Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» Тараборрелли Рэнди

Усыновление нового Синатры?

Барбаре Маркс довольно долго не верилось, что она стала законной женой Фрэнка Синатры.

– Я чуть ли не каждый день щипала себя, чтобы убедиться: это не сон. Я, Барбара Энн Блейкли, тощая девчонка с косичками с миссурийского полустанка, действительно стала миссис Фрэнсис Альберт Синатрой. Неужели я вышла замуж за певца, легендарный голос которого впервые услышала в пятнадцать лет?

Впрочем, осознав до конца эту мысль, Барбара решила: большего счастья и быть не может. Она очень надеялась, что и Фрэнк так же счастлив. А теперь, внимание, вопрос: хотела ли Барбара включить в семью Синатра и своего сына, Бобби? Именно этим вопросом задалась Тина Синатра весной 1977 года, поговорив по телефону с Мики Рудином.

– Они что-то затевают, – предупредил Мики, а через секунду уточнил: – Фрэнк, того и гляди, усыновит Бобби Маркса.

– Бобби не ребенок! Ему двадцать пять лет! – воскликнула Тина. – Где это видано – усыновлять взрослых людей?

– Факт остается фактом, – произнес Мики. – Если вам это не по нраву, поторопитесь.

Тине нужно было время на обдумывание.

Откуда о грядущем усыновлении узнала Нэнси-младшая – непонятно. Велика вероятность, что от того же Мики Рудина. В отличие от сестры Нэнси время на раздумья не требовалось. Она сразу позвонила отцу, излив на него весь свой праведный гнев.

Детям Фрэнка Синатры определенно не стоило беспокоиться о своем будущем. По завещанию им полагались права на все записи отца, в то время как Барбаре отходила большая часть имущества. Усыновление Бобби Маркса ни на что не влияло. Но не из-за денег Нэнси-младшая устроила скандал.

– Я считаю, сделать Бобби Маркса Бобби Синатрой – фатальная ошибка. Это плохо как для нас, так и для него. Сначала общественность долго будет строить догадки, кто же на самом деле отец Бобби. А что потом? Кто-нибудь подумал о Бобби? Кто-нибудь представляет, каково быть отпрыском Фрэнка Синатры? Ты всё время под прицелом, ты шагу без репортеров не ступишь, – говорила Нэнси-младшая. – За внимание, деньги, положение в обществе надо платить. Я вот всю жизнь плачу. Проблемы бывают у каждого, но на некоторых они прямо-таки сыплются. Нет, еще один Синатра никому не нужен – ни нам, уже имеющимся Синатрам, ни миру.

Новый конфликт тлел много месяцев, однако дочери Синатры не вступали в открытую конфронтацию ни с Барбарой, ни тем более с Бобби. Фрэнк снова утверждал, что совместное обсуждение проблемы между Нэнси, Тиной и Барбарой только усугубит ситуацию. В итоге Нэнси и Тина направили свое негодование на отца.

Нэнси и слышать не хотела о возможности усыновления Бобби Маркса. Тина в отличие от сестры такую возможность рассматривала. В конце концов Бобби – единственный сын Барбары; сколько же времени он будет исключен из семьи? Не пора ли его официально приблизить? До сих пор Синатры с такой проблемой не сталкивались, ведь ни у Авы, ни у Миа детей не было.

Тина успела отлично изучить своего отца, давно поняла – чем больше ему возражаешь, тем тверже он стоит на своем. Лучший способ заставить Фрэнка Синатру что-либо сделать – денно и нощно его от этого поступка отговаривать. Волновалась она главным образом из-за брата. Действительно, если папе так уж приспичило установить тесные отношения со взрослым мужчиной, почему бы не выбрать для этой цели тридцатитрехлетнего сына, родного и единственного? Впрочем, сам Фрэнк Синатра-младший решил не ввязываться. Как всегда, он был занят личной жизнью, работой, друзьями, как всегда, не участвовал в интригах сестер. А уж воевать против усыновления Бобби Маркса – нет, увольте!

– Ты, папа, наверное, с ума сошел! – все-таки крикнула как-то раз Тина в телефон. – Ни в коем случае! Нельзя, и точка!

Глупо было со стороны Тины диктовать отцу, что можно, а что нельзя. Фрэнк сам говорил: «Не вздумайте мне приказывать». Его друг Дэвид Теббетт утверждает:

– Чем активнее пытались давить на Фрэнка, тем активнее он сопротивлялся.

Короче, Тина выбрала неправильный подход к отцу. Известно было: чем чаще говоришь Фрэнку «нельзя», тем тверже его намерение доказать: кому-то, конечно, нельзя, а Синатре – можно. Теперь он окончательно решил: усыновление состоится.

– Не понимаю, из-за чего такой сыр-бор? – спросил однажды Фрэнк своих поверенных.

– Видите ли, мистер Синатра, ваши дети будут крайне недовольны, – подал голос один поверенный.

– Почему? Им-то что за дело? – разбушевался Фрэнк. – Они ничего не теряют! Пускай заткнутся! Это касается только Бобби. Я сделаю его Синатрой. А завещание останется прежним. Мои родные дети ни цента не лишатся. Ничего не изменится!

Едва ли Фрэнк сам верил в то, что говорил. Разумеется, и завещание, и обстановка в семье должны были измениться. Но в своей горячности он не подумал, что на Барбару, которую и так подозревали чуть ли не во всех смертных грехах, обрушится новое обвинение: это она настаивает на усыновлении Бобби, пытается таким способом закрепиться в финансовой империи Синатры.

– Я тут ни при чем, – клялась Барбара. – Фрэнк сам додумался до усыновления.

Позднее Барбара рассказывала: они с Фрэнком летели в его самолете, их разделял проход. И вдруг, словно школьник, Фрэнк передал Барбаре записку. Она ее развернула и прочла: «Собираюсь усыновить Бобби». Также Фрэнк писал, что любит Бобби, хочет считать его своим сыном. Бобби, дескать, заслуживает быть «частью большой семьи». В первый момент Барбара подумала, что Фрэнк шутит, настолько нелепой показалась ей затея. Потом они принялись обсуждать «за» и «против». Фрэнк позвал Мики Рудина, который сидел в хвосте самолета. Мики изо всех сил пытался разубедить Фрэнка. Но тот, похоже, решил твердо. Мики было сказано: «Давай, берись за дело!»

Вернувшись в Лос-Анджелес, Барбара позвонила сыну и поведала о планах Фрэнка. Бобби воспротивился. По словам Барбары, он сказал так:

– Мама, я в усыновлении не нуждаюсь! Фрэнк собирается сделать широкий жест, спасибо ему, но я совсем не хочу, чтобы меня официально усыновляли!

– Я передала слова сына Фрэнку, – вспоминает Барбара. – Увы, мой муж, упрямый, как все итальянцы, уже всё решил.

А теперь попробум принять сторону Фрэнка. Известно, что он действительно любил Бобби. У них были прекрасные отношения, установившиеся задолго до того, как Фрэнк женился на Барбаре. Еще в начале шестидесятых, когда Барбара была замужем за Зеппо Марксом и жила по соседству с Фрэнком, Фрэнк по ее просьбе познакомил подростка-Бобби с Мэрилин Монро, которой мальчик восхищался. Повзрослев, Бобби стал менеджером Фрэнка – в его обязанности входило сопровождать Фрэнка в турне, следить за гардеробом, инвентарем, дорожными расходами и тому подобным. Пожалуй, нет ничего удивительного в желании Фрэнка усыновить Бобби. В конце концов, другие представители шоу-бизнеса тоже усыновляли отпрысков своих жен. Например, Дин Мартин удочерил Сашу, дочь своей третьей жены, Кэтрин Мэй Хоун. (Правда, Саша была маленькой девочкой, а Бобби – взрослым парнем.)

Версия Барбары не вызывает доверия у тех, кому известна другая история усыновления. Дело в том, что Бобби (рожденного в первом браке Барбары) уже пытался усыновить Зеппо Маркс – причем отнюдь не питая к мальчику теплых чувств. Барбаре пришлось даже отправить сына в военное училище, потому что он раздражал Маркса. Женившись на Барбаре, Зеппо Маркс пристроил к своему дому в Палм-Спрингз отдельное крыло, чтобы как можно реже видеть пасынка. И однако были начаты приготовления к усыновлению. Оно не состоялось, поскольку родной отец Бобби, Роберт Оливер, не дал своего согласия. Тем не менее Бобби всё равно взял фамилию «Маркс».

По мнению Фрэнка, проблемы с усыновлением возникли не по его вине и не по вине Барбары. Проблемы возникли из-за Мики Рудина. Именно Рудин по собственной инициативе, во-первых, проинформировал о планах Синатры его дочерей, а во-вторых, внушил им, что усыновление Бобби Маркса скажется на них неблагоприятным образом.

Сотрудник фирмы «Рудин, Ричмен и Эппел», пожелавший остаться неназванным, сообщает: крайне раздосадованный Фрэнк пришел в офис и приступил к Рудину с вопросом – кто его уполномочил раскрывать перед Тиной и Нэнси намерения Фрэнка? До сих пор Рудин себе таких вольностей не позволял. Всегда первым узнавая о планах Синатры, он прилежно держал язык за зубами. Но в этот раз, по мнению Рудина, ситуация была совсем иная. Во-первых, Фрэнк не предупредил насчет секретности плана, иначе Рудин помалкивал бы. А может, и нет. Действительно, как реагировать? Если взрослый мужчина вливается в богатую семью, семья должна по крайней мере быть в курсе. Когда по замыслу Фрэнка они должны были узнать? Во время чтения завещания? И вообще Мики Рудин нисколько не сожалеет о своем поступке. Если Фрэнк недоволен и хочет отказаться от услуг Мики – пожалуйста. Если Фрэнк больше с ним разговаривать не будет – его право. Мики поступил так, как считал нужным.

Синатра, кажется, кое-что понял. Зря, конечно, Мики рот раскрывал; но, если ситуация такова, что Мики согласен даже карьеру под удар поставить, тут стоит задуматься. В конце концов, Фрэнка с Рудином связывали тридцать лет сотрудничества. Рудин, пожалуй, имел право на собственную точку зрения.

И вот Рудин сделал то, с чего следовало начать. Он позвонил Нэнси-старшей.

– Фрэнк решился твердо, его не разубедишь. Процесс пошел. Если вы намерены что-то предпринять, лучше вам поторопиться, миссис Синатра.

– Да, намерена, – отвечала Нэнси-старшая.

Попрощавшись с Рудином, она набрала номер Фрэнка.

– Я буду тебе очень признательна, Фрэнк, если ты забудешь о своих планах насчет усыновления Бобби Маркса, – сказала Нэнси. – Ради меня. Ради детей.

Вот и всё, что требовалось сделать. Об усыновлении больше речь не заходила.

Определенно Нэнси имела огромное влияние на Фрэнка. Она редко обращалась к нему с просьбами, – возможно, именно поэтому каждой просьбе Фрэнк уделял столько внимания. Как правило, своей первой жене он не отказывал. Вот и теперь ей удалось в корне решить вопрос насчет Бобби. Правда, сами тайные приготовления к усыновлению внесли раскол в семью. Синатрам еще предстояло столкнуться с последствиями скоропалительного решения Фрэнка.

Тайное аннулирование брака

– Барбара хочет венчаться, – объявил Фрэнк Синатра. – Как это устроить?

Стоял январь 1978 года. Фрэнк находился у себя дома вместе с Мики Рудином, святым отцом Томом Руни и еще двумя священниками, которые пожелали остаться неназванными поименно ввиду того, что до сих пор служат Католической церкви.

– Желание похвальное, – прокомментировал отец Руни. – Но неосуществимое.

– Это еще почему?

– Потому что Церковь считает вас, сын мой, законным мужем Нэнси, – объяснил отец Руни.

Фрэнк искренне удивился. С Нэнси он оформил развод целых двадцать шесть лет назад, еще в 1951 году!

– Я же с ней развелся, черт возьми! Ой, простите, святой отец… Я с тех пор два раза был женат!

Отца Руни разобрал смех. Успокоившись, отец Руни продолжил экскурс в католицизм: браки с Авой и Миа являлись светскими, Церковью не освященными. А значит, недействительными. В то время как с Нэнси Фрэнк венчался в церкви Богоматери Всех Скорбящих, и брак этот действителен по сей день и будет действителен до смерти либо Фрэнка, либо Нэнси, ведь Католическая церковь не приемлет разводов. Правда, решение проблемы всё же есть. Брак с Нэнси можно аннулировать.

– Этот номер не пройдет, – сразу сказал Мики Рудин. – Нэнси не даст согласия. В католической вере она тверже самого Папы Римского. Даже спрашивать не стоит.

Фрэнк задумался.

– Нет, мы ее спросим. Вдруг получится?

– Не шутите так, мистер Синатра. В памяти Нэнси еще свежа история с усыновлением, – возразил Мики, заметно изменившись в лице.

– А вы что скажете, отче? – поинтересовался Фрэнк, игнорируя испуг Рудина.

Священник ответил уклончиво. Он-де не имеет права советовать. Пусть его сын во Христе примет решение, даст указания – а он, отец Руни, постарается их выполнить.

– Начнем с Нэнси. За спрос не бьют в нос, – заключил Фрэнк. Взгляд его стал отсутствующим. Он добавил, что в детали вникать не намерен. Его интересует результат. Вот пусть подготовят документы, предъявят их Нэнси и убедят ее поставить подпись. При этом Фрэнк кивнул на двоих безымянных для читателя персонажей. Один был священник, второй – официальный представитель церкви, не принадлежавший к церковной братии.

Мики только головой покачал.

– Это невозможно, говорю вам!

– У тебя проблемы? – набросился на него Фрэнк. – Ну, чем ты недоволен? Может, ты против моего венчания с Барбарой?!

– Вы думаете, у вас сейчас проблемы с детьми? Они вам пустяками покажутся, когда ваши дети узнают об этом, – предупредил Мики.

Ему достался гневный взгляд.

– У меня нет проблем с детьми, – заявил Синатра. – Мои дети в полном порядке. Если что, я сам разберусь. Проблемы могут возникнуть у тебя, Мики.

Несколько секунд Синатра и Рудин сверлили друг друга глазами. Первым сдался Синатра.

– Извини, Мики, погорячился. Я знаю, ты искренне печешься об интересах моей семьи. Но сейчас просто окажи мне услугу, ладно?

Мики кивнул.

– Ну, друзья, совещание окончено, – объявил Фрэнк. – Вас, отче, я попрошу задержаться. Буквально на два слова.

Расскажем немного об отце Руни.

Отца Руни отличала ненависть к разного рода препонам. Подобно Фрэнку Синатре, отец Руни был человеком дела. Поэтому Фрэнк его и уважал. Первая встреча артиста и священника состоялась в 1975 году, познакомил их певец Мортон Дауни. Отец Руни, например, причащал в больнице тяжело заболевшую Долли.

А начинал Том Руни как нефтяник, пытался сделать карьеру в нефтеперерабатывающем бизнесе. В 1956 году тридцатидвухлетний Руни услыхал Глас, повелевший ему отправиться в так называемую Черную Африку, что Руни и сделал, вступив в орден Святого Духа. В 1967 году епископ Донал Мюррей отправил отца Руни миссионерствовать в Нигерию, собирать деньги на строительство больницы в городе Макурди. В 1973 году отец Руни основал существующий на частные пожертвования Всемирный Фонд Милосердия (управление – из вирджинского города Александрия). Первый взнос (миллион долларов) поступил от знаменитого владельца отелей, Конрада Хилтона. Вскоре Фрэнк вместе с Сэмми Дэвисом дал концерт, сборы от которого также пошли в Фонд. За пять лет стараниями Тома Руни в Африке были построены четыре больницы. В 1978 году Фонд содержал сто десять медсестер и столько же волонтеров в одиннадцати странах Третьего мира.

– Он спокойный, рассудительный человек, – говорил Фрэнк об отце Руни. – Любому способен дать утешение.

Барбара была с этим вполне согласна.

– Отец Руни не витает в облаках, видит нужды обычных людей. С ним можно на любые темы говорить, потому что он не оторван от реальности.

После трагической гибели матери Фрэнк обратился за утешением именно к Тому Руни, хотя вообще-то ни сам Фрэнк, ни его родители никогда религиозностью не отличались.

– Помню, в тридцатые и сороковые, когда Синатры жили в Хобокене, их даже католиками никто всерьез не считал, – признается Джои Д’Оразио. – Правда, Первое причастие у Фрэнка было. Но лишь потому, что Долли хотелось устроить большой праздник, и Причастие явилось удобным поводом. Вообще итальянцы – народ богобоязненный, даром что к мессе далеко не каждое воскресенье ходят. Что касается Фрэнка, он регулярно посещал церковь только в один период жизни – когда ждал «Оскара» за роль в фильме «Отныне и во веки веков». За месяц до церемонии Фрэнк начал каждый день ходить в церковь Святого Пастыря в Беверли-Хиллз. Он молился об «Оскаре» – и получил вожделенную статуэтку. В остальное время в мире Синатры был только один бог – сам Синатра.

– Долли по молодости тоже в церкви не появлялась, – продолжает Джои Д’Оразио. – Она стала ходить на мессы, лишь когда состарилась. Один раз я спросил об этом Фрэнка, и он воскликнул: «Господи! Да если мама явится в церковь, она из всех душу вытрясет! Заставит и молитвы другие читать, и псалмы по-другому петь. Пусть бога благодарят, что Долли Синатра до них не добралась!» Лично мне известно, что Долли ударилась в религию, когда ей было уже за шестьдесят. Тогда же она стала активно жертвовать на церковные нужды.

Подруга Долли, Дорис Севанто, вспоминает:

– Долли как-то рассказала мне свой сон. Ей снилось, будто она вместе с Фрэнки и Марти стоит у запертых Райских Врат. Долли трясла Врата, стучалась, пока на шум не вышел сам Господь. Он спросил: «Кого там нелегкая принесла?», а Долли ответила: «Это мы, господи! Мы – Синатры из Хобокена». Господь ответил: «Никогда про таких не слыхал. Убирайтесь отсюда!» И вернулся к своим делам. Вот после этого сна Долли и начала ходить в церковь. Она лет двадцать убеждала Фрэнка следовать ее примеру, но он приобщился к религии, лишь когда Долли погибла.

Нежданная, трагическая смерть матери заставила Фрэнка вспомнить дорогу в церковь. Он обратился к религии, ибо пытался подвести под трагедию некие сверхъестественные причины. Формально воспитанный католиком, Фрэнк десятилетиями игнорировал бога. Только личное горе вернуло его в лоно Церкви.

Справиться с отчаянием Фрэнку помог отец Руни, за что стал регулярно получать щедрые пожертвования в свой фонд. В частности, Фрэнк дал концерт в «Карнеги-холле», сборы от которого пошли на благотворительность. Четыреста человек выложили по тысяче долларов за особые места в зале и последовавший ужин с Фрэнком и Барбарой. Всего в тот вечер было собрано шестьсот сорок тысяч долларов. Фрэнк также участвовал материально в строительстве часовни в Дакаре (сто пятьдесят тысяч долларов). Правда, кое-кто, включая Тину Синатру, относился к дружбе Фрэнка с отцом Руни несколько цинично. Например, Тина говорила:

– Отец Руни играет на папе, как Страдивари на своей скрипке!

Словом, теперь понятно, почему Фрэнк обратился именно к отцу Руни в деликатном деле – венчании с Барбарой. Барбара мечтала обвенчаться по католическому обряду с того самого дня, как приняла религию Фрэнка. По ее словам, она идею аннулирования брака не поддерживала. Можно ли в это верить? Можно ли всерьез считать, что Барбара, женщина далеко не глупая и вдобавок дружившая со священником, не понимала: без аннулирования брака с Нэнси не состоится ее венчание? Но, как в случае с усыновлением Бобби, Барбара утверждала, будто на венчании настаивал сам Фрэнк.

– С аннулированием могли возникнуть проблемы, – впоследствии вспоминала она, – а я не хотела ввязываться. Я достаточно пожила с Фрэнком и научилась не лезть в его дела. В конце концов, он сам всё уладил.

– Мы с мистером Рудином имели беседу с миссис (Барбарой) Синатрой, – говорит один из двоих пожелавших остаться неназванными персонажей. – Миссис Синатра сказала мистеру Рудину: «Это не мое решение, это решение Фрэнка. Я не стану вмешиваться. Если мистер Синатра решит сообщить семье – пусть сообщает. Если не захочет сообщать – я его и в этом поддержу».

Несмотря на эти слова, Рудин почувствовал: Барбара имеет влияние на ситуацию.

– С чего вы взяли, будто у меня власть над Фрэнком Синатрой? – возмутилась Барбара. – Вы с ним уже тридцать лет работаете, а на его решения никак не влияете. Фрэнк Синатра делает только то, что сам хочет. Никто не может ему указывать, даже я.

– У меня сложилось впечатление, – продолжает наш аноним, – что Барбара давно обговорила с мистером Синатрой и аннулирование брака, и венчание, и оставила ему право решать и озвучивать свое решение.

Барбара мнила себя практичной женщиной, из тех, с которыми считаются; да так оно и было. Она не раз говорила: ее волнует только мнение Фрэнка, а на прочих ей плевать. Не оставляя стороннему наблюдателю ничего другого, кроме как заподозрить ее в желании уязвить близких Синатры, сама Барбара упорно отрицала такие обвинения. Она-де замужем за Фрэнком, а не за его бывшей женой с дочерьми. За некоторое время до истории с аннулированием Барбара сказала Нэнси-младшей:

– Тот факт, что мы теперь родня, совсем не значит, что мы должны дружить.

Нэнси оскорбилась.

– Тут Барбара была права, тем более мы с ней не по крови родня. Но каково заявление! Мало ли кто что думает – озвучивать-то зачем? Ей бы в уличных боях участвовать – всех бы порвала. Слава богу, мы хоть не обязаны часто видеться!

По замыслу Фрэнка к Нэнси с бумагами должен был отправиться один из наших анонимов. Но отец Руни великодушно взял эту деликатную миссию на себя. Неизвестно, как проходила его встреча с Нэнси (об этом нет никаких свидетельств, ни письменных, ни устных), да только отец Руни вернулся к Фрэнку с вестью, что Нэнси категорически отказывается подписывать бумаги.

– Я же говорил – нельзя аннулировать брак, заключенный сорок лет назад и произведший на свет троих уже взрослых детей, – заявил Мики.

– Если нельзя, но позарез надо – значит, можно, – парировал Фрэнк.

Фрэнк навел справки, выяснил, что Нэнси в шоке от посещения отца Руни, глубоко оскорблена предложением и думать не желает об аннулировании. Нэнси вопреки ожиданиям не стала звонить Фрэнку и спрашивать, как это ему такое в голову взбрело. Фрэнк, по обыкновению, также не стал обсуждать это с Нэнси лично. Он решил просто обойтись без ее согласия. Выход был найден в результате совместных усилий Фрэнка и отца Руни. Брак непостижимым образом аннулировали. Видимо, отец Руни задействовал какие-то свои особые связи.

Этот секрет Фрэнк Синатра унес с собой в могилу. Памятуя об утечке информации в случае с усыновлением, на сей раз Фрэнк строго-настрого запретил Рудину предупреждать Нэнси, Тину и вообще кого бы то ни было.

– Синатра ясно сказал: информация конфиденциальная, всем молчать. И Мики всё понял, – свидетельствует коллега Рудина. – Насколько мне помнится, Мики вообще толком не знал про аннулирование – в смысле, не знал, что процесс идет. Потом уже его, как и остальных, поставили перед фактом.

Синатра часто принимал решения в одностороннем порядке, нимало не заботясь о чувствах близких людей. Эта привычка стала пагубно отражаться на отношениях с Мики Рудином. Деловые связи Синатры и Рудина продлились еще десять лет, но о приятельстве речи уже не шло. Мики был предан не только Фрэнку, но и его первой жене и детям. Утаивать от них что бы то ни было Рудину претило. С другой стороны, Синатра являлся его клиентом, и Мики приходилось совершать неэтичные поступки.

– Мики страдал от этого, – вспоминает его коллега.

Фрэнк и Барбара обвенчались тайно (по мнению Барбары, это было похоже на бегство влюбленных) в Палм-Бич, во Флориде, весной 1978 года.

– Всё было ужасно романтично. Казалось, наша любовь только начинается, – вспоминала Барбара годы спустя. – С того дня Фрэнк называл меня не иначе как невестой, и я каждый раз чувствовала себя невестой, такой, как была тогда – в прелестном платье и с тропическими цветами в прическе.

За венчанием последовало романтическое путешествие. Чету Синатра пригласил в гости Тед Кеннеди. Предполагалось, что они сыграют партию в теннис. В последний раз Синатра был в родовом гнезде Кеннеди еще с Миа, в 1965 году. Тедди Кеннеди не ходил у Фрэнка в ближайших друзьях, но их связывал давно покойный Джон Кеннеди; о прошлом оба вспоминали с теплотой и друг другу симпатизировали. (Нужно отметить, что сам Кеннеди также аннулировал свой долгий брак с Джоан, в котором родилось трое детей; правда, Джоан дала согласие на аннулирование.)

Визит к Кеннеди не обошелся без сюрпризов – помимо теннисного корта, Фрэнк и Барбара посетили мессу, имевшую место в комнате матери Тедди, Джона и Бобби Кеннеди – Розы Кеннеди. Семидесятитрехлетняя Роза перенесла инфаркт и ослепла на один глаз. На незрячем глазу она носила повязку. Барбара вспоминала: в спальне, превращенной в часовню, ее сверлил этот единственный глаз. Тедди, заметив, что Барбаре неуютно, предложил ей пересесть поближе к нему. Но и там Барбара чувствовала тяжелый взгляд одинокого глаза. Уж конечно, Нэнси или Тина, если бы пронюхали про глаз, сказали бы: Барбару совесть мучает; знает, дескать, кошка, чье мясо съела.

Через несколько месяцев после тайного венчания во Флориде состоялось венчание повторное, явное – в Нью-Йорке, в соборе Святого Патрика.

С тех пор более года ничто не омрачало брака Фрэнка и Барбары.

– Не касайся этой темы, – говорил Фрэнк всякий раз, когда Рудин пытался напомнить ему об аннулировании без согласия Нэнси.

Фрэнк и Барбара жили, очень довольные друг другом; афишировали то, что считали нужным, и скрывали остальное. Так продолжалось до девятого октября 1979 года. В этот день Фрэнка сфотографировали причащающимся в соборе Святого Патрика. Также была сделана фотография Фрэнка с закрытыми глазами и сложенными в молитве руками – после принятия Святых Даров. Фрэнк не смог бы получить причастие, не аннулировав брак с Нэнси и не обвенчавшись с Барбарой. Дочери Фрэнка быстро подобрали детальки пазла; полная картина заставила их содрогнуться.

– Нэнси-младшая и Тина были вне себя от гнева, – вспоминает источник из их окружения. – На сей раз Синатра перешел границы дозволенного.

Тина позвонила отцу и высказала всё, что о нем думает: брак аннулирован обманным путем, мать в отчаянии. И что теперь будет с ней, Тиной; что будет с Нэнси и Фрэнки? Они незаконнорожденными считаются, да? То есть не имеют права на наследство?

На карту была поставлена не только репутация семьи, честь Нэнси-старшей, но и миллионы долларов.

Фрэнк, припертый, образно выражаясь, к стенке, признался: да, он это сделал. Он аннулировал брак с Нэнси, он обвенчался с Барбарой, притом дважды – в Палм-Бич и в Нью-Йорке, и он не пригласил на церемонию своих детей. Но пусть Тина не волнуется – Фрэнк совсем не имел в виду, что брак с ее матерью не существовал. Тина в ответ воскликнула:

– Папа, это ан-ну-ли-ро-ва-ни-е! От слова «нуль»! О чем тут можно говорить?!

«Трилогия»

В шестьдесят с лишним лет Синатра был активнее, чем иные певцы вдвое моложе его. Например, в январе 1980 года у Фрэнка начался годовой ангажемент в «Сизар-Пэлас», в Лас-Вегасе. (Контракт был заключен на десять лет, каждое выступление собирало полный зал и завершалось овацией.) Ангажемент включал и турне в Бразилию. Синатра дал четыре концерта в Рио-де-Жанейро, в зале «Рио-Пэлас», после чего собрал на футбольном стадионе «Макарена» сто семьдесят пять тысяч человек. После успеха в Бразилии он вернулся в Штаты и начал предвыборную кампанию за Рональда Рейгана. С ним в команде выступал Дин Мартин. А в марте Синатра приступил к съемкам фильма «Первый смертный грех», где его партнершей была Фэй Данауэй.

Несмотря на солидный возраст, Фрэнк и не думал сокращать количество выступлений или время съемок. Казалось, чем больше он делает, тем больше ему хочется сделать, изведать, испытать.

Весь 1980 год он выступал в больницах, исследовательских центрах, дал концерт в Монако для Грейс Келли, в Невадском университете, в детском приюте «Ранчо Святого Иуды», в Красном Кресте. А еще успел побить рекорд в «Карнеги-холле» – там у Фрэнка намечался двухнедельный ангажемент, и все билеты были проданы за один день. Такого «Карнеги-Холл» не видывал девяносто лет. В декабре 1980 года Лайза Миннелли не смогла выступить в Лас-Вегасе, в отеле «Ривьера», и Фрэнк с готовностью заменил звезду. На шестидесятипятилетие Барбара приготовила мужу сюрприз – устроила тематическую вечеринку-вестерн с двумя с половиной сотнями гостей.

В том же 1980 году Фрэнк выпустил первый с 1973 года студийный альбом из трех пластинок под названием «Трилогия» (Trilogy), в котором распределил композиции по трем категориям – прошлое, настоящее, будущее. Первую пластинку составляют «Избранные песни ранних лет» «Collectibles of the Early Years) – заново записанные любимые композиции Синатры, например, «Песня – это ты» и «Это должна быть ты» (The Song Is You и It Had to Be You) в аранжировке Билли Мэя. Вторая пластинка – «Несколько счастливых лет» (Some Very Good Years) – посвящена актуальным на тот момент песням, среди которых «Песня в грусти» (Song Sung Blue, первоначальный исполнитель Нейл Даймонд) и битловская композиция «Что-то» (Something). Наконец, третья пластинка «Размышления о будущем» (Reflections on the Future in Three Tenses), представляет композиции, аранжированные Гордоном Дженкинсом. Руководил процессом тогдашний директор «Репризы», Сонни Берк, в записях было задействовано пятьсот музыкантов.

Вторая пластинка из альбома знаменита версией композиции «Нью-Йорк, Нью-Йорк» (New York, New York) в аранжировке Дона Косты. Первоначально песня была написана для одноименного мюзикла Мартина Скорсезе и исполнялась Лайзой Миннелли; она по праву считается хитом этой звезды. Фрэнк впервые спел «Нью-Йорк, Нью-Йорк» на концерте в 1978 году – этой песней он открыл шоу в «Радио-сити-мюзик-холл». В течение следующих месяцев Фрэнк отточил манеру исполнения, добавил драматизма. На пластинке песня появилась девятнадцатого сентября 1979 года, Фрэнк спел ее в сопровождении духового оркестра. Аранжировщиком выступил Дон Коста.

За «Трилогией» в 1981 году последовал альбом «Она меня прикончила» (She Shot Me Down).

«Кто сделал этот снимок?»

В апреле 1976 года Фрэнк появился в театре «Премьер» города Тэрритаун, что в штате Нью-Йорк. За этот ангажемент ему заплатили восемьсот тысяч долларов – самую крупную сумму в его исполнительской карьере за выступление в зале сопоставимого размера. Сразу же поползли слухи: дескать, всё финансировала мафия, а точнее, ее босс, Карло Гамбино – глава могущественного и влиятельного преступного клана Гамбино, «державшего» Нью-Йорк. Гамбино, рассчитывая на выступления Синатры, будто бы вложил сто тысяч долларов в строительство театра. Сам Фрэнк утверждал: если это и правда, действия Гамбино его, Фрэнка, не касаются. Он получает гонорар за свою работу, а откуда деньги, ему неинтересно.

После концерта (11 апреля 1976 года) в гримерку Синатры привалили мафиози в полном составе, возглавляемые Карло Гамбино. Были там Грег Депалма, Джимми Фратьянно, Пол Кастеллано, Джозеф Гамбино, Ричард Фуско. Фрэнк охотно сфотографировался со всей компанией. Защитники Фрэнка могут привести следующие аргументы: у Синатры не было выбора; невежливо отказываться от фото с поклонниками, даже если они мафиози, тем более что Карло Гамбино привел на концерт свою внучку по имени Филлис Синатра Гамбино. С другой стороны, персонаж вроде Синатры, в штате которого хватало телохранителей, помощников и прочих сотрудников, чья задача – контролировать «доступ к телу», уж конечно, мог бы при желании отвертеться от мафиозной фотосессии (и даже должен был отвертеться, учитывая слухи о строительстве театра).

К несчастью для имиджа Фрэнка, фотография всплыла летом 1978 года, когда кое-кого из названных персонажей обвинили в злостном мошенничестве, связанном с театром «Премьер». Театр собрал в общей сложности пять целых три десятых миллиона долларов; как он мог обанкротиться? А вот как. Доходы уходили налево – весьма вероятно, оседали в карманах мафиози. Об участии в этом скандале Фрэнка Синатры сразу заговорили в голос. Синатра якобы тоже имел долю.

На сей раз Фрэнка в суд не вызвали, хотя пресса настойчиво проводила мысль о его связи с Гамбино и прочими персонажами, запечатленными на общем фото. Показания давать пришлось Джимми Фратьянно; он утверждал, будто Фрэнк причастен к мошенничеству и действительно «снимал сливки». Однако известно, что Фратьянно был информатором, за дачу показаний правительство его простило; вряд ли его свидетельства можно считать правдивыми. В итоге ничего доказано не было, дело закрыли. Позднее отдельных фигурантов удалось прищучить и отправить в тюрьму, а на репутации Синатры появились свежие пятна.

– Фотографии попали в лапы к журналистам, – рассказывал Мики Рудин. – И вскоре были прикреплены к делу. Одна из них в январе 1979 года появилась на развороте «Лайф». Кому такое понравится?

– Кто сделал этот снимок? – возмущался Синатра. – Шутников развелось – плюнуть некуда! Надо было нам на месте это дело пресечь.

Даже Рональд Рейган, считавшийся другом Синатры, не мог сказать ничего внятного о его связях с мафией. На соответствующий вопрос Рейган ответил:

– Подобные слухи циркулируют много лет. Нам остается надеяться, что они не имеют под собой оснований.

Можно подумать, у нее был выбор!

К 1982 году участились ссоры Фрэнка с женой. Предметом недовольства Барбары было пристрастие Фрэнка к алкоголю. Фрэнк давно привык выпивать пятую часть литровой бутылки виски «Джек Дэниэлс». Как-то раз он сообщил о своей привычке одному врачу. Врач в изумлении воскликнул:

– Святые небеса! Как же вы после этого чувствуете себя по утрам?

– Черт меня подери, если я знаю, – отвечал Фрэнк. – Я просыпаюсь после полудня.

Во время возлияний он и его приятели становились непредсказуемы, а потому опасны. Например, во время празднования Дня независимости США (4 июля), в Монако, Фрэнк, Джилли, Бобби Маркс и еще несколько персонажей перебрали шампанского и начали швырять так называемые вишневые бомбы (фейерверки красного цвета) на пирс, к которому примыкал новый ночной клуб. Гости клуба разбежались, одна только Барбара продолжала сидеть за столиком, сжимая в руке бокал мартини и молясь, чтобы всё поскорее закончилось. За годы жизни с Синатрой она привыкла к подобным выходкам и знала: Фрэнк наиграется, они пойдут спать и постараются забыть о случившемся. Но в тот вечер на празднике присутствовала Элен Роша, бывший генеральный директор дома моды «Роша», каковой дом благодаря ее мудрому руководству превратился в многомиллионный бизнес. Одна из вишневых бомб разорвалась непосредственно под стулом Элен Роша, практически доведя бизнес-леди до апоплексического удара. Ее спутник, французский аристократ Ким Д’Эстанвилль, метнул во Фрэнка и компанию бутылку из-под водки. К несчастью, бутылка угодила Барбаре в голову, до крови рассекла висок. Барбара, правда, осталась в сознании, но ее сын, Бобби, не стерпел обиды и набросился на Д’Эстанвилля. На подмогу Бобби поспешил Джилли Риззо. Скоро образовалась целая свалка. В рукопашной участвовали Фрэнк и K°, а также все, у кого на тот момент кулаки чесались. Было поломано немало стульев и разбито немало посуды. На следующее утро к Синатре в номер явилась полиция. Искали Джилли.

– Давно свалил, – сказал Фрэнк. – Наверно, этот дурик уже в Штатах.

Джилли в это время прятался за портьерой, из-под которой виднелись мысы его огромных ботинок.

В другой раз вопрос о пагубном пристрастии Фрэнка возник во время его турне по Японии. Всё началось с недоразумения при заселении в отель. Фрэнку не давали номер, который он хотел получить, потому что предыдущие гости не успели забрать оттуда вещи, а персоналу еще предстояло сделать уборку. Синатру направили в другой номер, ничуть не хуже первого. Однако Синатра непременно хотел жить по соседству со своей ассистенткой, Дороти Улеманн. Всю предыдущую ночь они с Джилли предавались возлияниям, и Фрэнк был в дурном расположении духа. Джилли, также похмельный, отправился в номер, который Фрэнк требовал для Дороти, и вежливо попросил постояльца переместиться – мол, Синатра компенсирует все издержки. Постоялец оказался человеком упрямым и горячим – дверь захлопнулась перед носом Джилли.

Джилли пустил в ход кулаки. Он стучался в номер и вопил:

– Вон! Немедленно вон!

Фрэнк, утомленный криками, посоветовал:

– Возьми лом, Джилли, и сделай то, что должен сделать.

Через десять минут Джилли с ломом в руках вновь появился у двери вожделенного номера, принялся ковырять замок, работать кулаками и кричать: «Фигня какая-то! Ничего не выходит!»

Гость, теперь уже изрядно разозлившийся, вызвал по телефону управляющего, который опять же по телефону сообщил Фрэнку: либо он довольствуется предоставленным номером, либо пусть ищет себе другой отель. Фрэнк, по обыкновению, запустил телефонным аппаратом в окно. Увы, особое, небьющееся стекло осталось целехонько, а телефон срикошетил Фрэнку в лоб.

– Что за чертова ночлежка! – завопил Синатра, обращаясь к Барбаре. – Даже телефон, так его и этак, в окно не выкинешь!

Разумеется, Барбара давно привыкла к подобным вспышкам – они по большей части случались именно во время или после возлияний. Было бы преувеличением сказать, что Барбара обижалась. Заключая брак с Фрэнком, она знала, на что шла. Будь она тонкокожим, трепетным созданием вроде Миа, она бы и пяти минут не продержалась в мире Синатры. И всё же Барбаре не могло нравиться такое поведение мужа; с годами оно стало ее утомлять.

В начале 1982 года, перед серией шоу в «Сизар-Пэлас» (участие принимала также Нэнси-младшая), Барбара серьезно говорила с мужем насчет алкоголя, здоровья и прочего. Фрэнк только головой мотал. В Вегасе на каждом шагу казино, а ему нравится играть ночи напролет – ну и пить при этом, конечно. В свои шестьдесят пять Фрэнк нисколько не перебесился, не желал учитывать свой возраст, продолжал всячески молодиться, в том числе и посредством образа жизни. Барбаре казалось, Фрэнк гробит не только свое здоровье, но и свой знаменитый драгоценный голос. Вдобавок пьяные дебоши, по ее мнению, всем давно надоели и уж точно не являлись средством создать впечатление, будто Фрэнк по-прежнему молод. Своими проблемами Барбара поделилась с подругой, Эйлин Фейт, которая также приехала в Вегас.

– Его дети почему-то считают, что он теперь пьет гораздо меньше, – начала Барбара, поглядывая на Фрэнка, веселившегося в компании приятелей, – Видимо, им так жить легче. Если бы они наблюдали папочку двадцать четыре часа в сутки, как я, у них бы уверенности поубавилось. А у меня ощущение, будто я включилась в игру на девятом иннинге и пытаюсь спасти ситуацию. Ясно же – ничего не выйдет. У Фрэнка привычки давным-давно сформировались. Он же Синатра!.. Чтобы Синатра да не пил – это неслыханно.

– А ты – его жена, – заметила Эйлин Фейт. – Ты должна вмешаться, Барбара.

Барбара возразила: она давно усвоила, что с Фрэнком лучше не спорить. Надо принимать его таким, какой он есть. Тем более споры и ссоры неуместны сейчас, когда рядом торчит Нэнси-младшая, которая мечтает найти хоть одно доказательство несчастливости их брака. Зачем доставлять ей такое удовольствие?

– Нэнси спит и видит, как бы к чему-нибудь прицепиться. Ей любая мелочь сойдет, – невесело улыбнулась Барбара. – Она крепкий орешек. Я против нее слабачка.

Далее Барбара добавила: они с Нэнси на самом деле очень похожи характерами, отсюда все их разногласия и взаимная неприязнь.

– Нэнси – моя точная копия. Будь я старшей дочкой популярного певца и очень богатого человека, а Нэнси – наоборот, его четвертой женой, она бы вела себя так же, как я, если даже не покруче.

По мнению Эйлин, Барбаре следовало воспользоваться присутствием Нэнси и попытаться сблизиться с ней. Барбара думала иначе. Ведь если они с Нэнси поссорятся (а они наверняка поссорятся) и у Нэнси возникнут проблемы на сцене, Фрэнк всё свалит на Барбару. Нет, надо держать дистанцию.

– Пару раз можно вместе поужинать, а в остальное время следует ограничиваться приветственными кивками в холле, – сказала Барбара. – По крайней мере пока Нэнси и Фрэнк вместе дают концерты. Уверена, что и Нэнси не желает со мной более тесных отношений.

В этот момент к Барбаре приблизился Джилли Риззо, приобнял ее, получил улыбку.

– Фрэнк перебрал, – сообщил Джилли.

Барбара покосилась на мужа. Что, по мнению Джилли, она должна сделать?

– Даже не знаю, – раздумчиво проговорил Джилли. – Может, увести его в номер? Да, пожалуй. Фрэнки пора баиньки.

С этим Джилли стиснул Барбаре руку и удалился.

– «Пора баиньки»! – усмехнулась Барбара, собирая вещи в сумочку и настраиваясь на разговор с мужем. – Когда он хватит лишнего, мне остается только искать надежное укрытие. Особенно если Фрэнк налегал на джин. В таких случаях я запираюсь в своей комнате.

Подруги рассмеялись.

– Не кисни, Барбара! Наверняка очень многим женщинам приходится тяжелее, чем супруге Фрэнка Синатры, – поддразнила Эйлин.

Барбара хихикнула.

– Знаешь, я люблю его таким, какой он есть…

Итак, Барбара пошла уговаривать Фрэнка.

– Отстань, Барбара, – отмахнулся он от жены.

В тот вечер ему не везло за игорным столом, алкоголь же только ухудшал настроение. Барбара использовала веский аргумент: мол, если они сейчас же лягут спать, они утром встанут достаточно рано, чтобы успеть позавтракать вместе с Нэнси. Фрэнк и слышать не хотел. Он хотел играть.

– Ладно, как только мне попрет, я пойду спать, – пообещал он. – Ступай в номер, отдыхай.

– Я сделала всё, что могла, – сказала Барбара, обращаясь к Джилли. – И я действительно устала. Пойду-ка лучше лягу. Желаю удачи.

С этим Барбара пошла спать.

Через четыре часа в ее номере раздался телефонный звонок. На проводе был Джилли. Он сообщил тревожную весть: Фрэнк в ресторане и вот-вот ввяжется в драку с репортером. Джилли не рискнет вмешиваться, да и Вся Итальянская Рать не рискнула бы. Джилли хочет лечь в постель; именно в постель, а не на больничную койку.

– Барбара, ты нужна здесь, – молил Джилли. – Спустись, пожалуйста!

Барбара оделась и поспешила в ресторан. Еще в холле до нее донесся голос Фрэнка: муж втолковывал фотокорреспонденту, что снимать в казино и на прилегающих территориях запрещено. Если фотокор не послушается, Фрэнк ему доступ сюда вообще закроет!

Барбара вошла в ресторан, Фрэнк мрачно взглянул на нее.

– В чем дело?

– Пора в постель, – сказала Барбара.

– Вот только с этим фраером разберусь. Пускай отдаст мне фотоаппарат, тогда, может, я не стану его бить.

Фотокорреспондент попятился, однако заявил, что с оборудованием не расстанется. К нему приступил Джилли.

– У тебя есть тридцать секунд. Не одумаешься – я тебе этот фотоаппарат в зад затолкаю. А потом мы все дружно пойдем баиньки.

– Никто ничего никому никуда заталкивать не будет, – твердо сказала Барбара.

– Не лезь не в свое дело, – рявкнул Фрэнк.

– Я буду тебе очень признательна, милый, если ты сейчас ляжешь со мной в постель, – ровным тоном произнесла Барбара.

Фрэнк залпом допил содержимое своего бокала.

– Уговорила. Что ж, если женщина хочет в постель – надо идти в постель.

Он швырнул на барную стойку несколько купюр, испепелил фотокора взглядом и послушно пошел вслед за Барбарой.

Джилли уже вызвал лифт. Когда все трое шагнули в кабину, Джилли незаметно для Фрэнка показал Барбаре оба поднятых вверх больших пальца – дескать, молодчина!