Вор времени Пратчетт Терри
— Один из Пяти, — сказал он. — Пятый из Четверки.
— Вот. Вижу, ты неплохо образован.
— Ты… ты тот, кто ушел до того, как они стали знамениты?
— Да.
— Но… это молочная кухня, а ты моешь бутылки!
— И что с того? Мне надо чем-то занять свободное время.
— Но… ты Пятый Всадник Апокалипсиса! — произнес Лю-Цзы.
— И могу поспорить, ты не вспомнишь моего имени.
Лю-Цзы запнулся.
— Нет, — сказал он. — Не думаю, чтобы я его вообще слышал.
Пятый Всадник развернулся. Его глаза были черными. Абсолютно черными. Блестящими и черными, без намека на белок.
— Меня зовут, — сказал Пятый Всадник. — …
— Да?
— Меня зовут Ронни.
Безвременье росло как снежный ком. В море остановились волны. Птиц словно пришпилило к небу. Весь мир оцепенел.
Но не затих. В нем разносился звук, какой бывает, если вести пальцем по кромке очень большого бокала.
— Пошли, — сказала Сьюзен.
— Вы слышите? — сказал Лобзанг, останавливаясь.
— Но для нас это бесполезно…
Она втолкнула Лобзанга обратно в тень. Серая мантия Ревизора возникла на улице невдалеке от них и начала вращаться. Воздух вокруг наполнился пылью, превратив ее в маленький пыльный цилиндр, который в свою очередь стал чем-то очень похожим на человека, слегка нетвердо стоящего на ногах.
Он пару раз качнулся туда-сюда, медленно поднял руки и принялся разглядывать их, поворачивая так и сяк, а затем решительно зашагал прочь. Дальше по улице к нему присоединился еще один, вышедший из подворотни.
— Это совсем на них не похоже, — сказала Сьюзен, когда эта парочка завернула за угол. — Они что-то затевают. Пошли за ними.
— А что насчет Лю-Цзы?
— А что насчет него? Сколько ему, ты сказал?
— Он говорит, что ему восемьсот лет.
— Тогда его сложно убить. Ронни достаточно безопасен, если ты будешь осторожен и не станешь с ним спорить. Пошли.
Она зашагала по улице.
К Ревизорам присоединялись другие, идущие между замеревших карет и неподвижных людей, направляясь, как оказалось, на Площадь Сатор, самую большую площадь в городе.
Был ярмарочный день. Неподвижные, безмолвные люди толпились вокруг прилавков. А между ними сновали серые фигуры.
— Их здесь сотни, — сказала Сьюзен. — Все выглядят как люди, и, похоже, у них здесь собрание.
Мистер Белый начинал терять терпение. До сих пор он не знал, что у него оно вообще имеется, потому что, если хотите знать, раньше он был весь терпение. Однако сейчас он чувствовал, как оно испаряется. Это было странное горячее ощущение в голове. И как это мысль может быть горячей?
Толпа воплощенных Ревизоров в волнении наблюдала за ним.
— Я мистер Белый! — сказал он несчастному Ревизору, которого привели к нему, и содрогнулся от удивления — он использовал это единственное слово и выжил. — Ты не можешь быть еще одним мистером Белым. Это может вызвать беспорядок.
— Но у нас кончились цвета, — вмешался мистер Фиолетовый.
— Такого не может быть, — сказал мистер Белый. — Существует бесконечное количество цветов.
— Но они не имеют названия, — сказала мисс Серо-Коричневая
— Это невозможно. У цвета должно быть название.
— Мы нашли только сто три названия для зеленого до того, как оттенки синего и желтого стали неразличимы, — сказала мисс Малиновая.
— Но оттенки нескончаемы!
— А имена, тем не менее, конечны.
— Эту проблему следует решить. Добавьте это к списку, мисс Коричневая. Мы должны подыскать название всем возможным оттенкам.
Женщина-Ревизор выглядела удивленной.
— Я не могу запомнить все, — сказала она. — И я не понимаю, с какой стати вы отдаете приказы.
— Помимо предательницы, я был самым старшим из воплощенных.
— Только на несколько секунд, — сказала мисс Браун.
— Это несущественно. Старшинство есть старшинство. Это факт.
Это был факт. А Ревизоры уважали факты. Другим фактом было, и мистер Белый это знал, что по городу бродит больше семисот неуклюжих Ревизоров.
Он должен был остановить неиссякающий поток воплощений его коллег, взявших это место штурмом. Это было слишком опасно. Предательница доказала, думал он, что человеческая форма обращает мыслительный процесс в опасную сторону. Необходима величайшая осторожность. И это было фактом. Только тем, кто доказал способность пережить процесс, будет разрешено воплотиться и закончить работу. Это факт.
Ревизоры уважали факты. По крайней мере, до сегодняшнего дня.
Мисс Коричневая отступила.
— Тем не менее, — сказала она. — Пребывание здесь опасно. Я считаю, что мы должны развоплотиться.
Мистер Белый почувствовал, что его тело реагирует. Оно выдохнуло.
— И оставить все неразведанным? — спросил он. — Неизвестные вещи опасны. Мы многому научимся.
— То, чему мы учимся, не имеет смысла, — сказала мисс Коричневая.
— Чем больше мы будем знать, тем больше смысла оно приобретет. Нет ничего, что мы не в состоянии понять, — сказал мистер Белый.
— Не понимаю, почему у меня появилось желание ввести свою руку в резкий контакт с вашим лицом, — сказала мисс Коричневая.
— Вот об этом я и говорю, — сказал мистер Белый. — Вы не понимаете этого, и поэтому оно опасно. Сделайте это, и мы узнаем больше.
Она ударила его.
Мистер Белый поднял руку к щеке.
— У меня возникла непрошенная мысль об избежании повторения этого, — сказал он. — И жар. Любопытно, тело действительно реализует самостоятельный мыслительный процесс.
— С моей стороны, — сказала мисс Коричневая. — Непрошенное ощущение удовлетворения смешанного с опасением.
— Вот мы и узнали больше о людях, — сказал мистер Белый.
— С какой целью? — спросила миссис Коричневая, чье опасение, при взгляде на перекошенное лицо мистера Белого, серьезно возросло. — Для наших целей они больше не имеют значения. Время кончилось. Они атавизм. Кожа под вашим глазом дергается.
— Вы высказываете неуместные мысли, — сказал мистер Белый. — Они существуют. Поэтому мы должны детально изучить их. Я желаю провести еще один эксперимент. Мой глаз функционирует идеально.
Он взял топор с прилавка. Мисс Коричневая сделала еще один шаг назад.
— Непрошенная мысль о резко возросшем опасении, — произнесла она.
— Хотя это всего лишь кусок металла и дерева, — сказал мистер Белый, поднимая топор. — Мы, кто видели ядра звезд. Мы, кто зрели сгоревшие миры. Мы, кто вкушали муки пространства. Откуда у нас может взяться беспокойство из-за топора?
Он размахнулся. Удар был неуклюжим, а человеческая шея гораздо жестче, чем полагают люди, но шея мисс Коричневой взорвалась цветистыми пылинками и женщина рассыпалась в прах.
Мистер Белый огляделся, и ближайшие к нему Ревизоры попятились
— Есть еще желающие провести эксперимент? — спросил он.
Раздался хор торопливых отказов.
— Хорошо, — сказал мистер Белый. — Мы уже немало узнали!
— Он отрубил ей голову!
— Не ори! И держи голову пониже! — зашипела Сьюзен.
— Но он…
— Думаю, она поняла! В любом случае, она не человек. Как и он.
— Что происходит?
Сьюзен отступила в тень.
— Я не… совсем уверена, — сказала она. — Но, думаю, они попытались сделать себе человеческие тела. Вернее, довольно неплохие копии. А сейчас… они ведут себя как люди.
— Вы называете это человеческим поведением?
Сьюзен грустно посмотрела на Лобзанга.
— Ты еще так мало знаешь. Мой дедушка говорит, что если разумное существо примет человеческий облик, оно начнет думать по-человечески. Форма определяет содержание.
— Это так себя ведут разумные существа? — спросил шокированный Лобзанг.
— Ты не только мало знаешь, ты еще и не читал историю, — хмуро произнесла Сьюзен. — Ты слышал о проклятии оборотней?
— Разве быть оборотнем само по себе не проклятье?
— Они так не считают. Но если они остаются в образе волка слишком долго, то остаются волками навечно, — сказала Сьюзен. — Волк — очень сильная… форма. Понимаешь? Не смотря на то, что разум человеческий, волк выдаст себя носом, ушами, лапами. Знаешь о ведьмах?
— Мы, э, украли метлу у одной из них по пути сюда, — сказал Лобзанг.
— Правда? Тогда тебе повезло, что настал конец света, — сказала Сьюзен. — Так вот, у хороших ведьм есть трюк, который они называют Одалживанием. Они могут проникать в разум животного. Весьма полезный навык. Но самое сложное здесь суметь выбраться. Пробудешь уткой слишком долго и останешься уткой. Умной уткой, наверное, даже с какими-то странными воспоминаниями, но все же уткой.
— Поэту Хоха однажды приснилось, что он бабочка, после чего он проснулся и сказал: «Я человек, которому приснилось, что он бабочка, или бабочка, которой сниться, что она человек?», — попытался внести свою лепту Лобзанг.
— Правда? — оживилась Сьюзен. — А кем он был?
— Что? Ну… кто знает?
— Как он писал стихи? — спросила Сьюзен.
— Пером, естественно.
— Он не парил в воздухе, выделывая многозначные узоры в воздухе и не откладывал яйца на капустных листьях?
— Об этом никто не упоминал.
— Тогда, вероятно, он был человеком, — сказала Сьюзен. — Интересно, но это никуда нас не приведет. И вообще можно договориться до того, что Ревизорам мечтается, что они люди, и их мечта стал явью. Хотя у них и нет воображения. Как и у моего дедушки, сказать по чести. Они могут делать только идеальные копии, а не создавать новое. Так что, как я думаю, сейчас они выясняют, чтo на самом деле значит быть человеком.
— И что это значит?
— То, что ты не так хорошо контролируешь обстановку, как тебе кажется, — она осторожно выглянула, чтобы оглядеть толпу на площади. — Ты знаешь что-нибудь о человеке, который соорудил часы?
— Я? Нет. Ну, не совсем…
— Тогда как ты нашел это место?
— Лю-Цзы считал, что их собирают здесь.
— Правда? Неплохая догадка. Вы даже выбрали нужный дом.
— Я, э, это я нашел дом. Я, э, знал, где я должен быть. Это звучит глупо?
— Еще как. Осталось только привязать бубенцы и намалевать голубых птичек. Но это может быть правдой. Я всегда знаю, где я должна быть. А где ты должен быть сейчас?
— Минуту, — сказал Лобзанг. — Кто вы? Время остановилось, миром завладели… сказочные чудища и сказки, а школьная учительница разгуливает по улицам?
— Самый лучший человек, из тех, кто мог быть, — сказала Сьюзен. — Мы не любим глупостей. Я ведь уже объясняла тебе, я унаследовала несколько талантов.
— Вроде независимости от времени?
— Это один из них.
— Странный талант для школьной учительницы!
— Мне подходит, — невозмутимо сказала Сьюзен.
— Вы вообще человек?
— Ха! Такой же как и ты. Хотя, не скажу, что у меня нет семейных скелетов в шкафу.
И что-то было в ее тоне, когда она произнесла это…
— Это не было фигурой речи? — откровенно спросил Лобзанг.
— Нет, не совсем, — ответила Сьюзен. — Эта штука на твоей спине, что произойдет, когда она перестанет вращаться?
— Естественно, мое время кончится.
— Ага. Значит, тот факт, что он стал замедляться и остановился, когда тот Ревизор играл в лесоруба, не играет никакой роли?
— Он не вращается? — запаниковав, Лобзанг попытался дотянуться до него и закрутился на месте.
— Похоже, у тебя тоже есть скрытый талант, — сказала Сьюзен, прислоняясь к стене и ухмыляясь.
— Пожалуйста! Заведите его!
— Хорошо. Ты…
— Это не смешно!
— Ничего, у меня вообще не слишком хорошо с чувством юмора.
Она схватила его за руки, когда он принялся бороться с лямками.
— Он тебе не нужен, понимаешь? — сказала она. — Это мертвый груз! Доверься мне! Не сдавайся! Ты создаешь свое собственное время. И не пытайся выяснить как.
Он в ужасе уставился на нее.
— Что происходит?
— Все хорошо, все хорошо, — произнесла Сьюзен, так терпеливо, как могла. — Такие вещи всегда пугают сначала. Когда это случилось со мной, рядом никого не было, так что можешь считать, тебе повезло.
— Что случилось с вами?
— Я узнала, кто мой дед. И не спрашивай. Лучше сконцентрируйся. Где тебе следует быть?
— Хм, уф… — Лобзанг огляделся. — Ну… мне кажется, нам туда.
— И не мечтаю узнать, как у тебя это получилось, — сказала Сьюзен. — И это в стороне от этой толпы.
Она улыбнулась и добавила:
— Смотри на это с положительной стороны. Мы молоды и в нашем распоряжении все время мира…
Она забросила гаечный ключ на плечо.
— Пошли, пройдемся кое по кому дубинкой.
Если бы еще оставалась такая вещь как время, то спустя пару минут после ухода Сьюзен и Лобзанга, в мастерскую с важным видом прошла маленькая фигурка около шести дюймов ростом, облаченная в черную мантию. За ней последовал ворон, который приземлился на дверь и с величайшим подозрением уставился на часы.
— Мне они кажутся опасными, — сказал он.
— ПИСК? — сказал Смерть Крыс, приближаясь к часам.
— Нет, и не пытайся стать героем, — сказал Вещун.
Крыса подошла к основанию часов и, осмотрев их с выражением «чем-они-выше-тем-ниже-им-падать», потыкала их косой.
Вернее, попробовала потыкать. Когда лезвие соприкоснулось с часами, последовала вспышка. На мгновение Смерть Крыс превратился в кольцо черно-белой раскраски вокруг часов и исчез.
— Говорил же, — сказал ворон, хохлясь. — Могу поспорить, чувствуешь себя последним дураком, правда?
— … И тогда я подумал: какая работа действительно может подойти кому-то с моими талантами? — сказал Ронни. — Для меня время просто еще одно направление. И я решил, все ведь любят свежее молоко, так? И все хотят, чтобы оно было доставлено рано утром.
— Наверное, это лучше, чем мойка окон, — сказал Лю-Цзы.
— Я занялся этим после того, как изобрели окна, — сказал Ронни. — До этого я подрабатывал садоводом. Еще прогоркло масла яка?
— Пожалуйста, — сказал Лю-Цзы, протягивая ему чашку.
Лю-Цзы было восемьсот лет, и поэтому сейчас он предпочел отдых. Герой подскочил бы, бросился в затихший город, а потом…
И вот оно. Герою пришлось бы долго думать, что делать дальше. Восемьсот лет научили Лю-Цзы, что свершившееся, останется свершенным. И будет таковым в остальных реальностях, если вас интересует техническая сторона вопроса, но вам ничего не изменить. Часы ударили, и время остановилось. Позже решение появится само. Тем временем, чашка чая и беседа со случайным спасителем, может приблизить этот момент. К тому же Ронни и не назовешь заурядным молочником.
Лю-Цзы всегда считал, что ничего не происходит случайно, кроме как, может быть, в футболе.
— У тебя масло что надо, Ронни, — сказал он, делая глоток. — То, что мы сейчас получаем, не годится даже смазывать повозки.
— Это особый сорт, — сказал Ронни. — Я беру его из горных стад шестьсот лет назад.
— Твое здоровье! — Сказал Лю-Цзы, поднимая кружку. — Хотя странно. Я хочу сказать, если рассказать людям, что изначально было пять Всадников Апокалипсиса, а потом из них ушел и избрал карьеру молочника, ну, они будут немного удивлены. Им было бы интересно, почему ты…
На мгновение в глазах Ронни сверкнул металл.
— Творческие разногласия, — рявкнул он. — Здесь все зависит от твоего самомнения. Некоторые могут говорить… Нет, я не люблю вспоминать об этом. Желаю им всей удачи мира. Конечно.
— Конечно, — лицо Лю-Цзы оставалось непроницаемым.
— И я следил за их карьерой с большим интересом.
— Не сомневаюсь.
— Знаешь, меня даже вычеркнули из официальной истории? — сказал Ронни. Он вытянул руку, и на ней возникла книга. На вид совершенно новая.
— Это самая первая, — кисло сказал он. — Книга Ома. Встречал его? Такой высокий, с бородой, постоянно над чем-то хихикает?
— Это было до того, как я родился, Ронни.
Ронни передал ему книгу.
— Первая публикация. Открой Главу 2, стих 7, - сказал он.
И Лю-Цзы прочел:
— «И Ангел, облаченный в одежды белые, раскроет Железную Книгу, и выйдет пятый всадник на колеснице изо льда горящего, и будет скрежет зубовный и треск костей и вопли многих: «О, Боже, у нас проблемы!»
— Это я, — сказал Ронни с гордостью.
Глаза Лю-Цзы двинулись к стиху 8:
— «И увидел я как бы кроликов, цветов многих, но больше в клетку, вроде кувыркающихся, и был звук, словно бы пролили сироп».
— Эту часть вырезали из второго издания, — сказал Ронни. — Старина Тобрун был склонен к видениям. Отцы Омнианства часто подбирали и смешивали, что хотели. Конечно, в те дни все было молодо. Смерть, конечно, был Смертью, но остальные были просто Местным Неурожаем, Дракой и Сыпью.
— А ты?… — рискнул Лю-Цзы.
— Общество больше не интересовалось мной, — сказал Ронни. — По крайней мере, мне так сказали. Тогда мы управляли очень маленькими толпами. Здесь нашествие саранчи, там у племени пересох колодец, тут извергся вулкан… Мы радовались каждой повозке. Но для пятерых не было места, — он фыркнул. — Так мне сказали.
Лю-Цзы отставил свою чашку.
— Ну, Ронни, с тобой было очень приятно поболтать, но время… время не идет, сам понимаешь.
— Ага. Слыхал. На улицах полно Закона, — глаза Ронни вновь сверкнули.
— Закона?
— Длангов. Ревизоров. Они вновь воссоздали стеклянные часы.
— Ты знаешь об этом?
— Послушай, я может быть не из Грозной Четверки, но я держу уши востро, а глаза открытыми, — сказал Ронни.
— Но это же конец света!
— Вовсе нет, — спокойно сказал Ронни. — Все еще на месте.
— Но оно никуда не движется!
— О, ну, это не моя проблема, так? — сказал Ронни. — Я делаю молоко и молочные продукты.
Лю-Цзы оглядел сияющую молочную, блестящие бутылки и сверкающие бидоны. Что за работа для бессмертного — не давать молоку скиснуть?
Он оглядел бутылки, и в его мозг закралась непрошенная мысль. Всадники имеют человеческий облик, а люди тщеславны. Знание того, как манипулировать человеческим тщеславием само по себе было боевым искусством, а Лю-Цзы практиковал его очень долго.
— Спорю, что смогу узнать, кто ты, — сказал он. — Спорю, что смогу узнать твое настоящее имя.
— Ха. Ни шанса, монах, — сказал Ронни.
— Не монах, просто дворник, — спокойно сказал Лю-Цзы. — Просто дворник. Ты зовешь их Законом, Ронни. Значит должен быть закон, верно? Они создают правила, Ронни. И у тебя должны быть свои правила, так?
— Я делаю молоко и молочные продукты, — сказал Ронни, но мускул под его глазом дрогнул. — Если попросят, могу доставить и яйца. Это хороший стабильный бизнес. Я уже раздумываю над тем, чтобы нанять рабочих.
— Зачем? — спросил Лю-Цзы. — Им здесь нечего будет делать.
— И расширить сыроварню, — добавил Ронни, не глядя на него. — Большой спрос на сыр. И еще я размышлял о том, чтобы завести c-mail адрес, люди смогут посылать по нему заказы. Это будет хороший бизнес.
— Правила победили, Ронни. Ничто больше не движется. Ничего неожиданного не произойдет, потому что ничего вообще не происходит.
Ронни уставился в пустоту.
— Вижу, ты нашел свое место в жизни, Ронни, — успокаивающе проговорил Лю-Цзы. — И здесь, благодаря тебе, нет ни пылинки, это несомненно. Думаю, остальные парни были бы очень рады, узнать что ты, ну, в полном порядке. Только одно, кхе… Почему ты спас меня?
— Что? Ну, это был мой гражданский долг…
— Ты Пятый Всадник, мистер Соха. Гражданский долг? — сказал Лю-Цзы, а сам подумал: «Ты слишком долго был похож на человека. Ты хочешь, чтобы я выяснил… Хочешь. Тысячи лет такой жизни. Они согнули тебя под себя. Ты сопротивляешься, но хочешь, чтобы я вытянул твое имя».
Глаза Ронни блеснули.
— Я слежу за собой, Дворник.
— Я один из ваших, так?
— У тебя есть некоторые… достойные качества.
Они посмотрели друг на друга.