимуществ зрелого возраста в том, что начинаешь наконец понимать, что для тебя важно. В двадцать лет понять это трудно.
Еще полгода назад мне казалось, что у меня нет никакого выбора: дадут срок — судя по всему, немалый — и придется сидеть. Пять-шесть лет. Без нарушений. И освобождаться условно-досрочно. Такую «роскошь» я себе позволить не мог.
Второй вариант я назвал «биться головой о стену»: писать жалобы, приводить аргументы и просить скинуть три-четыре года. Позже, вспоминая, как все мои обращения в различные судебные инстанции наталкивались на стену неприятия, я отказался от этой затеи ввиду ее очевидной бесплодности.
Поэтому я избрал третий курс, полагаясь частично на разум, частично на интуицию, — дописывать книгу, просить помилования и делать все, чтобы моя просьба дошла до монарших ушей. К тому же работа над книгой помогала мне не сойти с ума, позволяла отгородиться от лагерной «бытовухи» и не замечать всех тех ублюдков, которые меня здесь окружают.
От хорошей жизни писателями не становятся…
Глава 56
Femme fatale[6]
Она пахнет так, как, наверное, пахнут ангелы… Господи, как же я ждал этого момента… пусть не здесь и не сейчас, но я мечтал о том, чтобы в один прекрасный день Катя стала моей женой.
На строгом режиме два длительных (до трех суток) и два краткосрочных (через стекло и телефонную трубку) свидания в год. Если не сидеть сложа руки, можно получить еще четыре в виде поощрения и таким образом видеться с родными каждые два месяца. Для этого нужно активно участвовать в жизни отряда: рисовать открытки и стенгазеты, играть в шашки-шахматы, защищать честь отряда в спортивных состязаниях, петь караоке или читать стихи либо делать что-то для зоны, например ремонты в бараках, или вкалывать на «промке».
Обходится возможность увидеться с близкими в $20 в сутки — именно столько ты должен заплатить за комнату в лагерной гостинице. Люкс в лучшем отеле Гомеля стоит дешевле.
— Я к тебе из сказки пришла, — сказала мне Катя, когда официальная часть нашего бракосочетания, включающая обмен кольцами, обязательное «объявляю вас мужем и женой» и неподходящие к данной ситуации свадебные платья некоторых невест, была закончена и мы оказались в нашей комнате.
— А из какой?
— Из доброй, — Катя улыбнулась самой хитрой из своих улыбок.
— Выгнали? Шучу. А если серьезно, то из какой?
— Я… я из триллера.
— Помнишь, как мы познакомились?