Плексус Миллер Генри

В конце концов появился старик и присоединился к нашему хору. Сказал, что это действует на него благотворно. И он надеется, что мы будем жить и вести себя как добрые христиане. Когда мы собрались за обеденным столом, он вознес хвалу Господу, вдохновившему нас на такое красивое пение во славу Его. Сердечно благодарил за все те милости, которыми Он не оставлял их все эти годы.

На сей раз на столе были копченая свиная вырезка с кислой капустой и картофельное пюре, краснокочанная капуста, тушеный лук, яблочное пюре и компот из груш. На десерт – творожный пудинг, еще теплый. И конечно, неизменный стакан жирного молока.

Как ни странно, но в этот вечер старик был для разнообразия разговорчив. Уже год, как он читал книгу, одну и ту же. Называлась она «В гармонии с Бесконечностью». Он поинтересовался у Джорджа и меня, читали ли мы ее. Джордж ушел от ответа, но глазами сделал мне знак: «Начинай!»

Поскольку, хочешь не хочешь, надо было о чем-то разговаривать, я подумал, почему бы не поболтать о предмете, милом сердцу старика. Для начала я прикинулся, что не очень хорошо понимаю, о чем говорится в книге. Подобное изъявление скромности порадовало старика. Возможно, он сам мало что понимал, если уж говорить без обиняков.

– Был у меня когда-то приятель, – заговорил я, – который мог объяснить все на свете. С этой вот самой книгой он не расставался ни днем ни ночью, всюду таскал ее с собой. Джордж знает, о ком я говорю, так, Джордж?

– Конечно, – подхватил Джордж, – ты имеешь в виду Аберкромби.

(Разумеется, не существовало никакого Аберкромби.)

– Да, именно так его звали.

– Он еще вроде немного шепелявил? – сказал Джордж.

– Нет, он хромал.

Старик жестом показал, чтобы я продолжал. Ему было все равно, как звали моего мнимого приятеля и хромал он или заикался.

– Я познакомился с ним в Калифорнии, это было три года назад. Он в то время учился на священника. Я говорю «в то время», потому что вскоре он нашел золотую жилу и быстренько забыл о Боге.

– Это он попал в аварию? – спросил Джордж.

– Нет, это был его брат или, скорее, единоутробный брат.

Старику не нравилось, что Джордж то и дело перебивает меня, я ясно это видел. Я решил ускорить рассказ.

– Мы встретились с ним на краю пустыни Мохаве, – продолжал я. – Я там искал работу, думал устроиться на разработках буры. Аберкромби мне сказал: «Тебе, Генри, не работу следует искать, а Бога. Я помогу тебе». Обратите внимание, он назвал меня Генри, хотя я не говорил ему еще, как меня зовут. «Прошлой ночью в Барстоу, – говорит он, – я видел тебя во сне. Я понял, что у тебя неприятности, поэтому постарался приехать как можно скорей». Мне стало несколько не по себе. Прежде я не встречал людей, обладающих духовным зрением или телепатическими способностями. Сперва я подумал, что он разыгрывает меня. Но как я вскоре обнаружил, он был совершенно серьезен.

– Так, говоришь, он носил с собой эту книгу? – спросил старик с озадаченным видом.

– Да, сэр… это книга Ральфа Уолдо Трайна, не так ли?

– Верно, – ответил старик. – Рассказывай дальше, это интересно.

– Не знаю, с чего начать, – замялся я. – Так много произошло в одно и то же время.

– Не торопись, подумай, – сказал старик. – Это в самом деле интересно. Мать, налей-ка нам еще кофе и пудинга отрежь.

Я был рад передышке, потому что действительно не знал, что говорить дальше. Я начал свою историю, не имея ни малейшего представления о том, как закончу. Я ожидал, что Джордж поддержит меня, поможет в трудный момент.

– Как я говорил, мы были одни в пустыне. Он подошел ко мне среди ночи и заговорил так, будто знал меня всю жизнь. И в самом деле, он, можно сказать, знал меня лучше, чем самые близкие мои друзья. Так вот, он говорит: «У тебя неприятности, позволь помочь тебе». Но самое странное, что я не знал о своих неприятностях, во всяком случае о каких-то особых неприятностях. Мне нужна была работа, но найти ее не составляло труда. На другой день я понял, что он знал, о чем говорил, потому что получил телеграмму от друга, который сообщал, что моя мать очень больна и мне нужно немедленно возвращаться. В кармане у меня было доллара два, не больше. Естественно, Аберкромби знал, что было в телеграмме, – мне даже не потребовалось читать ее ему. «Что мне делать?» – говорю, и он отвечает: «Стань на колени и молись!» И вот я опустился на колени, он рядом со мной, и мы долго молились. Должен сказать, я сразу почувствовал облегчение. Словно тяжкий груз свалился с плеч. В тот же вечер в нашу дверь постучался незнакомец – скотовод из Вайоминга. Попросился к нам на ночлег. Мы разговорились, и вскоре он тоже все знал о моем положении. Мы легли спать, а наутро этот незнакомец отводит меня в сторону. «Сколько тебе нужно, чтобы вернуться домой?» – спрашивает он прямо. Я был поражен, не знал, что ответить. «Вот, возьми», – говорит он и сует мне в руку две бумажки. Две бумажки по пять долларов. «Думаю, этого хватит», – говорит он с дружеской улыбкой. «Я верну тебе долг, как только смогу», – сказал я с благодарностью. «Не беспокойся, сынок, – отвечает он, – у меня денег больше, чем нужно. Возьми это и, когда встретишь нуждающегося, помоги ему».

Когда он ушел, Аберкромби говорит мне: «Твоя молитва услышана. Больше никогда не сомневайся. Я возвращаюсь в Барстоу. Если опять понадоблюсь, позови меня».

«Но как это сделать?» – спрашиваю.

«Просто позови. Я услышу, где бы ты ни был. Просто поверь в это».

Примерно через полгода я снова оказался в затруднительном положении. На сей раз дело было в женщине. Я был в отчаянии. И тут я вдруг вспомнил слова Аберкромби и воззвал к нему. Три дня спустя он явился в мой дом – аж из Колорадо.

Папаша Герби, который сидел, облокотясь о стол и подперши голову руками, подался ко мне.

– Это необыкновенно, Генри, – сказал он. – И во второй раз он тоже помог тебе?

– Да, конечно, – ответил я. – Мне не пришлось ничего делать, только молиться. На этот раз Аберкромби, прежде чем уйти, сказал: «Ты не должен больше звать меня, Генри. Теперь ты уже должен понимать, что сила не у меня, но у Господа. Веруй в Него, и твои молитвы будут услышаны. Я, возможно, больше никогда не увижу тебя, но всегда буду с тобой – духовно». И я так никогда и не увидел его. Но, как он сказал, я знаю, что он всегда рядом. Я бы, например, почувствовал, если бы он умер.

– Ну, Джордж, – спросил старик, – а что скажешь ты? С тобой когда-нибудь случалось подобное?

– Нет, – ответил Джордж, – но я хочу спросить Гена. – Он повернулся ко мне с совершенно невозмутимым видом. – А правда, Ген, что Аберкромби сидел в тюрьме?

(Чистой воды выдумка, естественно, но приходилось подыгрывать.)

– Да, – ответил я, – он провел в тюрьме десять лет по обвинению в непредумышленном убийстве.

– Но как случилось, что он совершил преступление?

Надо было быстро что-нибудь придумать.

– Его признали виновным в убийстве с целью самозащиты. Свидетелей не было.

– Но разве Аберкромби не пользовался, еще до убийства, репутацией человека странного?

– Да-а… – согласился я, не понимая, куда клонит Джордж.

– Тебе никогда не казалось, Ген, что Аберкромби какой-то не такой, как все? Не хочу сказать, сумасшедший, но что у него были не все дома, это наверняка. Разве ты не рассказывал, что он верил, будто может летать?

– Да, говорил однажды. Но больше не повторял. К тому же он не хвастал, а говорил спокойно. Он говорил о необычайных способностях, которыми Бог награждает нас, смертных, когда мы нуждаемся в Его защите. Это не такой уж бред, не правда ли?

– Может, и нет, Ген… но было кое-что другое.

– Что именно?

– Ты говорил, что он мог видеть в темноте, как кошка, слышать то, что другие не слышат, и что у него феноменальная память. Кажется, ты сказал однажды, как он заявил, что у него два отца. Что он имел в виду?

Вопрос поставил меня в тупик. Пришлось признаться, что я не знаю ответа.

– Слушай, Ген, Аберкромби во многих отношениях был сомнительной личностью. Тогда я ничего не говорил тебе, потому что ты слепо верил в него. Ты сказал, что он нашел золотую жилу. Уверен, что это так?

– Нет, не совсем, – ответил я, – я слышал это от его брата.

– Который был известным лжецом, – быстро сказал Джордж.

Старик был недоволен таким «допросом с пристрастием».

– Но Ген слишком доверчив, – настаивал Джордж. – Он верит всему на свете.

– Господь завещал нам веровать.

– Но это уже становится нелепым, – возразил Джордж. – Нельзя верить всему на свете!

– Ты, Джордж, – сказал старик, – как твой отец. Фома неверующий.

– Ну-ну, – подала голос тетка Джорджа, – не говори таких вещей!

– Буду говорить! – Старик стукнул по столу кулаком. – Отец Джорджа – хороший человек, только ни во что не верит. И никогда не верил, ни на грош.

Старик начинал злиться.

– Он был добр ко мне, – сказал Джордж упрямо, не потому, что хотел защитить отца, но просто чтобы старик еще больше распалился.

– Это не имеет значения, – ответил старик, – он обязан хорошо относиться к тебе, тут нет никакой его заслуги. Что он сделал для Бога? Вот что я хочу знать.

Джорджу нечего было ответить. Старик продолжал свою гневную тираду. Жена попыталась его успокоить, чем взбесила его еще больше. Недурная приправа к пресной трапезе. Мы были довольны.

Не знаю, чем бы все кончилось, если бы малышу Герби не пришла мысль запеть. Он запел один из тех слащавых церковных гимнов, которые вышибают у слушателя слезу. Он пел, как ангел, закрыв глаза, фальцетом. Мы все были так ошарашены, что не смели рта раскрыть. Закончив петь, Герби подался вперед, опустил голову и забормотал молитву. Он просил Господа вернуть мир и согласие в семье, простить отца за несдержанность, дать матери силы нести бремя забот и, наконец – с ханжеской миной, – не оставить своей заботой двоюродного брата Джорджа, которого поразила тяжкая болезнь. Когда он поднял голову, по его щекам струились слезы.

Старик был растроган. Ясно было, что такой порыв Герби оказался для него неожиданностью.

– А теперь лучше пойди ляг спать, сынок, – сказал он заметно вздрагивающим голосом. – Завтра куплю тебе тот велосипед, что ты просил.

– Благодарю, отец, – сказал Герби. – И тебя, мама. Да хранит нас всех Господь и защитит от напастей!

Я заметил, что вид у его матери довольно испуганный.

– Ты, часом, не заболел, Герби? – заботливо спросила она.

– Нет, ма, я прекрасно себя чувствую.

– Что ж, хороших тебе снов, – вздохнула она, – и не надо слишком волноваться.

– Джордж, – сказал старик, обнимая племянника за плечи, – прости, что я говорил так резко. Твой отец – хороший человек. Когда-нибудь он найдет свой путь к Богу.

– Все мы грешные перед Богом, – сказал Герби.

Я уже с трудом сохранял серьезное лицо.

– Пошли прогуляемся перед сном, – предложил я.

Мы с Джорджем быстрым шагом направились к реке. Отойдя на приличное расстояние от дома, мы от души расхохотались.

– Ну и комик же этот Герби, – сказал я. – Просто не знаю, как я не заржал!

– Здорово у него получается проявлять инициативу, – подхватил Джордж. – Интересно, Китти легла или еще нет? – добавил он с тем же возбуждением.

– Господи, только не это! – воспротивился я. – Слишком поздно.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Джордж. – Предпочитаю перед сном обнять такой бутончик, а ты?

– По мне, так лучше выпить, – ответил я.

– Это мысль! Пошли в вагон, посмотрим, что у нас осталось.

Мы сделали большой крюк, чтобы пройти мимо дома Китти. Света в окнах не было, но Джордж настоял, чтобы подать сигнал. Мы дважды тихо свистнули, просто на всякий случай. «Если не спит мертвым сном, – сказал Джордж, – так выйдет потихоньку и пойдет за нами». Мы вразвалку направились к станции.

Поставив фонарь на печку, открыли фляжку, в которой еще оставалось кое-что на донышке, и уселись, вслушиваясь в тишину.

– Удобный случай, Джордж, не упусти. Такого можно двадцать лет ждать.

– Да, – сказал он, – только б получилось поиметь ее.

– Получится, – подбодрил я. – Оставлю тебя одного.

– Не надо, Ген. Подождем немного и пойдем вместе.

Я посидел минутку, потом поднялся.

– Может, она ждет нас под мостом, – предположил Джордж.

Мы спустились под мост. И точно, она стояла там.

– О Джордж, – закричала она, – я думала, ты никогда не придешь! – Она пылко обняла его.

Я пошел к дороге, сказав, что постерегу их. Я простоял на перекрестке почти полчаса. Фонарь, конечно, притушил. «Придурок! – думал я о Джордже. – Не почувствует себя счастливым, пока не обрюхатит ее».

Наконец раздались их шаги.

– Ну что, удалось на этот раз? – спросил я, когда мы проводили глазами удалявшуюся Китти.

– Пошли к реке, – простонал Джордж. – Мне кажется, я весь в крови.

– Ого! – присвистнул я. – Ну все! Теперь ты действительно влип.

– Пожалуй, придется нам скоро возвращаться в город, – сказал Джордж.

– Что? Собираешься оставить ее в этой дыре?

– Она не выдаст. Я заставил ее дать обещание.

– Я не о тебе думаю, прохиндей, а о ней.

– А-а. Мы все устроим, когда она приедет в город, – сказал Джордж. – Я знаю одного студента-медика, который, если нужно будет, сделает чистку.

– Думаешь, возможно кровотечение?

– Нет, – ответил Джордж. – Здоровье у нее крепкое.

Мы помолчали.

– Да, насчет Уны, – сказал вдруг Джордж. – Я тут подумал, Ген, и решил, что лучше тебе самому все уладить, без моей помощи. Я только напорчу.

– Подонок!

Мы снова замолчали.

– Я, наверное, уеду через день-два, – сказал я, когда мы подошли к дому.

– Может, и правильно, – проговорил Джордж. – Не хочешь злоупотреблять их гостеприимством, так я понимаю.

– Я бы хотел заплатить им что-нибудь.

– Не делай этого, Ген, они обидятся.

– Ну тогда что-нибудь куплю.

– Хорошо, – сказал Джордж и, помолчав, добавил: – Не думай, что я не благодарен тебе за все, что ты сделал.

– Пустяки, – ответил я. – Когда-нибудь ты сможешь помочь мне.

– Извини за Уну… Я правда…

– Забудь об этом! – оборвал я его.

– Жаль будет, если потеряешь ее, Ген.

– Пусть тебя это не беспокоит. Я не собираюсь отказываться от нее.

– Этот Карнахан… Знаешь, она с ним помолвлена.

– Что? Почему же ты раньше мне этого не сказал?

– Не хотел расстраивать, – вздохнул Джордж.

– Вот, значит, как? Слушай, я еду завтра, первым поездом.

– Не пори горячку, Ген! Они уже три месяца как обручены.

– Что? Господи, это просто невероятно! Как ты мог спокойно молчать о таких вещах?

– Я думал, рассосется. Уверен, что она не любит его.

– Но она может выйти за него просто мне назло! – выкрикнул я.

– Это правда… Но если она так сделает, будет потом всю жизнь каяться.

– А мне с этого какой прок? Слушай, ты просто болван, знаешь ты это?

– Не расстраивайся, Ген. Что я мог сделать? Если б я рассказал, ты стал бы переживать. Кроме того, мы так долго не виделись.

– Почему не признаться честно? Тебе было просто наплевать, разве не так?

– Что ты городишь, не будь идиотом!

– Джордж, – сказал я, – я по-настоящему люблю тебя, не могу не любить, мы были так близки все эти годы. Но я никогда больше не буду тебе доверять. Кто, как не ты, должен был поставить меня в известность.

– Ладно, Ген, как знаешь.

Мы ничего больше не сказали друг другу. Молча легли спать после того, как Джордж тщательно помылся. У меня была некоторая надежда, что я вправил ему мозги.

Утром я распрощался со всеми. В Нью-Йорке зашел в кондитерскую и, не зная, чем таким угодить старикам, послал им коробку шоколадных конфет.

С тех пор Джордж Маршалл перестал быть мне братом-близнецом.

– Так ты и потерял Уну? – спросил Макгрегор.

– Да! Вернувшись, я узнал, что она вышла замуж. Всего три дня назад.

– Что ж, может, это и к лучшему, Ген.

– Ты прямо как Джордж.

– Нет, серьезно, на кой пытаться насиловать судьбу? Предположим, ты все-таки женился бы на ней. Через год или два вы бы, насколько я тебя знаю, разошлись.

– Лучше разойтись потом, чем вообще не жениться.

– Ген, ты дубина! Послушать тебя, так подумаешь, что ты все еще любишь ее.

– Может, люблю.

– Ты рехнулся. Если завтра встретишься с ней на улице, небось удерешь во все лопатки.

– Может, и так. Но это совсем другое дело.

– Ты безнадежен, Ген. – Он повернулся к Трикс. – Ты когда-нибудь слышала что-нибудь подобное? И он называет себя писателем! Хочет писать о жизни, а не знает человеческой природы. – Он посмотрел на меня. – Когда соберешься писать великий американский роман, Ген, приходи ко мне! Я тебе расскажу парочку историй из жизни, чтобы ты понял, что к чему.

Я засмеялся ему в лицо.

– Давай-давай, умник, смейся. Когда перестанешь витать в облаках, опустишься на землю, приходи, я помогу тебе выпутаться из неприятностей. Научу, как прожить пару лишних лет с этой… как там ее… да, с Моной. Мона, Уна… одна другой стоит, ведь так? Почему не найдешь девчонку, которую зовут попроще: Мэри, допустим, Джейн или Сал?

Облегчив душу, Макгрегор немного смягчился.

– Ген, – снова начал он, – все мы простаки. Ты не такой плохой парень, это я тебе точно говорю. Беда в том, что у всех нас есть идеалы. Но стоит раскрыть глаза пошире, как начинаешь понимать, что ничего нельзя изменить. Конечно, слегка изменить кое-что можно – революцию там устроить и все такое, но это ничего не значит. Люди остаются, какими были, – роялистами, коммунистами или просто демократами. Каждый за себя, вот в чем дело. Когда ты молод, это действует угнетающе. Просто не можешь в это поверить. Чем больше в тебе веры, тем сильнее разочарование. Потребуется еще пятьдесят тысяч лет – или больше! – прежде чем в человечестве произойдет какое-то коренное изменение. А пока не будем унывать. Согласен со мной?

– Ты рассуждаешь точно как твой старик.

– Потому что это достаточно верно, – сказал он с серьезным видом. – И показывает, что мы не так оригинальны, как нам казалось. Мы стареем, ты это понимаешь?

– Ты – может быть, я – нет! – сказал я как отрезал.

Даже Трикс засмеялась над нашим спором.

– Оба вы сущие дети, – сказала она.

– Не валяй дурака, сестренка. – Макгрегор потянулся к ней, чтобы приласкать. – Если я еще ретив в постели, это не значит, что я мальчишка. Я старый человек, растерявший все иллюзии, хотите – верьте, хотите – нет.

– Тогда зачем ты хочешь жениться на мне?

– Да не знаю, – устало сказал Макгрегор. – Может, потому, что просто хочется чего-нибудь новенького.

– Это мне нравится, – слегка обиделась Трикс.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – вздохнул Макгрегор. – Господи, неужели нужно изображать из себя романтиков, только чтобы угодить этому типу? Мне хочется иметь дом, настоящий дом, вот что! Меня тошнит оттого, что я бегаю сюда тайком.

Трикс молча поглядела на меня и покачала головой.

– Не принимай его всерьез, – сказал я успокаивающе. – Он вечно наговаривает на себя.

– Точно, – развеселился Макгрегор. – Давай расскажи обо мне что-нибудь хорошее, а я послушаю. Скажи ей, чтобы не волновалась и что я скоро успокоюсь. Убеди, что из меня получится прекрасный муж… Нет, погоди! Лучше ничего не говори. У тебя чертовский талант все портить.

– Пусть говорит! – возразила Трикс. – Мне любопытно знать, что твой лучший друг Генри на самом деле думает о тебе.

– Ты ведь не считаешь, что он скажет правду? Этот парень скользкий, как угорь. Он рассказывает о Джордже Маршалле, но… Не знай я его как облупленного, я б давно перестал водить с ним дружбу.

– Генри, – спросила Трикс, – ты действительно считаешь, что стоит выходить за него замуж?

– Пожалуйста, не задавай мне таких сложных вопросов, – попытался я отшутиться.

– Видишь, – оживился Макгрегор, – он не может сказать ни да ни нет, вот так-то. Но что это значит, Генри? Да или нет?

Я промолчал.

– Значит, нет, – сказал Макгрегор.

– Не спеши! – одернула его Трикс.

– Так, Генри. Не похоже на откровенность, – сказал Макгрегор. – Полагаю, ты меня слишком хорошо знаешь.

– Я не сказал ничего – ни хорошего, ни дурного, – попробовал я отбиться. – Зачем делать выводы? Кстати, который час?

– Ну вот! Теперь он интересуется, сколько времени. В этом весь Генри.

– Только половина третьего, – сказала Трикс. – Сделать еще кофе?

– Было бы прекрасно, – откликнулся я. – А торт еще остался?

– Смотри, как он встрепенулся. И это всегда так, стоит при нем упомянуть о еде. Господи, Ген, ты никогда не изменишься. Наверно, это мне в тебе и нравится – что ты неисправим. – Он подсел ко мне, стряхнул пепел с сигары и принялся дальше облегчать душу. – У Тесс, как ты знаешь, масса связей. Она хотела видеть меня судьей. Но дело в том, что я не могу претендовать на должность судьи и одновременно заниматься бракоразводным процессом. Понимаешь, что я имею в виду? Кроме того, не уверен, что я могу быть судьей. Даже на этом посту нельзя не запачкаться. Да, откровенно говоря, не такой уж я хороший юрист. Не увлекает меня это дело…

– Почему тогда не бросишь, не попробуешь заняться чем-то другим?

– Чем? Шины продавать? Чем еще можно заняться, Генри? Что одно, что другое – все плохо.

– Но есть хоть что-нибудь, что было бы тебе по сердцу?

– Честно говоря, Ген, нет! В глубине души я законченный лентяй. Мне одного хочется – плыть по течению, прилагая минимум усилий.

– Так плыви! – сказал я.

– Это не выход. Вот если бы меня тянуло писать, другое дело. Но меня не тянет. Я не художник. И не политик. Ничто меня не увлекает.

– Тогда ты конченый человек, – сказал я.

– Не знаю, Ген, я бы так не сказал. На свете полно вещей, которые можно делать спокойно, не вкладывая всю свою страсть.

– Твоя беда в том, – сказал я, – что ты вечно хочешь, чтобы кто-то другой принимал за тебя решения.

– Вот это верно! – неожиданно оживился Макгрегор, хотя мне было непонятно почему. – Поэтому я и хочу жениться на Трикс. Мне нужен кто-то, на кого я мог бы опереться. Тесс вроде мокрой губки. Вместо того чтобы поддержать меня, она позволяет мне падать.

– Когда ты только собираешься повзрослеть?

– Брось, Генри, не начинай. Ты сам как большой мальчишка. Держишь подпольный кабак, подумать только! А еще намеревался мир потрясти. Ха-ха! Ха-ха!

– Дай только время. Я еще могу оставить тебя в дураках. По крайней мере, я знаю, чем хотел бы заниматься. Это уже кое-что.

– А способен ли ты? Вот в чем вопрос.

– Посмотрим.

– Генри, ты пытаешься писать с тех пор, как я знаю тебя. У других писателей в твоем возрасте за плечами по крайней мере с полдюжины книг. Ты даже не закончил первой – или все же закончил? Так что не мешает тебе самому призадуматься.

– Может, я до сорока пяти не начну, – сказал я шутливо.

– Подожди до шестидесяти, Генри. Кстати, как зовут того английского писателя, который начал в семьдесят?

– Тоже не могу сейчас вспомнить.

Появилась Трикс с кофе и тортом. Мы вернулись за стол.

– Итак, Ген, – завел он снова, кладя себе огромный кусок торта, – все, что я хочу сказать: не сдавайся! Ты еще можешь стать писателем. Станешь ли ты великим писателем, этого я не могу тебе предсказать. Тебе еще многому надо учиться.

– Не обращай на него внимания, – посоветовала Трикс.

– Его ничем не прошибешь, – усмехнулся Макгрегор. – Он еще упрямей, чем я, и это говорит о многом. Правда в том, что мне больно смотреть, как он упускает время.

– Упускает время? – эхом отозвалась Трикс. – А как насчет тебя?

– Меня? Я ленив. А это другое дело. – Он широко улыбнулся ей.