Сказки братьев Гримм (сборник) Пулман Филип

Предисловие

Фед

«Пресытившись длинными и причудливыми небылицами, которых в наши времена не счесть, я затосковал по простому и безыскусному повествованию старинных легенд и сказок. Мне нравится их гладкий, будто прилизанный, стиль, веками шлифовавшийся безымянными рассказчиками, стариками и юнцами.

…И я стремлюсь к тому, чтобы мое повествование было ясным и цельным; персонажи обычными и ничем не примечательными, почти не отягощенными прошлым опытом и личными качествами, будь то ведьма, отшельник, юные невинные любовники, такие, каких мы помним по произведениям братьев Гримм, Юнга, Верди и комедии дель арте».

Так писал американский поэт Джеймс Меррилл во вступлении к «Книге Эфраима», первой части его необыкновенно длинной поэмы «Переменчивый свет над Сандовером» (1982). Описывая то, как собирается построить собственное повествование, он назвал две из наиболее важных характеристик, присущих, по его мнению, сказочному жанру: спокойный непредвзятый тон и хорошо известные шаблонные персонажи, которые действуют в его рамках.

Когда Меррилл упоминает братьев Гримм, больше никаких объяснений не требуется. Мы все знаем, что он имеет в виду. Для большинства западноевропейских читателей и писателей последних двух веков «Детские и семейные сказки» братьев Гримм являлись неиссякаемым источником почти всех сказочных историй, пересказанных на множестве иностранных языков; местом, где каждый ощущает себя как дома.

Не собери братья Гримм все эти сказки, наверняка это сделал бы кто-то еще. По правде говоря, этим занимались и другие. Начало XIX века было временем интеллектуального возрождения Германии. Исследователи права, истории, языка спорили о том, что значит быть немцем в условиях, когда Германия представляла собой три сотни государств: королевств, герцогств, великих и малых княжеств, ландграфств, маркграфств, курфюршеств, аббатств и тому подобного. Другими словами, она состояла из осколков Священной Римской империи.

Жизнь братьев Гримм сложно назвать примечательной. Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859) были самыми старшими из выживших детей Филиппа Вильгельма Гримма, успешного стряпчего из города Ханау в Гессенском герцогстве, и его жены Доротеи.

Они получили классическое образование и принадлежали к реформатской кальвинистской церкви. Умные, старательные и вдумчивые братья должны были пойти по стопам отца, и, несомненно, добились бы на этом поприще больших успехов. Но в 1796 году отец внезапно умирает, и семья, в которой насчитывалось шестеро детей, вынуждена прибегнуть к помощи родственников по материнской линии. Их тетка Генриетта Зиммер, фрейлина при кассельском герцогском дворе, помогла Якобу и Вильгельму поступить в лицей (гимназию имени Фридриха), который они закончили в числе лучших. Но денег почти не было, поэтому во время учебы в Марбургском университете им приходилось экономить.

В Марбурге большое влияние на братьев оказал профессор Фридрих Карл фон Савиньи. Его идея о том, что право формируется естественным образом из языка и истории народа и не должно насаждаться сверху, побудило Гриммов изучать филологию. Благодаря Савиньи и его жене Кунигунде они сблизились с ее братом Клеменсом Брентано и Ахимом фон Арнимом – тот был женат на сестре Кунигунды, писательнице Беттине. Одним из направлений деятельности всей группы являлось изучение немецкого фольклора. Интерес к этой теме был настолько силен, что фон Арним и Брентано выпустили сборник народных песен и стихов под названием «Волшебный рог мальчика». Первый том появился в 1805 году и сразу же завоевал популярность.

Братья Гримм проявили к этой книге интерес, что не мешало им критиковать ее: Якоб в своем письме Вильгельму, написанному в мае 1809 года, выразил свое несогласие с тем, как Брентано и фон Арним переработали материал, произвольно сократив, добавив в него новое и изменив так, как им было удобно. Позже Гриммов (и особенно Вильгельма) будут критиковать за столь же вольное обращение с материалом «Детских и семейных сказок».

В любом случае решение братьев Гримм собирать и публиковать сказки не выглядело чем-то необычным. В те времена это было широко распространенным явлением.

В своей работе братья использовали как устные, так и письменные источники. Единственное, чего они не делали, – не ходили по сельским домам в поисках крестьян и не записывали их истории слово в слово. Некоторые из сказок были заимствованы непосредственно из литературных источников. Две наиболее интересных сказки, «О рыбаке и его жене» (стр. 114) и «Можжевеловое дерево» (стр. 214), написанные на нижненемецком диалекте, были получены по почте от Филиппа Отто Рунге. Большинство сказок записали со слов самых разных представителей среднего класса, в том числе друзей семьи. На одной из них, по имени Дортхен Вильд, дочери фармацевта, Вильгельм Гримм впоследствии женился. Через двести лет очень сложно определить, насколько точным был пересказ, но это можно сказать и обо всех сборниках сказок или песен, выпущенных до того, как появились магнитофонные записи. Точность неважна, главное – выразительность и художественная сила опубликованного материала.

Братья Гримм внесли огромный вклад в развитие филологии. Закон Гриммов, сформулированный Якобом, описывает некоторые фонетические изменения, которые претерпели германские языки; братья работали над первым большим немецким словарем. В 1837 году произошло, вероятно, самое драматическое событие в их жизни. Вместе с пятью университетскими коллегами они отказались присягнуть на верность новому Ганноверскому кронпринцу, Эрнсту Августу, незаконно отменившему конституцию. В результате они лишились своих постов и вынуждены были просить место в Берлинском университете.

Их имена широко известны именно благодаря «Детским и семейным сказкам», впервые изданным в 1857 году. Впоследствии сборник переиздавался еще шесть раз (работу, связанную с изданием, вел в основном Вильгельм). К моменту седьмого, и последнего, издания книги, она уже пользовалась огромной популярностью, сравнимой разве что с известностью «Тысячи и одной ночи», и стала одним из двух когда-либо опубликованных наиболее заметных и важных сборников народных сказок. Но коллекция росла не только численно, к концу XIX века изменились и сами сказки. Благодаря Вильгельму они удлинялись, а сюжет становился более продуманным, пуританским и благочестивым по сравнению с первоначальным вариантом.

Те, кто занимался изучением литературы и фольклора, истории культуры и политики, теорий Фрейда и Юнга, христианства, марксизма, структурализма и постструктурализма, феминизма, постмодернизма и многих других учений, находили в этих двухстах десяти сказках неоценимые знания. Некоторые из книг и статей, которые показались мне наиболее полезными, я перечислил в библиографии. Вне всякого сомнения, они незаметно для меня оказали влияние на мое прочтение и пересказ этих сказок. Главной моей целью было сделать так, чтобы эти сказки воспринимались как истории. Здесь я пересказал самые лучшие и интересные из них, убрав все то, что мешает свободному течению рассказа. Я не ставил себе задачу осовременить их, представить собственные интерпретации или поэтические вариации на тему. Просто мне хотелось, чтобы моя версия была прозрачной как вода. Я руководствовался вопросом: «Каким образом я сам рассказал бы кому-нибудь эту историю, захоти я, чтобы этот кто-нибудь распространил ее дальше?» Все изменения делались по одной-единственной причине: мне хотелось, чтобы сказка прозвучала из моих уст как можно более естественно. Если, как мне казалось, сказку можно было сделать немного лучше, я вносил одну или две небольшие правки в текст или предлагал более значительное изменение в примечании, которое следует за сказкой. (Например, как в «Пестрой шкурке» (стр. 281), которая представлялась мне незаконченной в исходном варианте.)

«Герои – обыкновенные, ничем не примечательные люди»

В сказках нет психологии. Персонажи обладают богатым внутренним миром, мотивы их поступков ясны и очевидны. Если люди хорошие, значит, они хорошие, плохие – значит, плохие. Даже когда принцесса из «Трех змеиных листочков» (стр. 107), проявив неблагодарность, совершенно необъяснимо выступает против мужа, мы узнаем об этом сразу же. В этом нет никакой тайны. Никаких душевных метаний и скрытых мотивов, волнующих воспоминаний, малопонятных сожалений, сомнений или желаний, которые обязательно присутствуют в современной прозе. Можно даже предположить, что персонажи сказок вообще лишены сознания.

Их редко называют по именам. Гораздо чаще узнают по профессии, социальному положению или по детали в одежде: Мельник, Принцесса, Капитан, Медвежья шкура, Красная Шапочка. Когда герою все-таки дается имя, то это почти всегда Ганс, точно так же как персонажа практически каждой английской сказки зовут Джек.

На мой взгляд, наиболее подходящее художественное воплощение сказочных персонажей – это не прекрасные иллюстрации множества изданий сказок братьев Гримм, выпущенных за долгие годы, а простые фигурки, вырезанные из картона для игрушечного кукольного театра. Они не объемные, а плоские. Зрителю видна только одна сторона, но большего ему и не требуется. С обратной же стороны ничего не нарисовано. Фигурки изображают персонажей либо в активном движении, либо переживающими сильные эмоции, их роль в драме легко прочитывается даже на расстоянии.

Иные персонажи сказок представлены неким множеством. Двенадцать братьев в одноименной сказке (стр. 60), двенадцать принцесс в «Стоптанных туфельках» (стр. 379), семь гномов в «Белоснежке» (стр. 236) – они мало чем отличаются друг от друга. Здесь чрезвычайно уместна отсылка Джеймса Меррилла к комедии дель арте: один из ее героев, Пульчинелла, был персонажем знаменитой серии рисунков Джандоменико Тьеполо (1727–1804). Художник изображал на своих картинах не одну маску, а целое множество похожих друг на друга простофиль. На одной из них десяток Пульчинелл пытаются одновременно варить суп, на другой в изумлении разглядывают страуса. Когда один персонаж представлен множеством, это не имеет никакого отношения к реализму. Двенадцать принцесс, каждый вечер стаптывающих на танцах туфельки, семь гномов, спящих рядом в кроватках, – это отдельный мир, сверхъестественный и абсурдный.

Стремительность развития сюжета

Огромным достоинством сказки является быстрая сменяемость событий. Хорошая сказка несется с огромной скоростью от события к событию, говоря о происходящем ровно столько, сколько требуется, и не больше. Самые лучшие сказки – хороший пример того, что вам нужно, а что – нет: как говорил Редьярд Киплинг, если разгрести пепел, пламя будет гореть ярче.

Например, когда мы начинаем читать сказку, стоит увидеть в самом начале: «Жили-были», и тут же мы в нее погружаемся.

«Жил-был на свете такой бедняк, что не мог прокормить даже своего единственного сына. Настало время, когда сын понял это и сказал:

– Отец, я не хочу быть вам обузой и больше здесь не останусь. Я пойду и попытаюсь сам заработать себе на кусок хлеба». («Три змеиных листочка», стр. 107).

А через несколько абзацев он уже женится на королевской дочери. Или, например, вот:

«Жил-был крестьянин; денег и земель у него было вдоволь, но одного ему недоставало – детей. Встречает он, бывало, в городе на базаре других крестьян, а те над ним смеются и спрашивают, почему он с женой не занимается регулярно тем, что делает его скотина. Может, не знают как? В конце концов он потерял терпение и, вернувшись домой, выругался и сказал:

– Будет у меня ребенок! Пусть хоть еж, а будет! («Ганс-мой-Еж», стр. 347).

Скорость развития сюжета головокружительна. Она возможна, только если вы путешествуете налегке, никакой лишней информации, как в современной литературе: ни имен, ни описания внешности или места действия, социального контекста и т. д. нет и в помине. Поэтому и персонажи выходят плоскими. В сказке гораздо важнее, что происходит с героями или что они делают, чем их характеры.

Когда пишешь такую сказку, часто не знаешь, какое событие действительно важно, а какое является лишним. Всякий, кто хочет научиться рассказывать сказки, должен более чем внимательно изучить «Бременских музыкантов» (стр. 167). Это одновременно простенькая небылица и настоящий шедевр. В изложении этой истории нет ничего лишнего, и каждый абзац продвигает историю вперед.

Образность и описание

В сказках нет никакой образности, кроме самой очевидной. Белая, как снег, красная, как кровь, – не более того. В них также нет почти никаких описаний природы или характеров персонажей. Лес – дремучий, принцесса – прекрасная, ее волосы – золотые, большей информации и не требуется. Когда тебе хочется узнать, что же будет дальше, цветистые описания только раздражают.

Хотя в одной из сказок есть отрывок, в котором прекрасное описание так успешно сочетается с развитием сюжета, что одно немыслимо без другого. Сказка называется «Можжевеловое дерево», а упомянутый мною пассаж следует после того, как женщина загадала желание родить ребенка красного, как кровь, и белого, как снег (стр. 214). Ее беременность развивается на фоне сменяющих друг друга времен года:

«…Прошел один месяц, и растаял снег.

Прошло два месяца, и все зазеленело.

Прошло три месяца, и распустились на земле цветы.

Прошло четыре месяца, и побеги на всех деревьях в лесу окрепли и переплелись между собой, и запели птицы так громко, что зазвенел лес, и опали с деревьев цветы.

Прошло пять месяцев, и стояла однажды женщина под можжевеловым деревом, от которого шел такой приятный аромат, что сердце у нее затрепетало в груди, и упала она на колени от радости.

Прошло шесть месяцев, сделались плоды большие и сочные, и пришло к ней спокойствие.

Когда прошло семь месяцев, набрала она можжевеловых ягод и столько их съела, что сделалась больной и печальной.

После того как прошел восьмой месяц, позвала она своего мужа, заплакала и сказала:

– Если я умру, похорони меня под можжевеловым деревом».

Прекрасно, не правда ли? Но (как я предположил в примечаниях к сказке на стр. 226) эта история прекрасна на свой, особый лад: у любого, кто возьмется пересказывать, не получится ее хоть как-то улучшить. Она должна быть передана так, как есть. По крайней мере, описание разных месяцев нужно очень аккуратно связать с развитием малыша в материнской утробе. Ведь в дальнейшем параллельный рост и можжевельника и ребенка будет служить художественным средством для его воскрешения.

Но этот пример – яркое и редкое исключение. В большинстве сказок описания отсутствуют, а персонажи – довольно плоские. Правда, в поздних изданиях пересказы Вильгельма усложняются, становятся более красочными, но тем не менее все сосредоточено на том, что происходит сейчас и что произойдет дальше. Формулировки настолько общие, а отсутствие всяческого интереса к деталям так заметно, что ты испытываешь настоящее потрясение, читая следующее предложение из сказки «Йоринда и Йорингель» (стр. 291):

«А вечер был хорошим. Жаркое солнышко освещало темные кроны деревьев в лесной чаще, и над старыми буками жалобно пела горлица».

Вдруг история перестает быть сказкой и начинает звучать как литературное произведение, написанное в стиле романтизма такими писателями, как Новалис или Жан-Поль. Простое чередование событий отступает перед емкой фразой и дает простор чувствам: примитивное сознание начинает чувствовать величие природы, замечает его и описывает свое ощущение. Воображение писателя и его способность к описаниям делает его уникальным, но сказки, как правило, не являются плодом фантазии отдельных авторов. Оригинальность и неповторимость здесь не имеют никакого значения.

Это не просто текст

«Прелюдия» Уильяма Вордсворта, «Улисс» Джеймса Джойса или любое другое литературное произведение – прежде всего текст. Не более чем набор слов на странице. Обращать внимание на то, что они собой представляют, прояснять места, где в различных изданиях могут возникнуть разночтения, следить за тем, чтобы читатель понял, что именно хотел сказать автор, – работа редактора или литературного критика.

Сказка, строго говоря, не является текстом подобного рода. Это запись слов одного или нескольких людей, пересказавших эту сказку. На конечный результат влияет множество факторов. Однажды человек рассказывает сказку красочно и эмоционально, а на следующий день он оказывается уставшим и не в настроении. Тот, кто записывает, тоже может встретиться с некоторыми трудностями, например простуда ухудшит его слух: или из-за кашля и насморка будет тяжело писать. А может случиться так, что хорошая сказка прозвучит из уст не совсем адекватного рассказчика.

Это имеет огромное значение, ведь рассказчики имеют разные способности и технику рассказывания, различное отношение к процессу. Братьев Гримм поразила способность одного из их источников, Доротеи Виманн, во второй раз рассказывать сказку теми же словами, что и в первый. Это очень облегчало запись. Ее сказки, как правило, были структурированы с величайшей тщательностью и точностью. Когда я работал над данной книгой, меня тоже поразило это обстоятельство.

Точно так же у кого-то из рассказчиков имеется талант к изложению сюжетов в комедийном ключе, у кого-то – в драматическом или детективном, а кто-то грешит пафосом и сентиментальностью. Естественно, люди выбирают сказки в соответствии со своим вкусом. Когда некий Х, обладающий комедийным даром, рассказывает сказку, он украшает ее различными смешными деталями или эпизодами, которые наверняка запомнятся слушателям, поэтому история в его пересказе будет несколько иной. Или, например, если страшная сказка прозвучит из уст любителя саспенса Y, то манера изложения, детали и изменения, которые он в нее внесет, станут традицией, пока, в свою очередь, тоже не забудутся, не изменятся или не усовершенствуются.

Сказка находится в постоянном развитии. Сохранить лишь одну версию – значит «запереть малиновку в клетку» и этим «разгневать небеса» (Уильям Блейк, «Изречения невинности», 1803).

И если ты, читатель, захочешь пересказать любую из сказок этой книги, я надеюсь, что ты не станешь ограничивать свою фантазию, строго следуя сюжету. Ты вправе придумать любые детали вместо или в дополнение к тем, что привел я. На самом деле это не только твое право, но и святая обязанность – рассказать сказку по-своему[1]. Сказка – это не просто текст.

Предельно ясная манера повествования

Может ли автор любой версии сказки достичь идеальной манеры изложения, которую Джеймс Меррилл назвал «спокойной и непредвзятой»? Конечно, автору не обязательно ставить себе такую цель. Уже существует и еще появится огромное количество версий, где присутствуют навязчивые идеи, яркая личность или политические пристрастия авторов. Сказки и не такое могут выдержать. Но я думаю, что даже при очень большом желании нельзя достичь полной ясности и непредвзятости, ведь в каждом абзаце, сами того не замечая, мы оставляем наши стилистические «отпечатки пальцев».

Единственное, что нам остается, – это стремиться к ясности и перестать беспокоиться об этом. Пересказ этих историй такое удовольствие, что не стоит его портить пустыми тревогами. Автор, осознавший, что ему не нужно ничего придумывать (поскольку сюжет уже существует) и от него требуется лишь брать аккорд за аккордом, описывать событие за событием с поистине джазовой легкостью, чувствует себя как прилегший отдохнуть молодой принц из сказки «Гусятница в колодце», которого овевает свежий ветерок. Написание сказок похоже на джаз – это всегда представление с элементами импровизации.

И наконец, мне хочется сказать всем тем, у кого есть желание пересказать эти сказки: отбросьте страх. Если у вас острое перо, используйте его. Если у вас получается убедительно и остроумно говорить, когда одна ваша нога в красном носке, а другая – в синем, – так и одевайтесь.

Мой личный страх имел отношение к стилю пересказа. Я уверен, что у каждой сказки есть собственный эльф-хранитель, чьему голосу мы подражаем, когда ее пишем, и было бы очень здорово, относись мы к этому эльфу с должным уважением и почтением. Эти эльфы одновременно молодые и старые, мужского и женского рода, сентиментальные и циничные, доверчивые и скептически настроенные, и вот еще: они совершенно аморальны. Подобно духам, которые помогли Могучему Гансу выбраться из пещеры (стр. 407), эльфы в сказках служат тому, у кого есть кольцо. Рассказчику. Тем же, кто возразит, что это нонсенс и для пересказа сказки нужно лишь воображение, я отвечу: «Разумеется, именно так мое воображение и работает».

Когда дело касается сказок, можно выложиться полностью, но этого все равно окажется недостаточно. Я подозреваю, что лучшим из сказочных историй присуще качество, которым, по мнению великого пианиста Артура Шнабеля, обладают сонаты Моцарта: они слишком просты для детей и слишком сложны для взрослых.

Эти пятьдесят сказок, по-моему, самое лучшее, что есть в «Детских и семейных сказках». Я, как и Доротея Виманн, Филипп Отто Рунге, Дортхен Вильд и множество других писателей, чье творчество было сохранено братьями Гримм, старался изо всех сил ублажить эльфов, охраняющих сказки. Я очень надеюсь, что и рассказчики сказок, и их слушатели станут после прочтения книги немного счастливей.

Филип Пулман, 2012 г.

Библиография

Седьмое немецкое издание «Детских и семейных сказок» Якоба и Вильгельма Гриммов 1857 года, поскольку оно оказалось наиболее доступным. Книга была опубликована Вильгельмом Голдманном Верлагом. Номера сказок, упомянутые мной в примечаниях к каждой истории, взяты из книги «Классификация народных сказок разных стран», большого каталога, составленного Анти Аарне, впервые опубликованного в 1910 году дополненного Ститом Томпсоном в 1928 и 1961 годах, и в последний раз переизданного в 2004 Гансом Йоргом Утером (более подробно см. ниже), где сказки из ранних изданий помечены знаками «ATU» или «AT». Здесь я привожу работы, которые показались мне наиболее полезными и интересными.

Aesop. The Complete Fables, tr. Olivia Temple (London: Penguin Books, 1998)

Afanasyev, Alexander. Russian Fairy Tales, tr. Norbert Guterman (New York: Pantheon Books, 1945)

The Arabian Nights: Tales of 1001 Nights, tr. Malcolm C. Lyons with Ursula Lyons, introduced and annotated by Robert Irwin (London: Penguin Books, 2008)

Ashliman D. L. A Guide to Folktales in the English Language (New York: Greenwood Press, 1987)

Bettelheim, Bruno. The Uses of Enchantment (London: Peregrine Books, 1978)

Briggs, Katharine M. A Dictionary of Fairies, Hobgoblins, Brownies, Bogies and Other Supernatural Creatures (London: Allen Lane, 1976)

Folk Tales of Britain (London: Folio Society, 2011)

Calvino, Italo. Italian Folktales, tr. George Martin (London: Penguin Books, 1982)

Chandler Harris, Joel. The Complete Tales of Uncle Remus (New York: Houghton Mifflin, 1955)

Grimm, Jacob and Wilhelm. Brothers Grimm: Selected Tales, tr. David Luke, Gilbert McKay and Philip Schofield (London: Penguin Books, 1982)

The Penguin Complete Grimms’ Tales for Young and Old, tr. Ralph Mannheim (London: Penguin Books, 1984)

The Complete Fairy Tales, tr. Jack Zipes (London: Vintage, 2007)

The Complete Grimm’s Fairy Tales, tr. Margaret Hunt, ed. James Stern, introduced by Padraic Colum and with a commentary by Joseph Campbell (Abingdon: Routledge, 2002)

Lang, Andrew. Crimson Fairy Book (New York: Dover Publications, 1967)

Pink Fairy Book (New York: Dover Publications, 2008)

Perrault, Charles. Perrault’s Complete Fairy Tales, tr. A. E. Johnson and others (London: Puffin Books, 1999)

Philip, Neil. The Cinderella Story (London: Penguin Books, 1989)

Ransome, Arthur. Old Peter’s Russian Tales (London: Puffin Books, 1974)

Schmiesing, Ann. ‘Des Knaben Wunderhorn and the German Volkslied in the Eighteenth and Nineteenth Centuries’ (http://mahlerfest.org/mfXIV/schmiesing_lecture.html)

Tatar, Maria. The Hard Facts of the Grimms’ Fairy Tales (Princeton: Princeton University Press, 1987)

Uther, Hans-Jrg. The Types of International Folktales: A Classification and Bibliography Based on the System of Antti Aarne and Stith Thompson, vols. 1–3, FF Communications No. 284–86 (Helsinki: Academia Scientiarum Fennica, 2004)

Warner, Marina. From the Beast to the Blonde: Of Fairy Tales and their Tellers (London: Vintage, 1995)

No Go the Bogeyman: Scaring, Lulling, and Making Mock (London: Vintage, 2000)

Zipes, Jack, The Brothers Grimm: From Enchanted Forests to the Modern World (New York: Palgrave Macmillan, 2002)

Why Fairy Tales Stick: The Evolution and Relevance of a Genre (New York: Routledge, 2006)

(ed.), The Great Fairy Tale Tradition: From Straparola and Basile to the Brothers Grimm (New York: W. W. Norton and Company, 2001)

(ed.), The Oxford Companion to Fairy Tales (Oxford: Oxford University Press, 2000)

Сказка первая

Король-лягушонок, или Железный Генрих

В старые времена, когда желания исполнялись по волшебству, жил король, все дочери которого были очень красивы. Но младшая дочь была столь прекрасна, что даже солнце, видавшее многое, замирало в удивлении всякий раз, как лучи касались ее лица. Недалеко от королевского дворца находился дремучий темный лес, где под липой бил родник. В жаркие дни принцесса шла в лес посидеть у источника, от которого разливалась изумительная прохлада.

Чтобы скоротать время, она брала с собой золотой мячик, подкидывала его в воздух и ловила. Это была ее любимая игра. Так случилось однажды, что она неловко подкинула мячик и не смогла поймать его. Мяч покатился к роднику, упал в воду и исчез. Принцесса побежала за ним, стала вглядываться в темную воду, но не увидела мяча. Даже дно источника оставалось недосягаемым для взора. Безутешная, она расплакалась, и плач ее становился все громче и громче.

И тут сквозь слезы и всхлипывания девушка услышала голос:

– Что с тобой, принцесса? Ты плачешь так громко, что могла бы разжалобить и камень.

Она опустила взгляд, чтобы увидеть, откуда доносится этот голос, и увидела лягушонка, который высунул свою большую уродливую голову из воды.

– Ах, это ты, старый плескун, – сказала она. – Я плачу потому, что мой золотой мячик упал в воду. Но здесь так глубоко, мне его не достать.

– Тогда не плачь больше, – сказал лягушонок. – Я помогу тебе вернуть мяч. Только что я получу в награду?

– Все, что пожелаешь, лягушонок! Что угодно! Мои платья, мои жемчуга и драгоценности, даже золотую корону с моей головы.

– Я не хочу твои платья, да и жемчуга и драгоценности мне тоже ни к чему. Полюби меня, сделай своим спутником и товарищем по играм, посади рядом с собой за стол, позволь есть из твоей тарелки и пить из твоей чашки, разреши засыпать в твоей кровати, тогда я достану золотой мячик со дна родника.

Принцесса подумала: «О чем болтает этот глупый лягушонок? Что бы он себе ни думал, что бы ни квакал, ему нет места среди людей».

Конечно, принцесса не сказала вслух ничего подобного, а воскликнула лишь:

– Да, да, я обещаю тебе все это, только принеси мне мяч.

Заручившись ее согласием, лягушонок скрылся под водой, а через мгновение вынырнул с мячом во рту и бросил его на траву.

Принцесса была так счастлива, что подхватила мячик и побежала прочь.

– Подожди меня, – кричал лягушонок. – Возьми меня с собой! У меня ноги коротки, я за тобой не успею!

Но принцесса ничего не слышала. Она спешила домой и совсем забыла бедного лягушонка, которому ничего не оставалось, как вернуться к своему роднику.

На следующий день принцесса сидела за столом со своим королем-отцом и придворными и ела с золотой тарелки. Вдруг слышит на мраморной лестнице – топ-шлеп, топ-шлеп – лягушонок взбирается по ступеням и, допрыгав до дверей, как закричит:

  • – Дочь королевская, младшая дочь!
  • Открой и впусти, не гони меня прочь!

Она побежала посмотреть, кто же там так шумит, отперла двери и увидела лягушонка. В страхе она закрыла двери на засов и побежала назад.

Король, увидев, что дочь едва стоит на ногах от страха, спросил:

– Что так напугало тебя, дитя? Не великан ли у дверей?

– Ах, нет, – ответила она, – не великан, а мерзкий лягушонок.

– И что же он от тебя хочет?

– Ой, папочка, вчера я играла в лесу около родника, и мой золотой мячик упал в воду. Я заплакала так горько, что лягушонок выловил его для меня, и раз он настаивал, я пообещала, что он будет моим спутником. Не думала я, что это существо покинет свой водоем, но вот оно стоит у дверей и хочет войти.

Тут стук раздался во второй раз, и голос позвал:

  • – Дочь королевская, младшая дочь!
  • Открой и впусти, не гони меня прочь!
  • Иначе посулам твоим грош цена,
  • Так будь королевскому слову верна!

– Если ты дала обещание, должна его выполнить. Иди и впусти его, – сказал король.

Принцесса открыла дверь, и лягушонок перепрыгнул через порог и доскакал до ее стула.

– Подними меня, – сказал он, – я хочу сидеть рядом с тобой.

Очень уж ей не хотелось этого, но король сказал:

– Не медли, делай, как он говорит.

Ничего не оставалось, кроме как поднять лягушонка. Оказавшись на стуле, он захотел сидеть на столе, и ей пришлось устроить его там.

– Подвинь свою золотую тарелку, чтобы я смог поесть с тобой, – попросил лягушонок.

Так принцесса и сделала, но все видели, как ей это не нравится. Лягушонок, однако, наслаждался: кушал ее еду с большим удовольствием, тогда как каждый кусочек застревал у принцессы в горле.

Наконец лягушонок сказал:

– Благодарю вас, я наелся. Мне хотелось бы отойти ко сну. Отнеси меня в свою спальню и постели постель, чтобы мы могли в ней уснуть.

Принцесса начала плакать потому, что холодная кожа лягушонка ужаснула ее. Она вздрогнула при мысли о нем в своей уютной и чистой кровати, но король нахмурился и сказал:

– Ты не должна презирать того, кто помог тебе в час нужды.

Принцесса взяла лягушонка двумя пальчиками, вынесла за порог своей комнаты и захлопнула дверь крепко-накрепко. Но он стучал и кричал:

– Впусти меня! Впусти меня!

Тогда она открыла дверь и сказала:

– Хорошо, ты можешь войти, но спать будешь на полу.

Она положила его у ножки своей кровати, но лягушонок не унимался:

– Подними меня! Подними меня! Я устал, как и ты!

– Да сколько можно? – сказала принцесса и посадила его на дальний угол подушки.

– Ближе! Ближе! – настаивал он.

Тут чаша ее терпения переполнилась. В яростном порыве она схватила лягушонка и швырнула его в стену. Но что за сюрприз ждал принцессу, когда он упал обратно в кровать! Он больше не был лягушонком, а превратился в молодого человека, настоящего принца с прекрасными улыбчивыми глазами.

Принцесса полюбила его и признала своим спутником, как того желал король.

Принц рассказал, как злая ведьма наложила на него заклятие, и только принцесса могла спасти его из того лесного источника. Кроме того, на следующий день должна была приехать карета и забрать их в королевство принца. Той ночью они заснули бок о бок.

Следующим утром, когда солнце разбудило их, ко дворцу прибыла карета, как и обещал принц. Тянули ее восемь лошадей, страусовые перья качались на их головах, а в упряжках сверкали золотые цепочки. На облучке стоял Верный Генрих. Он был слугой принца и, узнав о его превращении, пребывал в таком смятении, что заказал у кузнеца три железных обруча, чтобы не дать своему сердцу разорваться от тоски. Верный Генрих помог им сесть в карету и занял место возницы. Сердце его переполнялось радостью от встречи с принцем.

Спустя некоторое время принц услышал громкий треск позади себя.

– Кажется, карета ломается, – крикнул он, обернувшись к Генриху.

– Не волнуйтесь, господин, это всего лишь мое сердце Когда вы жили лягушонком в роднике, я испытывал такую душевную боль, что сковал свое сердце железными обручами, чтобы сохранить его, ибо известно, что железо сильнее печали. Но любовь сильнее железа, и обручи лопаются на моем сердце, когда я снова вижу вас человеком.

Еще дважды они слышали треск и дважды думали, что это карета, но каждый раз ошибались: это были обручи, лопающиеся на сердце Верного Генриха, ведь его хозяин был спасен.

* * *

Тип сказки: ATU 440, «Муж-лягушка».

Источник: сказка рассказана братьям Гримм семьей Вильд.

Похожие истории: Катарина М. Бриггс, «Лягушка», «Принц-лягушка», «Возлюбленный лягушонок», «Паддо» («Английские народные сказки»).

Одна из самых известных сказок. Сюжет, построенный вокруг отвратительной лягушки, которая превращается в прекрасного принца, привлекателен и наполнен эмоциональными смыслами настолько, что становится метафорой основного человеческого опыта. В сознании читателей укоренилось представление о том, что лягушонок превращается в принца после того, как принцесса его целует. В изложении братьев Гримм дело обстоит ровно наоборот, как и в версиях Бриггс, где лягушонок для смены облика должен быть обезглавлен. Тем не менее версия с поцелуем также имеет право на существование. В конце концов, это существующее отдельно от других фольклорное произведение. К тому же связанное с требованием лягушонка разделить с ним ложе.

Не подлежит сомнению тот факт, что лягушонок превращается в принца (ein Froschkunig). Возможно, побывав однажды лягушонком, он продолжал ассоциироваться с этим образом и после своего вступления на престол. Такую историю сложно забыть или утаить.

Верный Генрих появляется в финале, словно из ниоткуда, и настолько сюжетно оторван от остальной сказки, что чаще всего о нем забывают, несмотря на то что он удостоен упоминания в названии. Распадающиеся железные обручи на его сердце являются таким ярким образом, что заслуживают отдельной истории.

Сказка вторая

Дружба кошки и мышки

Однажды кошка подружилась с мышкой. И все уши прожужжала серенькой о том, какую любовь к ней испытывает. Какая она милая, какая умная, как изящно крутит хвостиком и все такое. В конце концов мышка согласилась поселиться с ней в одном доме и завести общее хозяйство.

– Надо бы нам наготовить припасов на зиму, – сказала кошка, – а не то в лютые морозы придется голодать. Ты такая маленькая, что не можешь выходить на улицу в холода. Того гляди, кончишь тем, что замерзнешь или в мышеловку попадешь.

Мышке добрый совет пришелся по душе, они сложились, купили горшочек с жиром и долго спорили, куда бы его поставить. Наконец кошка предложила:

– Знаешь, мне кажется, самое безопасное место должно быть в церкви. Оттуда никто не осмелится ничего украсть. Спрячем его под алтарем и не будем трогать до тех пор, пока жир нам действительно не понадобится.

И они спрятали горшочек в церкви. Но прошло совсем немного времени, и кошке страсть как захотелось отведать вкусного жирку. Тогда сказала она мышке:

– Вот что я собиралась тебе рассказать: моя двоюродная сестрица недавно родила сыночка, беленького с коричневыми пятнышками.

– Какая радость! – ответила мышка.

– Да, и они попросили меня стать ему крестной. Займись-ка сегодня домашним хозяйством сама, а мне придется держать малыша над купелью.

– Конечно, иди, я не против, – сказала мышка. – Наверняка после крестин будет богатое угощение. Будешь лакомиться – не забудь и обо мне. Я и сама не прочь выпить сладкого крестильного винца.

Все это кошка придумала. У нее и в помине не было двоюродной сестры, и каждый, кто ее знал, вряд ли позвал бы в крестные к своему малышу. Она отправилась прямиком в церковь, пробралась к горшочку и слизала сверху всю жирную пеночку.

Выйдя как ни в чем не бывало из церкви, она забралась на свое любимое место на крыше и, облизываясь, стала вспоминать, каким вкусным был жир. Домой вернулась лишь к вечеру.

– Вот ты и вернулась! – сказала мышка. – Ну что, хорошо повеселилась? Как назвали ребеночка?

– Вершочком, – невозмутимо ответила кошка, разглядывая свои коготки.

– Вершочком? Что за странное имя для младенца? – удивилась мышка. – Или оно принято в вашем семействе?

– Ничего странного в этом имени нет, – сказала кошка. – Оно не хуже, чем Крошка-воришка, как зовут всех твоих крестников.

Немного времени спустя кошку опять одолело желание полакомиться жирком, и она сказала мышке:

– Дорогая подруга, не могла бы ты сделать мне одолжение? Меня позвали на крестины еще к одному котенку. Как им отказать, ведь у него белый воротничок вокруг шеи! А к вечеру я вернусь.

Покладистая мышка ответила: «Да», она не имела ничего против и желала кошке только добра. Кошка тут же выбежала за дверь, прокралась за городской стеной к церкви, забралась под алтарь и съела полгоршочка жиру.

«Ничто так не вкусно, как то, что ешь в свое удовольствие», – подумала она.

Когда она вернулась домой, мышка снова ее спросила:

– Ну а как этого малыша нарекли?

– Середочкой, – ответила кошка.

– Середочкой? Что за имя? Никогда не слыхала! Такого и в святцах-то нет!

Жир был таким вкусным, что у кошки очень скоро опять слюнки потекли – так полакомиться захотелось.

– Бог любит троицу! – сказала она мышке. – Представляешь, меня опять пригласили на крестины. Малыш черный, как уголь, и только лапки у него беленькие. Знаешь, ведь такое нечасто случается – всего раз в несколько лет. Ты не будешь возражать, если я пойду?

– Вершочек, Середочка, – проговорила мышка. – Такими странными именами называют детишек в твоей семье, что меня сомненье берет!

– Что за вздор! – ответила ей кошка. – Сидишь дома с утра до ночи, хвостом крутишь, вот и приходит в голову разная чушь. Тебе надо почаще на свежий воздух выходить.

Мышка не знала, что и подумать, и, пока кошки не было, навела в доме чистоту и красоту.

А кошка в церкви в это время вылизала весь жир из горшочка. И соскребла с донышка лапкой последние остатки. После загляделась в свое отражение на дне горшка и подумала: «Только тогда на душе и спокойно, когда все съешь».

Домой она вернулась лишь поздней ночью.

Мышка тотчас же спросила, какое имя дали третьему малышу.

– Оно наверняка тебе тоже не понравится, – сказала кошка. – Они назвали его Последышек.

– Последышек! – воскликнула мышка. – Боже милостивый! Честно скажу – это очень подозрительное имя. Никогда раньше такого не слыхала. Что оно означает?

Потом она обернула хвостик вокруг себя и пошла спать.

С той поры больше никто не приглашал кошку на крестины. Когда наступила зима и стало совсем нечего есть, мышка подумала о горшочке с вкусным жиром, спрятанном под алтарем в церкви.

Она сказала:

– Пошли-ка, кошка, за горшочком с жиром. То-то вкусно нам будет!

– Да, – согласилась кошка. – Так же вкусно, как если бы ты высунула свой тонкий язычок из окна на улицу.

Они отправились в церковь. Горшочек стоял на прежнем месте, но, конечно же, пустой.

– Ой-ой-ой, теперь-то я начала понимать, что случилось! Вот какой ты мне истинный друг! Ни на какие крестины ты не ходила, а сама все сожрала. Сначала вершочек…

– Берегись, – сказала кошка.

– Потом середочку…

– Я тебя предупредила!

– Затем после…

– Еще одно слово и я тебя съем!

– …дышек! – сказала мышка, но было слишком поздно: кошка прыгнула на нее и проглотила.

А вы как думали? Такое в нашем мире, бывает, что и случается.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В книгу замечательного русского писателя Евгения Замятина вошли всемирно известный роман «Мы», повес...
Манана, супруга важного московского политика, погибла в автокатастрофе?!Печально, но факт.И пусть ма...
Набравшись с возрастом опыта и оглядываясь вокруг, убеждаешься в истинности крылатого латинского выр...
«— О ком же будет Ваш роман? — Об одесских евреях… — Неужели нельзя писать об украинцах, молдаванах,...
«Живи в мире и готовься к войне! Люби, сражайся, завоевывай, но считайся с мнением общества и живи п...
1813 год. Русские войска освобождают Европу от наполеоновских армий, а в столице воюющей России фрей...